Текст книги "Сын батрака"

Автор книги: Михаэль Шаранг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Annotation

Роман австрийского писателя посвящен проблемам молодого поколения. Шаранг дает психологически достоверный портрет современного рабочего на Западе, правдиво рисует жизнь простых людей, которым общество потребления обещало рай земной, а уготовило одиночество, горечь разочарования.

Полгода из жизни Франца Вурглавеца

Часть первая

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвертая

Глава пятая

Часть вторая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

Глава пятнадцатая

Глава шестнадцатая

Глава семнадцатая

Часть третья

Глава восемнадцатая

Глава девятнадцатая

Глава двадцатая

Глава двадцать первая

Глава двадцать вторая

Глава двадцать третья

Глава двадцать четвертая

notes

1

2

3

Полгода из жизни Франца Вурглавеца

Когда говорят о нынешней австрийской литературе, то среди молодых писателей, уже заслуживших известность и постоянный читательский интерес, непременно упоминают и Михаэля Шаранга. Подобно своим литературным сверстникам, таким, как Франц Иннерхофер, Гернот Вольфгрубер, Эльфрида Еллинек и уже знакомый советскому читателю по повести «Кассбах»^[1] Хельмут Ценкер, Шаранг стремится изображать жизнь сегодняшней Австрии трезво и реалистически, не обходя острые, наиболее болезненные проблемы. Для него, как и для многих, кто пришел в литературу на волне студенческого движения конца шестидесятых, «политизация литературы» не просто новый, быстро утвердившийся в обиходе литературоведческий термин, но и повседневная творческая практика.

Действительно, все названные писатели подчеркнуто «ангажированы» в своих произведениях. Для них важно не просто воспроизвести тот или иной фрагмент окружающей их жизни, но и дать оценку изображенному, понять, каким образом существующие условия можно изменить к лучшему. При этом сама логика размышлений неизбежно приводит их к признанию ведущей роли рабочего класса в современном мире, к солидарности с теми, кто наиболее последовательно выступает за его интересы. И не случайно, что применительно к литературе Австрии и ФРГ сегодня можно с полным основанием говорить о существовании большой и сплоченной группы молодых и уже не очень молодых, обладающих солидным литературным опытом писателей, которые обратились к рабочей теме. При этом они не просто пишут о рабочих, делая их героями своих произведений, они отстаивают интересы людей труда, утверждают определенные социально-политические ценности. В своих книгах они стремятся давать полную, неискаженную картину современной действительности. Велика здесь заслуга коммунистов, придающих особое значение конкретной практической работе в области культуры. И вот характерный пример: писатель Михаэль Шаранг – один из активных сотрудников культурного центра, организованного Коммунистической партией Австрии.

Михаэль Шаранг родился в 1941 году в небольшом местечке Капфенберг. Первую книгу выпустил в 1969 году. Защитил диссертацию о творчестве Роберта Музиля, одного из интереснейших австрийских прозаиков XX века. В настоящее время живет в Вене, занимается литературной деятельностью. Он автор двух романов – «Чарли Трактор» (1973) и «Сын батрака» (1976). Такова краткая творческая биография писателя. А его мысли, его симпатии и антипатии, его политические взгляды, его общественная позиция – в его книгах. Шаранг не случайно избирает своим героем молодого рабочего. Для него важно проследить формирование классового сознания с самого начала, понять первоистоки и объективные закономерности этого процесса.

