Текст книги "Сын батрака"

Автор книги: Михаэль Шаранг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

Все подсчеты вербовщика Эрна пересчитывала по-своему. Франц был уже несколько навеселе и только довольно кивнул, когда Бетрай назвал ему цифру.

Марии очень не нравилось все, что тут происходило.

Время от времени она, если нечего было делать, подсаживалась на несколько минут к этой троице выпить глоток вина – в честь помолвки, как она заявила хозяину, чтобы снова не раздражать его. Речь действительно шла о помолвке. Но вправду ли Франц с Эрной помолвлены, они и сами не могли бы сказать.

Когда Мария заметила, что Франц держится как зритель, в то время как Эрна и Бетрай обсуждают его дела, она попыталась вмешаться, желая хотя бы заставить Франца еще раз хорошенько все взвесить.

– Нам нужны деньги сейчас, – резко сказала Эрна. – Или, может, ты нам их дашь?

Марии все это уже осточертело. Франц спросил, не принесет ли она еще вина на всех. Но она пошла не к стойке, а в туалет. Тогда Франц принес его сам.

Когда он снова уселся за стол, у него отпала охота пить. Он понимал, что веселого вечера все равно уже не получится. От Бетрая не укрылось, что настроение Франца может круто измениться. Поэтому он стал настаивать, чтобы Франц не торопился с окончательным ответом, желая тем самым доказать, что он корректный партнер и никого надувать не намерен. И тем самым дело выиграл.

Мария мыла руки в помещении перед туалетом. Вдруг кто-то схватил ее сзади за локоть, она вскрикнула.

– Успокойся, – сказал Зепп, – не стоит тебе так уж волноваться, если даже я и ущипну тебя слегка. Бывают вещи куда хуже, из-за которых можно и поволноваться!

– Опять за свое?! – сказала Мария, чтобы помешать ему снова читать ей мораль.

– Нет, – проговорил Зепп. Сейчас он не казался таким обиженным, как обычно, когда она затыкала ему рот каким-нибудь едким замечанием.

– Ну, так чего ты еще хочешь?

– Предостеречь тебя, – сказал он совершенно спокойно. – В первую очередь от той компании, что в зале сидит. Они вас подкараулят, когда ты со своим поклонником пойдешь домой.

Зепп повернулся и деревянной походкой направился обратно в зал совсем как человек, который, сообщив важную новость, выполнил свой долг и может удалиться.

Предостережение Зеппа и вправду не было безосновательным. Он сам дал Своссилю совет подстеречь Бетрая во дворе гостиницы, когда тот пойдет к Марии. Ее комната находилась в пристройке, и попасть туда можно было только через двор.

Зепп выдал этот план Марии, чтобы иметь возможность осуществить свой собственный.

Зеппу Хаутцингеру в его сорок лет так ни разу и не удалось найти женщину, которая вскоре не оставила бы его. Дольше всего он был с Марией, хотя время от времени, когда он ей надоедал, она обманывала его с другими. Он считал ее тогда самой последней шлюхой и ничего уже не хотел, только однажды сказать ей это в лицо, когда застукает ее с другим.

Сегодня это желание могло исполниться. Бетрай и Мария теперь не отважатся пойти к ней в комнату, они отъедут подальше на машине и улягутся на лугу. А он, Зепп, внезапно появится там и сможет наконец сказать ей в лицо все, что так долго копилось в нем…

Своссиль пришел в восторг от совета Зеппа и теперь уговаривал его помочь разделаться с Бетраем. Но Зепп ни за что не хотел в этом участвовать. Он расплатился и ушел.

Своссиль больше не пил. Он целиком сосредоточился на предстоящей стычке. Бетрай тоже сосредоточился на том, чтобы выглядеть по возможности спокойным. Мария, конечно, сразу же рассказала ему о предостережении Зеппа. И они решили на часок-другой уехать и лишь тогда вернуться к ней в комнату, когда Своссилю надоест дожидаться во дворе.

