Текст книги "Жизнь номер два (СИ)"

Автор книги: Михаил Казьмин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

– А что он вообще может тут сказать?! – взъелся я. – У него же до сих пор ничего нет! Ни-че-го! А мы ему даем побудительную причину! И виновных с нею вместе! На блюдечке даем, с голубой каемочкой! А улики собирать, у него служба такая, ему за то жалованье платят!

В этот раз думал отец недолго – не прошло и минуты, как он взялся за телефон.

– Борис Григорьевич? Боярин Левской. Ты там не сильно занят? Зайди ко мне, Алексей тут для тебя нашел кое-что… Хорошо, жду!

– На блюдечке, говоришь? – закончив разговор с приставом, отец повернулся ко мне и довольно хихикнул. – С голубой, говоришь, каемочкой? Это ты хорошо сказал, очень хорошо!

Мы с отцом поглядели друг на друга и неожиданно для самих себя оба радостно засмеялись. А что, имеем право! Честно заслужили себе эту радость, найдя ключ к разгадке. Осталось только вручить этот ключ губному приставу и проследить, чтобы Шаболдин правильно им воспользовался…

[1] Лк 12:48

[2] Кому выгодно? (лат.)

Глава 23. Мой дом – моя крепость

Интересно все-таки, что связывает отца и губного пристава Шаболдина? Знакомы они явно не первый год… Надо будет при случае у отца поинтересоваться. Потом когда-нибудь, сейчас уж точно не до того.

Борис Григорьевич, выслушав меня и отца, в самой мягкой форме выговорил нам за то, что до сих пор ему ничего не сказали о том, что я отмеченный. Мол, знал бы он это с самого начала, то и следствие вел бы иначе, и успехов добился бы намного более заметных, и вообще, все было бы значительно лучше.

– А ты уверен? – свое возражение отец выразил в виде вопроса. – Уж я-то куда больше тебя в таких делах понимаю, и то – пока Алексей мне все не разжевал, даже подумать о том не догадался. Так что давай-ка ты бери список, что сын тебе сделал, да и иди по нему, так оно надежнее будет. В Рославль-то человека своего послал уже?

– Сегодня утром, – доложился пристав.

– Ну так посылай ему вдогонку поручение разобраться с этим, – отец ткнул пальцем в соответствующий пункт моего списка.

– Это да, это вы, Алексей Филиппович, удачно заметили, – Шаболдин уже читал бумагу. – Но вот это и это… – его сомнение вызвали те же самые пункты, к которым несколько раньше с недоверием отнесся отец. – …Как-то уж очень сомнительно. Да, именно сомнительно. Поверить, простите, очень сложно.

– А верить зачем? Или кто вам мешает проверить? – подначил я пристава. – И убедиться самому?

– Хм, – Шаболдин с некоторым сомнением покачал головой. – Так-то у меня на расследование вашего дела открытый лист из Палаты государева надзора… Только вот если не найду ничего, меня так взгреют, что уж и не знаю, как дальше служить буду… И буду ли вообще…

– Найдете, Борис Григорьевич, найдете, – нажимал я. – Не сможете не найти.

– Хорошо, положим, найду – Шаболдин начал уступать моему напору, но еще продолжал цепляться за мелочи и частности. – А как я потом докажу, что стреляли именно из этого штуцера?

Ну он дает! У них тут что, до такого никто еще не додумался?! Кажется, сейчас я внесу ценный вклад в здешнюю криминалистику…

– Так у вас же пуля из него есть? – Шаболдин кивнул. – Так выстрелите вторую в ворох ветоши, чтобы не помялась, да сравните на них потом мелкие царапины. Ствол же внутри не такой уж и чистый, там от шомпола царапинки, от чисток, огрехи при выделке случаются. Все это оставляет следы на пуле. Следы эти, конечно, так сразу не разглядишь, но в лупу-то можно…

Шаболдин слегка завис. Ну да, для него это откровение.

– Господи… – вымолвил он. – Просто-то как… И никто же не додумался! Да я, Алексей Филиппович, за одно это весь ваш список проверю, как вы скажете! Да я прямо сей же час и пойду указания давать своим! Ну спасибо, Алексей Филиппович, уж спасибо так спасибо! – губной пристав порывался вскочить со стула и понестись к себе раздавать подсиненным ценные указания, но отец его придержал.

– Ты, Борис Григорьевич, погоди убегать-то. Воров изловить – дело нужное, но мне и сына уберечь надо.

– Так в доме же мои люди сидят, – напомнил пристав.

– Сидят, – согласился отец. – Но ты еще Алексея послушай. Давай, сын, расскажи Борис Григорьичу, что ты придумал.

Да уж, придумал… Отцу я когда свои задумки излагал, пока мы Шаболдина дожидались, он их принял не сразу, как и идею с доказательствами, так что пришлось мне и объяснять, и уговаривать, и нажимать даже. Что ж, поглядим, как быстро согласится со мной губной пристав…

– Видите ли, Борис Григорьевич, – я старался говорить убедительно, – доказательства вы соберете, в этом я не сомневаюсь. Только воры наши могут и раньше снова попробовать до меня добраться. И тут не только ваши люди нужны. Во-первых, нужны еще монахи, чтобы магию, если что, прижать, а, во-вторых, в доме от ваших людей не только охрана понадобится.

– А что еще? – поинтересовался Шаболдин. – И почему магию? Вроде они чаще за ружья брались?

– В доме из ружья особо не постреляешь, – напомнил я. – Шума слишком много, дыма, убежать труднее. Да и руки будут порохом пахнуть. На дворе, как это первый раз было, теперь не выстрелишь – там ваши люди меня без пригляда не оставляют. Так что остается либо яд, либо наговор на еду или питье, либо прямое магическое воздействие.

– А нож? – напомнил Шаболдин.

– А кровь? – возразил я. – Опыта с ножом у них почти наверняка нет, измажутся с непривычки. Да и душевно не так легко человека резать. Могут и убояться.

– Пожалуй, так, – согласился пристав.

– Так вот, – я продолжил. – Вашим людям и монахам придется провести в доме несколько дней. Им есть-пить надо будет. Поэтому в числе прочего вашим придется следить и за тем, чтобы слуги еду носили по-тихому, и чтобы разговоры прислуги с нашими, – я показал на список необходимых доказательств, – подопечными были короткими, по делу и никто из слуг не проболтался, куда и кому еду носят. А лучше, чтобы никто вообще не видел эту разноску. И еще, Борис Григорьевич, надо будет людей побольше.

– Побольше… – пристав поморщился. – С этим сложнее…

– Ненадолго, – успокоил я его. – Как только улики соберете, мы злодеев поторопим, если они сами к тому времени не вылезут.

– И как же? – спросил Шаболдин.

– Тебе, отец, – я повернулся к боярину Левскому, – надо будет объявить, что я уезжаю в Германию, да назвать день раньше. Деваться им тогда станет некуда.

– Опасно, сын, – отец встревожился.

– Опасно, – признал я. – И, поверь, быть приманкой мне самому не сильно хочется. Но я другого выхода тут не вижу. Кстати, к тому времени надо будет и Рудольфа Карловича позвать. Вроде как он тоже провожать меня поедет, а пока у нас погостит. Береженого и Бог бережет, так что врач под такое дело в доме лишним не станет.

– Знаете, Алексей Филиппович, – Шаболдин встал и поклонился, – не будь вы бояричем, я бы вас к нам на службу позвал. У вас бы хорошо получилось. А уж сейчас я, прошу простить, пойду. Раздам своим указания…

Со следующего дня дом потихоньку начал превращаться не то в готовящую сесть в осаду крепость, не то в плацдарм засадного полка. Сначала пришло подкрепление к губным, и люди Шаболдина взяли под полный контроль флигель с комнатами прислуги и хозяйственными помещениями, а заодно передвижение по дому всех его обитателей. Ясное дело, я, например, мог идти куда захочу и делать примерно то же самое, мне никто не препятствовал, но мое местонахождение тщательно отслеживалось. А вот за прислугой следили уже плотнее, чтобы никто не мог узнать, что количество охраны в доме увеличилось.

