Текст книги "Рог Роланда и меч Гильома"

Автор книги: Михаил Яснов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

ИСТОРИЯ СЕДЬМАЯ

Смерть Марсилия. – Главная добыча. – Прах героев. – По дороге к замку Эйи. – «Проклятый изменник!» – Смерть Альды. – «Никого, кроме нас с вами, граф!» – Чудо с башней. – Суд на Сильвестров день. – Пинабель и Эмери. – Казнь Ганелона. – Берта и Милон. – Прощальный глас Олифана.

тогда, увидев, что погиб их предводитель, бросились войска эмира наутек. Побежали в страхе огромные ботентротцы, побросали копья исполинские мальпризцы, смолкли от ужаса дикие гунны, а бородатые вальфрондцы, страшнее которых не сыщешь на белом свете, кто куда погнали своих скакунов, скрываясь в клубах пыли от преследования французов.

– Отомстите, бароны! – закричал Карл Великий. – Каждому врагу воздайте за каждого убитого нашего брата, за всех родных и друзей, чью смерть вы оплакали сегодня утром!

– Так и будет, король! – откликнулись его дружины и бросились вдогонку за сарацинами.

Ни страшный зной, ни едкая пыль не смогли остановить воодушевленных рыцарей. И погнали они язычников до самой Сарагосы. Царица Брамимонда взошла на башню и увидела оттуда, что бегут к Сарагосе оставшиеся войска эмира, а за ними по пятам гонятся отважные воины императора Карла.

– О государь! – бросилась она к Марсилию. – Мы погибли! Разбиты наши полки, пал эмир позорной смертью, нет нам спасения!

Повернулся Марсилий к стене, зарыдал в великой скорби и умер от горя.

И тогда вошел Карл в Сарагосу, и царица Брамимонда отдала ему ключи от города. Приказал император крестить всех оставшихся неверных, а кто сопротивлялся и поднимал на его дружинников копье или меч, был убит на месте. Сто тысяч мавров крестил Карл в Сарагосе и только для царицы Брамимонды сделал исключение: не хотел король крестить ее насильно, решил отвезти ее в Ахен, чтобы увидела она воочию грандиозные соборы, чтобы оценила благородство христианских рыцарей и добровольно приняла святую Христову веру.

И когда утром взошло над Испанией жаркое южное солнце, собрал император войско и, оставив в городе верных своих дружинников, отправился наконец домой, в милую Францию. Потянулись по горным дорогам бесчисленные обозы, нагруженные несметными сокровищами, а сам Карл вез главную добычу: красавицу царицу, и двадцать тысяч ее прислужниц, и казну нечестивца Марсилия.

Вскоре вступил он на родную землю, и перед ликующей ратью отперла свои ворота славная Нарбонна. Первым вышел к Карлу юный граф Эмери Нарбоннский – еще давали себя знать недавние раны, но граф был по-прежнему красив и статен. Вышла с ним графиня Эрменгарда с двумя маленькими сыновьями – Бернаром и Гильомом. Впервые за долгие дни просветлело лицо Карла при виде отважного графа и его счастливых домочадцев.

– Я рад вас видеть, Эмери! – воскликнул король. – Вы снова здоровы, и нет мне, граф, теперь никого ближе и дороже, чем вы. Сопроводите тела наших славных воинов, Роланда, Оливье и Турпена, в святой город Бле – пусть примет их мраморные гробы Сен-Роменская церковь, чтобы любой пилигрим из любого уголка нашей милой Франции мог прийти туда и поклониться праху великих героев!

И вновь распрощался граф Эмери с любимой женой Эрменгардой, поцеловал своих сыновей Бернара и Гильома и отправился вместе с императором на север. Добрались они до Гаронны, сели на суда и приплыли в город Бле, где с великими почестями попрощались с погибшими рыцарями. И когда над бренным прахом были прочитаны последние молитвы, Карл приказал графу Эмери скакать немедля в Ахен, не жалеть коня, отыскать предателя Ганелона и привести его во дворец на суд и расправу.

Предатель же Ганелон в окружении верных слуг уже давно был на пути к своему родовому замку Эйи, где хотел отпраздновать подлую победу над дерзким пасынком. Ганелон не спешил: он был уверен, что Карл теперь надолго задержится в Испании, и у него еще будет предостаточно времени, чтобы обдумать, как умно и хитро повести себя с королем.

