Текст книги "Виктор Суворов: Главная книга о Второй Мировой"

Автор книги: Михаил Веллер

Соавторы: Андрей Буровский,Марк Солонин,Владимир Бешанов,Дмитрий Хмельницкий,Ричард Раак,Ирина Павлова,Джахангир Наджафов,Ури Мильштейн,Томас Титура,Юрий Цурганов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 32 страниц)

Джахангир Наджафов [344]344
  Наджафов Джахангир Гусейн-Оглы – ведущий научный сотрудник-консультант Института всеобщей истории Российской академии наук.


[Закрыть]

Как Г. Городецкий опровергает В. Суворова, или Ремейк «Фальсификаторов истории» (1948 г.)

1. «Жизненно важная задача»

Книга израильского историка Г. Городецкого «Миф «Ледокола» [345]345
  Городецкий Г. Миф «Ледокола»: Накануне войны. Перевод с английского. М., 1995.350 с.


[Закрыть]привлекла мое внимание в связи с работой над тематикой советско-германского пакта о ненападении 1939 года. Представляющая, по словам автора, «венец» его пятнадцатилетних усилий по изучению международных отношений 1939–1941 годов (с. 4) [346]346
  Здесь и далее ссылки на книгу Г. Городецкого приводятся непосредственно в тексте статьи.


[Закрыть]С посулом сказать нетривиальное слово в историографии Второй мировой войны. И – что примечательно: описываемые события рассматриваются под углом внешней политики Советского Союза, но фактическую основу книги составляют британские архивные материалы и литература. При заметном дефиците источников советского и постсоветского времени, даже официальных изданий документов.

Освещение вопросов, образующих тематику советско-германского пакта – предмета моего исследовательского интереса, сужено в «Мифе ««Ледокола» до предела, как это практиковалось в советской историографии. Приходится напомнить о фактах и документах, опущенных его автором.

Странности «Мифа «Ледокола» [347]347
  Странности «Мифа «Ледокола» уже были предметом публичного разбора: См., например: Невежин В.А. Сталинский выбор 1941 года: оборона или… «лозунг наступательной войны»? (По поводу кн. Г. Городецкого «Миф «Ледокола»). // Отечественная история. 1996. № 3. С. 55–73.


[Закрыть]обусловлены его предназначением обосновать особое историческое видение Второй мировой войны. Отвергая идею книги «Ледокол» В. Суворова – о том, что сталинский Советский Союз рассчитывал воспользоваться антизападным агрессивным потенциалом Германии для подрыва европейского капитализма [348]348
  Суворов В. «Ледокол. Кто начал Вторую мировую войну? М., 1992; День «М». Когда началась Вторая мировая война? Продолжение книги «Ледокол». М., 1994.


[Закрыть], Г. Городецкий поспешно, без должного внимания к причинно-следственным связям событий, переходит к своеобразно трактуемым обстоятельствам нападения гитлеровской Германии на Советский Союз 22 июня 1941 г. За отдельными «действительными событиями», которыми он оперирует, не видно глобальных явлений, исчезает исторический процесс как таковой.

Г. Городецкий старается добиться своего двояким образом:

Во-первых, игнорированием предпосылок и глубинных причин всеобщего конфликта на том основании, что это уводит «далеко в сторону от действительных событий, приведших к войне на Востоке» (с.13). Поиск исторической истины в рамках дипломатического аспекта темы противопоставляется кропотливой работе над выявлением «теоретических основ и идеологических корней» мировой войны (там же), составной частью которой являлся Восточный фронт. Такой работе, на которую решился В. Суворов. Вообще все изложение строится на антитезе войн мировой и советско-германской. В результате фактически реанимируется официальная советская концепция, сводящая суть мировой войны по преимуществу к силовому противостоянию между социализмом и капитализмом.