Пока Бетрай расплачивался, Своссиль незаметно выскользнул из зала. Бетрай тоже постарался уйти как можно незаметнее. Но он вышел не во двор, а на улицу. Услышав, что он заводит мотор, Мария, показав хозяину на пустой зал, – посетителей почти не осталось, – быстро сдернула свой белый передник и бросилась к машине.

Своссиль во дворе услышал, как хлопнули дверцы и взревел мотор.

– А, чтоб тебя… – выругался он, не сомневаясь, что это была машина Бетрая.

Он вернулся в зал. Подняв глаза на Франца и Эрну, он решил, что они злорадно над ним посмеиваются. Но они сидели рядышком, перечитывая предварительный договор, подписанный Францем. В ближайший понедельник он должен выйти на работу.

– Если уж менять фирму, – сказал он, – то сразу, а иначе вообще не стоит трогаться с места.

Своссиль в одиночестве брел по деревне, от ярости ударяя кулаком о кулак. Но на ночном воздухе он остыл, слепая ярость прошла, и он смог снова обдумать свой план.

«Ясно, что они хотят переспать друг с дружкой, – думал он, – а значит, наверняка устроились у пруда».

В Сент-Освальде для любовных парочек было лишь одно традиционное место, а именно у пруда, под ивами. Идти туда пешком, да еще пьяному, было не так уж близко. И Своссиль уже на полпути стал раздумывать, не повернуть ли ему назад. Но ярость гнала его дальше.

Зепп Хаутцингер был у пруда задолго до Своссиля. Бетрай с Марией тоже были там. Но, к великому сожалению Зеппа, они вообще из машины не вылезли. Правда, он видел, как они раздевались, а все остальное слышал через открытые окна машины. Но не слишком многое.

Когда Зепп опять что-то услышал и внутренне приготовился к своему выступлению, он вдруг заметил крадущегося Своссиля. Больше всего Зеппу хотелось подойти и дать ему по шее. Но так как он не мог выдать себя, то волей-неволей отступил немного назад. Бесшумно это сделать ему не удалось, а шум напугал не только Бетрая, но и Своссиля.

Выглянув из машины, Бетрай отчетливо увидел, как Своссиль шмыгнул в кусты. Бетрай напряженно вслушивался и все время слышал потрескивание и похрустывание. Услышал он и как похрапывает Мария, заснувшая после любовных утех. Бетрай тихонько вылез из машины. Он раздумывал, что ему делать. Драчуном он не был, но никогда не уклонялся от драки. Потасовка здесь, в темноте, в незнакомом месте, ему вовсе не улыбалась. Чтобы чувствовать себя увереннее, он достал из багажника домкрат – пусть хоть что-то будет в руках, если Своссиль бросится на него с ножом.

И тут он услыхал совсем близко позади себя шаги. Обернулся и нанес молниеносный удар. Своссиль, только еще занесший руку для удара, упал и больше не шевелился. Бетрай стал поспешно искать карманный фонарь.

В свете фонарика он увидел, что угодил Своссилю по голове и рана сильно кровоточит. Бетрай подумал, что Своссиль может быть мертв. Эта мысль повергла его в панику. Он пощупал пульс своей жертвы и услышал, что сердце еще бьется. Но больше никаких признаков жизни не обнаружил.

Он быстро расстелил на лужайке брезент и подкатил к нему тело. Затем достал из багажника все, что было тяжелого, и вместе с домкратом бросил на брезент. Связал все вместе. С трудом подтащил этот сверток к пруду и столкнул в воду.

Зепп все видел.

Между тем Мария проснулась. Когда Бетрай вернулся к машине, на его одежде были следы крови. Увидев его лицо, Мария испугалась. И зажмурилась так крепко, как могла, чтобы больше не смотреть на него.

Бетрай нащупал сигарету. Едва закурив, он положил руку на плечо Марии, чтобы проверить, спит ли она. Его удивило, что тело ее так холодно.

Глава десятая

Циркуляр

Супруги Хольтер завтракали и слушали музыку по радио. Ровно в девять передавали новости. Сперва диктор сообщил, что сегодня воскресенье, 25 мая, и пожелал радиослушателям доброго утра. Хольтер кивнул в ответ, словно благодаря за такую учтивость. Теперь он слушал внимательнее, но после первого же сообщения понял, что по сравнению со вчерашними сообщениями по телевидению нет ничего нового.

«Жаль, – подумал он, – как раз когда есть время для политики, ничего не происходит».

Они еще завтракали, как вдруг зазвонил телефон. Звонок в такое время – дело необычное. Они помедлили, а потом инженер попросил жену взять трубку.

С вытянувшимся лицом вернулась она к столу и сказала:

– Секанина.

Доктор Секанина был одним из четырех коллег Хольтера.

Официально ответственный за кадры строительного концерна – в его обязанности входили и вопросы заработной платы, – он предпочитал называть себя «политиком личных дел», тем самым подчеркивая, что политика интересует его больше, нежели личные дела.

Хольтер сразу же, с салфеткой в руке, подошел к телефону.

– Слушаю вас. Что-нибудь случилось?

– Доброе утро, – протяжно сказал Секанина.

Хольтер насторожился и в свою очередь пожелал ему доброго утра. Но ему хотелось бы знать, зачем звонит Секанина. Среди менеджеров строительного концерна было не принято беспокоить друг друга по воскресеньям.

– Очень сожалею, – произнес Секанина, – но этого я не могу сказать вам по телефону. Дело слишком важное. И увы, весьма спешное!

Они условились встретиться сегодня же утром. Хольтер, как младший по возрасту, вызвался посетить коллегу на его городской квартире в Третьем районе Вены. Но Секанина настоял на том, чтобы приехать к Хольтеру в Зиверинг. Ведь, в конце концов, это он нарушитель спокойствия и потому должен взять на себя труд доехать до пригорода.

– Кроме того, – сказал он, – я уже одет. А вы, вероятно, еще в пижаме.

Хольтер согласился.

Жене он сказал только, что Секанина приедет по срочному делу. А подробности ему неизвестны.

– Один приедет? – спросила она.

– Думаю, да.

Когда инженер, побрившись, вышел из ванной, его жена опять сидела за столом и читала газету. Правда, она уже переоделась, но была не так нарядна, как ожидал муж ввиду предстоящего визита. И вдобавок она всем своим видом – хотя это было не в ее стиле – демонстрировала, что рассержена нарушением воскресных планов.

Ни слова не говоря, он прошел в кабинет и пододвинул к окну качалку. Звонок Секанины встревожил его. Он попытался, глядя на красивый пейзаж, вернуть себе обычное спокойствие. Когда с холма, на котором стоял его дом, он смотрел вниз, на виноградники, то эта геометрически расчерченная, обращенная на пользу человека природа доставляла ему больше радости, чем любой другой пейзаж.

«Он уже здесь, – подумал инженер, увидев машину Секанины внизу, на Зиверингском шоссе. – Да, он, видно, поторопился!»

Проследив за машиной, он заметил, что Секанина не так уж быстро едет. Хольтера, уже всерьез обеспокоенного, это раздосадовало.

Он пошел навстречу коллеге и с подчеркнутой сердечностью пожал ему руку. Секанина держался официально. Но направился к кабинету Хольтера, как будто у себя дома.

Секанина был высокий и полный, и если он, как теперь, не позволил себе развалиться в кресле, а сел на краешек стула, держась прямо, как палка, то эта его внушительность действовала устрашающе даже на Хольтера.

– Сегодня нам придется говорить вот об этом, – произнес Секанина, вынул из нагрудного кармана сложенную бумагу и протянул Хольтеру. – Но не о том, что там написано, – продолжал он, – а о том, что позавчера десятки таких же листков были распространены на нашей стройке в Зиммеринге.

О том, что было в этой бумаге, им действительно говорить не стоило, Хольтер знал ее содержание. Это был циркуляр, обращенный «Ко всем членам корпорации строителей», он касался переговоров о коллективных соглашениях в 1975 году – «Поведение в случае забастовки». Там было подчеркнуто, что переговоры федеральной корпорации с профсоюзом по сей день ни к чему не привели, а посему забастовка не исключена. На этот случай строительная корпорация выработала для своих членов следующие руководящие принципы:

«1. Информировать всех руководящих лиц (от десятников и выше).