Во время одной из ночевок, после обильного пира, заснул Ганелон мертвым сном, даже стражу не выставил около палатки и не слышал, как подъехал к ней неизвестный путник. Граф Эмери и думать не думал, что застигнет Ганелона на пути, – соскочив с коня, он пошел по лагерю в надежде встретить кого живого и расспросить о дороге к замку Эйи. И тут, заметив скакуна графа, во всю мочь заржал конь Ганелона. Спросонок перепуганный беглец стремглав выскочил из палатки – и тут же оказался в крепких объятиях Эмери Нарбоннского.

– О, граф! – язвительно воскликнул Эмери. – Вы-то мне и нужны!

– Ну-ну, – со злобой откликнулся Ганелон, сбрасывал его руку со своих плеч. – Вы еще живы? С чем пожаловали?

– Вы негодяй! – рассвирепел Эмери, хватаясь за меч. – Если бы король не повелел привести вас живым на суд и расправу, вы бы уже лишились вашей подлой головы.

– На суд и расправу? – спросил Ганелон. – Чем это я не угодил нашему королю?

Вокруг стояла тихая безлунная ночь, и только два коня во мраке переступали ногами и терлись мордами друг о друга.

– Вы нас предали, Ганелон, – спокойно и презрительно ответил юный граф, – и вы это знаете. Вы погубили Роланда и Оливье, вы погубили французских пэров. Не будет вам пощады на земле и спасения на небесах!

В тот же миг Ганелон метнулся в темноту, и Эмери не увидел, но почувствовал, как одним прыжком противник вскочил на его коня и вонзил ему в бока шпоры. Скакун Эмери взвился на дыбы, но не смог сбросить ловкого наездника и, понукаемый умелой рукой, бросился в ночь, увлекая за собой и расседланного коня Ганелона.

– Проклятый изменник! – воскликнул граф Эмери и обескураженно опустился на траву.

А престольный город Ахен встречал своего короля-победителя. Нормандцы и бургундцы, саксонцы и фризы, алеманы и бретонцы – все прислали своих вельмож на торжественную встречу. Едва поднялся Карл по лестнице и взошел в дворцовую залу, как выбежали ему навстречу сестра короля Берта и сестра Оливье Альда.

– Где Ганелон, мой супруг и отчим Роланда? – спросила Берта.

Ничего не ответил Карл, но опустил низко голову.

– Где Роланд, грозный воин, что дал клятву взять меня в жены? – спросила Альда.

Еще ниже опустил Карл голову и сказал со скорбью и тоской:

– Сестра моя Берта, выбрал я вам в супруги недостойного рыцаря и гнусного изменника. Предал нас Ганелон, сгубил моих пэров и лучшие мои дружины.

Навернулись слезы на глаза короля, и вскричал он в отчаянии:

– Альда, вы спрашиваете о мертвом! Нет больше Роланда, нет Оливье… Но, если пожелаете, я дам вам в мужья самого богатого и знатного рыцаря из моей свиты!

– Мне странно слышать ваши слова, король! – побледнев, ответила Альда. – Да не допустит Всевышний и его ангелы, чтобы я осталась жить, если нет больше на свете Роланда!

И с этими словами она замертво упала на руки рыдающей Берты.

И вновь пришлось франкам скорбеть и оплакивать еще одну горькую потерю.

Невеселым оказалось возвращение Карла в столицу. И теперь все его мысли были о том, чтобы воздать по заслугам предателю Ганелону. Наконец в Ахен прибыл граф Эмери Нарбоннский.

– Вы одни, граф? – холодно спросил его император. – А где Ганелон?

– Государь, – ответил Эмери, – я встретил изменника по дороге, но он избежал поединка и, воспользовавшись ночной темнотой, похитил моего коня. Теперь он закрылся у себя в замке, пирует со своими друзьями и повелел никого к себе больше не допускать.

– Никого? – зловеще улыбнулся Карл. – Никого, кроме нас с вами, граф!