Во-вторых, утверждением, что в критический период развязывания мировой войны единственной заботой сталинского руководства было «защитить российскую революцию» (с. 47). И.В. Сталину приписывается сомнительная честь проводника такой внешней политики, которая «была продиктована национальными интересами, а не принципами или моральными факторами, подобно политике его западных партнеров» (с. 57. Курсив мой.). Предпочтение, отданное внешнеполитическому курсу сталинского Советского Союза, подкрепляется сомнениями, что западный лозунг «уничтожения нацизма» отражал подлинные цели Англии в войне (с. 86). Напоминает характеристику этого лозунга как «преступной глупости», озвученную В.М. Молотовым в годы советско-германского сотрудничества [349]349
  О внешней политике Советского Союза. Доклад Председателя Совета народных комиссаров и Народного комиссара иностранных дел СССР В.М. Молотова на внеочередной сессии Верховного Совета СССР
  31 октября 1939 г. // «Правда». 1 ноября 1939 г. О том, что эта оценка принадлежит Сталину, стало известно из его правки текста статьи «Мир или война?», которая была опубликована в газете «Известия» 9 октября 1939 г. в поддержку «мирных предложений» Гитлера, выдвинутых им в речи в рейхстаге б октября 1939 г. // Российский Государственный архив социально-политической истории (РГАСПИ). Ф. 558. Оп. 11. Д. 1123. Л. 35.


[Закрыть]. Хотя позже Советский Союз присоединился к Атлантической хартии Ф. Рузвельта – У. Черчилля от 14 августа 1941 года с ее требованием «окончательного уничтожения нацистской тирании» [350]350
  Декларация правительства СССР на Межсоюзнической конференции в Лондоне. Внешняя политика Советского Союза в период Великой Отечественной войны. Документы и материалы. Т. 1. М., 1944. С. 144–148.


[Закрыть]. Возникает и вопрос: а можно ли было эффективно отстаивать национальные интересы Советского Союза, отбросив и принципы, и мораль?

В авторской схеме товарищу Сталину отводится роль статиста на этапе как подготовки, так и развязывания всеобщего вооруженного конфликта. Рассмотрение системы мировых координат сталинского руководства подменено смелым утверждением, что «с самого начала советская внешняя политика характеризовалась постепенным, но последовательным переходом от откровенной враждебности по отношению к капиталистическим странам к мирному сосуществованию с ними, основанному на взаимной выгоде»(с. 33. Курсив мой.). В таком случае неясно, почему советские руководители через двадцать с лишним лет после Октябрьской революции продолжали считать себя во «враждебном капиталистическом окружении» и почему внешний мир не замечал этой трансформации, по-прежнему видя в СССР угрозу для себя. Неясно также, как расценивать такие ленинско-сталинские определения, служившие для характеристики места и роли Советского государства в системе международных отношений, как несовместимость длительного сосуществования «двух систем» и закономерность перманентного обострения «идеологической борьбы» между ними. Будто не было нараставшего десятилетиями тотального противоборства советского социализма и западной демократии, достигшего своего апогея в холодной войне и приведшего к развалу советской коммунистической империи и краху самого СССР [351]351
  См. подробнее: Наджафов Д.Г. Об историко-геополитическом наследии советско-германского пакта о ненападении 1939 года. // Правда Виктора Суворова. Восстанавливая историю Второй мировой – 2. М., 2007. С. 33–80.


[Закрыть].

Не удивительно, что Г. Городецкий не ограничивается провозглашенной целью – опровержением (как ему кажется) «Ледокола» В. Суворова. Израильский историк оспаривает – а это он подчеркивает то и дело – ключевые положения в работах «большинства историков», еще чаще – всех «других историков» (с. 3, 12, 45, 50–51, 94, 98 и др.). Поэтому в истолковании политико-дипломатических событий кануна мировой войны чаще всего В. Суворов оказывается вместе с «другими историками», а Г. Городецкий – против.

Неприятие автора «Мифа «Ледокола» вызывают труды российских историков, которые в последние годы уделяли большое внимание проблеме происхождения Второй мировой войны и ее начальному этапу. Однако, полагает он, это привело лишь к тому, что «бывшие «белые пятна» ныне заполняются набором лжи, тенденциозными подборками фактов, которые общественность склонна принимать за истину» (с. З). Посему Г. Городецкий счел «своей жизненно важной задачей» дать такое описание критических событий 1939–1941 годов, чтобы российский читатель получил «возможность сориентироваться во всем разнообразии фактов прошлого, увидеть их именно такими, какими они были…» (с. 4. Курсив мой.). Все это, заметьте, – о периоде горбачевской перестройки и первых лет существования демократической России, когда отечественные ученые получили возможность переосмыслить наследие историографии, десятилетиями принуждаемой обслуживать нужды тоталитарной системы.