Чарли Трактор, герой первого романа Михаэля Шаранга, заслуживший свое прозвище из-за необычной американской кепки с эмблемой какого-то большого тракторного завода, попадает в Вену из глухой провинции. В большом городе у него нет родных, нет друзей и до всего необходимо доходить своим умом. Он берется за любую работу, присматривается к окружающим людям, многое схватывает на лету. Вскоре он приходит к выводу, что постоянная работа лучше его случайных заработков, когда при расчете с рабочими хозяин допускает откровенный произвол. Чарли находит постоянное место, встает к станку, приобретает квалификацию. Постепенно он начинает понимать, почему рабочим необходимо сообща бороться за свои права, ему становится яснее роль профсоюза в этой борьбе, и потому обычное, в общем-то, профсоюзное собрание, где рабочие требуют от администрации хотя бы элементарного улучшения условий труда, делается серьезным этапом в развитии самосознания Чарли. Он видит, как важно рабочим держаться всем вместе, как важно сознательно и последовательно отстаивать любое, пусть даже не столь уж важное на первый взгляд требование, ведь из таких вот повседневных проблем и складывается главное – их работа, а значит, и их жизнь.

Роман заканчивается трагически. Покончила с собой Эльфи, возлюбленная Чарли, приняв во время очередного приступа депрессии огромную дозу снотворного, самому Чарли за выступление на собрании и за активную вовлеченность в профсоюзную борьбу грозит увольнение, будущее его мрачно и неопределенно. И все же, расставаясь с героем на последних страницах книги, читатель верит, что уроки классовой борьбы и солидарности, которые Чарли получил на заводе, не пройдут для него даром, что со временем и он найдет в этой борьбе свое настоящее место.

При всей своей острой политической направленности и ряде художественных достоинств первый роман писателя не был свободен от недостатков: порой в нем проступала некая нарочитая «романтизация», декларативность, искусственно нагнетались черно-белые тона. Особенно чувствовалось это в образе Эльфи, почти что роковой женщины, психическая неуравновешенность которой подавалась как фатальная и необъяснимая.

Но уже через три года, в романе «Сын батрака», писательское перо Шаранга обрело большую уверенность, а мастерство – зрелость. Внутренняя логика сюжета, умение разместить на небольшом отрезке действия значительное количество персонажей и показать, как в их личных взаимоотношениях отражаются характерные черты общественной системы в целом, – все это свидетельствует в пользу молодого прозаика. Во втором романе уже нет даже намека на игру в загадочные характеры и «крайние» жизненные ситуации, нет уступок в пользу тех или иных стереотипов «массовой культуры». Рассказ о жизни Франца Вурглавеца прост и бесхитростен, как проста и бесхитростна сама эта жизнь.

14 мая 1975 года и 5 ноября 1975 года. Между этими двумя точно названными датами заключено все действие романа. 14 мая молодой рабочий Франц Вурглавец получил свидетельство об окончании профессионального училища и вступил в самостоятельную трудовую жизнь. 5 ноября каменщик Франц Вурглавец, двадцати одного года от роду, повесился в камере Маттерсбургской тюрьмы.

Что же вместилось в эти полгода такого жестокого и страшного, что смогло так быстро, сразу разрушить молодую жизнь? Было ли это стечение крайне неблагоприятных обстоятельств или некая неразрешимая коллизия, трагическая случайность, нежданно обрушившееся несчастье, огромных размеров бедствие, роковая утрата? Да нет, ничего такого не было. Была обычная жизнь, заполненная расчетами, планами на будущее, работой, сведением концов с концами. Было окончание училища, женитьба на любимой девушке, ожидание ребенка, начало строительства нового дома – словом, дела и заботы самые будничные, обыкновенные. Но видно, не зря снилось Францу в день получения свидетельства, будто небо закрыто черными тучами, раздвинуть которые нет сил. Вот такие тучи как-то незаметно сгустились и над ним самим.

