Текст книги "Петр Великий"

Автор книги: Мэтью Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Все же ничто из этого не умаляло власти Петра. Ни широко распространенное недовольство, ни берущие взятки должностные лица, ни плохие урожаи, ни дорогостоящая новая война, ни даже бегство крестьян – не могли поколебать его связь с Россией. Его все более усиливающаяся и уверенная в себе автократия, возможно, точнее всего отображена в символической форме фактом, что после 1722 года на оборотной стороне рублевой монеты вместо изображения традиционного двуглавого орла стали помещать крестообразную монограмму, представляющую соединенные между собой буквы «П» славянского алфавита [157]157
  См. иллюстрации в: I. Spassky and Е. Shchukina, Medals and Coins of the Age of Peter the Great (Leningrad, 1974), Nos. 64, 66–67.


[Закрыть].

Вопрос престолонаследия оставался не решенным до конца. Смерть Петра Петровича в мае 1719 года оставила сына-младенца Алексея, названного так самим Петром, как своеобразную месть судьбе, единственным остающимся в живых членом мужской линии Романовых. Должен ли был он занять трон после смерти царя, как это несомненно, случилось бы в любой западноевропейской стране? Или преемником была дочь Петра Елизавета, которая фактически стала императрицей двумя десятилетиями позже, в 1741 году? Или должна была бы унаследовать престол одна из племянниц Петра, Екатерина, герцогиня Мекленбургская, или Анна, герцогиня Курляндская должна занять трон? Царь никогда ни словом не выразил никакого ясного предпочтения и не сделал никаких усилий, чтобы провозгласить какое-либо формальное правило, регулирующее престолонаследие. Бесформенность и неполнота многих экстраординарных достижений Петра увенчиваются фактом, что такая фундаментальная проблема была оставлена полностью открытой. Это иллюстрирует его автократию, а возможно, и его неспособность принять решение, поскольку единственно возможным ответом на эту ситуацию, со всеми связанными с ней опасностями и неуверенностью, было принять на себя в 1722 году право назначать своим преемником того, кого он выбрал. Это было увеличенным до имперского масштаба правом наследования собственных земель, которое он даровал российской знати в 1714 году. Утверждение Петром этой нормы в данных обстоятельствах выявляет глубоко традиционную концепцию России как просто личной вотчины царя. Прокопович в своей «Правде воли монаршей» попытался большим парадом библейских и других цитат оправдать далеко идущее представление царя о власти. Но действия Петра показали удивительно ясно, насколько российское правительство и общество все еще испытывали недостаток строго определенных форм в укоренившихся институтах власти, дефицит эффективно гарантируемых юридических прав, давно уже ставших обычными в странах Западной Европы. В любом случае, имевшаяся для этого власть Петра никогда не была использована. Ни один преемник так и не был назван. Сомнительно, что, если бы он назначил его, это могло изменить ход истории, ибо, как только он испустил последний вздох, трон остался на милость дворцовых фракций и имевших решающую силу гвардейских полков. В конце концов его жена Екатерина, вообще не имевшая никаких прав на трон, стала правительницей империи в значительной степени благодаря поддержке Меншикова, который отчаянно пытался сохранить свое положение, а может быть, и свою жизнь. В течение четырех десятилетий после смерти Петра российскому трону суждено было быть наиболее шатким в Европе, стать челноком фракционной борьбы и дворцовых переворотов. Ни один человек не может обуздать будущее. Но эта чрезмерная династическая неустойчивость и неуверенность подчеркивает, какими огромными были личные достижения Петра и сложности, которые они создали.

Глава 7. Петр как человек: характер и личность

На протяжении всей жизни характер Петра по сути своей менялся очень мало. Прежде всего он был последователен в той искренности, с которой принимал и применял действия, свято веря в правоту своего собственного суждения и своего личного представления о системе ценностей. Его ошибки часто бросались в глаза, но это были ошибки крайности, стремительности, поспешности и слишком некритической самоуверенности. Редко они были ошибками посредственности, нерешительности или уклонения от ответственности.

Некоторые из его главных качеств уже были кратко упомянуты – его почти безграничная физическая энергия, его жадное практическое любопытство и подлинное чувство личной ответственности за Россию и людей, которую он ощутил, по крайней мере, в середине или в конце двадцатых годов. Первое из этих качеств сопровождает его постоянно всю жизнь. При столкновении с какой-либо ситуацией, которая требовала определенных действий, его реформаторский инстинкт заставлял действовать сразу, часто практически без размышлений, напролом, по наитию. Встревоженный на обеде в январе 1699 года новостью, что во дворце одного из бояр вспыхнул пожар (вездесущая опасность в стране деревянных зданий), он выпрыгнул из-за стола и помчался сломя голову к месту, где, как он слышал, бушует пожар, и не только раздавал приказания и советы, но фактически собственными руками тушил огонь посреди шатающихся руин дома [158]158
  J.-G. Korb, Diary of an Austrian Secretary of Legation at the Court of Czar Peter the Great (London, 1863), i, 219.


[Закрыть]. Четверть столетия спустя точно такие же порывистые действия в критическом положении ускорили его собственную смерть. Но это стремление действовать, это неукротимое желание быть в гуще событий и действовать самостоятельно коренилось глубже, чем указывают случайные инциденты. Это лежит в самой основе характера Петра и лучше всего объясняет то нетерпение, с которым он расценивал пассивность, недостаток амбиций многих своих подчиненных. «Что вы делаете дома? – с недоумением спрашивал он иногда окружающих. – Я не знаю, как без дела дома быть». Некоторые из записанных его замечаний иллюстрируют его характер белее просто и более ясно.

Эта щедро изливающаяся физическая энергия, эта постоянная жажда действия привлекали внимание современников больше, чем любой другой аспект его личности. «Вот царь, так царь! – сказал неизвестный крестьянин из Олонца. – Даром хлеба не ел, пуще мужика работал». Страсть Петра к работе собственными руками принимала самые разнообразные формы, как, например, работа в качестве плотника-судостроителя, о которой так много было написано. Почти всю свою жизнь он пытался проводить хоть немного времени каждый день за обработкой древесины (он брал токарный станок с собой даже на неудачную Прутскую кампанию), и когда праздновался его второй брак, среди украшений были «подсвечник с шестью отделениями из слоновой кости и эбенового дерева», сделанный им самостоятельно. «Он сказал мне, – отмечал британский посланник в Санкт-Петербурге, – что это стоило ему около двух недель времени, и никто еще не касался его; изделие действительно было интересно мастерством отделки, так же как и руки, которые сделали это» [159]159
  Двойной обратный перевод, дается в изложении. Витворт к Сент-Джону (Госсекретарю), 2 марта 1712 года // Сборник Императорского Русского Исторического Общества С.-Петербург, 1867–1916. Т. LXI. С. 145.


[Закрыть]. В конце своей жизни, даже когда его здоровье явно начало сдавать, трудоемкие ремесла типа работы с металлом, включая обработку огромного железного листа молотом, продолжали поглощать удивительное количество его времени.

В Париже в 1717 году, как и в Лондоне двумя десятилетиями ранее, он произвел на многих наблюдателей впечатление энергичного, интеллектуального и бесконечно любознательного гостя из странного и незнакомого мира. Наивный (и, следовательно, наиболее достоверный) свидетель видел его тогда «с короткими волосами и без парика, с чистым лицом, большими глазами, его тело довольно крупное и его поведение… избегая свиданий или визитов к женщинам. Он не видел и не принимал никого, если это не было неизбежно, во время своего визита в Париж в течение месяца и тринадцати дней. Думаю, что он хорошо сведущ в литературе, интересуется всякими редкостями и вещами, достойными того, чтобы на них посмотреть, делая замечания обо всем, что он видит, и всегда носит с собой карандаш, выискивая практикующих врачей или юристов всех видов и отраслей и нанимая их, чтобы ехать в его королевство, обосновываться там, куда уже уехало некоторое их количество» [160]160
  Maria Sawizky, «Unbekannte Aufzeichnungen iiber den Besuch Peter des Grossen in Frankreich», Die Welt als Geschichte, XVII (1957), 54.


