Текст книги "Петр Великий"

Автор книги: Мэтью Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 17 страниц)

Ко времени своей смерти царь прочно соединил церковную администрацию со структурой централизованной бюрократии, которую он создал, в значительной степени без какого-либо разработанного плана, в России. Это имело некоторые конструктивные результаты, особенно отмеченные ростом использования церковных ресурсов для образования. Но они были достигнуты ценой сильного истощения церкви и ее остающейся духовной живучести, а также сильно ограниченного вклада, который она могла бы сделать для российской жизни в будущем. Впредь живые силы религиозного чувства, в значительной степени искаженные доминирующим государственным механизмом официальной церкви, нашли бы выходы преимущественно в различных формах мистицизма, многие из них практически сектантские, самоуглубленные и даже анархические. Петр добился победы в делах церкви, как и во всех остальных делах, за счет психологической цены, которая должна была быть оплачена, только когда косное традиционное общество радикально порвет со своим прошлым.

Интеллектуальная и культурная жизнь

Как было отмечено, далеко идущее преобразование интеллектуальных и культурных аспектов российской жизни успешно началось задолго до рождения Петра. Ко второй половине XVII столетия реформаторские силы были слишком мощны, чтобы им противостоять; и путь, которым они могли бы усилить Россию, стал слишком очевидным для любого правителя, чтобы желать выступить против них. Петр делал немного, по крайней мере до своих более поздних лет, чтобы усилить на самых глубоких уровнях новое движение. То, что он делал, – так это одобрял некоторые аспекты этого движения за счет других и сделал попытку, в течение большей части своего правления, развить некоторые его стороны для своих собственных целей.

Однако он глубоко желал, правда, иногда запутанно и необдуманно экспериментируя, сделать Россию более мощной, белее современной и более уважаемой соседями. Разумеется, это включало интеллектуальное изменение и рост. Невежество и темнота должны были быть побеждены, знание распространить желательно в большем масштабе, чем прежде, внушить новую перспективу и, если необходимо принудительно, подключить к ней своих подданных. Он желал своего рода интеллектуальной революции в России, в которой образование, в самом широком смысле этого слова, будет главной движущей силой. Но для большей части его правления интеллектуальный прогресс, на который надеялся Петр, был сильно ограничен и утилитарен. В какой-то степени в этом виновны его собственные вкусы и склонности: его страсть к действию, к немедленному конкретному, ощутимому достижению, его нетерпеливое требование получать быстрые и ясно видимые результаты, – имели как отрицательный, так и положительный результаты даже в 1680-х и 1690-х годах. После 1700 года эта практичность и утилитаризм казались ему особенно существенными. Вид знания, в котором нуждалась Россия для победы в войне со Швецией и для экономического роста, как одной из основ этой победы, был техническим, зачастую даже узкопрофессиональным. Мастерство судостроения, инженерное дело, военные и производственные технологии, прикладное знание математики и иностранных языков – овладеть всем этим было самой насущной потребностью. Все остальные искусства, философия, научные знания в более глубоком и более общем смысле могли подождать. Россию нужно было учить. Но обучение, в тот момент по крайней мере, должно было быть в основном утилитарным, направленным на удовлетворение сиюминутных целей и незамедлительных военных потребностей. Страна должна быть убеждена или, если потребуется, принуждена сверху вступить на новый путь; и в этом процессе роль печати, до настоящего времени очень слабо развитой, выросла до значения необходимого оружия. Поток печатной продукции увеличивался быстро: в конце XVII столетия в России печаталось каждый год в среднем шесть книг, в то время как в начале 1720 года это число выросло почти до пятидесяти. Но надо учесть, что за все царствование Петра официальные бумаги – указы, манифесты и инструкции – составили больше половины всего, что было напечатано.

