Текст книги "Петр Великий"

Автор книги: Мэтью Андерсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 17 страниц)

Создание коллегий не исчерпало творческой энергии Петра в вопросах управления. В 1721 году декретом, который царь лично пересмотрел шесть раз, был учрежден новый пост Генерал-прокурора Сената. Занимающий этот пост имел большие полномочия. Хотя он не был членом Сената, все вопросы, представленные на рассмотрение, должны были проходить через его руки, и он должен был председательствовать на заседаниях, когда отсутствовал царь. Все фискалы должны были быть его агентами при коллегиях под его контролем. Он был высшим чиновником России, главой огромной, пусть все еще часто скрипящей новой административной машины. Он был также более чем любое другое должностное лицо непосредственно персональным представителем и агентом царя, «нашим глазом и поверенным дел государства». П. И. Ягужинский, первый, кто занял этот большой пост, соперничал с Меншиковым, как наиболее всесильным человеком в стране после Петра. В следующем году был создан новый и существенный пост Рекетмейстера, занимающий его должен был расследовать жалобы на недостойное поведение и несправедливые решения коллегий и сообщать о них Сенату. Наконец, модернизация и систематизация, которые во многом характеризовали и направляли деятельность Петра в течение этих последних лет, нашли выражение в Табели о рангах, выпущенной в 1722 году.

Табель о рангах создавала сложную градуируемую иерархию в вооруженных силах, управлении и суде. В заключительной версии она внесла в список 262 различных чина – 126 военных и военно-морских, 94 административных и 42 относящихся к суду. Разряды в вооруженных силах были далее подразделены на разряды в пехоте, артиллерии, гвардии и флоте, с чинами в гвардейских полках на две ступени выше, чем те же самые чины в других отделениях (так, например, полковник гвардии имел тот же самый ранг в Табели о рангах, что и генерал-майор пехоты). Все офицеры и должностные лица, таким образом, были внесены в список, от фельдмаршала, с одной стороны, как высшего чина, до невысокого чина прапорщика – с другой, классифицированы в четырнадцати параллельных классах. В военных и военно-морских и в восьми самых высоких гражданских разрядах и их потомки должны были быть признаны как равные «лучшей и самой старой знати» и пользоваться привилегиями наследственного членства сословия землевладельцев, особенно имевших крепостных и освобожденных от недавно введенного подушного налога. Молодые люди должны были начинать свою карьеру в самом низком чине и повышаться по сочетанию заслуг и срока службы. Целая система была основана на идее разряда как награды за службу, как чего-то достигнутого усилием, а не пассивным предоставлением, как естественный результат высокого происхождения. Было бы ошибкой, однако, видеть это как преднамеренное усилие, чтобы растворить землевладельческий правящий класс во вновь прибывших скромного происхождения. Основная идея была в том, что разряды, внесенные в список Табели о рангах, будут пополняться членами этого класса или немногочисленными посторонними, ассимилируемыми в Табели в случае успешной карьеры на правительственной службе на разумно высоком уровне. По этой же причине, принимая во внимание, что все армейские и морские офицеры нашли место в Табели, а более скромные разряды гражданской администрации, чиновников и писцов не были включены, Петр отверг предложение Адмиралтейской Коллегии о включении в табель квалифицированных рабочих типа судостроителей и кузнецов.

Однако Табель о рангах дала некоторый стимул замене старой знати, гордящейся своим происхождением и ревностно относящейся к своим привилегиям, новым привилегированным классом, которому предоставлялся социальный статус по существу в пределах разряда в официальной иерархии. Этот процесс продолжался еще долго до 1722 года; но он четко развивался. Старые московские титулы официального разряда полностью утратили свое использование к первым годам восемнадцатого столетия, процесс, ускоренный созданием новой и очень большой регулярной армии. Титул боярина был присужден П. М. Апраксину в 1709 году, и чуть менее высокий окольничего – другому из подчиненных Петра, В. А. Юшкову, в 1711 году; но они, кажется, были последними, кому делались новые представления этих традиционных званий [135]135
  С. М. Троицкий. Русский абсолютизм и дворянство, XVIII в. (Москва, 1974). С. 41.