[Закрыть]. Реализация ответственности, наложенной на него властью, которой он обладал над Россией и людьми, требовала времени, чтобы развиться и стать полностью эффективной. Уже в конце 1690-х годов безответственность и некоторый эгоизм его ранней жизни начали исчезать. Они заменялась укоренившимся чувством, что он является опекуном, обязанным способствовать благосостоянию и усовершенствованию страны, порученной его заботе. Манифест 1702 года, который приглашал иностранцев работать в России, подчеркнул его желание управлять так, что «все наши подданные, под нашим опекунством, будут для общего блага продвигаться далее и далее к лучшему и самому счастливому условию». Это первое четкое его заявление такой цели. Однажды принятое, это отношение осталось с ним на всю жизнь и стало движущей силой всей его работы. Спустя почти два десятилетия после декларации 1702 года, в очень похожих словах, он говорил в речи по случаю празднования подписания соглашения в Ништадте об обязательстве, возложенном на него, чтобы работать для общего блага и выгоды его страны [161]161
  H. А. Воскресенский. Законодательные акты Петра I. Москва, 1945. Т. I. С. 156.


[Закрыть]. Именно это и было главным недостатком Алексея, лишенного какого-либо активного общественного духа, что и сделало конфликт между отцом и сыном таким противоречивым и неразрешимым.

Сочетание физической и умственной энергии с глубоким чувством ответственности привело к тому, что Петр усердно работал над делом управления, вероятно, интенсивнее, чем любой другой монарх века. Этому имеются убедительные доказательства. Над подготовкой Морского Устава 1720 года, например, он трудился в течение пяти месяцев по четыре дня в неделю, с 5 утра до полудня и с 4 часов до 11 вечера. Большая часть рукописи этого очень длинного и детального указа была написана его собственной рукой, а остальное им исправлено. Эскизы различных схем новой коллегиальной организации 1718–1719 годов включают много вставок и исправлений к ним, и многие важные указы – например, указ 1714 года о неделимости поместий, или об установлении поста генерал-прокурора 1722 года – были подробно разработаны лично царем. Более интеллектуальные и дальновидные современные наблюдатели часто изумлялись как способности Петра к работе, так и его способностям к пьянству и грубым забавам. «Его Величество мог бы верно быть назван человеком дела, – написал шотландский доктор, имевший десятилетний опыт проживания в России и часто видевший царя в течение Персидской кампании 1722 года, – так как он мог распределять больше дел за одно утро, чем собрание сенаторов за месяц. Он вставал почти каждое утро в зимнее время около четырех часов и часто работал до трех часов дня в своем кабинете, где постоянно находились два личных секретаря и некоторые чиновники. Он часто так рано приезжал в Сенат, что иногда сенаторов поднимали из их кроватей, чтобы проводить его туда» [162]162
  J. Bell, Travels from St Petersburg in Russia, to diverse parts of Asia (Glasgov, 1763), II, 359–360.


[Закрыть].

Все это рисует картину серьезной, выдержанной и конструктивной целеустремленности, которая во многом очень привлекательна. Реальная преданность Петра долгу становится тем более замечательной в контексте его постоянных разочарований при столкновениях с бездеятельными ила коррумпированными подчиненными, печальный опыт которых привел его к ожесточенному, хотя банальному, выводу, что «правды в людях мало, а коварства много» [163]163
  Ключевский. Петр Великий среди своих сотрудников. С. 480–481.


[Закрыть]. Имелась, однако, и поразительные пятна в его характере, которые, хотя и не искажали его хороших черт, были тем не менее достаточно серьезны.

Можно усомниться, насколько он был по сути своей действительно жестоким человеком (хотя именно во время его царствования в России была введена такая варварская форма казни, как колесование). Исключая моменты подлинного кризиса – разгром стрельцов в 1698 году и наказание Алексея и его сторонников двумя десятилетиями позже, – по стандартам своего положения и времени, он проявил мало вкуса к жестокости. Ограниченное использование им смертной казни для политических правонарушений и его относительно умеренное обращение с религиозными инакомыслящими подтверждают это мнение. Страдания, причиненные им десяткам тысяч простых и беспомощных людей, он никогда не желал причинять ради самих страданий. Они были неизбежным результатом его стремления вытащить Россию из того постыдного консерватизма и оскорбительной слабости, которые он ненавидел. Решения, даже самые тяжкие и мучительные, следовало принимать и проводить в жизнь, ибо они были неизбежны для достижения поставленных целей.

Однако если он не был жестоким, то бурным, а порой и неукротимым в приступе гнева. Он, конечно, часто бил дубинкой, тростью или голыми руками; избиение виновного чаще всего вызывалось стремлением побудить кого-то к немедленному и часто необдуманному действию. Его огромный рост (он был приблизительно шести футов семи дюймов высоты) и заметный тик лица, который проявлялся у него в моменты напряжения, делали такое обращение даже более устрашающим для наказываемого, чем того заслуживало дело. Наиболее поразительные примеры такого поведения опять же датируются самыми напряженными поздними месяцами 1698 года. Тогда в одном случае Петр ударил Меншикова так жестоко, что кровь «била струей в изобилии из раны», а в другом – собственноручно швырнул Лефорта на пол и пинал его [164]164
  Korb, Diary, 1, 182, 188.


[Закрыть]. Но поведение такого рода часто сопровождалось немедленным возвращением хорошего настроения – характерная черта Петра до конца жизни. Довольно убедительна параллель, которую великий российский историк проводил между соратниками царя и путешественниками, восхищающимися видом с вершины Везувия и одновременно ожидающими извержения не поддающихся контролю сил из-под их ног [165]165
  Ключевский. Петр Великий среди своих сотрудников. С. 488.


[Закрыть].

Вместе с этим недостатком самообладания, несомненной оставалась склонность к вульгарности, даже непристойности, проявляющейся в его вкусах и многих мелочах повседневного поведения. Некоторые вещи, например, любовь к карликам, гигантам и физическим ненормальностям всех видов, их показ в пародийных церемониях, легко находят параллель в других европейских дворах, что было стандартами этого бездушного века. В некоторых отношениях он проявлял неожиданную чувствительность, как, например, в искренней нежности к садам и озеленению, по крайней мере в свои более поздние годы (он, кажется, имел особую любовь к гвоздикам). И все же, несмотря на его бесспорную интеллигентность и широчайший диапазон интересов, остается странное впечатление массивной грубости. Непристойные и богохульные церемонии, связанные с пьянством, служат примером этому. Сильные запои, которые продолжались до конца его жизни, затягивались настолько, что даже современники, и самые далекие от воздержания, находили их удивительными или шокирующими. Быть вынужденными принимать участие в длительных и скотских попойках с царем и его компаньонами стало с 1690-х годов общеизвестной опасностью для жизни иностранных дипломатов в России. В 1701 году, например, прусский чиновник умолял не посылать его туда как представителя, так как «он не мог переносить сильные спиртные напитки, особенно в избытке»; так, в 1714 году Фридрих-Вильгельм I выбрал графа фон Шлиппенбаха для дипломатической миссии к Петру частично из-за его любви к питью [166]166
  J. Krusche, «Die Entstehung und Entwicklung der standigen diplomatischen Vertretung Brandenburg-Preussens am Carenhofe bis zum Eintritt Russlands in die Reihe der europaischen Grossmachte», Jahrbucher fur Kultur und Geschichte der Slaven, Neue Folge, VIII (1932), 182, 204.


[Закрыть]. «Он вовсе не гордый человек, я ручаюсь Вам, – написал английский торговец из Архангельска своему брату в 1702 году, – потому что готов есть или веселиться с любым…, он большой поклонник таких тупых парней, как моряки. Он пригласил всех противных моряков обедать с ним и настолько напоил их, что некоторые расплескивали спиртное, некоторые танцевали, а другие дрались – а он среди них. И в такой компании он получает много удовольствия» [167]167
  British Library, Additional MSS 33573, f. 178.


[Закрыть]. Суровость гостеприимства царя иллюстрируются отчетом, данным ганноверским посланником, о развлечении, предложенном Петром, в более поздние годы его жизни, в новом дворце Петергофе, у Балтийского моря в четырнадцати милях от Санкт-Петербурга. Каждый гость, уже едва способный стоять на ногах после длительного запоя, обязан был опустошить чашу, содержащую полную пинту вина, «после чего мы совершенно лишились чувств и остались в таком неприятном положении спать, некоторые в саду, другие в лесу, а остальные здесь и там на земле». Они были, однако, скоро разбужены и вынуждены последовать примеру царя в рубке деревьев, чтобы пробить новую аллею к берегу моря. За ужином они выпили еще одну такую дозу ликера, что их бесчувственными отнесли в кровати, но через 1,5 часа они были подняты еще раз, чтобы посетить князя Черкессии (самого в кровати со своей женой), «где на краю их кровати нам снова докучали вином и бренди до четырех часов утра, так что на следующий день ни один из нас не помнил, как он добрался домой». В восемь часов они были приглашены на завтрак, но получили бренди вместо чая или кофе. Это сопровождалось четвертым запоем на обеде, после чего гости были вынуждены скакать на никудышных лошадях, без седел или удил, для развлечения царя и царицы. Когда компания плыла назад в Санкт-Петербург, они были захвачены опасным штормом; и это сразу же позволило Петру показать храбрость и лидерство, которое сделало его великим монархом, приняв руководство на себя и самому управляя судном. Все же, когда гости высадились, после того как их помотало около семи часов, они не могли найти ни сухой одежды, ни кроватей и должны были развести костер, раздеться догола и завертываться, пока их влажная одежда сохла [168]168
  F. C. Weber, The Present State of Russia (London, 1722-3), I, 93-5.


[Закрыть].

Происходящее не просто географически отдалено от дворов Западной Европы, мы находимся в совершенно другом мире. Любовь царя к пьяным развлечениям, доведенная почти до гротескной продолжительности, не ослабляется с течением времени. Летом 1724 года, всего за несколько месяцев до своей смерти, пьяное веселье по случаю празднования освящения церкви в Царском Селе, около Санкт-Петербурга, где Петр только что построил новый дворец, продолжалось в течение нескольких дней и было выпито три тысячи бутылок вина.

Простота личных вкусов царя очевидна, его интересует, сколько времени потрачено на путешествия, часто вне России, беспокоит постоянная нехватка денег и неудовлетворенные потребности вооруженных сил в том, что необходимо, – но совершенно не заботит – плохо разработана или высоко организована жизнь дворца. Петр не был, конечно, безразличен к некоторым внешним проявлениям и церемониям. Это видно по его любви к фейерверкам и к комплексу декоративных прудов и каналов (водопроводных сооружений). Это очень заметно по тщательно разработанным триумфальным процессиям, основанным на римских моделях, которые знаменовали его наиболее важные победы. Но к внушительности зданий, богатству обстановки, красивой одежде, изысканной пище, материальной роскоши практически в любой форме у него почти не возникало интереса. В апреле 1694 года, сопровождая своего сводного брата Ивана в пасхальной процессии, он принял участие в традиционной церемонии двора в Кремле последний раз. После этого он почти не пользовался дворцами, хотя некоторые из них в 1680-х и начале 1690-х годов были заново украшены с использованием таких новых западных предметов роскоши, как позолоченная кожа. Красивый дворец, который он построил в Петергофе, по стандартам Западной Европы считался всего лишь небольшим и непретенциозным, несмотря на гроты в парке, разбитом вокруг дворца, украшенные 10 000 морских раковин, специально привезенных из Венеции. Другой дворец в Стрельне, также неподалеку от Санкт-Петербурга, едва был начат к его смерти. Первый Зимний дворец, заложенный в 1711 году непосредственно в черте города, был маленьким двухэтажным зданием, которое не имело никакого отношения к огромному современному одноименному строению. Даже второй Зимний дворец, который заменил его в 1716 году, хотя и умеренно привлекательный, судя по планам (его снесли десятью годами позже), был далек от уровня современных западноевропейских стандартов. Как и каждый монархист века, Петр очень восхищался Людовиком XIV, которого расценивал как образец короля. Но ему никогда не приходило в голову создать свой собственный Версаль. Поскольку повседневный распорядок царской жизни был отработан до безошибочности механизма, простота его вкусов пугала и шокировала многих наблюдателей разительным противопоставлением безграничности его власти. «Он никогда не появлялся, – отмечал иностранец восхищенно, – в парадном костюме, кроме особо торжественных случаев, когда он носит орден Святого Андрея; в остальное же время он не терпел ни знаков отличия, ни орденов на своей персоне». В Санкт-Петербурге он пользовался открытым двухколесным фаэтоном, сопровождаемым двумя солдатами или грумами и пажем, который часто сидел с ним в фаэтоне и управлял лошадьми. Зимой же он использовал сани, запряженные одной лошадью, с тем же самым малым числом аттендантов [169]169
  Bell, Travels from St Petersburg, I, 358.