Великое веселье было в замке Эйи. Пир шел горой, не пустели кубки у разудалых собутыльников графа Ганелона. Юный Эмери и не подозревал, какую долгожданную новость сообщил он Ганелону при их внезапной ночной встрече. Значит, ловушка, расставленная в Ронсевальском ущелье, удалась на славу, и царь Марсилий смог сквитаться с Роландом и Оливье и избавить его, Ганелона, от самых злейших врагов! Вернувшись в замок, собрал коварный граф ближайших родичей – отметить такое важное событие и обдумать, как примириться с Карлом, когда тот вернется наконец в Ахен.

Вдруг дверь отворилась, и в пиршественную залу стремглав вошел император. За ним следовал Эмери Нарбоннский с вооруженными дружинниками. Все в замешательстве повскакали с мест и криками приветствовали своего повелителя. И только Ганелон оставался сидеть – ноги его подкосились, а силы и отвага внезапно покинули изменника.

Карл как ни в чем не бывало подошел к столу и положил руку на плечо хозяина застолья.

– Где Роланд? – спросил король.

– Роланд?.. Я ничего про него не знаю, государь, – ответил побелевший от страха Ганелон.

– Где Роланд? – снова спросил Карл.

– Я слышал… Он погиб в последнем сражении.

– В третий раз спрашиваю тебя, Ганелон: где Роланд? Что ты сделал с моим племянником?

– В третий раз отвечаю вам, государь: я не знаю, что с ним сталось, если он не погиб в недавней битве, как мне о том говорили.

– А разве не ты повинен в его смерти, Ганелон?

– А разве не я, государь, сопровождал вас до той минуты, пока вы не решили поворотить в Ронсевальское ущелье? Я ведь там не был, король! Как я могу быть виновен в гибели Роланда?

– Что ж, Ганелон, тебя не обманули: граф Роланд погиб в последнем сражении. Я даже знаю, кто тебе об этом сказал.

Ганелон не удержался и бросил яростный взгляд на Эмери Нарбоннского.

– Да-да, – сказал король, от которого не укрылся этот взгляд, – и если бы ты был внимательнее и так не дрожал за свою шкуру, то даже в темноте увидел бы Дюрандаль и Олифан Роланда, которые теперь по праву принадлежат графу Эмери – единственному храбрецу, который уцелел в Ронсевальском сражении и рассказал нам о том, как погиб Роланд.

– Я не был в Ронсевале, государь, – глухо повторил Ганелон, – а Эмери был. Откуда вы знаете: может, он поссорился с Роландом и убил его, а теперь сваливает свою вину на меня!

Дюрандаль грозно зазвенел в руках графа Эмери, но король остановил его движением руки.

– Что ж, Ганелон, тогда поклянись, что ты неповинен в смерти Роланда, да придумай клятву понадежней, чтобы ни у кого не осталось сомнений в твоей правоте.

Ганелон возвел глаза к потолку залы и воскликнул:

– Пусть самая большая башня моего замка треснет посредине, если я виновен в смерти моего пасынка!

Не успел изменник произнести эти слова, как раздался ужасающий грохот, посыпались камни и обломки дерева и главная башня замка Эйи разошлась сверху донизу, точно прямо с небес обрушился на нее исполинский меч.

Ганелон упал к ногам короля, моля о пощаде, но король повелел своим дружинникам схватить предателя и учинить над ним суд и расправу.

И вот 31 декабря, на Сильвестров день, собрались в ахенской капелле сеньоры и бароны, которых призвал император Карл вершить суд над изменником Ганелоном.

– Этот Ганелон, – сказал им король, – ходил со мною в испанский край. Погубил он мою двадцатитысячную рать, погубил моего племянника Роланда, славного рыцаря Оливье и храброго архиепископа Турпена. Купили его мавры, за что предал он им славных французских пэров.

– Не стану лгать, – возразил Ганелон, – и не буду скрывать: Роланд лишил меня всех моих сокровищ за что и поплатился. Но это месть, а не гнусная измена!

– Рассудим все по праву, – ответили бароны.

Встал Ганелон в кругу тридцати своих родичей – на вид горд он и смел, вот был бы удалец, бейся в его груди честное сердце! Громким голосом возвестил он суду:

– Да, ходил я в поход с императором, предан был ему и телом, и душой. Однако возненавидел меня граф Роланд и решил погубить – отправил меня на верную смерть к маврам, и только хитростью смог я вырваться от царя Марсилия. При всех я бросил вызов Роланду, при всех я вызвал пэров на открытый бой – я отомстил Роланду, но я не изменял!