[Закрыть]. Новые западные титулы типа графа и барона и новые официальные разряды типа члена тайного совета (тайного советника) и члена совета суда (надворный советник) отобразили в символической форме изменение, отклонение от московской традиции и движение к служебной аристократии. Петр всегда с радостью открывал уполномоченный разряд в армии членам непривилегированных классов, которые выказывали необходимые качества. Его собственная довольно демонстративная настойчивость, числясь простым бомбардиром, принимать продвижения по службе только когда он заслуживал этого, подчеркивая важность технического знания и практического опыта в противовес важности только благородного происхождения; и ряд указов в 1714, 1719 и 1722 годах ясно предусматривал предоставление звания офицера людям простого происхождения. Он никогда не мог бы игнорировать, и, конечно, не желал полностью игнорировать происхождение и семейные связи при назначении на важные посты в вооруженных силах или администрации.

Звания и титулы, данные Б. П. Шереметьеву на ранних стадиях войны со Швецией – командующий конницы, главнокомандующий, фельдмаршал, – являются иллюстрацией этого. Такой же является карьера, например, Ф. А. Головина, который все годы до своей смерти в 1706 году фактически был министром иностранных дел; Ф. М. Апраксин, губернатор Архангельска, адмирал и, наконец, глава Адмиралтейской коллегии; Г. И. Головкин, отвечавший за иностранные дела в течение ряда лет после 1706 года; или И. А. Мусин-Пушкин, который был главой Монастырского приказа после 1701 года, затем сенатором и главой Штатс-контор-коллегии. Петр вовсе не был уравнителем. Когда ему нужен был командующий армией и военно-морским флотом, высокое должностное лицо или дипломат, его первым инстинктом было повернуться к традиционному правящему классу как очевидному резерву талантов, которые нужно продвигать для этих целей. Однако кандидат, идеальный по званию и лидерству, основанному на заслугах, также был тем, кого царь находил глубоко привлекательным всю жизнь. Эффект Табели о рангах, другими словами, должен был, по существу, объединить развитие, которое уже давно прогрессировало. Подобно созданию коллегий годом или двумя ранее, она была вдохновлена в значительной степени иностранными моделями, особенно прусским Порядком о рангах (Rangordnung) от 1713 года. Но она пошла далее, чем любой из подобных документов, в том, что бюрократизировала русский правящий класс, классифицируя и оценивая его членов только в пределах их официального разряда. В отличие от большинства иностранных схем такого рода, она не предоставляла никакого места сановникам церкви и унаследовавшим звания аристократам по происхождению. Таким образом, она отразила возникновение в России нового типа абсолютистской власти, работающей посредством большой и сложной бюрократической машины. Подобно другим большим административным документам последних лет Петра, она была продуктом долгого и детального рассмотрения. Она была обсуждена Сенатом и некоторыми из коллегий, в то время как царь, контролирующий весь сложный процесс ее разработки, составил три различных ее варианта [136]136
  Для детального рассмотрения сложного развития Табели о рангах между первым обсуждением не позднее сентября 1719 года и заключительным представлением Сенату в январе 1722 года см.: Троицкий. Русский абсолютизм и дворянство, гл. 2.


[Закрыть]. Еще раз очевиден контраст по сравнению с поспешными, лаконичными и грубо проработанными указами по административным вопросам первых лет столетия.

Административные реформы Петра были вдохновлены высокими и подлинными идеалами – служить величию и прогрессу России. Он надеялся добиться этого, улучшая механизмы центрального правительства и усиливая контроль над провинциями, отделяя судебные от чисто административных функций и заменяя идеей законности или повиновения указам царя бессмысленное следование обычаю или традиции. Все же достижение было далеко не идеальным. Несмотря на напряженное усилие и некоторые значительные успехи, бреши и недостатки в структуре, которую он оставил своим преемникам, поразительны. Регулирование администрации в соответствии с законом было затруднено без определенной кодификации перепутанной массы официальных указов и распоряжений; а это не было выполнено. Комиссии были действительно основаны для этой цели в 1700, 1714 и 1720 годах, но они оказались бесплодны. Хотя указом Петра было установлено, что никакой закон не должен иметь силу, если не существовал в письменной форме и не подписан им, простые устные команды правителя в течение долгого времени его правления продолжали расцениваться как имеющие силу закона. Отделение судебного права от администрации надлежащим образом осталось не более чем стремлением. Воеводы, губернаторы и вице-губернаторы губерний так же, как и многие младшие должностные лица, сохранили за собой важные судебные функции, поскольку дела, касающиеся крепостных, улаживались землевладельцами или их агентами и никогда не достигали официальных судов, если не были связаны с серьезными уголовными или политическими преступлениями.

