Текст книги "Том 2. Роковые яйца. 1924-1925"
Автор книги: Михаил Булгаков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)
Рассказ рабкора про лишних людей
Приблизились роковые 17 часов, и стеклись в бахмачские казармы рабочие слушать, как местком будет давать отчет в своей работе.
Ровно в четверть 8-го председатель звонким голосом предложил занять места, а засим вышел председатель месткома и, не волнуясь, вольно и плавно, как соловей, начал свой доклад:
– Служащих у нас в сентябре 406 человек, причем из них не членов союза – 6. Итого членов союза – 400 человек. «Гудок» выписывают все. Четыреста раз по 1 «Гудку», итого 400 «Гудков». Задание выполнено на 100%, итого сто. Закуплен духовой оркестр, причем часть денег за него заплачена…
– Итого? – спросили из заднего ряда.
– Итого надо изыскать остальные деньги, чтобы их заплатить, – ответил председатель и продолжал:
– Стенная газета выходит иногда несвоевременно по причине пишущей машинки.
– А чем она мешает? – спросили.
– Ее нету, – пояснил председатель и продолжал:
– А должность КХУ по Бахмачу совершенно лишняя, и его надо сократить. Так же как и брандмейстерова должность.
– Прошу слова! – закричал вдруг кто-то, и все, поднявшись, увидели, что кричал КХУ.
– Нате вам слово, – сказал председатель.
КХУ вышел перед собранием, и тут все увидели, что он волнуется.
– Это я лишний? – спросил КХУ и продолжал: – большое спасибо вам за такое выражение по моему адресу. Мерси, Я 24 часа сижу, в своих отчетах копаюсь… и при этом я – лишний. Я работаю, как какой-нибудь вол, местком этого ничего не замечает, а потом заявляет, что я лишний! Я, может быть, одних бумажек миллион написал! Я лишний?..
– Правильно… лишний… – загудело собрание.
– Совершенно лишний, – подтвердил председатель.
– Неправда, я не лишний! – крикнул КХУ.
– Ну, лишаю вас слова, – сказал председатель.
– Я не лишний! – крикнул раздраженно КХУ. Тут председатель позвонил на него колокольчиком, после чего КХУ смирился.
– Прошу слова, – раздался голос, и все увидели брандмейстера. – Я тоже лишний? – спросил.
– Да, – твердо ответил ему председатель.
– Позвольте узнать, чем вы руководствовались, возбуждая вопрос о моем сокращении? – спросил брандмейстер.
– Гражданской совестью и защитой хозяйственной бережливости, – твердо ответил ему председатель и устремил взор на портрет Ильича.
– Ага, – ответил брандмейстер и никакой бучи не поднимал. Он – мужественный человек благодаря пожарам.
После этого председатель рассказал про кассу взаимопомощи, что в ней свыше тысячи рублей, но и того маловато, потому что все деньги на руках, и собрание закрылось. Вот и все наши бахмачские дела.
Под мухой
(Сцена с натуры)
На станции N открывали красный уголок. В назначенный час скамьи заполнились железнодорожниками. Приветливо замелькали красные повязки работников. Председатель встал и торжественно объявил:
– По случаю открытия Уголка, слово предоставляется оратору Рюмкину. Пожалуйте, Рюмкин, на эстраду.
Рюмкин пожаловал странным образом. Он качнулся, выдрался из гущи тел, стоящих у эстрады, взобрался к столу, и при этом все увидели, что галстук у него за левым ухом. Затем он улыбнулся, потом стал серьезен и долго смотрел на электрическую лампу под потолком с таким выражением, точно видел ее впервые. При этом он отдувался, как в сильную жару.
– Начинайте, Рюмкин, – сказал председатель удивленным голосом.
Рюмкин начал икать. Он прикрыл рот щитком ладони и икнул тихо. Затем бегло проикал 5 раз, и при этом в воздухе запахло пивом.
– Кажись, буфет открыли? – шепнул кто-то в первом ряду.
– Ваше слово, Рюмкин, – испуганно сказал председатель.
– Дара-гие граждане, – сказал диким голосом Рюмкин, подумал и добавил: – А равно и гражданки… женска…ва отдела.
Тут он рассмеялся, причем запахло луком. На скамейках невольно засмеялись в ответ.
Рюмкин стал мрачен и укоризненно посмотрел на графин с водой. Председатель тревожно позвонил и спросил:
– Вы нездоровы, Рюмкин?
