Текст книги "Дон-Кихот Ламанчский. Часть 2 (др. издание)"
Автор книги: Мигель Де Сервантес Сааведра
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 38 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]
– Скажу теперь, въ свою очередь, воскликнулъ Донъ-Кихотъ, что тотъ, кто много читаетъ и путешествуетъ, многое видитъ и узнаетъ. Кто бы, въ самомъ дѣлѣ, увѣрилъ меня, что на свѣтѣ существуютъ ворожеи обезьяны, какъ это вижу я теперь собственными глазами; потому что я дѣйствительно тотъ самый Донъ-Кихотъ Ламанчскій, котораго назвала она, хотя, быть можетъ, слишкомъ ужь расхвалила. Но каковъ бы я ни былъ, я все-таки благодарю небо, одарившее меня мягкимъ и сострадательнымъ характеромъ, готовымъ сдѣлать всякому добро, никому не желая зла.
– Еслибъ у меня были деньги, сказалъ пажъ, я бы тоже спросилъ у обезьяны, что приключится со мною въ дорогѣ?
– Я вѣдь сказалъ, отвѣтилъ Петръ, успѣвшій уже подняться съ колѣнъ и отойти отъ Донъ-Кихота, что обезьяна моя не отгадываетъ будущаго. Иначе нечего было бы вамъ горевать о деньгахъ, потому что я готовъ забыть о хлѣбѣ насущномъ, лишь бы только услужить чѣмъ нибудь господину рыцарю Донъ-Кихоту, и теперь, для его удовольствія, я готовъ всѣмъ вамъ даромъ показать мой театръ. Услышавъ это, хозяинъ, внѣ себя отъ радости, указалъ Петру мѣсто, гдѣ ему всего удобнѣе было расположиться съ театромъ.
– Донъ-Кихотъ остался, однако, не совсѣмъ доволенъ всевѣдѣніемъ обезьяны; ему казалось невѣроятнымъ, чтобы животное могло знать настоящее и прошедшее. И пока Петръ устроивалъ свой театръ, онъ увелъ Санчо въ конюшню и тамъ сказалъ ему:
– Санчо, обезьяна эта заставила меня призадуматься, не заключилъ ли ея хозяинъ уговора съ чортомъ – ловить за одно съ нимъ рыбу въ мутной водѣ.
– Не то что мутной, а совсѣмъ въ грязной, отвѣчалъ Санчо, если самъ чортъ мутитъ ее, но только какая же можетъ быть выгода Петру отъ этой рыбы?
– Ты меня не понялъ, Санчо, возразилъ Донъ-Кихотъ; я хотѣлъ сказать тебѣ, что у Петра, должно быть, заключена сдѣлка съ чортомъ; чортъ, вѣроятно, влѣзаетъ въ его обезьяну и даетъ отвѣты, за которые Петръ получаетъ деньги, съ условіемъ, что когда онъ разбогатѣетъ, то отдастъ въ благодарность чорту свою душу; ты хорошо знаешь, какъ этотъ вѣчный врагъ рода человѣческаго соблазняетъ и преслѣдуетъ душу нашу на каждомъ шагу; – это тѣмъ вѣроятнѣе, что обезьяна ограничивается настоящимъ и прошедшимъ, не предсказывая будущаго, которое скрыто и отъ дьявола; онъ можетъ только догадываться о будущемъ, и то весьма рѣдко. Что будетъ? извѣстно одному Богу, ибо для него нѣтъ грядущаго, а все настоящее. И для меня, Санчо, совершенно ясно, что въ этой обезьянѣ говоритъ чортъ; странно только, какъ молчитъ святое судилище и не схватитъ этого человѣка, чтобы узнать, помощію какой силы угадываетъ онъ, что было и что есть. Я убѣжденъ, что обезьяна эта не астрологъ; и что ни она, ни хозяинъ ея ничего не смыслятъ въ распознаваніи разсудочныхъ фигуръ, занятіе до того распространенное теперь въ Испаніи, что нѣтъ, кажется, подмастерья, лакея и горничной, которые не умѣли бы разпознать и установить какой-нибудь фигуры также легко, какъ поднять карту съ полу, компрометируя своимъ невѣжествомъ чудесныя истины этой науки. Я зналъ одну даму, спросившую у подобнаго знатока гороскопа, ощенится ли ея комнатная собачка, и если ощенится, сколько у нея будетъ щенковъ и какого цвѣта? Непризнанный астрологъ справился съ своимъ гороскопомъ и не задумавшись отвѣтилъ, что у собачки ея будетъ трое щенковъ: зеленый, красный и полосатый, если она затяжелѣетъ между одинадцатью и двѣнадцатью часами дна или ночи, въ понедѣльникъ или субботу. Дня черезъ два собака эта околѣла отъ разстройства желудка и кредитъ лжеастролога сильно поколебался, какъ это случается, впрочемъ, со всѣми подобными ему господами.
– Хотѣлъ бы я только, ваша милость, отвѣчалъ Санчо, чтобы вы спросили у Петра: правда ли то, что вы видѣли въ Монтезиноской пещерѣ, мнѣ это кажется, не во гнѣвъ вамъ будь сказано, гилью, которая, должно быть, привидѣлась вамъ во снѣ.
– Быть можетъ, сказалъ Донъ-Кихотъ; и я охотно послѣдую твоему совѣту, хотя и сомнѣваюсь, чтобы разсказы мои о Монтезиносской пещерѣ были гилью.
Въ эту минуту Петръ пришелъ объявить Донъ-Кихоту, что все готово, и просилъ его удостоить своимъ присутствіемъ театральное представленіе, достойное вниманія рыцаря. Донъ-Кихотъ тутъ же попросилъ Петра узнать у обезьяны: «правда ли все видѣнное имъ въ Монтезиноской пещерѣ«такъ какъ ему казалось, что здѣсь истина перемѣшана съ призраками.
Петръ, не сказавъ ни слова, отправился за обезьяной, и возвратясь помѣстился съ нею противъ Донъ-Кихота и Санчо.
– Слушай внимательно обезьяна – сказалъ онъ; господинъ рыцарь желаетъ узнать правда ли то, что видѣлъ онъ въ Монтезиносской пещерѣ? – Сказавъ это, онъ подалъ обыкновенный знакъ, и обезьяна, вскочивъ къ нему на плечо, сдѣлала видъ будто шепчетъ ему что-то на ухо; выслушавъ ее Петръ отвѣчалъ:
– Обезьяна говоритъ, что все видѣнное вами въ Монтезиносской пещерѣ на половину правда, на половину ложь; больше она ничего не знаетъ въ настоящую минуту, но если вамъ угодно будетъ спросить у нее еще что-нибудь объ этомъ, то въ будущую пятницу она отвѣтитъ вамъ на все. Теперь она потеряла свой даръ угадывать и отыщетъ его не раньше пятницы.
– Ну, не моя-ли правда, воскликнулъ Санчо, не говорилъ-ли я вашей милости, что я и на половину не вѣрю вашимъ приключеніямъ въ этой пещерѣ.
– Будущее покажетъ намъ это, отвѣчалъ Донъ-Кихотъ; всераскрывающее время ничего не оставляетъ въ тѣни, освѣщая даже то, что скрыто въ нѣдрахъ земли. Теперь же отправимся взглянуть на театръ; онъ долженъ быть интересенъ.
– Какъ не интересенъ, воскликнулъ Петръ, когда онъ заключаетъ шестьдесятъ тысячъ самыхъ интересныхъ штукъ. Увѣряю васъ, господинъ рыцарь, это самая интересная вещь въ мірѣ и operibus credite, non verbis. Но только поспѣшимъ, потому что ужъ не рано, а намъ много еще предстоитъ сдѣлать, сказать и показать.