Действительно, в деревне Сент-Освальд, которая «находилась вблизи от всего, что угодно», даже не так далеко от Вены, а на деле была самым обычным, богом забытым захолустьем, у молодого рабочего, хотя бы и со свидетельством, подтверждающим его квалификацию, не так уж много перспектив. Провинция Бургенланд с ее исконной ориентацией на сельское хозяйство и земледелие считается одним из наиболее отсталых в экономическом отношении районов Австрии. Жизнь протекает здесь спокойно и вяло, не так уж много здесь и строится, поэтому подрядчику Хёльблингу, у которого работает Франц Вурглавец, приходится изо всех сил бороться за новые заказы, чтобы хоть как-то выдержать конкуренцию с крупными столичными фирмами, располагающими прекрасной современной техникой и материалами. Такова уж участь мелкого предпринимателя, на своей шкуре испытывающего действие жестоких законов капиталистической экономики. Тот, кто посильнее, в свою очередь отыгрывается на слабом, и Хёльблинг дерет со своих рабочих по три шкуры, оплачивая к тому же их труд крайне низко.

И все же через какое-то время судьба как будто улыбается Францу. Ему удается вырваться от Хёльблинга, и не куда-нибудь, а в большой мир, на крупную столичную стройку, которую ведет солидное акционерное общество. Здесь он зарабатывает немного больше, появляются у него и новые друзья.

Поначалу Франц, человек наивный и по-детски простодушный, вовсе не подозревает, в какой водоворот разнонаправленных интересов и усилий он попал на своей новой работе. «Живодерня» – так говорят об этом строительстве рабочие, и действительно, все производственные процессы построены здесь таким образом, чтобы выжать из тех, кто работает, максимум, оплатив их труд по минимуму. «Социальная гармония», «социальное партнерство» – подобные слова, по существу, ничего не значат, это лишь удобные демагогические формулы, позволяющие маскировать истинное положение дел. А социальное угнетение при этом так и остается социальным угнетением. И даже внешне вполне респектабельный, всегда спокойный и корректный инженер Хольтер оказывается в итоге ничуть не лучше прожженного интригана Секанины. У них ведь общие цели и общие интересы, которые никак не согласовываются с интересами рабочих. И уж конечно, ни о какой «гармонии», ни о каком «классовом мире» не может быть и речи перед лицом надвигающейся забастовки – тут уж все средства хороши, лишь бы спасти запланированные прибыли, лишь бы удержать рабочих в пределах повиновения.

Реальное содержание сложившейся на стройке ситуации Франц осознает лишь с большим трудом. Многое так и остается для него тайной за семью печатями. Ему, пролетарию первого поколения, нелегко даются даже самые азы профсоюзной борьбы, к примеру ему не совсем ясно, что такое производственный совет, отстаивающий интересы рабочих, и почему рабочим необходимо держаться всем вместе. И уж тем более нелегко поять Францу, какие противоречия могут существовать и существуют внутри самого профсоюза, как нелегко отстаивать последовательную и бескомпромиссную позицию. И не случайно именно Франц оказывается в какой-то момент той самой пешкой, которая может помочь руководству стройки сделать свою большую игру. В планах, разрабатываемых Хольтером и Секаниной, ему отводится особое место, в нужный момент он должен сыграть роль «компрометирующего материала» на своего бригадира, профсоюзного вожака Бенду, давно уже доставляющего немало забот администрации. Ведь Бенда – талантливый и умелый организатор, человек умный, рассудительный, хорошо понимающий нужды рабочих и задачи их борьбы.

Франц же, погруженный в собственные заботы, предпочитает попросту не думать о таких вещах. Его главная цель – как можно скорее построить дом, чтобы его ребенок, который вот-вот должен появиться на свет, со дня своего рождения имел собственную крышу над головой. Теперь лишь об этом все помыслы Франца. В строительство Франц вкладывает не только все имеющиеся у него скудные средства, не только свое здоровье и силы, но и – в каком-то смысле – свое будущее. Он еще не понимает, что в тех условиях, в которые он поставлен, эта задача объективно не может иметь решения.

Некоторые критики упрекали Шаранга за то, что развязка романа производит искусственное впечатление. Искусственность эта, однако, кажущаяся. Как художник, Шаранг исходит из конкретной, живой действительности, и лишь она диктует ему развитие описываемой ситуации. Случай, который ставит в центр романа писатель, действительно экстремальный, но вполне вероятный, как вероятны и все сопутствующие ему обстоятельства.