– Всегда здоров, – ответил Рюмкин и поднял руку, как пионер. В публике засмеялись.
– Продолжайте, – бледнея, сказал председатель.
– Прадал… жать мне нечего, – заговорил хриплым голосом Рюмкин, – и без продолжения очень… хорошо. Ик! Впрочем… Если вы заставляете… так я скажу… Я все выскажу!!! – вдруг угрожающе выкрикнул он. – По какому поводу вообще собрание? Я вас спрашиваю? Которые тут смеются? Прошу их вытьтить! Гражданин председатель, вы своих обязана… зяби… зана…
Гул прошел по рядам, и все стали подниматься. Председатель всплеснул руками.
– Рюмкин! – в ужасе воскликнул он, – да вы пьяны?
– Как дым! – крикнул кто-то.
– Я? – изумленно спросил Рюмкин. Он подумал, повесил голову и молвил: – Ну и пьяный. Так ведь не на ваши напился…
– Вывести его!
Председатель, красный и сконфуженный, нежно подхватил Рюмкина под руку.
– Руки прочь от Китая! – гордо крикнул Рюмкин. Секретарь поспешил на помощь председателю, и Рюмкина стали выводить.
– Из союза таких китайцев надо выкидывать! – крикнул кто-то.
Собрание бурно обсуждало инцидент.
Через 5 минут все успокоились; сконфуженный председатель появился на эстраде и объявил:
– Слово предоставляется следующему оратору.
«Гудок», 15 ноября 1924 г.
Гибель Шурки-уполномоченного
(Дословный рассказ рабкора)
Шурку Н – нашего помощника начальника станции – знаете? Впрочем, кто же не знает эту знаменитую личность двадцатого столетия!
Когда Шурку спрашивали, от станка ли у него папа, он отвечал, что его папа был станционным сторожем.
Поэтому Шурка пошел по транспортной линии с 12 лет своей юной жизни и после десятилетнего стажа добился высокого звания профуполномоченного.
Вот на этом звании он и пропал во цвете лет. Его спрашивают:
– Что будешь делать в качестве уполномоченного, Шурка?
А он и говорит:
– Я предприниму, братцы, энергичную смычку с деревней.
И предпринял смычку с деревней, и начал ездить в деревню и пить в ней самогон. А самогон в деревне очень хороший – хлебный.
А потом, неизвестно где и как, добыл себе наган. Ходит пьяный с наганом по селу и размахивает. А потом так приучился во время смычки к самогону, что начал выпивать по 17 бутылок в день.
Его мать-старушка за ним ходит, плачет, а Шурка пьет да пьет. А потом глядь-поглядь, и начал задерживать деньги рабочих, получаемые им из страховой кассы по доверенности.
Долго ли, коротко ли, начали жаловаться в союз, где в один прекрасный день рассмотрели Шуркины дела и выперли его из профуполномоченных. Вот тебе и получилась размычка вместо смычки! Тут и кончается рассказ.
Рабкор.
Пожалуйста, напечатайте этот мой рассказ, и мамаша Шуркина будет очень рада, потому что он до сих пор еще пьянствует. И на днях у него произвели обыск, но нагана почему-то не нашли, куда-то его он задевал…
Письмо рабкора списал М. Булгаков.
Примечание Булгакова:
Дорогой Шура! Видите, какой про вас напечатали рассказ. Сидя здесь, в Москве, находясь вдалеке от вас и не зная вашего адреса, даю вам печатный совет: исправьтесь, пока не поздно, а то иначе вас высадят и с той низшей должности, на которую вас перевели.
Три вида свинства
«В наших густонаселенных домах отсутствуют какие-либо правила и порядок общежития».
(Из газет)
1. Белая горячка
Пять раз сукин сын Гришка на животе, по перилам, с 5-го этажа съезжал в «Красную Баварию» и возвращался с парочкой. Кроме того, достоверно известно: с супругами Болдиными со службы возвратилось 1 1/2 бутылки высшего сорта нежинской рябиновки приготовления Госспирта, его же приготовления нежно-зеленой русской горькой 1 бутылка, 2 портвейна московского разлива.
– У Болдиных получка, – сказала Дуська и заперла дверь на ключ.
Заперся наглухо квартхоз, пекарь Володя и Павловна, мамаша.