– Рассудим все по праву, – снова ответили бароны.

Видит Ганелон, что дело плохо, и говорит своим родичам:

– Помогите же мне, будьте мне оплотом, а то кончу я свои дни на лобном месте, как негодный простолюдин!

И тогда сказал Пинабель, друг его и защитник, отважный да к тому же красноречивый:

– Ничего не бойтесь, граф! Кто хоть слово вымолвит о казни, будет иметь дело с моим мечом!

Испугал судей Пинабель, и молвили они друг другу:

– Пора кончать с этой тяжбой. Роланд мертв, кто сейчас разберет, где правый, а где виноватый. Надо просить Карла, чтобы дал он пощаду Ганелону. Будет граф снова верой и правдой служить королю, а золотом или кровью дела не поправишь!

Так и сказали они императору, а тот в ответ:

– Да вы все такие же предатели, как Ганелон!

Поник он челом, задумался в печали, и тогда подошел к нему граф Эмери Нарбоннский.

– Сеньор, – сказал он королю, – умерьте вашу скорбь. Вы сами вручили мне Роландов Дюрандаль – кому же, как не ему, отомстить за смерть Роланда? Ганелон обрек Роланда на смерть, нарушил свою клятву и презрел свой рыцарский долг. Казни достоин изменник, а не пощады. А если кто из его родичей поеме дать отвод такому приговору, я готов подтвердить свои слова могучим Дюрандалем.

– Вот это дело! – воскликнули бароны.

Тогда встал Пинабель – рослый и отважный воин – и с такой силой снял свою правую перчатку, что окажись кто ненароком под его рукой, не сносить бы несчастному головы.

– Воля ваша, государь, – сказал Пинабель, протягивая перчатку императору, – но я должен вступиться за честь моего родича.

Тогда и граф Эмери протянул королю свою правую перчатку, после чего судьи дозволили поединок, а соперники попросили себе коней и стали облачаться в надежные доспехи. Подвязали шлемы ремнями, на ноги надели шпоры, к поясам привесили мечи – у каждого крепкий щит и острое копье. Вскочили соперники на скакунов и отправились на обширное поле под Ахеном, где уже ждала поединок стотысячная королевская рать.

Разъехались противники в разные концы поля, а потом отпустили поводья и пришпорили коней. Помчались скакуны навстречу друг другу, пригнулись к их шеям всадники и на полном скаку вонзили друг в друга копья. Копье Эмери с металлической лилией на конце пробило щит Пинабеля, взрезало его бронь – от такого удара порвалась подпруга и свалился Пинабель на землю. Но и он не промахнулся – вонзилось его копье в щит Эмери, раздробило его на куски и выбило Эмери из седла на зеленое поле.

Никто не сказал ни слова – только вздох пронесся над стотысячным войском.

Вскочили бойцы на ноги и бросились друг на друга, вытаскивая из ножен могучие мечи. Зазвенели клинки, посыпались искры – до того сильны удары, что, кажется, от каждого содрогается земля и колеблется трава на всем боевом поле.

– Сдавайся, Эмери! – кричит Пинабель. – Стану я тебе верным слугой, отдам тебе все свои владения, только помири Ганелона с Карлом, не дай свершиться неправедному суду!

– Лучше помолчи, Пинабель, – отвечает Эмери. Низко и стыдно уступать тому, кто защищает измену и предательство. Пусть рассудит нас Господь!

– Вот как! – в ярости воскликнул Пинабель и ударил врага в крепкий провансальский шлем. От искр запылали на поле травы, а меч Пинабеля с легкостью расколол на Эмери забрало, поранил графу лоб и правую щеку и до самого живота прорезал панцирь.

Почувствовал Эмери, что заливает ему глаза кровь из раны, собрал силы и ударил могучим Дюрандалем по шлему противника. Не выдержал шлем – треснул пополам, и раскроил Дюрандаль череп непокорному Пинабелю.

И тогда, как на поле брани, закричала стотысячная армия Карла Великого:

– Монжуа!.. Монжуа!..

