Текст книги "Том 5. Критика и публицистика 1856-1864"

Автор книги: Михаил Салтыков-Щедрин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 41 (всего у книги 54 страниц)

Комментарии

Вводные заметки к тому и разделу рецензий, а также текстологические части примечаний – С. А. Макашина.

Комментарии к статьям и рецензиям написали: И. М. Белявская– «О русской правде и польской кривде…»; Д. И. Золотницкий– «Московские письма», «Петербургские театры» (при участии С. А. Макашина), «Наши безобразники» Н. Потехина; В. Я. Кирпотин– «Драматурги-паразиты во Франции», «Немного лет назад» И. Лажечникова, «Кремуций Корд» Н. Костомарова, «Князь Серебряный» А. Толстого, «Повести Кохановской»; Р. Я. Левита– «Заметка о взаимных отношениях помещиков и крестьян», Газетные статьи 1861 г., «О старом и новом порядке…» Н. Безобразова; И. М. Лурье– «Стихи Вс. Крестовского», «Гражданские мотивы…» (сб. под ред. А. Пятковского) и «Песни Скорбного поэта», «Стихотворения К. Павловой», «Стихотворения А. Фета» (совместно с С. А. Макашиным), «Полное собр. соч. Г. Гейне», «Новые стихотворения А. Плещеева, «Новые стихотворения» А. Майкова, «Ролла» А. Мюссе; С. А. Макашин– «Стихотворения Кольцова», «Сказание о странствии… инока Парфения» (при участии П. Г. Рындзюнского), «Еще скрежет зубовный», «Несчастие в Порхове», «Анафема, или торжество православия…», «Стихотворения А. Фета» (совместно с И. М. Лурье), «Сказание о том, что есть и что была Россия…» кн. В. В. Львова, «Записки и письма» М. С. Щепкина, «Чужая вина» Ф. Устрялова, «Известие из Полтавской губернии», «Дополнение к «Известию из Полтавской губернии», «Еще по поводу «Заметки из Полтавской губернии»; В. В. Прозоров– Фельетоны и юморески из «Свистка» 1863 г. (при участии Л. М. Розенблюм); П. С. Рейфман– «Несколько слов по поводу «Заметки, помещенной в октябрьской книжке «Русского вестника» за 1862 год», «Несколько полемических предположений», «Несколько серьезных слов по случаю новейших событий в С.-Петербурге» М. Беницкого, «Киевские волнения в 1855 году» С. Громеки; Л. М. Розенблюм– «Литературная подпись» А. Скавронского, «О добродетелях и недостатках…», П. Г. Рындзюнский– «Современные движения в расколе…» Н. С-на, «Сборник из истории старообрядства» Н. Попова; И. Т. Трофимов– «Приключения, почерпнутые из моря житейского» А. Вельтмана, «Руководство к судебной защите…» К. Миттермайера, «Воля» А. Скавронского, «Сказки» Марко Вовчка, «Воздушное путешествие…» Ю. Верна, «Моя судьба» М. Камской, «Рассказы из записок старинного письмоводителя…» А. Высоты, «В своем краю» К. Леонтьева.

В пятый том настоящего издания входят критика и публицистика Салтыкова 1856–1864 годов,кроме отнесенных в следующий, шестой том «хроник» из цикла «Наша общественная жизнь», примыкающих к этому циклу статей «Современные призраки», «Как кому угодно», «В деревне», а также материалов журнальной полемики Салтыкова с «Русским словом» и «Эпохой».

Все эти материалы не собирались самим автором в отдельные издания. Они остались в первопечатных публикациях эпохи (журнальных), а иные из них не были обнародованы при жизни писателя и дошли до нас в автографических рукописях или гранках набора, запрещенных к изданию цензурой.

Впервые критика и публицистика Салтыкова конца 50-х и начала 60-х годов была собрана в пятом и шестом томах издания сочинений писателя 1933–1941 гг. По основному своему составу пятый том настоящего издания близок к своему предшественнику – пятому же тому названного издания, но значительно полнее его по числу входящих произведений, которые все сопровождаются заново написанными комментариями.

Важнейшие отличия по составу и по текстам сводятся к следующему.

Впервые в Собрание сочинений Салтыкова включаются все найденные после 1941 г. статьи и рецензии его 1856–1864 гг., либо вовсе отсутствующие в издании 1933–1941 гг., либо воспроизведенные в нем по первопечатным журнальным текстам, сильно и в самом главном усеченным цензурой. Это – программная статья «Стихотворения Кольцова», заметка «Первое представление новой драмы Островского», пародия-памфлет «Наяда и рыбак. Фантастический балет…», рецензия на комедию Ф. Устрялова «Чужая вина» и сводная рецензия на переводную книгу «О добродетелях и недостатках…».