Донъ-Кихотъ и Санчо отправились вслѣдъ за Петромъ къ театру маріонетокъ, освѣщенному безконечнымъ числомъ маленькихъ восковыхъ свѣчей, придавшихъ ему блестящій и торжественный видъ. Пришедши на мѣсто, Петръ помѣстился сзади балагана, такъ какъ онъ самъ двигалъ маріонетками, а впереди сталъ мальчикъ, слуга его, объяснявшій зрителямъ тайны представленія. Въ рукахъ у него былъ маленькій жезлъ, которымъ онъ указывалъ на появлявшіяся на сценѣ фигуры; и когда вся публика собралась и стоя помѣстилась противъ театра, а Донъ-Кихотъ, Санчо, пажъ и двоюродный братъ усѣлись на почетныхъ мѣстахъ, тогда открылось представленіе, о которомъ желающіе могутъ прочесть въ слѣдующей главѣ.
Глава XXVI
Умолкли Тирійцы и Троянцы; или выражаясь другими словами, когда зрители, обративъ взоры на театръ, были прикованы, какъ говорится, къ языку истолкователя всѣхъ чудесъ готовившагося представленія, въ эту минуту позади сцены неожиданно послышались кимвалы, трубы и рожки, вскорѣ впрочемъ умолкшіе, – и мальчикъ возгласилъ: «эта истинная исторія, господа, представляемая теперь передъ вами, заимствована слово въ слово изъ французскихъ хроникъ и испанскихъ пѣсней, переходящихъ изъ устъ въ уста и повторяемыхъ на всѣхъ углахъ малыми ребятишками. Въ ней изображается освобожденіе донъ-Гаиферосомъ супруги его Мелизандры, находившейся въ Испаніи въ плѣну у Мавровъ, въ городѣ Сансуенѣ, какъ называлась тогда Сарагосса. Теперь не угодно-ли вамъ взглянуть сюда: донъ-Гаиферосъ играетъ въ триктракъ, какъ это поется въ пѣснѣ:
Въ триктракъ играетъ донъ-Гаиферосъ,
Про Мелизандру забывая.
– Между тѣмъ на сцену выходитъ, какъ вы видите, фигура съ короной на головѣ и скипетромъ въ рукахъ, это самъ императоръ Карлъ Великій, мнимый родитель Мелизандры. Замѣчая съ негодованіемъ, какъ бездѣльничаетъ зять его, императоръ приходитъ обругать его. Слышите, какъ запальчиво и рѣзво онъ бранитъ его, такъ вотъ и кажется, что онъ сейчасъ хватитъ его по физіономіи своимъ скипетромъ, и нѣкоторые историки увѣряютъ, будто онъ и хватилъ его. – Сказавши донъ-Гаиферосу, какимъ безчестіемъ онъ покроетъ себя, если не попытается освободить супругу свою, – императоръ Карлъ Великій говоритъ ему въ заключеніе: «я вамъ сказалъ довольно; берегитесь же». Теперь, господа, не угодно ли вамъ взглянуть, какъ императоръ поворачивается въ своему зятю спиною, какъ раздосадованный донъ-Гаиферосъ во гнѣвѣ опрокидываетъ столъ и триктракъ, спрашиваетъ торопливо оружіе и проситъ двоюроднаго брата своего Роланда дать ему славный мечъ Дюрандарта. Роландъ не хочетъ давать ему этого меча, но соглашается отправиться вмѣстѣ съ нимъ и быть его товарищемъ въ его трудномъ подвигѣ; донъ-Гаиферосъ отказывается, однако, отъ этого предложенія и говоритъ, что онъ самъ освободитъ жену свою, хотя бы она была скрыта въ нѣдрахъ земли; послѣ чего онъ надѣваетъ оружіе и готовится сію же минуту отправиться въ путь. Теперь обратите вниманіе на башню, появляющуюся съ этой стороны. Полагаютъ, что это одна изъ башень Сарагосскаго алказара, называемаго теперь Аліаферіа. Эта дама, выходящая на балконъ, одѣтая, какъ мориска, это и есть несравненная Мелизандра, часто глядѣвшая съ балкона въ ту сторону, гдѣ находится ея Франція, утѣшая въ плѣну себя воопоминаніехъ о Парижѣ и своемъ мужѣ.
Теперь вы увидите совершенно новое происшествіе, о которомъ никогда не слыхали. Смотрите на этого мавра: положивъ палецъ на губы, онъ волчьими шагами подкрадывается сзади къ Мелизандрѣ. Глядите: какъ онъ цалуетъ ее, какъ она спѣшитъ сплюнуть и вытереть губы бѣлымъ рукавомъ своей сорочки, какъ она тоскуетъ и съ отчаянія рветъ на себѣ волосы, словно они виновны въ ея очарованіи. Обратите теперь вниманіе на эту важную особу въ тюрбанѣ, гуляющую по дворцовымъ галлереямъ; это самъ король Марсиліо. Онъ видѣлъ дерзость мавра, поцаловавшаго Мелйзандру, и хотя этотъ мавръ родственникъ и фаворитъ его, онъ велитъ, однако, схватить его, провести по городскимъ улицамъ съ глашатаемъ впереди и алгазилами позади и отсчитать ему двѣсти розогъ. Смотрите, какъ выходятъ люди исполнять королевскій приговоръ, сдѣланный безъ всякаго суда, такъ какъ у мавровъ этого не водится, чтобы наряжать, какъ у насъ, слѣдствія, призывать свидѣтелей и дѣлать очныя ставки.
– Продолжай свою исторію безъ поясненій, любезный мой, прервалъ его Донъ-Кихотъ; не сворачивай съ прямаго пути и не пытайся обнаружить истину, потому что для этого нужны доказательства, опроверженія и опять доказательства.
Къ этому Петръ добавилъ изъ-за своего театра: «мальчикъ, не мѣшайся не въ свое дѣло, и дѣлай, что тебѣ прикажетъ господинъ рыцарь, это будетъ всего умнѣе съ твоей стороны, не пускайся въ поясненія и объясненія, ибо гдѣ тонко тамъ и рвется».
– Слушаюсь, отвѣчалъ мальчикъ, и продолжалъ такимъ образомъ свою исторію: эта фигура, выѣхавшая верхомъ на конѣ, завернувшись въ длинный и широкій плащь, это самъ донъ Гаиферосъ, котораго ждетъ не дождется его супруга. Отмщенная за дерзость, которую позволилъ себѣ влюбленный въ нее мавръ, она съ повеселѣвшимъ лицомъ выходитъ теперь на балконъ и говоритъ своему мужу, принимая его за неизвѣстнаго путешественника, словами этого романса:
Рыцарь! ежели во Францію ты ѣдешь
Спроси такъ о Гаиферосѣ,
Больше я ничего не скажу, потому что многословіе наводитъ скуку. Видите-ли: Гаиферосъ открываетъ свое лицо и радость Мелизавдры показываетъ, что она узнала своего мужа. Глядите, глядите: она сходитъ съ балкона, чтобы сѣсть на коня, но бѣдная юбка ея зацѣпилась за желѣзное перило балкона и она повисла на воздухѣ. Милосердое небо, однако, никогда не покидаетъ насъ въ крайней нуждѣ; донъ-Гаиферосъ, какъ вы видите, приближается къ Мелизандрѣ, не обращая вниманія на то, что можетъ разорвать дорогую юбку своей супруги, тянетъ ее въ себѣ, помогаетъ ей сойти на землю, однимъ движеніемъ руки садитъ ее на коня и велитъ ей крѣпко, крѣпко держаться за него, чтобы не упасть, а самъ обхватываетъ ея талію и скрещиваетъ руки на ея груди; все это онъ дѣлаетъ потому, что Мелизандра не пріучена къ такимъ путешествіямъ, какое предстоитъ ей. Слышите-ли: какъ ржетъ конь Гаифероса отъ радости, что приходится ему нести на себѣ такую славную пару – верхъ мужества и красоты. Они дотронулись до узды, поворотили коня, покинули ужъ городъ и весело мчатся въ Парижъ. Отправляйтесь въ мирѣ, мужественные и вѣрные любовники, возвратитесь здоровыми на вашу милую родину и да хранитъ васъ Богъ отъ всякихъ напастей въ пути. Пусть друзьямъ и роднымъ придется увидѣть васъ здоровыми и счастливыми и долго, долго, какъ Несторъ, живите вы въ мирѣ, довольствѣ и счастьи.