Вкусы и склонности Петра, ситуация, в которой он находился сам, отражались и на западноевропейских книгах, переведенных на русский язык в начале XVIII столетия. Было сделано беспрецедентное число переводов, Петр придавал им огромное значение, организовывал и поощрял их осуществление. Одним из наиболее интересных плодов его Великого посольства в Европу было учреждение в Амстердаме в 1698 году печатных работ под началом Яна Тессинга, который должен был производить российские версии иностранных работ. Тессинг и переводчик, обеспечивавший большинство его материалов, И. Ф. Копиевский, украинец-протестант, играли в течение некоторого времени решающую роль в русской интеллектуальной жизни [119]119
  О Тессинге и его деятельности см.: Богословский. Петр Великий. Т. IV. С. 294 и др.


[Закрыть]. Из молодых русских, получивших образование в Западной Европе во время правления Петра, приблизительно шестьдесят по возвращении домой использовались как переводчики, хотя не все они переводили книги. Но иностранные труды, ставшие доступными на русском языке, были в основном посвящены военному и военно-морскому делу, артиллерии, укреплениям и инженерному делу [120]120
  О списке переводов такого рода см.: Исторический очерк и обзор фондов рукописного отдела библиотеки Академии Наук. I (Москва – Ленинград, 1956). С. 152–155.


[Закрыть]. Книги такого рода дали некоторый стимул для интеллектуальных перемен, но довольно специфического вида. Иностранные учебники в русском переводе или российские, основанные на иностранных оригиналах, также играли существенную роль в образовательных планах Петра. Кроме того, важно помнить, что религиозная, и особенно молитвенная, литература типа Часослова или Псалтыри, печатались при Петре в намного больших количествах, чем когда-либо прежде. Они остались, как и в прошлом, единственной формой напечатанного труда, который большинство русских, даже едва грамотные, желали читать.

Подобно требованию к обычным русским книгам избегать ненужных цветистых выражений, высказанном в инструкции Петра, так и о русском языке, используемом в переводах иностранных книг, говорится, что он должен избегать «высоких славянских слов» и использовать «не высокие слова», но простую русскую речь. Упрощенный «гражданский алфавит» (в отличие от церковнославянского), введенный в 1700 году, – еще одно отражение этого отношения: Петр ясно приказал, что книги, которые говорят об исторических, коммерческих или военных предметах, должны печататься на нем. Приказ выполнялся не всегда, но такое отношение имело реальное значение. Это помогло заложить основы грамотности, которая, хотя и ограниченная, была все же более широкой, чем в прошлом. Более важно, что это была грамотность, не сосредоточенная на религиозных целях и чтении священных текстов. В течение своей жизни, однако, Петр смог сделать немного, чтобы улучшить или стабилизировать русский язык. Большой приток иностранных слов, который был результатом его политики, принес много вреда, спутав лингвистическую картину. Задолго до его смерти русский язык имел несколько произвольную грамматическую структуру; и новым элементам, которые входили в его словарь, нужно было время, чтобы быть усвоенными. Его собственные письма – причудливая смесь часто безграмотного русского и иностранных (обычно немецких и голландских) слов – из-за их своеобразия часто трудны для чтения, подобно риторике в стиле барокко, полны псевдоклассических намеков и заимствований из польского, которым восхищались в России в конце XVII столетия. Кроме того, «простая русская речь», которой он требовал от своих переводчиков, больше принадлежит к стилю, используемому в бюрократии, армии и дипломатии, чем к языку обычных русских. Однако даже в вопросах литературного стиля мы можем различать поиски полноценности, которая окрашивала каждый аспект размышлений Петра.

Та же самая практичность, попытки сделать знание средством конкретных достижений могут быть отмечены как элемент первопроходческих усилий Петра собрать надежную информацию относительно России и ее ресурсов. Удовлетворительные карты, отсутствующие до настоящего времени почти полностью, были одним из наиболее необходимых аспектов такой информации. Достаточно точная карта Украины и области Черного моря была издана Тессингом в 1699 году, так как Петр, кажется уже в 1710 году, задумывает планы относительно географического обзора всей страны. В последние годы его правления постоянно делались попытки реализовать этот план. В-1715 году и 1720-х годах давались распоряжения о посылке учеников из новой Военно-морской Академии в провинции для составления точных карт России; когда Петр умер, карты почти 12 % всей территории империи были составлены и посланы в Сенат [121]121
  Д. М. Лебедев. География в России Петровского времени. (Москва – Ленинград, 1950). С. 205–207.