Но в 11 часов они заперлись, а ровно в полночь открылись, когда в комнате Болдиных лопнуло первое оконное стекло. Второе лопнуло в двери. Затем последовательно в коридоре появился пестик, окровавленная супруга Болдина, а засим и сам супруг в совершенно разорванной сорочке.
Не всякий так может крикнуть «караул», как крикнула супруга Болдина. Словом, мгновенно во всех 8-ми окнах кв. 50, как на царской иллюминации, вспыхнул свет. После «портвейного разлива» прицелиться как следует невозможно, и брошенный пестик, проскочив в одном дюйме над головой квартхоза, прикончил Дуськино трюмо. Осталась лишь ореховая рама. Тут впервые вспыхнуло винтом грозовое слово:
– Милиция!
– Милиция, – повторили привидения в белье.
То не Фелия Литвин с оркестром в 100 человек режет резонанс театра страшными криками «Аиды», нет, то Василий Петрович Болдин режет свою жену:
– Милиция! Милиция!
2. Законным браком
Когда молодой человек с усами в штопор проследовал по коридору, единодушно порхнуло восхищенное слово:
– Ах, молодец мужчина!
Ай да Павловнина Танька!
Подцепила жениха!
Молодец мужчина за стыдливой Таней, печатницей, последовал прямо в комнату № 2 и мамаше Павловне сказал такие слова:
– Я не какой-нибудь супчик, мамаша. Беспартийная личность. Я не то, чтобы поиграть с невинной девушкой и выставить ее коленом. А вас мамаша, будем лелеять. Ходите к обедне, сам за вас буду торговать.
Пошатнулась суровая Павловна, и поехал мерзавец Шурка по перилам в Моссельпром за сахарным песком.
Обвенчался молодец мужчина в церкви св. Матвея, что на Садовой ул., и видели постным маслом смазанную голову молодца мужчины рядом с головой Тани, украшенной флер-д'оранжем.
А через месяц сказал молодец мужчина мамаше Павловне:
– И когда вы издохнете, милая мамаша, с вашими обеднями. Тесно от вас.
Встала Павловна медленно, причем глаза у нее стали как у старого ужа:
– Я издохну? Сам сдохнешь, сынок. Ворюга. Обожрал меня с Танькой. Царица небесная, да ударь же ты его, дьявола, громом!
Но не успело ударить громом молодца мужчину. Он медленно встал из-за чайного стола и сказал так:
– Это кто же такой «ворюга»? Позвольте узнать, мамаша? Я ворюга? – спросил он, и голос его упал до шепота. – Я ворюга? – прошептал он уже совсем близко, и при этом глаза его задернулись пеленой.
– Караул! – ответила Павловна, и легко и гулко взлетело повторное: – Караул!
– Милиция! Милиция! Милиция!
3. Именины
В день святых Веры, Надежды и Любови и матери их Софии (их же память празднуем 17-го, а по советскому стилю назло 30-го сентября) ударила итальянская гармония в квартире № 50, и весь громадный корпус заходил ходуном. А в половине второго ночи знаменитый танцор Пафнутьич решил показать, как некогда он делал рыбку. Он ее сделал, и в нижней квартире доктора Форточкера упала штукатурка с потолка, весом в шесть с половиной пудов. Остался в живых доктор лишь благодаря тому обстоятельству, что в тот момент находился в соседней комнате.
Вернулся Форточкер, увидал белый громадный пласт и белую тучу на том месте, где некогда был его письменный стол, и взвыл:
– Милиция! Милиция! Милиция!
Михаил Булгаков,
литератор с женой, бездетный, непьющий, ищет комнату в тихой семье.
«Красный перец», № 21,1924 г.
Звуки польки неземной
Нет, право… после каждого бала как будто грех какой сделал. И вспоминать о нем не хочется.
Из Гоголя
П-пай-дем, пппай-дем…
Ангел милый,
Пп-ольку танцевать со мной!!!
– Сс… с… – свистала флейта.
– Слышу, слышу, – пели в буфете.
– П-польки, п-полечки, п-полыси, – бухали трубы в оркестре.
Звуки польки неземной!!!
Здание льговского нардома тряслось. Лампочки мигали в тумане, и совершенно зеленые барышни и багровые взмыленные кавалеры неслись вихрем. Ветром мело окурки, и семечковая шелуха хрустела под ногами, как вши.