На более материальном уровне усилиям Петра непрерывно препятствовали недостаток и денег, и способных и надежных людей. Нехватка денег вызывала нерегулярность и долгие задержки в выплате официального жалованья; даже в конце правления имелись предложения платить администраторам в более отдаленных и неразвитых частях России, например, на Урале, предоставлением земли. Маленькое и нерегулярно выплачиваемое жалованье, соединенное с давней традицией более или менее институционализирующегося взяточничества (указы против этого датированы в России концом пятнадцатого века) обрекли Петра на долгую и бесполезную борьбу против официальной коррупции. Он вел эту борьбу энергично и жестоко. В 1712 году бывший губернатор Сибири, князь М. П. Гагарин, заплатил за взимание взяток смертью на эшафоте так же, как и обер-фискал Алексей Нестеров тремя годами позже. Петр, в отличие от его предшественников, попытался наказывать тех, кто предлагал взятки, так же как и тех, кто их брал. Но эта борьба была обречена на поражение. Слишком многие, через кого он вынужден был действовать, были неспособны понять или сочувствовать его стремлениям. Многие воеводы и губернаторы провинций были необразованны; и посредственность столь многих подчиненных, на кого он должен был положиться, была одной из самых разрушительных сил, которые ему мешали работать. «Царь, – писал один из лучших иностранных наблюдателей, – будет всегда натыкаться на упрямство своих подданных и их естественную склонность к несправедливости и вымогательству, непреодолимое препятствие мудрым целям, которые он поставил себе» [137]137
  Weber, The Present State of Russia, I, 80.


[Закрыть].

Петр предпочитал, как уже было показано, назначать на высокие административные посты, если возможно, русских благородного происхождения. Все же в своем поиске эффективности он желал поручать влиятельные посты как иностранцам – например, Г. И. Ф. Остерман [138]138
  Вошедший в историю России как Андрей Иванович Остерман.


[Закрыть], сын ганноверского пастора, который в последние годы правления был наиболее важным руководителем российской внешней политики; или Антон Девиер, который в 1718 году получил новый и важный пост генерал-полицмейстера С.-Петербурга, уроженец Амстердама, сын крещеного португальского еврея, – так и русским незнатного рождения. Меншиков, чье личное влияние на Петра было временами огромно, прежде всего в самые трудные первые годы восемнадцатого столетия, не мог начать жизнь, как заявляли его враги, продавая пирожки на улицах. Но он имел, конечно, скромное происхождение. Посты и почести, которые были у него, – генерал-губернатор Ингерманландии, Карелии и Эстонии, князь Священной Римской империи (результат желания императора быть в хороших отношениях с Петром) – еще более ожесточали старую аристократию по отношению к нему из-за его низкого происхождения. Самый большой соперник Меншикова, по крайней мере в поздние годы правления Петра, П. И. Ягужинский, которому суждено было стать генерал-прокурором Сената в 1722 году, был сыном литовца, пономаря лютеранской церкви в Москве. Даже люди из крепостных, если обладали способностями и были достаточно удачливы, могли высоко вознестись в административной иерархии при Петре. Алексей Курбатов, вице-губернатор Архангельска, и В. С. Ершов, вице-губернатор Московской губернии, – примеры тому. Однако как широко в социальном и географическом смысле ни забрасывал царь свою сеть, он никогда не имел возможности набрать на работу администраторов нужного типа в достаточном количестве.