2. Сообщать на черной доске предприятия о последствиях прекращения работы в случае забастовки (а именно о немедленном снятии с учета в больничной кассе, об увольнении без предупреждения с потерей различных прав, предоставляемых законом или коллективным соглашением, как то: выходного пособия, рождественского вознаграждения, а также с потерей права на пособие по безработице и на возмещение убытков ввиду расторжения договора).

3. Письменно уведомлять всех наемных рабочих об обязанности приступить к работе не позже чем через день после получения уведомления под угрозой немедленного увольнения и связанной с ним потерей законных и предусмотренных коллективным соглашением прав, а также под угрозой требования о возмещении убытков.

4. Письменно уведомлять производственные советы об обязанности приступить к работе не позже чем через день после получения уведомления под угрозой возбуждения ходатайства перед примирительной камерой о санкционировании увольнения данного производственного совета.

5. При непринятии во внимание упомянутого в пункте 3 предупредительного письма высылается письменное уведомление об увольнении, что, согласно § 82 ремесленного устава, означает расторжение договора. А также сравнительный подсчет еще не выплаченной заработной платы наемного рабочего, виновного в расторжении договора, с нанесенным ущербом.

6. При непринятии во внимание предупредительного письма, упомянутого в пункте 4, возбуждается ходатайство перед примирительной камерой, согласно № 120, абзац 1, конституционного закона о труде, о санкционировании увольнения данного члена производственного совета в связи с нарушением обязанностей, вытекающих из трудового соглашения.

7. Согласно предупредительному письму – немедленное снятие с учета в больничной кассе.

8. Уведомление соответствующей корпорации о мерах по борьбе с забастовками.

В случае если бастующими совершены уголовно наказуемые насильственные действия в отношении должностных лиц или оборудования на предприятии, необходимо немедленно поставить в известность соответствующие органы государственной безопасности и возбудить уголовное дело. Правонарушения, могущие возникнуть в ходе проведения забастовки, расцениваются как акты насилия (злостное уничтожение чужого имущества, ограничение личной свободы, шантаж и вымогательство, нанесение телесных повреждений и клевета). В частности, лица, препятствующие тем, кто желает приступить к работе, также подлежат наказанию (§ 3 коалиционного закона).

Мы надеемся, что принесли пользу своим циркуляром, и остаемся с глубочайшим уважением…»

Далее следовали подписи: за корпорацию наряду со старейшиной и секретарем подписался и президент, доктор Секанина.

Глава одиннадцатая

Хольтер вынужден признать, что совершил ошибку

Как уже было сказано, Хольтер хорошо знал циркуляр. И потому не понял, зачем Секанина сунул ему эту бумагу.

– А вас не интересует, – спросил Секанина, – как столь секретный документ мог попасть в чужие руки?

– Разве он засекречен?

– Послушайте!

– Понятно, – сказал Хольтер, – однако в таких циркулярах не содержится никаких тайн. Одному богу известно, сколько раз я рассылал подобные бумаги.

– Но никогда еще они не попадали не в те руки! – возразил Секанина.

– Я попросил бы вас, господин доктор, – попытался Хольтер утихомирить коллегу, – должен сказать, что я действительно не вижу никакого… Не знаю даже, как назвать…

– Почему же в таком случае, – перебил его Секанина, – на циркуляре стояла пометка «секретно»? Или вы представителей корпорации считаете какими-то сверхперестраховщиками?

– Нет-нет, – сказал Хольтер, – я же знаю, что такое пометка «секретно».

– И тем не менее циркуляр пошел по рукам, – сказал Секанина. – Теперь нам необходимо дознаться, как это могло произойти!

«А он ведь из упрямых», – подумал Хольтер и приготовился дать отпор в случае, если Секанина захочет немедленно начать допрос. Поэтому он все время старался соблюдать дистанцию.

Секанина заметил это и переменил тон.

