Текст книги "Том 2. Роковые яйца. 1924-1925"
Автор книги: Михаил Булгаков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 20 страниц)
Три копейки
Старший стрелочник станции Орехово явился получать свое жалованье.
Плательщик щелкнул на счетах и сказал ему так:
– Жалованье: вам причитается – 25 р. 80 к. (щелк!). Кредит в ТПО с вас 12 р. 50 к. (щелк!). «Гудок» – 65 коп. (щелк). Кредит Москвошвей – 12 р. 50 к. На школу – 12 коп.
Итого вам причитается на руки… (щелк! щелк!) Т-р-и к-о-п-е-й-к-и. По-лу-чи-те.
Стрелочник покачнулся, но не упал, потому что сзади него вырос хвост.
– Вам чего? – спросил стрелочник, поворачиваясь.
– Я – МОПР, – сказал первый.
– Я – друг детей, – сказал второй.
– Я – касса взаимопомощи, – третий.
– Я – профсоюз, – четвертый.
– Я – Доброхим, – пятый.
– Я – Доброфлот, – шестой.
– Тэк-с, – сказал стрелочник. – Вот, братцы, три копейки, берите и делите, как хотите. И тут он увидал еще одного.
– Чего? – спросил стрелочник коротко.
– На знамя, – ответил коротко спрошенный. Стрелочник снял одежу и сказал:
– Только сами сшейте, а сапоги – жене.
И еще один был.
– На бюст! – сказал еще один.
Голый стрелочник немного подумал, потом сказал:
– Берите, братцы, вместо бюста меня. Поставите на подоконник.
– Нельзя, – ответили ему, – вы – непохожий…
– Ну, тогда как хотите, – ответил стрелочник и вышел.
– Куда ты идешь голый? – спросили его.
– К скорому поезду, – ответил стрелочник.
– Куды ж поедешь в таком виде?
– Никуды я не поеду, – ответил стрелочник, – посижу до следующего месяца. Авось начнут вычитать по-человечески. Как указано в законе.
Ре-ка-ка
На станции Тюшки Юго-западных дорог в глухой и ненастный вечер 14 октября 1923 года произошло происшествие. Шел мимо Тюшек поезд № 7, и машинист высунулся, чтобы ухватить обруч с путевой. Но ввиду того, что в Тюшках, конечно, тьма полная, машинист ухватил вместо обруча самого помощника начальника станции Тюшки гражданина Пугача и разорвал собственную его гр. Пугача тужурку вдребезги.
Когда гр. Пугач прибыл к домашнему очагу, жена ему сказала так:
– Спасибо, что хоть штаны в целости принес. Служака!
Прошло много месяцев, в течение которых Пугач тосковал по своей тужурке.
Однажды весною 1924 г. неизвестный, с которым Пугач поделился своим горем, сказал ему:
– Чудак ты! Ты слышал, что такое РЕ-КА-КА?
– Нет, – чистосердечно признался Пугач.
– У-у, у-у! Это, брат, – штука изумительная. Для разбора всяких дел существует. Ты двинь туда жалобу. Так, мол, и так: при исполнении служебных обязанностей… Проходящего поезда № такой-то машинист вместо обруча пронзил меня, и вот, мол, пожалте десять целковых за тужурку.
– Неужели дадут? – усомнился Пугач.
– Вот чудак. Обязательно дадут. Нет такого закона, чтобы тужурки рвать. А то сегодня он тебе тужурку, а завтра ухо или руку оборвет. Так нельзя ездить.
– Понятное дело – это свинство, а не езда, – согласился Пугач.
Подзудил Пугача собеседник настолько, что тот написал жалобу. И ровно 8 месяцев спустя после происшествия получился на свет замечательный акт из Ре-Ка-Ка:
«1924 года, мая 8 дня мы, нижеподписавшиеся, составили настоящий акт в том, что Председатель РКК гр. Маркевич сделал обследование во ст. Тюшки по случаю ДСП гр. Пугача от 14 октября прошлого года. Установили, что гр. Пугач к поезду № 7 подавал разрешение на обруче, но ввиду темноты помощник машиниста не пронзил руки в центр обруча, пустил руку мимо и ударь его в грудь и упал на землю.
В данное время в конторе ВС обручи имеются в количестве пять штук.
Подписи. Председатель РКК Маркевич. ДС (подпись неразборчива). ДСП Пугач».
Когда Пугач пришел домой, жена спросила:
– Поздравляю тебя, Пугач, с получением десяти целковых.
Пугач ответил:
– Отстань ты от меня! Никаких десять целковых не дали, а дали акт.
– Ну, что же в акте?
– Ничего я не понял, что в акте, – ответил Пугач, – и вообще отцепись от меня.
С тех пор Пугачу проходу не было. Все поздравляли с получением, так что он в конце концов стал злиться.
Корреспондент сочинил по этому поводу блестящие стихи:
Коль скоро речь об обручах идет,
То дело ДСП решенья подождет.
Пока он не найдет по несчастью друзей
От количества всех пяти штук обручей
А вот порвал ли ДСП тужурку иль не рвал,
Об этом акт ни слова не сказал!
Разберется об этом деле ДОРПК,
Не подумали об этом ни ДС, ни председатель РКК.
«Гудок» 5 сентября 1924 г.
Египетская мумия
Рассказ Члена Профсоюза
Приехали мы в Ленинград, в командировку, с председателем нашего месткома.
Когда отбегались по всем делишкам, мне и говорит председатель:
– Знаешь что, Вася? Пойдем в Народный дом.
– А что, – спрашиваю, – я там забыл?
– Чудак ты, – отвечает мне наш председатель месткома, – в Народном доме ты получишь здоровые развлечения и отдохнешь, согласно 98-й статье Кодекса Труда (председатель наизусть знает все статьи, так что его даже считают чудом природы).
Ладно. Мы пошли. Заплатили деньги, как полагается, и начали применять 98-ю статью. Первым долгом, мы прибегли к колесу смерти. Обыкновенное громадное колесо и посередине палка. Причем колесо от неизвестной причины начинает вертеться с неимоверной скоростью, сбрасывая с себя ко всем чертям каждого члена союза, который на него сядет. Очень смешная штука, в зависимости от того, как вылетишь. Я выскочил чрезвычайно комично через какую-то барышню, разорвав штаны. А председатель оригинально вывихнул себе ногу и сломал одному гражданину палку красного дерева, со страшным криком ужаса. Причем он летел, и все падали на землю, так как наш председатель месткома человек с громадным весом. Одним словом, когда он упал, я думал, что придется выбирать нового председателя. Но председатель встал бодрый, как статуя свободы, и, наоборот, кашлял кровью тот гражданин с погибшей палкой.
Затем мы отправились в заколдованную комнату, в которой вращаются потолок и стены. Здесь из меня выскочили бутылки пива «Новая Бавария», выпитые с председателем в буфете. В жизни моей не рвало меня так, как в этой проклятой комнате, председатель же перенес.
Но когда мы вышли, я сказал ему:
– Друг, отказываюсь от твоей статьи. Будь они прокляты, эти развлечения № 98!
А он сказал:
– Раз мы уже пришли и заплатили, ты должен еще видеть знаменитую египетскую мумию.
И мы пришли в помещение. Появился в голубом свете молодой человек и заявил:
– Сейчас, граждане, вы увидите феномен неслыханного качества – подлинную египетскую мумию, привезенную 2500 лет назад. Эта мумия прорицает прошлое, настоящее и будущее, причем отвечает на вопросы и дает советы в трудных случаях жизни и, секретно, беременным.
Все ахнули от восторга и ужаса, и, действительно, вообразите, появилась мумия в виде женской головы, а кругом египетские письмена. Я замер от удивления при виде того, что мумия совершенно молодая, как не может быть человек, не только 2500 лет, но и даже в 100 лет.
Молодой человек вежливо пригласил:
– Задавайте вопросы. Попроще.
И тут председатель вышел и спросил:
– А на каком же языке задавать? Я египетского языка не знаю.
Молодой человек, не смущаясь, отвечает:
– Спрашивайте по-русски.
Председатель откашлялся и задал вопрос:
– А скажи, дорогая мумия, что ты делала до февральского переворота?
И тут мумия побледнела и сказала:
– Я училась на курсах.
– Тэк-с. А скажи, дорогая мумия, была ты под судом при советской власти и, если не была, то почему?
Мумия заморгала глазами и молчит.
Молодой человек кричит:
– Что ж вы, гражданин, за 15 копеек мучаете мумию?
А председатель начал крыть беглым:
– А, милая мумия, твое отношение к воинской повинности?
Мумия заплакала. Говорит:
– Я была сестрой милосердия.
– А что б ты сделала, если б ты увидела коммунистов в церкви? А кто такой тов. Стучка? А где теперь живет Карл Маркс?
Молодой человек видит, что мумия засыпалась, сам кричит по поводу Маркса:
– Он умер!
А председатель рявкнул:
– Нет! Он живет в сердцах пролетариата.
И тут свет потух, и мумия с рыданиями исчезла в преисподней, а публика крикнула председателю:
– Ура! Спасибо за проверку фальшивой мумии.
И хотела его качать. Но председатель уклонился от почетного качанья, и мы выехали из Народного дома, причем за нами шла толпа пролетариев с криками.
Игра природы
А у нас есть железнодорожник с фамилией Врангель…
Из письма рабкора
Дверь, ведущую в местком станции М., отворил рослый человек с усами, завинченными в штопор. Военная выправка выпирала из человека.
Предместком, сидящий за столом, окинул вошедшего взором и подумал: «Экий бравый»…
– А вам чего, товарищ? – спросил он.
– В союз желаю записаться, – ответил визитер.
– Тэк-с… А вы где работаете?
– Да я только что приехал, – пояснил гость, – весовщиком сюды назначили.
– Тэк-с. Ваша как фамилия, товарищ?
Лицо гостя немного потемнело.
– Да фамилия, конечно… – заговорил он, – фамилия у меня… Врангель.
Наступило молчание. Предместком уставился на посетителя, о чем-то подумал и вдруг машинально ощупал документы в левом кармане пиджака.
– А имя и, извините, отчество? – спросил странным голосом.
Вошедший горько и глубоко вздохнул и вымолвил:
– Да, имя… ну, что имя, ну, Петр Николаевич.
Предместком привстал с кресла, потом сел, потом опять привстал, глянул в окно, с окна на портрет Троцкого, с Троцкого на Врангеля, с Врангеля на дверной ключ, с ключа косо на телефон. Потом вытер пот и спросил сипло:
– А скудова же вы приехали?
Пришелец вздохнул так густо, что в предместкоме шевельнулись волосы, и молвил:
– Да вы не думайте… Ну, из Крыма…
Словно пружина развернулась в предместкоме.
Он вскочил из-за стола и мгновенно исчез.
– Так я и знал! – кисло сказал гость и тяжко сел на стул.
Со звоном хлопнул ключ в дверях. Предместком, с глазами, сияющими как звезды, летел через зал 3-го класса, потом через 1-й класс и прямо к заветной двери. На лице у предместкома играли краски. По дороге он вертел руками и глазами, наткнулся на кого-то в форменной куртке и ему взвыл шепотом:
– Беги, беги в месткоме дверь покарауль! Чтоб не убег!..
– Кто?!
– Врангель!..
– Сдурел!
Предместком ухватил носильщика за фартук и прошипел:
– Беги скорей, дверь покарауль!..
– Которую?!
– Дурында… Награду получишь!..
Носильщик выпучил глаза и стрельнул куда-то вбок… За ним – второй.
Через три минуты у двери месткома бушевала густая толпа. В толпу клином врезался предместком, потный и бледный, а за ним двое в фуражках с красным верхом и синеватыми околышами. Они бодро пробирались в толпе, и первый звонко покрикивал:
– Ничего интересного, граждане! Попрошу вас очистить помещение!.. Вам куда? В Киев? Второй звонок был. Попрошу очистить…
– Кого поймали, родные?
– Кого надо, того и поймали, попрошу пропустить…
– Деникина словил месткомщик!..
– Дурында, это Савинков убег… А его залопали у нас!
– Я обнаружил его по усам, – бормотал предместком человеку в фуражке, – глянул… Думаю, батюшки – он!
Двери открылись, толпа полезла друг на друга, и в щели мелькнул пришелец…
Глянув на входящих, он горько вздохнул, кисло ухмыльнулся и уронил шапку.
– Двери закрыть!.. Ваша фамилия?
– Да Врангель же… да я ж говорю…
– Ага!
Форменные фуражки мгновенно овладели телефоном.
Через пять минут перед дверьми было чисто от публики и по очистившемуся пространству проследовал кортеж из семи фуражек. В середине шел, возведя глаза к небу, пришелец и бормотал:
– Вот, Твоя воля… замучился… В Херсоне водили… в Киеве водили… Вот горе-то… В Совнарком подам, пусть хоть какое хочут название дадут…
– Я обнаружил, – бормотал предместком в хвосте, – батюшки, думаю, усы! Ну, у нас это, разумеется, быстро, по-военному: р-раз – и на ключ. Усы – самое главное…
* * *
Ровно через три дня дверь в тот же местком открылась и вошел тот же бравый. Физиономия у него была мрачная.
Предместком встал и вытаращил глаза.
– Э… вы?
– Я, – мрачно ответил вошедший и затем молча ткнул бумагу.
Предместком прочитал ее, покраснел и заявил:
– Кто ж его знал… – забормотал он… – гм… да, игра природы… Главное, усы у вас, и Петр Николаевич…
Вошедший мрачно молчал…
– Ну что ж… Стало быть, препятствий не встречается… Да… Зачислим… Да, вот, усы сбили меня…
Вошедший злобно молчал.
* * *
Еще через неделю подвыпивший весовщик Карасев подошел к мрачному Врангелю с целью пошутить.
– Здравия желаю, ваше превосходительство, – заговорил он, взяв под козырек и подмигнув окружающим, – ну, как изволите поживать? Каково показалось вам при власти Советов и вообще у нас в Ресефесере?
– Отойди от меня, – мрачно сказал Врангель.
– Сердитый вы, господин генерал, – продолжал Карасев, – у-у, сердитый. Боюсь, как бы ты меня не расстрелял. У него это просто, взял пролетария…
Врангель размахнулся и ударил Карасева в зубы так, что с того соскочила фуражка.
Кругом засмеялись.
– Что ж ты бьешься, гадюка перекопская? – сказал дрожащим голосом Карасев. – Я шутю, а ты…
Врангель вытащил из кармана бумагу и ткнул ее в нос Карасеву. Бумагу облепили и начали читать:
«…Ввиду того, что никакого мне проходу нету в жизни, просю мне роковую фамилию сменить на многоуважаемую фамилию по матери – Иванов…»
Сбоку было написано химическим карандашом «удовлетворить».
– Свинья ты… – заныл Карасев. – Что ж ты мне ударил?
– А ты не дражни, – неожиданно сказали в толпе. – Иванов, с тебя магарыч!
Увертюра Шопена
Неприятный рассказ (по материалам рабкора)
– Какой негодяй распустил слух, что наш клуб никуда не годится? – воскликнул завклубом.
– Это враги наши говорят, – ответил член правления Колотушкин.
– Свиньи, свиньи, – качая головой, заметил заведующий, – вот-с, не угодно ли: приход от платных спектаклей – 248 р. 89 к., а расход – 140 р. 89 к. В остатке, стало быть, 109 рубликов чистейшей пользы. И не будь я заведующий, если я их не употреблю…
Тут дверь открылась и вошел заведующий передвижным театром.
– Драсте, – сказал он. – братцы, сел я в лужу. Нету у меня денег. Пропал я! Застрелюсь я!..
– Не делай этого, – ужаснулся заведующий, – твоя жизнь нужна родине. Сколько тебе нужно?
– 10 рублей, или я отравлюсь цианистым калием.
– На, – сказал великодушный заведующий, – только не губи свою душу. И пиши расписку.
Завтеатром сел и написал:
«Прошу 10 рублей до следующего моего приезда в Себеж».
А заведующий написал: «Выдать».
– Вы спасли мне жизнь! – воскликнул театральщик и исчез.
Засим пришел гражданин Балаболин и спросил:
– Веревку от занавеса не дадите ли мне, друзья, на полчасика?
– Зачем? – изумились клубные.
– Повешусь. Имею долг чести, а платить нечем,
– Пиши!
Балаболин написал: «Прошу на два дня»…
Получил резолюцию Колотушкина и пять рублей и исчез.
Пришел Пидорин и написал: «До получения жалования»…
Получил 30 рублей и исчез.
Пришел Елистратов с запиской от Пидорина, написал: «В счет жалования»…
И, получив 20 рублей, исчез.
Затем пришел фортепьянный настройщик и сказал:
– На вашем фортепьяне, вероятно, ногами играли или жезлами путевыми. Как стерва дребезжит.
– Что ты говоришь? – ужаснулись клубники. – Чини его скорей!
– 55 рублей будет стоить, – сказал мастер.
Написали смету, а в конце приписали:
«По окончании ремонта заставить настройщика сыграть увертюру Шопена и на дорогу выпить добрую чарку».
Не успел фортепьянщик доиграть Шопена и допить чарку, как открылась дверь и ввалилось сразу несколько:
– Нету, нету больше, – закричал заведующий и замахал рукой, – чисто!
– Нам и не надо, – гробовым голосом ответили ввалившиеся и добавили: – Мы ревизионная комиссия. Наступило молчание.
– Это что? – спросила комиссия.
– Расписки, – ответил зав и заплакал.
– А это кто?
– Фортепьянщик, – рыдая, ответил зав.
– Что ж он делает?
– Увертюру играет, – всхлипнул зав.
– Довольно, – сказала комиссия, – увертюра кончена, и начинается опера.
– К-какая? – пискнул зав.
– «Клубные безобразники», – ответила комиссия. – Слова Моссельпрома, музыка Корнеева и Горшанина.
И при громких рыданиях клубных села писать акт.
Эм.
«Гудок», 17 сентября 1924 г.
Колыбель начальника станции
Спи, младенец мой прекрасный,
Баюшки-баю…
Тихо светит месяц ясный
В колыбель твою.
Лермонтов
Спи, мой мальчик,
Спи, мой чиж,
Мать уехала в Париж…
Из соч. Саши Черного
– Объявляю общее собрание рабочих и служащих ст. Шелухово Каз. дороги открытым! – радостно объявил председатель собрания, оглядывая зал, наполненный преимущественно рабочими службы пути, – на повестке дня у нас стоит доклад о неделе войны 1914 года. Слово предоставляется тов. Де-Эсу. Пожалуйте, тов. Де-Эс!
Но тов. Де-Эс не пожаловал.
– А где ж он? – спросил председатель.
– Он дома, – ответил чей-то голос.
– Надо послать за ним…
– Послать обязательно, – загудел зал. – Он интересный человек – про войну расскажет – заслушаешься!
Посланный вернулся без товарища Де-Эса, но зато с письмом.
Председатель торжественно развернул его и прочитал:
– «В ответ на приглашение ваше от такого-то числа сообщаю, что явиться на собрание не могу.
Основание: лег спать»..
Председатель застыл с письмом в руке, а в зале кто-то заметил:
– Фициально ответил!
– Спокойной ночи!
– Какая же ночь, когда сейчас 5 часов дня? Председатель подумал, посмотрел в потолок, потом на свои сапоги, потом куда-то в окно и объявил печально:
– Объявляю заседание закрытым.
А в зале добавили:
– Колыбель начальника станции есть могила общего собрания.
И тихо разошлись по домам. Аминь!
Не свыше
На станции Бирюлево Ряз. – Ур. Ж. Д. рабочие постановили не допускать торговлю вином и пивом в кооперативе, в котором наблюдается кризис продуктов первой необходимости.
Рабкор
– Не хочу!
– Да ты глянь, какая рябиновая. Крепость не свыше, выпьешь новинку, закусишь, не будешь знать, где ты – на станции или в раю!
– Да не хочу я. Не желаю. (Пауза.)
– Масло есть?
– Нету. Кризис.
– Тогда вот что… Сахарного песку отвесь.
– На следующей неделе будет…
– Крупчатка есть?
– Послезавтра получим.
– Так что же у вас, чертей, есть?
– Ты поосторожней. Тут тебе кооператив. Чертей нету. А, вот, транспорт вин получили. Такие вина, что ахнешь. Государственных подвалов Азербайджанской республики. Автономные виноградники на Воробьевых горах в Москве. Не свыше! Херес, портвейн, мадера, аликанте, шабли типа бордо, мускат, порто-франко порто-рико… № 14…
– Что ты меня искушаешь? Фашист!
– Я тебя не искушаю. Для твоей же пользы говорю. Попробуй автономного портвейна. Намедни помощник начальника купил 3 бутылки, как крушение дрезины было.
– Что ты меня мучаешь?!
– Красные, столовые различных номеров. Сухие белые, цинандали, напареули, мукузани, ореанда!..
– Перестань!
– Ай-даниль!
– Ну, я лучше пойду, ну тебя к Богу.
– Постой! Рислинг, русская горькая, померанцевая, пиво мартовское, зубровка, абрау, портер.
– Ну дай, дай ты мне… Шут с тобой. Победил ты меня. Дай две бутылки рябиновой…
– Пиво полдюжины, завернуть?
– Заверни, чтоб ты издох.
– Эх! Эх! А дрова-то все осина!
– Эх! Не горят без керосина!..
Плачет Дунька у крыльца!
Ланца-дрица! Ца, ца!!!
– Ха-рош… Где ж ты так набрался?
– Аз… Ряби… ряби… би-би. В кипи-кипиративе…
– Граждане! Заявляю вам прямо. Нету больше моих сил. Плачу, а пью!.. Мукузани… Единственное средство – закрыть осиное гнездо!
– Осиное!
– Осиное гнездо с бутылками. Сахару нету, а почему в противовес: московская малага есть? Позвольте вам сделать запрос: заместо подсолнечного предлагают цинандали не свыше 1 р. 60 коп. бутылка.
– Правильно!!
– Прекратить!
– В полной мере не допускать!
– Я – за!
– Секретарь, именем революции.
«Гудок», 25 сентября 1924 г.
Рассказ про Поджилкина и крупу
В транспосекцию явился гражданин, прошел в кабинет, сел на мягкую мебель, вынул из кармана пачку папирос «Таис», затем связку ключей и переложил все это в другой карман.
Затем уже достал носовой платок и зарыдал в него.
– Прошу вас не рыдать, молодой человек, в учреждении, – сказал ему сурово сидящий за столом, – рыдания отменяются.
Но гражданин усилил рыдания.
– У вас кто-нибудь умер? Вероятно, ваша матушка? Так вы идите в погребальный отдел страхкассы и рыдайте им сколько угодно. А нам не портите ковер, м-молодой ч'эк!
– Я не молодой чек, – сквозь всхлипывания произнес гость. – Я, наоборот, председатель железнодорожного первичного кооператива Поджилкин.
– Оч-чень приятно, – изумился транспосекщик, – чего ж вы плачете?
– Из-за крупы плачу, – утихая, ответил Поджилкин, – дайте, ради всего святого, крупы!
– Что значит… дайте? – широко улыбнулся транспосекщик, – да берите сколько хочете! Сейчас нам предложил Центросоюз три вагона крупы-ядрицы. Эх вы, рыдун, рыдайло… рыдакса печальная!
– Почем? – спросил, веселея, Поджилкин.
– По два двадцать.
Поджилкин тяжко задумался.
– Эк-кая штука, – забормотал он, – ведь вот оказия! Вы тово, крупу минуточку придержите… а я сейчас.
И тут он убежал.
– Чудак, – сказали ему вслед. – То ревет, как белуга, то бегает…
Поджилкин же понесся прямо в комиссию по регулированию цен при МСПО.
– Где комиссия Ме-Се-Пе-О?
– Вон дверь. Да вы людей с ног не сбивайте! Успеете…
– Вот что, братцы… крупа тут подвернулась… ядрица… Да по 2 руб. 20 коп., а вы установили обязательную цену для розничной продажи в кооперативах тоже по 2 р. 20 к.
– Ну? Установили. Дык что?
– Дык разрешите немного дороже продавать. А то как же я покрою провоз, штат и теде?..
– Ишь какой хитрый. Нельзя.
– Почему?
– Потому что нельзя.
– Что же мне делать?
– Гм… Слетайте на Варварку в Наркомвнуторг.
Поджилкин полетел на трамвае № 6. Прилетел.
– Вот… ядрица… упустить боюсь… два двадцать, понимаете… а цена розничная установлена… понимаете… тоже два двадцать… Понимаете…
– Ну?
– Повысить разрешите.
– Ишь ловкач. Нельзя.
– Отчего?
– Оттого что оттого.
– Что же мне делать? – спросил Поджилкин и полез в карман.
– Нет, вы это бросьте. Вон плакат – «Просят не плакать».
– Как же не плакать?..
– Идите в Ме-Се-Пе-О.
Поджилкин поехал обратно на 4 номере.
– Опять вы?
– Дык к вам послали…
– Ишь умники. Иди обратно…
– Обратно?
– Вот именно.
Поджилкин вышел. Постоял, потом плюнул. И подошел милиционер.
– Три рубля.
– За что?
– Мимо урны не плюй.
Заплатил Поджилкин три рубля и пошел к себе в кооператив. Взял картонку и на ней нарисовал:
«Крупы нет!»
Подходили рабочие к картонке и ругали Поджилкина, а рядом частный торговец торговал крупой по 4 рубля. Так-то-с.