Свое видение наступивших в нашей стране судьбоносных перемен – для израильского историка это «смутное время» – он подкрепляет рекомендацией не отказываться от «советского периода», не противопоставлять историческому опыту Советского Союза архаику дореволюционной России (с. 18). Он также призывает наших историков не тревожить память погибших в войне с нацистской Германией, закрыть до поры до времени (не уточняется, до какого) тему советской внешней политики рассматриваемого периода (с. З). Себе в этом занятии, как видим, Г. Городецкий не отказывает. Такое понимание им предназначения своей книги плохо согласуется с провозглашаемой готовностью руководствоваться принципом объективности, а не политическими или идеологическими интересами.

Таким образом, «Миф «Ледокола» задуман и осуществлен в расчете на российского читателя. Участниками действа оказываются, с одной стороны, наша общественность, склонная принимать за истину «набор лжи» и «тенденциозно подобранные факты», с другой – историк-просветитель, гуру в своей области.

В то же время обилие нестыковок, неувязок текста книги оставляет стойкое впечатление английского Wishful Thinking: формирование представлений исходя не из объективного анализа, а в соответствии со своими предпочтениями. Перед нами, в лучшем случае, версия англо-советских отношений, то есть фрагмент международных отношений 1939–1941 годов – вне многообразия исторического процесса.

Как бы то ни было, «Миф «Ледокола» не произвел эффекта, на который рассчитывал его автор. Не раз приходилось слышать и читать мнения о том, что книга израильского историка никак не является опровержением «Ледокола» В. Суворова. Чтобы опровергнуть его труд, говорит один из коллег-историков, следует доказать несостоятельность сотен и сотен приводимых им фактов. По некоторым свидетельствам, в один из своих приездов в Москву Г. Городецкий выражал недовольство тем, как распространяется его книга – не так широко, как работа В. Суворова. Видимо, поэтому он продолжил свою критику, переиздав под другим названием фактически тот же опус, что не добавило убедительности его позиции. Более того, странности первой книги перекочевали во вторую [352]352
  См. Городецкий Г. Роковой самообман. Сталин и нападение Германии на Советский Союз. М., 2001.


[Закрыть].

Наконец – самое поразительное. Представьте, в «Мифе «Ледокола» откровенно отстаиваются положения брошюры «Фальсификаторы истории» 1948 года – памятного пропагандистского продукта разгоравшейся холодной войны [353]353
  Фальсификаторы истории. (Историческая справка.) М., 1948.


[Закрыть]. Положения о сугубо оборонительной предвоенной внешней политике Советского Союза, о его неизменной приверженности коллективной безопасности, о западной политике провокационного натравливания Германии на Советский Союз, о двойной игре западных держав на англо-франко-советских переговорах, о международной изоляции СССР в преддверии мировой войны, вынудившей его пойти на пакт о ненападении с нацистской Германией и т. п. Перед нами печатное наследие официального издания, на долгие годы навязавшего советским историкам сталинские внешнеполитические установки. Так Г. Городецкий реализует свой призыв не отказываться от «советского периода».

Но удалось ли ему обличить автора «Ледокола» и в то же время опровергнуть работы «других историков»? Подкрепить тезисы подконтрольной властям советской историографии о роли СССР накануне и с началом Второй мировой войны? Каков итог вызова, брошенного практически всему сообществу историков, с претензией на пересмотр устоявшейся в мировой историографии критической версии предвоенной внешней политики сталинского Советского Союза – критической за ее роль в развязывании мировой войны? И не этим ли объясняются оригинальные приемы и стиль, используемые в «Мифе «Ледокола»?

2. «Невежественный» В. Суворов

Г. Городецкий, именующийся историком-профессионалом, позволяет себе вызывающие недоумение обвинения в адрес В. Суворова и его книги.

Исходя из собственных представлений о критериях научности, он характеризует В. Суворова как автора «нелепых», «невежественных писаний»; не серьезного историка, а «любителя» и «разведчика», проявляющего «неразборчивость в средствах»; автора, «вольное обращение» которого с источниками «стало его товарным знаком», не отягощающего себя доказательствами, прибегающего к «неуклюжим доводам», «абсурдным» и «абсолютно смехотворным» утверждениям; «невозвращенца», «перебежчика», «предателя», «мелкой сошки» в ГРУ, морально нечистоплотной личности и т. п. (с. 4, 9, 13, 14, 15, 20, 21, 34, 48, 71 и др.).

В. Суворов, пользующийся исключительно открытыми материалами, обвиняется в том, что он пишет в «процветающем жанре заговорщицкой психологии» (с. 15). В изложении Г. Городецкого, это связано с переходом России от тоталитаризма к демократии, когда «теория заговора, будучи исключительно привлекательной для обывателей, пропагандирует мифы, преднамеренно и настойчиво скрывает истину, упрощая сложные ситуации» (там же). По этой классификации советско-германский пакт попал в разряд «основополагающих мифов» [354]354
  Солидная работа английских соавторов А. Рида и Д. Фишера «Смертельные объятия: Гитлер, Сталин и нацистско-советский пакт. 1939–1941» (Read A., Fisher D. The Deadly Embrace: Hitler, Stalin and Nazi-Soviet Pact, 1939–1941. London. 1988.) отвергается как проявление «живучести этого мифа». // Миф «Ледокола». С. 70.


[Закрыть](там же). Однако, как представляется, обвинение в «заговорщицкой психологии» всего лишь предлог, чтобы уйти от рассмотрения такого вопроса, как международная стратегия сталинского Советского Союза, запрограммированная его социально-политическим строем.

Книге В. Суворова приписывается негативное воздействие на националистические чувства, в частности потакание польскому национализму и даже реабилитация нацизма (с. 8–9). Мало того, ее цели, оказывается, состояли «прежде всего» в том, чтобы «подорвать процесс разрядки» (с. 9), «разжечь «военный психоз» и предостеречь общественное мнение Запада от возобновления разрядки» (с. 15). Значит ли это, что В. Суворову удалось «подорвать» международную разрядку, а затем переключиться на то, чтобы помешать ее «возобновлению»?!

Несмотря на обещание во введении больше не «скрещивать с Суворовым шпаги», а «лишь дать альтернативную интерпретацию событий» (с. 28), постоянным, вплоть до заключения, упоминанием его имени Г. Городецкий обогатил свой инструментарий исследователя: дискредитированное имя призвано служить окончательным, исчерпывающим аргументом в системе его доказательств.

Бремя уничижительных оценок личности В. Суворова и его книги довлеет над израильским историком. Иначе не понять, почему он прибегает к приемам, не принятым в научной среде. Сразу о двух примерах такого рода можно прочитать на одной и той же странице раздела «Полемика», открывающего его книгу.

Г. Городецкий пишет: «Утверждение о том, что нацистская Германия «имеет больше оснований считаться нейтральной в 1939–1940 годах», является абсурдным» (с. 10). Открываем указанную им 48-ю страницу «Ледокола» В. Суворова, на которой приводится аргумент – в ряду других – против официального тезиса о советском нейтралитете в эти годы. Когда угрозами и насилием – совместное с Германией нападение на Польшу, «зимняя война» с Финляндией, ультиматумы странам Прибалтики и Румынии – Советский Союз присоединил к себе ряд государств и территорий вдоль своих западных границ.

В этот так называемый предвоенный период, читаем у В. Суворова, Красная Армия понесла в сражениях больше потерь, чем германская армия в боях на западе Европы. Что и послужило для него основанием заключить: «Если судить по потерям, то Германия имела больше оснований считаться нейтральной в 1939–1940 годах». Критиком В. Суворова опущены слова, выделенные мною курсивом.

Намеренно ли, нет – не важно – так Г. Городецкий избегает постановки вопроса, может ли Советский Союз, учитывая его партнерство с нацистской Германией в 1939–1941 годы и его же военно-силовые акции против стран-соседей, считаться нейтральной страной. Для В. Суворова, как и для «других историков», это – значимые события, вписанные в анналы мировой войны. Для израильского историка, ратующего за то, чтобы уделять первостепенное внимание «действительным событиям», такого вопроса не существует.

Второй пример: «Также безосновательно заявление, что глава советской военной разведки генерал Голиков не был наказан Сталиным за принижение данных о наращивании германских вооруженных сил 21 июня, так как он докладывал Сталину правду. Гитлер действительно к войне против Советского Союза не готовился». Снова не так. У В. Суворова на странице 312-й (на нее ссылается Г. Городецкий) нет никакого упоминания 21 июня. Там имеется в виду более ранний период, когда советская разведка старалась судить о приготовлениях к войне против Советского Союза по тому, готовится ли германская армия к военной кампании в условиях русской зимы: запасаются ли немцы зимней экипировкой и проводят ли соответствующую военно-техническую подготовку.