[Закрыть]. Между 1716 и 1720 годами была обследована часть побережья Каспийского моря. Сибирь, менее исследованная, чем любая другая часть империи и обладающая большими долгосрочными перспективами, особенно привлекала внимание Петра. Начиная с 1710 года он несколько раз приказывал должностным лицам в Сибири собирать географическую информацию. Эти распоряжения проложили путь для длинного ряда сибирских экспедиций, начатых в 1720 году Даниэлем Мессершмидтом, немцем на русской службе (первые путешествия проводились в целях чисто научных исследований, чего раньше в России никогда не бывало). С 1719 года и далее Петр предпринял усилия, чтобы решить одну из самых больших оставшихся географических загадок: соединяется или нет Восточная Сибирь с Северной Америкой? Распоряжения относительно посылки решающей исследовательской экспедиции под руководством датчанина Витуса Беринга были даны в конце 1724 года, всего за несколько недель до смерти царя.

Эта практичность и акцент на непосредственных выгодах и конкретном достижении были также отражены в получении Петром советов от некоторых из его соратников и от потенциальных реформаторов. В их обыденном характере и их случайном смешении далеко идущего и тривиального они типичны для «литературных проектов», так широко распространенных в большинстве стран Западной Европы в это время. Таким образом, предложения, сделанные Ф. С. Салтыковым в 1713–1714 годах, включали также крупномасштабные образовательные достижения, учреждение фабрик, создание торговых компаний, посылку за границу сыновей торговцев для коммерческого обучения, открытие северо-восточного прохода и учреждение паромной переправы через Неву. И. Т. Посошков, другой ведущий представитель этого типа мышления, владелец фабрики и торговец, был сыном ремесленника-крестьянина, – вот тот фон, который почти во всем повлиял на его развитие. Он был ярко выраженным предпринимателем, первым предпринимателем в России, о котором мы имеем достаточно точные сведения: в различные времена он был винокуром и занимался чеканкой денег, потом приобрел много земли и наконец попытался стать производителем льняного полотна; в своей «Книге о скудости и богатстве», написанной в 1724 году, он предложил объединение всех российских торговцев в единую компанию для ведения внешней торговли, точной коммерческой политики регулирования крепостничества в интересах крестьян и широкую общеобразовательную программу. Очень смело для своего времени он предусмотрел даже обучение крестьян, чтобы научить их читать и писать [122]122
  Главные идеи Салтыкова и Посошкова удобно суммированы в: Очерки истории СССР // Под ред. Б. Б. Кафенгауза и Н. И. Павленко. С. 65–68. Имеется современное издание книги о Посошкове (Москва, 1937), редактированное Б. Б. Кафенгаузом. См. также: L. R. Lewitter, «Ivan Tikhonovich Pososhkov» (1652–1726) and «The Spirit of Capitalism», Slavonic and East European Review, 51 (1973), 524–553.


[Закрыть]. По готовности игнорировать традиционную косность и заимствовать иностранные идеи и методы, но выборочно и для чисто российских целей, эти проекты были весьма в духе собственного мышления царя. Они показывают, как, по крайней мере во второй половине своего правления, Петр завербовал восторженных последователей, которые смотрели на него как на возродителя своей страны и действительного создателя новой России. Так появилась Петровская школа мысли о проблемах и возможностях России. Были заложены основы Петровской традиции.

Любое существенное и длительное изменение в русской интеллектуальной жизни должно было зависеть от уровня образования. Петр сделал усилия, чтобы достигнуть в этом победы, но успех был очень ограничен. Только в одном виде, в техническом обучении, направленном в значительной степени на потребности вооруженных сил, было достигнуто много. Школа математики и навигации (чьи ученики использовались не просто как навигаторы, но и как архитекторы, инженеры и гидрографы) была основана в Москве в 1701 году. Петр надеялся, что в ней будет в конечном счете обучаться до пятисот учеников; а фактически она имела две сотни за два года существования. Военно-морская академия, основанная в С.-Петербурге в 1715 году, как в основном и предполагалось, в значительной степени завершала работу Московской школы, обеспечивая практическое обучение на кораблях: это также имело значительный успех, хотя жесткая дисциплина побуждала многих из учеников к прогулам и бегству. Школа артиллерии, основанная в 1701 году, имела три сотни учеников в 1704 году, хотя затем количество значительно снизилось. Техническая школа, учрежденная в Москве в 1712 году, была вначале менее успешна. Кроме прямых требований армии и флота, военные усилия вообще стимулировали и другие виды образования с менее очевидным ориентированным на военные цели характером: ряд лингвистических школ, которые в 1715 году подготовили приблизительно 250 молодых русских переводчиков с некоторым знанием иностранных языков; Медицинская школа в Москве, открытая в 1701 году, через пять лет уже имела пятьдесят студентов; Школа горной промышленности, основанная в 1716 году.

Это были значительные достижения. Однако деятельность этих учреждений мало чем отличалась от скольжения по поверхности проблемы. Большинство новых школ были малы, и многие из них (Морская академия, например) обслуживали почти исключительно сыновей военного и чиновничьего сословий. Для выходцев с более низких ступеней социальной и интеллектуальной лестницы было очень трудно добиться продолжения образования. В 1714 году было определено указом, что по два дипломированных специалиста Московской навигационной школы должны будут посылаться в каждую провинцию, чтобы преподавать «цифирь» (арифметику) и основы геометрии сыновьям помещиков и должностных лиц. Это было краеугольным камнем честолюбивого плана вынудить правящий класс обеспечить сыновей по крайней мере элементарным образованием. Это подкрепилось одним из самых печально известных и типичных для Петра указом – без свидетельства об удовлетворительном окончании курса обучения ни один молодой человек благородного или дворянского происхождения не имел права жениться. Однако факт, что «цифирные» школы были открыты также для представителей других классов, вел к сильной оппозиции со стороны землевладельцев, которые делали много, чтобы уменьшить их эффективность. В конце царствования имелось более сорока таких школ и приблизительно 2000 учеников. Двумя годами позже, однако, с удалением великого царя и его устрашающего присутствия число учеников уменьшилось до пяти сотен. «Гарнизонные школы» для сыновей солдат тоже внесли некоторый вклад в образовательный прогpecc: в 1717 году, например, в таких школах в С.-Петербурге было 159 учеников. Но они также были неадекватны как по числу, так и по качеству обучения, и не могли сделать больше, чем просто коснуться края проблемы. В Петровской России было невозможно создать действительно обширную систему образования, даже на относительно низком уровне. Наличие денег и образованных преподавателей – вот наиболее важные из необходимых условий для такого новшества, отсутствие которых резко сужало пределы того, что могло быть достигнуто; и собственная порывистость Петра и недостаток устойчивого внимания к предмету затрудняли любое длительное продвижение вперед.

Это образовательное усилие, со всеми своими недостатками, имело тем не менее преимущество – стимулирование значительного выпуска учебников различного вида. Тессинг, например, на рубеже веков выпускал вводные курсы по истории, арифметике и астрономии. Главное – что это были национальные российские учебники, а не переводы или адаптации иностранных трудов. Так, первый важный российский учебник для начинающих учиться читать появился в 1701 году, а российская грамматика – в 1706 году. Учебник арифметики, содержащий также материалы по алгебре, геометрии и тригонометрии, появился в 1705 году. И первый российский труд по динамике – в 1722 году. В 1710 году в Москве вышел российский учебник по географии, по-видимому, основанный на голландском оригинале. Все это вместе с такими изменениями, как всеобщее использование арабских цифр после 1700 года (они были известны в России намного ранее, но использовались редко) и публикация в 1702 году первого российского календаря (Копиевским в Амстердаме), означали реальное, хотя и неровное, продвижение вперед.