Недостатки его гражданских чиновников вкупе с его собственной поспешной энергией и непрерывным требованием быстрых и ощутимых результатов объясняют одну из наиболее поразительных характеристик управления России в течение более поздних лет правления Петра – степень, в которой оно стало зависеть от армии. До некоторой степени эта зависимость существовала всегда. Подавление восстаний и контроль над разбоем могли быть достигнуты только военной силой. Кроме того, долгое время было обычным делом давать административные посты в провинциях офицерам в отставке. Все же степень, в которой в последнее десятилетие своей жизни Петр подчинил высшие гражданские учреждения военному контролю и полагался на военных людей в каждом аспекте управления, было чем-то новым, и для многих современников странным и даже шокирующим. Когда в 1717 году, после своего возвращения в Россию, царь основал специальный судебный трибунал, составленный из офицеров с широкими полномочиями, чтобы расследовать коррупцию, ганноверский посланник был поражен тем фактом, что «дела пришли в такое состояние в России, когда члены почтенного Сената, состоявшего из глав знаменитейших семейств в доминионах царя, были обязаны являться перед лейтенантом, как перед своим судьей, и отчитываться за свое поведение» [139]139
  Weber, The Present State of Russia, I, 193.


[Закрыть]. Годом или двумя позже важность армии была даже еще более подчеркнута, когда Петр, чтобы закончить перепись, необходимую для взимания нового подушного налога, послал полки в сельскую местность и расквартировал солдат во многих российских деревнях. В 1725 году Военной Коллегии было указано, чтобы «в полках не было никаких штабных офицеров, поскольку большая часть их находится с переписчиками» [140]140
  Anisimov, The Reforms of Peter the Great, p. 162.


[Закрыть]. Офицеры и сержанты обязательных для охраны гвардейских полков были в более поздние годы правления приписаны и часто доминировали почти в каждом учреждении управления. Даже Сенат или Синод не избежали их влияния. Этому обширному военному контролю над управлением суждено было действовать долго, особенно в провинциях. Собрание подушного налога до 1763 года, например, должно было выполняться солдатами. Только при Екатерине II многие из механизмов управления в России избежали подчинения армии, которую Петр поставил над ними.

Тот факт, что мощные административные органы могли быть так легко подчинены молодым офицерам или даже сержантам, показывает, насколько они целиком были просто инструментами воли Петра, а не независимыми полномочными объектами. Царь создал их, чтобы изменять, приспосабливать или даже ликвидировать по своему желанию. Столь абсолютной была их зависимость от него, что можно даже усомниться, насколько они могут быть названы учреждениями в самом полном смысле. Желание Петра создать систему управления, которая была бы безличной и регулировалась в соответствии с законом, было искренним. Кроме того, в свои последние годы он, кажется, предусматривает вовлечение российской знати в управление другими способами, нежели просто использование ее как источник должностных лиц. Указ от 1723 года предусматривал выбор местными землевладельцами в каждом районе «земельных комиссаров» (земские комиссары) для сбора подушной подати, в то время уже имелся даже план учреждения совета знати, который выбирал бы президентов некоторых из коллегий. Здесь, как и в других случаях деятельности Петра, легко заметить конфликт между его инстинктом доминировать, чтобы направлять и управлять всей жизнью России, и искренним желанием поощрять в своих подданных большую инициативу, уверенность в себе и доверие к себе. Но надежда и схемы такого рода были разрушены. Осознание общих корпоративных интересов российским классом землевладельцев было слабым, и в течение долгого времени после смерти Петра в гвардейских полках сосредоточилось его значительно больше, чем в любых административных механизмах. Всеми своими усилиями Петр управлял скорее через людей, чем посредством законов или учреждений. Высокие должностные лица, и еще большее количество людей с персональным влиянием на него, типа Меншикова и Прокоповича, были более важными силами в правительстве, чем любое из его новых административных творений.