В свете данного обвинения против В. Суворова забавно читать в «Мифе «Ледокола» комментарий автора к распоряжению Гитлера в июле 1940 года о подготовке нападения на СССР. Ссылаясь на то, что это распоряжение было устным, он делает вывод: «Нападение на Россию не следует таким образом считать заранее решенным вопросом из-за того, что оно состоялось» (с. 98). Читателю явно навязывается мысль, что все дело было в складывавшихся (непонятно как) обстоятельствах: и гитлеровское нападение на Советский Союз могло не состояться, и даже конфигурация участников мировой войны могла выглядеть по-другому. Для этого используются формулировки типа: «запутанная международная обстановка» (с. 22), Лондон и Москва – «потенциальные враги» (гл. 4), «загадка» решения Гитлера напасть на Советский Союз (с. 94), нет «конкретных доказательств связи» между идеологией и политикой Гитлера и Сталина (с. 94), историки «недооценивают сложности стратегического и политического положения» (с. 98) и т. п.

В поисках доказательств Г. Городецкий ставит под сомнение полноценность книги В. Суворова на том основании, что в ней использованы исключительно открытые, доступные всем источники (с. 14, 17, 28, 116). Но следовало бы воздать должное тому, кому удалось переработать такой массив исторического материала, что критики-завистники «Ледокола» выражают сомнение в способности одного человека проделать столь замечательную работу. Разве что, говорят они, ему это удалось с помощью людей из служб английской разведки. Книга В. Суворова наглядно доказывает, что никакие архивные материалы, при всей их ценности, не могут отменить уже состоявшиеся исторические события, как и их преломление в официальных документах своего времени. Между тем тексту «Мифа «Ледокола» как раз недостает таких документов, чтобы, выражаясь языком его автора, увидеть описываемые им события «такими, какими они были» и «не судить о них с позиций сегодняшнего дня» (с. 4, 12).

Г. Городецкий противопоставляет книге В. Суворова свое повествование как основанное на многих источниках, особо подчеркивая значение архивных документов. В одной из антисуворовских статей он пишет, что «тщательно» изучил материалы важнейших российских архивов: МИДа, Генерального штаба, Разведывательного управления и Архива Президента Российской Федерации [355]355
  Городецкий Г. «Ледокол»? Сталин и путь к войне. // Война и политика. 1939–1941. М., 1999. С. 247.


[Закрыть]. Мне, которому не раз отказывали в доступе к секретным архивным материалам, верится с трудом. Летом 2005 г., будучи в Департаменте по обеспечению деятельности Архива Президента Российской Федерации (чтобы узнать об ответе на свой запрос), при упоминании имени Г. Городецкого было заявлено, что он никогда в их архиве не работал.

Еще об одном весьма и весьма странном утверждении израильского историка. В его интерпретации, В. Суворов «изобразил Советский Союз не жертвой, а виновником войны», утверждая, что «в июне 1941 года Сталин был готов к неожиданному нападению на нацистскую Германию, а Гитлер лишь опередил его» (с. 7). Налицо подмена одного вопроса – об ответственности за Вторую мировую войну другим – об обстоятельствах нападения гитлеровской Германии на СССР. Поразительно, как критики В. Суворова в упор не видят основного смысла его книги, подменяя вопрос о концепции книги, отраженной в расширении названия книги – «Кто развязал Вторую мировую войну?», вторичным, производным от первого вопросом – готовил ли Сталин нападение на Гитлера в июне 1941 г. То же самое с продолжением «Ледокола» – книгой «День «М», с подзаголовком «Когда началась Вторая мировая война». Суть обеих книг – в доказательстве того, что Сталин, как и Гитлер, также несет ответственность за развязывание мировой войны. Тут можно спорить лишь о мере вины каждого из диктаторов. У Сталина была подсобная, по сравнению с Гитлером, роль. Роль подстрекательская, провокационная, что сам Сталин, как мы увидим далее, ставил себе в заслугу.

Несомненно: начало мировой войны в сентябре 1939 года и нападение Германии на Советский Союз 22 июня 1941 года – события взаимосвязанные: не было бы мировой войны, не было бы и гитлеровского нападения. Но повторюсь: главная мысль ««Ледокола» (как и его продолжения «День «М») в том, что свою долю ответственности за мировую войну несет и сталинский Советский Союз. Мне лично спор с В! Суворовым его критиков представляется малопродуктивным, так как он сводится к срокам начала войны СССР с Германией – в 1941 году или несколько позже. И никто не оспаривает, что нападение, опережая врага, – лучшее средство обороны.