– Чтобы вам легче было меня понять, – сказал он, – считайте, что меня здесь нет… Короче говоря, я хотел бы вместе с вами расследовать это дело.

Хольтер не очень понимал, как ему реагировать на эту новую тактику, и потому продолжал делать вид, что не придает случившемуся большого значения.

– Ну что ж, охотно, – сказал он, – только не знаю, какой тут особенный криминал, чтобы надо было производить расследование.

– Давайте говорить откровенно, – предложил Секанина, – я подозреваю, что вы этот циркуляр, который я вам дал на заседании правления… что вы этот экземпляр Рехбергеру… ну, скажем… вы говорили о нем с Рехбергером.

– Нет, – уверенно возразил Хольтер.

Возникла пауза.

Рехбергер, о котором шла речь, был председателем производственного совета концерна «Окружное строительство».

– Я ему давал эту бумагу, – продолжал Хольтер, – но просто так, ни слова не говоря. Чтобы он был в курсе и, если где-нибудь что-нибудь заварится, чтобы ему не пришлось отвечать.

Именно так Секанина все себе и представлял. Но перед Хольтером делал вид, словно все это его несказанно удивляет. Инженер, однако, не дал себя провести.

– Не думаете же вы, – горячился он, – что Рехбергер умышленно распространил эту записку.

– Циркуляр, – поправил его Секанина, чтобы не создалось впечатления, будто речь идет о пустяках.

– Неужто вы действительно в это верите?

– Вы дали Рехбергеру циркуляр, – сказал Секанина, отчеканивая каждое слово, – но при этом не дали ему никаких указаний. Например, чтобы он не распространял его или хотя бы принял какие-то меры предосторожности. Вы ведь этого не сделали, верно?

– Нет, – небрежно произнес Хольтер, ведь он уже уверил Секанину, что ни слова Рехбергеру не сказал.

– Итак, – продолжал Секанина, – итак, Рехбергер не видел оснований класть эту бумагу отдельно от других, попавших к нему в этот день…

– Циркуляр, – перебил его Хольтер.

– Что? – спросил Секанина. Тут он заметил свою оговорку. Но и не подумал поправиться. – Так или иначе, – сказал он, – она попала кому-то в руки. Теперь вопрос: кому? Нам следует выяснить, кто был в конторе Рехбергера.

Хольтер раздумывал, почему Секанина все время ходит вокруг да около. Вообще это не в его обычае. Хольтер ничего не понимал. Поэтому хотел соблюсти осторожность.

– А Бенда не мог там быть?

– Конечно, мог, – согласился Секанина. – Но мог быть и кто-то другой.

Хольтер покачал головой.

– Кто? – спросил он. – Кто-то ведь должен был взять бумагу и размножить ее?

– Это еще надо доказать! – заявил Секанина.

– Ничего нет легче. Завтра я зайду к Бенде, и он все скажет. Насколько я его знаю, он ни перед кем не станет ничего скрывать.

Секанина увидел, что его опасения подтверждаются: вмешательство Хольтера в дела, касающиеся кадров, и так уже привело к неприятностям. Он, Секанина, занятый в последнее время все возраставшими экономическими трудностями, кое-что упустил. Теперь он твердо решил как можно скорее все это снова прибрать к рукам.

Бенда давно был у всех бельмом в глазу. По его мнению, Рехбергер, председатель производственного совета, вместо того чтобы защищать интересы своих коллег, просто поддерживал политику социального партнерства, проводимую правлением профсоюза. На этом основании Бенда вышел из фракции большинства и в качестве беспартийного не без успеха выставил свою кандидатуру на выборах.

Секанина долго ничего не знал о том, что происходит в, так сказать, нижних слоях предприятия, покуда не стали известны результаты последних выборов в производственный совет. На одном из заседаний правления он потребовал, чтобы его проинформировали, и Хольтер с величайшей готовностью все ему разъяснил.

Секанина сразу заподозрил, а вскоре и убедился в том, что Хольтер некоторым образом сотрудничает с Рехбергером.

