Текст книги "Виктор Суворов: Главная книга о Второй Мировой"

Автор книги: Михаил Веллер

Соавторы: Андрей Буровский,Марк Солонин,Владимир Бешанов,Дмитрий Хмельницкий,Ричард Раак,Ирина Павлова,Джахангир Наджафов,Ури Мильштейн,Томас Титура,Юрий Цурганов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 32 страниц)

Такого рода претензии к теории Суворова только внешне выглядят как исторические дискуссии. Как правило, за ними скрывается моральный конфликт. Идет борьба не за историческую правду, а за право на историческую гордость. Владимов сформулировал это четко:

«Оставим наших ветеранов при сознании, что они защитили родину, а не сумасбродный замысел своего правителя».

Можно оставить. Можно и дальше говорить о воинах Красной Армии как о бескорыстных освободителях. Для этого придется забыть о бесчисленных агрессиях и преступлениях против человечности, совершенных Красной Армией и советским режимом. О расстреле 24 000 польских офицеров в «мирное» лето сорокового года, о диком политическом терроре на освобожденных от немцев территориях, о Заксенхаузене, превращенном в часть ГУЛАГа, о людоедских режимах в восточноевропейских странах. О Ким Ир Сене, Мао Цзэдуне и Берлинской стене. Придется врать дальше.

Проблема в том, что Владимов и его единомышленники призывают обманывать не только стариков-фронтовиков из сострадания, а всех вообще из патриотизма. Душевного благородства в этом, к сожалению, нет никакого.

Еще одну статью против Суворова Георгий Влади-мов опубликовал в 1999 году в газете «Русская мысль» [129]129
  Г. Владимов. «Кушают ли лошади овес?», «РМ», № 4279, 1999.


[Закрыть]. Опять Владимова больше, чем сам Суворов, раздражают его единомышленники, в частности Анатолий Копейкин, Тимур Мурзаев и автор этих строк, выступившие в той же «Русской мысли» в поддержку Суворова. Суворова и «суворовцев» писатель считает профессиональными еретиками, из чистого азарта ставящими вверх ногами давно устоявшиеся истины – «Каспийское море впадает в Волгу, овес кушает лошадей – вот истинный Суворов».

К тому же они еще и молодые циники – «не размякнут перед обидой участника ВОВ, когда ему доказывают, что не родину он защитил, а преступный агрессивный замысел».

Последний упрек – мне персонально. Отвечаю – размякну. Очень жалко несчастных обманутых людей. Но и размякнув, не смогу считать «участника ВОВ», подавлявшего танками парламентское движение в оккупированной восточной Европе, антифашистом и освободителем. Потому что взгляд на такие вещи определяется не возрастом и чувствительностью, а совестью и здравым смыслом. Потому что знаю, что очень немногие «участники ВОВ» размякли бы перед обидой узников Заксенхаузена 1945–1950 годов. Или перед обидой сотен тысяч собственных соотечественников из перемещенных лиц, с их помощью отправленных в ГУЛАГ в 1945-м. От этого их еще больше жалко.

До Владимова против Суворова не менее эмоционально, но не более убедительно выступил Наум Коржавин [130]130
  Наум Коржавин. «О Сталине мудром…», «Континент» № 93, 1998. См. также: Анатолий Копейкин. «Еще раз о технической оснащенности Красной Армии на 1941 год», «Русская мысль» № 4208, 1998.


[Закрыть]. Советский военный патриотизм у фронтовиков-диссидентов иногда странным образом соседствует с сознательным антисоветизмом. Но не у всех.

На риторический вопрос Владимова «Была ли та война Отечественной?» еще в 1981 году ответил Виктор Некрасов: «…«За правое дело!» Так называлась книга большого русского писателя Василия Гроссмана… Проснись он сейчас, Василий Семенович, мурашки пошли б у него по телу от одного этого названия. Он умный, даже мудрый, много знавший, чего не знали мы, предельно правдивый, даже он считал, что мы воевали тогда за правое дело. Враг будет разбит! Победа будет за нами! Но дело наше оказалось неправое. В этом трагедия моего поколения. И моя в том числе…»

Булат Окуджава, тоже, как хорошо известно, фронтовик, сказал в интервью «Литературной газете»: «Суворова прочитал с интересом… Мне трудно усомниться в том, что мы тоже готовились к захватническому маршу, просто нас опередили, и мы вынуждены были встать на защиту своей страны» [131]131
  «Литературная газета», 11.05.94.