Франц Вурглавец не так уж много ждал от жизни. Его надежды были самые простые, самые насущные. Стать хорошим рабочим и начать прилично зарабатывать, жениться, построить дом, пусть небольшой и скромный, воспитать ребенка – вот, собственно, и все, что нужно было Францу для того, чтобы могло возникнуть ощущение удавшейся жизни. О прочем он и не задумывается, даже отпуск у моря кажется ему мечтой почти несбыточной. Но в том-то и дело, что несбыточным для Франца оказывается даже то, что он считал реальным. Строительство дома откладывается на неопределенный срок, уже ясно, что ко времени рождения ребенка денег скопить не удастся, а тут еще перспектива долгого тюремного заключения… Теряет смысл сама жизнь.

Но Франц еще пытается сопротивляться. Он снова и снова рассчитывает, как скоро по возвращении из тюрьмы он сможет достроить дом и сколько потребуется для этого усилий и средств. Он ведь привык все точно рассчитывать, так его воспитали, так поступают все окружающие, и это уже не черта характера даже, а жестокая необходимость, одна из возможностей выжить. Кельнерша Мария, к примеру, «рассчитывает» свою связь с вербовщиком Бетраем, она занимает важное место в ее планах на будущее: ведь с помощью Бетрая Мария надеется выгодно устроить свои дела. Получив брачное предложение, она тут же решает проверить имущественное положение своего возможного жениха. Франц и Эрна тоже то и дело «рассчитывают» свое будущее, вычисляют свои будущие доходы и прикидывают, когда они смогут позволить себе то или другое, сколько времени понадобится им на устройство «приличной» жизни. Все это не какая-то чрезмерная меркантильность, не свидетельство ограниченности – это норма жизни в обществе, которое не может дать человеку уверенности в завтрашнем дне. И потому, когда Франц вынужден замазать краской свои выкладки на стене тюремной камеры, он тем самым как бы замазывает и основное содержание своей жизни…

Конечно, история Франца Вурглавеца не самая типичная история. И будь она рассказана изолированно, сама по себе, она осталась бы грустной историей незадавшейся судьбы. Но, повествуя о «взрослой жизни» Франца Вурглавеца, уместившейся всего в несколько месяцев, писатель вводит в роман социальный фон, который дает иное освещение и всем рассказанным в книге индивидуальным историям. Лишенная перспективы, жизнь Франца Вурглавеца оборвалась. Однако есть и другая альтернатива. Для маленького человека, такого, как Франц, оказывается невозможным принципиально изменить, улучшить условия своего существования, если пытаться сделать это в одиночку, рассчитывая только на себя. Но это вполне реально, если бороться всем вместе. Профсоюзный вожак Бенда и его товарищи прочно стоят на ногах, они-то умеют отстаивать свои права, хотя и понимают, что борьба эта не из легких, что в ней могут быть и жертвы, и поражения. И все-таки это возможность другого, истинного пути для Франца и подобных ему, возможность, которая – в этом писатель уверен – рано или поздно станет действительностью. Приближению этого момента писатель-коммунист Михаэль Шаранг помогает и своими книгами.

Осенью 1977 года Михаэль Шаранг, один из активистов Общества дружбы «Австрия – СССР», побывал в Советском Союзе. В газете «Фольксштимме» были опубликованы его путевые заметки, тепло рассказывающие о знакомстве писателя с нашей страной и ее людьми. Знакомство это продолжается. Теперь советским читателям предстоит прочесть роман Михаэля Шаранга.

Н. Литвинец

Часть первая

Глава первая

Важный день в жизни Франца Вурглавеца

Франц Вурглавец крепко спал, хотя уже пробило восемь. Давно рассвело, и было так светло, словно каждый дом и каждое дерево специально подсвечены. Свет заливал деревню, как это бывает лишь в безоблачные утра.