В разделе Из других редакцийвпервые публикуется (по автографу) первоначальная и очень важная редакция статьи по поводу книги «Сказание о странствии и путешествии… инока Парфения».

Первоначальная редакция статьи «Несчастие в Порхове», попавшая в предыдущем издании не на свое место (в «Приложение» к тому шестому), печатается в основном разделенастоящего тома. Вынужденно же заменившие эту не попавшую в печать редакцию статьи и заметки «Известие из Полтавской губернии», «Дополнение к «Известию из Полтавской губернии» и «Еще по поводу заметки из Полтавской губернии» помещены в разделе Из других редакций.

В настоящем томе читатель найдет также полемическую статью 1860 г. «Еще скрежет зубовный», неосновательно включенную в издании 1933–1941 гг. в состав тома четвертого, занятого художественно-сатирической прозой.

Авторство Салтыкова в отношении анонимных и неизвестных в автографах статей, заметок и рецензий, помещенных в «Современнике», установлено не только на основании переписки Салтыкова с Ип. Ал. Панаевым, заведовавшим конторой «Современника» (переписка опубликована В. Е. Евгеньевым-Максимовым в т. 13–14 «Литературного наследства»). Эти атрибуции проверены, подтверждены и дополнены для настоящего издания на основании трех позднейших публикаций: 1) С. А. Рейсер. Гонорарные ведомости «Современника». – «Литературное наследство», т. 53–54, М. 1949, стр. 257–274; 2) В. Э. Богради С. А. Макашин. Новые материалы о Салтыкове-Щедрине. – «Литературное наследство», т. 67, М. 1959, и 3) В. Э. Боград. Журнал «Современник». 1847–1866. Указатель содержания. М.-Л. 1959.

На основании документальных данных, содержащихся в названных публикациях, в настоящий том не включены следующие рецензии из «Современника», ошибочно приписанные Салтыкову в статье В. Дажука: Нові сторінки Салтыкова-критика. – «Літературна газета», Киів, 1937, 11 липня, № 32, стр. 4; 1) «Краткое руководство к изучению политической экономии» Ф. Г. Тернера, СПб. 1863 («Современник», 1864, № 2); 2) «О наместниках, воеводах и губернаторах». Сочинение Ивана Андреевского. СПб. 1864 («Современник», 1864, № 6); 3) «Губерния, ее земские и правительственные учреждения» А. Лохвицкого, СПб. 1864 («Современник», 1864, № 8); 4) «Детские книги». Издания книгопродавца М. О. Вольфа с 1856 по 1864 г. («Современник», 1864, № 9). Все эти рецензии в действительности написаны Ю. Г. Жуковским, а не Салтыковым.

Также не включена в том, как бездоказательно приписанная Салтыкову в библиографии А. А. Шилова (К. Арсеньев. Салтыков-Щедрин, СПб. 1906, стр. 255), статья «Историческое предание и описание праздника «Свистопляски в Вятке» из «СПб. ведомостей», 1856, № 127, и две юморески «Письма отца к сыну» и «Песня московского дервиша» из «Свистка», 1863. Как установлено В. Е. Евгеньевым-Макеимовым в упомянутой выше публикации (стр. 70), первая юмореска написана М. А. Антоновичем, а вторая – В. П. Бурениным.

За пределами тома осталась, наконец, «Заметка на «Письмо» г. И. Тургенева…», напечатанная за подписью «С.» в газете «Северная пчела» от 16 декабря 1862 г. Предположение о принадлежности «Заметки» Салтыкову допустимо (см. И. С. Щуров. Затерянный ответ «Современника» И. С. Тургеневу. – «В мире книг», М. 1963, № 1, стр. 44). Однако вполне убедительные доказательства справедливости такого предположения пока отсутствуют.

Статьи 1856–1860 гг

Стихотворения Кольцова ^*

Впервые, в сокращенной редакции, – в журнале «Русский вестник», 1856, № 22, за подписью: М. С. (с послесловием М. Каткова: «Несколько дополнительных слов к характеристике Кольцова»). Автограф неизвестен. Полный текст опубликован лишь в 1959 г., в «Литературном наследстве» по корректурным гранкам журнала «Библиотека для чтения» (ЦГАЛИ, ф. 1296, оп. 2, ед. хр. 32, лл. 4-36) [96]96
  «Литературный манифест» Салтыкова. Запрещенная цензурой статья о Кольцове (1856). Статья и публикация В. Э. Бограда. – «Литературное наследство», т. 67, М. 1959, стр. 281–314.


[Закрыть]. На гранках имеются пометы цензора (отчеркивания и знаки вопроса на полях, подчеркивания в тексте) и три надписи: 1) на л. 1: «№ 8 Библиотеки для чтения 21 июля»; 2) на лл. 7, 9 и 11: «Статья эта не может быть пропущена. Цензор И. Лажечников.24 июля 1856 г.» и 3) на л. 28 об.: «Отд. V «Библиотеки для чтения», № 8-й. Исправленное автором.Г. цензору Лажечникову». Корректура содержит одновременно первоначальную авторскую редакцию статьи (если читать только наборный текст) и редакцию, выработанную Салтыковым применительно к замечаниям цензора (если читать наборный текст с учетом всех рукописных изменений). В настоящем издании статья печатается в первоначальной доцензурной редакции, за исключением нескольких мелких поправок, внесенных Салтыковым в гранки вне связи с цензорскими замечаниями и являющихся, таким образом, последними авторскими вариантами. Изъятия и замены в тексте, сделанные Салтыковым в соответствии с пометками цензора, как и сами эти пометки, – см. в подстрочных примечаниях к названной выше публикации В. Э. Бограда.

Комментируемая статья написана в связи с выходом в свет книги стихотворений Кольцова, выпущенной в Москве в конце марта 1856 г. [97]97
  Уточняющее указание на дату выхода книги содержится в след. словах из письма И. В. Павлова к А. И. Малышеву из Москвы, 28 марта 1856 г. «Здесь только чтопоявились стихотворения Кольцова…» (ЛБ).


[Закрыть]. Это было повторение издания 1846 г., осуществленного Н. Некрасовым и Н. Прокоповичем. При перепечатке новые издатели сохранили вступительную статью Белинского и на титульном листе обозначили его имя, находившееся под запретом в последнее семилетие царствования Николая I [98]98
  «Стихотворения Кольцова. С портретом автора, его факсимиле и статьею о его жизни и сочинениях, писанною В. Белинским», изд. К. Солдатенкова и Н. Щепкина, Москва, 1856.


[Закрыть]. Преимущественно по этой последней причине книга сразу же оказалась в центре общественного внимания. Почти все журналы поместили о ней отзывы. Рецензия в «Современнике» – в майском номере – была написана Чернышевским. Он оценил появление нового издания Кольцова со статьей Белинского, как «одно из важных и самых отрадных событий в нашей литературной жизни за настоящий год» [99]99
  Н. Г. Чернышевский. Полн. собр. соч., т. III, М. 1947, стр. 510 к 841 (первоначально в «Современнике», 1856, № 5).


[Закрыть]. Желая, по-видимому, привлечь большее внимание к явочному «амнистированию» имени Белинского в печати, Чернышевский свел свою рецензию к публикации нескольких отрывков из «превосходной статьи» критика, так как «напрасно было бы желание сказать что-нибудь более полное и верное» [100]100
  Там же, стр. 511–512.


[Закрыть].

Не ставя перед собой такой тактической задачи, Салтыков, напротив того, взялся за перо с намерением сказать о Кольцове то, что, по его мнению, не сказали о нем Белинский и Вал. Майков, чьи статьи он хотя и называет «весьма замечательными», но признает их недостаточными для оценки таланта поэта и ошибочными в некоторых исходных теоретических суждениях.

Статья Салтыкова была написана летом 1856 г. К середине июля рукопись ее была набрана. Статья предназначалась для августовского номера «Библиотеки для чтения» и должна была, таким образом, явиться первым выступлением Салтыкова в печати после возвращения из ссылки(печатание «Губернских очерков» начиналось со второй августовской книжки «Русского вестника») [101]101
  В письме от 14 июля 1856 г. издатель «Библиотеки для чтения» В. П. Печаткин, перечисляя А. В. Дружинину предполагаемое содержание августовской книжки, сообщал, в частности: «Критика – г. Салтыкова, – отдано набирать, потому что от г. Григорьева еще ничего нет…» («Письма к А. В. Дружинину». – В серии «Летописи Гос. литерат. музея», кн. 9, М. 1948, стр. 246). По-видимому, место, отведенное для «критики» в августовском номере, было обещано Аполлону Григорьеву, статья же Салтыкова не была заранее предусмотрена и появилась в редакции в последний момент.


[Закрыть]. То, что выступление Салтыкова должно было состояться на страницах «Библиотеки для чтения», объясняется его приятельскими в ту пору отношениями с А. В. Дружининым. Последний уже принимал в это время участие в руководстве «Библиотекой…», хотя формально стал ее редактором с ноября 1856 г., вместо О. И. Сенковского и его помощника А. В. Старчевского.

Однако статья Салтыкова в «Библиотеке…» не появилась. Горячий демократизм автора и его призывы к писателям обратиться к насущным социальным вопросам современности испугали А. В. Старчевского, фактического руководителя издания вплоть до перехода его в руки А. В. Дружинина. Умеренный либерал по своим политическим симпатиям и «коммерческий литератор» по практической деятельности, А. В. Старчевский заявил издателю «Библиотеки…» В. П. Печаткину, что «такие статьи перевернут все вверх дном, погубят журнал и что он за такие статьи <…> не отвечает» [102]102
  «Письма к А. В. Дружинину», цит. изд., стр. 200 (письмо Вл. Н. Майкова от 31 июля 1856 г.).


[Закрыть]. Одновременно А. В. Старчевский поделился этими своими опасениями со вновь назначенным цензором журнала писателем И. И. Лажечниковым и попросил его ознакомиться с уже набранной статьей. Как это видно из приведенных выше надписей на корректурных гранках, Лажечников прочитал статью дважды; второй раз – после того, как, следуя его замечаниям при первом чтении, Салтыков внес в текст много изменений и сокращений. Однако и сильно смягченная редакция не удовлетворила «робкого» (более позднее выражение Салтыкова) цензора-писателя, и статья была им запрещена.

По существовавшим правилам можно было просить о пересмотре решения цензора. Статья могла быть представлена редактором журнала в Петербургский цензурный комитет для коллегиального рассмотрения. Салтыкову так и предлагали поступить, но он отклонил предложение [103]103
  В письме к А. В. Дружинину от 30 июля – 3 августа 1856 г. В. П. Печаткин писал: «…забыл второпях уведомить Вас, что критика г. Салтыкова, набранная на август, после больших переделок и просьб самого автора запрещена цензором; я предлагал г. Салтыкову представить <статью> в Комитет, но он почему-то не захотел…» – «Письма к А. В. Дружинину», цит. изд., стр. 248.


[Закрыть]. Уверенности в том, что Комитет занял бы иную, чем его цензор, позицию, у Салтыкова не могло быть. Начинать же после возвращения из ссылки писательскую деятельность официальным столкновением с органом политического контроля правительства над печатью ему, по понятным причинам, не хотелось. Салтыков перенес печатание статьи в Москву, в «Русский вестник», надеясь, видимо, на другое отношение к своему выступлению как со стороны редактора Каткова, так и со стороны либерального цензора Н. фон Крузе, с которым был знаком. Но если такие надежды имелись, они оказались тщетными. Хотя статья и появилась в журнале, но без своей важнейшей программно-теоретической части, с рядом других изъятий и смягчений и в сопровождении несколько «гувернерского» послесловия Каткова, скрыто полемичного (в оценке кольцовских «дум»), хотя внешне и комплиментарного, по отношению к Салтыкову, названному здесь «одним из даровитейших наших сотрудников». Подписанная лишь инициалами Салтыкова, эта публикация вплоть до 1930 г. не значилась в списке сочинений писателя, хотя не только сотрудники «Библиотеки для чтения», но и ряд других литераторов-современников знали имя автора [104]104
  Так, например, Е. Я. Колбасин писал И. С. Тургеневу 2 декабря 1856 г.: «Салтыков написал хорошую характеристику «Алексей Васильевич Кольцов»…» Публикация этого письма и дала возможность М. Н. Мотовиловой и Е. П. Населенко извлечь из забвения салтыковскую статью. – «Тургенев и круг «Современника», «Academia», М. —Л. 1930, стр. 303 и 309.


[Закрыть].

Появление статьи в печати осталось почти незамеченным критикой. Лишь В. Р. Зотов кратко отметил ее в «Сыне отечества», в своем анонимном «Обзоре периодических изданий». Среди «замечательных» статей 20 и 21 номеров «Русского вестника» Зотов упомянул и статью М. С. «Алексей Васильевич Кольцов»: «Хотя и трудно было после Белинского сказать что-нибудь об этом поэте, – говорится в «Обзоре», – но критик умел найти в нем некоторые новые стороны…» [105]105
  «Сын отечества», 1856, № 37, 16 декабря, стр. 238.


[Закрыть]

Статья о Кольцове, в ее доцензурной редакции, – важный программный документ Салтыкова, созданный им непосредственно при возобновлении – после ссылки – своей писательской работы. Статья вышла далеко за рамки суждений, относящихся собственно к поэзии Кольцова. В ней дано широкое изложение взглядов автора по общим коренным вопросам искусства и литературы, в связи с требованиями, предъявляемыми «современностью» – русской жизнью периода начинавшегося демократического подъема в стране. Статья представляет выдающийся интерес для понимания многих идейно-эстетических взглядов Салтыкова, впервые формулированных им в момент вступления в «большую литературу», но сохранявших для писателя живое значение и в дальнейшем.

Салтыков стягивает все затрагиваемые им в статье проблемы к двум основным вопросам – «художественности» и «народности». Разъяснение вопроса о «художественности» ведется в полемической форме. Оспаривается взгляд на этот вопрос «наших эстетиков», под которыми подразумеваются эстетики-идеалисты, теоретики «искусства для искусства», чьи воззрения господствовали тогда в литературе и обществе. Среди названных адресатов полемики – П. В. Анненков и его «теория чистой художественности», программно развернутая в незадолго до того напечатанной статье «О значении художественных произведений для общества» («Русский вестник», 1856, январь, кн. 1). Среди неназванных – А. В. Дружинин и его «артистическая теория», философской основой которой являлось мировоззрение крайнего идеализма.

Салтыков направляет свою критику на те представления, которые отводят искусству «область, находящуюся вне действительного мира» (первоначально было: «область внеобщественную»). К таким представлениям Салтыков относит, прежде всего, понимание «творческой силы» художника, как силы, всецело основанной на способности «созерцания», дающего будто бы возможность добывать «факты», то есть содержание, для искусства не из действительности, а из особого духовного мира, создаваемого воображением художника. «Теорией сошествия святого духа» называл Салтыков в письме к А. В. Дружинину (апрель – май 1856 г.) такое понимание творческой работы, имея в виду то самое выступление П. В. Анненкова, с которым он полемизирует в статье о Кольцове. Этим спиритуалистическим концепциям, восходящим к романтизму и немецкому философскому идеализму, Салтыков противопоставляет материалистические принципы складывающейся эстетики русского революционно-демократического просветительства (для определения места салтыковской статьи в этом процессе следует помнить, что она написана до выступления в печати Добролюбова и лишь немного позже опубликования «Эстетических отношений искусства к действительности» Чернышевского). Единственный предмет искусства – утверждает Салтыков – «действительность» (понимаемая в социальном смысле и применительно к современности). Основной способ познания действительности, как в искусстве, так и в науке – «анализ». Созерцание же определяется как вспомогательная к анализу синтезирующая способность художника.

В своем неприятии теорий «стихийного» творчества, возникающего в результате подсознательных импульсов художника или «самодеятельной силы» его фантазии, Салтыков продвигается, в увлечении борьбы, дальше нужного рубежа. Доказывая необходимость для художника быть прежде всего «исследователем», аналитиком общественной жизни, он почти что отождествляет методы познания мира, которыми пользуются искусство и наука. «Силы, присущие труду художника и труду ученого, – утверждает он, – в существе своем одни и те же, и мысль художественная, в действительности, не что иное, как мысль общечеловеческая». Салтыков полемизирует здесь уже не с Анненковым или Дружининым и их единомышленниками. Он спорит с суждениями, а точнее, с формулировками Белинского и Валерьяна Майкова. «Искусство не допускает к себе… рассудочных идей, – писал Белинский, – оно допускает только идеи поэтические…» [106]106
  В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. VII, изд. АН СССР, М. 1955, стр. 312 («Соч. Александра Пушкина. Статья пятая»).


[Закрыть] В произведении искусства, – утверждал, со своей стороны, Вал. Майков, – не одна только форма, но сами «идея», «мысль» должны быть «художественны» [107]107
  Вал. Майков. Критические опыты. 1845–1847, СПб. 1891, стр. 35–36 (статья «А. В. Кольцов»).


[Закрыть]. Салтыков полагает, что, выдвигая такой принцип, Вал. Майков не только солидаризируется с «внеобщественной» концепцией искусства, но и доходит до «более крайнего результата», чем сами эстетики-идеалисты. Еще дальше – по мнению Салтыкова – идет в том же направлении Белинский. Определяя свойства «гения», он – по словам Салтыкова – «наделяет его правом и способностью возвещать людям новую жизнь», то есть допускает будто бы возможность для художника творить в отрешении «от всякого участия в труде действительности и современности». А такое участие выдвигается Салтыковым в качестве главнейшего требования, предъявляемого им к людям искусства. Салтыков полемически комментирует тут следующее место (не приводя его) из статьи Белинского о Кольцове: «Гений <в отличие от таланта. – С. М.>всегда открывает своими творениями новый, никому до него не известный, никем не подозреваемый мир действительности <…> Является гений – и возвещает людям новую жизнь…» [108]108
  В. Белинский. О жизни и сочинениях Кольцова. – Рецензируемое Салтыковым издание, стр. 51 (в Полн. собр. соч. В. Г. Белинского, изд. АН СССР, см. т. IX, М. 1955, стр. 527).


[Закрыть]

Полемические заострения Салтыкова не означали, конечно, что он отказывал Белинскому и Вал. Майкову в понимании ими общественной природы и назначения искусства или что он действительно не делал различия между научным и художественным способами познания действительности, между мышлением понятиями и мышлением образами. Как далеко, однако, шло в это время увлечение Салтыкова «практическим направлением» [109]109
  В литературно-критических статьях и заметках конца 50-х годов, посвященных «Губернским очеркам», не раз встречается определение Салтыкова, как создателя «практического направления в литературе» или «школы практической литературы». См., например, Е. Эдельсон, Н. Щедрин и новейшая сатирическая литература. – «Утро». Лит. сборник, М. 1859, стр. 363.


[Закрыть]в литературе и искусстве, видно из следующего сообщения Л. Н. Толстого в его письме к В. П. Боткину и И. С. Тургеневу от 21 октября – 1 ноября 1857 г.: «Салтыков даже объяснил мне, что для изящной литературы теперь прошло время (и не для России теперь, а вообще), что во всей Европе Гомера и Гёте перечитывать не будут больше» [110]110
  Л. Н. Толстой. Полн. собр. соч. (Юбилейное), т. 60, М. 1949, стр. 233–234.


[Закрыть].

Эти заострения проистекали из характерного для личности Салтыкова, но также и для нового этапа в исторической жизни страны, страстного возвышения социально-действенной, практически-результативной роли искусства, а тем самым и места художника в общественном строю современности. Отсюда неудовлетворенность Салтыкова статьями Белинского и Вал. Майкова и упрек Белинскому в том, что его «оценка таланта Кольцова носит характер исключительно эстетический…» [111]111
  Десятилетием позже Варфоломей Зайцев – представитель «левицы» в демократическом движении 60-х годов – упрекнет Белинского в пропаганде «искусства для искусства». – В. Зайцев. Избр. соч., изд. О-ва политкаторжан, т. 1, М. 1934, стр. 479.


[Закрыть].

Салтыков стремится, таким образом, идти дальше Белинского в анализе литературы с точки зрения ее социального содержания и «практического направления». Но в целом, развиваемые им мысли об общественной природе и назначении искусства не только не противостоят общеэстетической концепции Белинского, но, напротив того, восходят к ней, как к одной из своих теоретических первооснов.

Другим источником, с которым связана программная часть статьи Салтыкова, является диссертация Чернышевского «Эстетические отношения искусства к действительности» (1855). И общее направление статьи о Кольцове, и отдельные ее положения и формулировки не оставляют сомнения в том, что на Салтыкова, как и на многих современников, знаменитая диссертация эта произвела глубокое впечатление.

Как и Чернышевский, Салтыков выдвигает на первый план вопрос об отношении искусства к действительности, художника – к современности. Это главные проблемы. К ним, как радиусы к своему центру, сходятся все другие вопросы. Предлагаемые Салтыковым решения во многом напоминают те, которые дает Чернышевский. Вместе с тем они везде отмечены творческой индивидуальностью автора.

Из трех значений искусства, указанных в диссертации Чернышевского – передача действительности, объяснение ее и приговор над ней, – Салтыков сильно акцентирует два последних. Вместе с тем он предъявляет искусству еще одно требование, на его взгляд, важнейшее: «Каждое произведение искусства необходимо должно иметь свой результат, и результат не отдаленный и косвенный, а близкий и непосредственный». Ни у Белинского, ни у Чернышевского, ни впоследствии у Добролюбова нет таких решительных, далеко идущих формулировок, в которые облек Салтыков столь характерное для него устремление к действенности искусства, к социально-активной эстетике. Однако требование результативности искусства не следует понимать прямолинейно, как призыв к художнику находить своими средствами конкретные решения общественно-политических задач. Несмотря на очевидное тяготение к утилитарной эстетике, Салтыков далек от рецептов, низводящих искусство до служебной роли помощника в таких областях общественной практики, как государственная и административно-правовая. Салтыков вкладывает в свою формулу другой смысл. «Мы требуем только, – поясняет он, – чтобы произведение имело последствием не праздную забаву читателя, а тот внутренний переворот в совести его, который согласен с видами художника». Здесь отчетливо звучит голос Салтыкова – социального моралиста и просветителя, с его верой в преобразующую силу нравственного потрясения, вызванного правдой мысли и чувства художника – его «искренностью», требование которой признается безусловным.