Пай-дем, па-а-а-а-й-дем!!
– Ангел милый, – шептал барышне осатаневший телеграфист, улетая с нею в небо.
– Польку! А гош [2]2
Налево (от фр.a gauche).
[Закрыть], мадам! – выл дирижер, вертя чужую жену. – Кавалеры похищают дам!
С него капало и брызгало. Воротничок раскис.
В зале, как на шабаше, металась нечистая сила.
– На мозоль, на мозоль, черти! – бормотал нетанцующий, пробираясь в буфет.
– Музыка, играй № 5! – кричал угасающим голосом из буфета человек, похожий на утопленника.
– Вася, – плакал второй, впиваясь в борты его тужурки, – Вася! Пролетариев я не замечаю! Куды ж пролетарии-то делись?
– К-какие тебе еще пролетарии? Музыка, урезывай польку!
– Висели пролетарии на стене и пропали…
– Где?
– А вон… вон…
– Залепили голубчиков! Залепили. Вишь, плакат на них навесили. Паку… па-ку… покупайте серпантин и соединяйтесь…
– Горько мне! Страдаю я…
– А-ах, как я страдаю! – зазывал шепотом телеграфист, пьянея от духов. – И томлюсь душой!
Польку я желаю… танцевать с тобой!!
– Кавалеры наступают на дам, и наоборот! А дру-ат [3]3
Направо (от фр.a droite).
[Закрыть], – ревел дирижер.
В буфете плыл туман.
– По баночке, граждане, – приглашал буфетный распорядитель с лакированным лицом, разливая по стаканам загадочную розовую жидкость, – в пользу библиотеки! Иван Степаныч, поддержи, умоляю, гранит науки!
– Я ситро не обожаю…
– Чудак ты, какое ситро! Ты глотни, а потом и говори.
– Го-го-ro… Самогон!
– Ну, то-то!
– И мне просю бокальчик.
– За здоровье премированного красавца бала Ферапонта Ивановича Щукина!
– Счастливец, коробку пудры за красоту выиграл!
– Протестую против. Кривоносому несправедливо выдали.
– Полегче. За такие слова, знаешь.
– Не ссорьтесь, граждане!
Блестящие лица с морожеными, как у судаков, глазами осаждали стойку. Сизый дым распухал клочьями, в глазах двоилось.
– Позвольте прикурить.
– Пажалст…
– Почему три спички подаете?
– Чудак, тебе мерещится!
– Об которую ж зажигать?
– Целься на среднюю, вернее будет.
В зале бушевало. Рушились потолки и полы. Старые стены ходили ходуном. Стекла в окнах бряцали.
– Дзинь… дзинь… дзинь!!
– Польки – дзинь! П-польки – дзинь! – рявкали трубы.
Звуки польки неземной!!!
Банан и Сидараф
– Какое правление в Турции?
– Э… э… турецкое!
«Экзамен на чин» – рассказ А. П. Чехова
I
Дело происходило в прошлом году. 15 человек на родной из станций Ю.-В. ж. д. закончили 2-месячный курс школы ликвидации безграмотности и явились на экзамен.
– Нуте-с, начнем, – сказал главный экзаменатор и, ткнув пальцем в газету, добавил: – Это что написано?
Вопрошаемый шмыгнул носом, бойко шнырнул глазом по крупным знакомым буквам, подчеркнутыми жирной чертой, полюбовался на рисунок художника Аксельрода и ответил хитро и весело:
– «Гудок»!
– Здорово, – ответил радостно экзаменатор и, указывая на начало статьи, напечатанной средним шрифтом, и хитро прищурив глазки, спросил:
– А это?
На лице у экзаменующегося ясно напечатались средним шрифтом два слова: «Это хуже…»
Пот выступил у него на лбу, и он начал:
– Бе-а-ба, не-а-на. Так что банан!
– Э… Нет, это не банан, – опечалился экзаменатор, – а Багдад. Ну, впрочем, за 2 месяца лучше требовать и нельзя. Удовлетворительно! Следующего даешь. Писать умеешь?
– Как вам сказать, – бойко ответил второй, – в ведомости только умею, а без ведомости не могу.
– Как это так «в ведомости»?
– На жалованье, фамелие.
– Угу… Ну, хорошо. Годится. Следующий! М… хм… Что такое МОПР?
Спрашиваемый замялся.