К картине технических школ, дополненных очень ограниченной структурой элементарного образования, должны быть сделаны некоторые дополнения. Не каждое успешное образовательное учреждение в Петровской России было полностью или даже преимущественно профессионально-техническим. Московская Академия, которая процветала в течение нескольких лет после ее учреждения в 1685 году, перенесла серьезный удар в 1693 году, когда братья Лихуды были отстранены от работы патриархом Иерусалимским и заточены в монастырь из-за наличия латинских и католических элементов в их обучении. В 1701 году, однако, Академия была восстановлена Стефаном Яворским и быстро стала наиболее важным центром католической мысли и идей. Укомплектованная украинцами (почти все преподаватели прибыли из Киева) и со студенческим корпусом, состоявшим вначале главным образом из украинцев, поляков или белорусов, она показывает ту степень, в какой любое интеллектуальное новшество в России, кроме технического, все еще зависело от влияния Украины. К 1720-м годам сила этого влияния привела к тому, что тип школы, обычной для всей Европы, в значительной степени иезуитской по духу и дающей классическое образование, основанное на латинском языке, риторике и философии, мог быть теперь найден во многих областях России. Эти школы, хотя и укомплектованные духовенством, свободно допускали обывателей в качестве учеников и должны были быть школами реальной и длительной важности. Факт, что большая часть российского епископата имела все еще украинское происхождение, поощрял их распространение, они внесли большой вклад в развитие российской жизни и культуры [123]123
  Об этих школах и их значении см.: М. Окенфусс. «Иезуитское происхождение петровского образования», в: Дж. Г. Гаррард (ред.) Восемнадцатое столетие в России (Оксфорд, 1975), С. 106–130.


[Закрыть].

Их рост, однако, хотя и сильно поощрялся Феофаном Прокоповичем (он был и воспитанником подобной школы, и преподавателем в Киевской Академии), никак не был связан с царем. С другой стороны, Петр лично спланировал с большой заботой учреждение Академии наук, которая начала функционировать через несколько месяцев после его смерти и была самым существенным интеллектуальным достижением его правления. Уже в 1720 году он обратился к Христиану Вольфу, профессору философии и физики в Галле и заметной личности в немецкой академической жизни, за помощью в создании такого учреждения; и в 1721–1722 годах его библиотекарь, И. Д. Шумахер, посетил многие страны Западной Европы, чтобы установить контакты с выдающимися иностранными учеными. Академия, которая с самого начала задумывалась не только как учебное заведение, но и как исследовательский центр, скоро приобрела европейскую известность. Это очень понравилось бы Петру, если бы он прожил немного дольше; одним из важных поводов создания Академии было желание показать Западной Европе, что Россия теперь способна иметь учебное заведение самого высокого класса. Это отчасти было основано на том, как признавал сам Петр, «чтобы получить для нас доверие и честь в Европе, чтобы показать… что в нашей стране мы также работаем для науки и что настало время перестать рассматривать нас как варваров, которые презирают всякое учение» [124]124
  Энциклопедический словарь. Т. I. (1890). С. 164; для краткого рассмотрения появления и первых лет Академии см.: A. Lipski, «The Foundation of the Russian Academy of Sciences», Isis, XLIV (1953), 349–354.


[Закрыть]. В течение долгого времени, однако, ее репутация почти ничего не давала российским ученым. Она не имела ни одного русского члена вплоть до 1733 года, когда математик Ададуров стал «адъюнктом». Только в 1742 году русский, поэт, ученый и математик Ломоносов стал ее полноправным членом.

Основание Академии и интенсивные усилия, чтобы стимулировать географические исследования, – только два из ряда признаков перемен в отношении Петра к интеллектуальной жизни в течение всего его правления и особенно его последнего десятилетия. Когда тяжесть войны со Швецией ослабела, его интересы выросли и по глубине, и по широте. Потребность укрепить Россию, заимствуя иностранные методы и технологии, была теперь усилена увеличившимся желанием полностью понять то, что было уже заимствовано. Во время большой поездки 1697–1698 годов он восхищался мастерами Западной Европы; во время поездки во Францию и Нидерланды в 1717 году он изучал и анализировал то, что видел, с большим интересом. Приблизительно в то же самое время он начал покупать книги в намного большем масштабе, чем прежде; и некоторые из них – например, тридцатишеститомное издание по истории Византийской империи, купленное в Амстердаме в феврале 1717 года, – значили больше, чем просто технический или профессиональный интерес. Шумахер по своем возвращении в Россию в 1722 году привез почти шесть сотен книг, купленных за границей для царя.