На другой день прибыли монахи. Двое из них – иеромонахи Роман и Симеон – когда-то проверяли мое предвидение, так что их я уже знал. Господи, ведь совсем же недавно это было, а ощущение – как будто из прошлой жизни! Еще двоих – монахов Иону и Диомида – я увидел впервые, но мне казалось, что их я тоже знаю – уж слишком они все четверо были похожи между собой. У них там в монастыре питомник, что ли? Хотя какой питомник, просто одно и то же обучение выработало у них одну и ту же манеру держаться, да и на внешность повлияло, не без того. Эти солдаты Божьего воинства по двое разместились в Митькиной комнате на третьем этаже и в одной из каморок прислуги на первом. Грамотно, что тут скажешь. По крайней мере, они заверили нас с отцом, что при таком размещении смогут отслеживать картину состояния магии во всем доме.

Прибывали губные и монахи в то время, когда Волковых в доме не было. Волковы, кстати, то ли два, то ли уже три раза отправлялись к Селивановым, к ним же собрались и сегодня. На Якова Селиванова, стало быть, нацелились, Мишкиного старшего брата. Выбор, в общем, неплохой – Селивановы далеко не бедны, Яков и собой хорош, и неглуп, и герой, опять же. Мало кто из молодых бояр да дворян мог сейчас похвастаться «георгием», больших войн Царство Русское не вело давненько, а на Кавказе и войск не так чтобы уж очень много, и орденов раздается всего-то ничего. Что ж, раз тут запахло свадьбой, заканчивать наше дело надо поскорее…

Одно радовало – дело к завершению шло. Губной пристав Шаболдин взялся за работу с моим списком так рьяно, что никаких сомнений в скором окончании подзатянувшейся истории не оставалось. Заявившись к нам после отбытия Волковых, Шаболдин порадовал известием из Рославля – моя догадка о наследниках Колядиных подтвердилась, а еще через полчаса явился губной стражник и передал приставу записку из губной управы. Борис Григорьевич отправил стражника обратно и поспешил похвастаться очередными успехами. На этот раз нашелся след штуцера, и хотя само ружье еще не было изъято и доставлено в Москву, лично у меня не оставалось сомнений в том, что речь идет именно о том самом, будь он трижды проклят, штуцере, из которого убили Аглаю. Впрочем, пристав тут же и сам поспешил вернуться к месту службы, пояснив, что ему необходимо отдать еще некоторые распоряжения.

Я, кстати, поговорил с отцом и выяснил, откуда он знаком с Шаболдиным. История оказалась более чем занимательной. В свое время тогда еще совсем юный Боря Шаболдин, по имени-отчеству никто его, ясное дело, не звал, служил в управлении одного из отцовских заводов, выпускавшего артефакты для железной дороги. Именно там и проявились способности будущего губного пристава к следственному делу – он выследил группу работников, занимавшуюся промышленным шпионажем в интересах Миловановых, и так размотал все их тайные делишки, что хватило на материал для суда по обвинению в недобросовестном соперничестве. Незадачливые шпионы отправились на каторгу, Миловановым пришлось выплатить отцу изрядные отступные, да еще и на немалый штраф в казну потратиться, а у юного гения сыска начались проблемы – простить ему такой болезненный удар по своему карману Миловановы не пожелали. Отец, хоть и не хотел отпускать столь ценного работника, все-таки сообразил, что единственный способ защитить парня от нападок конкурентов – это дать ему уйти на царскую службу, потому как давить на государева человека дураков нет, за такое просто штрафом не отделаешься. Вот и был Борис Шаболдин принят в губную стражу, где его способности пришлись очень даже к месту и стали хорошим подспорьем для почти что головокружительной карьеры. Отец не стал говорить, но я и так сообразил, что либо сам он, либо дядя, либо оба они вместе немало посодействовали получению Шаболдиным места главы сыскной части именно в той губной управе, в зону ответственности которой входил и наш дом. Да, мы, Левские, добро помним. А если с этого еще и нам самим польза и выгода, то вообще замечательно!..