– Говори, не бойся, друг. Ну…
– МОПР?.. Гм… председатель. Экзаменаторы позеленели.
– Чего председатель?
– Забыл, – ответил вопрошаемый.
Главного экзаменатора хватил паралич, и следующие вопросы задавал второй экзаменатор:
– А Луначарский?
Экзаменующийся поглядел в потолок и ответил:
– Луна…чар…ский? Кхе… Который в Москве…
– Что ж он там делает?
– Бог его знает, – простодушно ответил экзаменующийся.
– Ну, иди, иди, голубчик, – в ужасе забормотал экзаменатор, – ставлю четыре с минусом.
II
Прошел год. И окончившие забыли все, чему выучились. И про Луначарского, и про банан, и про Багдад, и даже фамилию разучились писать в ведомости. Помнили только одно слово «Гудок», и то потому, что всем прекрасно, даже неграмотным, была знакома виньетка и крупные заголовочные буквы, каждый день приезжающие в местком из Москвы.
III
На эту тему разговорились как-то раз рабкор с профуполномоченным. Рабкор ужасался.
– Ведь это же чудовищно, товарищ, – говорил, – да разве можно так учить людей? Ведь это же насмешка! Пер человек какую-то околесину на экзамене, в ведомости пишет какое-то слово: «Сидараф», корову через ять, и ему выдают удостоверение, что он грамотный!
Профуполномоченный растерялся и опечалился.
– Так-то оно так… Да ведь что ж делать-то?
– Как что делать? – возмутился рабкор – Переучивать их надо заново!
– Да ведь что за два месяца сделаешь? – спросил профполномоченный.
– Значит, не два, а четыре нужно учить или шесть, Или сколько там нужно. Нельзя же, в самом деле, выпускать людей и морочить им головы, уверяя, что он грамотный, когда он на самом деле как был безграмотный, так и остался! Разве я не верно говорю?
– Верно, – слезливо ответил профуполномоченный и скис. Крыть ему было нечем.
Счастливчик
Выиграл! Выиграл!
Вот счастливец…
Он всегда выигрывает.
Песня
Вечером в квартиру железнодорожника Карнаухова на ст. Н. постучали. Супруга Карнаухова, накинув пуховый платок, пошла открывать.
– Кто там?
– Это я, Дашенька, – ответил за дверью под всхлипывания дождя нежным голосом сам Карнаухов и внезапно заржал, как лошадь.
– Напился, ирод? – заговорила Дашенька, гремя болтом.
Луч света брызнул на лампочки, и в пелене дождя показалось растерянное и совершенно трезвое лицо Карнаухова, а рядом с ним из мрака вылезла лошадиная морда с бельмом на глазу. Супруга отшатнулась.
– Иди, иди, Саврасочка, – плаксивым голосом заговорил Карнаухов и потянул лошадь за повод. Лошадь, гремя копытами, влезла на крыльцо, а оттуда – в сени.
– Да ты?! – начала Дашенька и осталась с открытым ртом.
– Тпррр-у… Дашенька, ты не ругайся… Но… но… о, сволочь, – робко заговорил Карнаухов, – она ничего – лошадка смирная. Она тут в сенцах постоит!..
Тут Дашенька опомнилась:
– Как это так в сенцах? Кобыла в сенцах? Да ты очумел!!
– Дашенька, нельзя ее на дворе держать. Сарайчика ведь нету. Она животная нежная. Дождик ее смочит – пропадет кобылка.
– И чтоб ты с ней пропал! – воскликнула Дашенька. – Откуда ж ты на мою голову такую гадину привел? Ведь ты глянь, она хромая.
– И слепая, Дашенька, – добавил Карнаухов, – вишь, у ей бельмо, как блин.
– Да ты что ж, смеешься, – взревела Дашенька. – Сколько ты за нее заплатил? И на какого тебе лешего лошадь, несчастный!..
– Полтинник, Дашенька. Пятьдесят копеек всего.
– Полтинник? Да я б два фунта сахара купила…
– Дашенька, верь совести, на дамские ботинки целился. Тебе ж думал подарочек к рождению сделать.
– Какие ботинки, алкоголик?
– Я не алкоголик, Дашенька… Лотерея произошла. Я убежать хотел, а начальник депо поймал. Здравствуй, говорит, Карнаухов, разыгрываю я, говорит, Карнаухов, интересные билеты в лотерею – бери билеты. Я говорю – не хочу. А он отвечает таким голосом: а, не хочешь! Ну, как хочешь… Давно я замечаю, что ты, Карнаухов, меня не любишь. Ну, ладно… Вижу, не возьмешь – беда. Ну, говорю, позвольте билетик. А он уверяет – у тебя, говорит, счастливая натура, обязательно ты выиграешь или дамские ботинки 36, или музыкальный ящик, играющий 19 пьес. Стали таскать билеты, всем пустые, а мне № 98 – хлоп – кобыла! Публика хохочет, я убежать хотел, а начальник депо говорит: нет, стой! Это не по закону. Выиграл, так забирай. А куда я ее дену? Стал дарить – никто не берет, публика хохочет.
– Вон! – рявкнула Дашенька. – Вон вместе с кобылой, и чтоб духу твоего не пахло дома!
– Даш…
– Вон! – повторила Дашенька и распахнула двери.
– Ну, – тпррруу. Дашенька, ты послушай… Иди, иди, стерва…
Кобыла загрохотала копытами. Лампа последний раз сверкнула в дождевые полосы, а затем завеса тумана съела счастливца с его выигрышем.
Сквозь шум дождя глухо донеслось:
– Но-но… Чтоб ты издохла.
«Гудок», 2 декабря 1924 г.
Собачья жизнь
Уважаемый товарищ редактор!
Поместите мой скромный рассказ про японскую собаку-подарок.
Обслуживая поезд № 1 Чита – Москва, пришлось мне при ревизии его обнаружить замечательное присутствие собаки в поезде.
Именно: из Шанхая до Вены ехала австрийская гражданка, жена австрийского консула, находящегося в Японии, в международном вагоне и занимала в нем два места. Одно место № 10 для себя и другое место № 9 для собачки.
Мне пришлось австрийскую гражданку оштрафовать на некоторую сумму за неимение на руках квитанции для собачки. Австрийская гражданка уплатила мне деньги.
Но меня очень заинтересовало, что это за такая собачка, которая едет в первом классе, а так как я ни на каком языке, кроме русского, не говорю, то мне пришлось прибегнуть к проводнику.
– Спроси, – говорю, – у нее, на какой предмет эта собачка?
Проводник поговорил с гражданкой на иностранных языках и отвечает:
– Собачка эта особенная, везет ее гражданка в подарок австрийскому министру иностранных дел, и заплатила она за собачку в Японии 1000 рублей золотом.
– А спроси, – говорю, – на какого черта министру иностранных дел такая дорогая собака? Он отвечает:
– Оказывается, у австрийского министра есть одна японская собачка-мужчина, а, оказывается, везет она ему собачку-даму.
– Ага, – говорю.
И стал подсчитывать, во что же обошлась невеста-собачка. Тысяча рублей золотом в Японии да билет первого международного класса от Читы до Москвы 187 р. 34 к. Да еще дальше билеты. Кроме того, что собачка кушает? Оказывается: кормят ее на первое – бульон из птицы, на второе – маниэл каше, а на третье блюдо – заграничный шоколад.
– Почему, – говорю, – заграничный?
Оказывается, собачка заявила, что русского шоколада она жрать не будет! Заинтересовала меня собачка чрезвычайно. Одеяло у нее шелковое, подушка шелковая и, кроме того, есть платьица – несколько штук – и тоже все шелковые.
– А сапог она, – спрашиваю, – не носит?
– Не, – говорит проводник после иностранного языка, – оказывается, ходит босая.
– А если она, – говорю, – простудится по грязи?
А проводник мне отвечает:
– Глупый ты человек, разве она будет по грязи ходить? Она в автомобиле ездит.
– Как, – говорю, – маленький автомобиль собачий?
– Да нет, – говорит, – в обыкновенном автомобиле. Хозяйка ее на руках возит.
Ну, тут я все узнал, поблагодарил проводника. Говорю: «До свидания». Собачка – никакого на меня внимания.
А проводник говорит: «Она пролетариев не любит».
Пожалуйста, товарищ редактор, напечатайте мой правдивый рассказ про министерскую собаку, чтоб его прочитали все рабочие на нашем транспорте.
Железнодорожник.
Письмо железнодорожника списал,
ничего не изменяя,
Михаил Булгаков
«Гудок», 4 декабря 1924 г.