Подал Карл знак – и вот уже прикручен злодей Ганелон за ноги и за руки к четырем коням. Четыре стража отпустили узды – и на все четыре стороны рванулись с места ретивые кони. Так бесславно погиб изменник, хотя смерть его и не могла искупить невосполнимых потерь императора Карла.

Свершив возмездие, призвал король прелатов и сказал им:

– Привез я с собой из Сарагосы полонянку – была она языческой царицей Брамимондой, а ныне хочет принять крещение, чтобы от вечных мук избавил ее Создатель.

– Назначьте ей воспреемницу, – решили прелаты.

Карл позвал свою сестру Берту и сказал ей с печалью:

– Дорогая сестра, лишились вы и сына, и супруга: погиб Роланд, как герой, на поле брани; казнен Ганелон, как изменник, и нет ему прощения. Знаю ваше горе, но прошу – станьте крестной матерью царице Брамимонде: вы одна из самых знатных дам и добрых христианок в моем королевстве!

– Государь, – ответила Берта, – и в горе я вам повинуюсь: стану царице покровительницей и подругой. Погиб мой сын, и нет мне утешения. Казнен Ганелон, но нет в моем сердце скорби. Никогда он мне не был любимым мужем, потому что всегда любила я только одного избранника. Когда-то я первой призналась ему в любви и сейчас первой прошу, государь: я по-прежнему люблю Милона Англерского, отца Роланда, и по-прежнему хочу быть его верной супругой.

– Сестра, – ответил король, – я виноват перед вами, я лишил вас любимого, я выдал вас насильно за негодяя и изменника. Нет мне прощения… Но вряд ли я смогу исполнить вашу просьбу – я не знаю, где Милон, и опасаюсь, что его уже нет на этом свете…

– Он здесь, государь! – воскликнула Берта. – Все эти годы он жил, как простой селянин, неподалеку от Ахена. Вспомните турнир, на котором вы препоясали мечом юного Роланда. Уже тогда Ганелон таил коварные замыслы: это он подстроил поединок с посланцем султана Абдуррахмана, зная, что этот посланец – Милон Англерский. Он хотел убить Роланда рукой его собственного отца! Роланд узнал об этом, государь, он никогда не мог простить Ганелону такую подлость. Милон Англерский – честный рыцарь и верный ваш вассал. Верните, сударь, его ко двору и подарите мне хотя бы немного радости!

И тогда король призвал к себе Милона и вернул ему все его добро и все его звания. А вскоре был устроен большой свадебный пир, на котором в последний раз помянули с горечью павших баронов и поздравили с радостью Берту и Милона.

В разгаре пиршества подозвал к себе король Эмери Нарбоннского и сказал ему с нежностью:

– Дорогой граф, вы отважно сражались за нашу милую Францию, вы до конца были верны вашему другу Роланду, и к вам по достоинству перешли его Олифан и Дюрандаль. Наступили мирные дни. Отправляйтесь домой, Эмери, – я вам доверяю Нарбонну и мои южные земли. Храните же их от врагов так же отважно, как вы охраняли мой арьергард. И когда войдут в силу ваши сыновья, передайте самому достойному из них рог и меч Роланда. Ступайте. Но на прощанье затрубите в Олифан, чтобы все запомнили его бессмертный голос!

Граф Эмери поднес Олифан к губам – и до самых небес взлетел трубный глас Роландова рога.

 
Рокочет рог над всей землей —
Зовет отважных за собой.
И мы рассказ продолжим свой,
Аой!
 

ИСТОРИЯ ВОСЬМАЯ

Новые лица: Людовик Благочестивый и Тибо Арабский. – Призыв Карла. – «Вижу, что родила я не труса!» – Замыслы Тибо. – Штурм Нарбонны. – Встреча по дороге в Париж. – Пятнистый. – Гильом и Акильян. – Кречет третьей линьки. – На холме и во дворце. – Рубиновый перстень. – Отран и Голиаф. – Засада. – Талисман. – Бернар спешит на помощь. – Выбор принцессы Орабль.