[Закрыть].

Юрий Нагибин в романе «Тьма в конце туннеля» писал: «Он (Сталин. – Д.Х.) просчитался с Гитлером не потому, что свято верил ему или был по уши влюблен, – это годится для сатиры, гротеска (Гитлер, конечно, импонировал ему, как и он Гитлеру), а потому, что случай нарушил точный расчет. Все было сделано безукоризненно: он запудрил мозги Адольфу договором о дружбе, дележом Польши, всемерной помощью сражающемуся рейху, одновременно заказал нашей промышленности танки на резиновом ходу – для гладких европейских дорог и самолеты-штурмовики без заднего прикрытия – все только на атаку, на мгновенный сокрушительный удар. Раздавить Гитлера и пройти, как нагретый нож сквозь масло, уже распотрошенную его временным другом и союзником Европу – вот в чем состоял сталинский план. Ему не хватило какого-то темпа, Гитлер опередил его себе на погибель» [132]132
  Юрий Нагибин. «Тьма в конце туннеля». – М., 1994 г., С. 86.


[Закрыть].

«Стратегия наших военачальников сводилась к забиванию немецких стволов русским мясом. Жуков был просто мясником. Рухнула под ударами англо-американских бомбовозов немецкая оборонная промышленность, и немцы сдались. А пока этого не случилось, на авансцене битвы народов кривлялись двое отвратительных, кровавых и пошлых фигляров: Гитлер и Сталин. Им подыгрывали на вторых ролях два прожженных политика: Черчилль и Рузвельт. И все время шел какой-то омерзительный торг на крови, на жизнях тех, кто еще уцелел, делили земли, народы, вели новые пограничные линии по человеческим сердцам, и все гуще валил дым из газовых печей. А потом оказалось, что спор шел не между фашизмом и всем остальным человечеством, а между двумя фашистскими системами. Фашизм был побежден, фашизм победил» [133]133
  Там же, С. 274.


[Закрыть].

Юрий Нагибин писал под явным влиянием книг Суворова, это видно из упоминания танков на резиновом ходу. Но дело тут опять же не в убедительности аргументации Суворова, а в способе исторического мышления. «Фашизм победил» Нагибина не совместим с призывом Владимова оставить ветеранов-фронтовиков в сознании своей правоты. Это не научный, не исторический конфликт, а идеологический. Фронтовик Нагибин на 11 лет старше диссидента Владимова, но освободиться от штампов советского воспитания ему, как и Окуджаве, Виктору Некрасову и прочим – немногим! – фронтовикам оказалось легче.

Этот конфликт не решаем научными аргументами. Те, кто не хочет их видеть, – не видят.

Доказательств того, что СССР в конце тридцатых вообще, а в 1941 году в частности усиленно готовился к агрессивной войне, вокруг нас полно и без сугубо научных военно-исторических исследований. Эта подготовка ведь касалась не только армии, а всей жизни бесправного населения до предела милитаризованной страны.

Вот один пример. Когда мне в начале 90-х первый раз попался в руки «Ледокол» Суворова, наполненный ссылками на мемуары фронтовиков, то первая мысль была – а где еще можно найти такие свидетельства? В советское время практически не издавались добросовестные воспоминания о предвоенном времени, а среди относительно добросовестных самой известной (если не единственной) была книга Ильи Эренбурга «Люди, годы, жизнь». Открываю четвертую часть, относящуюся к весне 1941 года, и глазам своим не верю.

24 апреля 1941 года Эренбургу звонит Сталин. Хвалит первую, опубликованную часть его романа «Падение Парижа» и осведомляется, не собирается ли Эренбург показать в книге немецких фашистов. Да, отвечает Эренбург, собирается, но боится, что цензура не пропустит. Сталин шутит: «А вы пишите, мы с вами постараемся протолкнуть…»

На вопросы родных о разговоре мрачный Эренбург отвечает: «Скоро война…» И добавляет: «… я сразу понял, что дело не в литературе, Сталин знает, что о таком звонке будут говорить повсюду, – хотел предупредить».

Итак, в апреле 1941-го Сталин лично сообщил Эренбургу, что собирается напасть на Германию и ему понадобится пропагандистский материал. И даже срок указал, месяца через три – столько приблизительно времени требуется на подготовку к изданию и выпуск книги. А лично позвонил для убедительности – посреднику осторожный Эренбург мог бы и не поверить, решить, что провокация. То, что речь идет о нападении, – однозначно. Иного варианта советская военная доктрина тех лет не допускала.

И мрачность Эренбурга понятна. Наверное, после 22 июня он, несмотря на катастрофичность ситуации, вздохнул с облегчением. Так и не пришлось ему стать трубадуром агрессии. Бог миловал. Все-таки обличать агрессоров порядочному человеку психологически легче.

Главное, весной 1941 года Эренбург все знал. И знание свое пронес через всю жизнь, ни с кем напрямую не поделившись. А может, надеялся, что вдумчивому читателю и написанного достаточно, чтобы догадаться. Как выяснилось, зря надеялся.

Надо полагать, людей, знавших или догадывавшихся, как Эренбург, о ближайшем запланированном будущем, было предостаточно. Но после войны, начавшейся и закончившейся вопреки этим планам, вспоминать о них было очень не с руки, да и весьма опасно для жизни.

Одним из таких осведомленных людей, несомненно, был писатель Всеволод Вишневский, автор знаменитой пьесы «Оптимистическая трагедия» и сценария фильма «Мы из Кронштадта». Он принадлежал к самой верхушке сталинской интеллектуальной элиты. До войны он был главным редактором журнала «Знамя», возглавлял Оборонную комиссию Союза писателей, присутствовал на закрытых совещаниях в Главном управлении политической пропаганды Красной Армии, на просмотрах зарубежных военных фильмов. Он бывал на приемах у высших советских сановников и сам был высоким сановником, одним из тех, кто отвечал за военную пропаганду в СССР. Естественно, что Вишневский входил в узкий круг наиболее информированных людей в государстве.

В мае 1995 года журнал «Москва» опубликовал выдержки из дневников Всеволода Вишневского за 1939–1941 годы, подготовленные к печати историком В. Невежиным.

Эти дневники – необыкновенно важный исторический документ. Они полностью подтверждают версию о том, что в конце тридцатых годов Сталин готовил нападение на Германию и Европу. Для посвященного в нюансы советской политической кухни Вишневского нет сомнений в том, каков действительный смысл пакта «Молотов – Риббентроп» для советской стороны. Это способ взорвать мир в Европе, стравить европейские страны в долгой выматывающей войне и в нужный момент вмешаться – «ударить Гитлеру по затылку». Вишневский с восторгом ждет такого развития событий. Как о главных целях советской политики Вишневский пишет о «превентивном ударе» по Германии, о захвате проливов и Балкан, о советизации европейских стран – Германии, Польши, Чехословакии, Румынии… О решении проблем в Азии. О том, что после разгрома Германии СССР останется один на один с Англией и США, с которыми, вероятно, придется временно поделить мир, если сил для продолжения войны будет недостаточно. И о неминуемом продолжении войны за мировое господство еще через 10–15 лет, когда силы будут накоплены. И еще о том, что решающим моментом станет, скорее всего, лето 1941 года…

Вот самые интересные выдержки из дневника Вишневского:

1939 год

28 августа (днем)

Шквал откликов по поводу германо-советского договора. (Может быть, мы сохраняем за собой последнее слово. В случае войны выступим последними. И – вполне возможно – ударим по той же Германии.) <… >

31 августа (утром)

Все время думаю о европейской обстановке. По карте прикидываю: как относятся к германо-советскому договору европейские страны и США.<… >

Мы: 1) выиграем время; посмотрим военную мощь стран в деле; 2) проверим, приобретем опыт – гораздо более полезный, чем в Испании и Китае; 3) приведем себя в максимальное мобилизационное состояние (новый закон о всеобщей воинской обязанности); сохраним первоочередные кадры; 4) а в случае необходимости – через МНР и Китай стукнем Японию, чтобы развязаться на Востоке; 5) сможем улучшить позиции на Западе <…>; 6) сможем выждать роста национально-освободительного движения в урезанной Польше, Чехословакии, Австрии; 7) выждать новых предложений, уже серьезных, от той же Англии, Франции; 8) при случае – денонсировать договор с Германией и ударить. <… >

1 сентября

Днем – по телеграфу доклад т. Молотова о германо-советском пакте. СССР выиграл свободу рук, время. <… > Ныне мы берем инициативу, не отступаем, а наступаем. Дипломатия с Берлином ясна: они хотят нашего нейтралитета и потом расправы с СССР; мы хотим их увязания в войне и затем расправы с ними. <… > Вторая мировая война несомненно расширяется.<… > Но с кем ни говоришь: «Мы через год будем бить Гитлера». Об этом, как передают, говорят в армии. <… >

Для СССР пришла пора внешних мировых выступлений. За 22 года мы не только восстановили, умножили силы страны. <…>Тут и вопрос о выходе нашем в Средиземное море, – что не удалось в связи с испанским поражением, но может удаться через Карпаты, Балканы и, может быть, Турцию. Тут и вопрос о Польше. Возможно, что в нужный момент мы объявим лозунг «восстановления Польши».<… > Нас предпочтут немцам. Мы будем решать и прибалтийские проблемы, и проблемы Чехословакии и Румынии, и Малой Азии. И огромные проблемы Азии.

Гадать, как сложится игра, трудно. Но ясно одно: мир будет вновь перекроен. В данной войне мы постараемся сохранить до конца свои выигрышные позиции. Привлечь к себе ряд стран. Исподволь, где лаской, где силой. <… >

1940 год

4 апреля

В предвидении различных вариантов мы сохраняем силы, укрепляем армию и флот. Английские политики хотели прийти в конце войны и устроить все в Европе по-своему. Но мы кое-чему научились и перехватили как будто у англичан их здравые намерения.

5 апреля

<…> Дружба с Германией, пакт и пр. – все это временный ход, это тактические приемы. Выиграем ли мы? <… > Или только дадим немцам время, передышку, снабжение. Не знаю. <… >

29 июля

<…> Мы упорно внедряемся на запад и юго-запад. <…> Мы добьемся контроля над проливами. Мы будем на Балканах. <… >

Если мы выиграем эту зиму, если Гитлер сорвется на походе против Англии, дела будут неплохи.

22 октября (днем)

Слушал на активе Московской организации доклад Мануильского.

<… > Уж если воевать, то в наиболее выгодной обстановке. Когда наметится надлом, – хотел бы сказать: надлом Гитлера.

31 декабря

Картина великой войны все яснее и шире перед нами. И вряд ли мы останемся в стороне. Нужно готовиться, быстро. Видимо, мы выступим, выждав, ближе к развязке. Думаю: против «оси».

1941 год

31 января

<…> Позиция СССР выжидательна, мы, если будет целесообразно, сможем бросить и свою гирю на весы войны.

<… > Продумываешь возможные варианты – в какой уж раз:

<… > Вариант – из наиболее распространенных в нашем обществе: СССР выжидает, спешно усиливаясь, – перевооружаясь, подтягивая на необходимый уровень свои вооруженные силы. Ждем выступления США и, может быть, других стран. <… > Затем выступаем, чтобы общими силами сломить блок агрессоров. <… >

Положительные наши возможности: движение на Запад, присоединение Польши, Чехословакии, Карпатской Украины, отдельных частей на Балканах. Возможность решения проблемы проливов – проблемы тысячелетней важности. <… > Возможность серьезных перемен на Ближнем Востоке, в Средней Азии и пр. Сильное давление СССР, в случае разгрома Германии – в Европе. Советская (народная) Германия. Мы и Англия (с тылом США) лицом к лицу. Разделение сфер (слово неразб.: влияния?). В перспективе, однако, новые войны – народная Европа и Азия против старого капиталистического мира: Англия – США. Воображение может увести далеко.

<… > Решит, вероятно, ближайшее лето…

Неизвестно – что желательнее: победа «оси» или англо-американское владычество, с новой цепью держав вдоль наших границ – от Атлантики до Тихого океана. Выбытие из строя одной из основных сторон (Германии или Англии) оставляет СССР наедине с врагом. <… > Поле будет расчищено от посторонних, мешающих. Возможны, конечно, и временные компромиссы: после войны, например, когда все будут утомлены, истощены. Но воспроизводство идет быстро. Сменится одно поколение: еще 20–25 лет, и вопрос может встать во весь рост. Это уже представляется решать нашим тт. внукам.<… >

Ночь на 10 февраля

В прошлый раз я пробовал наметить возможные варианты. <… > Наше выступление против Германии и «оси». <…> Движение на Запад, Проливы и пр. <…> Перспектива советизации некоторых стран (Польша, Чехословакия, может быть, Балканы, частично <…>). Компромисс с Англией и США. Но – в отдалении неизбежность новых столкновений с капиталистическим миром…

Вариант наиблагоприятнейший. Мы пользуемся старым методом «разделяй и властвуй». Мы вне войны, кое-что платим за это, многое получаем. <… > Помогаем вести войну той же Германии, питая ее по «порциям», на минимуме. Не мешаем империалистам вести войну еще год, два. <…> Выжидаем их ослабления. Затем – выступаем в роли суперарбитра, «маклера» и т. п. Вмешательство, давление может быть и мирным, и вооруженным, – «под занавес». <… >

Вечер 3 марта

<…> Трудно предугадывать развитие событий. Но, вероятно, мы подождем, пока Гитлер серьезно увязнет в большой схватке на Западе. Всего скорее – в операции вторжения. Она потребует огромного напряжения немецких сил.<… > В этих условиях СССР сможет ударить Гитлера «по затылку». <… > С англо-американским миром – враги второй очереди – возможен компромисс, лет на 10–15. Это нужный нам срок для развертывания огромной экономической и оборонной мощи, постройки Великого флота и пр. <… >

Днем 9 апреля

<…> Чувствуешь, однако, – несколько выждав, взвесив, что еще не пришел час нашего вмешательства. Нам надо провести весенний сев, надо выполнять программу, вести учебу, работать, нажимать… <… > Как же сложатся события? <… > Пусть затянется дело до зимы, тогда скажется и оборона Англии, и мощное давление США. <…> Тогда придет наш час!

12 апреля, 5 ч. дня

Сейчас вернулся из Кремля: был у Ворошилова. <… > Перешел к теме Гитлера: человек оказался гораздо умнее и серьезнее, чем мы предполагали. Большой ум, сила. <… > Пусть упрекают: маньяк, некультурный, экспансивный и пр., но в своем деле – гений, сила… Повторил это. <… > Мы внимательно слушали. Трезвая оценка возможного врага. Это серьезное качество К. Е. <… >

14 апреля

Германский удар против нас и наш ответ (или превентивный удар) неминуемы. Идя на пакт, и мы планировали: пусть начнут драку, ослабят друг друга, вскроют свои сильные и слабые стороны, по возможности увязнут; мы их будем умело поощрять, сталкивать и пр., и при случае, по ленинской формуле, – сами перейдем в нападение… У нас будут резервы: народы оккупированных стран, где озлобление против немцев, тяга к миру, к освобождению неимоверная. <… > Правда вылезает наружу. Временное соглашение с Гитлером трещит по швам. <… >

13 мая

Военная речь Сталина в Кремле на выпуске академий. Речь огромного значения. Мы начинаем идеологическое и практическое наступление… Речь идет о мировой борьбе: Гитлер тут просчитывается. <… > В дело вступает Америка, ее готовность к 42-му году. И слово скажем и мы: нам до Европы, в частности до славян, ближе, чем кому бы то ни было. У нас есть свежесть, неизрасходованные силы, опыт… <… > Впереди – наш поход на Запад. Впереди возможности, о которых мы мечтали давно.

21 мая

<… > Что-то затевается крупное. Германия с ее 250 дивизиями не может терять Времени, быть «в простое». Она выбирает направление…

За рубежом видят и понимают, что мы выигрываем, копим силы, <…> – и сможем стать, если те, воюющие, продлят кровопускание, суперарбитром в Европе и Азии. Гитлер понимает, что мы ведем дело к тому, чтобы дать ему по затылку, желательно при истощении Германии, этак в 1942 году…

<…> Передовые в «Красной звезде» – информация о мобилизации ряда классов запасных («сотни тысяч»). Печатается как статейка об учебе запасных. Скромно…

В ближайшие дни будет серия статей – о перерастании революционной политики Франции (Наполеон) в захватническую. Аналогия: Германия в 1939 г., борьба против Версаля, восстановление страны, перерастание войны в захватническую.

2 июня

Сосредоточение войск. Подготовка соответствующей литературы. В частях – антифашистские фильмы – «Мамлок», «Оппенгейм» и др. Чувствуются новые события.

21 июня

Я, взвешивая информацию, – думаю: а может быть, мы, ввиду отказа Германии от консультаций и т. п., с весны начали «тихий» нажим на Германию. <… > Наш нажим тормозит Германии возможность действий на Западе. Вот он, русский фронт, – только в потенции!

* * *

Одних дневников Вишневского было бы достаточно, чтобы снять всякие сомнения в правоте Виктора Суворова. Но вряд ли победа в научных спорах поможет ему в обозримом будущем исправить в глазах соотечественников свою репутацию предателя.

Времена, когда люди, в советское время открыто выступившие против советского режима, начнут пользоваться в России всеобщим уважением, таким, каким в Германии пользуются, например, участники покушения на Гитлера в 1944 году, – такие времена придут еще не скоро. Сам Суворов объясняет это тем, что «пуповина, связывающая нынешнюю Россию с бывшим режимом, – коммунистическая пуповина, – не отрезана… И пока эта кровная и духовная связь сохраняется, гниение будет продолжаться».

Чекисты, до конца выполнявшие свой профессиональный долг и не изменившие присяге, воспринимаются в России и через многие годы после развала СССР героями. Те же, кто помогал этому развалу, изменив присяге, данной советскому режиму, по-прежнему – предатели.

Парадоксальность этой ситуации легко увидеть, сравнив судьбу и репутацию Виктора Суворова с судьбой и репутацией его старшего коллеги по советской разведке полковника Артура Адамса.

Прежде чем стать разведчиком, Артур Адамс был инженером. Успешным и высокопоставленным. Он родился в 1885 году в Швеции в семье инженера-судостроителя. В 1890 году Адамсы переехали в Россию. Юный Адамс учился в школе при Минных классах Балтийского флота в Кронштадте, участвовал в забастовках, был сослан, бежал. В 1906 году уехал из России. Жил в Германии, Италии, Египте, Аргентине. Учился в Торонтском университете в Канаде. В 1913 году переехал в США, работал в разных фирмах инженером. В 1926 году был призван в американскую армию, дослужился до майора.

Потом происходит перелом. Уволившись из армии, Адамс начинает работать в неофициальном торговом представительстве РСФСР, а в 1920 году уезжает в Россию. Он быстро делает карьеру. В 1921 году – управляющий автомобильным заводом «АМО». Потом другие высокие посты в промышленности, частые командировки за границу. В 1934 году Адамс – помощник начальника Главного управления авиационной промышленности. И новый перелом – его переводят в военную разведку. В 1935 году Адамс становится нелегальным резидентом ГРУ в США под кличкой Ахилл. Он занимался военно-промышленным шпионажем. Получал от завербованных им агентов ценные сведения об американской радиотехнической промышленности, о разработке боевых отравляющих веществ.

В 1938 году Адамса, как и многих других разведчиков, отзывают в Москву, обвиняют в связях с врагами народа, увольняют из разведки, но почему-то не репрессируют. Однако в 1939 году опять возвращают в разведку и снова посылают в США, где он продолжает прежнюю деятельность. Адамс возглавляет техническую лабораторию и создает агентурную сеть из своих коллег, друзей и знакомых, которые поставляют ему секретную военно-техническую информацию. В 1944 году ему удается получить очень важные данные о разработке американцами атомного оружия. Руководитель секции закрытого научно-исследовательского института передал Адамсу несколько тысяч страниц документации и образцы урана, бериллия и тяжелой воды. В конце концов ФБР начало следить за Адамсом, но разоблачить его не сумело. В 1946 году его с трудом переправляют в Москву и по возвращении присваивают звание инженер-полковника. Адамс умер в 1969 году.

Приблизительно так преподносится история жизни разведчика Артура Адамса в апологетической статье писателя Владимира Лота («Совершенно секретно», № 11, 2001). Очень интересная история. Но особенно интересна заключительная фраза статьи: «В 1999 году Указом президента Российской Федерации Артуру Артуровичу Адамсу было присвоено звание Героя России».

Стоп! Звание Героя Советского Союза Артур Адамс безусловно заслужил. Но Героя России? Тут сразу завязывается целый клубок моральных, исторических и психологических проблем. Адамс начал свою деятельность разведчика в 1934 году. Это пик произошедшего в СССР глобального перелома. Сталин завершил перестройку государственного и партийного аппарата и экономической системы государства. Уничтожил частное сельское хозяйство, превратил ГУЛАГ в крупнейший производственный концерн и начал строительство военной промышленности в невероятных масштабах. Цель – подготовка мировой войны – была очевидна и Западу, и тем, кто принимал в этом строительстве руководящее участие. Несомненно, и Адамсу. Он работал на чудовищный, бесчеловечный режим, для того чтобы снабдить его оружием. По каким причинам – об этом дальше. Но обманываться он никак не мог. В 1939 году, когда Адамс приехал в Америку во второй раз, СССР начал вместе с Германией войну против западного мира. В 1944 году, когда Адамс добывал атомные секреты, было тоже совершенно очевидно, для чего Сталину нужна атомная бомба. Сам Адамс писал своему руководству в Москву: «…проектируется полное уничтожение и Японии, но нет гарантии, что наши союзники не попытаются оказать влияние и на нас, когда в их распоряжении будет такое оружие». Адамс знал Америку и знал СССР. Он понимал, что «оказать влияние» означает не напасть, а противостоять потенциальной агрессии. Информация, полученная Адамсом, послужила, видимо, одним из самых важных толчков, заставивших Сталина обратить внимание на атомное оружие и начать его разработку. Трудно даже представить себе, что произошло бы с миром, если бы СССР получил атомную бомбу чуть раньше американцев или хотя бы одновременно. А если бы Адамсу повезло с агентом не в 1944-м, а в 1942 году? С точки зрения западной морали Адамс занимался глубоко преступной деятельностью. Постсоветская Россия торжественно заявила устами своих президентов о разрыве с прошлыми ценностями и переходе в лоно западной демократической цивилизации. Запоздалое награждение таких людей, как Адамс, высшими государственными наградами выглядит сегодня так же дико, как если бы ФРГ одарила высшим государственным орденом посмертно за заслуги перед отечеством, скажем, Отто Скорцени. Герой, конечно, всегда герой. И награду заслуживает, даже если, с точки зрения врагов, и преступник. Но награждать должны свои. Похоже, что они и награждают. Тогда получается, что декларации о пересмотре взглядов и новых демократических ценностях – ложь, дымовая завеса. У тех, кто наградил Адамса, ценности остались прежними.

