Текст книги "Другая сторона Эвереста (ЛП)"
Автор книги: Мэтт Дикинсон
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)
Через двадцать метров я подошел к точке крепления верёвки, по которой лез. Посветив фонарём, я не мог поверить своим глазам. Моя нить жизни была закреплена за единственный ржавый крюк, неумело вставленный в трещину.
Из любопытства я проверил крюк на прочность. Он шевелился. Я слегка потянул его, и он сразу вылетел. Я несколько секунд остолбенело смотрел на эту трогательную страховку, предотвратившую мой недавний срыв.
На протяжении экспедиции часто говорилось о том, что на наиболее технически сложных участках провешены перила. «Дойди до лагеря 6, и дальше ты на перилах» – наиболее часто повторяемая мантра, подразумевающая, что перила целы. Однако одного случая с выпавшим из трещины крюком хватило, чтобы разрушить мою веру в перила. И я решил полагаться на них как можно меньше.
Крутизна уменьшилась, и я обнаружил Ала и трех шерпов, поджидающих меня. Когда я подошел, они продолжили подъём по веренице ступеней, прорубленных ветром в снегу. Следующий крутой скальный участок Лакра снова пошёл первым. Он лез мощно и без остановок, и вскоре свет его фонаря скрылся из виду.
Я обратился с просьбой: «Ал, можно я пойду впереди?». «Без проблем», – Ал отстегнулся от верёвки и пропустил меня вперед. Это был великодушный жест, за что я был ему очень благодарен.
Чувствуя Ала за своей спиной, я начал подъём по следующему скальному участку гораздо уверенней. Отчасти психологически, отчасти потому, что Ал фонарём освещал зацепки, идти мне стало гораздо легче.
Как и везде на Эвересте, скалы были разрушенными и ненадежными. Явно прочные зацепки легко разваливались, валуны трещали под весом тела, а поток мелких камней, казалось, находился в постоянном движении.
Камень величиной с телефонный справочник упал в нескольких дюймах от моей руки. Ударившись о скалу, он разлетелся на сотни кусков, осыпав меня дождем из каменных осколков. Одновременно сверху долетел предупреждающий крик Мингмы.
– Ты в порядке?
– Нормально, – мы продолжали подъём.
Сейчас я не знал точно, где мы находимся. С ледника Ронгбук расстояние от лагеря 6 до северо-восточного гребня не кажется слишком большим. Теперь я понял, насколько это значительное восхождение. Прошло много времени, как мы вышли из лагеря, и уже чувствовалась усталость, как от целого рабочего дня.
Еще не было и намека на рассвет. Я стал с нетерпением ждать первых лучей солнца.
Оглянувшись, я увидел, что Ал проходит участок свободным лазанием. Он, как и я, не доверял перилам, но в отличие от меня, мог обходиться без них.
Когда склон стал положе, мы пошли траверсом направо по грязному снежнику. Вдаль него была натянута новая светло-красная верёвка, каких нам давно не приходилось видеть. Прицепляясь к ней, я пытался угадать, кто же её повесил – индийцы или может быть японцы?
Перила пересекали трещину, а затем выходили на наклонную скальную площадку, размером с теннисный корт. Проходя через неё, я понял, что мы закончили первый этап восхождения.
Ужасы ночного лазанья закончились. «Желтый пояс» оказался намного круче и сложнее, чем я себе это представлял. Лезть по нему в темноте при свете налобного фонарика было ночным кошмаром.
Теперь, с первыми лучами, осветившими наш маршрут по гребню, я выключил фонарик и прикинул, что в лучшем случае мы сможем дойти до вершины часов за шесть.
Трое шерпов, в очках и кислородных масках похожие на инопланетян, склонились над своими ледорубами. Они в темпе отработали ночные часы и теперь отдыхали, поджидая нас на гребне. Один из шерпов, Лакра, был на вершине раньше, но я знал, что остальные никогда не были на такой высоте. У каждого выросли сталактиты изо льда в нижней части кислородной маски в том месте, где выдыхаемый пар замерзает, превращаясь в пики, длиной в несколько дюймов. У Мингмы были проблемы с маской. Я наблюдал, как он снял её, чтобы очистить замерзшую трубку, и вспомнил слова экспедиционного врача, который предупреждал нас, что мы можем потерять сознание, если кислород не будет поступать в течение более тридцати минут.
