Текст книги "Петр Великий"

Автор книги: Мэтью Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 17 страниц)

Другими словами, Великое посольство на Запад имело целей намного больше, чем просто приобретение технических знаний. Но и эта часть для Петра была очень важна, и он использовал все возможности, какие только представлялись. В Голландии он работал в течение четырех месяцев (сентябрь 1697 г. – начало январи 1698 г.) в доках Индской Компании в Амстердаме. В Англии он почти столько же времени (с февраля до начала мая 1698 г.) провел на верфи Дептфорда. Его любопытство к техническому производству и – пусть хотя бы поверхностное – к научным открытиям было безгранично. Проведя три недели в Пилау в Восточной Пруссии в июле 1697 года, чтобы лучше следить за событиями в Польше после смерти Собеского, он находит время для серьезного изучения пушечного дела и получает диплом специалиста от главного инженера крепости. В Саардаме в Голландии он собственными руками сделал лист бумаги. Немного позже он освоил и другое искусство, которым Голландия тоже славилась – гравировку по металлу и стеклу. Он встретился с двумя самыми большими голландскими учеными того времени, доктором Берхааве и ученым Левенгуком, хотя реальное значение их работы вряд ли было доступно ему в полной мере. В Лондоне он посетил Тауэр, арсенал в Вулвиче, Монетный двор и Королевское Общество. Всюду музеи, кунсткамеры, фабрики и даже театры привлекали его внимание и вызывали непрерывные вопросы.

Однако политические аспекты посольства: потребность завоевать союзников для России, усилить ее международное положение и проложить путь для ее будущего расширения, – не отбрасывались в сторону. Соглашение относительно дружбы с Пруссией было подписано в Кенигсберге в начале июля 1697 года. Хотя само по себе это имело не слишком большое значение, царь и герцог Фридрих, вероятно, во время последовавшей морской поездки в Пилау, устно заверили друг друга во взаимопомощи против всех врагов [17]17
  См. обсуждение этого, все еще довольно неясного, эпизода в: К. Forstreuter, Preussen und Russland von den Anfangen des Deutschen Ordens bis zu Peter dem Grossen (Gottingen – Berlin, 1955), p. 177–180.


[Закрыть]. В Утрехте Петр имел беседу с Вильямом III, которым он давно восхищался и с которым у него установились сердечные личные отношения. (Он был в восторге от визита на лучшую яхту Вильяма, недавно построенную компанией «Транспорт Ройял»). В Вене он подробно обсуждал международные дела с имперским канцлером, графом Кински. Ни одно из этих политических дел не имело серьезного результата. Обещания, которыми он обменялся с Фридрихом Прусским, были еще далеки от образования союза; энергия прусская должна была в скором времени поглотиться вновь возобновленной борьбой с Францией после начавшейся в 1701–1702 годах войны из-за испанского престола. Голландское и английское правительства не имели ни малейшего желания быть вовлеченными в конфликт с турками, на что Петр все еще надеялся. Напротив, они теперь тайно старались быть посредниками между Оттоманской империей и Габсбургами на переговорах, которые могли принести плоды в мирном договоре в Карловице в январе 1699 года. Австрия была все более и более озабочена неизбежной смертью Карла II Испанского и кризисом из-за испанского наследства, который, вероятно, должен был последовать, и, естественно, склонялась к миру с турками, чтобы развязать себе руки для действий в Италии и на Рейне. Габсбургское правительство поэтому проигнорировало российские просьбы и требования продолжить войну с султаном в соответствии с Русско-австро-венецианским договором, заключенным в феврале 1697 года, до тех пор пока Порта не согласится уступить Керчь России. Вся конфигурация международных отношений была, по крайней мере в тот момент, неблагоприятна для надежд Петра, и этот факт постоянно беспокоил его, – и во время своего путешествия он безуспешно пытался спасти ситуацию.