Но Францу снилось, что за его окном висят черные дождевые тучи и потому он надевает плащ поверх нового костюма и даже берет у отца большой зонт. Ему снилось, что он подходит к окну, чтобы отодвинуть тучи. Но тот человек, который вчера вечером по телевизору предсказывал, что сохранится плохая погода, стоял на дворе, не давая Францу прогнать тучи.

И тут во сне у него возникла идея: «Если я войду в тучи, они лопнут и прольются. Да так, что эта скотина промокнет до костей».

И он пошел, шаг за шагом. А так как пошел Франц не только во сне, но и в действительности, то нога его со всего маху ударилась о стену. Но он от этого не проснулся, потому что спал, как медведь в берлоге.

От удара содрогнулась хлипкая стенка, отделявшая комнату от кухни. И впоследствии ни Франц, ни его родители не могли объяснить, почему именно в это утро с сосновых веток посыпались сухие иголки. Сосновыми ветками был украшен киот в кухне, так как общей комнаты, где положено быть киоту, в маленьком доме Вурглавецов не было. Кроме кухни, была только спальня да каморка для сына.

Сегодня среда, 14 мая 1975 года. Важный день для Франца Вурглавеца. Он даже считал этот день самым важным в своей жизни. С этого дня, как он надеялся, все пойдет по-другому.

Именно в среду, в одиннадцать часов, в городском профессиональном училище выпускникам вручат свидетельства об окончании. И Франц был одним из тех, кто сегодня вступит в самостоятельную трудовую жизнь.

В минувшие годы он больше всего на свете хотел покончить с учебой. Ведь Францу стукнуло двадцать, и ему вовсе не улыбалось получать ученическую зарплату, выполняя работу квалифицированного каменщика.

Итак, Франц уже заранее радовался этому дню. Но именно вчера перед сном у него почему-то возникло неприятное чувство.

«Вправду ли все пойдет по-другому, – думал он, – оттого что вместо ученической я буду получать полную зарплату? А не станет ли кое в чем хуже? Вот, к примеру, я не буду встречаться с некоторыми ребятами из училища и с учителем Штадлером. Он же был единственным человеком, с которым можно говорить обо всем».

В последние дни шел дождь, и казалось, Францу не удастся обновить сегодня летний костюм. Потому-то и снились ему черные тучи, сейчас, когда на улице стояла чудная погода и легкий ветерок почти высушил следы минувших дождливых дней.

В обычный рабочий день Франц уже давно был бы на объекте подрядчика Хёльблинга. Но на сегодня, как, впрочем, и на последующие дни, он взял отпуск. Подрядчик наверняка и без того отпустил бы его на выпускной вечер, но Францу так больше нравилось. От прошлого учебного года у него оставалось несколько дней отпуска. И потому Хёльблинг не мог бы сделать вид, что подарил ему один день.

Франц не желал никаких подарков. Тем паче от Хёльблинга, от которого предпочитал как можно скорее избавиться. Но не потому, что Хёльблинг был каким-то особенно противным. Франц хотел уйти не только от подрядчика, но и убраться подальше от родной деревни. Вопрос в том, как? Ведь это касалось не только его, но и Эрны, его подружки.

Здесь он не хотел оставаться ни под каким видом. Потому что здесь, в Сент-Освальде, был, по его мнению, край света. Хотя их деревня, если смотреть на карту, не такая уж глухомань: всего в десяти километрах к северу от Маттерсбурга, а значит, не слишком далеко и от Эйзенштадта, главного города Бургенланда. А от Эйзенштадта до Вены всего лишь час езды.

Но Франц знал, что это как раз и было типично для Сент-Освальда – мнимоудобное местоположение. На самом же деле деревня просто находилась вблизи от всего, что угодно: вблизи от Эйзенштадта, вблизи от Нойзидлер-Зе, вблизи от венгерской границы, вблизи от федерального шоссе, и даже маленькая речушка протекала не через деревню, а вблизи от нее.