Думается, не имеет смысла перечислять все странности «Мифа «Ледокола». Они обусловлены самой целью его автора, иным способом недостижимой. Отметим далее лишь те исторические сюжеты, когда то, что можно было бы счесть за банальную ошибку (с кем этого не бывает), используется автором в качестве аргумента для обоснования своей правоты.

3. «Россия в осаде»

Сталинские тезы брошюры «Фальсификаторов истории» нашли наглядное продолжение в трактовке Г. Городецким предвоенного курса советской внешней политики. Содержание раздела его книги «Россия в осаде» (с. 45–47), где это преподносится наиболее выпукло, плотно перекликается с третьей главой брошюры «Изоляция Советского Союза. Советско-немецкий пакт о не-нападении» [356]356
  Фальсификаторы истории. С. 36–55. Название главы брошюры принадлежит Сталину.


[Закрыть].

Ставшие доступными для исследователей материалы архивного фонда Сталина подтвердили, что он был одновременно заказчиком, соавтором и редактором «Фальсификаторов истории». Его рукой внесены вставки, наиболее показательная из которых – оправдывающая заключение пакта с Гитлером враждебностью стран демократического Запада [357]357
  Там же. С. 53–55.


[Закрыть].

Как известно, брошюра эта была подготовлена в противовес западной публикации архивных документов германского МИДа под названием «Нацистско-советские отношения в 1939–1941 годы», чтобы опровергнуть вытекавшее из этих документов заключение о том, что пакт о ненападении между Германией и СССР имел антизападную направленность [358]358
  Nazi-Soviet Relations, 1939–1941: Documents from the Archives of the German Foreign Office. Ed. by R. G. Sontag, J. S. Beddie. Washington, 1948. Понятно, что документы этого сборника Г. Городецкому не понадобились.


[Закрыть]. О правдивости брошюры можно судить по тому факту, что в ней нет и намека на подписанный одновременно с пактом секретный дополнительный протокол, раскрывающий подоплеку советско-германской договоренности. (Г. Городецкий по-своему обходит этот неприемлемый для его исторического построения момент, но об этом позже.) Недаром после смерти Сталина мало кто из советских историков решался ссылаться на «Фальсификаторов истории». Г. Городецкий, наоборот, воспользовался сталинскими наработками, забыв об обещании сказать нечто свежее о политике «кремлевского горца».

Отсюда положения «Мифа «Ледокола» о строго оборонительном характере внешней политики Советского Союза, когда даже призывы к революционной войне «имели исключительно оборонительное звучание» (с. 15, 25, 95), о следовании сталинским руководством национальным интересам страны (с. 19), об угрозе, исходившей для Советского Союза от всех без исключения капиталистических государств (с. 46–47), о том, что, заключив пакт с Гитлером, «Сталин сделал выбор в пользу меньшего из двух зол» (с. 61) и т. д. и т. п. Все это прикрывается абсолютно ничем не обоснованным посылом, что восстановление всей правды о Второй мировой войне, включая раскрытие далеко не однозначной роли предвоенной сталинской внешней политики, якобы ведет к обелению германского нацизма и его агрессии.

Как же доказываются (и доказываются ли) старые как мир положения из «Фальсификаторов истории»? Или – скажем по-иному: почему Г. Городецкий, в отличие от «других историков», полагает, что «советская политика ни в коей мере не определялась экспансионистскими соображениями» (с. 46)? Почему он отказывает сталинскому Советскому Союзу в праве на активную, наступательную антикапиталистическую стратегию?

В упомянутом разделе «Россия в осаде» читаем: «Ясная и последовательная, с небольшими тактическими отклонениями, политика строилась на осознании потенциальной опасности, исходящей от всего капиталистического мира, будь то фашистская Германия или западные демократии. Стремясь в отношениях с державами к балансу, столь чуждому для марксистской теории, отвергающей идею поддержки одной капиталистической державы против другой, Сталин стремился защитить российскую революцию. Вначале сотрудничая с Веймарской Германией, а с приходом к власти Гитлера – через коллективную безопасность» (с. 46–47. Курсив мой.).