От общего взгляда на «художественность» и на художника как носителя «современной мысли» Салтыков переходит к определению конкретных задач, которые современность ставит перед искусством. Важнейшая задача – «разработка русской жизни», которая должна удовлетворять двум условиям: вестись «без предубеждения» и быть «монографической» [112]112
  Мысли и самые формулировки о «монографической деятельности» были, видимо, подсказаны Салтыкову начальными строками печатного текста диссертации Чернышевского. Объясняя «внутренний характер» построения своего трактата, Чернышевский указывал, что современность требует «монографий» («ныне век монографий»), то есть не обобщающих и систематизирующих трудов, а конкретных исследований, посвященных отдельным вопросам и явлениям (Н. Г. Чернышевский. Полн. собр. соч., т. II, М. 1949, стр. 5). Эти мысли, сильно акцентируя их, и развивает Салтыков применительно к творческой работе художника. Задача его – не полеты фантазии и не прилаживание действительности к априорным взглядам на нее, а добросовестное «монографическое» исследование жизни во всех ее «мельчайших изгибах».


[Закрыть]. Теоретические предпосылки этих принципов заключены в отношении к «народности» – главному, в представлении Салтыкова, критерию «подлинности искусства».

Для Салтыкова равно неприемлемы как требование «исключительно национального направления в искусстве», так и противостоящие этому требованию воззрения, согласно которым искусство в качестве «достояния общечеловеческого» не должно иметь на себе ярко выраженного национального отпечатка. Эти суждения полемически направлены: первое – против славянофильских и казенно-патриотических теоретиков национальной исключительности, непосредственно же против Тертия Филиппова и его статьи о комедии Островского «Не так живи, как хочется»; [113]113
  «Русская беседа», 1856, № 1. Против этой статьи Т. Филиппова резко выступил также и Чернышевский в «Заметках о журналах» за май 1856 г. – «Современник», 1856, кн. 6, стр. 235–256.


[Закрыть]второе – против космополитических тенденций покойного Вал. Майкова, имя которого, однако, в данном контексте не упоминается. Здесь Салтыков продолжает, в новых исторических условиях, борьбу Белинского на два фронта, писавшего в 1847 г. по адресу тогдашних славянофилов и того же Валерьяна Майкова: «Одни бросились в фантастическую народность, другие – в фантастический космополитизм…» [114]114
  В. Г. Белинский. Полн. собр. соч., т. X, изд. АН СССР, М. 1956, стр. 25.


[Закрыть].

Салтыков ищет реалистического подхода к пониманию народности – вопросу давнему, но получившему новое значение в условиях демократического подъема второй половины 50-х годов. Главнейшим условием такого подхода является, по его мнению, необходимость осмыслить русскую народную жизнь историческии отказаться тем самым от умозрительных представлений о ней. В этой связи Салтыков подвергает критике «идеальный» образ русского народа в патриархально-романтической утопии славянофилов. Критика эта представляет существенный интерес для идейной биографии писателя. В ней содержится первый публицистическиизложенный набросок салтыковского взгляда на русскую народную жизнь (первый художественныйнабросок – в «Губернских очерках»). Главные положения этого взгляда или концепции Салтыков будет разрабатывать на протяжении всей последующей своей деятельности.

Основа концепции – демократизм; уже не в отвлеченно-гуманитарном аспекте «бедного человечества», как в 40-е годы, а исторически-конкретный, крестьянский, хотя и находящийся пока в его начальной стадии, поскольку представления Салтыкова о народной жизни еще лишены социально-исторической ясности и перспективы. Образ русского народа – «младенца-великана» – признается Салтыковым в это время «загадочным», многие проявления народной жизни – объятыми «мраком», хотя и начинающим «мало-помалу рассеиваться» [115]115
  См. эти формулировки на стр. 33 статьи о «Сказании о странствии и путешествии… инока Парфения», писавшейся через год после статьи о Кольцове и в программных своих установках весьма близкой к ней.


[Закрыть]. Отсюда признание невозможности «делать какие-либо решительные заключения» о жизни русского народа и заглядывать в ее грядущее. «Будет ли она развиваться самобытно и своеобразно, – писал в это время Салтыков, – или подчинится законам развития, общим всем народам, – для нас это вопрос темный, хотя сознаемся, что последнее предположение кажется нам более основательным» [116]116
  «Сказание о странствии… инока Парфения» (первая редакция), стр.480.


[Закрыть]. Признание это имеет, возможно, в виду не только славянофилов, но и сторонников герценовского «русского социализма», с их верой в особые, самобытные исторические пути России, в особую роль крестьянской общины.

Исходя из убеждения, что для выработки общих «воззрений» на русскую жизнь время еще не настало, Салтыков, как сказано, выдвигает требование «монографического» исследования этой жизни. «Роль современного художника и ученого весьма скромна, – утверждает Салтыков, – эта роль почти монографическая, но такова потребность времени, и идти против нее значило бы впасть в ложь и преувеличение». Это и случилось, по мнению Салтыкова, с Гоголем, когда он перестал относиться к русской жизни «в качестве простого исследователя», и с Островским, когда, отойдя от изображения «истины жизни», он вознамерился сказать «новое слово, взятое не из жизни, а выдуманное самим автором». Хотя критикуемые произведения этих писателей не названы, нет сомнения, что в первом случае имеется в виду второй том «Мертвых душ» (появился в печати осенью 1855 г.) и «Выбранные места из переписки с друзьями» (1847), а во втором – комедия «Бедность не порок» (1854), написанная с «почвеннической» позиции группы «молодой редакции» «Москвитянина», идеологически враждебной Салтыкову.

Следуя провозглашенному им принципу смотреть на действительность «прямо», «без предубеждения», Салтыков строит свою концепцию русской жизни с реалистическим учетом не только ее положительных, но и отрицательных элементов. Но в трезвом восприятии враждебных писателю и отвергаемых им черт народного характера – пассивности, бессознательности, стихийности, фатализма и беспечности русского «авось» – еще не звучит, как впоследствии в «Истории одного города» и во множестве других произведений, трагическая нота, уже звучавшая в поэзии Некрасова. Салтыков еще оптимистичен, так как все отрицательные свойства народного характера с избытком объясняются им, с одной стороны, исторической молодостью русского народа, «находящегося еще в младенчестве», а с другой – «экономическими отношениями», то есть крепостным правом. Тем самым эти свойства признаются исторически преходящими, временными. Оптимистично поэтому и отношение Салтыкова к тому делу пробуждения народных сил, которое стоит на историческом череду русской жизни и которому служит «молодая» русская литература, идущая по пути Пушкина, Гоголя и их народного «пополнителя» Кольцова. «Весь ряд современных писателей, посвятивших свой труд плодотворной разработке явлений русской жизни, – есть ряд продолжателей дела Кольцова», – утверждает Салтыков, ставя тем самым свою собственную возобновляющуюся литературную деятельность в прямую преемственность с тем, что являлось, в его понимании, основой поэзии Кольцова, – с ее народностью, крестьянским демократизмом.

…одна принадлежит покойному Белинскому, а другая Валериану Майкову. – Статьи о Кольцове Белинского и Вал. Майкова были напечатаны: первая – в сборнике «Стихотворения Кольцова», изд. Н. Некрасовым и Н. Прокоповичем, СПб. 1846 (перепечатано в рецензируемом Салтыковым издания 1856 г.); вторая – в «Отечественных записках», 1847, №№ 11 и 12 (вошла в сборник – Вал. Майков. Критические опыты. 1845–1847, СПб. 1889 и 1891).

Он сделался чем-то вроде вопроса о трех знаменитых единствах. – Единства «времени», «действия» и «места» были основополагающими требованиями в драматургии классицизма. Вокруг вопроса об этих «единствах» в течение длительного времени сосредоточивались споры с классицистами представителей новых литературных направлений – романтизма и реализма.

В последнее время явилось драматическое представление, в котором изображается господин, помышляющий о введении между русскими крестьянами благотворительных хороводов и тому подобных нелепостей. – Имеется в виду комедия Константина Аксакова «Князь Луповицкий, или Приезд в деревню», напечатанная отдельным приложением к № 1 журнала «Русская беседа» за 1856 г. Пьеса проникнута славянофильской идеализацией крестьянства и его патриархальных отношений с помещиком.

Вслушайтесь в народную песню – там изображается, например, жена, которую бросил муж… – Эта характеристика относится к цитируемой Т. Филипповым, в названной выше статье его, песне «Взойди, взойди, солнце, не низко, высоко!» («Русская беседа», 1856, № 1, стр. 88).