Я, кстати, нашел себе на осадном положении увлекательное и вполне приличное для жителя осажденной крепости занятие – упражняться с шашкой. В одиночку, конечно, с холодным оружием особо не поупражняешься, но кое-что можно. Я, например, наловчился быстро извлекать ее из ножен и сразу же направлять удар в заранее намеченную цель. Во всяком случае, самому мне казалось, что делать это я теперь умею, причем без опасности поранить самого себя. С отработкой уколов было уже сложнее, а отработка рубящих ударов оказалась делом вообще печальным и безрадостным – острота клинка грозила превратить тренировочные манекены в одноразовый инвентарь. Разумеется, мой пытливый ум нашел пусть и частичное, но все же решение проблемы – разорив имевшийся на кухне запас дров, из которых делали щепки для топки самоваров, я после каждой тренировки возвращал на кухню некоторое количество уже готовых щепок, образовавшихся в процессе моих учебных занятий. Удалось разжиться и парочкой небольших гвоздей, а затем превратить ее в четыре полугвоздя, в хозяйстве совершенно бесполезных, зато греющих своим видом мою душу, преисполненную гордости от обладания оружием, способным рубить железо. А уж если приглядеться внимательно сначала к ровному и чистому срезу на половинке гвоздя, а потом к клинку шашки, на котором не осталось ни единого следа от рубки гвоздей, уровень гордости взлетал аж до самых небес.

Тренировкам я предавался ежедневно, дважды в день, перед обедом и ближе к ужину, так что именно с очередной тренировки меня и сорвало очередное прибытие Шаболдина. В этот раз Борис Григорьевич порадовал сообщением об изъятии литтихского охотничьего штуцера именно там, где я и рекомендовал его искать, и о скорой доставке оружия в Москву, где оно и будет проверено по предложенной мною методе. Правда, меня куда больше порадовала проявленная приставом предусмотрительность – по его словам, узнать о прошедшем обыске и об изъятии ружья владелец оружия в ближайшие дни не сможет, соответствующие распоряжения на сей счет Шаболдин своим людям отдал. Вот вам, пожалуйста, превосходство профессионального подхода над любительским – я-то о таком и не подумал, а Борис Григорьевич не просто подумал, но и меры принял. Он, кстати, уже и ружье, брошенное при первом покушении на меня, проверил и теперь пребывал в полной уверенности, что это именно то самое ружье, из которого меня едва не застрелили. Я уж прикидывал, не рассказать ли приставу об отпечатках пальцев, но меня опередил отец, с довольным видом сказав, что имея ружье и стрелка, установить, что именно этот человек именно из этого ружья стрелял, будет легко и просто для одаренного из губной управы.

– Ну что ж, – новости мне понравились, что я и не преминул выразить, – из трех покушений два считай что доказаны, как и одно убийство из двух…

– Да уж, Алексей Филиппович, – согласился Шаболдин, – по вдове Капитоновой дело я уже велел на убийство переписать.

И правильно сделал. В свете того, что теперь мы знали о вдове Капитоновой, считать ее смерть естественной было уже невозможно. Тем более, тут и мотив налицо. Жаль, не допросишь уже саму Капитонову, да и убийце в этом случае защищаться проще… Только на то и надежда, что признается вместе с другими своими преступлениями, когда Борис Григорьевич к стенке прижмет.

В любом случае дело уверенно двигалось к концу. Причем к такому концу, который и торжество законности и порядка обеспечил бы, и меня бы лично более чем устроил. Единственным, что во всем этом благолепии меня несколько напрягало, оставалась необходимость дать убийцам возможность напасть первыми. Нет, вроде все предусмотрено – и монахи должны им магическую силу поуменьшить вплоть до полной ее блокировки, и расколоть убийц по горячим следам после этакого провала проще будет, но все равно… Как-то страшноватенько, чего уж там. А с другой-то стороны, куда ж я теперь с подводной лодки денусь? Ну хорошо-хорошо, не с подводной лодки, а из осажденной крепости, но суть от того не меняется. Ладно, переживу.

…Время решающих событий неумолимо приближалось. Отец уже объявил за очередным завтраком, что вот уже через неполную седмицу я уезжаю в Германию, в тот же день в доме появился новый жилец – доктор Штейнгафт. Его прибытие залегендировали желанием доктора не только поучаствовать в моих проводах, но и написать несколько рекомендательных писем немецким профессорам, Рудольф Карлович даже вскользь упомянул, что не взял с собой медицинские артефакты и инструментарий. А что, дезинформировать противника, так уж дезинформировать, тут любой самый мелкий штришок в общей картине лишним не будет.

В общем, все, что можно предусмотреть, мы предусмотрели, половину того, что предусмотреть нельзя, предусмотрели тоже, да и получилось у нас все, но… Как-то оно не совсем так вышло, как, впрочем, оно в жизни сплошь и рядом случается.

Глава 24. От чего ушли, к тому пришли

О-о-ох… Голова… Голова болела. Не как «после вчерашнего», а по-настоящему. Кажется, я ею неплохо обо что-то твердое приложился. Ладно, есть в этом и свои плюсы – если голова болит, значит, ты еще живой и в сознании, а это уже не так и плохо. Ободренный первыми результатами самодиагностики, я решил пойти дальше и попытался открыть глаза. Не скажу, что удалось мне это сразу, но все-таки удалось.

Та-а-ак… Где-то я уже эти синие глаза видел… И не только глаза, все лицо тоже… Ну да, точно, здесь же, на этом самом месте и видел.

– Лида? – звук собственного голоса больно ударил по ушам. Да уж, неслабо меня приложило…

– Я, Алексей Филиппович, – с улыбкой подтвердила девушка. – Спасибо, что не забыли.

Ага, ее забудешь… Вот же как получилось – от чего ушли, к тому и пришли…

– Как вы себя чувствуете? – о, вот и доктор Штейнгафт нарисовался. Ну точно, все повторяется!

– Спасибо, Рудольф Карлович, не очень. Живой еще, и то радует.

– Вы помните, что с вами случилось?

– Помню…

Ну да, помню, как тут не помнить… Подловили меня на лестнице, очень грамотно. Я, чтобы как-то скрасить себе безделье, решил уделить упражнениям с шашкой несколько больше времени, чем обычно и уже вскоре после завтрака направился в гимнастическую залу. Вот когда я второй этаж уше прошел и спускался на первый, мне навстречу вышла Ирина.

– О, братец, а я как раз тебя искать иду!

Я не успел ответить, как меня атаковали со спины. Слава Богу, предвидение сработало, удар мануалом я почувствовал заранее и то едва успел, повинуясь какому-то непонятному мне самому наитию, повернуться, выхватить шашку и выставить ее перед собой.

Только это оказался не удар. На меня шло постоянно нарастающее давление, больно сжимавшее ребра, да еще, так сказать, с подогревом – припекало довольно ощутимо. Не могу сказать, сколько это продолжалось, по мне, так целую вечность.

Из-за сдавленной грудной клетки и обжигающе горячего воздуха дышать становилось все тяжелее, глаза обильно слезились, руки дрожали, но почему-то мне казалось жизненно важным удерживать шашку, как будто ожившую и так и норовившую вырваться из руки.

Как-то неожиданно и внезапно все это кончилось. На меня накатила слабость и не успел я с облечением вздохнуть, как тут же получил удар сзади под коленку и полетел…

– На вас было оказано кратковременное термобарическое воздействие, – в привычной для себя манере пояснил доктор Штейнгафт, – а затем вы ударились головой о ступени.

– Да-да. Помяли, поджарили и на лестницу уронили, – пересказал я слова доктора по-простому.

– Так сказать можно тоже, – неожиданно покладисто согласился немец. – Сестра Лидия, подайте лед, пожалуйста.

В руках Лиды оказался изрядных размеров тюк свернутого много раз сукна. Развернув его, девушка достала кожаную подушку, обернула ее полотенцем и подала доктору.

– Это поможет избавиться от боли, – пояснил доктор, прилаживая подушку со льдом мне под голову. Ай, х-холодно… – Необходимые для полного излечения артефакты я задействовал, думаю, через полтора часа вам можно будет встать.

– А где все? Что вообще в доме происходит? – если уж Рудольф Карлович не запрещает мне говорить, надо этим пользоваться.

