Текст книги ""Ребенки" пленных не берут"

Автор книги: Михаил Гвор

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

– Четырнадцать! И она без всяких эмоций отрезает человеку голову!

– Не человеку. Трупу. Ты думаешь, это месть? Ничего подобного, чистая целесообразность. Предъявить дехканам мертвого баши – правильная идея. Но не тащить же всё тело.

– Я не знаю, смогу ли я отрезать трупу голову. Скорее всего, смогу. Но после этого идти, стреляя глазками, и перебрасываться шутками с мальчиками, небрежно помахивая мешком с отрезанной башкой, уже точно не получится.

– Тебе и не положено. Возраст не тот. И ты давно уже не девочка…

– Витя, не передергивай. Прекрасно же понимаешь, о чем я!

– Понимаю. Но и ты, Андрей, пойми, они не звери! Они другие. Совсем другие. Вот и все. Отрезать головы трупу? В чем проблема для человека, который десятки раз потрошил барана? Кровь всего лишь жидкость, текущая по сосудам. Тебя же не тошнит при виде раздавленной мухи? Для них нет разницы между джигитом Бодхани и одичавшей собакой.

– И убивают человека так же легко, как собаку или барана?

– Легче. Когда режут баранов, девчонки, бывает, плачут. Редко, но бывает.

– То есть, с шуточками перехватила пару глоток ножом, а потом искренне порыдала над трупом невинно убиенного барана?

– Где-то так. Граница проходит не по линии зверь-человек, а по линии свой-чужой. За своих они готовы на всё. Внучка собиралась в одиночку держать Восточный Казнок. Думаешь, не понимала, что без шансов? Отлично понимала, но хотела выиграть лишний час. А потом рванула в Зиндон. С той же целью. Разве что шансов было намного больше.

– В смысле – намного больше? Одна против восьмерых?

– Ей трижды не повезло. Заметили на снежном склоне. Заклинил автомат. А в трофейном не оказалось патронов. Даже после этого шансы были… Не очень много, но… Ты считаешь, что люди, ввосьмером охотящиеся на четырнадцатилетнюю девочку, достойны пощады? Коно решил иначе.

– Я ж не об этих. А о тех, кто сдавался!

– Скажи, Андрей, а что бы вы с ними сделали?

– Ну… – глубокие морщины избороздили загорелый лоб. Пилькевич соображал долго. Виктор не дождался:

– Без «ну». Тюрем нет. И не ожидается. Работать эти граждане не будут. Месяц-два, и расползутся по мелким бандам по всей стране. Оружие в заначках есть, можешь не сомневаться. Потом ты вылавливал бы эти группки по одной и расстреливал. Теряя людей. Так?

– Возможно. Даже весьма вероятно…

– «Ребенки» посчитали так же. И приняли превентивные меры. Жизнь врага для них не стоит ломаного гроша. В головах нет ни одного предрассудка из вбитых в нас тысячелетним воспитанием. Ни гуманизма, ни ценности абстрактной человеческой жизни, ни прав человека, ни презумпции невиновности. Есть враг. Врага надо убить. Есть друг. Друга надо спасти. Все! Всех остальных – не трогать, пока не станет ясно, друг это или враг. Не «доказано», а «ясно»! Каждый сам и прокурор, и адвокат, и судья. И палач. Разбирательство проходит в доли секунды, а приговор приводится в исполнение немедленно и обжалованию не подлежит. Но поверь, он бывает и положительным. Патрули сначала стреляют, потом разговаривают. Но ни один из бежавших в Пасруд дехкан не убит. Понимаешь, ни один! «Ребенки» не агрессивны, они целесообразны. Они люди, но совсем другие люди. Мы, те, кто их такими вырастили, их понимаем. Не до конца, но понимаем. Тебе на это дико смотреть. Но они такие, какие есть…

– И вы собираетесь их выпустить в большой мир? Каждый, кто наступил «ребенку» на ногу – враг! Потребовавший денег за еду – тоже! А про патруль, решивший проверить документы, даже говорить не буду! Да они вырежут половину Душанбе в первый же день!

– Многих зарезали «языки» Ирбиса? Это те же «ребенки». И на Анзобе их было достаточно много. Молчишь? Андрей, пойми, они люди. Не дикари, не звери, не садисты. Они знают, что такое Правила. Понимают их необходимость. Умеют по ним жить. Да, умеют убивать. И ни малейших терзаний по этому поводу не испытывают. Не убивать тоже умеют. И хорошо понимают, что такое необходимость и дисциплина. А без гуманизма и прав человека – проживут как-нибудь.