И теперь он без обиняков спросил его об этом, правда тут же в отеческом тоне присовокупив:

– Но вы не должны воспринимать мой вопрос как порицание. Я только хотел сказать, что в определенных областях, в коих вы не являетесь специалистом… что там вы, я хочу сказать… к некоторым вопросам относитесь несколько наивно.

И Секанина еще раз перечислил эти вопросы, из совокупности которых вытекало «сотрудничество» инженера с председателем производственного совета.

– Бог ты мой, – защищался Хольтер, – уж не знаю, не упрек ли это…

– Нет, ни в коей мере, – заверил его Секанина.

– То-то же, – сказал Хольтер. – Мы ведь годами проповедуем только доброе партнерство. И я считаю, что это правильно. Если вы то, во что нам обходится это партнерство, сравните с тем, что оно нам приносит…

– Да знаю, знаю, – сказал Секанина.

Но Хольтер не дал отвлечь себя.

– Я придерживаюсь этого мнения, – продолжал он, – не только вообще, но и в нашем конкретном случае. Я потчую Рехбергера разве что карамельками, а он за это предоставляет мне полную свободу действий…

– Что вы называете карамельками? – перебил его Секанина. – Если вы выпихиваете арендатора нашей столовой в Зиммеринге и подсовываете аренду жене Рехбергера, то это, пожалуй, больше, чем карамелька.

Упрек ничуть не смутил Хольтера.

– Нет, нет, – возразил он с непривычной горячностью, – с арендой столовой все обстоит совсем иначе, чем вы думаете. Это вовсе не мелкое соглашательство, а крупное дело, которое я наметил и которым смог заняться только теперь, теперь, когда все дрожат за свое рабочее место. И я этим воспользуюсь, чтобы обновить наши кадры, понимаете? Неповоротливых и престарелых – вон, а молодых и дельных – милости просим. Если вы сообразите, что молодой вырабатывает почти столько же, сколько два старика, то можете подсчитать, какая тут получится экономия. Но я хотел бы сколотить здесь еще и бригады сдельщиков из жителей маттерсбургских окрестностей, чтобы, в случае если мы начнем там строить силосные башни, у нас было уже все укомплектовано. И эти же люди после окончания строительства охотно останутся там, если мы решимся открыть филиал в Бургенланде.

Хольтер говорил бы и дальше, но Секанина покачал головой.

– Все это очень мило, – сказал он, – но теперь вернемся к началу нашего разговора. Вспомните о циркуляре, который вы дали Рехбергеру и который был размножен в десятках экземпляров. Понимаете, что я хочу сказать? Во всем том, что вы тут делаете, по меньшей мере один человек не принимает участия – это Бенда. Вы понимаете, что я имею в виду?

– Итак, по-вашему, то, что я делаю, опасно? – спросил Хольтер.

Секанина кивнул.

– Достаточно, например, коммунистам только пронюхать об этом циркуляре! Они за него ухватятся и тут же вытащат на свет божий все, что там говорится об увольнениях и новом наборе рабочих. Получится скандал. Нам только не хватало дикой забастовки!

Хольтер задумался.

– Да, Бенда не с нами, что верно, то верно… Но должен сказать, что такое дело, как этот циркуляр, я никогда бы ему не доверил.

– Иными словами, теперь вы сами видите, что в данном случае потеряли контроль…

С этим Хольтер никак не мог согласиться. Это был весьма суровый упрек, на который он не мог не возразить.

– Видите ли, – сказал он, – все обстоит не так уж плохо. Необходимо просто принять кое-какие контрмеры. Контрмеры, которые дадут нам возможность снова взять все под свой контроль.

Секанина был доволен этой реакцией. Наконец-то ему удалось поставить Хольтера на место, которое он ему предназначал. Теперь инженер возьмет на себя те инициативы, которые Секанина сочтет необходимыми: временно приостановить увольнения и новый набор рабочих; пойти навстречу пожеланиям рабочих, пока не позабудется инцидент с циркуляром. А кроме того, Рехбергер должен будет объявить этот циркуляр фальшивкой, тоже в листовке, разумеется.

Хольтер и Секанина перешли в гостиную, чтобы выпить чего-нибудь освежающего. Секанина дотронулся до плеча инженера.

