Текст книги "Не унесу я радости земной..."

Автор книги: Михаил Чванов

Целые циклы стихов: «Север», «Восточные рисунки», «Весна», «Песни о Маугли»… Маугли. Этот образ был ему особенно дорог. Он сопутствовал ему всю жизнь. Мне удалось найти наброски его еще детской поэмы о Маугли. Мысли о Маугли, стихи, посвященные ему, можно встретить в записных книжках Генриха Фридриховича последних лет его жизни…

Во время одной из наших встреч Афанасий Иванович Демчук говорил:

– Я считал, что он никогда не был в Средней Азии, разве что проездом. Сам-то я ее отлично знаю. Хам начинал работать. Но когда прочел цикл его стихов о Самарканде… Такое знание Востока, его истории, обычаев, природы. Словно он там и родился.

Сам же Генрих Фридрихович так определял свое поэтическое творчество:

 
«Мне поздно подражать кому-нибудь. Ведь
                                           вечер рядом.
И все мои слова – хоть бедны, но мои».
 

Мы уже привыкли к тому, что «Г. Ф. Лунгерсгаузен известен своими исследованиями в самых равных областях геологии. В каждую из геологических отраслей он внес значительный вклад, во многом содействовал их развитию». Но все же особое внимание Генрих Фридрихович Лунгерсгаузен уделял вопросам геоморфологии (науке об образовании и развитии современного рельефа Земли) и палеогеоморфологии (науке, изучающей рельеф земной поверхности минувших геологических эпох). В геоморфологии и палеогеоморфологии он видел не только сегодняшний, но и завтрашний день геологической науки.

Вопросам геоморфологии и палеогеоморфологии были посвящены еще его первые работы – в 1930–1933 годах. Особенно же много он уделял внимания этим наукам о Земле, работая на Южном Урале, в Башкирии. Только в Уфе, в фондах геологоуправления, хранятся несколько его фундаментальных работ по этим вопросам, таких, как «Геоморфология Башкирского Приуралья», «Материалы по палеогеографии западного склона Южного Урала», «Краткий геоморфологический очерк западного склона Южного Урала» и многие другие. Он – один из авторов-составителей геоморфологической карты Урала.

И совсем не случайно, что I Всесоюзное геоморфологическое совещание, одним из инициаторов которого как заместитель председателя Геоморфологической} комиссии Отделения наук о Земле Академии наук СССР он был (председатель – академик И. П. Герасимов), состоялось в Уфе – зимой 1967 года. Как свидетельствуют документы, совещание «продемонстрировало важное научно-теоретическое и практическое значение палеогеоморфологических исследований, ведущихся в нашей стране, их большой рост и правомерность выделения палеогеоморфологии в качестве самостоятельной науки среди комплекса наук о Земле. Уфимское совещание по существу констатировало оформление этой науки и наметило конкретные меры по дальнейшему развитию палеогеоморфологических исследований в СССР».

И немалая заслуга Генриха Фридриховича как одного из пионеров палеогеоморфологических исследований на Южном Урале, что в Башкирии в послевоенные годы вырос целый отряд ученых-палеогеоморфологов. Это отметило и совещание:

«Учитывая наличие квалифицированной группы специалистов и большую перспективу палеогеоморфологических исследований на Южном Урале – Первое Всесоюзное совещание просит Министерство геологии СССР одной из основных задач (специализаций) Института геологии в Уфе считать палеогеоморфологию. Просить Министерство геологии СССР создать в этом институте специальный отдел палеогеоморфологии для исследований в области поисков нефти, газа и россыпей».

Но Генриха Фридриховича не было на этом совещании. Более пятисот геологов, приехавших в Уфу, вставанием почтили его память. Еще в ик)ле 1966 года в Москве, за месяц до своей трагической гибели, он писал доклад для этого совещания. Он волновался– это была не просто очередная встреча с Уфой, где жил единственный теперь его родственник – сестра (брат погиб еще в 1941 – в ополчении под Москвой), а встреча с молодостью.

Смерть подкараулила его в глухой тайге в далекой Эвенкии. Лопнул воспаленный аппендикс, и ни один вертолет, из-за непогоды, не мог подняться в воздух. Он был главным геологом Всесоюзного аэрогеологического треста, в его подчинении были десятки геологических партий в самых разных уголках планеты, в каждой из которых были самолеты и вертолеты, а он, беспомощный, умирал в тайге.

Говорят, что незадолго до этого он полюбил – горячо, как мальчишка, и печально. Светло и мучительно: она была вдвое моложе его.

Не знаю, в какой степени все это правда, но я нашел стихи, написанные Генрихом Фридриховичем 8 августа 1966 года, то есть всего за две недели до его смерти:

 
Петляет след оленя
По мокрому песку,
Петляет след оленя,
И я за ним иду.
 
 
Идет за мной собака
По следу, как и я,
Идет за мной собака,
Чтоб сторожить меня.
 
 
Замечу я, возможно,
Крутой олений рог,
Но с плеч ружья не сброшу,
Чтоб выстрелить в него.
 
 
Поймет меня собака,
Не спросит: почему? —
Поймет, как друг, собака
И промолчит, как друг.
 
 
Подумает: хозяин
Тоскует двадцать дней,
Подумает: я знаю
Хоть он молчит при ней.
 
 
Но только ведь оленей
Не бьет напрасно он,
Напрасно гнет колени
Перед чужим костром.
 
 
Напрасно в ночь глухую
На черной шивере
Он плачет и целует
Чужой, чужой портрет.
 
 
Недобро, ох, недобро,
Любимое лицо,
Упрямой складкой собран
Капризный юный рот…
 
 
Не скажет все собака,
Хоть все могла б сказать,
Опустит хвост собака
И отведет глаза.
 
 
И, может, только ночью
Она придет к костру,
Полярной белой ночью
Моих коснется рук…
 
 
Петляет след оленя,
Петляет на песке,
Петляет след оленя —
Пустой, забытый след.
 

Постойте: а может, та плачущая девушка в грохочущем по заболоченной тайге вездеходе, держащая его воспаленную голову на своих коленях, а потом горько рыдающая под окнами поселковой больницы, – и была его светлая и печальная песня?

Операцию делали в поселке Тура Эвенкийского национального округа. Но было уже поздно, весь организм уже давно был отравлен. Но Генрих Фридрихович прожил после операция еще шесть суток.

Странная штука: как вы помните, он родился в 1910 году 20 августа. То ли это рок, то ли горькая усмешка судьбы, только умер он тоже 20 августа – 20 августа 1966 года.

Потом говорили, что он предчувствовал свою смерть. Может быть, не знаю. Только в стихотворении «Завет себе», написанном весной 1966 года, я неожиданно нашел такие строчки:

 
«Пляши! Ведь жить еще тебе,
Быть может, целый год —
Три сотни с лишним полных дней,
Одетых в жар и в лед».
 

В его полевой сумке нашли конверт, склеенный из куска контурной карты СССР с пометкой «Вскрыть после моей смерти». В завещания была такая строка: «Хочу, чтобы на моей могиле лежал геологический молоток».

Просьбу его исполнили. На глыбе дикого камня, что лежит на его могиле, выбит верный спутник всей его жизни – геологический молоток.

* * *

Жизнь и смерть человека, их границы. Может, этим и определяется сущность человека: живет или не живет он после своей смерти?

Прошло двенадцать лет со дня гибели Генриха Фридриховича Лунгерсгаузена. Но он жив. С его полевой сумкой в Уфе бегает в школу сын Елены Павловны Горбуновой. Придет время, и он всерьез задумается над портретом над своей кроватью. На днях Феодосий Феодосьевич Чебаевский показал мне новые, разысканные им рисунки Генриха Фридриховича. По его книгам и пособиям ведут геологическое и геоморфологическое картирование – с применением аэрофотосъемки – во многих уголках планеты. А в последние годы для нужд геологии и геоморфологии, о чем он очень мечтал, ведутся съемки из космоса: лицом к лицу лица планеты, а тем более гигантских планетарных разломов, в закономерности с которыми прячутся месторождения природных ископаемых, не увидать.

В позапрошлом году на Чукотке мне и парням из Девятой аэрогеологической экспедиции, случайно встретившимся в полярной тундре, было достаточно почувствовать себя очень близкими, вспомни кто-то из нас его имя у нежаркого тундрового костра, и он словно вместе с нами грел руки у тихого пламени.

А годом раньше он спас меня в охотской тайге. Вертолет, забросивший меня на кочевье эвенов-оленеводов в верховья реки Охоты и обещавший забрать через неделю, на обратном пути, попав в заряд пурги, врезался в гору у перевала Рыжего. В ожидании его высмотрев в небо все глаза, я случайно услышал об этом по транзистору оленеводов, настроив его на диспетчерскую ближайшего к нам (триста пятьдесят километров) Охотского аэропорта. Прошло уже больше полмесяца, как мой спутник ушел вниз по замерзающей Охоте, – надеяться на вертолет после той печальной вести было бессмысленно, я не мог с ним пойти из-за больной ноги, входила в силу суровая якутская зима, у меня не было зимней одежды, а оленеводы сами пока перебивались в резиновых броднях: неделю назад, когда стукнули первые морозы, мы обнаружили, что медведь раскатал зимний лабаз с одеждой, к тому же потеряйся вышедший еще полмесяца назад с таежной базы Черпулай караван с продовольствием. Больше всего меня волновало, что обо мне ничего не знают дома. Уже начались вертолетные галлюцинации, я слышал гул вертолета даже по ночам. А причиной тому была скромная и единственная надежда: в свое время один из оленеводов сказал, что за снежным и непроходимым сейчас перевалом, на реке Делькю-Охотской, якобы, стоят геологи, которые «делают карту с воздуха». По крайней мере, летом стояли.

Геологи, которые «делают карту с воздуха»? Это может быть одна из партий. Там, конечно же, помнят Генриха Фридриховича. И я отправил со своим уходящим вниз по Охоте спутником записку, чтобы он, когда рано или поздно будет в Охотске, передал ее по рации на базу, если она существует, этой партии на Делькю-Охотской.

Подходила середина октября, я уже потерял всякую надежду на то, что скоро выберусь оттуда, если и были геологи на Делькю-Охотской, то они уже, скорее всего, кончили полевой сезон: существует приказ министра геологии о крайнем сроке окончания полевых работ – 15 октября, как вдруг 12 октября над нашей долиной появился вертолет.

Взметая снежную пыль, он сел на бичевник недалеко от моей палатки. Не веря своим глазам, спотыкаясь и падая, я бежал к нему.

– Возьмите меня, а!? Ребята! – умолял я.

Они – трое – стояли и улыбались.

– Ребята, возьмите меня!

А они молчали и улыбались.

– Да что вы смеетесь… – обиделся я. – Черт с вами!

– Не обижайся, – наконец сказал командир. – Не обижайся, парень. Работа у нас такая. Неделю назад мы подбирали геологов на Куйдусуне, так они плакали.

– Откуда вы?

– Из Второй экспедиции Всесоюзного аэро-геологического треста. Получили по рации вашу записку и последним рейсом – до весны уходим из этого района, – поставив дополнительные баки с горючим, пошли искать вас.

И говоря слова благодарности начальнику Четвертой партии Второй экспедиции Всесоюзного аэрогеологического треста Сергею Ивановичу Горохову, главному геологу Александру Митрофановичу Зеленину, радисту Славе Курагину, замечательным пилотам, ставшим моими большими друзьями: Александру Андреевичу Грибенику, Славе Суетину, Саше Маслалеву, я в первую очередь низко кланяюсь Генриху Фридриховичу Лунгерсгаузену. Они делали все это ради его светлой памяти.

_{* * *}

_{Михаил Андреевич Чванов}

_{Не унесу я радости земной…}

_{Редактор Г. Зайцев}

_{Художественный редактор В. Ковалев}

_{Технический редактор Г. Зигангирова}

_{Корректоры Л. Семенова, Н. Кудрявцева}

_{ИБ № 732}

_{Сдано в набор 4|IV 1978 г. Подписано к печати 13|VII 1978 г. Формат бумаги 70х90-1/32. Бумага тип. № 3. Условн. печ. л. 7,6. Учет. изд. л. 7,6. Тираж 15000. П00149. Заказ № 134. Цена 45 коп.}

_{Башкирское книжное издательство, Уфа-25, ул. Советская, 18. Уфимский полиграфкомбинат Управления по делам издательств, полиграфии и книжной торговли Совета Министров}

_{БАССР. Уфа-1, проспект Октября, 2.}