– Ну, без этого мы и сами обойдемся. В двенадцатом ни то, ни другое никого не спасло…

– В восемьдесят втором я действовал так же, как они. Поэтому мы с тобой живы. До сих пор живы. Сейчас «ребенки» спасли Лагерь. Еще они спасли Матчу и сберегли немало жизней твоих бойцов. Надо хорошо подумать, Андрей. Может быть, именно они – Люди?

Виктор снова встал с камня. Тут же поднялся и пес.

– Пойдем, до темноты еще успеем спуститься в Лагерь. Тем более, твоя телохранительница все твои шмотки утащила. А внучка – мои. Взамен Фарида мешок оставила. А ведь я знал! Чувствовал, что когда-нибудь придется тащить на горбу Бодхани Ахмадова…

27 августа 2024 года

Таджикистан, Фанские горы, слияние Имата и Пасруда

Стремительный горный поток бежал вниз, в Фандарью, и дальше в Зеравшан, чтобы вместе влиться в Амударью и продолжить свой бег к Аральскому морю. Левая сторона потока была прозрачной и ярко-синей, а правая – мутной и желтой.

На большом камне, вдававшемся в бурную воду горной реки, ссутулившись, сидела маленькая девочка. Сухие глаза мало кого могли обмануть. Достаточно было увидеть бесконечное отчаянье в позе ребенка. Или «ребенка». Сильные люди плачут глубоко внутри, не давая свободы слезам…

Аверин старался не шуметь, хотя иллюзий не питал: Санька его заметила, пусть и не показала вида. Как сидела, уткнувшись отсутствующим взглядом в реку, так и продолжала сидеть. Ни звука, ни движения. Изваяние. Камень на камне. Мрамор на граните.

Огневолк присел рядом. Найти Саньку было несложно. Она всегда любила это место. Действительно, здесь хорошо, разве что далековато, почти двадцать километров от Лагеря. Впрочем, что такое для «ребенка» два десятка километров?

Найти не сложно. А вот что говорить? Точнее, с чего начать?..

– Не надо, дядя Женя, – вдруг сказала девочка, так же глядя на два несмешивающихся потока. – Не надо ничего говорить. И сочувствовать не надо. Я живу. Не прыгаю в Пасруд. Ем. Пью. Тренируюсь. Живу. Мне не нужен другой пёс.

– Ты живешь, – откликнулся Аверин. – Ешь. Ты ешь. А он – нет.

– Кто?

– Пусик. Не ест. Никого не слушает. Не идет на контакт. Даже со мной.

Санька подняла голову и посмотрела на кинолога. Заинтересованности во взгляде не было. Ни малейшей.

«Не выйдет, – подумал Огневолк, – потерявшему Друга безразлично всё. Года через три… Может через два. И то не факт… Слишком давняя связь. И слишком молода девочка. Но попытаться надо было».

– И? – спросила Санька.

– Попробуй убедить его не умирать, – сумел выдавить главное Аверин, – у тебя может получиться, вы на одной волне. Извини, что прошу о таком, но…

– Я попробую, – ответила девочка. – Попробую. Ему еще хуже, чем мне.

Таджикистан, Фанские горы, Лагерь

Пес неподвижно лежал у самого среза воды, уронив на лапы большую лохматую голову. Неподвижное тело, запавшие бока, остекленелый взгляд, уткнувшийся в бегущую струю, бесконечно уносящуюся вдаль… Казалось, жизнь уже покинула большое, красивое тело. Но зверь был жив. Пока еще жив…

Второй пес возник рядом бесшумно, как приведение. Подошел к лежащему, негромко рыкнул. Тот поднял голову, посмотрел на товарища. Взгляды встретились. Пришедший мотнул головой в сторону девочки, медленно бредущей от ворот к столовой.

Лежащий встал и понуро пошел навстречу ребенку. Надо – значит надо! Как бы тебе ни было плохо, но если ты можешь помочь… Или хотя бы попытаться…

Ленг взглядом проводил Пусика и потрусил по делам. Сам он помочь Саньке не мог. Может, выйдет у того, кто так же несчастен…

28 августа 2024 года

Таджикистан, окрестности Айни, чайхана

– Аллейкум ассалам, уважаемые!