На этомъ мѣстѣ Петръ вторично перебилъ разсказчика: «мальчикъ, мальчикъ! воскликнулъ онъ, не залетай въ облака, держись земли; къ чему эти нѣжности, въ которыхъ нѣтъ никакого толку».
Ничего не отвѣчая на это, мальчикъ продолжалъ: «за соглядатаями, господа, дѣло никогда не станетъ; есть такіе глазки, которые все видятъ и теперь увидѣли, какъ Мелизандра сошла съ балкона и сейчасъ же извѣстили объ этомъ короля Марсиліо, который велѣлъ ударить въ набатъ. Смотрите, смотрите: какая въ городѣ поднялась суматоха, какая толкотня, какъ всѣ лѣзутъ и чуть не давятъ одинъ другаго, услышавъ колокольный звонъ во всѣхъ башняхъ и минаретахъ».
«Что такое – колокольный звонъ въ Сансуеннѣ«? воскликнулъ Донъ-Кихотъ. «Господинъ Петръ, вы сильно ошибаетесь, мавры не звонятъ въ колокола, а ударяютъ въ кимвалы и въ свои маврскіе Дульцаины».
Переставъ звонить въ колокола, Петръ отвѣчалъ Донъ-Кихоту: «господинъ рыцарь! не обращайте вниманія на это, нельзя вести дѣлъ нашихъ такъ, чтобы не къ чему было придраться. Развѣ не видѣли вы тысячи комедій, переполненныхъ глупостями и небылицами, которыя приводятъ, однако, публику въ восторгъ и удивленіе. Мальчикъ! продолжай свое; лишь бы карманъ мой не былъ въ накладѣ, а до остальнаго дѣла мнѣ нѣтъ, хоть бы здѣсь представлено было больше чуши, чѣмъ атомовъ въ солнцѣ.
– Клянусь Богомъ, онъ правъ – проговорилъ Донъ-Кихотъ; послѣ чего мальчикъ продолжалъ: «Глядите, господа, какая иного» численная и блестящая кавалерія выступаетъ изъ города въ погоню за католическими любовниками; слышите ли сколько заиграло трубъ, забило барабановъ, зазвучало кимваловъ и дульцаинъ. Страшно мнѣ становится за прекрасныхъ супруговъ; какъ бы не поймали и не привели ихъ назадъ, привязанными къ хвосту ихъ собственнаго коня; вотъ было бы ужасно».