тот самый год, когда произошла битва при Ронсевале, когда были преданы изменником Ганелоном двенадцать французских пэров и двадцатитысячный арьергард во главе с могучим графом Роландом, когда Карл Великий разгромил язычников, взял их столицу Сарагосу и пленил красавицу Брамимонду, когда погибли царь Марсилий и эмир Балиган, когда юный Эмери Нарбоннский за свою отвагу получил из рук короля рог и меч Роланда, а предатель Ганелон был на виду у всех разорван четырьмя лошадьми, – в тот самый год родился у императора Карла наследник, сын Людовик, впоследствии прозванный Благочестивым. Предстояли ему в жизни большие подвиги и большие испытания, а пока что, как это было принято в те времена, отправил его Карл на семь лет воспитываться вдали от дома. Сам же король продолжал свои победные походы во все концы Европы.

Шло время. Вместо Марсилия воцарился в сарацинских пределах языческий король Тибо Арабский и снова стал тревожить южные земли французского императора. Там, на юге, главным оплотом императорской власти стал граф Эмери, защитник города Нарбонны. За эти годы родилось у него и у графини Эрменгарды еще пять сыновей, и, помимо старших, Бернара и Гильома, росли в его доме маленькие рыцари Гарен, Эрнальт, Аймер, Бев и крошка Гибер. Карл перенес столицу в славный город Париж, откуда и распоряжался своей милой Францией.

С годами у Эмери Нарбоннского поседела борода, еще больше раздался он в плечах, могучие силы бродили в его мощном теле. А Эрменгарда была светла лицом, нежна и приветлива. Под стать им росли и сыновья – старшие уже входили в пору первой юности и только и мечтали о том, как прославиться на поле брани.

Однажды в большом мраморном дворце собрались сыновья Эмери Нарбоннского и ждали, когда после утренней мессы придут во дворец родители. Вот вступил Эмери в зал со своей супругой в окружении четырех верных рыцарей – на каждом плащ, подбитый беличьим или куньим мехом, а плащ графа был оторочен горностаем, белым как снег.

– Взгляните, – сказал Эмери жене, – как к нам щедр Создатель! Какие у нас бравые сыновья – если доведется мне каждого из них увидеть препоясанного рыцарским мечом, значит, не зря мы прожили свой век!

– Да услышит вас Творец! – откликнулась Эрменгарда.

На этих словах раздался у дворцового крыльца конский топот и храп, и, спрыгнув со скакуна, поднялся по ступеням и вступил в залу неведомый гонец.

– Да сохранит Всевышний вас от бед, граф Эмери, – сказал путник. – Вас, и ваш дом, и ваших сыновей!

– Пусть и вам воздаст Бог, друг мой, – ответил граф. – Откуда и куда держите путь? От кого привезли мне вести?

– От государя нашего Карла, – воскликнул гонец. – Повелел он прислать к себе тех четырех из ваших сыновей, что старше по возрасту. Хочет император, чтобы послужили они года три при его дворе – дабы проверить их отвагу и верность и возвести их в рыцарское достоинство.

– Вот это новость! – обрадовался Эмери. – Вы слышите, дети? Не забыл про вас государь, завидный вас ждет удел – служить при императорском дворе в Париже!

– Едем! Едем! – закричали Бернар с Эрнальтом. – Что нам сидеть здесь, в глуши, если нас зовет сам император?

– Да вы что? – вдруг взъерепенился Гильом. – Вы что, забыли, чьи вы сыновья, где родились, где выросли? Нет, рыцарские шпоры мы должны заслужить здесь, громя язычников. Какой смысл ехать в Париж? Что мне там делать – быть слугой при короле и его баронах, подавать им вино или хлеб и разве что на охоте вынимать меч из ножен? Нет, отец, лучше дайте мне тысячу бойцов, и я чуть свет отправлюсь на Оранж – бить неверных, отвоевывать земли и добывать богатства!

– Брат! – крикнул маленький Гибер. – Хоть я еще не сижу в седле, хоть ношу я еще платье, а не доспехи, но я от вас не отстану!

– Тогда и я с вами поеду, – гордо сказал Бернар. – Я старше и крепче вас всех. Кто, как не я, должен повести вас в бой?

– Нет, дорогой брат, – ответил Гильом, – я и сам могу первенствовать в ратном деле.

– Сын мой, – улыбнулся граф Эмери, – умерьте свой пыл и послушайте, что советует вам отец: не следует на ночь говорить то, о чем пожалеешь утром. Лучше готовьтесь-ка поскорее к отъезду. Ждет нас император, а мы должны уважать его волю.