У меня кислород ещё не закончился, но жесткая замерзшая раковина маски натирала переносицу, я на мгновение ослабил маску, чтобы снять раздражение.
С рассветом подул наш злейший враг – ветер. Пока Ал осторожно приближался к нам, первые порывы ветра затеяли игру на северном склоне, поднимая фонтаны ледяных кристаллов. Ал восстанавливал дыхание, а я поднялся на гребень и взглянул на обрыв Канчунг – восточный склон.
Картина была жуткая – Канчунг смотрелся почти вертикальной трехсотметровой ледовой стеной. Огромные висячие ледники, изрезанные глубокими трещинами, опасно примостились на его склонах. Нетрудно представить эти биллионы тонн льда, ведущие борьбу с гравитацией исходящие огромной лавиной на нижние долины.
Когда Мэллори впервые увидел стену Канчунг в ходе британской разведывательной экспедиции в 1924 году, он назвал её непроходимой и решил, что эту стену следует оставить «другим, менее мудрым». Теперь, глядя вниз на стену, я понял, что он имел в виду. То, что впоследствии она была пройдена и по нескольким маршрутам, остается для меня невероятным.
Стена Канчунг является родиной и создателем некоторых любопытных ветров. С рассветом начинает дуть одни из них. Пока я смотрел вниз, по стене волнами поднимались облака кристаллов льда. Это выглядит так, как будто смотришь прямо в открытый «рот» градирни на электростанции. Это хвост огромного «ротора», в который закручивает Эверест постоянные северо-западные тибетские шторма. Когда кристаллы поднимаются на гребень, они уносятся на юго-восток в виде флага до сорока километров длиной.
Немногие альпинисты идут на восхождение, когда развевается флаг.
Лакра прокричал мне что-то, и я повернулся к группе.
Теперь начинался подъём по гребню. Отсюда, где мы стояли, он выглядел невероятно сложным, этакий хвост дракона с подъемами, провалами, крутыми скальными ступенями. Две из них, первая и вторая ступени, считались наиболее трудными препятствиями на маршруте с севера, но более всего меня беспокоила общая протяжённость гребня.
Ранее в Лондоне я встречался с Грегом Джонсом, одним из четырех британских альпинистов, взошедших на вершину с севера. Мы сидели в кафе в Сохо и пили капучино, когда Грег скрипнул суставами пальцев и закатал рукава, обнажив при этом попаевские (Попай – герой одноименного сериала и компьютерной игры) мускулы и вены, толщиной с альпинистскую верёвку.
– Да, первая и вторая ступени – это проблема, – говорил он мне, – но вы должны подумать о протяженности гребня. Когда пройдете гребень, вы поймете, что может понадобиться ещё двенадцать часов, чтобы после восхождения вернуться в лагерь 6. Двенадцать часов. Это чертовски долго.
Отсюда, где я стоял, слова Грега казались чистой правдой. Уже прошло чертовски много премии, а мы преодолели только незначительную часть пути. Лакра приблизился ко мне и прокричал, маска приглушала его голос.
– Мы пойдём быстро. Идите очень быстро. Хорошо?
Он указал на запястье, давая понять, что время уходит. Мы находились выше всех живущих существ на планете (8600 м), и наши силы таяли с каждым часом. В «зоне смерти» надо двигаться быстро, чтобы выжить.
Теперь, при свете дня, мы растянулись вдоль обтрепанных перил, змеящихся вдоль гребня – наследство предыдущих восходителей. После прошедших ночных часов я чувствовал, как во мне загораются искры оптимизма. Я ощущал в себе прилив сил.