Петр также начал впервые проявлять серьезное внимание к искусствам. В 1716 году он азартно покупал картины через агента в Амстердаме. В том же самом году он просил великого герцога Козимо III Тосканского позволить молодым русским изучать живопись в Академии во Флоренции. Двумя годами позже другой агент покупал для него картины и статуи в Риме и пытался завербовать скульпторов и живописцев для работы в России, где строительство С.-Петербурга обеспечивало возможности для таких мастеров. Интерес Петра к прошлому также возрос в его более поздние годы. Уже в 1708 году он обдумывал написание истории России семнадцатого и восемнадцатого столетий; хотя ни она, ни более важное «Ядро российской истории», которую А. И. Манкиев закончил в 1715 году, не издавались когда-либо.

В 1716 году царь имел копию, сделанную для него, с Кенигсбергской рукописи Летописи Нестора (фундаментальный источник по ранней истории России); и в нескольких указах в начале 1720-х годов он приказал губернаторам и вице-губернаторам провинций отыскивать рукописи, представляющие исторический интерес, и посылать их в Москву, чтобы с них могли быть сделаны копии для хранения в библиотеке Синода. Бесшабашный молодой человек 1690-х годов, с небольшим энтузиазмом и ограниченными интересами, имел ко времени своей смерти внушительный широкий интеллект.

Новые интеллектуальные и культурные силы для работы в России нашли как символический, так и географический центр в С.-Петербурге. К осени 1704 года, приблизительно спустя год после того, как на острове Луст-Еланд была построена для защиты от шведов крепость Санкт-Петербург, Петр начал думать о городе, разрастающемся вокруг нее, как о своей новой столице, хотя это не было формально объявлено до 1712 года. Страстное желание обосновать российский флот на Балтийском море и иметь там порт для торговли с Западной Европой было, вероятно, главным скрытым мотивом перемещения центра власти. Кроме того, было бы легко продолжать активную внешнюю политику и влиять на Европу из нового города, чем из отдаленной Москвы. Кроме того, консервативная оппозиция реформам была бы весьма ослаблена в новой столице, построенной на завоеванной территории и не имеющей собственной истории. В течение нескольких лет сохранялась опасность успешного шведского контрнаступления, которое могло бы помешать ее созданию; но опасность исчезла в 1708 году, когда была отражена попытка Карла XII отвоевать потерянные земли в устье Невы. К 1710 году, после захвата русскими Выборга, новая столица была в полной безопасности.

Ее рост, под постоянным правительственным руководством и контролем, был быстрым. Учреждение обширного аппарата правительственных учреждений в С.-Петербурге (большая крепость Адмиралтейства и верфи ведут начало с 1705 года) было одним из его аспектов. Другим было принудительное поселение в новом городе рабочих многих специальностей: с лета 1705 года это стало отлаженной политикой, реализованной в длительной последовательности указов. В частности, большое число квалифицированных плотников и кузнецов вместе с их женами и детьми приписывались к С.-Петербургу и принуждались осесть там. В августе 1710 года, например, было приказано направить туда почти 5000 таких ремесленников. Позже, в 1719 году, всем помещикам, владеющим более чем сорока крепостными хозяйствами, было приказано построить дом на Васильевском острове, который Петр теперь решил сделать центром города, и самому непосредственно жить там. Меры такого рода неизбежно сопровождались жестким принуждением. Российская знать и дворянство весьма обижались на переселение из своих поместий за сотни или даже тысячи миль к туманам и наводнениям Невы, в город, где жизнь была намного дороже и требовательней, чем где-нибудь еще. Описание нового города одним из шутов Петра: «На одной стороне море, на другой – горе, на третьей мох, на четвертой вздох», – должно было отозваться ответным аккордом во многих сердцах. Все же, при любой стоимости в слезах и проклятиях, в страдании и смерти, новый город быстро обретал форму. К 1710 году он имел постоянное население по крайней мере в 8000 человек, а ко времени смерти царя в 1725 году оно выросло до 40 000 человек.

Торговля, подобно любому другому аспекту его существования, была результатом руководства сверху. С 1713 года там были поддержаны, хотя не полностью, успешные усилия поощрять коммерческий рост предоставлением новому городу монополии экспорта многих российских изделий – смолы, соды, икры, некоторых видов кож. С 1720 года монополия, посредством дифференцированных таможенных пошлин, была одобрена и для Архангельска, теперь слабеющего, но все еще главного конкурента в торговле с Западной Европой. Иностранные торговцы в России поощрялись или вынуждались селиться в С.-Петербурге: в 1723 году из Москвы была обязана перебраться британская фабрика. Кроме того, каждый шаг в развитии контролировался ревнивым и отеческим глазом самого царя. Когда в 1715 году первое голландское судно прибыло в новую столицу, оно с радостью приветствовалось Петром, который лично был его лоцманом и имел специальную медаль, отчеканенную, чтобы запечатлеть такой случай. Задолго до его смерти новое творение, возникшее по его команде, подобно птице Феникс, из тоскливых болот Финского залива, начало вызывать восторг у иностранных наблюдателей. «В настоящее время, – писал Вебер, ганноверский посланник в начале 1720-х годов, – Петербург может по праву рассматриваться как чудо света, имея в виду его великолепные дворцы, шестьдесят с лишним тысяч домов (истинное количество было намного меньше) и короткое время, потраченное на его строительство» [125]125
  Современное положение России. Т. I. С. 4.


[Закрыть].

Даже Петр не смог полностью игнорировать традицию в создании своего нового города. Так, в 1710 году там был основан монастырь Александра Невского (знаменательно, что святой, которому он был посвящен, был при жизни князем-воином, а не монахом). Но дух и тон жизни в С.-Петербурге были отличны от таковых в любом другом российском городе. Скоро прибыли различные группы людей, чтобы преобладать в различных частях города, – рабочие Адмиралтейства на Адмиралтейском острове; квалифицированные рабочие и солдаты на Городском острове; землевладельцы и крестьяне на Васильевском острове; но общество, по причине явной новизны и незнакомого окружения, имело тенденцию быть более открытым и составляло большую смесь классов, чем было обычно принято в России. Иностранцы были более заметны, чем где-нибудь еще в стране, и иностранные влияния были более сильными и распространенными. Обосновавшихся здесь активных сторонников и сотрудников Петра было намного больше, чем в Москве; и присутствие в новой столице большей концентрации владетельных людей, благосклонных к идеям и стремлением царя и восприимчивых к иностранным влияниям, придавало С.-Петербургу уникальную атмосферу.

Это отражалось и в географической структуре города. Он был первым в России городом, построенным по плану, Петр требовал, чтобы улицы были широки, прямы и вымощены камнем. Здания должны были быть построены вдоль улицы, а не стоять позади нее во внутренних дворах, как было принято традицией в других российских городах. Таким образом, был воздвигнут непрерывный фасад, что производило большой эффект на зрителя. Должны были использоваться камень и кирпич, по крайней мере для более важных зданий, чтобы уменьшить вездесущий риск пожара. Указ от октября 1714 года запретил новое строительство из камня повсюду в России, кроме как в С.-Петербурге, и это настолько строго контролировалось, что такое строительство в Москве, где до настоящего времени Петр поощрял это, было немедленно остановлено. Все же имелись пределы тому, что могло быть достигнуто. Даже со смертью царя в новой столице все еще преобладали деревянные здания и пожары были часты. Тем не менее его страстное желание украшать свое новое творение любым возможным способом очевидно. В 1711 году Петр имел образцово построенный дом и приказал, чтобы жители копировали его при строительстве своих собственных домов. В 1714 году было приказано, чтобы здания соответствовали стандартным образцам, составленным официальными архитекторами, по одному образцу для членов каждого социального класса, в то время как в следующем году запрещалось всякое строительство, если оно не следовало планам, одобренным правительством. Усилия такого рода унификации скоро сошли на нет: здания по всему городу стали различными по внешнему виду, как в других российских городах. Однако в одном примечательном отношении, в своем упорядоченном плане улиц, С.-Петербург четко выражал факт, что он был создан преднамеренно, а не вырос сам по себе. Весьма честолюбивая схема, составленная в 1716 году французским архитектором Леблоном, которая придала бы городу изысканную, но нереалистическую овальную форму, не была выполнена; но и это – проявление сознательного планирования, которое казалось таким важным в ранней истории города.

В строительстве и украшении нового города иностранцы играли ведущую роль. Подсчитано, что по крайней мере 1000 экспертов и ремесленников из Западной Европы работали в различном качестве, чтобы создать С.-Петербург: их присутствие отражено в том факте, что к 1717 году город уже имел три лютеранские церкви и одну католическую. Его положение окна, через которое западноевропейские влияния могли бы проникать в Россию, самоочевидно. Архитекторы, такие как швейцарец Николас Фридрих Гербель, немцы Готтфрид Шедель и Георг Иоганн Маттарновы, или итальянец Доменико Трезини; скульпторы, живописцы, садовники и другие опытные художники и ремесленники из многих стран (особенно из Франции), вместе с подневольными русскими и позднее со шведскими пленными после войны, ко времени смерти Петра сделали С.-Петербург в его своеобразии одним из чудес Европы. Имелось и еще одно достижение, возможно, самое поразительное из всех, которым город навязывал высшим сословиям российского общества западноевропейские манеры и ценности. Новая столица предприняла первые серьезные попытки улучшить положение русских женщин, вывести их из уединения, в котором, по крайней мере среди землевладельцев и состоятельных классов, они пребывали так долго. Уже в марте 1699 года женщины появились публично на обеде, данном Петром в Москве в честь представителя герцога Бранденбургского, и затем приняли участие в танцах. Это, однако, было расценено как «большой отход от российских обычаев» и в течение последующих двадцати лет Петр продвинулся не намного дальше в этом направлении. Тогда в указе от декабря 1718 года он приказал учреждать «ассамблеи» в своей новой столице. Эти собрания чиновников, офицеров и даже торговцев проводились, как правило, три раза в неделю в течение зимних месяцев и предлагали разнообразие различных развлечений – танцы, шахматы, шашки и курение. Указом царя устанавливалось, что они должны посещаться женщинами, сопровождающими приглашенных мужчин; это обязательное присутствие женщин было полным разрывом с московской традицией, одним из самих острых, когда-либо сделанных Петром. Вне того узкого круга в С.-Петербурге и позже в Москве, на который распространялись «ассамблеи», положение женщин, однако, осталось неизменным: изменять его в соответствии с указом было вне власти любого правительства, даже если было реальное желание сделать это. Даже в официальном обществе С.-Петербурга одно дело было одеть женщин в иностранное платье и «выставить» их напоказ, грубо подражая западноевропейским манерам, но совсем другое – придать им уверенность в себе, чтобы позволить воспользоваться преимуществом новой ситуации. Иностранные наблюдатели заостряли свое внимание на этом. Вебер указывал, что они «действительно кажутся совершенно хорошо одетыми по иностранной моде; но в беседе с незнакомцами они не могут никак победить свою врожденную робость и неуклюжесть» [126]126
  Современное положение России. Т. I. С. 149.


[Закрыть]. Представитель Гольштейна, Берхгольц, жаловался в своем дневнике, что «не только никто не может беседовать с ними, но почти невозможно сказать хоть одно слово им; когда они не танцуют, они все сидят, как если бы они были глухи, и не делают ничего, как только смотрят друг на друга» [127]127
  Цит. по: В. И. Лебедев. Реформы Петра I. Сборник документов (Москва, 1937). С. 548.


[Закрыть]. В известном смысле, таким образом, собрания Петра были немногим больше, нем просто проявлением любопытства; но все же они снова показывают степень, в которой он был подготовлен, чтобы порвать с московской традицией.