Текст книги "Свидетель истории"

Автор книги: Михаил Осоргин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)

ДОРОЖНЫЕ БЕСЕДЫ

Отец Яков мог бы чувствовать себя совсем счастливым: новые места, новые люди и красота природы несказанная – все, что требовал его беспокойный, бродяжнический дух. В Самаре, куда он попал прямо из Москвы, он отлично устроил свои малые дела и раздобыл денег гораздо больше, чем мог надеяться. Там в земстве оказался пре-вос-ходный и про-све-щенней-ший человек, сам по природе бродяга и страстный любитель разных бытовых примечательностей, которыми занимался отец Яков. Два вечера проговорили о Пошехонье, о тульских медниках, вяземских прянишниках, уральских кустарях, архангельских сказителях, владимирских офенях, серебряных блюдах сасанидской династии, найденных в прикамских курганах, о теплоуховской коллекции, зырянах и вогулах, старце Кузьмиче и еще о многом, что им было ведомо и дорого и о чем ученые узнают только от местных простачков. В заключение отец Яков не только пристроил готовые статейки, которым не нашлось места в столичных изданиях, а даже получил аванс за две книжки, написать которые обещался незамедлительно: одна «По местным музеям Севера», а другая – «Дурачки, юродивые и кликуши по теченью Волги от истоков до устья». Удача исключительная! Впервые труды отца Якова были оценены знающим и про-све-щенней-шим человеком! И еще было ему обещано устраивать в трех газетках, в Самаре, Казани и Нижнем, его будущие «Заметочки землепрохода». Наконец, новый знакомый предложил свидетелю истории хранить в своем архиве, в полнейшем секрете и в неприкосновенности, все тетрадочки «Летописи отца Иакова Кампинского», каковые он и должен отовсюду выписать, привести в порядок и передать в запечатанном виде, чтобы, в случае какого несчастья, все полностью осталось для потомства.

Это уж не просто удача, это – истинное счастье! И с деньгами в кармане широкой рясы отец Яков погрузился в поезд и направился по Великому Сибирскому пути. А в портфеле его прибыло много новых и самонужнейших адресов и рекомендаций.

И в пути повезло: познакомился с отменным ученым и приятнейшим человеком, членом экспедиции в Монголию от Географического общества. Ехали, правда, в разных вагонах, но на многих станциях встречались и вступали в беседу.

И лишь одно омрачило прекрасное настроение отца Якова: в тот же поезд села в Челябинске молодая особа, как будто та самая, которую он видел в Петербурге в высоком учреждении и которая очень уж была похожа на преступную дочь рязанского доктора, ныне находящуюся в бегах. Вот странная судьба! От чего бежал – с тем и встретился! А если это она, и если ее в пути обнаружат и заберут, и если окажется тут же поблизости запрещенный поп, передавший ей в тюрьму баночку варенья, и если сопоставят, что это он и пристроил в ту же тюрьму сироту Анюту,– хотя и не виноват он, а кто поверит, что все это является делом чистого случая? И так как безумная храбрость не была в числе добродетелей отца Якова, то на душе его было .несколько тревожно: как бы не вышло неприятной истории!

И тревожно, и, однако, весьма пре-лю-бо-пытно! Можно бы без труда задержаться в пути денек и поотстать,– но и загадку разгадать очень хочется! Может случиться, что раскроется она без всякого риска и жизненных осложнений. Впрочем, отец Яков и без того почти не сомневался, что с ним в поезде, печальным трауром прикрывшись, едет страждущего родителя отчаянное дитя. Кого видел раз, того отец Яков не забывал; а дочку Калымова, когда она была, правда, еще помоложе, отец Яков видел не раз, это только она могла его, попа, запамятовать, а он не из таких. И в Питере была она же парадной барыней, и тут она же в черной вуали! Ошибиться трудно!

После Омска, выждав контроль, отец Яков, всегда осторожный, спросил кондуктора:

– А что, милый человек, если пройду я в помещение второго класса повидать приятеля,– с билетиком недоразумения не выйдет?

– Отчего же не пройти, батюшка, пройдите, у нас не строго.

– То-то я думаю, чтобы штрафа не уплатить потом!

– Проходите свободно. Это которые едут зайцем, а вы лицо духовное.

Сообщения между вагонами не было, и на ближайшей станции, подобрав полы рясы, отец Яков занес ногу на лесенку вагона второго класса.

"Сам ты, поп, в огонь лезешь! А впрочем, может статься, что ничего особенного, а одно недоразумение".

В купе было двое – Белов и дама. Отец Яков поклонился, в глаза даме не глядя, и произнес с пермяцким оканьем:

– А роскошно, роскошно живете! Диваны мягкие и все удобства. Хороши наши дороги, говорят – лучше европейских.

– Присаживайтесь, батюшка. Вот и со спутницей познакомьтесь, тоже в Иркутск едет.

– Очень приятно! Яков Кампинский, священнослужитель и землепроход.

Наташа поздоровалась без особой приветливости.

– Удовольствия ради или родственников имеете в сибирской столице?

Спросил совсем как тогда: "Родственников имеете в Государственном совете?" И она ответила:

– Еду ненадолго к родным.

– А откудова изволите ехать?

Что она ответила ему тогда на такой же вопрос? Кажется, что она москвичка!

– Еду из Москвы.

Отец Яков прикинул в голове, что путь из Москвы словно бы попроще и нет надобности пересаживаться в Челябинске с северного поезда. Но дело не его, могли быть у молодой особы заезды в другие города.

– Вопрос нескромный – имели тяжкую потерю? Говорю в рассуждении печального наряда.

Назойливый, однако, поп! Наташа сказала, что у нее умер муж. Отец Яков выразил соболезнование, прибавив, что людям посылается испытание, но что годы приносят если не забвение, то утеху в невознаградимой потере. Еще полюбопытствовал:

– По имени-отчеству как звать прикажете?

– Ольга Сергеевна.

"Сергеевна – это точно,– подумал отец Яков.– Но помнится, что скорбный родитель называл Натулей, значит, Наталья. И однако, возможно и недоразумение. Держится уверенно молодая особа!"

И вдруг она сама, прямо и без робости, сказала:

– А я вас, батюшка, кажется, раньше встречала, только не помню где. Словно бы в Петербурге на каком-то заседании. В Петербурге вы не бывали?

От неожиданности отец Яков смутился и ответил уклончиво:

– Кто же не бывал в сей столице! Град Петров и окно в Европу. По малым моим делам бывал повсюду, а где не бывал – норовлю побывать.

А про себя подумал: "А смела, смела!"

Прогромыхал мост, и заговорили о сибирских реках, об Енисее и Оби, и о том, что река Лена в своем устье достигает ширины в несколько сотен верст, так что, собственно, и представить трудно: на таком пространстве в Европе умещается целое государство. Белов рассказывал про озеро Байкал, как в большие морозы на нем замерзают при всплеске волны, да так и остаются замерзшими громадами до оттепели. Говорили о рыбе кете, которая поднимается вверх по течению рек в таком несметном количестве, что вываливается на берега и служит пищей разному зверью, о Приамурье, где зима суровая, а летом растет виноград и где в кедровых лесах, увитых лианами, водятся тигры,– и вообще о чудесах и богатствах Сибири. Все это Белов видел, а Наташа и отец Яков постигали руссейшими своими сердцами и, постигая,– гордились, что вот она какая, Россия, шестая часть света! В разговорах забыли про малые свои дела и личные беспокойства. И совсем нечаянно, увлекшись, Наташа сказала:

– А вот у нас, на Оке...

Спохватилась и добавила, что это ей рассказывали, как однажды на Оке, под Рязанью, поймали мужики огромную белугу. Отец Яков и глазом не моргнул, только погладил бороду:

– Бывает на российских реках всякое, и однако, супротив сибирских они много помене.

Но в дальнейшем замолчал, а на ближайшей станции, попрощавшись, пересел в свой вагон.

–Портфельчик там у меня остался, а народ садится всякий. И дело к вечеру – подремать в пути не грешно. Прощенья просим!

В стороне остался Томск, миновали Красноярск, Канск, Нижнеудинск и к концу многодневного пути подъезжали к Иркутску. Совместное путешествие сближает, и Наташе казалось, что она давно и хорошо знает Ивана Денисовича. Он не только интересный человек, а и удивительно тактичный. Много раз имел повод задать ей какой-нибудь вопрос, на который ей было бы трудно ответить, пришлось бы выдумывать ответ,– и ни разу он этого не сделал. Спросил только, где она училась; она ответила, что была на курсах в Москве и Петербурге, и больше он не расспрашивал. А между тем именно такому человеку можно, по-видимому, во многом довериться.

За час до приезда он спросил:

– Вы что же, останетесь в Иркутске надолго?

Она помедлила с ответом, потом сказала:

– Я и сама не знаю, Иван Денисович, это не от меня зависит.

Открыться ему? Наташа вдруг почувствовала, что здесь, в огромном крае, под чужим именем, без верных друзей, с одним каким-то адресом в памяти (она не смела записать адреса), она одинока и беззащитна. А если адрес неверен, или этот человек уехал, или, еще хуже, арестован? И вдруг, от простой случайности, сибирские просторы сузятся до четырех стен камеры, заграница опять станет смешным мечтанием, и опять появится на стене календарь с зачеркнутыми цифрами! И чудо исчезнет и окажется сном!

Она повторила:

– Да, к сожалению, это зависит не совсем от меня. Сама не знаю, что со мной будет.

Он промолчал, не расспрашивал, но посмотрел с любопытством. Наташа продолжала:

– Мне бы нужно ехать дальше, совсем дальше!

– Да куда же дальше? Во Владивосток? Или прямо в Китай? Вы и так далеко заехали от Москвы.

– В Москве мне делать нечего. Мне и нельзя возвратиться в Москву. Можно вам открыть одну личную тайну?

Он очень серьезно и очень участливо ответил:

– Пожалуйста, если вам нужно и если доверяете.

– Я вам вполне доверяю. Мы с вами знакомы мало, но вы такой человек, что невольно доверишься. Дело в том, что у меня в Иркутске никаких родственников нет и сама я не та. То есть я вовсе не вдова, и зовут меня иначе, и вообще... Одним словом... Вы не слыхали про побег двенадцати каторжанок из московской тюрьмы?

– Я в политических делах слаб. Но что-то, кажется, читал. Это было нынешним летом?

– Да, в июле.

– Кажется, с помощью надзирательницы? Что-то довольно эффектное и очень удачное?

– Ну вот. Я, Иван Денисович, одна из них.

Белов посмотрел с еще большим любопытством.

– Так. На каторжанку вы не похожи. Вот какая история...

– Теперь мне нужно уехать за границу. Там меня не решились переправить, а здесь хотят попытаться через Китай. Но у меня еще нет даже заграничного паспорта.

Помолчали. Потом он рассмеялся:

– А зачем вы об этом рассказываете? Пожалуй, не следовало бы!

– Я и сама не знаю зачем. Просто мне захотелось вам довериться. Вы такой человек...

– Болтать я, конечно, не стану. А вот чем же вам помочь? Средства у вас имеются на поездку?

– Да, денег у меня достаточно, даже много. А мне нужно...

Что, собственно, ей нужно? Ей было нужно рассказать о себе этому пожилому, уверенному, внимательному и верному человеку – вот и все. А зачем нужно – она и сама не знала. Действительно, она поступила как девочка, взяла и покаялась! Все время одна со своими думами и опасениями, а тут еще этот поп... Что ждет в Иркутске – неизвестно, и рядом ничьей дружеской поддержки и помощи. Наташа смущенно молчала.

– В Китай, видите, проехать нетрудно, но каким путем? Вы как предполагали?

– Я ничего не предполагала. Я думала – просто с паспортом.

– Но ведь на границе есть же наблюдение. Может быть, вас узнают! Есть там своя полиция.

– Вот я этого и боюсь, хотя говорят, что здесь легче. У меня есть явка в Иркутске, может быть, мне устроят.

– Ну что ж, давай Бог. Вы, я вижу, смелая!

– Была смелая, а сейчас и сама не знаю.

– В случае чего, если не устроитесь, попытайтесь найти меня. Я пробуду в Иркутске неделю, затем в Верхнеудинск, а оттуда наша экспедиция двинется в Монголию. Вы запишите мой адрес.

– Я запомню, я ничего не записываю.

– Ну, запомните. И в случае чего... Надо вас как-нибудь вывозить.

– Вы правда мне поможете, Иван Денисович?

– Это уж не знаю, но ведь не пропадать же вам!

Подумавши, прибавил:

– Может быть, на Кяхту. Вы физически здоровы?

– То есть как? Я ничем не больна.

– Я насчет выносливости. Верхом умеете ездить?

– Да, я ведь жила в деревне.

– Ну, деревня – это не то. Так вот, в случае чего – наведайтесь. А пока – не очень откровенничайте. Вы и отцу Якову думаете исповедоваться?

Наташа ответила серьезно и озабоченно:

– Ему – нет. Но я боюсь, что он знает больше вашего. Во всяком случае, я его знаю, он хорош с моим отцом и знал меня еще девочкой.

Как ни был удивлен почтенный геолог признанием спутницы, но при этой новой неожиданности удивился еще больше:

– Вон как! Ну, знаете...

ГОРОДОК БОЛТЛИВЫЙ

В Иркутске первый снег, хотя еще тепло. На другой день по приезде Наташа отыскала нужных людей и была встречена не просто приветливо, а почтительно, как героиня и революционная знаменитость. Ее неприятно поразило, что об ее приезде знали многие и, очевидно, большой тайны из этого не делали. Конечно, Иркутск не Москва, полицейский аппарат действует здесь медленнее, но и город меньше, так что новый человек больше на виду.

Прежде всего пришлось позаботиться о теплой одежде; в краю суровых морозов и пушного зверя это не оказалось трудным. Зато о главном, о хорошем заграничном паспорте, ей прямо ответили:

– Да откуда же взять? Здесь у нас невозможно, нужно было раньше позаботиться! Попытайтесь как-нибудь так проехать, но нужно хорошо знать дорогу, а зимой трудно. Да почему же вы избрали такой сложный кружной путь, через Азию?

– Ничего я не избирала, за меня избрали другие. Было несколько арестов при переходе границы, связи порвались, а ехать под чужим именем обычным путем мне нельзя, меня легко узнают. Вот и придумали, что я поеду через Дальний Восток, где уж, конечно, никто меня не выследит, и что вы достанете мне хороший паспорт.

– Невозможно! У нас теперь совсем другие условия! На восточной границе надзор строгий, многие бегут с каторги и с поселения. А главное – зима, время неподходящее.

Наташа не на шутку рассердилась: выходит, что товарищи ее подвели и только сбыли с рук. Не оставаться же в Сибири и ждать здесь ареста! При здешней простоте революционных нравов через неделю весь город узнает о посещении его такой "важной особой"! Или ехать дальше по таким же адресам, от этапа к этапу, пока не окажешься в ловушке.

В хлопотах прошло дней пять, и дело не двинулось. Мало того, ее предупредили, что нужно быть осторожной и меньше показываться на людях; и относительно ночлега затруднительно. Жить в гостинице, конечно, нельзя, а частные квартиры тоже небезопасны. Это прежде было просто, а сейчас все переменилось. Главное – нельзя вполне доверяться людям.