– Вы это твердо решили, отец? – спросил Гильом.

– Твердо, и не советую мне перечить.

– Что ж, вам видней. Однако я поеду к Карлу лишь тогда, когда вы дадите мне в придачу тысячный отряд и достаточно денег: я не позволю, чтобы кто-нибудь при дворе счел меня нищим.

– Вот с этим я согласен! – весело откликнулся Эмери Нарбоннский.

Тогда юнец Гильом обратился к Эрменгарде, за которую держались трое его меньших братьев:

– Вы слыхали, матушка, слова отца? Он велит нам ехать на службу к императору Карлу. Я поведу с собой тысячный отряд и ручаюсь вам, матушка, что коли стану я у Карла рыцарем и получу от него геройский меч, то не вложу его обратно в ножны, пока не покорю весь сарацинский край и не одарю моих младших братьев богатством большим, чем владеет наш отец!

– Вижу, что родила я не труса! – улыбнулась Эрменгарда.

Поутру со всей Нарбонны сошлись ко дворцу сыновья графов и герцогов и дети не столь вельможных дворян – все, кто мог составить тысячную рать Гильома. Сорок тяжеловозов нагрузили казною, драгоценной тканью-багрецом, сандаловым деревом и шелком.

– Вы ни в чем не должны чувствовать нужды, Гильом, – сказала ему мать, – без раздумий берите что нужно. И хотя совсем близко от нас неверные, но те, кто останется в городе, всегда за себя постоят.

– Ничего не бойтесь, матушка, – отвечал Гильом. – Клянусь: если рать язычников решит на вас напасть и обложит город, я немедленно приведу на помощь в шестьдесят раз больше воинов, чем отправляются со мной в дорогу.

– Храни вас Создатель! – прошептала Эрменгарда. – Вот маленький талисман: он весь исписан заклинаниями, чтобы его владелец не боялся ни раны, ни плена, ни смерти, – я пришью его вам у правого плеча, на рубаху… Ступайте с Богом.

Распрощалась графиня с мужем и старшими сыновьями, отправила с ними к Карлу почти всю нарбоннскую рать и осталась в городе с младшими детьми, сотней верных рыцарей да простыми горожанами.

А у короля Тибо, мавританского предводителя, оказался среди нарбоннцев тайный соглядатай. Едва отъехал граф Эмери от Нарбонны, как лазутчик тотчас прокрался к Тибо и рассказал обо всем, что произошло в городе. С каждым его словом озарялось лицо короля все большей радостью.

– Магомет! Ты всесилен и всевластен! – наконец вскричал Тибо. – Я недавно отправил семь тысяч конных воинов в славный город Оранж посватать принцессу Орабль. Вот будет ей подарок, когда мы возьмем богатую Нарбонну!

И стал Тибо созывать свои войска: велел он сойтись сарацинам, туркам, баскам – сто тысяч всадников прискакали на берег моря, где был назначен сбор мавританского воинства. Стянулись к берегу шаланды, барки, большие военные суда – дромоны и парусники – галиоты, на каждом из них – цветной парус, а на самом богатом корабле, королевском, поднят штандарт с драконом и тремя орлами. Целую мечеть воздвигли язычники на носу этого корабля, чтобы молиться Магомету и просить у него удачи и ратных побед.

Оглядел король Тибо свои полки и воскликнул:

– Призвал я вас, храбрые сарацины, потому что замыслил завоевать богатую Нарбонну. Когда-то был этот город нашим, а потом захватили его французы. Теперь, как вы знаете, владеет им граф Эмери, тот самый, что единственный вышел живым из Ронсевальского побоища, которое учинил кичливым франкам царь наш Марсилий. По всему видать, улыбнулась нам удача: призвал Карл к себе графа с четырьмя его старшими сыновьями, и те взяли с собой почти все нарбоннское воинство. Осталась защищать город графиня Эрменгарда да горстка рыцарей и горожан. Пришло время вновь вырвать Нарбонну из рук французов – посажу я править ею семь знатных королей и принцев, сделаю Эрменгарду рабыней, а трех ее малолетних сыновей казню по нашему закону.

– Лишь прикажите, государь, – отвечали ему язычники, – и мы не только возьмем Нарбонну, но дойдем и до любого французского города, а если надо, поднимем свой стяг и на самом холме Монмартре в Париже!

Вскоре уже все было готово к отплытию. Нагрузили мавры свои корабли мукой и солониной, за крепкими загородками стояли голова к голове лихие сарацинские скакуны, – и вот наконец вышла в море могучая эскадра. Задудели свирельщики, затрубили горнисты, запели басовитые рога, залаяли псы на привязи, заклекотали с насестов хищные кречеты, – кипит вода, вздуваются паруса, на четыре лье в округе слышен шум и крик плывущего воинства.

Поутру завидел Тибо вдали крепостные стены Нарбонны. Не стал король ни минуты терять – тут же высадился с войском и пошел прямо к городу, сжигая по дороге мелкие замки и разоряя жилища. Увидели это нарбоннцы, всполошились, затворили ворота, а бедная Эрменгарда стала молиться и призывать на помощь своего храброго мужа Эмери и гордеца Гильома. Между тем уже повел Тибо свои дружины на штурм города. Едва преодолели язычники ров, как обрушился на них целый ливень стрел, копий и дротов, полетели камни – каждый житель города вышел на его защиту.

– Не в добрый час уехали вы, Эмери! – сокрушалась Эрменгарда. – Не в добрый час, Гильом, захотел Карл возвести вас в рыцари!

А седобородый Эмери, как и велел ему король, скакал в это время с сыновьями по дороге в Париж. Ехали они на север, оставив по правую руку Ним и Оранж, что были под властью басурман. И надо же было такому случиться – встретили они как-то поутру вражеский отряд: семь тысяч конных язычников, тех самых, что посылал король Тибо как сватов к принцессе Орабль.

Встревожился граф, увидев такое воинство.

– Там, на холме, язычники, – показал он своим вассалам в сторону противника. – Не избежать нам сражения.

– Бог нас рассудит, – ответили французы, – а убегать не будем!

Приготовились нарбоннцы к бою, но, увидев это, басурмане только рассмеялись. Еще бы, если на одного врага пришлось как раз по семь сарацинских воинов!

И минуты не прошло, как сошлись войска и закипела битва. Как ни храбры французы, как ни умелы они в ратном деле, но выстоять одному против семерых – дело нешуточное. Ручьи крови текут по броне, трещат и ломаются копья, – и вскричал граф Эмери:

– Да лучше дам я себя рассечь на части, если не накажу нехристей за дерзость!

Пришпорил он горячего коня и наставил копье на языческого короля Акильяна. С размаху пробил навершье его щита и вонзил оружие в блестящую кольчугу недруга. В тот же миг, как велела воинская наука, нажал он на древко и выбил Акильяна из седла. Тут и до меча дошло дело – вырвал его Эмери из ножен, и расстался бы мавр с головою, но слуги его поймали убежавшего коня и вновь посадили в седло раненого повелителя.

– Воины! – закричал Акильян. – Вперед! Это же седобородый граф Эмери! Не дайте ему уйти, не то проиграем мы битву!

Полторы тысячи бойцов со всех сторон набросились на графа. Тридцать раз был ранен его неистовый конь – и пал на кровавую землю. Выхватил рыцарь меч с серебряною рукоятью и вскричал в печали:

– Прощайте, мой храбрый Гильом! Прощайте, моя пресветлая Эрменгарда, – утратите вы сегодня и детей, и мужа!

И начал он крушить недругов – кто подвернулся под руку, тому уже не подняться с земли. Но нет числа язычникам. Прижали они его к горному склону, набросились толпой и, скрутив по рукам и ногам, с ликованием взяли в плен.

Увидел это Гильом и закричал в ярости:

– Да лучше дам я себя рассечь на куски, но не оставлю отца в такой беде!

Забросил он за спину щит, зажал в руке тяжелый острый кол и погнал коня галопом вверх по горному склону. Кто бы ни встретился ему на пути – будь то самый храбрый и отважный воин, – всех он свергает наземь своим колом, громоздит труп за трупом, никому не дает пощады. Такого страху нагнал на врагов, что бросились язычники врассыпную, забыв про пленника, которого с таким трудом удалось им полонить. Сбросил граф Эмери путы, изловил себе коня и молвил Гильому: