Текст книги ""Ребенки" пленных не берут"

Автор книги: Михаил Гвор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Сверху льется вода. Мокрая холодная вода, бьющая по телу, заливающая глаза, затекающая в уши. Мокрая шерсть липнет к телу, свисает по бокам и на животе. Противно, но привычно. Отряхиваться глупо. Воды слишком много. Она собирается в ручьи и струится бесконечными лентами по склонам и тропе, размывая почву и подбивая лапы. Сменяется падающими кусочками льда и снега. Мокрая шерсть замерзает, превращаясь в сосульки.

Ветер, завывает в бессильной злобе, бросает снег в морду, насыпает сугробы, пытается сбить с лап, задержать, заставить спрятаться. Бесполезно! Ты не с теми решил сразиться, Ветер! Бег стремителен и неудержим. Ничто не способно остановить Стаю, рвущуюся к цели. Туда, где ждет добыча, еще не подозревающая о своей участи, но уже обреченная, приготовленная для клыков Стаи и железных когтей Друзей… Вперед, вперед…

Таджикистан, Фанские Горы, ущелье Казнок

Бодхани Ахмадов

Дождь? Сильный дождь? Плевать! Падающая с неба вода Бодхани не остановит. Наоборот, такая погода к лучшему. Меньше любопытных глаз. Конечно, подойти под перевал не удастся, но до края леса – вполне. Сбережется немало такого нужного сейчас времени! А потому – никаких отсрочек. Только вперед! И пусть Аллах затопит хоть весь Таджикистан, но Бодхани Ахмадов дойдет до цели!

Сегодня баши удавалось всё. Глупые подчиненные бегали словно мыши, увидевшие кота. Да, пришлось одного пристрелить. Зато не задержались с выездом. И не чухались целый день, как Шабдолов, провозившийся вчера Иблис знает сколько. Уже в полдень выгрузились в кишлаке выше Искандеркуля, там, где кончилась дорога, и стоял джип Мутарбека. И пошли вверх.

Тропа в дождь – не самое приятное, но и не смертельно. Войска идут медленно, но иначе не выйдет. Очень уж много джигитов у баши. Да и куда спешить? Бодхани не горячий юнец, что с разбегу влетает четырьмя лапами в капкан. Он будет идти быстро, но не торопясь. И не забудет выслать разведчиков и организовать боевое охранение. Баши не глуп. Не считает себя умнее прочих, и опытнее других. Он прочитал много книг о войне в горах. Среди джигитов есть те, кто сражался с урусами и американцами. Да и сам Ахмадов не всегда был баши…

Воинов в его армии слишком много, чтобы все шли по тропе. Многие идут вдоль нее, а так куда медленнее. И основная масса, тяжелогруженая оружием и боеприпасами – не скороходы. Но они дойдут туда, куда нужно!

Червь сомнения грыз душу по другой причине. Шабдолов. Как бы самодовольный ишак не потерял своих воинов раньше, чем задумано планом. А он, забери Иблис его душу, может. Бодхани уже и не вспомнит, как получилось, что этот дурак стал настолько близок. Наследие брата, кажется…

Сегодня вряд ли такое случится, погода помешает тупоголовому чурбану идти вперед. Сложно наделать ошибок, ничего не делая. Вот завтра… Впрочем, баши предусмотрел его глупость: задержал на Шахристане часть наемников. И теперь у Шабдолова есть резерв, и не такой маленький. Должно хватить.

А пока мнимые кутрубы будут убивать Ахмета, надо пройти перевал. «Духи» обязательно убьют Шабдолова. Но своей смертью он сослужит последнюю службу баши. Есть три дня, должны успеть.

Бодхани остановился и окинул взглядом движущихся людей. Ни головы, ни хвоста колонны он не видел. Впрочем, он бы не увидел их, даже если бы джигитов было в десять раз меньше. Нескончаемая людская река текла вверх по ущелью. Большие он поднял силы, очень большие.

«Если я проиграю эту войну, – опасливо мелькнуло в голове, – я останусь без армии. Даже Матча возьмет меня голыми руками». Баши прогнал нехорошую мысль прочь. Если бы таинственные враги могли справиться с его армией, всё бы давно кончилось. А если до сих пор они не смогли ничего существеннее, чем распугать отару овцеподобных трусов – о какой неудаче речь?

Бодхани смотрел на бесконечную цепочку людей, идущих мимо него, и уверенность заполняла всё его существо. Близок час расплаты, очень близок. И за убитого брата, и за сына, и за потерянную руку.

Осталось три дня…

Таджикистан, Фанские Горы, Мутные озера

Санька

Ох ты, скукотища-то какая! Надо же, угораздило в одиночку в пургень влететь! С тоски сдохнешь! И обидней всего – живой человек рядом! Вон, лежит в моем спальнике, дышит с присвистом, даже говорит что-то. А толку? Только бредит бессвязно. О чем можно поговорить с тем, кто без сознания, а?

Как бы еще убить лишнее время? Овец уже смотрела, нормально всё. Собственно, а что с ними случиться может? Ни один шак в пургень из логова нос не высунет!

Ишака почистила. Хотя можно и не чистить! Всё равно вымажется, как только из коша выйдет. Порода такая ослячая.

Коно, песик мой, давай шерстку расчешу? Да знаю я, что уже расчесывала! Знаю! Но делать же нечего! Вот так, собачка, спасибо, умница моя! Пёсик мой золотой!

Ой, подожди, гость наш опять бредит. Всё какую-то кошку зовет. Сейчас, дам ему водички попить. Вот так, пей, недотепа, пей!

Коно, ты знаешь, кто такие кошки? Нет, не железные, то не «кто», а «что». Зверьки такие, я про них в книжках читала. Говорят, внизу тоже есть. Как барсы, только очень маленькие и совсем неопасные. Не рычи, я тоже не понимаю, как барс может быть неопасным. Если только совсем маленький. Такой, что целиком в твою пасть поместится. Такой ведь неопасен, правда? Говоришь, сразу съесть? Интересная мысль. Нет, ты конечно, прав: если уже в пасти, то надо съесть. Что в пасть попало – то пропало. Законная добыча. А если еще не попало? Думаешь? Поймать и съесть?

Ой, не знаю, зверик! Эти кошки с людьми жили! Как такое может быть, чтобы люди жили вместе с барсами? Но точно, хотя понять трудно. То есть, они были свои. Своих есть нельзя. Видишь, и ты согласен!

А этот недотепа кошку зовет. Может, ему тот зверек как ты мне? Как думаешь, песик? Ты о такой ерунде не думаешь? Обычно я тоже, но сейчас же пургень, делать совершенно нечего. Только совсем-совсем не похоже, что ему эта кошка так близка. Он же ее не по имени зовет. Не конкретную кошку, а любую. Хоть раз бы, да назвал по имени. Хотя, что с него возьмешь? Бестолковый…

Ну кто, скажи мне, ходит в пургене?! Да еще к камням жмется! Каждый трехлеток знает – снег теплее. Идет пургень – заройся в снег. Он ведь с Казнока шел, там хороших мест полно! И тент был. Даже пещеру рыть не надо было! В тент завернулся да лег, пока сухой! А пургень сам снежком укроет! Лучше, конечно, в сугроб нырнуть. Быстрее согреешься. Да и пещеру мог сделать! Смотри, какой нож! Как у майора и дяди Жени! Даже лучше. Еще и «Амур-2» написано на клинке. Амур – река такая. Далеко на востоке… С таким ножом… Да, конечно, дядя Женя хороший, я знаю, что ты его любишь! И нож у него самый-самый лучший! Но всё-таки…

Кого мы с тобой выловили, а Коно? Не знаешь? И я не знаю. Даже не догадываюсь! Странный он! Ты смотри на одежку! Неужели не видишь? У него термобелье, как у папы! И собака на рукаве такая же! Такое и до войны не у всех альпинистов было. Папа говорил, оно самое лучшее, итальянское. Италия – страна в Европе. Я знаю, песик, что ты про Европу не слышал, но не суть. В Италии тепло было и термобелье делали. Я тоже не понимаю, зачем термобелье, если тепло и можно в одних шортах ходить. Но папа же не будет обманывать, климат климатом, а термобелье итальянское. Посмотреть бы на эту Италию… Может, сходим через пару лет, а, собачка? Согласен? Конечно, согласен! Правда, дядя Давид говорил, что от нее только рожки да ножки остались. Ну и черт с ней, всё равно, там больше термобелье не делают.

Но ты смотри: термобелье у него есть. Куртка такая же, как у меня, видишь, даже значок одинаковый! Ну да, вот рисунок, видишь? Он означает людей, которые эту куртку делали. Тех же самых, что и мамину! В Лагере мало таких курток, они лучшие! И носки хорошие. Такие вещи могут только у самых хороших альпинистов быть.

Но он никогда наверху не был, простейших же вещей не знает! А посмотри на его рюкзак! Разве можно ходить с таким уродством? Как ему только спину не стерло! А ботинки? Это же не обувь, а издевательство над ногами! И бахил нет. Совсем! Ему что, ноги не нужны? А зачем он под куртку камуфляж надел? Бред же! Естественно, «комок» обледенел прямо под мембраной! И штаны такие же, других нет. В них только с перевала съезжать хорошо. И то сохнут долго. Если он куртку брал, то штаны должен был взять? Одна сплошная загадка!

Коно!!! Ты знаешь, что это за ботинки? Конечно, знаешь! У дяди Жени такие есть. И у товарища майора есть. Военные ботинки! И камуфляж тоже военный! Как у дяди Егора! Нормальные люди такое носят очень редко. И шаки тоже! Да и не похож наш найденыш на нормального. И на шака лишь чуть-чуть… И оружия у него много. Я даже не всё знаю. Вот что за штука? Нет, ты нос не суй, наверняка взрывается, осторожно надо.

Может, военный? Из Дивизии? Нет, они в пургень ходить не будут, не дураки же! А кто у нас еще говорит на русе? Только мы и Дивизия! Ну, и в России…

Песик… А ЕСЛИ ОН ИЗ РОССИИ?.. Точно, там же гор нет, вот он и не знает ничего… А снаряжение могло сохраниться…

Ты даже не представляешь собачка, как хорошо, что мы его не убили!..

Таджикистан, Фанские Горы, ущелье Пасруд

Ахмет Шабдолов

Ахмет был в бешенстве. Мало того, что неизвестный противник смешал все планы, так еще и погода подгадила! Лезть вверх в такой дождь он не решился. Не заметишь, как попадешь в новую ловушку. Выставил как можно больше постов, устроил выволочку командирам, показательно расстрелял джигитов, решивших «под шумок» сбежать домой. По крайней мере, побеги прекратились. А вот сам Шабдолов решил съездить вниз.

Во-первых, семеро всё же сбежали. Нужно обязательно найти наглецов и наказать в наущение другим. Во-вторых, нужны подкрепления, желательно боеспособные, а не эта ни на что негодная отара. Должны были подойти наемники, снятые с Шахристана, да еще оставалась сотня бойцов личной охраны. И, наконец, совсем не вредно просто погреться в доме, он уже не мальчик – пережидать вторую дождливую ночь подряд.

Отдаленные раскаты грома где-то наверху не привлекли внимания Ахмета. Мало ли что может бухать в горах. Сорвался где-нибудь камнепад, а то и лавина. После Войны они и в августе не редкость.

Незадачливый полководец никак не мог знать, что услышал взрыв трехсот килограммов аммонала, разнесших в пыль дамбу Ривьеры. И в тот момент, когда УАЗ Шабдолова подъехал к выходу из ущелья, освободившаяся из заточения вода с ревом ринулась вниз, смывая остатки дамбы. Мутный поток летел по ущелью, подхватывая размытую дождем землю, с корнем вырывая деревья, перекатывая в своем теле огромные камни.

Впрочем, даже если бы Ахмет всё это знал, он не мог бы поступить мудрее, чем поступил: машина выехала из ущелья, на считанные минуты опередив мощнейший сель, несший в себе наравне с грязью и камнями обломки домов старых кишлаков, покореженную технику и тела тех, кто еще десять минут назад именовался джигитами баши Ахмадова.

То, чего так боялся баши, все таки случилось.

«Ин ша Аллах! На все воля Аллаха!»

21 августа 2024 года

Таджикистан. Гиссарский хребет. Анзобский туннель

– Привал.

Бегущий поток резко останавливается, сбиваясь в кучу. Несколько человек сливаются с камнями, залегая на окрестных склонах. Здесь неоткуда взяться врагам, но береженого и майор бережет! Остальные возятся с собаками, осматривая лапы, теплом рук и дыхания вытаивая сосульки. Трое старших собрались над запаянной в полиэтилен картой, разложенной на сброшенном с плеч рюкзаке.

– Здесь разбегаемся, – палец скользит по хитросплетениям ущелий и перевалов. – Ильнор, вы по хребту. В Зиморг.

– Принято!

– Сережа, налево в долину. К северному входу.

– Угу, – короткий кивок.

– Остальные со мной к Южному. Начинаем через час.

Последний раз сверяются часы. Отрывистые команды. Молчаливые хлопки по плечам.

Отряд приходит в движение, тремя живыми ручьями растекаясь с места крайнего привала.

* * *

Ночь. Дождь. Ветер… Чего ходим зря?.. Часовые на постах зябко кутаются в накидки. Хочется спать, только мокрая одежда не дает провалиться в сладкую дрему. Хочется в тепло… Паршивая смена… паршивое начальство… Какой урод полезет в такой ливень?! Только полный идиот, который замерзнет задолго до того, как подберется к нужной цели. Уже в двух метрах ничего не видно. Умные люди сидят сейчас под крышей. И вообще, наши орудия на восточных склонах могут обстреливать дорогу перед туннелем в любую погоду. Всё пристреляно. Чего ходим?.. Б-р-р-р… Ночь. Дождь. Ветер.

* * *

Бег закончен. Вот она, добыча большой охоты. Большей частью спит в логовах из странного камня. Эти никуда не убегут. Начинать надо с тех, кто ходит или, нахохлившись, сидит под дождем, прикрывшись кусками ткани. Запахи двуногой дичи, железа и той странной невкусной воды, которую пьют стальные звери. Осторожно переступают мягкие лапы… Всё ближе и ближе… Без угрожающих рыков, без клацанья челюстей, без единого шороха. Такую опасную дичь охотят без шума. Предвкушение схватки начинает поколачивать мелкой дрожью…

* * *

Скукотища смертная. Чего сидим-то? Озверевшее начальство каждые два часа выходит на связь. Терзает бедный эфир командирским рыком. Не останавливаясь, льет дождь. Увесистые капли размеренно барабанят по крыше, навевая сон. Сонная погода, сонное место, сонное время… Какой смысл в бдении? Даже если урусы решатся! Пока будут разбираться с заслоном на входе, бросая пехоту на минные поля, на склоны, пристрелянные до последнего камня… Пока будут растаскивать побитую технику, пока войдут в туннель… За это время можно выспаться, привести себя в порядок, позавтракать, дойти до дежурки… И только потом, зевнув напоследок, дернуть за рычаг большого рубильника. И уничтожить многолетнюю работу тысяч людей, превратив все пять километров путепровода в огромную братскую могилу. По всей длине туннеля в течение нескольких мгновений потолок станет полом… Чего сидим-то?.. Скукотища…

* * *

– Трое у ворот. Семеро по периметру. По двое на вышках.

– Леша – периметр. Азиз – ворота. Арбалетчики – вышки. Мика – к дежурке. Пошли.

Луны не видно за плотным пологом туч. Еще и погода решила стать на нужную сторону. Под шумом воды теряются и так почти неслышные звуки, вражьи глаза не могут проникнуть сквозь падающую серую стену. Тройка бесшумно проскакивает мимо часовых, краем уха захватывая обрывок разговора…

– А еще говорят, видели там черных собак размером с коня. Как в той легенде, помнишь, я рассказывал?

– Помню, помню, кара-шайтаны. Любишь ты сказки, Барзу. Хотел бы я посмотреть на этих собачек!

Улыбка кривит губы. Ты даже не подозреваешь, глупыш, как иногда быстро исполняются желания… Только будешь ли рад? Тройка скользит дальше, ее цель – неприметный домик в глубине кишлака. Ключевое место обороны туннеля.

* * *

Ворчат мокнущие под дождем часовые, пытаясь развернуться спиной к порывам ветра… Ворчат дежурные в кишлаке Зиморг, позевывая и считая время до окончания смены… Скучно… Плохо… Мокро и холодно… Слипаются глаза… Собачья вахта… Час волка… Сплошные псы кругом… Быстрей бы конец проклятой смены… И спать… В кровати… На брошенных на пол сухого и теплого ДОТа бушлатах… Спать… Быстрее бы… Те, кому досталось это время, не бывают довольны жизнью… Они ворчат…

* * *

Сигнал! Прыжок сбивает жертву с ног, клыки рвут мягкую шею. Вокруг валится двуногая дичь. С прокушенными глотками, со сломанными шеями… Глазами по сторонам. Направо! Гайд против двоих. Помочь! Прыжок, сбить с ног грудью, ударить клыками по напряженному горлу… Врага больше нет. Следующий… Прыжок…

Вперед, к логовам спящей добычи… Один затаился за камнем… Прыжок на спину… Вперед! Друзья уже открывают тяжелые, пахнущие железом двери… Внутрь… Рвать зубами. Рвать их! Рвать!!! Сонных, не сопротивляющихся… Тяжелый запах крови… Запах смерти… Славная охота… Хорррошая…

* * *

Щелкают арбалеты. Не лёгкие пастушьи, а боевые. Штатное оружие патрульных, с семидесяти шагов пробивающее доску-пятидесятку. Валятся с вышек часовые. Все. Разом. Те, кто стрелял, не умеют промахиваться. В принципе. Щелчок тетивы из стального тросика. Поста на воротах больше нет. На патрульных наваливаются тяжелые собачьи тела.

Три ножа убирают наружную охрану дежурки, и Мика врывается внутрь, где несчастный джигит не успевает протянуть руку к рубильнику.

Люди и псы растекаются по немногочисленным домам Зиморга, уничтожая сонных врагов, даже не понимающих, что происходит…

* * *

Рассвет… Повсюду трупы… На дорожках между домами… В самих домах… на полу… на нарах… На брустверах… Внутри дотов… Возле беспомощных орудий… В пулеметных точках… На ступеньках крыльца… За столом дежурного…

Победители занимают позиции для возможной обороны. Переговариваются по рациям на странном, непонятном непосвященным языке.

Путь через Анзобский туннель открыт…

* * *

А дождь продолжает лить. Потоки воды текут по земле, унося грязь и мусор, слизывая кровь, омывая мертвых… Небо плачет о людях… Или не о людях… Небу безразлично, о ком плакать…

Дождь… Ливень… Наверху снег… Ветер… Пургень…

На Гиссарском хребте он точно такой же, как в Фанах… Неожиданно приходит и так же неожиданно уходит, оставляя за собой вымытую дождем или засыпанную снегом землю. И трупы тех, кто оказался не готов…

Беспощадный Фанский пургень…

Таджикистан, Фанские горы, Мутные озера

Андрей Урусов

В себя прихожу рывком. Несколько секунд полное непонимание. Где я? Что со мной? Имя помню, и то хлеб. Трясу головой… Так, мозги начинают прочищаться. Уходил от боевиков Ахмадова… Через горы… Вылез на перевал… Спускался на заднице… Потом по камням… Погода испортилась… Сооружал полог… Упал… Умер? Не похоже… Я лежу на чем-то твердо-мягком. В смысле: на твердом лежит мягкое, а потом уже я. И сверху такое же мягкое и теплое… И вокруг… Что за херня?

Резко сажусь и открываю глаза. И офигеваю. Ко всем загадкам добавляется качественный контрольный в голову. Я в спальнике. Чужом. Пытаясь выпутаться из кокона, оглядываюсь внимательнее.

Итак, подводим предварительные итоги. На голой земле лежит… пенка! Пенополиэтиленовый коврик-каремат. Гораздо больше моего личного! На нем спальник. Совсем даже не детский. И не военного образца. Раз в пять легче и минимум вдвое теплее. Профессиональный, что уж тут. У Мухтарыча такой был. Большие тыщи стоит. В спальнике я. В голом виде. Слава Аллаху, хоть в трусах. А вокруг… Осторожно кручу головой, пытаясь рассмотреть обстановку. Дом? Возможно. Только если это – дом, то я – испанский летчик. Самые нищие из местных урюков живут лучше. В таких зинданах самое то рабов держать. Земляной пол, стены сложены из голых камней без раствора, крыша из веток арчи. Такой себе плетень на потолке. Но сплетено и сложено качественно, ни малейшей щелочки. Вместо двери кусок брезента. Вряд ли ради меня красивого городили бы отдельное помещение. Скорее всего, простая пастушья хижина.

Под руку попадается хлястик застежки спальника. Вжикаю молнией, намереваясь встать.

– Не вздумай! – раздается тонкий детский голосок.

Голосок-то, детский, но как-то не хочется спорить, уж больно много в нем железа. Да и второй голос не внушает оптимизма:

– Агрх… Р-р-р… – басовитый такой рык.

Отпускаю молнию, разгибаюсь, медленно поднимая обе руки вверх. Раскрытыми ладонями вперед. Блин, и как сразу не заметил?! Сбоку от двери-занавески сидит худенький пацан лет двенадцати с арбалетом в руках. Жало болта направлено в живот. В мой. Родной и любимый. Между прочим, арбалет – явный «самопал», но сделан классно, видно руку мастера. И паренек держит вдумчиво. Если что – дернуться не успею. А у ног пацана – песик. Здоровенный черный алабай. В холке под метр. Или отсюда кажется? Вряд ли. Мой Акбар был под восемьдесят кил, но этот заметно крупнее. И скалится, скотина, довольно. Такой и руку пополам перехватит, если брыкаться решу. Только на фиг, на фиг. И не собирался. Лучше в ответ оскалиться подружелюбнее:

– Если правильно понимаю, то вы меня спасли, – говорю, обращаясь к обоим. И не понять, кто внимательнее следит за каждым движением. – Я, конечно, тот еще гад, но не настолько, чтобы злом на добро отвечать.

Молчат. Оба. Пацан все же решает ответить.

– Не знаю. Но пока посиди в спальнике. Ответишь на вопросы – там посмотрим… – Стрела метит уже не в живот. Примерно в голову направлена. Хоть какое разнообразие.

– Твое право, – тут же соглашаюсь, – ты тут хозяин. Задавай. По возможности – отвечу.

– Ты кто?

– Андрей.

Молчит. Ждет продолжения. Ну и ладно. Нам скрывать нечего…

– Урусов Андрей Михайлович. Капитан. Русский.

– Рус? – Удивляется парнишка. – Хорошо. Ты военный. Из Дивизии? Зачем в горы пошел? – Тут же вываливает ворох вопросов. Но контроля над оружием не теряет. Перестраховщик, блин… У меня опыт печальный есть, с такими собакинами рубиться. До сих пор правая нога в шрамах.

Вдруг доходит очевидное. Парнишка говорит по-русски! Крепко я башкой приложился, если заметил только сейчас. Немного странный выговор, но язык для него родной! Сюрприз такой, что даже не сразу врубаюсь в заданный вопрос. Какой дивизии? А-а, ну, конечно… 201-я МСД. Какая иначе? Пару дней назад туда же в гости собирался. Интересно, Равшан Хабибуллин живой еще? Помню, как мы с ним в Обнинске, на день города куролесили…

– Нет, не из Душанбе. Из России.

– Из России… – голос явно теплеет. – Как ты сюда попал?

– А где я? – лучше сразу уточнить. Заодно может и сболтнет чего полезного.

– На Мутных.

Мутных? Что «Мутных»? Точно! Мутные озера! «Продолжаем движение в направлении Мутных озер и альплагеря „Алаудин“. Я всё-таки дошел до озер. Почти дошел. Кусок пути протащили. Вот этот мелкий с арбалетом протащил. Тяжко же ему пришлось, со всей снарягой я с центнер вешу.

– Ты не ответил! – начинает заводиться пацан.

– Через перевал. Восточный Казнок.

– Врешь! За перевалом никто не живет.

– Я не говорил, что я там живу. Я там прошел.

– Докажи.

– Там в камнях записки были. Сейчас в „горке“ лежат. Во внутреннем кармане.

– Где лежит? – переспрашивает парень.

– „Горка“ – куртка. Камуфляжная такая, – отметка в памяти. С военными особо не сталкивался, элементарщины не знает.

– Там были какие-то бумажки, но они размокли.

Инспектора по работе с местным населением бывшими не бывают. Доверие уже совсем рядом. Для пущего закрепления напрягаю память. Она у меня на имена и адреса всегда хорошей была.

– „Группа под руководством Алексея Верина…“, – дальше цитировать не приходится, арбалет немного опускается. Фамилия парню знакома. Но слабость проскальзывает лишь на мгновение. Стрела опять смотрит в лицо.

– Ладно, не врешь. Куда ты шел? И зачем?

Пытаюсь сообразить. Опасный ведь момент. Сказать правду? Или? Блин, а ведь я их подставляю! Если по следу прискачут басмачи, то парнишку они не пожалеют. Арбалет и алабай, даже такой здоровенный, против автоматов – слабый козырь…

– Сколько я был в отключке?

– Почти два дня. Так зачем? – Нервничает парень. Не дай бог, за спуск потянет. Такой наконечник далеко войдет…

– От боевиков местных тикаю. Убегаю, в смысле, – разъясняю незнакомое слово. Да, парня натаскивать надо. Все мысли на лице отображаются мгновенно. – Прижали к горам. Пришлось уходить. Есть опасения, что след не потеряют и придут сюда.

– Я умею обращаться с шаками! – гордо вскинулся как.

А ты, псин, не рычи. Я, хоть тебя и боюсь, но пара собачек на счету есть. Шаки? Непонятное слово, но смысл, кажется, ясен.

– Всё зависит от количества. Оно иногда в качество переходит. Тебя зовут как, спаситель?

– Санька.

– На перевалах чьи записки были, знаешь?

– Знаю. Папины записки.

– Значит, я обязан жизнью не только тебе, но и твоему отцу. А долги надо отдавать. Штаны хоть разрешишь надеть? – неожиданно перевожу разговор в другую плоскость.

– Штаны надевай, – парень кивает в сторону моих вещей, сложенных аккуратной стопкой, – оружие не трогай. Впрочем, патронов в нем нет, – и по моему примеру, безо всякого перехода, – жрать хочешь?

Машинально киваю. Мальчик встает и протягивает котелок. Очередное крушение картины мира. Хозяин – не мальчик. Девочка! Скорее, даже девушка, лет пятнадцати плюс-минус. Короткая стрижка, мешковатая одежда, скрадывающая фигуру, дочерна загоревшее лицо… А в хижине полумрак. Понятно, почему ошибся. Но сейчас, когда она стоит ближе, выдают глаза. Нет, глазищи! Синие глазищи на пол-лица. Аниме, блин! Молодая красивая девчонка. Худенькая, небольшого роста. На Владу немного похожа. И эта мелочь притащила меня в кош?! Ничего себе! Ну, то ладно… Успею еще повосторгаться. Предательски бурчит желудок, унюхавший еду.

Пробую варево. Бульон с кусочками мяса. Вкусно! Необычный, но вкусно. И что-то знакомое сквозит… Девочка присаживается напротив. Внимательно смотрит.

– Что за мясо? – уточняю, на секунду оторвавшись от котелка.

– Шаки.

Секунду врубаюсь. Потом чуть не выворачивает.

– Люди?

– Причем тут люди? Шаки!

– Бандиты? Ты называла этим словом бандитов!

Санька непонимающе смотрит на меня несколько секунд, а потом заливается смехом. Не вижу ничего смешного, но понимаю… что ни хрена не понимаю, однако, похоже, не каннибальствую…

Таджикистан. Гиссарский хребет. Анзобский туннель

Хрюкнула рация, неожиданно ожив после затянувшегося молчания. Сквозь привычный шум помех пробилась относительно четкая передача на непонятном языке. Дамир ответил. Выслушал еще одну непонятную фразу. Радостно улыбнулся, и обернулся к Метанову:

– Всё майор, дорога свободна. Туннель чист.

– Ну, посредник, если хоть одна сволочь стрельнет, я у тебя из спины лично ремни нарежу! – Майор демонстративно передернул затвор „макарова“.

– Я сам застрелюсь, если что. – сухо ответил Дамир. – Так что можешь не угрожать. А там некому стрелять. „Ребенки“ пленных не берут. Собаки – тоже. Лучше проследи, чтобы с термосами не напутали. Треть у входа, остальные на ту сторону.

– Да помню, помню… Нельзя сухпаем обойтись?

– Горячее нужно, – упрямо сжал губы посредник. – Мы договаривались.

– Договаривались, – согласился майор и включил рацию. – Все – Метану! По машинам. Урбан – первым.

Проскрипел неразборчивый ответ.

Три БТРа передового дозора, фыркнув застоявшимися двигателями, двинулись вперед. Дамир на ходу вспрыгнул на вторую машину, устроился возле приоткрытого люка мехвода.

– Оглашенный, – проворчал Метанов, – кто ж по такому дождищу на броне ездит?

– А кто по горам бегает? – откликнулся капитан Петров, – как он сказал? „Дети“? Глянуть бы на этих детей.

– „Ребенки“, – поправил заместителя майор. – Которые пленных не берут. Надеюсь, всё-таки не детсадовцы. С этих сдвинутых станется… Ладно, погнали, – махнул рукой Метанов, – на месте поглядим, чаво оно и как.

Рыча и пофыркивая, колонна тронулась с места и двинулась вперед. С командирского кресла открывался совершенно мирный пейзаж. Впрочем, до входа в Азнобский туннель другого и не ожидалось. А вот что ждет там? Пятнадцать минут движения. По расчетам. А в жизни, по ощущениям, как обычно, растянутся на долгие часы. И столько же по туннелю. А уж на другой стороне…

– Метан – Урбану, – вышел на связь головной БТР.

