355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Мэтью Андерсон » Петр Великий » Текст книги (страница 16)
Петр Великий
  • Текст добавлен: 31 октября 2016, 00:21

Текст книги "Петр Великий"


Автор книги: Мэтью Андерсон



сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Кроме Екатерины самым близким соратником царя в течение почти всего его правления был Александр Данилович Меншиков, связь с которым оказалась наиболее длительной. Став после службы в одном из «потешных полков» как бы личным адъютантом Петра, он добровольно сопровождал царя в Великом посольстве 1697–1698 годов. Несмотря на свое скромное происхождение, его знания, живость, почти зверская энергия и склонность к грубым развлечениям, которые Петр любил, быстро завоевали не просто одобрение, но и искреннюю привязанность к нему царя. После смерти Лефорта взлет нового фаворита был головокружительным. Губернатор недавно захваченного Шлиссельбурга в 1702 году, он скоро стал генерал-губернатором Ингрии, Карелии и Эстонии, а в 1705 году – князем Священной Римской империи. В 1707 году Петр дал ему титул князя Ижорского с правом называться «Высочество», а в следующем году сделал его губернатором Санкт-Петербургской губернии. Его влияние на царя казалось таким сильным, что даже важнейшие представители старой московской боярской аристократии, вроде фельдмаршала Шереметьева, теперь просили его поддержки. В 1708 году он оказал самую большую из всех своих услуг Петру, молниеносно разрушив штаб Мазепы. В триумфальной процессии в Москве после Полтавы он ехал с почетом по правую руку царя. Его усиливающаяся связь с Петром может быть прослежена по изменяющимся формам обращения, используемым в письмах царя к нему от «Mein Herz» (Mein Herzenchen) [179]179
  Мое сердце и мои ласковый (нем.).


[Закрыть]
до 1703 года (сомнительно, чтобы эти слова имели когда-либо эротическое значение, которое иногда приписывалось им) до Mein Liebste Vrient и Mein Best Vrient, и наконец просто Mein Bruder [180]180
  Мой любимый друг, мой лучший друг, мой брат (смешан, нем. и голл.).


[Закрыть]
.

Меншиков обладал непривлекательным характером. Безжалостный, мстительный, он нажил множество врагов прежде всего своей жадностью. Действительно, во многом ярость дворянской оппозиции к Петру и его политике вызывалась не столько самим царем, сколько его фаворитом, который был в глазах многих русских знатных семей всего лишь высокомерным и жадным выскочкой. Весной 1711 года и снова в 1714–1715 годах против Меншикова были выдвинуты серьезные обвинения в спекуляции и коррупции. В последнем случае он был крупно оштрафован; и, возможно, только поддержка Екатерины предотвратила более серьезное наказание. В 1723–1724 годах его обвинили в сокрытии свыше 30 000 беглых крепостных в своих больших поместьях на Украине и в незаконном расширении границ одного из этих поместий. Расследование по этим делам длилось и после смерти Петра. В последнее десятилетие царствования Петра их прежняя близость закончилась. Однако никто не занял место Меншикова, память о старой дружбе и прошлых услугах была слишком дорога, чтобы позволить Петру когда-либо принимать действительно серьезные меры против человека, который многие годы занимал такое место в его жизни.

Итак, темные стороны у характера царя были значительны: раздражительность, недостаток самообладания, грубость и бесчувственность вели к неприкрытой жесткости. Однако их уравновешивали еще большие достоинства: храбрость, энергия, самоотверженность и способность к истинной и длительной дружбе. Под всей грубостью, нетерпением, недостатком сочувствия перспективам или идеям, отличающимся от его собственных, жестокостью при сопротивлении нетрудно заметить глубокую искренность и простоту. И ошибки Петра, и его хорошие черты были прямым отражением его цельной натуры, не испорченной лицемерием, расчетом или каким-либо притворством. Ни об одном другом правителе Европы нельзя сказать столь же верно и без оговорок, что его деятельность была прямым результатом его собственного личного характера.

Глава 8. «Величайший монарх нашего века»: место Петра в истории


Бесконечная энергия, побуждающая к немедленному действию, которая отличала всю жизнь Петра, «внесла вклад» и в его смерть. В начале ноября 1724 года на пути по реке из Санкт-Петербурга к металлургическим заводам в Сестрорецке он увидел посаженную на мель непогодой лодку, полную солдат и моряков. Прыгнув в воду, он работал в течение ночи, помогая спасти жизнь двадцати человек. Это привело к серьезному обострению лихорадки, возобновились приступы астмы и камня, от которого он давно страдал, усилились боли. Хотя ему было всего лишь 53 года, здоровье его уже давно было подорвано. Почти до самой смерти он, как и в молодости, впадал в безудержные пьянки при встречах со своими близкими «друзьями», постоянно начинал и развивал новые разнообразные предприятия. В октябре успешное строительство канала на Ладоге, который должен был соединить Санкт-Петербург с внутренними районами страны привело его в прекрасное расположение духа, а уже 27 января 1725 года он решил съездить в Ригу на свадьбу его дочери Анны и Карла Фридриха Гольштейн-Готторпа.

Однако к тому времени стало ясно, что он серьезно заболел. К началу февраля болезнь усилилась, а рано утром 8-го он умер в Санкт-Петербурге. 19 марта тело перевезли с большими почестями в Петропавловский собор, где оно было наконец захоронено в 1731 году. Ничто в жизни царя не могло бы удовлетворить больше, чем его похороны не в Москве, которую он всегда ненавидел и избегал, а в новой столице – его детище, зримом символе новой России.

В большинстве стран Европы, особенно в Польше и Швеции, новость о смерти Петра встретили с облегчением, если не с удовольствием. Казалось, что Россия теперь может быстро вернуться в захудалость и слабость, из которых он недавно поднял ее. Внутри страны тоже хватало социальных групп, которые надеялись, что теперь, с уходом грозного надсмотрщика, наступит некоторое облегчение от бремени, которое он наложил на них. В торопливом и порой ожесточенном споре по поводу престолонаследия претензии малолетнего Алексея, в некотором смысле представителя старой традиционной России, после смерти Петра были весьма сильны. Все же ни один иностранец, ни один русский ни на секунду не сомневался, что только что свой последний вздох сделал выдающийся человек. И как завоеватель, и еще больше как законодатель, он теперь, казалось, стоял наравне с самыми великими личностями старины. Уже в мае 1724 года английская газета говорила о нем, как «о самом великом Монархе нашего века…, чьи деяния будут рисовать вокруг него Нимб Славы, и изумление пронижет Глубь Времен, и благородное Сердце Потомков принесет самое щедрое Почтение к Имени этого бессмертного Императора, в котором даже мы теперь чувствуем напоминание об Александре Великом; первом и самом достойном из Цезарей» [181]181
  The Plain Dealer, 29 May 1724


[Закрыть]
. Его российские последователи и приверженцы, лучше других знакомые с трудностями, с которыми ему приходилось сталкиваться, чувствовали одновременно и восторг и горечь невосполнимой потери. «Он был твоим Самсоном, о Россия!» – рыдал Прокопович во время траурной проповеди на похоронах 19 марта. «Застал он в тебе силу слабую и сделал по имени своему каменную, адамантову… Се первый твой, о Россие, Иафет, неслыханное в тебе от века дело совершивший, строение и плавание корабельное, новый в свете флот, но и старым не уступающий… Се Моисей твой, о Россие! Не суть ли законы его, яко крепкая забрала правды и яко нерушимые оковы злодеяния! Се твой, Россие, Соломон, приемший от Господа смысл и мудрость многу зело. И не довольно ли о сем свидетельствуют многообразная философская искусства и его действием показанная и многим подданным влиянная и заведенная различная, прежде нам и неслыханная учения, хитрости и мастерства; еще же и чины, и степени, и порядки гражданские, и честные образы житейского обхождения, и благоприятных обычаев и нравов правила, но и внешний вид и наличие краснопретворенное, яко уже отечество наше, и отвнутрь и отвне, несравненно от прежних лет лучшее и весьма иное видим и удивляемся… Се же твой, о церкве российская, и Давид и Константин… О, коликая произносило сердце сие воздыхания о невежестве пути спасенного!» [182]182
  Ф. Прокопович. Сочинения. Москва-Ленинград. 1961. С. 126 и др.


[Закрыть]
. Многие из молодых русских, кого Петр сделал своими помощниками и исполнителями, разделяли эти чувства. «Этот монарх, – писал один из них, И. И. Неплюев, – поставил наше Отечество вровень с другими; он учил других понимать, что мы тоже – люди. Словом все, что ни есть, все что Вы видите в России, началось с него, и все, что будет сделано в будущем, будет припадать к этому источнику» [183]183
  Цит. по: Н. Rogger, National Consciousness in Eighteenth Century Russia (Cambridge, Mass., 1960), p. 53


[Закрыть]
.

Это были чувства страстных приверженцев. Прокоповичу до своей смерти в 1756 году суждено было быть самым искренним и активным опекуном петровского наследия. Больше чем кто-либо другой, он распространял и укреплял представление о Петре как о создателе новой России, новой сущности всего Русского. Это чрезвычайно благостное, почти мессианское представление о Петре было быстро освоено православной верой как в России, так и во всем мире. К середине столетия восхваление великого царя стало отличительным признаком быстро развивающейся российской литературы. С 1760-х годов Екатерина И, самая великая из его преемников, неоднократно подчеркивала, что ее реформы были только продолжением или, в крайнем случае, адаптацией его реформ. Большая статуя Петра, установленная французским скульптором Фальконетом в августе 1782 года на Сенатской площади в Санкт-Петербурге, должна была стать наиболее зримым материальным символом ее усилий, чтобы показать потомкам продолжение, верность и выполнение петровских традиций.

Представление о царствовании Петра, как о победоносном резком переходе от темноты к свету, от варварства к цивилизации, стало общим местом, но от этого не стало верным. Оно возникло еще в XVIII столетии благодаря склонности и вкусу каждого нормального человека к драматизму. К тому же подобный миф укреплял надежды на быстрый прогресс в государствах Западной Европы под руководством образованных, общественно-духовных и энергичных правителей, «просвещенных деспотов». По этим причинам тема Петра привлекла многих авторов. Однако такое представление о нем было, тем не менее, односторонним и неадекватным. Приходилось слишком подкрашивать центральный образ, замалчивать неудачи с турками в Центральной Азии и, в конечном счете, с персами, и при этом преувеличивать успех в Европе. Это чрезвычайно меняло оценки возможностей и величину изменений в русской жизни, успешно проводившихся задолго до рождения Петра. Представление о русском народе, как о погруженном до появления нашего героя в глубины невежества и суеверия, из которых вырвать их могла только его демоническая энергия и сила воли, было несправедливо ввиду прогресса, начавшегося до его воцарения. Еще более неверно и недопустимо предположение, что Россия только прозябала в жалком существовании до того момента, когда ей открылась и оказала на нее влияние Европа. Еще при жизни Петра это начало осознаваться и вызывать обиду некоторых патриотов России. «Те, кто объявляют, что мы были ничем иным, как варварами, до Петра Великого…, не знают того, что они говорят, – возражал поэт Сумароков, – наши предки не были никоим образом хуже нас» [184]184
  Цит. по: H. Rogger, National Consciousness, p. 53.


[Закрыть]
. Это было представление, пока еще редко высказываемое, но это было то, что будущим поколениям суждено было слышать все чаще и резче.

Некритичное восторженное отношение к Петру, ставшее почти всеобщим к концу его правления, стыдливо игнорировало степень, в которой его работа осталась не законченной, и препятствия, с которыми она столкнулась из-за географических, физических и человеческих особенностей России. В огромной и слабонаселенной стране с очень плохими коммуникациями контакты большинства населения с правительством были в лучшем случае редкими и неустойчивыми. Честолюбивое новаторское законодательство ужесточалось, чтобы принуждать население к крупным действиям эффективнее, чем где-либо еще в Европе; тот факт, что многие из указов Петра были тщательно продуманы и жестко сформулированы до мелочей, просто указывает на разрыв между тем, что монарх приказал, и тем, что фактически получилось (или – что бывало чаще – не получилось) в какой-нибудь отдаленной провинции. Не менее важно, что поклонники царя игнорировали те факты, когда результаты какой-либо его деятельности были скорее разрушительны, чем созидательны. Осознавалось и тогда, что он наложил на Московскую Русь новую систему правления, новые способы мышления, новые концепции различных отраслей знания и техники, но они были копиями иностранных или вдохновлены из-за границы. Однако значение этого понималось очень медленно. Настойчивость Петра, чтобы правящий класс принял западное платье, западные манеры и традиции, а главное – насколько возможно, получил образование по западному типу, была связана с очень серьезными целями. Ибо предполагало еще больше увеличить разрыв между помещиком и крестьянином, между правителями и управляемыми, между богатыми и бедными, сделать его более явным, более видимым и более труднопреодолимым. Вся культурная жизнь России была под мощным глубоким воздействием этого. «Прекрасное» искусство (импорт из Европы, до тех пор практически неизвестное) было очень далеко от искусства народа; религиозное искусство, сосредоточенное на писании икон, теперь еще более отличалось от светского искусства. К народным сказкам и поэзии народа, единственной литературе, известной большинству населения, добавилась после смерти Петра, но как результат его деятельности, литература европейского стиля высших классов. Разнородность, несхожесть этих литератур ощущалась по всей Европе восемнадцатого столетия. Но в России они были острее, чем где-нибудь еще, их влияния были неравно распространены и значимы. Крупные административные реформы правления на различных уровнях приводили зачастую к тем же самым результатам. Увеличивая число чиновников в России и делая их шестернями во все более совершенствующихся механизмах, Петр подрывал, действительно разрушал по существу личностный характер власти, который был характерен для Московской Руси. В принципе это было, возможно, его самым большим достижением. Но, формализуя отношения между правительством и подданными, делая их все более безличными и зависящими от функций бесчувственной машины, он и в этом разделял общество на малые части организма.

Эту критику можно легко объявить несправедливой. Как и любой другой человек, Петр не мог предвидеть всех последствий, порой отдаленных и косвенных, своих действий. В частности, он не предвидел, что с уменьшением его преемниками обязательств землевладельческого класса исполнять государственную службу, а затем и ее полную отмену в 1762 году, крепостное право, им же заботливо укрепляемое, потеряет оправдание, которым оно обладало в его глазах. Будучи частью той сети обязательств государству, которая охватывала, по крайней мере теоретически, все социальные группы, теперь оно вырождалось в простое средство, которым меньшинство эксплуатировало массу несвободных крестьян, это едва ли было то, о чем мечтал Петр. Ничто у него не вызывало большего беспокойства, чем благосостояние, сила и репутация России. Ради этой высшей цели он принес в жертву собственного сына. Петр никогда не был простым поклонником иностранных вещей. Он высоко ценил знания и методы, импортированные с Запада; но только потому, что они были теми основами, на которых можно было построить новую Россию, о которой он мечтал и для которой он работал. Он хорошо знал свой долг перед иностранными помощниками: что заметно по его предложению в 1721 году, во время заключительной победы над Швецией, установить монумент в память о Гордоне. Но после смерти Лефорта все его самые близкие соратники – русские; и в дальнейшем иностранные влияния в большинстве аспектов российской жизни (флот и, возможно, основание Академии наук – единственные важные исключения) постоянно уменьшаются.

Невозможно, кроме того, не восхищаться тем, как, не жалея усилий, хотя часто неверно направленных, он посвятил три десятилетия тому, чтобы сделать Россию более мощной и более просвещенной. Настойчивость перед лицом преград, непрекращающиеся эксперименты с новыми учреждениями и методами; непрерывные разъезды, часто в ужасающих условиях и на очень далекие расстояния, – все это представляет картину деятельности и умственной и физической, которую ни один правитель в современной истории не был способен превзойти. Эта страсть к деятельности отметила каждый аспект его собственной психологии и системы ценностей. Критику доброжелательную, даже если она была жестокой, он мог вынести, но никогда не переносил ужасной пассивности, недостаток инициативы, спокойное и бездумное принятие традиционности, на которой была построена вся старая Россия. Это расточительное расплескивание энергии вдохновлялось глубоким чувством личной ответственности за страну, порученную его заботе. Он видел себя инструментом, возвеличивающим Россию, в подлинном смысле первым слугой государства. Его методы были слишком часто не продуманы и плохо приспособлены к целям, которые он ставил себе. Слишком часто, по крайней мере в первой половине своего правления, решения принимались торопливо, в порыве непродуманного энтузиазма, и так же быстро отбрасывались, если не давали мгновенного желаемого результата. Но была и система в его общих целях, поэтому в более поздние годы средства, с помощью которых он старался достичь их, значительно тщательнее рассматривались, анализировались и детально разрабатывались.

Эти цели были не только материальными, поскольку затрагивали вопрос большой массы солдат, большого количества судов и безграничности территорий. Он искренне желал сделать своих подданных более инициативными и уверенными в себе, поощрял их, по крайней мере для некоторых целей, проявлять большую инициативу и готовность принимать ответственность. Торговцы и промышленники, желавшие стать удачливыми предпринимателями, города, желающие управлять своей собственной судьбой, землевладельцы, желающие выбирать своих собственных правителей, – все это находило поддержку в его планах и надеждах в разное время. Он создал невиданный прежде по размеру и сложности аппарат правительства. Действительно, по сути он создавал Российское государство сам. Концепция его как юридического лица, отличного от правителя, представляющего интересы любой социальной группы и даже русского народа в целом, является творением его правления. Все же он знал, что только законодательство и новые учреждения не смогут достигнуть всего намеченного, и, чтобы добиться успеха, требовал активного сотрудничества людей, для которых он в конечном счете работал.

Некоторые цели, за которые он так трудно и долго боролся, были принципиально новы. Почти без исключения они были связаны с историей и географическим положением России и с вновь возникающими потребностями. Большая военная сила; балтийская береговая линия; более развитая экономическая жизнь; ничто из этого не было чем-то новым, вдохновленным возникновением новых идей или иностранными влияниями. Все это и раньше имело в своей основе прочную московскую традицию, в то время как даже преобразование отношений между государством и церковью, законченное в 1721 году, предвещалось до некоторой степени большими конфликтами 1650-х и 1660-х годов. Флот был действительно новинкой; но поскольку вместе со строительством С.-Петербурга он был наиболее личным из всех главных творений Петра и при этом очень мало связывался с московскими традициями, то и считался менее важным. Были сделаны значительные изменения в структуре и работе российского общества. Все это выполнялось за счет развития уже имеющихся достижений, насколько было возможным приспособить их для введения действительно чего-нибудь нового. Крепостное право, которое Петр помог расширить и укрепить, уже было широко распространенным и тягостным задолго до его правления. Хотя Табель о рангах и кадровая политика Петра сделали привилегированный класс землевладельцев в России более, чем когда-либо прежде, открытым для талантливых и предприимчивых людей. Это не уничтожало, да и никогда не предполагало уничтожить, положение богатых помещичьих семей и старых бояр,

Изменения России Петром Великим следует скорее расценивать как процесс принудительного и очень ускоренного развития, но никак не революцию. Петр испытал весь комплекс недостатка интеллектуального вооружения современного революционера. Он не имел ни какой-либо идеологии, ни какой-либо ясной системы или идеи, куда направлять свои действия, ни какого-либо четкого видения хода истории, непреодолимо влекущего Россию в особом направлении. От начала и до конца он был человеком действия. Его талант планировщика был достаточно велик. Он резко заметен в тщательно разработанном крупномасштабном законодательстве последних лет его правления. Но планирование отходит на задний план, когда человеком овладевает убеждение действовать, желание немедленно отвечать на возражения, преодолевать трудности или использовать возможности. Продуманная и хорошо спланированная политика, которой он в конце жизни достиг (если достиг ее вообще), увенчала долгий период проб и ошибок, а порой случайных удач. Довольно поздно он приобрел, например, широту представления относительно вестернизации России, которая была характерна для Голицына в 1680-х годах. Однако, сильно меняя темп перемен, Петр изменил до некоторой степени и их природу. Трудно поверить, что, если бы его никогда не существовало, Россия осталась бы навсегда, или хотя бы очень надолго, без балтийской береговой линии или реального влияния в Европе. Конечно же влияние иностранных идей и методов на русскую жизнь продолжало бы расти. Почти наверняка были бы предприняты усилия, чтобы создать более эффективную и более централизованную форму правления. Но скорость, с которой эти достижения были осуществлены, способ, которым они были форсированы в России энергией и намерением правителя, концентрация реформ при жизни одного поколения или даже меньше, полный набор далеко идущих изменений во многих аспектах жизни, – неизбежно вызвало широко распространившееся ощущение диспропорции и неуклюжего скачка и неоднородности. Основная суть работы Петра была не в полном смысле революционна. Но «необузданный человек», которому удивлялся епископ Вернет в 1697 году, проявлял в течение своего правления пыл, страстную энергию и, в случае необходимости, жестокость, которые позволили ему достигнуть по крайней мере того аспекта и стиля, которые казались современникам революционными.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю