Текст книги "В постели с незнакомцем"
Автор книги: Мэри Уайн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)
Мэри Уайн
В постели с незнакомцем
Глава 1
Замок Уорик, 1578 год
– Она не должна дотрагиваться до моих жемчугов.
Графиня Уорикширская была красивой женщиной, но ее губы сложились в неприятную гримасу, когда она взглянула на любовницу своего мужа.
– На самом деле она должна, жена.
Граф вошел в комнату бесшумно. Даже его шпоры не произвели ни малейшего шума. Граф старался говорить ровным голосом, но в этом голосе определенно ощущалась властность. Все слуги в комнате почтительно склонили головы перед хозяином, прежде чем возобновить свои занятия. Однако они продолжали прислушиваться к каждому его слову. Явно выраженное недовольство хозяйки поместья сильно разволновало слуг. Оно возникло и разрасталось с того дня, когда было обнаружено, что любовница господина беременна. И обнаружено это было с большим опозданием.
– Она будет носить жемчуга и новые наряды, которые я велел тебе заказать, когда родился ребенок.
Леди Филиппа закусила нижнюю губу, когда ей на ум пришел ответ, который мог сильно навредить ей. Она не осмелилась его озвучить: мужчины – такие несносные эгоистичные создания, когда дело касается их мужских интересов. Она наклонила голову, чтобы скрыть выражение лица. Потом губы ее снова обрели заученное сдержанное выражение, что свидетельствовало о годах тренировки под руководством ее гувернантки. Женщины должны лучше, чем мужчины, владеть эмоциями в этом мире, где последние ими владеют.
– Милорд, означает ли это, что я останусь лишенной всех благ и утех? Что мне придется видеть свои украшения на вашей любовнице? Что вы хотите опозорить меня перед моими слугами?
Граф шагнул к жене, встал перед ней и, не спуская с нее сурового взгляда, поднял палец перед ее носом.
– Ты сука, Филиппа. Испорченная до мозга костей, избалованная сука, которая даже не удосуживается исполнять обязанности настоящей суки. – Он сжал пальцы в кулак и потряс им перед испуганными глазами жены. – Слушай меня внимательно, госпожа жена! В этом доме не будет недоговоренности и нечестности! Заявляю перед всеми, что у тебя нет никаких преимуществ и что из твоей спальни будут вынесены гобелены и ковры. Все твои изысканные платья и украшения будут убраны, а шкаф с пряностями заперт, чтобы ты жила безо всяких привилегий и удобств!
Графиня ахнула, но тут же прикрыла рот, чтобы выплеснувшаяся гневная реплика не оказалась роковой для ее судьбы.
Кивнув, граф сжал ей руку и повернулся лицом к своей любовнице Айви Коппер. Айви сидела на кровати, прижимая к груди новорожденную дочь. Малышка брыкалась и била кулачком по набухшей материнской груди, не переставая сосать. Она вела себя бойко, возможно, потому, что никто не удосужился ее спеленать. Материя для пеленок стоила денег, у Айви же не было ничего сверх того, что ей давали. Слугами командовала Филиппа. На малышке была только длинная рубашонка, как на обычном крестьянском ребенке.
Отливающие золотом волосы Айви ниспадали на плечи. Филиппа втайне надеялась, что любовница ее мужа умрет от родильной горячки, но сейчас Айви могла служить образцом доброго здоровья. У нее было достаточно молока, чтобы ее ребенок был сыт и набирал силу.
– И еще, Филиппа, стыд и позор тебе за твою трусость.
Граф развернул жену таким образом, чтобы она могла смотреть ему прямо в лицо. Дрожь пробежала по ее телу, когда она ощутила еле уловимый запах мужчины. Когда-то он доставлял особое удовольствие ее слабому женскому телу. Уклонение от его ложа требовало силы воли.
– Да, ты трусливая тварь, Филиппа. Ты покинула мое ложе из страха родить. Посмотри на мою новорожденную дочь, жена. Бог благоприятствует смелым. – Его взгляд на мгновение смягчился, когда он посмотрел в ту сторону. – Ты моя жена-леди. Возвратись на мое ложе. И исполняй долг жены. Если ты это сделаешь, клянусь, что никто другой не займет твое место. Никакой незаконнорожденный ребенок не будет поставлен выше твоих детей.