– Если не возражаете, я постараюсь помочь вам в этой прискорбной истории.

Хольтер охотно принял его предложение.

– Дел будет больше, чем я думал вначале, – сказал он, – я ведь разослал немало людей, а одного вербовщика отправил как раз в окрестности Маттерсбурга, и что теперь будет, раз нам не нужны новые рабочие? – Он вздохнул. – Хорошенькое получится дельце!

– Ничего не попишешь! – сказал Секанина и с удовлетворением засмеялся – про себя.

Глава двенадцатая

В Вене Франц не перестает удивляться

Неважно было на душе у Франца, когда в понедельник, в половине пятого утра, он один как перст стоял на дороге. Не очень-то он верил, что через несколько минут здесь, в Сент-Освальде, к нему подкатит автобус акционерного общества «Окружное строительство».

«Подожду еще с полчаса, – подумал он. – А потом вернусь домой за мопедом и поеду опять на работу, к Хёльблингу».

Но через десять минут автобус все-таки пришел. Значит, Бетрай не зря говорил.

Франц открыл дверцу автобуса.

– Мне надо попасть в Вену, в фирму «Окружное строительство». Я не ошибся?

Шофер нетерпеливо сделал ему знак войти. Когда автобус тронулся, он сказал:

– Там ведь написано!

Франц пропустил замечание мимо ушей, он был рад, что в результате все так удачно вышло с этим автобусом. Он сел и, как все остальные пассажиры, попытался еще немного вздремнуть. Но это ему удалось лишь на какие-то две минуты. Он вдруг испугался несшегося навстречу грузового фургона, который, казалось, неминуемо должен задеть автобус; потом он окончательно проснулся, так как в автобусе был зверский холод.

Он поднял дорожную сумку, в которую уложил свои вещи, и прижал ее к себе в надежде хоть немного согреться. Согреться он не согрелся, но мог хотя бы положить на нее подбородок и постараться заснуть для разнообразия.

Как только автобус подъехал к столице, Франц сразу проснулся. Он хотел видеть улицы Вены, ведущие к месту его новой работы. Он несколько раз приезжал в Вену на мопеде и убедился, что надо запомнить название каждой улицы и каждой площади, иначе из этого лабиринта не выберешься.

Франц бывал здесь слишком редко, чтобы хоть немного ориентироваться в городе. Как-то он был на футболе, потом раз – в Пратере и оба раза плутал и с трудом находил нужное ему шоссе. Поэтому сейчас ему нравилось не самому блуждать по этим улицам, а катить в автобусе. Неприятное чувство, которое он испытал перед въездом в город, порожденное, видимо, страхом перед новой работой и перед новым, незнакомым начальством, совсем исчезло, пока он ехал по городу. Автобус свернул в боковую улицу, откуда видна была часть огромной стройки.

«Вот было бы здорово…» – подумал Франц и только тут сообразил, что даже не потрудился спросить Бетрая, на какой же стройке ему предстоит работать.

Когда автобус миновал и эту улицу и поехал по усыпанным щебнем дорогам среди множества недостроенных зданий – и не каких-нибудь несколько метров, а наверно, с добрый километр, – тут уж Франц и вовсе не поверил, что может быть такая стройка. В первый момент ему показалось, что кругом просто ужасающий хаос.

Удивление его еще возросло, когда он прочитал на большом деревянном щите: «Высотное и подземное строительство. Главный инженер Пошенель».

«Это же совсем не та фирма», – подумал он и представил себе, в какое трудное положение он мог попасть. Но тут он увидел еще один деревянный щит и на нем надпись: «Нова. Строительная компания с о. о.^[2] Вена – Грац».

Франц опять поверил, что это и есть нужная ему фирма.

Автобус остановился. Франц начал озираться в поисках щита с надписью «Окружное строительство». И тут с облегчением заметил название фирмы, правда не на деревянном щите, а повсюду: на строительных бараках, грузовиках, на лесах и бетонных башнях, и везде – красные буквы на желтом фоне.