– Ваалейкум ассалам, Мустафа!

– Что интересного происходит в мире, Абдулла? Или ты, Вагиз, поделишься свежими новостями?

– Ты всегда так торопишься, Мустафа, как будто боишься опоздать родиться на свет, – ответил Вагиз. – Сядь, выпей чаю, посмотри на мир спокойно и с достоинством, присущим старости, а не спеши, словно пылкий юнец.

– Это хороший совет, – произнес старик, устраиваясь на дастархане, – Но всё же, уважаемые, есть ли новости?

– Есть, Мустафа, есть! – усмехнулся Вагиз, – как может не быть новостей, если мир сошел с ума и катится в сторону Джанахама быстрее, чем мы успеваем наполнять пиалы?!

– Поделись с нами открывшейся тебе мудростью, досточтенный, – произнес Абдулла. – Что привело тебя к таким выводам?

– Уже несколько дней, как всё вокруг кишит солдатами. Где это видано, чтобы правоверные и урусы всё делали вместе, как братья?

– Ты меня удивляешь своей плохой памятью, Вагиз, – горько усмехнулся Мустафа, – так было еще сорок лет назад. И семьдесят лет подряд перед этим! Правоверные жили в мире и союзе с урусами. Все, кто не выжил из ума, помнят, что даже страна называлась тогда «Союз».

– Это было совсем другое! – не растерялся Вагиз. – И уже сорок лет, как этого нет! А сейчас всё не так. Кого только нет в Айни в последние дни! Матчинцы. Пенджикентцы. А как починили мост – еще и урусы пришли.

– Ты зря беспокоишься, Вагиз, – вступил в разговор Абдулла, отставив пустую пиалу, – я тоже думаю, что жизнь потихоньку налаживается. Вчера я видел в Айни альпинистов. Это говорит о том, что войны больше не будет. Тем более, что продавший душу Иблису мертв, а значит…

– Я бы не был так в этом уверен. Никто еще не принес его голову и не положил в пыль дороги перед чайханой. А где джигиты нашего баши? Не показываются! Они поголовно вступили в армию Аджахи! Она крепнет с каждым днем.

– Не уверен, что ты прав, Вагиз. Та самая вдова слышала от урусов, что всех джигитов убили какие-то их союзники.

– Как это всех! Так не бывает! Никому не под силу уничтожить армию Аджахи!

– Кроме оросов, уважаемый. Как ты думаешь, кто еще мог быть этими союзниками?

– Всё равно. Пока я не увижу… Смотрите! – лицо Вагиза вытянулось в удивлении. – Вернулся!

В чайхану, тяжело опираясь на посох, вошел старик, которого называли «железным». Шамси огляделся и направился к дастархану аксакалов.

– Салам алейкум, домулло, – почтительно произнес Мустафа.

– Салам, – кивнул Абазаров, – что, придумываете новые сплетни?

– Как можно, Шамси-джан, как можно. Пытаемся понять, что происходит в мире. И не более…

– Тогда я принес вам кое-что для лучшего понимания. Хотя, скорее всего, вы это используете, как пищу для новых сплетен.

Старик развязал мешок, ругая перепутавшийся шнурок. А потом вывалил содержимое на дастархан.

– Узнали?

– Но это же… – с трудом выдавил Вагиз.

– Правильно, – сухо сказал Шамси. – Через час это будет выставлено на городской площади. Чтобы никто не сомневался в его смерти. Но лично вам я решил предъявить доказательства отдельно. Достаточно?

Аксакалы часто закивали головами. Так часто, что казалось – еще немного, и стариковские шеи порвутся. И головы хозяев окажутся на одном дастархане с головой Бодхани Ахмадова. Шамси усмехнулся, завязал мешок и покинул чайхану.

Молчали долго.