Через тридцать минут мы обогнули небольшую скалу и обнаружили первого погибшего индийского альпиниста. Мы знали, что здесь на гребне должны быть тела трех индийцев, погибших несколько дней назад, но совершенно забыли о них
Первый из них лежал под нависающей скалой, окруженный почти правильным кольцом из надутого ветром снега.
Ал прокричал сквозь маску: «Наверное, один из индийцев».
Нам пришлось перешагнуть через его вытянутые ноги, чтобы продолжить путь.
Шерпы стояли, прижавшись друг к другу, остолбенев при виде трупа. Они как в молитве склонили свои головы, и только потом до меня дошло, что они действительно молились.
Я чувствовал почти непреодолимое желание взглянуть в лицо мертвого альпиниста. Какое выражение застыло на его лице в последние минуты жизни? Ужас? Улыбка? (Говорят, что у умирающего от тяжелой горной болезни иллюзия полного благополучия.)
Но его голова была далеко под карнизом, шея повернута так, что лицо смотрело в скалу. Всё, что я мог разглядеть, был край кислородной маски. От маски отходила драгоценная, дарующая жизнь трубка, идущая к кислородному баллону, слоящему прямо у скалы. Это был оранжевый российский баллон, такой же, как и наш.
Я наклонился, опираясь на ледоруб, чтобы поближе рассмотреть прибор в верхней части баллона. Конечно, он показывал нуль. Даже если он умер раньше, чем баллон опустел, кислород продолжал бы вытекать слабой струн кой в атмосферу, пока не вытек бы весь.
Он был одет очень легко: тонкая флисовая куртка, альпинистские брюки из гортекса и пара желтых пластиковых ботинок. Его рюкзак лежал рядом, он был плоским и пустым. Куда подевалось его высотное снаряжение? Пуховка? Верхние рукавицы из гортекса? Мы знали, что индийская команда хорошо оснащена. Оставалось только два объяснения случившемуся, или он изорвал их в предсмертной агонии, или кто-то снял их с трупа.
Трагедия индийцев была главным эпизодом моего фильма. Соблазненные «пением сирен» Эвереста, они превысили предел своей выносливости и не смогли сохранить достаточно сил для спуска в штормовых условиях. Вершинная лихорадка погубила их.
Хотя у нас была с собой видеокамера, я не мог заставить себя снимать мертвого человека, лежащего у наших ног.
Я знал, что ITN и четвертый канал хотели бы получить такую наглядную иллюстрацию Эвереста-убийцы, но не смог этого сделать. Этот индийский альпинист останется здесь замороженный навечно, и показать, его семье, друзьям реальность этой воображаемой могилы, было бы бесчеловечно.
Когда мы перешагнули через ноги погибшего, чтобы продолжить свой путь по гребню, мы пересекли невидимую линию на снегу и в нашем собственном сознании. Высота – невидимый убийца. Человеческая жизнь не зависит от её обладателя в «зоне смерти», и, переступив через труп, мы приняли осознанное решение двигаться дальше. Мертвое тело напоминало нам, что отныне мы вверяем свою жизнь нашему снаряжению, нашей силе и нашей удаче.
У меня было непреодолимое чувство, что индиец находился в полной гармонии с этим местом, и мы, живые, были здесь оккупантами. Всё, что выше 8000 метров принадлежит смерти, потому что выше человеческая жизнь не может существовать. Одетый как космонавт в огромный высотный комбинезон, дыша сквозь механическое шипение кислородной системы, я впервые почувствовал себя пришельцем на своей собственной планете.
Наш подъём по гребню продолжался.
К 7-00 мы подошли к первой ступени. Она была выше, около двадцати метров, и сложнее, чем я себе представлял. Затененная большой скалой второй ступени, она производила впечатление незначительного препятствия, но глядя на неё снизу сквозь лыжные очки, покрывающиеся морозной пленкой, эта ступень выглядела обескураживающее.
Сиять кошки, чтобы приспособиться к изменившимся условиям, не представлялось возможным, так как это привело бы к обморожению пальцев (было около -37 °C) и отняло бы много времени. Три шерпа ушли вперед, и я последовал за ними. Примерно через три метра маршрут перешел в заполненную льдом трещину, расположенную в левой части скалы. Затем мы шли траверсом но скальной полке, и далее предстояло вскарабкаться между двумя округлыми глыбами. Я поставил передний зуб кошки в крошечную трещину и медленно выжался на нём всем весом, полагаясь на незначительную зацепку.
