Текст книги "Рог Роланда и меч Гильома"

Автор книги: Михаил Яснов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Следом за Бернаром стал рыцарем и Гарен: надел он бронь цвета белой лилии, надвинул на глаза шлем, что сделан в старой провинции Пуату (пуатвинцы знали толк в оружии!), а щит его ковали умельцы из города Бовэ; вручил ему Карл меч и ударил рукой по плечу. Не тронув стремя, сел Гарен на скакуна и крикнул стоящим поодаль братьям:

– И вам не следует медлить! Надевайте скорее рыцарские доспехи, ждут нас великие дела!

– Неплохо сказано, Гарен! – рассмеялся король, а юный рыцарь уже дал шпоры коню и встал рядом со старшим своим братом Бернаром.

Пришла очередь и Эрнальта – вскоре он уже красовался в светлых, как хрусталь, доспехах, в шлеме с тридцатью завязками и с могучим щитом у груди. Препоясал Карл и его боевым мечом, ударил рукой по плечу – и тогда, не тронув стремя, вскочил Эрнальт на скакуна, стиснул копье и крикнул:

– Гильом, не медли, брат! Прими скорей от короля доспехи и меч, ждут нас великие дела!

– Неплохо сказано, Эрнальт! – опять рассмеялся король, пока рыцарь выезжал со двора и становился рядом с братьями.

Вновь повернулся король к своему постельничему:

– Неси сюда все оставшиеся мои доспехи. Пусть выберет Гильом то, что ему по нраву!

Принес постельничий целую груду доспехов – все они хороши, все крепки и красивы, да малы Гильому. Тогда юноша подозвал к себе других сыновей родовитых князей и графов, что прибыли ко двору императора за рыцарским саном, – и сам посвятил всех в рыцари: каждого препоясал отменным мечом, каждого ударил по плечу так, что почувствовали юные рыцари его невиданную силу; дал он каждому сто серебряных монет и поставил молодцов рядом со своими братьями.

– Вот это воитель! – восхитились французы. – Сразу видно, что свершит он великие дела!

– Что же мне делать? – задумался король. – Ведь вы, Гильом, до сих пор не облечены в рыцарские доспехи. Где же мне взять такие, что пришлись бы вам впору?

– Припрятан у меня доспех, – сказал настоятель монастыря Сен-Дени, – что даже вы, государь, не надевали. В лучшем своем бою добыл его когда-то император Александр Македонский. Нет такого второго под луной, и сдается мне, что будет он впору нашему Гильому.

И вот доставили чудесный доспех из монастыря во дворец короля. Положили его на драгоценный шелк – кольчуга так и засверкала огнем. Взглянул Гильом на такую броню и сказал сам себе:

– Если бы Карл пожаловал мне столь знатный доспех, я бы не отказался от подарка!

– Уж и не знаю, как с вами быть, Гильом, – сказал император. – Попробуйте примерить вот эту кольчугу – сработана она на славу и, может, придется вам впору?

– Грех отвергать щедроты государя, – почтительно ответил Гильом, примерил кольчугу, и пришлась она как раз по его фигуре. Тогда Карл собственноручно надел ему шлем, затянул завязки, накинул на плечи юноше плащ на горностаевом меху, а к ногам пристегнул золотые шпоры.

– Какой же меч вам выбрать, чтобы он был достоин вашей силы и отваги? – задумался король.

Тогда подошел к нему граф Эмери Нарбоннский и сказал государю:

– Помнится, когда вы вручали мне рог и меч Роланда, то сказали, что суждено мне и моим сыновьям хранить честь и славу милой Франции. Позвольте, сеньор, передать Дюрандаль и Олифан Гильому: нет сегодня другого рыцаря, достойного такой чести!

И вот Карл Великий препоясал Гильома Дюрандалем и, приняв Олифан из рук графа Эмери, вручил его юному рыцарю. Тут подвели к Гильому любимого его скакуна Пятнистого, и, когда вскочил юноша в седло, все увидели, что нет ему ровни во всем Карловом войске.

– Когда родился мой племянник Роланд, – сказал император, – мы нарекли его Несравненным, и Роланд доказал, что никто не мог с ним сравниться в мужестве и благородстве. Вас же, Гильом, мы нарекаем Железной Рукой в надежде, что ни один враг не сможет с вами совладать, а вы с помощью святого Дюрандаля не будете знать ни преград, ни поражений!

Пока ликовали французы и приветствовали Гильома, галопом подскакал к толпе запыленный гонец.

– Где вы, граф Эмери? – закричал он во весь голос. – Где вы, Гильом? Нерадостную весть привез я вам из Нарбонны. Окружили ее сарацины, и если не придете вы нам на выручку, то не увидите больше ни пресветлой Эрменгарда, ни младших графов.

– Сын мой, – позвал Эмери Гильома, – постигло нас несчастье: окружена Нарбонна врагами, должны мы помочь вашей матери, или вовек не увидеть нам ее живою!

– Хвала Творцу! – вскричал Гильом. – Вот нам и испытание.

– Отпустите нас, государь, в Нарбонну, – обратился граф Эмери к Карлу, – дайте нам двадцать тысяч войска, и мы разгромим нехристей!

Сошлись на зов императора знатные рыцари и сыновья родовитых вассалов, и сказал им Гильом:

– Сеньоры! Если будет к нам милостив Вседержитель, если освободим мы Нарбонну, каждого из вас осыплю я несчетным богатством, но дороже казны – служба королю и подмога друг другу!

Вскоре седобородый граф Эмери и Гильом Железная Рука выехали во главе двадцатитысячной рати из королевского дворца. И, провожая их в путь, сказал император Гильому:

– Долго уже я живу на белом свете, пора подумать и о покое. Жаль, что молод мой сын Людовик, минет ему на Пасху только тринадцать лет. Хочу завещать я ему корону, да не знаю, будет ли он угоден моим вельможам и знати. Одна надежда на вас, Гильом: станьте ему опорой, защитите его от недругов!

– Не тревожьтесь понапрасну, государь, – отвечал Гильом. – Дайте только разделаться с басурманами, и вернусь я в Париж. И коль найдется тот, что дерзнет хоть словом поперечить вам или Людовику, спознается недруг со мной и Дюрандалем!

Обнял Карл Великий Гильома и сердечно с ним распрощался.

Как ни долог был путь, но быстры кони и нетерпеливы французские рыцари. Вот уже всего три лье осталось до моря, до стен родной Нарбонны. Сжалось у Гильома сердце, когда он увидел отчий край, разоренный войной, руины вместо замков, золу вместо церквей.

– Нет, – сказал он отцу, – не будет пощады сарацинам, за все расплатится сполна проклятый Тибо Арабский!

Вскоре показались башни города, окруженного многочисленным мавританским войском. Не стал Гильом раздумывать и сразу двинул в бой французов. Растерялись недруги при таком внезапном нападении – а французам того и надо: на полном скаку ворвались они в стан неприятеля, и завязалась битва – под стать многим великим сражениям того сурового времени.

«Как бесстрашны мои воины! – с гордостью подумал Гильом. – Такой день мне милей всех испанских богатств и сокровищ! Встретиться бы только с Тибо – узнал бы он силу Дюрандаля, забыл бы и Оранж, и прекрасную Орабль!»

А Тибо Арабский уже гарцует в самой гуще сечи: надежна его броня, крепок шлем, резв персидский жеребец, а из-под ремешков, что позади седла, торчат ножи, дротики, стрелы – непросто сладить с таким воином! Увидел Гильом столь знатного бойца, бросился ему навстречу и закричал насмешливо:

– Эй, неверный, как тебя зовут? Хочу узнать я имя того, чья голова покатится сейчас по траве!

– До вечера узнаешь, – ответил тот, – если, конечно, успеешь: ведь твоя голова, юнец, покатится впереди моей!

– Вот как? – рассмеялся Гильом. – К чему тебе столько ножей, и стрел, и дротов? Или ты приберег для меня такие трофеи?

– Спятил ты, юнец! – воскликнул Тибо. – Тебе ли угрожать нам разгромом? Уймись, покуда я не вынул свой меч!

– Вот это речь бойца! – обрадовался Гильом. – И не думай делать мне скидку на возраст!

– Запомни, мальчишка, что зовут меня Тибо Арабским, я сарацинский король, и не тебе со мной тягаться!

– И ты запомни, король, – ответил француз, – зовут меня Гильомом, и отец мне – Эмери Нарбоннский. Зря ты пришел под Нарбонну. Лучше забудь Оранж, не мечтай увидеться с принцессой Орабль, и, коль свела нас судьба, я бросаю тебе вызов!

– А я тебе! – вскричал Тибо. – Наконец-то я сведу с тобой счеты, никогда не увидишь ты Оранж и красавицу Орабль!

Пришпорили они коней, ударили копьями друг друга в щиты, раскололи их навершья, но, не причинив противнику вреда, проскакали дальше. Свиреп и могуч Тибо – под стать ему и юный Гильом. Со второго удара пробил он вражий щит, рассек на Тибо кольчугу и воткнул копье в грудь сарацинского короля. Думал Гильом, что свалит противника наземь, – но не тут-то было! Даже не качнулся в седле король, только почувствовал, что ранен, и уронил на землю свой штандарт.

Никогда еще не получал король такой раны – испугался он собственной крови и пустился наутек. Устремились за ним сарацины, бросились на берег, где ждали их суда, – и кто успел, отчалил в море. С позором отвалил от берега вражий флот, увозя за горизонт нечестивцев и их раненого короля.

Вот был праздник в Нарбонне! Три дня и три ночи пировали горожане, и старый граф Эмери не мог наглядеться на своих бравых сыновей и красавицу Эрменгарду.

Но прошло время, и стал снаряжать Эмери Нарбоннский сыновей в дальнюю дорогу. Бернара отправил в далекий северный Брабант, Гарена – в Баварию, рыжего Эрнальта – в Кастилию. Женились братья на тамошних принцессах и стали служить императору Карлу верой и правдой. А Гильом, прихватив с собой двух младших братьев, Аймера и Бева, вернулся в Париж. И думать не думал храбрец, какие испытания готовит ему коварная судьба.

 
Опять остался за спиной
И отчий край, и дом родной.
Но мы рассказ продолжим свой,
Аой!
 

ИСТОРИЯ ДЕСЯТАЯ

Заветы Карла. – Рим. – Паломник или воин? – У короля Галафра. – Эмир Корсольт. – «Плохи наши дела…» Перед поединком. – Алион. – Льгота. – «Смелее, граф!» – Гибель Пятнистого. – Последний удар. – Гильом Короткий Нос. – Уловка Галафра. – Дочь короля Гефье. – Смертный конец и случайный венец.

одошел срок – и почувствовал император Карл, что стал стареть и слабеть и не может управлять своей огромной страной как прежде. Ведь тот, кто владеет короной Франции, должен быть могуч душой и телом, чтобы воздавать по заслугам каждому – и другу, и врагу.

В один прекрасный день созвал он в дворцовую капеллу свою знать – баронов, верных рыцарей, вассальных королей, собрались епископы и аббаты, и при всех сказал Карл Великий, что не в силах он дольше занимать престол и хочет передать корону своему сыну Людовику.

– Корона – ваша, – молвил он своему отпрыску, – однако при одном условии: если вы не будете совершать подлой измены, если будете любить нашу милую Францию и чтить ее героев. Если так вы станете править – владейте престолом. А коли нет – даже и не трогайте корону.

Смутился юный Людовик, потупился, а король продолжал:

– Если вы не будете отнимать у сирот последний клочок земли или вымогать последний денарий у вдов, если бедняки будут видеть в вас оплот, а гордецы будут вас бояться, если так вы станете править – берите корону. А коли нет – даже и не трогайте ее.

Испугался Людовик, не двигается с места: всего-то ему от роду пятнадцать лет, не слишком ли тяжела окажется ему желанная корона? А король продолжал:

– Если не будете вы миловать обидчика, если не будете отступать перед врагом, если сможете собрать войско вдвое больше моего, укрепить мои владения и завоевать новые, если так вы станете править – примите корону. А коли нет – забудьте о ней отныне.

– Отец, – наконец сказал Людовик, – справедливы ваши слова, но прошу вас об одном: пока не научусь я владеть мечом, как настоящий рыцарь, разрешите отдать земли и престол под охрану первого из ваших бойцов.

– Что ж, – задумался король, – не годятся вам в советники ни сын стражника, ни сын судьи. Не будет вам лучшей опоры, чем сын моего старого барона, прославленного Эмери Нарбоннского. Вот на кого можно положиться: Гильом – лучший мой рыцарь, его старший брат Бернар – отважный боец, а сын Бернара – Бертран станет вам другом и наперсником.

Сказал Гильом королю:

– Спасибо, государь, за добрые слова о брате и о племяннике. Я же всей душой согласен исполнить ваше желание. Клянусь, что скорее пойду с сумой по миру, чем нерадиво отнесусь к своему долгу! Однако сначала прошу вас отпустить меня на малый срок в отъезд. Давным-давно дал я обет побывать в Риме и получить благословение римского папы. Из-за войн с сарацинами не мог я раньше сдержать обещания, грешно долее медлить.

Хоть и не хотелось Карлу отпускать Гильома от себя и от Людовика, он согласился, что просьба рыцаря разумна. Велел он, чтобы граф взял с собой шестьдесят человек и навьючил тридцать лошадей казной. На том и порешили. И когда пустился Гильом в путь, еще долго ехал с ним рядом Людовик и все просил Гильома остаться.

– Отец мой стар, – говорил он, еле сдерживая слезы, – не может он уже сжимать в руке свой знаменитый Жуайёз, а я еще не вышел из детских лет. Случись что – окажусь я без вашей помощи и погибнет наш край!

– Не печальтесь, – отвечал ему граф. – Я не задержусь в Риме. Если же, не дай Господь, покусится кто-нибудь на вас и вашу корону, шлите грамоту прямо к римскому папе, и тотчас поспешу я вам помочь, чем только буду в силах!

Обнялся с ним Гильом и был таков. Не скоро удалось вернуться графу домой, много испытаний претерпел он, пока был в дальних краях. Когда же он вернулся, Карл уже умер, а Людовик чуть не потерял престол, и, промедли Гильом в пути хотя бы еще день, – простился бы молодой король не только с короной, но и с головой.

Но пока что, взяв с собой в дорогу юного и отважного племянника Бертрана, отправился знатный воин в Рим. Висит у него на перевязи славный рог Олифан, упрятан под плащ непобедимый Дюрандаль, а верные оруженосцы сгибаются под тяжестью боевых доспехов и оружия рыцарей: помимо собственных мечей и шлемов, тащат они латы с поддевками, копья и щиты своих господ.

Перебрались путники через знаменитый альпийский перевал Сен-Бернар и, не передохнув, доскакали до самого Рима. В первый раз за долгую дорогу Гильом по-настоящему отужинал и выспался, а поутру был уже в престольном храме: сам римский папа служил в этот день мессу. Опустился Гильом на колени и стал молиться, чтобы не оскудела в нем сила, чтобы не знал он в бою поражений и чтобы его подопечный Людовик не стал жертвой предательства.

Внезапно почувствовал граф, что кто-то касается посохом его плеча. Вскочил он с пола, поднялся в полный рост и увидел перед собой папу римского.

– Благородный рыцарь, – обратился к нему папа, – не вы ли знаменитый граф Гильом из Нарбонны, прозванный за свою отвагу и силу Железной Рукой?

Преклонил Гильом голову перед святителем, а тот продолжал:

– Только что прибыли к нам два гонца с горестным для всех христиан известием: громят неверные наш край, взяли они крепость Капую, а с ней – тридцать тысяч пленных. Взяли в полон короля Гефье Сполетского, жену его и дочь. Несметны войска басурман, непобедим их вождь – король Галафр. Если мы не поможем, ждет казнь и самого Гефье, и всех его вассалов.

При этом известии содрогнулись сердца у многих смельчаков, даже сам граф Гильом заколебался.

– Видит Бог, – сказал он, – прибыл я в Рим не воином, а простым паломником. Не взял я с собой войска, всего шестьдесят бойцов в моей свите. Не с кем мне воевать с язычниками.

– Дядя, что это вы говорите? – удивился Бертран. – Ведь никто доселе не был вам страшен. Возьмемся за оружие и дадим урок нехристям!

– Не за себя прошу, – сказал папа, – а за всех римлян. Если вы за них не вступитесь, ждет нас разор и смерть.

– Сколько же у вас во владеньях бойцов, святейший отец? – спросил Гильом.

– Есть у меня три тысячи рыцарей, каждый при копье и мече.

– Не худо для начала, – заметил граф. – Готовьте их к битве, а те, что пеши, будут охранять стены и ворота.

– Так и сделаем! – обрадовался римский папа.

Велел Гильом принести оружие прямо в церковь и вскоре предстал во всем великолепии: надел позолоченную кольчугу и зеленый шлем, за спину закинул червленый щит на особой перевязи, чтобы во время боя легко было его перебросить на грудь, а Дюрандаль всех привел в восхищение своей красотой и мощью. Подвели барону его неувядаемого скакуна Пятнистого – и вскочил граф в седло, не тронув стремени.

Затем примкнули к Гильому и другие рыцари. И сказал им первосвященник:

– Не будем спешить. Лучше я сам отправлюсь для начала к королю Галафру. Пообещаю я ему любой выкуп, не пожалею казны, – лишь бы увел он свои галеры и очистил наш берег от басурман. Легче отдать мне все до последнего гроша, чем принести в жертву своих бойцов!

И вот, прихватив с собой всего одного аббата, отправился римский папа прямо в лагерь Галафра. Свирепым взглядом встретил язычник посланца, а тот сказал смиренно:

– Я послан к вам как мирный вестник. Именем нашего Господа прошу вас, государь: уведите галеры, очистите от войск здешний берег, а уж я не пожалею на вас казны, и вы с лихвой вознаградите каждого вашего воина.

– Не нужна мне твоя казна, – спесиво ответил Галафр, – я и так ее возьму, все равно принадлежит она мне по наследству. Приплыл я сюда, чтобы вернуть себе Рим, а он завещан мне моими предками, меж коих были и Рем, и Ромул. Не сдадитесь – уничтожу я в Риме всех христиан, а тебя первого велю казнить. Но уж коль прибыл ты ко мне как посол, то вот что я тебе скажу. Не хочу, чтоб говорили обо мне, будто я затеял предать разгрому свой наследный город. Поэтому давай изберем по бойцу – из самых смелых и знатных, – и пусть они решат это дело поединком. Коль моего бойца одолеет твой, то вашим останется Рим. А чтобы ты поверил моему слову, пришлю я тебе двух моих сыновей: если я солгал – повесишь обоих. Да только не найдешь ты среди своих рыцарей такого бойца, какой есть у меня, поэтому я-то тебя и повешу!

– Согласен, – вновь смиренно ответил первосвященник, а сам возликовал в душе, ибо помнил, кто во всем вооружении ждет его вестей в престольном храме. – Но коль скоро устроим мы поединок, то покажите мне вашего бойца, чтобы знать, с кем будет биться наш защитник.

– Это мы уладим! – воскликнул Галафр, которому уже не терпелось предъявить своего силача.

И тогда явился эмир Корсольт, – до того он был с виду свиреп и безобразен, что у папы римского мурашки по спине забегали. Не человеком был Корсольт, а настоящим великаном: нечесаная грива до пояса, глаза красные, как угли, каждый кулак величиной чуть ли не с круглый щит, меж брюхом и плечами – добрая сажень, а голос до того визгливый, что первосвященник и его аббат заткнули уши от страха.

– Зачем вы сюда явились, коротышки? – рявкнул он. – Или хотите быть живьём зажаренными?

– Бог мой, – завопил аббат, – этот турок просто одержимый. Идемте скорее назад, святейший отец, – страшусь, не жить на белом свете графу Гильому!

Собрались они в обратный путь. Король Галафр отправил с ними двух своих сыновей – и только посмеялся, когда они вчетвером отбыли из лагеря.

– Передайте вашему поединщику все, что видели, – крикнул он. – Не стоит ему появляться на поле, а то умрет со страху!

Гильом первым вышел навстречу святителю – схватился рукой за папское стремя и спрашивает:

– Виделись ли вы с королем Галафром и на чем сошлись?

– Не стану таиться, граф, – печально ответил папа римский, – плохи наши дела.

Решил Галафр взять Рим и повесить всех христиан. А для того чтобы не предавать разгрому город, замыслил он устроить поединок двух самых смелых и знатных воинов. Рассмотрел я его бойца – не человек он, а чудовище. Будь живы доныне Роланд и Оливье, будь жив архиепископ Турпен и все двенадцать пэров-смельчаков, будь с ними ваш достойный родитель, неустрашимый граф Эмери, – никто бы из них не посмел схватиться с этим исполином!

– Вот оно что! – воскликнул Гильом. – И все же я выйду на поединок с нехристем. Даже если было бы в нем двадцать саженей росту, даже если бы изрыгал он пламя, – до тех пор пока со мной Роландов Дюрандаль и Божья милость, не покажу я врагу тыла, не утону в воде и не сгину в огне!

– Славный рыцарь! – умилился первосвященник. – Не слышал я сроду отважнее и благороднее слов. Благословляю вас на бой, и помните, что в ваших руках наш святой Рим.

Вскочил рыцарь на своего Пятнистого, вскинул на шею щит, взял в одну руку тяжелое копье и взлетел на высокий холм, откуда был виден всем – и своим, и врагам. Даже сарацины им залюбовались.

– Вот знатный воитель! – сказали они друг другу. – До чего он смел и силен! Когда бы нынче сражался он с ровней, трудно пришлось бы его противнику. Но в бою с эмиром ему не сдюжить – четырнадцать таких рыцарей осилит Корсольт и не поморщится!

Увидел Гильома и Галафр. Вышел он из королевского шатра и говорит своей свите:

– На славу у этого рыцаря и щит, и копье. Ростом он не мал, и конь его быстроног. Но, к нашему счастью, не совладать ему с Корсольтом. Рим – за нами!

Позвал король эмира и сжал его в объятьях.

– В добрый час, Корсольт! – воскликнул король. – Видите вон там, на холме, француза? Он задумал взять верх над вами.

– Вон тот человечек? – захохотал Корсольт. – Что ж, коли захотел он сегодня помереть, не стоит испытывать его терпение. Где мои латы?

Пятнадцать язычников с трудом приволокли боевые доспехи эмира и облекли его стальной кольчугой. Надел Корсольт поверх кольчуги двойную бронь, привесил к бедру меч, который мог резать сталь, как воск. Подвесил к поясу лук с колчаном, взял золоченый дрот. Подвели эмиру знаменитого его коня Алиона – засунул рыцарь под седельные ремни еще четыре дрота и булаву, вскочил на коня, повесил на шею щит с золотым навершьем, а копье оставил – и так он вооружен до зубов!

Алион, едва почувствовал на себе седока, сам взял в галоп и помчался к холму. Корсольт только успел на ходу крикнуть Галафру, чтобы тот ничего не опасался.

– Зовите ваших управителей, король! – добавил он издали. – Пусть спешат к вам в шатер и накрывают к обеду пышный стол. Скоро мы отпразднуем нашу победу!

– Магомет с вами! – закричали неверные вслед своему богатырю.

Увидел Гильом Корсольта и даже немного оробел – не встречал он еще такого лютого и столь вооруженного противника. И хотя ни разу еще не подвел Пятнистый своего хозяина, но Гильом опытным глазом сразу признал в Алионе более мощного и быстрого скакуна.

– Хорош конь! – сказал себе Гильом. – Грешно такого убивать. Не приведи Бог даже клинком его задеть!

Так воскликнул Гильом, и если бы слышали сарацины его слова, то признали бы, что это речь не труса.

Добрался граф до самой вершины холма, сошел на землю и стал горячо и долго молиться, прося у Всевышнего помощи и защиты. А когда перекрестился и поднялся с колен, подлетел к нему язычник.

– Не смей таиться, француз! – закричал тот со злобой. – С кем это ты так долго разговаривал?

– Молился я Царю Небес, – ответил Гильом, – чтобы он помог моему мечу рассечь тебя на куски.

– Ты просто не в своем уме! – засмеялся Корсольт. – Что может ваш Бог? Он сидит где-то в небе, за облаками, а здесь, на земле, всем владеет Магомет. Принимай, пока не поздно, нашу веру, и дам я тебе столько денег, чтобы весь твой род никогда ни в чем не нуждался!

– Мой род, – гордо ответил Гильом, – если в чем и нуждался, то в добром скакуне и остром мече, чтобы расправляться с такими наглецами, как ты!

– Вот как, карлик! – еще пуще засмеялся эмир. – Тогда мы проверим, что у тебя нынче за скакун и что за меч. Раз ты такой гордец, то даю я тебе льготу: бери свое копье, наставь его как надо и бей первым в мой щит. Охота мне посмотреть, что у тебя за удар, а заодно я решу, как мне с тобой расправиться – одним махом или поиграть с тобой, как с мышью!

– Глупо было бы медлить! – сказал себе Гильом, отъехал подальше, нагнул копье и помчался по крутому склону холма на противника. Ударил он копьем в щит Корсольта, но эмир даже с места не сдвинулся.

– Вижу, будет великая схватка, – сказал первосвященник, зорко следя за бойцами. – Пусть все молятся Творцу, чтобы остался жив Гильом Железная Рука и вернулся в Рим победителем!

Между тем бесстрашный граф начал поединок – понял он, как могуч и силен эмир, и решил положиться в бою на свою ловкость и Божью волю. Бросил он поводья, пустил вскачь Пятнистого и, склонив копье с атласным значком, ударил в щит соперника – но не в самое навершье, как прошлый раз, а чуть сбоку, в одно из четырех полей эмирова щита. Тут-то щит и лопнул – вонзилось копье в броню, прошло ее насквозь, следом прорвало кольчужную рубаху и вонзилось басурманину в тело, да с такой силой, что наконечник вышел у Корсольта со спины: на него, как на гвоздь, можно было бы повесить плащ, если бы оказалась в том нужда. Однако Гильом на этом не успокоился и вторым движением вырвал копье, что было делом куда как трудным, но граф не сплоховал и, пришпорив Пятнистого, промчался мимо раненого. А тот и глазом не моргнул, только сказал сам себе:

– Да, над этим человечком грех насмехаться. Я-то думал, что он не опасен, даже дал ему льготу, а ведь меня еще никто никогда не ранил так, как этот христианин!

Бросил эмир на землю остатки щита и услышал, как весь Рим закричал Гильому:

– Смелее, граф! С нами Господь!

Услышал и француз, как подбадривают его воины и горожане, и ударил язычника копьем со спины – и вновь копье прошло насквозь и броню, и кольчужную рубаху, проникло в тело басурманина и вышло посреди груди. Такой удар уложил бы любого на месте, а эмир опять даже глазом не моргнул. И вдруг молниеносным движением поднял дрот, что висел у луки седла, и метнул его в графа. Обрушился на Гильома громовый удар, пришелся прямо между ключиц, – любой на месте рыцаря упал бы замертво, а тот разве что приуныл немного, увидев, как непрост его противник и сколько урону им еще придется претерпеть.

А Корсольт выхватил тем временем новый дрот, метнул его – и полетел дрот быстрей орла. Гильом в испуге успел отклониться в сторону, однако дрот проломил его щит, распорол со свистом бронь, но, на счастье, не поранил графа и врезался сзади него в песок, уйдя на целых два локтя в землю.

Совсем приуныл Гильом, а сарацин ему закричал:

– Я-то думал, ты лихой боец, а выходит, что попался мне трус. Что ж ты боишься пустить в дело свой меч? Может, от моего клинка примешь подарок?

Обнажил язычник меч, пришпорил Алиона и нанес недругу сокрушительный удар. Прошло острие меча сквозь забрало, рассекло под шлемом кольчужный наглавник, срезало у Гильома прядь волос и отрубило напрочь кончик его носа. Потом упал меч на холку Пятнистого и разрубил знаменитого Гильомова коня надвое. Рухнул Пятнистый наземь, отбросив седока далеко в сторону, в последний раз спасая хозяина от неминуемой гибели. Корсольт не удержал меч в руках, а Гильом уже вскочил на ноги – кровь заливала ему лицо, и смешались с ней рыцарские слезы: не боль от раны почувствовал Гильом, а боль и тоску от утраты своего верного друга. Разъярился граф, выхватил Дюрандаль и нацелился нанести эмиру удар в голову. Но так велик был нехристь, что меч лишь на плече прорезал противнику бронь. Расползлась от удара кольчуга, до трехсот колец свалилось в песок, но защитил доспех Корсольта.

– Совсем ты робок, – крикнул он сопернику, – бьешь слабее, чем жалит овод!

Застонали римляне, обратили к Господу новые молитвы, а язычник пришпорил Алиона и ушел на арбалетный выстрел от графа. Выронил он меч, которым разрубил Пятнистого, – но схватился за булаву и на полном скаку ударил ею по Гильому. В испуге закрылся граф Гильом щитом, но прочный щит лопнул под ударом, и булава, словно коршун, падающий из тучи, скользнула по графскому шлему и совсем погнула забрало. Быть бы графу уже мертвым, но промахнулся Корсольт. От удара закружилась у Гильома голова, застелил глаза туман, но заметил француз, что и турок потерял немало крови и притомил своего скакуна. Самое время пришло спешить нехристя, но решил Гильом пощадить Алиона и отнять его у врага взамен своего Пятнистого.

А эмир снова стал насмехаться над противником:

– Ну что, трус, осталось у тебя теперь полноса, кому ты такой нужен? Отречется от тебя родня, и пойдешь ты в нахлебники к своему Людовику! Если, конечно, жив останешься – да не бывать этому! К тому же я успел проголодаться, а у Галафра давно накрыт стол, ждет король меня к ужину, дивится, наверное, что я так медлю!

Припал сарацин к передней луке, старается достать с седла графа Гильома, – но тот в последний миг отскочил в сторону и обрушил на басурманина ответный удар. Как раз по золотому шлему пришелся Дюрандаль – пробил сталь, прорезал кольчужный наглавник, изорвал плотный войлочный подшлемник и на целую пядь раскроил эмиру темя. Поник Корсольт на шею коню, хочет булаву поднять – да не держит ее рука.

– Не отречется от меня родня! – крикнул Гильом. – Не пойду я на хлеба к моему сеньору! А вот за кончик моего носа расплатишься ты всей своей головой!

Отбросил граф в сторону остатки щита, схватил Дюрандаль обеими руками и рубанул нехристя по шее: лопнули завязки его шлема и скатилась голова с вражьих плеч на кровавую траву. А следом упал на землю и труп поверженного исполина.

Не стал рыцарь терять времени даром – укоротил кое-как длинные стремена на Алионе и, с трудом вскочив в седло, поехал не спеша в сторону своих. Весь народ повалил встречать героя – в первых рядах первосвященник и племянник Гильома Бертран.

– Вы живы, дядя? – вскричал юноша, увидев, что лицо Гильома заливает кровь.

– Жив по Божьей милости! – ответил граф. – А за такого скакуна не жаль отдать и кончик своего носа! И хоть стал мой нос малость короче, зато отныне буду я длинней именоваться.

Тогда-то и дал Гильом сам себе то прозвище, которым с тех пор звала его вся Франция.

– Пускай те, кто хочет мне добра, знают, – сказал он, – что зовут меня отныне не только Гильом Железная Рука, но и Гильом Короткий Нос!

И тот, кто слышал песни и легенды о Железной Руке или сказания о Коротком Носе, знал, что речь идет об одном человеке – графе Гильоме из Нарбонны!

– Что ж, дядя, – сказал Бертран, – теперь вы отдыхайте, а мы довершим ваше дело и разгромим сарацин.

– Э, нет, – возразил Гильом, – никто не посмеет без меня начать боя, никто про меня не скажет, что меч мой заржавел!

Возликовали римляне и поняли, что победа на их стороне. А Галафр тем временем приказал снимать палатки и уходить восвояси.

– Урон невосполним, – сказал он сокрушенно, – Корсольт убит, пощадим же остальных.

Четырнадцать сарацинских горнистов затрубили сбор, весь языческий лагерь пришел в движение, и Гильом, услышав шум во вражеском стане, двинул свой отряд вслед неверным. Короток был бой: храбро рубился юный Бертран – под стать своему дяде. А Гильому в тот день и вправду улыбнулась судьба: мало того что победил он могучего эмира, так еще пленил самого Галафра.

Когда во время боя вышиб он короля из седла и уже хотел снести мечом ему голову, Галафр взмолился.

– Не бей! – вскричал он Гильому. – Лучше возьми меня в плен. Тогда обменяешь меня и двух моих сынов, что сидят у тебя в заложниках, на короля Гефье, его жену и дочку и на тридцать тысяч пленных христиан. А если я умру, им тоже смерть!