Однажды встретила на улице своего попутчика, отца Якова, который сразу ее узнал, хотя она и прятала лицо в мех новой шубы.

– Вот Господь-то и привел встретиться. Каков город-то, прекрасный городок! И, однако, морозно-морозно!

На отце Якове была огромная, не первой молодости доха и высокая меховая шапка. Нос его был краснее обычного.

Наташа, поздоровавшись, хотела пройти, но отец Яков преградил ей дорогу и быстро и путано заговорил, опасливо оглядываясь по сторонам:

– И не велик город Иркутск, а все же – сибирская столица! Народец хорош, основательный, но и поговорить любит. И лишнего тоже немало говорят! Сейчас посетил редакцию местной газетки и наслушался там всякого. И знают все, и болтают про все: кто приехал, да зачем приехал, да кто куда собирается,– народец любопытствующий и болтливый. Осуждать не хочу, однако нехорошо!

– Про кого болтают, батюшка?

– Про разных людей, про всякого человека. Мне-то ничего, а иному, например, и неудобно. Иной, может, и не хотел бы. И не со зла болтают, а по крайнему легкомыслию, один другому по секрету, а тот следующему. Такой городок – провинция! А глядишь – что-нибудь неприятное и выйдет. Хотя дело, конечно, не мое. Ивана-то Денисыча, содорожника нашего, не видали?

– Нет. А он еще не уехал?

– Должен быть здесь, а точно знать не могу. И однако – прошу прощенья, что задержал. Приятно было встретиться! Городок, говорю, хороший, а заживаться в нем не для всякого интересно.

Низко поклонился, сняв и снова нахлобучив шапку, и заспешил, шаркая огромными кожаными ботами.

Наташа удивилась: "Зачем он рассказал про какую-то болтовню? О ком? Не обо мне же? Странный поп!"

Вечером пошла по адресу, который дал Белов. Застала его дома за укладкой чемоданов и каких-то вьюков. Он встретил очень приветливо.

– Ну, как ваши дела?

– Плохи, Иван Денисович. Потому и пришла к вам.

– Без этого не пришли бы?

– Мне по гостям ходить неудобно, вы знаете.

– Но все-таки – как же?

– Помогите мне.

– Я так и ожидал. Геройские подвиги – это одно, а деловые хлопоты другое. Значит, окончательно ничего не получается?

– Окончательно. То есть ничего определенного. А ждать я не могу.

– Понимаю. Тут, между прочим, ко мне забегал этот поп, отец Яков, и что-то болтал не очень связное насчет городских сплетен, что иной и под чужим именем не может скрыться и что таким людям лучше здесь и не жить. Я подумал – не про вас ли он говорит? Может быть, что-нибудь слышал, а прямо сказать не может.

– Он и мне то же говорил, я его встретила.

– Ну вот видите. Это он неспроста – поп хитрый. Болтается по редакциям, а там всякие слухи ловит. Лучше вам уехать.

– Я затем и пришла.

Подумавши, Белов спросил:

– А вы языки-то знаете?

– Только французский.

– Ну, хоть это. Как же я вас должен теперь звать?

– Зовите меня просто Наташей, конечно, не при других.

– Ну, Наташа, только условие: чтобы никто ничего не знал, особенно из ваших здешних друзей-заговорщиков! Обещаете?

– Конечно.

– Это – в ваших же интересах. Я о вас тут думал и соображал. Окончательно выясним по пути; может быть, до Кяхты выдадим вас за иностранную туристку, там увидим. Но вам нужно хорошо экипироваться, путь трудный; это стоит недешево.

– У меня денег хватит. Значит, вы меня берете с собой?

– Да ведь куда же я вас дену иначе? Приходится. Выедем завтра, пробудем неделю в Верхнеудинске и – в окончательный путь.

– Куда?

– Как куда? В застенный Китай, через Гоби,– а там, куда хотите.

– Как же я проеду?

– Проедете просто, с экспедицией. Вам об этом думать не придется и беспокоиться нечего. Только – полнейшая тайна, чтобы и об отъезде вашем никто не знал! Решено?

– Я вам так благодарна!

– За это вы мне потом все о себе расскажете.

– Хоть сейчас!

– Нет, потом. Ну – давайте руку. А теперь поговорим серьезно о делах хозяйственных.

Минут за десять до отхода поезда по станции металась грузная фигура в допотопной дохе и боярской меховой шапке; пробежала всю платформу, стараясь заглянуть в окна вагонов. Но окна внизу были покрыты морозным узором, и фигура напрасно подпрыгивала, распахивая полы шубы. Наконец не без труда, едва не потеряв глубокую кожаную калошу на обледенелой ступени, отец Яков проник в вагон второго класса.

– А успел все-таки, успел! Думал – уж и не найду, а успел. Почтенному ученому пожать руку на дальний путь и пожелать удачи в достижениях.

– Спасибо, батюшка. А вы что же, остаетесь? Или на Байкал?

– Побываю, побываю, если Господь доведет, но сейчас неспособно; а попросту сказать – малоденежно. Вот на вас же заработаю, тогда и прокачусь.

– Как это, на мне заработаете?

– Опишу счастливую встречу для газеток. Публика-то интересуется экспедицией, а мы, газетчики, пользуемся. Дурного не напишу, а приятным знакомством похвастаюсь и кое-что из разговоров, если не воспретите.

– Сделайте одолжение, батюшка, мы из поездки секрета не делаем.

Второй звонок. Отец Яков еще раз жмет руку геолога и растерянно оглядывается.

– То ли показалось, то ли и вправду видел издали нашу прошедшую спутницу. Думал и ей откланяться.

– Разве? Не знаю, не заметил.

– Значит, ошибся!

Еще есть минут пять времени. Тяжелая доха бежит бочком через соседний вагон. У окна – фигура женщины, закутанной в серый мех.

– Боюсь обознаться, а кажется, и не ошибся?

Наташа недовольно повертывается.

– Ах, это вы, батюшка? Тоже едете?

– Ехать не еду, а вот провожал бывшего содорожника в дальний ученый путь да и вас увидел случайно. Пожелаю и вам желаемых достижений и приятного путешествия.

Наташа протягивает руку:

– До свиданья, батюшка!

– Уж где же до свиданья, правильнее сказать – прощай, надоедливый поп Яков! И, однако, хотел при последнем моменте знакомства нескромно вопросить, изволили ли в свое время получить баночку вишневого варенья?

– Какую баночку?

– Малая баночка, вишня без косточки, ваша любимая! А привез ее единожды из города Рязани запрещенный поп Яков Кампинский от страждущего родителя.

– Я не понимаю, батюшка.

– А понимать сейчас и не нужно, потом поймете. От страждущего родителя Сергея Павловича – родной дочери в мрачную темницу. Тому назад месяца четыре. Однако лишь к слову напомнил, чтобы знали, что встречный поп – не враг, а истинный друг. И затем – прошу принять прощенье!

Наташа растерянно опять подала руку.

Послышался третий звонок. Отец Яков совсем заторопился, подобрал полы и уже на ходу крикнул:

– Анюте-то, Анюте кланяйтесь; ежели встретите где! Покойного друга дочь, знавал дитятею!

Неуклюже вывалился на площадку вагона и сошел почти на ходу, шаркая калошами по холодному камню.

Вагоны прошли мимо него, но в окна ничего видно не было. Отец Яков постоял, пропустил весь состав поезда, запахнулся потеплее и побрел к выходу.

"А успел, успел. Конечно – не сдержался поп, выдал себя с головой! И все-таки – будет приятно узнать страждущему родителю, если еще доведется с ним свидеться. А по совести сказать – случайность прередкостная! Лю-бо-пытно!"