– Вот, Абдулла, а ты говоришь: «стареет „железный“ Шамси», – Мустафа очень похоже передразнил товарища. – Как видишь, он еще в состоянии справиться с кем угодно. Считаешь чужие годы, уважаемый, а не понимаешь самого главного. Шамси воевал еще с немцами! Что ему слуги Иблиса? Недостойная внимания мелочь…

Таджикистан, Фанские горы, слияние Имата и Пасруда

Вода проносилась мимо. Самая обычная вода. Только с левой стороны стремительного потока – синяя и прозрачная, а с правой – мутная и желтая. Две отдельные струи, не желающие становиться единым целым даже в одной реке. Немного ниже по течению – возможно. Но не здесь, не сейчас… Слишком свежи воспоминания о прошлом, о своем, сокровенном… Сейчас лучше порознь… Вместе, но порознь…

Девочка сидела на том же самом камне, что и всегда. Точно так же, как и все последнее время: неподвижно и безмолвно. Совсем не так, как в прошлые годы. Совсем не так…

Рядом с камнем лежал большой черный пес. Не тот, что сопровождал девочку много лет. Другой. Очень похожий на свою хозяйку. Или не хозяйку? Подругу? Товарища по несчастью? Нет, черная шерсть ничем не напоминала загорелую кожу и коротко подстриженные белые волосы. А собачья морда и близко не походила на человеческое лицо. Общность была в другом. В неподвижности фигур, в молчании, в замершем взгляде, упершемся в проносящуюся воду…

– Всё закончилось, песик, – сказала девочка спокойным безжизненным тоном, – всё закончилось. Мы победили… Весь Тадж теперь наши друзья… За три жизни…

Зверь не обратил на фразу ни малейшего внимания. Даже уши не дрогнули в ответ на человеческие слова.

– Больше никто не погибнет… Просто не повезло…

И снова никакой реакции. Девочка грустно вздохнула и повернулась к собаке.

– Мы должны жить, Пусик. Они погибли, чтобы мы могли нормально жить, – девочка надолго замолчала, вновь отвернувшись к реке, и только потом договорила. – Наша смерть будет предательством. Понимаешь?

Пес поднял голову, посмотрел на девочку, даже, скорее, сквозь нее, наткнулся на такой же отсутствующий взгляд, и, тяжело вздохнув, опять уронил голову на лапы.

– Всё ты понимаешь…

А река несла мимо разноцветные струи, не желающие смириться с неизбежным. Желтую и синюю. Прозрачную и мутную. Похожие и разные… Обреченные на слияние, но не готовые его принять…

2025 год

Афганистан, окрестности Кундуза

Смерть пришла на рассвете.

Ничто не предвещало беды. Утром малик Себгатулла вернулся из налета на узбеков. Давно надо было пощипать этих жирных барашков за отвисшие курдюки. И так затянули. Налет удался: проклятые наследники шурави не ожидали нападения. Лашкар взял богатую добычу, а потерял лишь троих.

Малик хотел договориться с Гульбеддином, ханом каума, и устроить большой поход на север. Себгатулле слишком не нравилось происходящее там. Узбеки сумели объединиться, и это очень плохо! И таджики тоже! Эти трусливые шакалы легли под шурави! Если они договорятся между собой да еще и туркменов позовут…

Но это потом, может даже завтра. А сегодня пир! Праздник в честь удачного похода получился на славу. Радовались до утра.

А на рассвете пришла смерть.

Себгатулла был опытным командиром. Он воевал еще с шурави, в отрядах Ахмад Шах Масуда. И его моджахеды не были детьми. Посты выставили по всем правилам. И ни один часовой не спал. Не спасло.

Охранение умерло, не издав ни звука. По селению промелькнули бесшумные тени. И Джаханам ступил на землю. Враги входили в дома и убивали всех. Не стреляли. И не было слышно их радостных криков. Моджахеды узнавали о нападении, когда смерть уже брала за горло. В хижру, где спала большая часть лашкара, ворвались какие-то чудовища. Мало кто успел проснуться, и никто – схватиться за оружие.

Через час всё закончилось. На центральной площади селения высилась гора трупов. Мужчины, женщины, старики… Не было только детей. Тела лежали вперемешку. Женщины с открытыми лицами… Мужчины с собственными членами во ртах… Безголовое тело малика бросили на самый верх пирамиды. Малик лишился головы, но всеобщего унижения не избежал. Разве что из двух соединенных частей отрезана была другая…

Хель Себгатуллы потерял не только жизнь и лашкар. Он потерял нанг, честь пуштуна…

Южнее Саратова

– Сороковый – Третьему.

– Сороковый здесь.

– Встречная колонна идет. Два УАЗа и «шишига».

– Кто такие?

– Не знаю, не представились.

– По обстановке.

– Принял. По обстановке.