Голова ее болталась взад и вперед, когда муж несколько раз ее тряхнул. Филиппу сковал страх, слова застряли у нее в горле. Родить – это ужасно! Более половины ее подруг умерли от родильной горячки либо отправились к праотцам потому, что ребенок так и не смог выйти из утробы. Они умерли в агонии, испытывая страшную боль в течение долгих часов.
Граф хрюкнул от отвращения. Он устремил на нее свой толстый палец, голос его загремел, отдаваясь эхом от стен спальни.
– В ином случае ты сама наденешь жемчужное ожерелье на шею моей возлюбленной и сопроводишь ее в церковь. Ты будешь там находиться в качестве крестной матери моей новорожденной дочери.
– Вы намерены признать незаконнорожденную? – в шоке спросила Филиппа, чувствуя, как задрожала ее нижняя губа. – А как же Мэри? Ведь я подарила вам дочь, милорд!
– И ты получила достойные почести. – Муж отпустил ее руку и провел ладонью по ее щеке. – Я снова окажу тебе почести и не буду иметь никаких обид на тебя, если ты вернешься на мое ложе, как это положено жене. – Он понизил голос, чтобы Айви не могла его слышать. – Я дам ей отставку, Филиппа, ради тебя. Подумай об этом. Но я не стану тебя насиловать. Я не возьму на себя такой грех. Мы женаты, и твой долг – родить мне детей, равно как мой долг – привести тебя к моему ложу.
Муж отпустил ее, чтобы она смогла присоединиться к группе посетителей, празднующих разрешение Айви от бремени. А еще через две недели, если Айви выживет, наступит день церковного обряда, когда новоиспеченную мать священник имения очистит от скверны и ей будет позволено вновь посещать церковь. Незаконнорожденный ребенок будет взят у нее для крещения. Эти традиции были настолько старыми, что никто не помнил, с каких пор они берут начало. Если Айви умрет до очищения, ее должны будут похоронить в неосвященной земле. Если ребенок умрет некрещеным, его нельзя будет похоронить на церковной земле.
В комнате было слышно негромкое чмоканье младенца, когда Филиппа увидела, как ее муж нагнулся, чтобы поцеловать свою любовницу. Кровать была щедро задрапирована. Шерстяные гобелены закрывали верх и свисали в виде занавесей с боков. Простыни были из тонкой льняной ткани, запачканная простыня была гордо выставлена у окна. Посетители, проходя мимо, дотрагивались до нее на счастье.
На Айви была рубашка, взятая из гардероба Филиппы. Сквозь тонкую материю просвечивала ее белоснежная кожа. На столе стоял кувшин с глинтвейном и печенье со специями, взятыми из личных запасов лорда.
Все было организовано так же торжественно, как и тогда, когда она стала матерью, и ей было впервые позволено увидеть свою дочь Мэри. Единственная разница заключалась в том, что ребенка кормила грудью кормилица, поскольку Филиппа, как дворянка, могла позволить себе роскошь не заниматься подобными пустяками.
Филиппа смотрела на груди Айви, на то, как молоко бежало по щеке младенца, а граф при этом смеялся. Он собственноручно стер молоко со щеки малышки. Айви улыбалась, счастливая тем, что он окружил ее вниманием, хвалил ее и ее ребенка.
От этого зрелища во рту Филиппы появился горький привкус. Она поежилась, когда внезапно осознала, чего ей будет стоить снова отвоевать его внимание у любовницы. Она не сможет этого сделать. Ни за что. Ей понадобилось двое суток, чтобы разродиться дочкой, эти сутки показались ей бесконечными, боль разрывала ее на части. Честно говоря, она не могла кормить своего ребенка, потому что возненавидела дочку за то, что та причинила ей такую жестокую боль. Эта ненависть распространилась на ее мужа и его требования родить ему еще детей. Ее матери пришлось согласиться на подобные требования мужа, но тогда были другие времена. В Англии правила королева, и Мэри могла унаследовать все. Элизабет Тюдор проследила бы за этим. Мужчины королевского двора готовились увидеть конец своей абсолютной власти над женщинами-родственницами.