Мать разбудила его. Она стояла у кровати и поторапливала Франца. А то он опоздает на автобус.

– Значит, поеду на мопеде, – сказал Франц, убедившись, что в небе ни облачка.

– Но тогда не в новом костюме.

Мать уже все приготовила. Белую рубашку сложила, как в магазине. И даже ботинки начистила до блеска.

– Автобус-то ведь уходит в полдесятого, – сказал Франц.

Только он начал умываться, как мать позвала завтракать. Невысокая, кругленькая женщина была в это утро необычайно возбуждена. Очевидно, хотела добиться, чтобы сегодня все шло хорошо. Франц этого не мог понять. Он намеревался насладиться этим днем в полном спокойствии. В конце концов, ничто уже не имеет значения. Экзамены позади, и осталось лишь получить свидетельство.

В окно он увидел, как отец выходит из сарая и идет к маленькому домику, отделенному галереей от хозяйского дома. Старый Вурглавец, хотя был уже пенсионером, по-прежнему батрачил на вдового Исидора Хаутцингера, а жена его вела дом хозяина и его взрослого сына. Но в данный момент обоим старикам было совсем не до работы. Они хотели быть свидетелями того, как их сын – так они считали – вступит в новую жизнь.

Франц услышал, как мать говорит отцу:

– Не путайся под ногами!

Вурглавец опустился на стул.

– Не вздумай трогать кофе, это для Франца!

– Да знаю, знаю! – отвечал Вурглавец, который и не собирался брать кофейник.

Франц затянул потуже галстук и вышел в кухню.

– Зачем мне столько кофе, – сказал он, – можешь спокойно налить отцу.

– Пей сам!

Фрау Вурглавец придвинула сыну кофейник и два бутерброда с грудинкой. Обычно к завтраку ему давали один бутерброд с салом.

– Если я все это съем, то уж наверняка провороню автобус, – сказал Франц, с аппетитом принимаясь за еду.

– Ешь-ешь, – приговаривала мать, – кто знает, долго ли еще тебе праздновать.

«Ну и представления у нее», – подумал Франц. Он достал из буфета чашку и налил отцу кофе.

– Опять ты не был у парикмахера! – сказала мать.

Франц невозмутимо продолжал завтракать. Он знал, что мать вовсе не думает о его прическе. Она не закрывает рта просто потому, что не может перенести, что отец и сын молча сидят за столом, словно сегодня самый обычный день.

– Сейчас у всех такие волосы, – заметил отец.

– Да помолчал бы ты! – возмутилась мать. – И воротнички вечно грязные.

Мать зашла за спину Франца, окинула взглядом его длинные черные волосы, почти целиком закрывавшие воротник, и покачала головой.

Когда Франц шел по двору, родители с гордостью смотрели ему вслед. Сейчас даже мать не нашла бы, к чему придраться. Франц должен был пройти полдеревни, так как остановка автобуса находилась возле гостиницы «Шторхенвирт». Деревня точно вымерла, все жители в это время в поле. Франц дошел до старой асфальтовой дороги. Он сам себе казался дачником. И радовался, что не встретил ни души.

Дорогу сто раз чинили, но выбоин на ней было больше, чем заплат. Когда Франц ехал на мопеде, это не так бросалось в глаза, потому что ездил он по обочине – уже не по асфальту, но еще и не по лугу, а между ними, по полоске твердой земли и мелкого песка. Он запустил камнем в чей-то двор и обрадовался, когда камень ударился о кадку. Удар получился глухой, так как в кадке была земля, а в земле рос олеандр.

Крестьянские дома и надворные постройки были соединены стеной, отделявшей дворы от дороги. С дороги все дома казались на одно лицо. Но достаточно было заглянуть во двор, чтобы убедиться, до чего же они на самом деле разные.