Увидя толпы мавровъ, и заслышавъ стукъ ихъ оружія, Донъ-Кихотъ нашелъ необходимымъ подать помощь бѣглецанъ. Онъ всталъ съ своего мѣста и закричалъ громовымъ голосомъ: «я никогда не допущу. чтобы въ моемъ присутствіи сыграли такую злую штуку съ такимъ славнымъ рыцаремъ и мужественнымъ любовникомъ, какъ донъ-Гаиферосъ. Сволочь, остановитесь! не смѣйте преслѣдовать славныхъ любовниковъ, если не хотите имѣть дѣла со мной. Съ послѣднимъ словомъ онъ обнажилъ мечъ, подошелъ въ сценѣ и съ неслыханной яростью принялся поражать на право и на лѣво мавританскую армію маріонетокъ, опрокидывая однихъ, пронзая другихъ, кому – отрубая ногу, кому – снимая съ плечь голову, и въ порывѣ своего негодованія хватилъ, между прочимъ, такъ ужасно мечомъ своимъ сверху внизъ, что еслибъ самъ хозяинъ театра не успѣлъ нагнуться подъ доски, то рыцарь раскроилъ бы ему черепъ такъ же легко, какъ еслибъ онъ былъ вылѣпленъ изъ тѣста. «Остановитесь, господинъ Донъ-Кихотъ»! кричалъ ему изо всѣхъ силъ Петръ; «ради Бога, опомнитесь; вѣдь вы изрубливаете въ куски не настоящихъ мавровъ, а картонныя фигуры, которыя составляютъ все мое богатство; вы въ конецъ разоряете меня». Не обращая на это никакого вниманія, Донъ-Кихотъ продолжалъ наносить мавританской арміи страшные удары и въ нѣсколько минутъ опрокинулъ театръ, искрошилъ въ куски всѣхъ мавровъ, тяжело ранилъ короля Марсиліо, разрубилъ на двое императора Карла Великаго съ его короной на головѣ и привелъ въ ужасъ всю публику. Обезьяна убѣжала на крышу, двоюродный братъ растерялся, пажъ испугался, самъ Санчо струхнулъ не на шутку, потому что ему никогда еще не случилось, – какъ увѣрялъ онъ по окончаніи этой бури, – видѣть своего господина разгнѣваннымъ до такой степени.
Опрокинувъ и изрубивъ все, что было на сценѣ, Донъ-Кихотъ немного успокоился
– Теперь, сказалъ онъ, желалъ бы я увидѣть передъ собою всѣхъ этихъ невѣрующихъ въ странствующихъ рыцарей, всѣхъ, – непризнающихъ благодѣяній, оказываемыхъ рыцарями міру. Спросилъ бы я ихъ: что сталось бы съ Мелизандрой и донъ-Гаиферосомъ, еслибъ я не былъ здѣсь? Безъ сомнѣнія ихъ часъ пробилъ бы; эти собаки мавры поймали бы прекрасныхъ любовниковъ и дали бы имъ знать себя. Да здравствуетъ же странствующее рыцарство, возносясь надъ всѣмъ въ мірѣ!
– Пусть оно здравствуетъ, жалобнымъ голосомъ отозвался Петръ; пусть оно здравствуетъ, а я околѣю; въ такомъ несчастномъ положеніи очутился я, что, какъ донъ-Родригезъ, могу сказать теперь:
Вчера я былъ король Испаніи,
Сегодня жь ни одной бойницы
Нѣтъ у меня….
Не болѣе получаса, не менѣе пяти минутъ тому назадъ я считалъ себя царемъ изъ царей съ моими конюшнями, полными безчисленнаго множества лошадей, съ сундуками, переполненными пышными уборами; и вотъ теперь я нищій, раззоренный, убитый духомъ, и что хуже всего безъ моей обезьяны, потому что прежде чѣмъ я поймаю ее, мнѣ придется пропотѣть до зубовъ. И все это, благодаря безумной ярости господина, котораго называютъ защитникомъ неимущихъ, бичемъ зла и приписываютъ ему иныя добрыя дѣла. Только для меня, видно, не достало у него великодушія. Да будетъ прославлено небо до высочайшихъ Сферъ его, увы! это рыцарь печальнаго образа обезобразилъ мои образы.
Слова эти разжалобили Санчо. «Не плачь, Петръ», сказалъ онъ ему, «не вручиться, ты просто сердце надрываешь мнѣ; господинъ мой Донъ-Кихотъ, повѣрь мнѣ, такой славный христіанинъ и католикъ, что если только сдѣлалъ онъ тебѣ какой-нибудь вредъ, такъ вознаградитъ тебя за все вдвое».
– Пусть господинъ Донъ-Кихотъ заплатитъ хоть за половину изувѣченныхъ имъ фигуръ, отвѣчалъ Петръ, и я успокоюсь вмѣстѣ съ совѣстью господина рыцаря, потому что нѣтъ спасенія для того, это удерживаетъ чужое добро и не хочетъ возвратить владѣльцу его собственности.
– Совершенная правда, сказалъ Донъ-Кихотъ, но только не знаю, что удержалъ я изъ твоего добра.
– Какъ не знаете? воскликнулъ Петръ, а эти бренные остатки, эти развалины, лежащія на безплодной, каменистой почвѣ, обращенныя въ ничто вашей непобѣдимой рукой? Кому принадлежали тѣла ихъ, если не мнѣ? чѣмъ поддерживалъ я свое существованіе, если не ими?
– Да! отвѣчалъ Донъ-Кихотъ; теперь я окончательно убѣжденъ въ томъ, о чемъ думалъ не разъ; теперь я вижу совершенно ясно, что преслѣдующіе меня волшебники показываютъ мнѣ сначала вещи въ ихъ настоящемъ видѣ, а потомъ придаютъ имъ такой видъ, какой хотятъ. Господа, увѣряю васъ, продолжалъ онъ, обращаясь къ публикѣ, что все представлявшееся здѣсь показалось мнѣ происходящимъ въ дѣйствительности. Мелизандра, донъ-Гаиферосъ, король Марсиліо и императоръ Карлъ Великій показались мнѣ живыми лицами Карла, Марсиліо, донъ-Гаифероса и Мелизандры. Вотъ почему я пришелъ въ такое страшное негодованіе, и, исполняя долгъ странствующаго рыцаря, поспѣшилъ подать помощь бѣглецамъ. Подъ вліяніемъ этого благороднаго намѣренія сдѣлалъ я то, что вы видѣли. И если дѣло вышло на выворотъ, виноватъ не я, а враги мои волшебники. Но хотя все это произошло, повторяю, не по моей винѣ, я, тѣмъ не менѣе, готовъ изъ своего кармана вознаградить Петра за понесенные имъ убытки. Пусть онъ сосчитаетъ, что слѣдуетъ ему заплатить за изувѣченныя его фигуры, и я заплачу ему за все ходячей кастильской монетой.
– Я ожидалъ не меньшаго, отвѣчалъ Петръ съ глубокимъ поклономъ, отъ неслыханнаго христіанскаго милосердія знаменитаго Донъ-Кихота Ламанчскаго, истиннаго защитника и покровителя всѣхъ нуждающихся бродягъ. Пусть хозяинъ этого дома и многославный Санчо примутъ на себя обязанность оцѣнщиковъ и посредниковъ между мною и вашею милостью. Они рѣшатъ, что могутъ стоить мои изрубленныя фигуры.
Хозяинъ и Санчо охотно согласились на это. Въ ту же минуту Петръ подобралъ съ полу обезглавленнаго короля Марсиліо, и показывая его публикѣ сказалъ: «господа! короля этого, какъ вы видите, починить невозможно. За убіеніе, смерть и лишеніе его жизни слѣдовало бы, мнѣ кажется, заплатить четыре съ половиною реала».
– Изволь, сказалъ Донъ-Кихотъ, что дальше?
– За разрубленнаго пополамъ, сверху до низу, императора Карла Великаго, продолжалъ Петръ, подымая съ полу обѣ половины императора, не дорого было бы, я полагаю, спросить пять съ четвертью реаловъ
– Ну, пожалуй, и не дешево, замѣтилъ Санчо.
– Не дорого и не дешево, вмѣшался хозяинъ, положимъ однако для ровнаго счета пять реаловъ.
– Дать ему пять съ четвертью, сказалъ Донъ-Кихотъ. Здѣсь дѣло не въ вещи, а въ сдѣланной Петру непріятности; непріятностей же нельзя оцѣнивать четвертями реаловъ. Только поспѣшите, пожалуйста, потому что время ужинать, а я проголодался.