[Закрыть]. Его нетерпимость к церемониям и полное пренебрежение дворцовыми манерами часто вызывали удивление или создавали затруднения во время его заграничных путешествий при прусском дворе в 1712 году, при дворе в Дании в 1716 году, во время его визита в Париж в следующем году [170]170
  С. Ф. Платонов. Петр Великий, личность и деятельность. Ленинград. 1926. С. 98—102.


[Закрыть]. Когда его вторая жена Екатерина сшила ему новый сюртук из синего прочного материала, украшенный серебряной тесьмой, он, очевидно, посчитал тесьму слишком экстравагантной для себя и надел эту простую часть туалета только однажды, на коронацию Екатерины в мае 1724 года. Обычно он носил простой потертый старый сюртук, в карманах которого обыкновенно прятал официальные бумаги. Даже его самые близкие соратники редко обедали или ужинали с ним в Санкт-Петербурге; одному Меншикову разрешалось делать это чаще, чем другим. Наконец, возможно, наиболее убедительная из всех демонстраций, насколько его вкусы отличались от вкусов большинства монархов, он никогда не охотился и не играл в азартные игры.

Безразличие к торжественным выходам, к роскоши и даже к обычному комфорту, которые многими отмечались у Петра, скорее всего преувеличено. Он не проявлял недовольства расходами на щедрые общественные церемонии, когда случай, казалось, оправдывал это. Так, например, когда в августе 1722 года маленькая лодка, на которой он впервые учился плавать под парусом в 1688 году и которую назвал «мать российского флота» [171]171
  Так в тексте. Современники называли «потешный» бот Петра «дедушкой русского флота».


[Закрыть], была привезена в Санкт-Петербург из Москвы, это сопровождалось большой торжественностью. Три залпа были произведены из крепостных пушек, а собравшийся флот по личному требованию царя дал не меньше чем две тысячи залпов. Конечно, такого массового использования артиллерии для церемониальных целей до настоящего времени еще не бывало, но день закончился как обычно: десятичасовым банкетом, на котором царь, согласно наблюдателям, достаточно осведомленным, чтобы иметь право судить, напился до такой степени, которая была несвойственна даже ему [172]172
  H.-J. Kriiger, «Aus dem russischen Tagebuch des Prinzen Ludwig Gruno von Hessen-Homburg» (1723), mArchivalische Fundstticke zu den russisch-deutsch Beziehungen: Erik Amburgerzum 65 Geburtstag (Berlin, 1973), p. 37–38.


[Закрыть]. Петр также позволил своей второй жене Екатерине содержать многочисленную свиту и вести образ жизни, намного более дорогой, чем его собственный. В ее штат входили различные прислуги, отмеченные разнообразными внешними знаками отличий, в том числе пажи в красном и зеленом с отделкой из золотого шнура, и даже оркестр в зеленых униформах; здесь мы видим предвестие той показной роскоши, которой суждено было отличать жизнь российского двора в будущих поколениях правителей. Меншиков и некоторые другие фавориты также активно поощрялись к роскошной жизни в Санкт-Петербурге.

Более важным в политическом смысле была готовность царя тратить деньги и поощрять расходы других, если это могло укрепить престиж России за границей или популяризовать его политику дома. Он был последователен в своем убеждении, что иностранным и внутренним наблюдателям его страну и его собственные достижения должно представлять по возможности лучшее лицо. В 1707 году, например, в Польше, он дал строгие инструкции Меншикову поддержать великолепие и роскошь убранства на высоком уровне, чтобы оказывать благоприятное впечатление на население до самого отъезда. Он не только использовал наемных журналистов типа Мартина Нойгебауэра и Генриха Хьюссена, чтобы предать гласности свои достижения в Западной Европе, но и старался подавлять там публикацию враждебных брошюр и других материалов [173]173
  H. Doerries, Russlands Eindringen in Europainder Epoche Peter des Grossen. Studien zu zeitgenossischen Publizistikund Staatenkunde (Berlin, 1939), pp. 33, 54–57, 59–61.


[Закрыть]. Подобные методы использовались, чтобы влиять и на общественное мнение на родине. Едва услышав о какой-либо важной российской победе, Петр требовал сообщений об этом, «которые могли быть напечатаны и распространены». Они должны были тогда появиться или в Ведомостях, правительственной газете, издаваемой довольно нерегулярно с 1703 года, которая часто упоминается как первая российская газета, или отдельными изданиями. Описания захвата Нарвы, сражений у Лесной и Полтавы были напечатаны как плакаты и вывешены на улицах Москвы, Санкт-Петербурга и других городов, в то время как 6000 копий мирного договора 1721 года были напечатаны для ознакомления с ним неграмотного большинства, официальные отчеты о российских успехах читались на собраниях верующих в церквах после благодарственных служб [174]174
  Т. С. Майкова. Военные «Журналы» Петровского времени / Вопросы военной истории России Москва. 1969. С. 384–385.


[Закрыть]. Реальный результат такой официальной пропаганды трудно измерить, но вполне возможно, он был очень небольшим. Ведомости, кроме чрезвычайно неупорядоченного выпуска (за весь 1718 год они были изданы только однажды), имели к концу царствования Петра тираж меньше сотни экземпляров каждого номера. Однако желание Петра распространять информацию о своих усилиях и достижениях не подлежит никакому сомнению.

Даже его портретам, написанным в разное время западными художниками, было суждено служить подобным целям. В частности, два из них: написанный Кнеллером, когда Петр был в Англии с Великим посольством в 1697–1698 годах, и написанный Карлом Моором в Голландии в 1717 году, казались царю хорошо передающими образ идеального царя, который он желал распространить; в результате они намного чаще гравировались, чем другие, хотя для историка одинаково интересны все портреты царя (написанный чехом Купецким в 1711 году; и русским Никитиным в 1716 году; и Риго и Натье в Париже в 1717 году; и двумя иностранными художниками на русской службе Танауэром в 1714 году и Караваком в 1722 году). Гравюры, сделанные с них, были широко распространены; кроме того, были сделаны миниатюрные копии, сначала французскими, а позже русскими художниками, чтобы раздавать, их не скупясь, как подарки и награды [175]175
  Н. А. Бакланова. Отражение идеи абсолютизма в изобразительном искусстве первой четверти XVIII в. / Абсолютизм в России. Москва. 1964. С. 498–499.


[Закрыть]. Петр беспокоился и об увековечивании своего имени. Он мечтал установить большой мемориал, надолго и наглядно увековечить свою славу для потомков, хотя эти планы никогда не были реализованы при его жизни. Эскиз большой триумфальной колонны с его статуей на вершине и покрытой барельефами, представляющими десять главных событий его царствования (вероятно, вдохновленный описаниями Траяновой колонны в Риме), так и не нашел своего воплощения, а его бронзовая юбилейная статуя, изготовленная еще до его смерти, была установлена на пьедестале только в 1800 году. Таким образом, Петр представляет собой пример чрезвычайной простоты в личных расходах с одновременной готовностью терпеть и даже наслаждаться расходами близких ему людей, а главное – тратить чрезвычайно щедро там, где, по его мнению, затронут его собственный престиж или престиж России.

Семейные и личные привязанности не играли большой роли в его жизни. Два близких родственника его первой жены были отправлены на казнь в 1694 и 1698 годах, стоило лишь их поведению вызвать у него подозрение, и его шурин был казнен в 1718 году, а один из его дядей сослан в Архангельск. Мы даже не знаем с уверенностью, сколько детей он имел от своих двух жен [176]176
  Lindsey Hughes, «А Note on the Children of Peter the Great», Study Group on Eighteenth Century Russia, Newsletter, 21 (1993), 10–16.


[Закрыть]. Его сестра Наталья, только на год моложе его, оставалась до своей смерти в 1716 году его искренней поклонницей и сторонницей. Но достижениям Петра она способствовала мало: она, вероятно, не полностью поняла некоторые его цели. То же самое можно сказать и об отношении к нему царицы Прасковии, жены Ивана V, влиятельной дамы старой московской школы, которая также была поклонницей царя до самой своей смерти в 1723 году, и его племянницы, герцогини Мекленбургской. Все они что-то значили для Петра. Наталье был поручен маленький царевич Алексей после его разлучения со своей матерью в 1698 году; Прасковья следила за малыми детьми Петра от его второй жены, когда их родители путешествовали в Германии в 1716 году. Но только вторая жена, Екатерина, была единственной женщиной, истинно близкой ему (по крайней мере после того, как он порвал со своей любовницей Анной Моне в 1705 году), и на нее он мог полностью положиться.

История Екатерины ярко иллюстрирует свободу Петра в его личной жизни от предрассудков и условностей, принятых другими монархами века. Дочь литовского крестьянина, осиротевшую и обездоленную, еще ребенком вывезли в Москву в 1703 году после захвата русскими Мариенбурга, где она была обыкновенной служанкой лютеранского пастора. Будучи служанкой в московском доме Меншикова, она встретила и привлекла Петра. Она была неграмотна, но симпатична и добродушна; ее первый ребенок от царя родился зимой 1704–1705 годов. В 1707 году они тайно поженились в Санкт-Петербурге; так это продолжалось в течение четырех лет, пока брак не признали публично. Тот факт, что первая жена Петра, Евдокия, была все еще жива и что не имелось никакого развода, делал положение Екатерины и положение ее детей чрезвычайно сомнительными. Многими современниками брак рассматривался совершенно обоснованно как дальнейшее свидетельство готовности царя полностью игнорировать обычные ограничения всех видов. «Я предполагаю, – писал британский посланник в России одному из государственных секретарей, – Вы уже слышали, что царь женился на своей любовнице и объявил ее императрицей; это одно из удивительных событий в этом чудесном веке» [177]177
  Витворт к Сент-Джону, 23 мая 1711 года. Сборник. Т. L. С. 433–434.


[Закрыть]. Однако брак оказался невероятно удачным. Екатерина родила своему мужу, вероятно, девять детей, но из них только две девочки (Анна, вышедшая в 1724 году замуж за Карла Фридриха Гольштейн-Готторпа; и Елизавета, которой суждено было стать императрицей в 1742 году) не умерли в раннем детстве. Веселая и заботливая, она умела успокаивать Петра, когда он был сердит, и ободрять его, когда он был подавлен. Чтобы не расставаться с ним, она переносила трудные и неудобные поездки; она сопровождала его во время несчастливой Прутской кампании, в Померанию и Данию в 1716 году и даже в Персию в 1722 году. Письма царя к ней показывают его домашность и сентиментальность, которые никак не проявляются в других местах его корреспонденции [178]178
  См. извлечения, охватывающие годы 1709–1723, в.: Е. Schuyler, Peter the Great, Emperor of Russia (New York, 1884), I, 441–445.


[Закрыть]. Он не был верен ей в буквальном смысле. Однако в том веке никто не ожидал физической верности от правителя; и ни одна из его измен (некоторые из них были совершены с ее ведома) никогда не угрожала реальному положению «Катеринушки» в его чувствах. Ее коронация в Москве в мае 1724 года оказалась беспрецедентным случаем, наконец определившим ее официальное положение. Петр возложил корону на ее голову своими собственными руками; и уже одно это оказание ей столь публичной чести должно было, почти наверняка, упрочить ее право наследования престола в случае его внезапной смерти.