Глава 6. Оппозиция и ее подавление: царевич Алексей

Ожесточенная оппозиция реформам, новым идеям, иностранному влиянию любого вида была сильна в России задолго до рождения Петра. Ненависть к иностранному была врожденной в московском обществе в течение поколений. Раскол 1650 года и его последствия были самой яркой иллюстрацией закоренелого консерватизма, неизбежного в таком окружении. Но и вкусы Петра, и многое в его политике было настолько бесцеремонным разрывом с традиционными правилами приличия, что это не могло не усиливать сопротивление переменам его подданных. Общение с иностранцами, путешествия за границей, работа собственными руками в изумляющем разнообразии отраслей, ношение иностранного платья, презрение к традиционному костюму его подданных и бородам, столь дорогим почти для каждого из них, ненависть к Москве и Кремлю, страстная любовь к морю, которого большинство русских никогда не видело, – он презирал почти все внешние проявления жизни, предписанные общим ожиданием того, как должен вести себя русский царь. Созданием большой армии и нового флота, строительством каналов, гаваней и новой столицы он наложил на Россию тяготы, еще неслыханные при его предшественниках, трудности, которые никакой истинный царь, чувствуя себя таковым, не вынуждал бы своих людей нести. Эмоциональное отрицание иностранных моделей и влияний, подлинное опасение значения для православия многих действий Петра в политике, безрассудство, порождавшее страдания от требований царя: все это породило сопротивление. В чрезвычайной форме активного восстания оно показывало себя относительно редко. Стрелецкий бунт в 1698 году, восстание в Астрахани в 1705–1706 годах, восстание казаков во главе с Булавиным в следующем году и крестьянский мятеж в бассейне Волги в 1709–1710 годах, которое распространилось на значительной территории Центральной России, являлись только важными примерами этого. Но заговоры, оскорбление царя, безнадежно развращенного иностранными влияниями, как самозванца, даже как Антихриста, продолжались в течение всего правления Петра, особенно в его первой половине. Кроме того, они были всего лишь внешним проявлением глубокого, непрерывного и обоснованного недовольства, которое, казалось, временами угрожало ниспровержением всех мучительно давшихся царю достижений. Поэтому один аспект правления, отрицательный и часто кровавый, но тем не менее фундаментальный, заключался в постоянной борьбе, попытках сокрушить оппозицию, вынудить упорно сопротивляющееся общество к переменам и жертвам, на которые оно упорно не желало идти.

На верхушку российского общества Петр наложил новые повинности и оскорбил старые предрассудки. Но он не обошел и низшие слои населения. Подневольный крестьянин, оторванный от своей деревни и семьи, для отбытия срока военной службы или для страдания, слишком часто ведущего к смерти в болотах Санкт-Петербурга, в определенном смысле уравнивался с землевладельцем, принуждаемым к постоянной государственной службе и таким образом вынужденным позволить своим поместьям приходить в упадок ввиду отсутствия личного контроля, причем зачастую родственники в течение нескольких лет ничего о нем не знали. Глубоко укоренившаяся враждебность обычного русского ко всем иноземным новинкам нашла некоторое отражение в негодовании, с которым члены знатных московских семей наблюдали, как царь раздавал важные посты иностранцам или русским скромного рождения. Классовые и персональные негодования такого рода нашли в некоторой степени своего лидера, или скорее символ, в шурине Петра, А. Ф. Лопухине, которому в 1718 году суждено было заплатить за эту опасную известность своей жизнью. Но знати и дворянства, групп с давней традицией государственной службы, которую царь просто формализовал и усилил, приходилось бояться намного меньше, чем доведенных до бешенства и отчаяния крестьян. Свидетельств серьезного аристократического сопротивления реформам Петра фактически очень немного. Беспрецедентное решение в 1696 году посылать молодую знать и дворянство за границу для военно-морского обучения пробудило всего лишь ворчание и неэффективные жалобы, и хотя члены двух важных семей, Соковниных и Пушкиных, были вовлечены в секретный заговор 1697 года, это отразило скорее их личные чувства, чем какое-либо общее отношение российской знати. Хотя новшества Петра могли иногда оскорблять чувствительность правящего класса, они также открыли как никогда ранее широчайшие возможности для его способных молодых членов. В увеличенной и модернизированной армии, в новом флоте, в дипломатии, в расширенной и по крайней мере до некоторой степени рационализированной административной машине молодые люди могли теперь делать карьеру в беспрецедентных масштабах. Кроме того, более предусмотрительные и одаренные воображением могли также гордиться фактом, что они помогали вводить Россию в Европу и современный мир, развивать ее ресурсы и делать ее впервые великой державой на арене международной политики. Гордые сознанием этого, вместе с почти религиозным почитанием императора, который вел и часто вдохновлял их, собирались они для того, чтобы свидетельство их чувств не погибло.

Консерватизм официальной православной традиции был более труднопреодолимым препятствием, чем выходки знати и дворянства, от которых Петр постоянно страдал. В 1700 году он попытался ослабить оппозицию такого рода своим отказом назначить нового патриарха; но пришлось ждать почти два десятилетия, пока он не нашел в Прокоповиче ведущее духовное лицо по своему собственному сердцу и желанию, способное эффективно помогать в преобразовании церкви в агента правительства. Когда возможности Петра довести до конца свои устремления и его готовность к полному разрыву с традиционной косностью стали очевидными, тогда в 1690-х годах и в первые годы борьбы со Швецией тревоги клерикалов и их оппозиция выросли безмерно. Арест и изгнание в 1696 году монаха Авраама уже упоминались. Четырьмя годами позже переписчик книг Григорий Талицкий распространял утверждения, что Петр был Антихристом, – утверждения, которые, что примечательно, были благосклонно поддержаны тамбовским архиереем, рядом священников и монахов и по крайней мере одним высокопоставленным аристократом, князем И. И. Хованским. Кроме того, опасения и подозрения, которые Авраам, Талицкий и другие выражали вслух, были широко распространены и среди большинства населения. Чтобы бороться с ними, Стефан Яворский, в течение нескольких лет бывший главным подчиненным Петра по делам церкви, написал свою книгу «Признаки явления Антихриста и конца света», но он был очень далек от того, чтобы, как Прокопович, быть искренним приверженцем реформ.

Официальную церковь необходимо было приручить и управлять ею. Эта цель Петра в значительной степени была достигнута в более поздние годы его правления. Старообрядцы были другим и во многом более серьезным делом. Ими утверждалось, что Никон с помощью литургических и церемониальных изменений, введенных в 1650-х годах и наконец ставших официальными в 1667 году, привел православную церковь в России к отступничеству. Если это было так, «Третий Рим» (после Рима как такового и Константинополя), цитадель православия – упал, и, по определению, здесь не могло быть никакого четвертого. Значение происшедшего было ужасно. Господство Антихриста началось; конец мира был близок. По мнению старообрядцев, российское государство и цари, начиная с Алексея и далее, при поддержке вероотступника Никона, потеряли все права законной власти на повиновение истинно православных людей; фактически государство и аппарат правительства стали Антихристом. Реформы церковной службы 1650 и 1660 годов, таким образом, привели большую часть российских людей к отказу от повиновения своему правителю и его агентам (отказ, отображаемый в символической форме нежеланием возносить общепринятые молитвы о многолетии царя). Как только это стало ясным, старообрядцы начали уравнивать себя с другими угнетенными или недовольными группами. Они и их доктрина стали ядром, вокруг которого могли серьезно организовываться крепостные, угнетаемые произволом своих хозяев, и группы казаков, опасающихся за их автономию перед лицом возрастающей власти центрального правительства. Вот почему в 1708 году казачий вожак Голый, который продолжил восстание, начатое в предыдущем году Булавиным, утверждал в манифесте, что «мы восстали, чтобы защитить старую веру, святые церкви и всех монахов так, чтобы мы не попали в греческую веру (то есть новшества, введенные Никоном)» [141]141
  Булавинское восстание (1707–1708 гг.). Москва. 1935. С. 466.


[Закрыть].

При регентстве Софии правительство реагировало на этот раскол с систематической свирепостью. Декрет от декабря 1694 года приказал выслеживать всех раскольников и допрашивать их (пытка играла активную роль). Те, чье отсутствие на церковных службах было заметно, как и обвиняемые в строгом соблюдении старых обрядов, должны были быть арестованы. Если они оказывались старообрядцами и отказывались отречься, то их осуждали к сожжению на столбе. В течение последующих нескольких лет религиозный фанатизм на севере России возрос до чрезвычайности. В ряде случаев (особенно в двух отдельных инцидентах в Палеостровском монастыре в Карелии) большие группы раскольников предпочли сжечь себя живьем, чем подвергнуть опасности свои надежды на спасение души, попадая в руки Антихриста и рискуя отречением от своей веры под пыткой.

В 1690-е годы официальное преследование и истеричная интенсивность вызванного им фанатизма несколько уменьшились; и в своем указе 1702 года, предназначенном поощрить поселение иностранных экспертов в России, Петр объявил общую религиозную терпимость. Он, кажется, не очень интересовался литургическими и церемониальными проблемами, которые лежали в основе раскола. Правитель, ведущий трудную, и временами неудачную, войну против опасного противника и нуждающийся в каждом человеке и каждом рубле, которые мог выжимать из своих собственных территорий, не был в том положении, когда без особой нужды можно потворствовать такой роскоши, как религиозное преследование. Поэтому были сделаны осторожные и ограниченные компромиссы между государством и все еще потенциально мощной фанатической силой старой веры. В 1703 году правительство согласилось оставить в покое сообщество раскольников, сосредоточенное в монастыре у Выга в Карелии, недавно основанном в районе озера Онеги. Это было первое из ряда таких соглашений. В 1709 году группе раскольников было позволено вернуться из балтийских провинций, куда они сбежали для большей безопасности, и поселиться в районе Пскова. В 1715 году старообрядцы украинской территории в Ветке и Стародубе были вознаграждены за успешные партизанские действия против шведских захватчиков в 1708–1709 годах в соответствии с распоряжениями, что колония в Ветке не должна преследоваться и с предоставлением земли для колонии в Стародубе [142]142
  R. О. Crummey, The Old Believers and the World of Antichrist. The Vyg Community and the Russian State, 1694–1855 (Madison, 1970), pp. 69–70. Этот параграф и следующий весьма привлекают внимание в книге профессора Крамни.


[Закрыть].

Не следует думать, однако, что Петр испытывал какое-либо сочувствие к старообрядцам или они к нему. Все, что они узнали (без сомнения, часто искаженное слухом) о его вкусах и образе жизни, такой нечестивой и такой шокирующе-иностранной, могло только усилить их веру, что он был действительно Антихристом. Новый титул императора, который был весьма странен для большинства русских, помогал усиливать эту веру. С помощью одного маленького изменения титул мог быть сделан старым российским методом обозначения чисел буквами, складыванием до 666, числом Сатаны в Апокалипсисе. Утверждение одного епископа, что старообрядцы «везде, где Вы находите их, вместо того, чтобы радоваться хорошему благосостоянию монарха… восхищаются его неудачами», было даже слишком оправданно. Со своей стороны, царь никогда не мог бы смотреть даже с долей благосклонности на группы раскольников, которые ненавидели все, что он пытался делать, и полностью отклоняли его требование узаконить самодержавие; а после 1718 года трагедия его сына Алексея сделала его еще более подозрительным к консервативной оппозиции любого вида. В 1705 году, когда де факто терпимость к староверам стала широко распространенной, был наложен тяжелый налог на всех городских жителей, которые отказывались брить свои бороды. Главная цель была финансовой: это была одна из многих уловок, к которым прибегал Петр в эти отчаянные годы, чтобы собрать деньги для войны со Швецией. Однако он особенно тяжело отразился на старообрядцах, для которых, больше чем для любого русского, борода была обязательным признаком истинного православия. В 1716 году указ требовал, чтобы все старообрядцы регистрировались в органах власти и платили вдвое больше обычной нормы налога для людей своего сословия. Это также была в значительной степени финансовая мера; но она сопровождалась другими мерами, откровенно предназначенными для преследования. В 1718 году было объявлено, что все старообрядцы, которые отказались регистрироваться, должны будут посылаться на тяжелые работы пожизненно. В 1724 году все раскольники, как и крестьяне, если они сохраняли свои бороды, были вынуждены носить специальный символ на рукаве, который должен быть нашит на их одежде. Это было кульминацией ряда усилий, чтобы вынудить старообрядцев носить отличительные знаки определенного вида: символ не только действовал как форма квитанции за оплату налога бороды, но и немедленно делал носителя узнаваемым как члена группы подозреваемых.

Отношение Петра к этой мощной и распространяющейся силе в русском обществе (чье количество, несмотря на репрессивное законодательство, вероятно, увеличивалось в течение большей части его правления) было противоречивым и непоследовательным. Подозрение и финансовое давление были объединены со значительной мерой терпимости де факто. Однако старообрядцы не были сами по себе активной угрозой его режиму к настоящему времени. Они были разделены на различные секты, в то время как факт, что они могли показываться открыто только, главным образом, в отдаленных друг от друга приграничных районах, затруднял их действия как объединенной силы. Более важно, что вся их перспектива основывалась скорее на бегстве от скверны неисправимо злого мира, чем на организованном стремлении свергнуть силы власти, которую они столь сильно боялись и ненавидели.