Затем остановившись на минутку, чтобы восстановить дыхание после тяжелой работы, я столкнулся с проблемой.
Лазание требовало тонкого балансирования, что я легко мог бы сделать на равнине. Здесь же, на высоте, в одеждах, сковывающих движение, и вдобавок ощущая пропасть под ногами, где наказанием за ошибку был бы полет на 2500 метров вниз по северному склону, задача становилась эпохальной.
Я прощёлкнул жумар повыше к лучшей, на мой взгляд, из верёвок, обманчиво свисающих вокруг. Это давало чувство защиты при падении, но скорее чисто психологически, нежели реально. В действительности, при падении неудачливый альпинист повис бы, беспомощно качаясь в воздухе, под нависающим карнизом. Если, конечно, верёвка выдержала бы.
Я перекинул ногу через гладкий край гребня и поставил её на зацепку, к счастью, оказавшуюся на той стороне. Я должен был почувствовать её надежность на ощупь, так как нога была вне поля моего зрения.
Моя левая рука инстинктивно поползла вверх, ища зацепку. Опробовав зацепку, я пустил камень размером с пачку сигарет вниз по северному склону.
Немногие люди могут представить, что Эверест – это разрушенная гора. Он выглядит так, как будто сделан из гранита, но в действительности на любой высоте, состоит из рыхлого известняка – худшей породы для лазания. Ухватившись за выступ над головой, я перенес вес моего тела на невидимую опору и перевалился на другую сторону
Лакра уже поджидал здесь. Он поднял большой палец вверх, я ответил тем же. Очередное препятствие преодолено. Мы на шаг ближе к вершине.
11
Ветер определенно усиливался, а мы прошли только половину гребня. Надо было поторапливаться. Поток из ледяных кристаллов со стены Канчунг вздымался все сильнее, и этот факт нельзя было игнорировать. Когда мы останавливались, чтобы восстановить дыхание, я смотрел на север – направление, откуда приходят бури. Множество облаков неслось в нашу сторону, но они не выглядели угрожающими.
Я был так увлечен восхождением, что совсем забыл о своей камере. Крошечный «Олимпус» был снаряжен новейшими литиевыми батарейками и полной кассетой пленки. Скосив глаз в видоискатель, я отснял пару пейзажей впереди и одни раз Ала.
В некоторых местах маршрут выводил нас прямо на острый как нож гребень. Тогда мы стремились идти по льду, чтобы укрыться от порывов ветра. Раньше я не мог представить себе, как ветер может сдуть альпинистов с гребня. Теперь мне это хорошо известно. Один из теоретически возможных вариантов гибели Мэллори и Ирвина, что они были сброшены ветром с гребня на стену Канчунг, возможно, их тела или призраки были где-то поблизости,
От вида одного участка, длиной всего несколько метров, просто волосы встали дыбом. Он представлял собой нависающую глыбу раскрошенного льда, пересеченную трещиной. Шерпы, более легкие и проворные, чем мы, легко проскочили его. У меня же при каждом шаге сердце уходило в пятки в ожидании, что глыба вот-вот сорвется, оставив меня болтаться на стене Канчунг.
Но лёд выдержал.
К 8-30 мы подошли ко второй ступени. Ступень тоже была скальная, но круче и более чем вдвое выше первой. Путей обхода не было, надо было брать её в лоб.
В 1980[1]1
Вероятно, имеется в виду китайская экспедиция 1975 года. – Прим. ред.
[Закрыть] году китайская экспедиция закрепила на наиболее трудном участке скалы легкую альпинистскую лестницу. Она была повреждена недавней бурей, и индийские альпинисты и их шерпы закрепили на её месте другую лестницу. Я был уверен в необходимости лестницы. Кто-то может лезть и по лестнице, не так ли? В моем понимании она уменьшала неприступность второй ступени.