В табачном киоске напротив «Шторхенвирта» Франц купил газету, чтобы было что почитать в дороге. Поэтому он развернул ее только уже в автобусе. В статье на второй полосе он прочитал, что в Австрии появляется все больше машин и все меньше детей. «А люди еще удивляются, что они несчастливы».

Франц оторопел. У него не было ни ребенка, ни машины. Но если он чего-то хотел, так это машину, ведь не во всякую погоду приятно ездить на работу на мопеде. Неужто с машиной он был бы несчастнее? И неужто же есть какая-то связь между машиной, счастьем и несчастьем?

Франц не был в этом уверен. Автобус опять остановился. Францу казалось, что остановки у него после каждого второго поворота.

«Вот опять статья, – подумал он, – о которой стоит поговорить со Штадлером. Уж он-то точно сказал бы, что сам думает и что надо думать по этому поводу нашему брату».

Но теперь все уже позади. Конечно, Франц мог бы разыскать учителя, но это уже совсем не то, что регулярно встречаться с ним в училище, вместе с теми однокашниками, которые, так же как и Франц, считали, что со Штадлером можно говорить обо всем, и тоже испытывали потребность в общении с ним.

Штадлер и сам нуждался в таких беседах. Особенно он любил дискутировать с Францем, ибо тот, хотя бы уже в силу своего возраста, обращался к Штадлеру с несколько иными проблемами, нежели другие ученики. Ведь Франц только семнадцати лет от роду начал учиться на каменщика. Окончив школу старшей ступени, он по настоянию отца и его хозяина остался в деревне – потерянные годы, считал он теперь.

До Штадлера Франц никогда не встречал людей, называвших вещи своими именами, без всяких прикрас. Поначалу это доставляло ему огромное удовольствие, потому что так говорить обо всем он тоже умел. И у него возникали все новые и новые вопросы.

Штадлер никогда не отказывался отвечать. На все он знал ответ – почти на все, – но, отвечая, он – почти всегда – сворачивал разговор на политику. Франц думал сперва, что это уловка, что Штадлер просто спасается бегством в политику. Поэтому, наверно, Франц стал относиться к нему с недоверием, но, когда он сам попытался найти ответы на свои вопросы, у него ничего не получилось.

Он не всегда мог привести их в согласие со своими чувствами. На работе он частенько бывал недоволен, прежде всего когда подрядчик Хёльблинг очень уж его эксплуатировал или же во время сверхурочных норовил съездить ему по уху. Но со своей подружкой он бывал вполне счастлив и спрашивал себя, чего же ему, собственно, не хватает.

За одну остановку до Маттерсбурга Франц сложил газету, хотя не прочел и двух строк, и бросил ее на багажную сетку. Ему хотелось теперь думать не о том, что он утратит после сегодняшнего дня, а о том, что теперь будет в жизни хорошего. Меньше всего он сокрушался об окончании учебы и никак не мог дождаться, когда же он, в свои двадцать лет, начнет наконец зарабатывать деньги. Он уже не мог выносить, что в кафе Эрна платит за себя.

«Теперь я с ней буду говорить о том, о чем обычно говорил только со Штадлером».

Глава вторая

Поездка в Лоретто на троицын день

Оба свободных дня после выпускного вечера Франц красил кухню и свою комнату. В субботу он лишь почистил кисти, а потом приоделся, чтобы зайти за Эрной. Но не стал ждать ее у магазина, а прошел на несколько домов дальше. Родители Эрны были против их дружбы. Особенно мать, она хотела для Эрны чего-то другого. Ведь как-никак Эрна – дочь секретаря общины.

И потому Эрне всякий раз, когда она встречалась с Францем, приходилось что-то придумывать. Сегодня она сказала родителям, что подруга пригласила ее на троицу в свой домик на Нойзидлер-Зе. Ей хотелось побыть с Францем подольше и впервые провести с ним целую ночь.

Итак, в их распоряжении было два с половиной дня, чтобы гулять, целоваться, лежать в траве, спать вместе.

Воскресным вечером они влезли в окно, чтобы не мешать родителям Франца смотреть телевизор. Они вернулись сегодня раньше обычного, потому что накануне до двух часов ночи танцевали в маттерсбургской дискотеке и заснули только под утро.

Франц улегся на кровать и тремя спичками сразу прикурил сигарету. Эрна, сидевшая на коврике перед кроватью, сняла туфли и задула одну спичку.

– Что будем завтра делать? – зевая, спросил Франц.

Эрна, хотя тоже устала, все-таки заметила, что прежде они таким вопросом не задавались. У них никогда еще не было столько времени, чтобы задуматься о том, что им делать, когда они вместе.

– Предлагай ты, – сказала она.

– Двинем в Ау? – спросил Франц.

– Мы же сегодня там были.

Он еще подумал.

– Тебе ничего больше в голову не приходит?

– Ты была когда-нибудь в Лоретто?

– Нет.

– Туда, правда, далековато ехать, – сказал он.

Они проспали до десяти. В половине одиннадцатого тронулись в путь на мопеде. Никогда бы Эрна не подумала, что прогулка может быть такой упоительной.

Инженер Хольтер с женой ехал в зеленой спортивной машине по Эйзенштадтскому шоссе из Вены в направлении бургенландской границы. Они решили выехать попозднее, и вправду для духова дня на этом отрезке дороги было сравнительно мало машин.

Хольтер пребывал в праздничном настроении, время у него было, и потому он ехал не спеша. Впрочем, он и вообще не был лихачом. Спортивную машину он купил, чтобы исполнить мечту своей юности.

У первой развилки после границы между Нижней Австрией и Бургенландом они свернули влево с федерального шоссе. Оттуда до Лоретто оставалось еще восемь километров. По узкой извилистой дороге Хольтер ехал за мопедом, чтобы не вспугнуть сигналом велосипедиста, срезавшего каждый поворот. Только на прямой Хольтер обогнал его.

– Классный драндулет! – сказал Франц. Эрна его не слышала из-за ветра.

Супруги Хольтер въехали в Лоретто. И попали в переулок до того узенький, что решили было, что заблудились. Но переулок неожиданно впадал в большую площадь.

Хольтеры вышли из машины. Площадь представляла собою овал длиною в добрых полкилометра и шириною около ста метров. Примечательна она была тем, что на ней росли фруктовые деревья, в основном яблони.

Насколько им было видно, вокруг овальной площади шла улица, а вдоль нее – деревенские домики и среди них ресторан. Они пошли меж фруктовых деревьев. В траве не было проложено ни одной дорожки, но стояло несколько скамеек и мусорных корзин. Несомненно, этот фруктовый сад был общественным.

Перейдя площадь, инженер и его жена снова удивились. Их взору открылась церковь позднего барокко с двумя высокими башнями и солидными пристройками с обеих сторон. Перед церковью стояло несколько машин. Не такое уж это сонное местечко, как показалось им вначале.

Они осмотрели церковь и в киоске, торговавшем видовыми открытками, узнали, что церковь эта – место паломничества, а пристройки – бывший монастырь. Пока жена выбирала открытки, Хольтер вернулся к машине, чтобы отвести ее на стоянку.

По приезде в Лоретто Франц и Эрна решили разыскать гостиницу, так как не завтракали и здорово проголодались. Они тоже прошли по площади с фруктовыми деревьями. Еще не видя ресторана, Франц заявил, что слышит запах супа с печеночными клецками, которым, как он считал, в любом случае можно отметить праздник.

Это и вправду оказался печеночный суп, он был уже готов, и оставалось только поставить его на стол. Франц сразу заказал две тарелки.

Табличка позади церкви указывала путь к «Лесной корчме». Хольтер с женой пошли по дорожке, ведущей на холм, с которого открывался удивительной красоты вид на равнину. Было время обеда, и Хольтер тоже сперва заглянул в деревенский ресторанчик, но ему там не понравилось.