– Метан здесь.

– Вход чистый. Идем внутрь. Посредник с нами?

– Пусть сам решает.

– Принял. Тебя здесь ждут, капитан.

– Кто?

– Увидишь, – рассмеялся старший прапорщик Урбан, по причине соответствующей фамилии, в отдельном позывном не нуждающийся. – Рекомендую сразу накормить. А то самого схарчат!

– Принял. Готовим тушняк. Роджер! – ответил Метанов, так и не сообразивший, что за такой новый оголодавший союзник нарисовался на горизонте. Или тот же самый?

Еще десять минут езды и напряженного ожидания. Площадка перед входом в туннель. Когда-то мирное место: отдохнуть, покурить, оправиться. В последние годы – место смерти: орудия Ахмадова в мгновение ока были готовы устроить здесь огненный ад. Сейчас… Что сейчас?

– Тормози.

Водитель послушно притер УАЗ вправо и остановился недалеко от тройки, сидящей на камнях у обочины.

А вот и союзнички. Их, что ли, кормить надо? Не похоже…

– Метан – Урбану, – снова захрипела „переговорка“.

– Да!

– Выход чист.

– Принял. Все – Метану! Вперед, хлопцы!

Майор, не торопясь, выбрался из кабины и подошел к сидящим. Колонна шла мимо, понемногу втягиваясь в туннель. Кроме машин третьей роты, останавливающихся на обочине. Из первой начали выгружать выкрашенные защитной краской здоровенные термоса.

– Майор Метанов! – вскинул ладонь к виску комбат.

– Николай. Стрижков. Старший группы, – поднялся навстречу сидевший в центре. Двое других уже были на ногах, веером расходясь в стороны.

„Страхуют, – подумал комбат, – союз союзом, а… Профессионалы“.

– Ох, и ни хрена себе, – раздалось сзади.

Майор обернулся. Дополнительная страховка. Вокруг УАЗа расположились три больших черных пса. Метанов понял, что не успеет даже схватиться за пистолет. Ни он, ни Петров, ни водитель.

Комбат снова повернулся к Стрижкову. Разглядывал, не стесняясь. Волос не видно под капюшоном штормовки. Но голубые глаза и рязанский нос картошкой не спрячешь. Русак. Чистокровный. И молодой, очень молодой, не старше восемнадцати.

– Мне сказали, вас надо покормить?

– Неплохо бы, – кивнул тот. – И песиков тоже. Двое суток нормально не жрали.

– Мать! – до майора дошло, почему Дамир так беспокоился о еде. – Это мы мигом. Петров!

Впрочем, капитан уже гонял кухарей, отчаянно матерясь и размахивая руками.

– Дадите кого-нибудь в помощь? – спросил майор. – Вы со своими быстрее разберетесь.

– Зухра поможет, – Николай указал на одного из страхующих. – Майор, смените ребят на позициях.

Женщина? Капитан перевел взгляд на ту, что стояла слева. Какая женщина?! Сопливая девчонка, лет шестнадцать-семнадцать от силы. Маленькая, поджарая, быстрая. Очень быстрая. Только что была здесь, и уже что-то втолковывает Петрову.

Бойцы арьергарда полезли на склон. На площадке неизвестно откуда стали возникать люди. Разные, но похожие. Загорелые, поджарые, с кошачьей грацией. Разноцветные куртки. Автоматы, винтовки. С удивлением увидел арбалеты. Впрочем, в условиях патронного дефицита – чем не выход? И все ребята молодые. Очень. Майор не заметил никого старше Николая. „Ребенки“, – вспомнил Метанов. Точно-то как сказано.

– Отвезти вас вниз? В Душанбе?

– Нет. Мы поедем с вами, – ответил Стрижков. – В машинах поспим. Старшие держат Пасруд. Мы нужны там.

Появившаяся из ниоткуда Зухра сунула в руки Стрижкову две миски с кашей. Из разваренного пшена гордо торчали алюминиевые ложки.

Майор чуть отошел, чтобы не мешать. Оглядел площадку. Там шел пир. Большие черные псы жадно, с чавканьем, ели. Рядом с каждой собакой орудовал ложкой кто-нибудь из „ребенков“. Как только длинный собачий язык до блеска вычищал миску, человек отдавал зверю остатки своей порции, а сам бежал к машинам за добавкой.