– Третий, урюк фаченный! Я тебе щас, по обстановке хавальник расхерачу! – эфир неожиданно взорвался руганью. – Шмель, курва, Сундук на связи!

– Точно ты?

– Нет, блин, лярва подзаборная! Ты совсем уже охренел, полковник херов?!

Так, унять непрошенную улыбку, которая сама собой растягивает рот до ушей.

– Третий, отбой! Свои!

– Да понял уже, – обиженно отзывается головной дозор. – Чужие так не облаивают…

Узбекистан, Угренч

– О, Аллах милосердный! Тебя ли я имею счастье лицезреть своими собственными глазами, мой любимый «зеленый брат»? – довольное лицо Умида Мизафарова прямо-таки, лучилось радушим и гостеприимством. А глаза лукаво смеялись, превратившись в узкие щелочки. – Вижу, твой страшный старший сержант, одним ударом повергающий на землю дэвов, по-прежнему с тобой! Рад снова видеть столь достойного воина! А кто остальные твои спутники? Ты нашел своих друзей? Или посланники Ирбиса помогли найти в горах Таджикистана твой потерянный гарем, и это всё твои дети? Впрочем, оставим до времени вопросы! Присядь на дастархан и вкуси яств, посланных нам Аллахом!

На этот раз баши встречал гостей не на брезентовой кошме, прикрывающую голую землю, а в роскошном дворце, куда капитана вместе со всем караваном сопроводили встретившие их на трассе гвардейцы. Их начальник, здоровенный узбек, покрытый шерстью чуть ли не до глаз, старательно изображая удивление от «случайной встречи старых друзей», передал «нижайшую просьбу уважаемого Умида»… Вежливость давалась Нахрузу с большим трудом, а выспренные цветастые фразы Дэв, не стесняясь, зачитал по измусоленной бумажке. Но его радость от встречи была неподдельной, да и не ждал капитан подлости от баши Мизафарова.

Всей группой в зал не пошли. Решили, что достаточно будет Олега с Борисом и Урусова с Дамиром.

Кроме Умида в зале, куда привели гостей, присутствовал лишь один человек. Лет пятьдесят на вид, крепкое, не потерявшее форму тело, широкие плечи, умный взгляд темных глаз…

– Сарыбек, – шепнул Дамир на ухо Урусову.

– Присаживайтесь, дорогие гости, где и как вам будет удобно, – продолжал тем временем петь хозяин, – и усладите наш слух рассказами о вашем путешествии. Чует мое сердце, нам есть о чем послушать…

«А ведь не Умид здесь хозяин, – подумал Андрей, поудобнее усаживаясь прямо на пушистый ковер с невообразимой длинны ворсом. – Впрочем, и я не старший. Хотя, у нас даже привычный ко всему русский черт ногу вместе с рогами сломит, пытаясь разобраться, кто кому подчиняется. О несчастных местных шайтанах и говорить не приходится. Все конечности себе переломают. Анархия – мать порядка. Мать ее…»

– Благодарю за добрые слова, Умид-баши! Мы нашли тех, кого искали, – сказал Урусов вслух. – Но почему ты не представишь нам своего старшего брата и радушного хозяина? Или шаху Великого Хорезма нравится присутствовать безымянным?

– Останешься тут неузнанным, – усмехнулся Сарыбек. – Когда в вашу компанию даже «язык» Ирбиса затесался…

Дамир изобразил короткий поклон. И присел рядом с Урусовым.

– А это Олег, мой брат, на поиски которого мы и ездили, – представил Борис.

Сарыбек с Мизафаровым переглянулись. Во взгляде Умида отчетливо было видно что-то типа «Мол, я тебе говорил!»

– Зеленый брат, – продолжил Умид, снова повернувшись к капитану – ты ведь опять привез много новостей и интересных людей. Может, расскажешь, что за чудеса происходят на южных границах наших соседей? Да и на наших тоже. Ты ведь должен знать, клянусь Аллахом!

– Откуда это может знать бедный русский солдат, волей Аллаха заброшенный далеко на юг, – улыбнулся Андрей. – Ходят слухи, что пуштуны прониклись большим уважением к таджикам и узбекам и больше не хотят тревожить их земли.

– Это нам известно, – произнес Сарыбек. – Интересны причины этого уважения. И не имеет ли к нему отношения странная гибель нескольких пуштунских родов за один месяц?

– Кому ведомы мысли Аллаха? – пожал плечами Андрей, – Афганцы потеряли шесть родов. Но никто не знает, как и почему это произошло. Волей судеб это были именно те роды, что ходили в набеги на север. Странное совпадение, не находишь, шах?

– Особенно если учесть некие записки, оставленные на горах трупов, – вот теперь шах стал шахом. – Я хочу знать, кто решил защитить мои земли, и какова будет оплата?

– Не стоит так горячиться, – вступил в разговор Олег, – разве каждый, кто оказывает услугу другу, требует за это оплату? Друзья для того и созданы, чтобы помогать бескорыстно.

– Это правильные слова, – Умид откровенно наслаждался ситуацией, но любовь к театральности не покидала отставного сержанта ни на миг, – но всё же, может, уважаемые смогут подсказать, есть ли связь между следами собачьих клыков на телах пуштунов и маленькой черной собачкой? Той, что постоянно ходит рядом с симпатичной девочкой, от одного взгляда которой пробегает мороз по коже, и хочется бежать без оглядки или выть на луну?

– Я снова и снова удивляюсь твоей проницательности, брат, – что-что, а «комедь ломать» Урусов тоже умел неплохо. – Ты умеешь замечать достойных внимания людей. Не зря, значит, в 17-м Краснознаменном тебе о голову ломали табуретки. Но мне трудно понять, чей взгляд доставляет подобные неудобства? Девочки или собачки?

– Вот видишь, я совсем не так умен, как хотелось бы, – горько вздохнул Умид. – Очевидно, в учебке были слишком твердые табуретки. Или голова у меня тогда была слишком мягкой? – Мизафаров пощупал затылок. – У девочки и собачки – очень похожие взгляды. Когда на меня смотрели через прицел, ощущения были значительно приятней.

– Вернемся к пуштунам, – перебил Сарыбек. – Их ночные гости хорошо знали хозяев. И донесли свою мысль на единственно понятном языке. Но убили не всех. Неужели глупое слово «гуманизм» еще не забыто? Или кто-то хорошо помнит историю и готовит «новое войско»?

– Все может быть, все может быть, – пожал плечами Олег.

– Не молоды ли дети хелей для «мамелюков»?

– Новые времена, новые методы…

– Мне нравится эта идея, – Сарыбек задумчиво коснулся мочки уха. – Очень нравится…

– Помочь по старой дружбе сержантскими конспектами? – подмигнул Урусову Мизафаров.

Капитан только неопределенно хмыкнул.

– Поговорим об этом потом, – решил сменить тему Умид. – Если ты хочешь порадовать старого друга, «зеленый», скажи, какие из моих старых предсказаний сбылись? Кроме того, конечно, что проигранный мной поединок предвещает объединение какой-либо страны?

– Умид-ака, неужели этого мало? Разве могу я знать, что происходит далеко от меня. Вот слышал краем уха, как две сороки щебетали, что из казахских братьев некого Мизафарова и в самом деле остался только один. И уцелевший решил присоединиться к Великому Хорезму.

– Твои уши услышали правду. Жанибек-ака проявил благоразумие, и его глотка осталась целой, в отличие от тех, кто не услышал слов мира. Теперь наш западный сосед – Астрахань. И нам очень интересно, что думает на эту тему полковник Бессонов…

– А что на эту тему думает шах Хорезма? – опять вступил в разговор Олег. – А также, что думает уважаемый Сарыбек о новых границах в районе Согди и Ташкента?

– Кажется, мой брат Умид был прав во всех своих предположениях, – прищурился Сарыбек, пристально глядя на старшего Юринова. – И какую роль играет Ирбис в нынешнем Таджикистане?

– Всё ту же. И немножко дипломатии, – кивнул в ответ на взгляд Олег.

– Что же, – решил шах, – тогда давайте говорить прямо. Я собираюсь заключить союз с Туркменбаши. Что-то вроде договора о коллективной безопасности. Если к нам присоединятся Таджикистан и Астрахань, это будет определяющая сила в регионе. Что могут думать об этом другие заинтересованные стороны?

– Разве судьба пуштунских хелей не является ответом на прозвучавший вопрос? – усмехнулся Олег.

– А Бессонов?

– Разве можно говорить за человека, которого нет здесь? Почему бы уважаемому шаху не послать посольство в Астрахань? Например, вместе с нашей группой. Ведь цель нынешнего путешествия для вас не секрет.

– Это хорошая мысль, уважаемый. Думаю, пока вы отдохнете с дороги, мы сможем принять решение.

Окрестности Астрахани

Борис Юринов

– Вот я и вернулся, Юльчик!

– Совсем?

– Да. Больше не расстанемся. Вместе пойдем. Я уведу тебя…

– К самому краю Вселенной…

– Нет. Всего лишь в Таджикистан. В Фанские горы…

– А это не одно и то же?

Улыбка касается любимых губ…

Окрестности Астрахани

Пчелинцев выскочил из УАЗа, даже не дождавшись полной остановки. Урусов ждал полковника возле КПП, присев со скучающим видом на бетонный блок.

Шагнули навстречу друг другу. Обнялись.

– Жив, чертяка хохляцкая!

– Вашими молитвами, герр гауляйтер!

Рассмеялись. Оба офицера синхронно сунули руки в разгрузки. Рассмеялись снова, вытащив по фляге. Обменялись, с глухим звоном стукнули металлическими боками… Дружно выдохнули…

– Ну, рассказывай! – Пчелинцев спрятал флягу, тоскливо булькнувшую последними каплями. – Да не смотри ты на дорогу так жалобно. Я на час минимум оторвался.

– Сундука встретил? – Урусов все равно смотрел на дорогу.

– Как иначе? – деланно удивился Пчелинцев. – Саныч тоже клоун тот еще. Рванул нам навстречу. На калмыков нарвался… Не потерял никого, уже радость. Сейчас с Мезенцевым квасит где-то в хвосте.

– Нехай квасит. Оно для здоровья полезно…

– Хорош грузиться, товарищ капитан! – рыкнул на снова загрустившего Урусова Пчелинцев. – Вообще, подчиненный перед лицом начальствующим…

– …должен вид иметь лихой и придурковатый! – продолжал фразу Андрей.

– Вот и имей. Лихой и придурковатый. Твои все живые и здоровые. Успокоился?

– Немного, – улыбнулся капитан. – Умеете, вы, товарищ полковник, личный состав успокаивать.

– Умею, – кивнул Пчелинцев. – Уставом внутренней и караульной положено. Давайте, товарищ Седьмой, чтобы время быстрее летело, вводите своего боевого командира в курс местной геополитики.

– Как знал, что понадобится, – засмеялся Урусов и вытащил из кармана легкой куртки листок бумаги, при ближайшем осмотре оказавшийся тщательно разрисованной контурной картой, вырванной из школьного альбома.

– Смотри сюда, морда начальствующая, – расстелил ее на капоте капитан.

– Андрюх!

– Чаво?

– Не «чаво?», а «так точно!». «Тигра» та самая?

– Как иначе? – удивился Урусов. – Та самая. Верная колесница с дважды оторванной к херам крышей. И дарил, и выкупал. И спереть хотели. Один хрен, он ко мне вернулся.

– Весело было, подозреваю.

– Не без этого, – ответил капитан, и машинально почесал подживший шрам, тянущийся через висок, – скучать не довелось. Да и хрен с ним! – плюнул Урусов, – и ткнул пальцем в карту. – Мы тут.

– В курсе, – ответил Пчелинцев. И достал вторую фляжку.

– Подготовился изрядно! – оценил жест капитан.

– Знал, кто встречать будет. Не отвлекайся, что мы тут – это ясно. А как дальше с дорогой?

– Дальше усе в шоколаде. Великий Хорезм дальше. И Тадж.

– Хорезм – это узбеки?

– Они, родимые. Союзники наши нежно любимые.

– А казахи куда делись?

– Местные под Сарыбека легли. А северные – ты и сам знаешь.

– Так, погоди, – потряс головой Пчелинцев. – Мы идем в Таджикистан, так?

– Так, – согласился Урусов. – В Таджикистан. Только не идем, а едем. Пешком долго.

– Не цепляйся, – поморщился полковник. – Старый хрен, на пол-башки седой, а клоуном так и остался.

– Не мы такие. Жизнь такая – понурился Урусов. И хлебнул из полковничьей фляги, незаметно стянув ее с капота. Выдохнул, завинтил…

– Все у тебя в отмазки уходит, – неодобрительно посмотрел на наглого капитана Пчелинцев. – Ладно, получается, что идем мы в нынешний единый и неделимый Таджикистан, граничащий с Китаем, Афганом, казахами, киргизами и узбеками. Так?

– Не совсем, – мотнул головой Урусов, и начал водить по карте пальцем. – Китай никак не проявляется, как вымер, даже погранцов не видно. Может, и в самом деле вымер, не знаю… Маоцзедунов долбили качественно. С казахами…

Урусов оборвал фразу на полуслове.

– Так что там с казахами? – напомнил полковник.

– Да иди ты нахер со своими казахами, Глебыч! – вскочил капитан, – не видишь, что ли? Едут!!!

Таджикистан, Фанские горы, ущелье Пасруд

Алексей Верин

Алексей остановил бульдозер, наполовину вывалился из кабины, зависнув на поручне, и критически осмотрел очередной фронт работ.

– Да, наворотили делов, – присвистнул главный лагерный «танкист», – с прошлой осени гребем, гребем… А конца не видно.

– Мы тоже старались, – ответил Малыш, вылезший наружу с другой стороны машины, – дамбу строили, воду копили… Да и аммонала не пожалели.

– Я в курсе. Сам же участвовал. Только мусорили все вместе, а убирать нам с Пушистиком…

– Ничего не поделаешь, такова его бульдозерная доля… – горько вздохнул Белозеров.

Верин спрыгнул на землю и обошел вокруг верного стального буйвола. За тринадцать лет Пушистику досталось немало. Как ни следил за ним хозяин, как ни трясся над каждой деталью, а срок службы машины не бесконечен. Тем более, при дефиците запчастей.

Впрочем, сейчас выглядел бульдозер прекрасно. Не поленился Алексей в прошлом году поставить весь Душанбе с ног на голову в поисках запчастей. Конечно, танки – не бульдозеры, но что-то подошло, что-то подогнали… Заодно разжился краской, и Пушистику, приобретшему за годы службы «леопардовый окрас» из облупившейся кое-где до металла краски, вернули привычный оранжевый цвет. Правда, кто-то из «ребенков»-художников, воспользовавшись отсутствием Верина, нарисовал на капоте тигриную морду да по бокам вывел гордое имя «Пушистик». Но Леха не стал ничего менять: нарисовано было талантливо, оскал смотрелся, как родной.

Обновленный труженик ковша и отвала с еще большим энтузиазмом занялся привычным делом: строить дорогу. Только теперь не строить, а восстанавливать. Ту самую дорогу, что когда-то взрывал Стас Белозеров, чтобы отрезать от Лагеря владения Ахмадова.

Теперь изоляция была не нужна. А трасса, наоборот, требовалась. Вот только строить – не ломать. Взорвали за пять минут, а восстановить полотно… Впрочем, то место, где взрывали, давно осталось позади. Засыпать излучину не стали, всё одно размоет. Обошли по склону.

Но это же только одно место. Рукотворный сель прокатился по всей дороге, нагромоздив горы всевозможной грязи и мусора. Шуточки ли – целое озеро спустили. То самое, что снова заполняется водой, за восстановленной дамбой. В общем, завалено ущелье до самого низа. И работы далеко не на одни сутки. Было. Почти всё позади. Осталось как раз на день. Даже меньше.

– Ладно, погнали, – оба полезли в кабину.

Взревел мотор бульдозера. Отвал врезался в очередное нагромождение мусора, чтобы через шесть часов сдвинуть в сторону последнее препятствие между ущельем Пасруддарьи и душанбинской трассой.

– Всё!

Алексей, не глуша мотор, вылез из кабины, присел на камень, достал пачку Кемела, вытащил последнюю сигарету и, не обращая внимания на удивленного Стаса, закурил.

– Ты ж вроде бросил, – сказал Малыш.

– Бросил… – подтвердил Верин. – Это довоенная. Берег на первый перевал, который пройду, как турист. Символ. Но подумалось…

– Восстановленная дорога вниз – больший символ?

– Ага, так и я о том… Правда, Пушистик?

Бульдозер довольно рыкнул и подмигнул нарисованным тигриным глазом.

Окрестности Астрахани

Дмитрий Урусов (Чауш)

– Санька! Смотри, что у меня есть!

Димка аккуратно развернул потрепанный брезентовый сверток на плоской вершинке валуна. Девочка скосила глаза на содержимое и едва заметно улыбнулась. На вылинявшей ткани стопкой лежали несколько квадратных металлических пластин, заточенных по углам.