Другая сторона этой ситуации – психологическая. Люди типа Адамса – с европейским образованием, высокой профессиональной квалификацией и знанием мира – в советской системе – редкость. Что его заставило? Революционные увлечения молодости не объяснение. Они могли скорее отвратить его и от ленинской, и от сталинской государственной систем, нежели привлечь к ним. Более серьезный мотив – профессиональные амбиции. В 1920 году тридцатипятилетнему отставному майору светила в Москве блестящая карьера. Таких людей советские представители по всему миру заманивали в Советскую Россию, лишившуюся почти всей интеллигенции. Предположить, что через 10–12 лет уже никто в России не сможет распоряжаться своей жизнью и даже своей профессией, тогда было трудно.

Понять, почему в 1934 году замминистра авиационной промышленности СССР (так позже называлась его должность) согласился стать резидентом в Америке, легко. Попробовал бы не согласиться. Но почему не сбежал? Романтиками могли быть его агенты, американские левые интеллектуалы, бескорыстно снабжавшие СССР военными секретами и наивно считавшие, что тем самым борются за мир. Но он-то знал систему изнутри. Разгадку можно найти в той же статье. Оказывается, у Адамса была жена, американка Доротея Кин. Они поженились в Берлине в 1930 году. И все годы его шпионской деятельности жена жила в Москве. Они встретились снова только в 1946 году. Вот и объяснение. Жена была заложницей. Обычная советская практика.

Происходит метаморфоза. Вглядываешься в текст наполненной дежурным восхищением статьи, и сквозь образ замечательного патриота, героя, рискуя жизнью добывавшего для любимой страны вражеские секреты огромной важности, проступает облик несчастного человека, из страха за жизнь близких занимавшегося грязным делом. И дело не в том, что он был разведчиком, а в том, на кого и для чего он работал.

Вообще смена моральных ориентиров в обществе – гораздо более трудный процесс, чем смена режима. Даже зная, как все было на самом деле, трудно совместить это знание с привычным стереотипом.

Все школьники 60—70-х годов помнят, кто такой Николай Кузнецов, он же обер-лейтенант Пауль Зильберт. Все читали книжку «Это было под Ровно». Советский разведчик в немецкой форме бесстрашно действовал на занятой немцами территории. Совершал теракты. Фантастически смело, прямо на улице застрелил несколько высоких немецких офицеров. Погиб в бою, пробиваясь к своим через линию фронта. Несомненный герой.

В конце 90-х годов были опубликованы мемуары бывшего начальника Кузнецова, руководителя диверсионного отдела НКВД генерала Павла Судоплатова. Судоплатов пишет и о Кузнецове. Оказалось – все правда. Действительно, герой. Отчаянной смелости человек. Но оказалось, что и не вся правда. Кузнецова НКВД завербовал в середине 30-х годов. Он был, видимо, человеком с безусловными актерскими данными. В Москве перед войной работал с интеллигенцией, изображал из себя представителя золотой молодежи, тогдашнего «плейбоя». Имел машину (тогда большая редкость) и вращался в художественных, актерских, балетных и дипломатических кругах. Информировал НКВД о том, что там происходило. Короче, сажал художественную интеллигенцию.

Потом началась война, и он стал бесстрашным разведчиком. А может, и никогда не переставал им быть. Совсем не просто совместить образ героя-антифашиста с образом провокатора-осведомителя. А ведь Кузнецов был, надо полагать, человеком цельным. В его возрасте и в его время советская молодежь была почти вся цельной. Плохо представляю себе, что творилось тогда в головах у Николая Кузнецова и Артура Адамса. Но так же плохо представляю себе, что сегодня творится в головах у авторов статей, прославляющих советских героев в качестве Героев России. И у тех, кто посмертно награждает таких людей уже российскими, а не советскими орденами. Суметь себе это представить – значит суметь понять историю.

В современной России Артур Адамс и Николай Кузнецов по-прежнему – национальные герои, а Виктор Суворов – национальный предатель.

Тем хуже для России.