Отношение к Великому посольству и отношение лично к Петру существенно отличались. В шведском городе-крепости Риге (первый западный город, который должен был посетить молодой царь, чтобы добраться до прусской территории) его приняли скорее вежливо и торжественно, чем тепло. Попытка Петра осмотреть укрепления вызвал а инцидент, сам по себе ничем не примечательный, но вызвавший очень значительные последствия: стражник грубо отказал ему. Лефорт, как формальный глава посольства, признавал, что солдат просто выполнял свою обязанность. Но оскорбление, терзающее память и гордость царя, мучило его все время. Более чем через три года это стало единственной важной причиной, указанной в российской декларации об объявлении войны против Швеции, и, когда началась российская осада Риги в 1709 году, Петр радовался, что «Господь Бог позволил нам видеть начало нашей мести на этом проклятом месте». Он обладал многими достоинствами, но умения великодушно прощать обиду, реальную или вымышленную, среди них не было.

Его проезд через прусскую территорию большого интереса или энтузиазма в правящих кругах не вызывает. Официальное отношение к приему посольства в Кенигсберге было высказано курфюстом: «Мы должны согласиться с желанием Петра предпочесть проехать, сохраняя полное инкогнито, без необходимости говорить с нами или прибывать к нашему двору, так что мы можем оставаться свободными от трудностей, которые иначе могли бы иметь с ним» [18]18
  Forstreuter, Preussen und Russland, p. 177 fn.


[Закрыть]. В Голландии и Англии официальное внимание, уделенное ему, больше напоминало любопытство, чем какое-либо другое чувство, которое мог бы вызвать факт, что этот причудливый индивидуум, визитер почти из другого мира, был фигурой реальной политической важности. В Вене вопрос о церемониале обсуждали больше месяца, пока посол не представил свои верительные грамоты императору Леопольду I. Самый активный интерес к русскому царю проявил папский нунций, который надеялся обратить в римское католичество сначала Петра, а вслед за ним и его подданных.

Великое посольство не только представило Петра официальной Европе, но и позволило европейцам бросить первый поверхностный взгляд на российского правителя. Их реакция, как и у их правительств, была смешанной и зачастую равнодушной. Энергия царя и любопытство, вместе с, видимо, врожденной интеллигентностью, вызывали восторг. С другой стороны, развязность манер, его сильное увлечение спиртным (поразительное даже по стандартам того некритического века) и судороги, которые искажали его лицо в моменты напряжения (на это он был обречен до конца своей жизни), – все это делало его в чем-то похожим на дикаря, однако дикаря мощного и интересного. «Царь очень высок, его черты лица – прекрасные, и его фигура очень благородная», – писала вдова курфюрста Ганноверского после встречи с ним в Германии. «Он имеет большую живость ума и готов давать весьма остроумные советы. Но, ко всем преимуществам, которыми природа обеспечила его, остается только пожелать, чтобы его манеры были хоть чуть-чуть менее грубыми». Она очень удивилась, узнав, что русские, танцуя, принимали кости кита в корсетах немецких дам за ребра, «и царь поразил ее высказыванием, что немецкие дамы имели дьявольски жесткие кости» [19]19
  Цит. по: E. Schuyler, Peter the Great, I, 285–286.


[Закрыть]. В Англии епископ Солсбери пришел к выводу, что Петр «предназначен природой скорее быть судовым плотником, чем великим князем», и продолжал комментировать: «Но после того я часто виделся и много общался с ним, я восхищаюсь глубиной предусмотрительности Бога, который поднял такого безудержного человека к настолько абсолютной власти над такой большой частью мира» [20]20
  N. Luttrell, A Brief Historical Relation of State Affairs from September 1678 to April 1714 (Oxford, 1857), IV, 407–408.


[Закрыть]. Гоффман, австрийский представитель в Лондоне, сообщал в Вену: «Говорят, что он намеревается цивилизировать своих подданных на манер других наций. Но из его действий здесь нельзя предположить какое-либо другое намерение, чем сделать их всех моряками; он общался почти исключительно с моряками и уехал таким же застенчивым, каким и прибыл» [21]21
  Цит. по: E. Schuyler, Peter the Great, I, 307–308.


[Закрыть]. Конечно, было бы ошибкой считать, что эта знаменитая поездка существенно изменила идеи Петра или очень расширила его интеллектуальные горизонты. Наука и политические идеи Западной Европы, даже формы правительственных и административных методов едва удостоились его внимания. Но ее богатство, производительная мощь, военная и особенно военно-морская сила, после личного знакомства очень сильно запечатлелись в его мозгу. Его намерение, смутное, но непреклонное, заполучить для России некоторые из этих преимуществ для проведения своих реформ стало теперь сильнее, чем когда-либо.

Петр думал из Вены отправиться в Италию, возможно, также и во Францию, но все эти планы были разрушены, когда в конце июля 1698 года пришло письмо от князя Федора Ромодановского, которого он назначил московским воеводой при своем отъезде, с тревожными новостями относительно очередного восстания стрельцов. Петр, все еще в неведении относительно истинной ситуации в своей столице, сразу же пустился домой, не отдыхая ни днем, ни ночью. Но в дороге через Польшу новыми посланиями его заверили, что восстание подавлено и трон его спасен. В начале сентября он вернулся в Москву.

В основе возобновленного волнения стрельцов лежала широко распространившаяся и глубоко укоренившаяся антипатия россиян не только к политике Петра, но и к самой атмосфере его правления. Его желание строить флот, его дружба с иностранцами, и в особенности огромное влияние, которое оказывал Лефорт, его европейское платье, поездка на Запад, одним словом, его полное и категорическое отклонение от традиционного поведения, надлежащего для православного царя, – это все вызывало у народа подсознательный страх и негодование.

В течение нескольких месяцев, прежде чем он пустился в большую поездку на Запад, было несколько проявлений этого. Монах Авраам из Андреевского монастыря представил царю письменный протест против новаций, вводимых в России; это закончилось только его ссылкой в более отдаленный монастырь, а его соратников выпороли и сослали в Азов. Более серьезным был заговор во главе со стрелецким полковником Иваном Цыклером, который раскрыли в феврале 1697 года. Это было объединение представителей двух старых боярских семей, А. П. Соковнина и Ф. М. Пушкина, а также вожака донских казаков Лукьянова и ряда стрелецких офицеров: заговорщики, возможно, надеялись убить Петра и помешать возвышению боярских родов А. С. Шейна и Б. П. Шереметьева [22]22
  Очерки Истории СССР: период феодализма. Россия в первой четверти XVIII века; преобразования Петра I П Под ред. Б. Б. Кафенгауз и Н. И. Павленко. М., 1954. С. 416–418.


[Закрыть]. Какой-либо серьезной опасности от этого неэффективного заговора для Петра не было. Однако это возродило его ненависть к стрельцам и пробудило еще больше опасений и подозрений к семье Милославских, его противникам со времен детства и юности. Труп Ивана Милославского, умершего 12 лет назад, был вынут из могилы и проволочен за санями, запряженными свиньей, к месту казни Цыклера и его сторонников так, чтобы, когда палач отрубал у них руки, ноги и, наконец, головы, их кровь стекала на него. Этот дикий эпизод лучше всего показывает длительное травмирующее воздействие на Петра событий 1682 года и последующих лет.

Кроме общей ненависти консерваторов к реформаторскому повороту в России, на стрельцов оказало влияние чувство, единственное по-настоящему оправданное, чувство обиды: как военная сила они устарели, и теперь их существованию угрожают новые изменения в армии. Были у них также и особые обиды. Они хорошо знали о ненависти Петра к стрелецкому корпусу; часто и ожесточенно негодовали по поводу использования ряда стрелецких полков Москвы в качестве гарнизонов в Азове и других отдаленных городах вроде Великих Лук. Частичное удовлетворение требований, высказанных представителями этих полков, посланными в Москву, чтобы передать царю их жалобу весной 1698 года, закончилось открытым восстанием в июне. Этот дезорганизованный и стихийный взрыв беспомощного негодования был без большого кровопролития быстро подавлен лояльными войсками под руководством Шейна, Гордона и младшего военачальника князя Кольцова-Массальского. Все же Петр был встревожен этим постоянным источником опасности и неблагонадежности и особенно подозревал, что Софья, все еще заточенная в своем Московском женском монастыре, могла быть в контакте с мятежниками, надеясь, что их победа восстановит ее у власти. Он решил сокрушить стрельцов раз и навсегда.

Еще до своего возвращения в Москву он приказал Ромодановскому обращаться с мятежниками с большой жестокостью и усилить наблюдение за Софьей [23]23
  Письма и бумаги Петра Великого (С.-Петербург – Москва, 1887). Т. I. С. 266, 268–269.


[Закрыть]. Семнадцатого сентября началось тщательное расследование причин восстания и проводилось оно с ужасающей поистине с беспримерной жестокостью, которую Петр никогда больше не проявлял в такой степени. Сотни захваченных стрельцов были замучены, в основном будучи забиты кнутом (толстая и прочная плеть из кожи), а затем их свежекровоточащие спины буквально поджаривались на медленном огне. 14 отдельных камер пыток, созданных специально для этой цели в Преображенском, использовались, чтобы допрашивать по 20 человек в день. Иногда царь лично принимал в этом участие. Пытки сопровождались казнями. За три недели в октябре 1698 года были забиты до смерти 799 стрельцов; и затем через три месяца последовала другая волна численностью в 350 казней в феврале 1699 года. Маловероятно, что Петр лично принимал участие в этих казнях. Известная книга, «Дневник путевых заметок в Московии» Иоганна-Георга Корба, секретаря австрийского посланника в Москве, вышедшая в Вене в 1700 году, утверждала, что царь сам казнил своих врагов, и в это утверждение в Европе весьма верили. Корб, однако, писал не как свидетель; и, кажется, не имеется никаких доказательств, что царь лично когда-либо орудовал топором палача. Известно, однако, что некоторые из сподвижников Петра помогали в этом случае казнить стрельцов. И первым среди них был Меншиков. Корб утверждал, что вечером, перед очередной серией казней, он разъезжал по Москве в открытой коляске, показывая «чрезвычайно частым размахиванием обнаженного меча, какой кровавой будет трагедия, которую он ожидал на следующий день» [24]24
  J.-G. Korb, Diary of an Austrian Secretary of Legation at the Court of Czar Peter the Great (London, 1863: reprinted London, 1968), p. 251.


[Закрыть].

Возможно, эти месяцы были самыми напряженными во время правления Петра. В течение их он находил передышку от пыток и казней мятежников в безудержном пировании, питии, гуляниях, умопомрачительных скачках со своими лихими компаньонами. По крайней мере, дважды во время этих развлечений он лично пинал и бил кулаком Лефорта. Признаки дикости, даже безрассудства, заметны в действиях Петра в течение этого периода. Смерть Лефорта в марте 1699 года должна была усилить его чувство, что он боролся, почти совсем без чьей-либо поддержки и одобрения, против мира, враждебного его мечтам и надеждам. На похоронах он «показал много символов печали: сильное горе было на его лице», там же «в изобилии роняя слезы», он отдал последний поцелуй.

Он потерял самого близкого друга своей жизни и был возмущен очередной демонстрацией враждебной атмосферы, которая окружала его, когда по возвращении присутствующих на похоронах к дому Лефорта бояре попытались уйти скорее, чем Петр находил соответствующим [25]25
  J.-G. Korb, Diary р. 274–279.


[Закрыть]. В феврале – марте 1699 года австрийский и прусский министры писали своим правительствам относительно общего чувства замешательства и напряженности в Москве; они чувствовали, что назревает реальная опасность, что царь и его непопулярные новшества могут быть уничтожены новым взрывом негодования [26]26
  См. ссылки на цит.: указанные в: Е. Dukmeyer, Korbs Diarium Itineris in Moscoviam und Quellen die es erganzen (Berlin, 1909–1910), I, 52–55.


[Закрыть].

Петр не собирался уделять никакого внимания оппозиции, которую он ощущал вокруг себя. Он хотел объединить страну под своей властью, пусть даже безжалостными средствами, и затем использовать все средства, чтобы изменить Россию. Стрелецкие полки Москвы были распущены. Бывшие стрелки потеряли свои дома и земли и были отправлены в ссылку в провинции. Однако всюду, куда они отправлялись, они несли недовольство правлением Петра и семена мятежа. И восстание в Астрахани, и бунт украинских казаков в 1707–1708 годах в определенной степени возникли под их влиянием. Что касается Софьи, то даже пытки и самый пристрастный допрос, включая телесные наказания ряда служанок и доверенных лиц, и ее допрос Петром лично, не сумели доказать, что она подстрекала стрельцов к восстанию. Если бы оно увенчалось успехом, мятежники, наряду с разрушением иностранного пригорода Москвы, убийством многих бояр и роспуском новых полков Петра, могли бы призвать ее к власти как регента. Поэтому ей самой и одной из ее сестер было суждено стать монахинями, чтобы любая угроза, которую она могла представлять своему сводному брату, была таким образом значительно уменьшена. Напротив ее окна в Новодевичьем женском монастыре были повешены три стрельца, один из них держал в своих безжизненных руках бумагу, представляющую собой ходатайство о возмещении их обид, которое недовольные полки пытались представить царю перед восстанием.

Наказание стрельцов сопровождалось другими, менее кровопролитными, но не менее существенными признаками отказа Петра идти на компромисс с консервативными силами в России. Его унылая и традиционно мыслящая жена, от которой он в течение долгого времени хотел избавиться, была сослана в женский монастырь в Суздаль, где ей тоже было суждено стать монахиней. Ходили даже слухи, что молодой царь собирается жениться на Анне Моне, несмотря на ее скромное и иностранное происхождение. Царевич Алексей, только восьми лет отроду, был передан любимой сестре Петра Наталье, единственному члену его семьи, с кем у царя были добрые родственные отношения.

Возвращение Петра в Москву в сентябре 1698 года принесло, кроме наказания стрельцов, первые планомерные попытки заставить, по крайней мере высшие классы в России, соответствовать модам и внешним нормам Западной Европы. Бритье бород и введение иностранного платья вместо безразмерных шуб и длинных рукавов традиционного боярского костюма само по себе не было делом большой важности. И результат в значительной степени был достигнут, по крайней мере на короткое время, для придворных и должностных лиц (хотя после 1705 года была установлена ежегодная плата за ношение бород, величина налога была разной для различных классов, но для всех ощутимо тяжелой). Но главное, они показали, как и множество других дел, неукротимую настойчивость и готовность Петра проводить реформы, отбрасывать груз традиций и косной практики, которые так тяжело придавливали российскую жизнь. Кроме того, в декабре 1699 года он издал указ, который предписывал, что все последующие годы должны начинаться с 1 января, а не 1 сентября, как было до сих пор в России, и летосчисление должно быть, как в Западной Европе, от рождества Христова, а не от сотворения мира. Другими словами, следующий год должен был быть 1700, а не 7208. Почти одновременно с этим была проведена первая серьезная административная реформа, которую ему до настоящего времени не удавалось провести, – учреждение Ратуши [27]27
  См. ниже. С. 118.


[Закрыть].

В течение 1698 и 1699 годов внутренние дела заметно продвигались и ускорялся процесс принудительных реформ, которые до настоящего времени ограничивались созданием нового флота и попытками в новых гвардейских полках провести преобразование армии. Характер изменений во внешней политике, чуть ли не начало новой эры, был еще более разителен. Во время своих поездок по Европе Петр думал все еще только о сроках возобновления войны с турками. Неопределенное устное соглашение, которое он, кажется, заключил с курфюрстом Бранденбурга, имело антишведский оттенок; но и оно пока еще немного стоило. В Голландии, в Англии, в Вене была надежда на поддержку против врага на юге, что вдохновляло его на авансы иностранным правительствам и правителям. К тому времени, когда он оставил Вену, было ясно, что австрийцы, вероятнее всего, скоро заключат мир, поскольку не имеют ни малейшего намерения продолжать войну, чтобы дать Петру возможность завоевать Керчь, на что он очень рассчитывал. В январе 1699 года соглашение в Карловицах, при посредничестве Англии и Голландии, заключило мир между Оттоманской империей, с одной стороны, и Габсбургом, Польшей и Венецией – с другой. Это полностью разрушило все надежды заполучить Керчь. П. Б. Возницын, российский представитель на конгрессе, усердно боролся за то, чтобы получить ее; но союзники России в значительной степени игнорировали его, в то время как турки, получив заверение в мире от их наиболее опасного врага, отказывались соглашаться даже на удержание Россией Азова. Единственное, что было достигнуто, это русско-турецкое перемирие на два года. Петр чувствовал, и весьма обоснованно, что обманут своими союзниками, прежде всего Австрией. Без Керчи флот, построенный с таким трудом и расходами, начиная с 1699 года и далее, ограничивался Азовским морем и небольшим его использованием. Его негодование было ожесточенным и длительным. Даже двенадцатью годами позже он говорил британскому посланнику в России, что никогда в жизни не забудет того, что они ему сделали, он чувствует, что у него пошарили в карманах и оставили их пустыми [28]28
  Сборник Императорского Русского Исторического Общества (С.-Петербург, 1867–1916). Т. LXI. С. 35. Его протест от 8 августа 1699 к Вильяму III против условий Карловицкого договора может быть найден в Государственном Архиве. С. II. 104/120.


[Закрыть].

Но кое-что из сделанного можно было бы назвать лучшим из худшего. В сентябре 1699 года Е. И. Украинцев, высокое должностное лицо в Посольском приказе и один из наиболее опытных российских дипломатов, прибыл в Константинополь, чтобы заключить мирный договор. У него на руках было несколько хороших карт в утомительной торговле по выработанным условиям. Оттоманская империя была истощена долгой и бедственной войной. Кроме того, Украинцев прибыл в турецкую столицу на борту фрегата с сорока шестью орудиями, ясный и недвусмысленный признак нового статуса России как военно-морской державы. Значение этого беспрецедентного случая не осталось не понятым турками. Российское судно вызвало большой интерес и немалое беспокойство и было тщательно осмотрено султаном лично. Может быть, поэтому соглашение, подписанное в Константинополе в конце июня 1700 года, было в значительной степени благоприятным для России. Крепости, завоеванные Шереметьевым в устье Днепра в 1695 году, должны были бьггь разрушены, территория, на которой они стояли, возвращена Турции; но Азов и прилегающие к нему территории должны были сохраниться за Россией. Украинцев также добился важных успехов еще в двух важных пунктах: впредь Россия не будет платить дани крымским татарам и будет иметь посланника в Константинополе с теми же правами и привилегиями, как и представители других христианских держав.

Однако, почти двумя годами ранее, Петр уже начал думать о расширении страны на северо-восток к Балтийскому морю за счет Швеции, как замену неосуществленному движению на юг, которое было затруднено международной ситуацией. В августе 1698 года, во время своего спешного возвращения из Вены в Москву, он потратил четыре дня на переговорах в Раве, маленькой деревне в Галиции, с Августом, новым королем, которому он помог занять польский трон. Много времени было потрачено на попойки; оба правителя, оба молодые и потворствующие своим желаниям, сразу поняли друг друга. Во время встречи велись, конечно, переговоры о сотрудничестве против Швеции. Действительно, в обмен на обещание поддержать короля в случае необходимости против его печально известных своей непокорностью дворян, русский царь просил помощи Августа, если Петр попробует отомстить за оскорбление, которое было нанесено ему в Риге почти восемнадцать месяцев назад. Само по себе, это не имело большого значения. Но это был первый шаг, свидетельствующий о том, что мнение царя теперь начинало склоняться к войне со Швецией. Для такой войны имелись намного более существенные причины, чем просто личное оскорбление. Шведская империя, обладающая Карелией, Ингрией и Ливонией, отказала России в прямом доступе к Балтийскому морю; и два прежних царя, Иван IV с 1558 по 1583 и Алексей с 1655 по 1661, вели долгую, дорогостоящую и в конечном счете неудачную борьбу против Швеции, чтобы завоевать балтийскую береговую линию. Для Петра отсутствие выхода к морю не просто затрудняло осуществление территориального и экономического роста России, отсутствие выхода к морю помогало изолировать Россию от Европы: а это сдерживало каждый аспект ее развития. Шведы, жаловался он, «не только грабили в нашей собственной необходимой гавани, но чтобы лишить нас желания видеть, поместили тяжелый занавес перед нашими духовными глазами и отключили наши связи с целым миром» [29]29
  W. Mediger, Moskaus Weg nach Europa (Braunschweig, 1952), p. 7.


[Закрыть].

Перспективы успеха казались хорошими. Шведские замечательные военные достижения и территориальные завоевания в семнадцатом столетии сделали ее непопулярной в различной степени у всех ее соседей. Польша и

Бранденбург-Пруссия имели причины негодовать на ее рост, и Дания, в частности, была весьма враждебно к ней настроена. Поэтому Россия могла надеяться воевать не в одиночестве, а как член мощной антишведской коалиции. Кроме того, рост королевского абсолютизма в Швеции в течение 1680-х годов вызвал массу негодования среди знати; в частности, попытки шведской короны в 1680-х годах вытребовать назад у ливонской знати состояния, прежде отданные им как гарантии за ссуды (доход от рассматриваемой земли мог требоваться для возмещения ссуды с процентом), вызвали ожесточенную оппозицию. Способный и энергичный землевладелец, Иоганн Райнхольд фон Паткуль в конце 1690-х годов в течение ряда лет вел борьбу за создание антишведского союза, чтобы мстить за несправедливость, поскольку политика «сокращения» якобы причинила ущерб его классу. Наконец, новый король Швеции Карл XII при восхождении на трон в апреле 1697 года был всего лишь мальчиком четырнадцати лет.

Датско-саксонское соглашение, направленное против Швеции, было подписано уже в марте 1698 года. Оно дополнилось другим в сентябре следующего года. Двумя месяцами позже Петр и Август сформировали союз против Карла XII. В случае разгрома шведской империи Август должен был получить Ливонию, которую он затем надеялся предложить полякам в обмен на признание его семьи их наследственными правителями. Россия же должна была получить Ингрию, если по возвращении на родину Петр нападет на Швецию, как только получит сообщение о подписании мира с турками. Пока он не освободился от проблем на юге, для него было важно не пробудить подозрения к своим намерениям на севере. Поэтому уже через несколько дней после соглашения с Августом, актом официального двуличия, примечательного даже для того беспринципного века, он торжественно подтвердил шведскому посольству, посланному для этой цели, русско-шведское соглашение, заключенное в Кардисе в 1661 г. (Шведы не обманывались и прекрасно понимали, что они могут вскоре столкнуться с активной российской враждебностью).

Антишведский союз не был ни коим образом российским созданием. Он начал приобретать форму задолго до того, как Петр увидел, что должен перенести свои надежды с завоевания Черного моря на Балтийское. Главными архитекторами были два следовавших друг за другом короля Данин, Кристиан V и Фридрих IV, глубоко втянутые в споры с правителями Швеции по вопросу о герцогстве Гольштейн-Готторпском. Август и датчане начали войну, вторгшись в Ливонию и Гольштейн-Готторп в феврале и марте 1699 года. Однако, однажды занявшись своим новым курсом, Петр следовал ему со всей своей обычной неукротимой энергией. В конце 1699 года он начал подготовку к войне с быстрого увеличения и модернизации армии [30]30
  См. ниже. С. 94–95.


[Закрыть]. 19 августа 1700 года, через день после получения новости о соглашении с Поргой от Украинцева, была объявлена война Швеции «за многие неправомерные действия шведского короля, и особенно, потому что во время проезда Его Величества через Ригу много оппозиции и неприятностей были проявлены к нему жителями Риги». Петр взялся за курс, который должен был неизмеримо поднять его и положение его страны в Европе. Он не мог предвидеть цены и усилий, агонизирующей борьбы и массовых страданий, которые должны были требоваться для этой великой победы.