– За прекрасную Мелизандру безъ носа и глазъ я прошу безъ торга два реала двѣнадцать мараведисовъ, продолжалъ Петръ.
– Я бы ничего не сказалъ противъ этого, воскликнулъ Донъ-Кихотъ, еслибъ Мелизандра съ мужемъ не была теперь на границѣ Франціи, потому что конь ихъ, какъ мнѣ казалось, летѣлъ, а не бѣжалъ. Къ чему же продавать намъ кота за зайца, показывая Мелизандру съ отрубленнымъ носомъ и выколотымъ глазомъ, когда она теперь далеко отъ насъ во Франціи блаженствуетъ съ своимъ мужемъ. Пусть каждый, по милости Божіей, остается при своемъ; будемъ двигаться твердою поступью, полные честныхъ намѣреній. Продолжайте.
Петръ, видя, что. у рыцаря начинаетъ опять заходить умъ за разумъ, нашелъ излишнимъ вразумлять его и поспѣшилъ отвѣтить
– Фигура эта должно быть въ самомъ дѣлѣ не Мелизандра, а одна изъ служанокъ ея, за нее довольно будетъ шестидесяти мараведисовъ. Покончивъ съ Мелизандрой, Петръ продолжалъ прежнимъ способомъ оцѣнивать свои изувѣченныя фигуры. Два присяжныхъ оцѣнщика сбавили потомъ, къ удовольствію обѣихъ сторонъ, назначаемую имъ цѣну, и дѣло кончилось тѣмъ, что весь убытокъ оцѣненъ былъ въ сорокъ реаловъ и три четверти. Санчо отсчиталъ ихъ тутъ же Петру, который попросилъ прибавить ему еще два реала за поимку обезьяны.
– Дай ему, Санчо, еще два реала, сказалъ Донъ-Кихотъ, не за поимку обезьяны, а просто въ подарокъ отъ меня, и я бы охотно далъ двѣсти другихъ подарковъ тому, это сказалъ бы мнѣ навѣрное, что прекрасная Мелизандра и донъ-Гаиферосъ возвратились благополучно во Францію и живутъ себѣ счастливо въ кругу друзей и родныхъ.
– Никто не можетъ знать этого лучше моей обезьяны, сказалъ Петръ. Но теперь самъ чортъ не поймаетъ ее. Я думаю, однако, что голодъ и привязанность во мнѣ заставятъ ее на ночь вернуться домой. Завтра мы увидимся еще.
Гроза утихла, и вся компанія въ мирѣ и добромъ согласіи поужинали на счетъ Донъ-Кихота, показавшаго себя щедрымъ до нельзя. На другой день крестьянинъ съ пиками и алебардами убрался изъ корчмы до зари, а рано утромъ пажъ и двоюродный братъ пришли проститься съ Донъ-Кихотомъ: одинъ отправился домой, а другой въ дальнѣйшій путь; пажу Донъ-Кихотъ подарилъ на дорогу съ полдюжины реаловъ. Петръ же не искалъ новыхъ встрѣчъ съ Донъ-Кихотомъ, котораго онъ зналъ какъ нельзя лучше. Поднявшись чуть свѣтъ, онъ собралъ остатки театра и вмѣстѣ съ своей обезьяной отправился далѣе искать приключеній. Хозяинъ корчмы, вовсе не знавшій Донъ-Кихота, одинаково удивленъ былъ его безуміемъ и щедростію. Санчо заплатилъ ему за все съ излишкомъ, по приказанію своего господина, послѣ чего рыцарь и оруженосецъ, простившись съ хозяиномъ, покинули, часовъ около восьми утра, корчму и отправились въ дальнѣйшій путь, гдѣ мы и оставимъ ихъ на время, чтобы разсказать кое-что другое, относящееся въ этой славной исторіи.