Фактически, лестница, о которой я думал, как о доброй помощнице, сама была проблемной.
У подножья второй ступени случилось два неожиданных события. Мои литровые бутылки с соком, приготовленные с большим трудом из натопленного снега в лагере 6, замерзли полностью, даже бутылка, которую я держал у тела, под пуховкой, стала куском льда. Тогда я не придал этому значения. Позднее я вполне осознал серьёзность этого происшествия.
Ал тоже проверил свои бутылки. Результат был тем же. Теперь ни у кого из нас весь день не будет ни единой капли жидкости. В таком случае более опытные высотники могли бы повернуть назад.
Другой неожиданностью была просьба Ала, который наклонился ко мне и сказал:
– Открой мой рюкзак и установи кислород на четыре литра в минуту. Он повернулся ко мне спиной. Я снял рукавицы, расстегнул застежки рюкзака и добрался до регулятора. Это была трудная кропотливая работа в недрах рюкзака. Я перещёлкнул регулятор до цифры четыре и закрыл рюкзак.
Теперь Ал стал получать вдвое больше кислорода. Я понимал его желание увеличить подачу кислорода перед схваткой со второй ступенью, но даже в этом случае его просьба удивила меня. Мы оба знали об опасности подачи слишком большого количества кислорода. Чем на большее потребление кислорода настраивается ваш организм, тем хуже ему придется, когда он закончится.
– Всё. Поставил на четыре, – прокричал я ему. Мимоходом я подумал, что по движению Ала чувствуется, что он испытывает нечто большее, чем просто усталость. Возможно, ему значительно тяжелее, чем он делает вид?
Признаком нашей растущей дезориентации было уже то, что никто из нас не подумал сбросить с себя по два литра замерзшей жидкости. Теперь мы лезли с двумя лишними килограммами на спине самый трудный скальный участок на северном маршруте.
Первые шесть метров оказались довольно простыми. Я протиснулся через тесный обледенелый камин, который выводил наскальный выступ со снежным наддувом. Для облегчения подъёма я использовал жумар, продвигая его по верёвке на всю длину руки, затем поднимался вверх до места его крепления к верёвке. Кто-то провесил новую 9-ти миллиметровую верёвку в этой нижней части, и это значительно облегчало подъём.
Альпинистские кошки скребли по скалам, как когти настоящей кошки, которая старалась забраться на дерево. Затем нужно было сделать большой шаг вверх. Я уперся ногой в волнистую поверхность выступающей скалы справа, и, кляня кошки, постарался перейти на выступ, ведущий к лестнице.
Я остановился, чтобы восстановить дыхание. Удары сердца посылали приливы крови к голове, пульс никогда прежде не был таким частым, как сейчас. Дыхание было диким и фактически неподконтрольным. В какой-то момент я панически подумал, что кончился кислород. Затем понял, что слышу шипение газа, и приказал себе успокоиться.
Я стоял примерно на том месте, где Мэллори и Ирвина последний раз видели живыми, наблюдая за ними в телескоп с Северного седла. Их восхождение 1924 года, возможно, было самым тяжелым и самым замечательным в довоенной истории штурма Эвереста.
Для них не было лестницы на второй ступени. Если они пытались её пройти, то возможно один из них сорвался, утащив за собой партнера. Раньше меня всегда охватывал ужас, когда я представлял такой финал. Теперь меня не преследовало воображение смертельного срыва с этого самого опасного места на всем маршруте.
Мой друг – лестница был следующим препятствием. Раньше я представлял, что она прочная, но, положив на неё руку, я почувствовал, что она болтается но стене, на которой закреплена.
Я полез вверх. Первая проблема была связана с кошками. Металлические зубья цеплялись за ступеньки или скребли по скалам, мешая мне правильно поставить ногу на лестницу. Зашоренный своими очками, позволяющими смотреть только вперед, я не мог посмотреть вниз и контролировать правильность постановки ног, которые приходилось ставить на ощупь.
Мое дыхание снова участилось, увеличилось количество влаги, выходящей через зазор в маске, которая замерзала внутри очков. На половине пути по лестнице я был почти ослеплен из-за этого и сдвинул очки на лоб, чтобы что-то видеть. Нас предупреждали об опасности снежной слепоты, но я чувствовал, что могу рискнуть в эти критические минуты.
Лестница качалась как пьяный и клонилась влево, держась за непонятно какие крюки и верёвки. Требовались большие физические усилия, чтобы цепляться за неё.
Мои рукавицы из гортекса были беспомощны и неуклюжи в этой ситуации. Я с трудом мог сжать их, чтобы уцепиться за ступеньки. Начав лезть в рукавицах, я затем снял их, что почти наверняка должно было привести к обморожению пальцев от контакта с металлом на морозе.
Лестница оказалась не очень дружественной. Но надо было её пройти, а заодно и вторую ступень, как можно быстрее.
Дойдя до последней ступеньки, я оцепил дальнейший маршрут. Он оказался нелёгким. Оставалось перенести тело на выступ, который и означал конец второй ступени. Для этого я должен был прицепиться к одной из прогнивших верёвок, привязанных к петле, закрепленной за сомнительное основание. Затем, за неимением опоры для ног, мне надо было забить в склон почти все зубья кошек, и плавным движением, как шимпанзе, уйти направо.
Внизу, в базовом лагере, я собирался отснять Брайана, когда он будет проходить это место. Теперь, шесть недель спустя, это казалось неуместной шуткой. Во-первых, у Брайана не было никаких шансов здесь оказаться, во-вторых, мысль о съёмке в этом гиблом месте была бы последней, которая могла бы прийти мне в голову. Это был чистейший эксперимент на выживание.
Стараясь сдвинуться, я понял, что наступает критический момент, когда моё тело будет уже не на лестнице, но ещё и не на выступе. Чтобы завершить прохождение второй ступени, мне придется, хотя и доли секунды, висеть над северным склоном на руках.
Я попробовал – не получилось. Держась за лестницу, я спустился на несколько ступеней, чтобы немного отдохнуть и восстановить дыхание. Без достаточного снабжения кислородом мои мышцы уставали очень быстро. Инстинктивно я почувствовал, что ещё одна, возможно, две попытки ослабят меня настолько, что я должен буду отступить.
Прошло несколько минут, прежде чем моё рвущееся из груди дыхание восстановилось до приемлемой нормы. Я попытался снова и на это раз успешно. Затащив себя на выступ и пройдя несколько метров по скалам, я оказался наверху.
С этой новой точки на гребне вершинная пирамида впервые была видна полностью. Мы вчетвером подождали, пока Ал пройдет вторую ступень, и двинулись дальше.
Весь следующий час был хорошим для нас, мы постепенно проходили смешанные участки, состоящие из снега и скал. Я останавливался несколько раз, чтобы пофотографировать, но на пятом или шестом снимке аппарат повёл себя несколько странно, забарахлили перемотка и автоматическая шторка. На седьмом снимке «Олимпус» встал полностью. Теперь я остался только с SLR-камерой, так как мой Nikon F3 умер от холода ещё в четвертом лагере.
Проклиная своё невезение, я расстегнул комбинезон и засунул аппарат под флиску в надежде, что тепло моего тема вернет его к жизни. Затем я вы тащил восьмидолларовую пластиковую «Фан камеру», которую я купил в Катманду, и понял, что эта игрушка теперь моё единственное средство добычи кадров. На обёртке красовалась бронзовая женщина в бикини с пляжным мячом. Чувствуя себя в высшей степени нелепо, я уставился в видоискатель (по сути просто дырку в пластике) и сделал первый из двенадцати допустимых снимков.
Поломка камеры вернула старый ночной кошмар: разве может видеокамера работать на ветру при -40 °C. Пару раз я оборачивался на гребень, откуда мы пришли. Ал в ярко красной ветровке плелся вдалеке. В моем изголодавшемся по кислороду мозгу все ещё что-то срабатывало. Ал не просил меня переключить регулятор обратно на два литра в минуту.
Он все ещё шёл на четырех литрах в минуту и отставал всё дальше и дальше. Дважды мы ждали, пока Ал догонит нас, и затем подошли к третьей ступени, где и остановились на отдых.
Третья ступень не так трудна, как первые две, но она расположена выше. За ней идет крутой лавиноопасный ледовый склон вершинной пирамиды, скальный траверс и затем предвершинный гребень.
Осторожно вбив пятки в лёд, чтобы не поскользнуться, я снял рюкзак. Испытывая жажду, я вытащил из-под комбинезона бутылку с водой в надежде, что она чудесным образом оттает. Естественно, она была тверда как камень, что ещё может произойти с водой при такой температуре?
Осознав, в конце концов, довольно поздно, что глупо нести две бутылки со льдом, я положил их у подножья третьей ступени, рядом с брошенными кислородными баллонами. Всё-таки, на два килограмма меньше нести.
Ал отдыхал в расширении на гребне. Я вытащил камеру и отснял его, лежащим на спине. Недалеко находился труп второго погибшего индийского альпиниста, – ни боль, ни горе не отражались в его замерзших чертах. Я испытал шок, когда мы переступали через погибшего альпиниста. Теперь присутствие здесь трупа не вызвало у меня чувства удивления – верный индикатор того, что моя голова была занята другими мыслями. Вскоре Ал присоединился к нам, и теперь мы обсуждали последнюю стадию восхождения. Лакра все больше беспокоился о погоде. Ветер усилился, и снег, летящий с гребня, закрыл всю видимость на юге. Зловещий вой сильного ветра стал заполнять все пространство.
Вслед за шерпами я поднялся на третью ступень, и мы подошли к крутому льду предвершинной пирамиды. Если теперь все пойдет хорошо, возможно, через два часа мы будем на вершине.
Когда мы прошли одну верёвку, Лакра потянул меня за руку и, перекрикивая ветер, спросил:
– А где Алан? Его не видно.
Я оглянулся и увидел, что Лакра прав. Ал ещё не появился на вершине третьей ступени.
Каждая минута ожидания ставила наше восхождение под угрозу. Погода все больше и больше портилась. Шерпы смотрели на меня, ожидая решения. Оставить ли нам Ала там, где он есть, и надеяться, что кислорода ему хватит? Или вернуться назад и посмотреть, что с ним.
Все возможные сценарии развития событий промелькнули в моей голове, как в немом кино. Я не допускал, что с Алом может что-то случиться. Я был в смятении.
Минуты три, четыре, которые казались нам вечностью, мы смотрели на обдуваемую ветром глыбу, которой была отмечена вершина третьей ступени. Ветер не на шутку разгулялся на снежном склоне, заставив нас отворачиваться от его порывов.
Мой мозг мучительно старался разобраться в ситуации, и, к счастью, нескольким синапсам в нём удалось соединиться. Я перебрал все варианты и пришел к выводу, что с Аланом – альпинистом такого класса ничего не может случиться. У него есть запасной баллон с кислородом и кончиться он не может, Скорее всего. Ал просто отдыхает или поправляет снаряжение и пойдет за нами в своем темпе.
Остановка грозила обморожением пальцев ног. Когда я шевелил ими в своем пластиковом ботинке, то чувствовал, что они немеют. Мои руки впервые тоже стали замерзать.
Внутри меня созрело решение.
– Пошли, – сказал я Лакре.
Мои слова унёс неожиданный порыв ветра. Чтобы лучше слышать, Лакра приблизился ко мне. Не утруждая себя снова криком, я показал наверх в направлении вершины. Он кивнул и указал на запястье, давая понять, что мы выбились из графика. Я затянул антапку ледоруба и двинулся вслед за шерпами по крутому льду
Тоненький голос внутри меня выражал слабый протест: не вернуться ли и проверить? Может с Алом случилась какая-то беда? Может быть, его кислород замерз или сломалась кошка, или вылетел крюк на третьей ступени?
Я остановился отдышаться и снова посмотрел вниз. Ал до сих пор не появился. Я продолжал лезть вверх.
Затем снова пришла на ум железная логика, уничтожающая тлеющие угли сомнений. Он всегда идет своим темпом. Он взошел на К-2. Возможно, он просто остановился по нужде. Может быть, он хочет зайти на вершину в одиночку.
Прошли ещё три верёвки по ледовому полю. Я снова оглянулся назад. Никого. Я продолжал двигаться к скалам, отмечающим конец треугольника. В этот раз я не оглянулся.
Я пересёк следующую невидимую линию на снегу, совершив одно из тех усилий, которые были выпущены из клетки внутри меня с самого седла, но теперь находящиеся под полным контролем. Я так страстно хотел взойти на вершину, что повернулся спиной к Алу, что бы с ним не случилось.
В последний час непреодолимое желание взойти на вершину мира стало единственным смыслом моего существования. Оно погасило во мне чувство заботы о товарище, притупило способность сомневаться в своих собственных действиях и превратило меня в робота, запрограммированного шаг за шагом продвигаться к намеченной цели.
Вершинная лихорадка завладела моей душой и телом и теперь открыла во мне приток новых сил. Вдруг я почувствовал, что иду вверх без всяких усилий и вынужден был остановиться только потому, что шерпы впереди меня шли медленнее. Даже в своем дезориентированном состоянии я был удивлён, откуда взялась во мне эта нахлынувшая волна энергии.
Я был уверен, что с этого момента моему организму предстоит работать почти до изнеможения.
Что же на самом деле двигало меня на самую высокую точку мира?
Шерпы устали. Стремительный шаг Лакры замедлился, напоминая разряженную батарейку. В начале снежной пирамиды они отдыхали через пять-шесть шагов. Пройдя четыре верёвки, им уже приходилось останавливаться через один-два шага.
Высота 8750 метров. Осталось набрать всего сто метров по вертикали.
Снежник вздымался аркой даже круче, чем в моем представлении была вершина, но, вместо того, чтобы продолжать подниматься вверх по нему, как я предполагал, Лакра пошёл снова к скалам, расположенным сбоку от последней преграды.
Мое сердце ёкнуло. Еще скалы, опять идти по ним в кошках.
Действительно, когда я детально просматривал маршрут по льду, то увидел, что верхняя часть его, видимо, лавиноопасна. Свежие следы лавины – блоки льда размером с автомобиль были разбросаны неподалеку. Подъём по скалам был безопаснее. Если слово «безопасный» здесь вообще уместно.
В начале подъёма был траверс по узкой полке, образовавшейся в разрушенных скалах. Я пристегнулся к верёвке, которая, казалось, висела здесь десятилетия, и осторожно пошёл вдоль неё, перенося правую ногу как можно дальше, чтобы не зацепиться ею за левую. На середине, примерно через пятьдесят метров, полку преградил выступ, потребовавший тонкого балансирования, чтобы перенести тело с одной его стороны на другую. На этом месте была оставлена верёвка. Ветер измочалил её на одиночные пряди, по толщине и прочности сравнимые с шерстью для вязания. Маловероятно, что она сможет задержать падение.
Я рассмеялся над тем, как сучил обутыми в кошки ногами, готовясь к движению.
Под нами зияла пропасть. Мы траверсировали склон и теперь находились почти точно под вершиной, гораздо правее великого кулуара. «Живые камни», которые мы неизбежно спускали вниз при движении, теперь не прыгали вниз, как раньше, а моментально исчезали из виду в пропасти. Прижимаясь к скале, как можно сильнее, и скользя по ней лицом, я напряженно, двигаясь по сантиметру, обогнул препятствие и затем остановился, глотая воздух. Только тогда до меня дошло, что весь маневр я выполнил на задержанном дыхании, и волна темноты, желание упасть в обморок пронеслись внутри меня, пока я стремился снабдить кислородом свой организм. Успокоившись, я пошёл дальше по разрушенной полке. Я думал, что иду быстрее шерпов, но они уже повернули за угол и исчезли из вида.