– Господин губной пристав собрал всех в столовой. Но меня сразу отпустил, чтобы я с вами был. И я не знаю ничего больше.

Ага, не дал, значит, Шаболдин никому разбежаться. Это он хорошо сделал, правильно… Если все идет, как мы планировали, сейчас должен работать второй вариант – всем положено считать, что я при смерти и жить мне осталось только два раза кашлянуть. Надо бы сообщить ему и отцу, что я в порядке, а то наш план, даже со вторым вариантом, реального ущерба моему здоровью не предусматривал…

– Отцу надо сказать… – начал было я, но доктор меня упредил. Он приоткрыл дверь и в комнату зашел один из губных. Видимо, Шаболдин велел выставить у дверей охрану.

– Боярич в себя пришел, опасности для жизни нет. Через полтора часа встанет на ноги, – четко изложил обстановку доктор. Охранник кивнул и скрылся за дверью, плотно ее за собой закрыв. Что ж, будем ждать…

Минут, наверное, через десять в комнату ворвался дядя Андрей.

– Как ты? – сразу же спросил он, не дожидаясь, пока Лидия дисциплинированно отсядет подальше.

– Тебе разве не сказали? – удивился я.

– Нет, передали только, что доктор просит меня зайти.

– Я вообще-то просил отца позвать, – уточнил я.

– Филиппу не до того сейчас, – усмехнулся дядя. – Сидит, изображает горе и растерянность. Честное слово, не знал бы, поверил! – тут дядя Андрей засмеялся.

– Что там происходит-то? – я уже не мог терпеть, до того хотелось узнать новости.

– Шаболдин всех в столовую загнал, потом за мной послал. Прихожу, там Филипп, Волковы, слуг несколько, монахи. Шаболдин всех мучает расспросами – где был, что делал, куда пошел… Ты, говорят, лежишь без памяти, чуть ли не помираешь. Хорошо, Филипп, когда меня встречал, предупредил, тоже пришлось сделать вид, что верю… Потом, пока пристав опять Волковых через те же вопросы гонял, мы с Филиппом и отцом Романом вышли, они мне уже все и рассказали. Ты-то сам хоть понимаешь, что с тобой было?!

– А что было? – мне стало интересно, как это выглядело со стороны.

– Отец Роман сказал, они с братией учуяли жаровой зажим, да такой силы, что не сразу смогли его пресечь.

– Простите, ваше сиятельство, – встрял доктор Штейнгафт, – жаровой зажим, вы сказали?

– Да, с полминуты, по словам отца Романа.

– Если судить по состоянию больного, не более трех секунд, – возразил доктор. – Больше – это уже ожоги и переломы.

Доктор с дядей переглянулись и уставились на меня в четыре изумленных глаза. Даже в шесть, если считать очки Рудольфа Карловича.

– Знаешь, Алексей, я, конечно, понимаю, что ты отмеченный… – неуверенно начал дядя и тут же выпалил: – Но как?! Как ты это выдержал?

– Не знаю, – честно признался я. – Я шашку перед собой выставил.

– Хорошая сталь может снизить воздействие жарового зажима, – пояснил доктор. – Такие случаи известны.

– Вот как, – дядя задумчиво почесал висок. – То-то я смотрю, клинок был теплым еще… Как бы закалку не потерял…

Ну сразу видно – военная косточка. – Жив раненый – и ладно, а вот об оружии позаботиться надо.

– Но как ты вообще до такого додумался? Чтобы шашкой прикрыться? – не унимался дядя.

– Ни до чего я не додумался, – проворчал я. – просто выставил шашку и все.

– А как она при тебе оказалась? – кажется, дядя решил прояснить вопрос до конца.

– Я в гимнастическую залу шел с шашкой упражняться. Ну вот на лестнице между вторым и первым этажами и попался… Что Волковы-то говорят?

– Ксения говорит, что после завтрака задержалась в уборной рядом со столовой. Припудриться там, прическу поправить, в общем, в порядок себя привести. Петр ее ждал-ждал, да и посетовал, что супруга долго копается, вот Ирина и пошла мать поторопить. Зашла к ней, а тут на лестнице грохот. Выбежали – а там ты лежишь без чувств. Они шум и подняли, слуги прибежали да доктор, унесли тебя…

– А слуги что?

– Подтверждают, – сообщил дядя.

– А монахи?

– А они пока что молчат.

– Это хорошо, – удовлетворенно сказал я. Монахи пока и должны молчать, их слово еще будет. Сейчас их задача – блокировать магию. А пока что…

– Дядя Андрей, – ну вот, дожил, сейчас поручения аж самому главе рода давать буду, – ты тогда иди к ним. Скажи, я так и лежу, в себя не прихожу, ты, дескать, с Рудольфом Карловичем поговорил, он сказал, прогноз неутешительный. А я, как доктор встать дозволит, сам к вам спущусь, порадую своим чудесным выздоровлением.

Дядя понимающе хмыкнул и пошел на выход.

– Вы, Рудольф Карлович, если желаете отдохнуть, тоже можете пойти. Только с этажа не спускайтесь, – теперь еще и доктором покомандую. А что, пусть и отдохнет. Комнату ему выделили на сегодня Васькину, чужих никого к нам третий этаж губные не пустят, пусть все думают, что он так и сидит у постели умирающего…

Немножко поколебавшись, доктор мое предложение принял, наказав Лидии звать его, если что. Лидия снова вернулась на стул рядом с кроватью.

– Как там Иван? – спросил я.

– Хорошо, – Лидия порадовала лучезарной улыбкой, – пока лето, устроился в цветочную лавку заказы разносить. Хозяин хвалит, говорит, правильное обхождение знает и речь чистая.

Ну да, в гимназии пообтерся, да и с головой дружит… Кстати, надо будет у Шаболдина пробить для Ваньки и его мальчишек рубля три премии за помощь в поимке убийц. Сделав в памяти зарубку, я подумал и решил Лидии не говорить. Пробью премию – и так узнает, не пробью – хоть балаболом в ее глазах не стану.

– Сама-то как? – поинтересовался я. – Замуж еще не собираешься?

– Ой, да что вы, – засмущалась девушка, – хоть годик еще поработаю, там и приданое приличное будет.

Ох, вот же кому-то повезет… А я вот, похоже, эту девочку так и упустил. Да и ладно. Мне сейчас важнее за Аглаю кое-кому должок вернуть. Хороший такой должок, да еще и с процентами, большими и толстыми…

– Ваня говорил, у вас в доме убили кого-то? – ни сословные границы, ни монастырское воспитание не помогли Лидии сдержать врожденное женское любопытство.

– Да. Первачку мою. Ее Аглаей звали, – ответил я.

– Перва-а-ачку… – разочарованно протянула Лидия.

– Да, первачку! – вот еще, будет она тут нос воротить! – Молодую женщину, всего на пять лет старше нас с тобой! Дочка у нее осталась, четыре года малышке! И стреляли в меня, не в нее! А она меня собой закрыла!

– Я не знала… – Лидия смутилась. – Нас учили, что бляди и первачки падшие…

– А тому, что «не судите, да не судимы будете», [1] вас учили? Вот что далеко ходить, ты сама много среди соседей своей семьи знаешь вдовушек, которые после мужа ни-ни, никому и никогда?

– Ну-у-у… – девушка призадумалась, – которые не старые еще, так и ни одной, почитай. Но это тут при чем?

– А при том, Лида, что ты как первые полгодика замужем побудешь, вспомни мои слова, да и подумай, сможешь дальше без заветных утех жить, или как. Аглая замужем была, а как муж погиб, так и не смогла.

– Ну кому что, – густо покраснев, проговорила Лида. – Меня вот учили руками зарабатывать, а не передком. Для спасения души оно так полезнее.

– Спасение души, это да, – согласился я и тут же зашел с другой стороны. – А помнишь, что Сам Христос сказал: «Больше же сея любви никтоже имать, да кто душу свою положит за други своя»? [2] То есть ради любви к ближнему и душой своей пожертвовать не грех.

Лида притихла, опустила глазки и ушла в себя. Ну вот, загрузил девочку… Ну и ладно. Думать полезно, вот пусть сидит и думает. А то, понимаешь, то ей не так, это не этак… Жизнь все-таки не настолько проста, как тому учат в монастырях, так что пускай привыкает. Нет, я понимаю, монастырское воспитание как раз и рассчитано на подготовку правильных девушек, которые потом становятся правильными женами, но что-то кажется мне, что вот у этой синеглазки все сложится не настолько прямолинейно, хоть другого пути для себя она и не видит. Ну это пока не видит… Я вот тоже ее пути не вижу, предвидения моего только и хватает, чтобы понимать: жизнь у Лиды сложится совсем иначе, чем она сама сейчас о том думает.

– Что это у тебя? – поинтересовался я, когда Лида извлекла из своей котомки внушительной толщины книгу.

– Рудольф Карлович предложили пройти испытание на ди… дипломированную, – вспомнила она нужное слово, – сестру милосердия. Я согласилась, так-то все больше заработать смогу, пока не замужем, да намного больше. Вот, готовлюсь.

Лидия показала книгу – «Полное руководство для сестры милосердия в больничной, амбулаторной и надомной практике». Солидное название, под стать толщине книги.

– Деньги на залог я отложила уже, теперь вот книжку учу. На занятия в больницу доктор обещали сводить, – похвасталась Лидия.

– Залог? Какой залог? – удивился я.

– Чтобы до испытания допустили, надо десять рублей внести, – пояснила девушка. – Если испытание пройду, семь рублей из них мне вернут.

Ну да, разумно. Сумма залога, конечно, немалая, но вполне подъемная. И совсем уж ни на что негодных отсекает, и собрать ее вполне можно, если цель себе поставить. А что не полностью возвращают, тоже понятно – принимающим испытание платить-то надо…

Лида углубилась в книгу, я же погрузился в мысли о текущем, как сказать, моменте. Что ж, за исключением попадания моей многострадальной тушки в жаровой зажим да удара головой об лестницу, все прошло по плану. Шаболдин всех, включая убийц, изолировал, о моем состоянии убийцам толком ничего не известно, но должный уровень надежды на исход, фатальный для меня и благополучный для них, эта обстановка у них поддерживает. Вот и отлично, тем больнее ударит по ним мой здоровый и цветущий вид, глядишь, и расколятся побыстрее от переизбытка разочарования. Монахов надо только заранее предупредить, чтобы к моему появлению они надежно заблокировали несостоявшимся убийцам магические возможности. Что-то не тянет меня освежать впечатления от того зажима…

– Жалеете ее? – голос Лидии влез в мои мысли как-то неожиданно. Я не сразу сообразил, о чем это она, и переспросил:

– Кого?

– Аглаю свою, – так, и тут, что ли, ревность? Ох, женщины…

– Жалею, – а что тут еще скажешь? – И ее жалею, и себя жалею…

– Неужели так трудно без этих утех жить? – пряча глазки, поинтересовалась Лида.

– Ох, Лида, объяснять бессмысленно. Попробуешь – сама поймешь. Только вот не в одних утехах тут дело…

– А в чем?

– Она молодая была. Красивая, веселая, добрая… Нам просто было хорошо вместе. А ее убили… А я рядом был и ничего сделать не мог. Ничего! – чуть не выкрикнул я.

– Простите меня, – похоже, девочка и правда поняла, что завела меня не туда. – Простите! Я такая глупая, не надо было мне так говорить! А вы хороший, добрый…

– Ну да, добрый, – мысли об Аглае я успел запрятать подальше и сейчас думал уже о своем деле. – Там время не вышло еще? А то мне надо двух человек под топор палача подвести. Так, по доброте…

– Не говорите так! – Лида аж ножкой топнула. – Вы добрый, я знаю!

– Ладно, добрый, уговорила, – возмущенное личико девушки с раздувающимися ноздрями и горящими глазенками меня совсем не пугало. – Так что со временем-то?

– Пойду Рудольфа Карловича позову, – ответила Лидия. – Без его дозволения вам вставать нельзя! Только вот…

– Что?

– А мне с вами можно?