В самом деле, Сталину не откажешь в определенности его предвоенной внешней политики, поистине «ясной и последовательной», но – в проведении экспансионистского классово-имперского курса. Да, ему были одинаково чужды и «агрессивные державы», и «так называемые демократические государства» (пользуясь определениями из «Краткого курса истории ВКП (б)», повторенными в докладе Сталина на партийном съезде в марте 1939 года). Вот почему упоминаемая автором марксистская теория, которая видела в «межимпериалистических противоречиях» причину мировых войн, исключала длительную ориентацию на какую-либо из формировавшихся с середины 1930-х годов враждующих группировок – фашистско-милитаристской государств Оси и государств демократического Запада. В попеременном участии Советского Союза в ходе мировой войны в обеих капиталистических коалициях Г. Городецкий, видимо, и видит проявление «стремления в отношениях с державами к балансу». Но советские руководители усматривали в таком «балансировании» проявление «мудрой сталинской внешней политики», благодаря которой, по их словам, удалось как в предвоенные, так и в военные годы «правильно использовать противоречия внутри лагеря империализма» [359]359
  Тов. Маленков: Информационное сообщение о деятельности ЦК ВКП (б). // Совещания Коминформа. 1947, 1948, 1949. Документы и материалы. М., 1998. С. 81. В изданном в начале 1960-х годов «Дипломатическом словаре» в качестве примера использования противоречий между империалистами «для обезвреживания их агрессивных замыслов» содержится ссылка на внешнеполитическую стратегию СССР как перед, так и в годы Второй мировой войны. // Дипломатический словарь. В 3-х тт. М., 1960–1964; т. 1. С. 467. Для авторов официозной истории советской внешней политики Вторая мировая война явилась подтверждением ленинского предвидения неизбежности «самых ужасных столкновений» между социализмом и капитализмом, т. е. была естественным продолжением борьбы двух систем. // История внешней политики СССР. 1917–1985. В 2-х т. Изд. 5-е. М., 1986. Т. 1. С. 15.


[Закрыть].

Проводимое автором «Мифа «Ледокола» разграничение международных отношений – мировой капитализм против революционной России, не мешает ему, вопреки логике, отрицать наличие классовых мотивов в политике сталинского руководства. Отмежевываясь от «других историков», он считает излишним, как уже говорилось, заниматься поисками глубинных, в том числе классовых, причин советско-германского конфликта. Но в чем же состоит задача историка, как не в том, чтобы всесторонне исследовать круг вопросов избранной темы? Разумеется, и ее контекст, охватывающий и «теоретические основы», и «идеологические корни» политики государств, решившихся на войну друг с другом. И можно ли квалифицированно судить о советской внешней политике, отвлекаясь от вполне определенных доктринерских основ этой политики, обусловленных коммунистической идеологией, а тем более игнорируя тоталитарную сущность советской системы? Можно ли вообще представить себе работу, в которой методология изучения прошлого свободна от тех или иных общих рамок такого изучения, раскрывающих замысел работы? Автор «Мифа «Ледокола» своими пристрастиями подтверждает – нет, таких работ не бывает.

Суть, так сказать, концепции Г. Городецкого в том, что в преддверии мировой войны враждебное капиталистическое окружение от слов перешло к делу, поставив Советский Союз не просто в положение «международной изоляции» (как у товарища Сталина), а – в положение страны, подвергшейся «осаде» со стороны многочисленных внешних врагов. И нацистской Германии, и западных демократических государств.

Но было ли положение СССР столь безнадежным, безвыходным, как это хочет представить Г. Городецкий, развивающий версию «Фальсификаторов истории»? А если, как он советует, «постараться понять настроения людей того периода и не судить о них с позиций сегодняшнего дня»?

Товарищу Сталину ситуация виделась из Кремля отнюдь не столь безрадостной. В сентябре 1938 года он объявил, что «вторая империалистическая война на деле уже началась», а в марте 1939 года подтвердил: «новая империалистическая война стала фактом», но она «не стала еще всеобщей, мировой» [360]360
  Краткий курс истории ВКП (б). М., 1938. С. 318; Отчетный доклад т. Сталина на XVIII съезде партии о работе ЦК ВКП (б). // XVIII съезд Всесоюзной Коммунистической партии (большевиков). 10–21 марта 1939 г. Стенографический отчет. М., 1939. С. 12.


[Закрыть]. Излишне говорить, что в «Мифе «Ледокола» этих сталинских определений, столь важных для уяснения мотивов предвоенной советской политики, читатель не найдет. В противном случае пришлось бы согласиться, что ситуация «второй империалистической войны» исключала изоляцию, а тем более «осаду» Советского Союза, дав Сталину долгожданный шанс с шумом ворваться в мировую политику.

Все же Г. Городецкий, противореча самому себе, признает, что такое принципиальное изменение в международном положении Советского Союза имело место. Но в его изложении произошло это случайным образом – опосредствованно, вопреки намерениям Сталина. Произошло из-за недальновидности (чтобы не сказать, глупости) английского премьера Н. Чемберлена, предоставившего в конце марта 1939 года гарантии безопасности Польше, которая стала следующей мишенью Гитлера после оккупации Чехословакии. Английские гарантии, пишет он, «вызвали непредвиденный драматический переворот в международных отношениях… с его непосредственными и трагическими последствиями»(с. 51. Курсив мой.). Не захват Чехословакии в прямое нарушение Мюнхенского соглашения, а английские гарантии Польше стали «первым залпом Второй мировой войны», изменив «одним ударом» всю международную ситуацию (там же).

Вот ход его удивительных умозаключений.

Своими гарантиями Польше «Англия фактически бросала вызов Германии, тем самым полностью отказываясь от ключевой роли в равновесии сил в Европе» (с. 51–52). Что и вынудило нацистов «добиваться нейтрализации Советского Союза», в поддержке которого нуждалась и сама Англия (с. 52). «Таким образом без всяких тайных замыслов Советский Союз стал основой равновесия сил в Европе» (там же). То есть не провал западной политики умиротворения и приближение всеобщего вооруженного конфликта на европейском континенте вынудили обе враждующие капиталистические коалиции обратить свои взоры в сторону Москвы, а жалкие потуги Н. Чемберлена. Вот так в нагнетании международной напряженности фюрера нацистской Германии, взявшего на прицел Польшу, опередил глава английского правительства!

По ходу этих рассуждений следуют (чтобы окончательно запутать читателя?) ритуальные нападки на В. Суворова (хотя было обещано более не возвращаться к его персоне) за осуждение пакта Сталина с Гитлером в преддверии их совместного нападения на Польшу. Забыв в очередной раз о своем призыве видеть события «именно такими, какими они были», Г. Городецкий отвергает критику советско-германского пакта, остерегаясь, однако, оспаривать анализ В. Суворовым фактов и документов. Во всем он винит холодную войну, стимулировавшую, по его словам, возрождение «мифов» 1920-х годов, которые «основывались на упрощенном понимании событий, приведших к заключению пакта» (с. 52). Дело было, следовательно, не в стратегии враждующих государств, а в событиях, происходивших, по Городецкому, вопреки политике европейских лидеров. Кто на самом деле проявляет «упрощенное понимание событий», пусть судит читатель.

Выходит, истинная причина и советско-германского пакта, и вообще возникновения войны в Европе – в антигерманском демарше Англии. Не следовало ей гарантиями Польше отказываться от роли третейского судьи в делах континента, так как это и сблизило гитлеровскую Германию и сталинский Советский Союз. Да, нетривиальный подход к истории, не хватает разве что поговорки «англичанка гадит»…

А что, если читатель поинтересуется, так ли обстояло дело, как это рисует Г. Городецкий, заостряя внимание читателя на зловещей роли английских гарантий, и обратится к уже известным материалам?

А. Тойнби, современник описываемых событий и, пожалуй, наиболее известный британский историк XX века, согласен с тем, что тогда, в первый весенний месяц 1939 года, Европа вступила в самый пик сползания во всеобщую войну. В предисловии к соответствующему тому многотомного «Обозрения международных дел в 1939–1946 гг.», главным редактором которого он был, А. Тойнби писал, что, с многих точек зрения, Вторая мировая война фактически началась с оккупации Чехословакии 15 марта нацистской Германией и лишь формально – с ее нападения на Польшу 1 сентября. Март 1939 года стал переломным для международных отношений, но не из-за английских гарантий, а по причине насилия нацистов над Чехословакией [361]361
  The World in March 1939. Ed. by A. Toynbee, F. T. Ashton-Gwatkin. London, etc. 1952. P. VII.


[Закрыть].