Франц последним шел к выходу из автобуса, чтобы не загораживать дорогу другим. Он хотел спросить шофера, к кому он должен обратиться. Но шофер его опередил:

– Иди вон туда, к бараку. И переоденься. Кто-нибудь за вами придет. Ты тут не один, есть еще несколько новичков.

Франц хотел бы спросить еще кое о чем, но промолчал, вылез из автобуса и пошел к длинному приземистому бараку.

«Есть еще несколько новичков, – подумал он. – Что-то их не видно. Один я».

Он взял себя в руки и решил тут, в раздевалке, вести себя так, словно уже месяц сюда ходит.

В бараке длинными рядами стояли узкие шкафчики, куда рабочие вешали свою одежду. Франц спросил одного из них, кто тут распределяет шкафчики.

– Да их полно свободных, – последовал ответ.

– Но у вас у всех они на замках, – сказал Франц, считавший, что и ему следует получить от фирмы висячий замок.

– Сам должен принести, – пояснил ему рабочий. – А на сегодня запри его ногтем.

Франц отыскал свободный шкафчик и переоделся. Что говорили рабочие, переодевавшиеся рядом, он не понимал. Это были югославы.

– Новенькие здесь есть? – крикнул кто-то.

Франц, ничего не успев убрать, бросился к двери.

– Я здесь! – заорал он еще на бегу и вскинул руку, чтобы его заметили. Он обрадовался, что наконец появился человек, который распорядится им.

– А остальные? – спросил этот человек.

Франц сразу же определил, что это десятник. На нем не было ни спецовки каменщика, ни синей куртки, как у большинства подсобников, а был он одет в обычный потрепанный костюм: коричнево-серый клетчатый пиджак с отвисшими карманами, кожаные бриджи и старую штирийскую шляпу.

– Мы здесь, – раздался чей-то голос из дальнего угла.

– Да идите же сюда, идите! – нетерпеливо крикнул десятник.

Их оказалось трое, все они не успели еще переодеться.

– Значит, вы плотники, верно? – осведомился десятник.

«Пока что дело дрянь», – подумал Франц.

Но эти трое ничего не ответили, только озадаченно переглянулись.

– А может, нет? – напустился на них десятник.

– Мы – разнорабочие, – сказал один из троих.

– А я каменщик, – заявил Франц.

Десятник взбесился.

– Вот задница! Я всегда это говорил! А как мне теперь прикажете опалубку делать без плотников? А?

Франц почувствовал себя обманутым. Он вытащил предварительный договор, который на всякий случай прихватил с собой, и сунул его десятнику под нос.

– Тут же написано, – сказал он, – каменщик!

Десятник опомнился.

– Да знаю, – проговорил он и поднял руки, словно хотел извиниться за свою вспышку. – Знаю, что вы тут ни при чем. Но Бетрай, эта скотина! Хотел бы я знать, долго он еще будет продолжать в том же духе? Но скоро я им все это выложу, все!

Выходя, он продолжал ругаться. Франц держался позади него, хотел в конце концов выяснить, как ему теперь быть. Но десятника это в данный момент нисколько не занимало.

– Иди-ка ты вон туда, к бетонщикам, – сказал он.

«Ну и контора», – подумал Франц и пошел обратно в барак.

Теперь уже в нем закипало бешенство.

Трое новичков поджидали его у дверей.

– Что он сказал? – спросили они.

– Сказал, чтобы я шел к бетонщикам! Но этот номер у него не пройдет! Кроме того, я еще по-настоящему не принят на работу в этой фирме!

– И мы тоже, – сказал один из разнорабочих. – Но это не так уж важно, имей в виду. Важно сразу же приступить к работе. Тогда им будет не так легко нас вышвырнуть.

Второй подтвердил его слова.

– Я один раз хотел начать работу, – сказал он Францу, – меня тогда тоже вербовщик сманил. Три часа я дожидался, чтоб меня приняли по всем правилам, а они опять меня поперли.

Трое разнорабочих все-таки вышли из барака. Франц смотрел им вслед, покуда они не скрылись за кучей лесоматериалов. Сам он не двинулся с места.