Шурша шелковыми юбками, Филиппа покинула комнату. Пусть признают этого ублюдочного ребенка! Это не изменит того, что она остается хозяйкой имения. Граф будет снова призван ко двору, и Айви и ее дочь будут отвечать перед ней.
Часовня Уорика
– Каким именем будет зваться ребенок?
Собравшиеся затаили дыхание, ожидая услышать имя малышки. Имя младенца никогда не называлось до крещения, чтобы сатана не мог послать кого-то из своих демонов для того, чтобы выкрасть душу ребенка.
– Анна. – Филиппа произнесла это четко, видя, что священник смотрит на нее, ожидая, когда крестная мать назовет имя. – В честь покинувшей бренный мир драгоценной матери нашей королевы.
Священник едва не уронил младенца в купель, выпучив от потрясения глаза. Филиппа с невинным видом потупилась. Невнятное бормотание послышалось в толпе, но ей было безразлично. Пусть незаконнорожденная девчонка носит это несчастливое имя. Анна Болейн лишилась головы задолго до того, как ее дочь надела корону Англии.
Мужу Филиппы было запрещено находиться на обряде крещения вместе с Айви. Филиппа сверкнула глазами на священника, и тот окунул ребенка с гораздо меньшей ловкостью, чем делал это обычно.
Анна вскрикнула, когда ее подняли из купели. Филиппа нахмурилась, когда малышка сделалась красной и собравшиеся издали возгласы одобрения. Если бы младенец не вскрикнул в знак освобождения от власти дьявола, христианская община стала бы его остерегаться. Анна же завопила достаточно громко, чтобы ее голос услышали даже на последней скамье.
По крайней мере она смогла дать этому отродью несчастливое имя. Священник пробубнил заключительную часть молитвы, запеленал малышку в полотенце и передал ее Филиппе, которая с трудом удержалась от злорадной улыбки, когда выносила младенца из часовни. Как только она вошла в коридор, который вел в ее спальню, она сунула ребенка служанке и отвернулась. Она не увидела неодобрительных взглядов горничных, которые стали самостоятельно пеленать и успокаивать малышку. Служанки говорили малышке ласковые слова и гладили черные волосики на головке.
Старшая горничная, служившая экономкой, посмотрела в глубину коридора, куда удалилась ее хозяйка, и хмуро проговорила:
– Некоторым людям не хватает доброты. Ну как можно! Младенец – это благословение и радость для всего дома. Все это понимают. Хозяйка отравит ее своей злобой. А из-за избытка злобы могут наступить мрачные времена для всех живущих на земле. Попомните мои слова.
Две младшие горничные не сказали ничего, привыкнув держать язык за зубами. Если сказать что-то против хозяйки, она выгонит из дома. Но никто из них также не станет выступать и против экономки. Нажить врага в ее лице – значит постоянно получать самые неприятные задания. Поэтому они просто стали ласкать малышку, любуясь ее крохотными розовыми губками. Жизнь весьма трудна. Лучше всего сосредоточить внимание на приятных вещах.
Уорикшир, весна следующего года
– Мама, посмотри, лебеди сели высиживать яйца.
Филиппа улыбнулась. Ее дочка вприпрыжку бежала по коридору, а за ней гналась няня.
– Разумеется, мама придет и посмотрит, моя драгоценная.
Филиппа последовала за дочкой к выходу. Она улыбнулась, увидев, как ярко засияли на солнце волосы Мэри. Она была полностью голубых кровей. Все в ней было красивым и благородным.
Не в пример этой ублюдочной девчонке, рожденной Айви.
Ее дочь была абсолютным совершенством и законнорожденной. Радость наполняла ее сердце, когда она думала об этом, но тут же угасала, стоило лишь ей увидеть во дворе Айви. Эта потаскуха снова ходила с большим животом, и люди шептались, что на сей раз она вынашивает мальчика.
– Посмотри, мама!
Мэри показала пухлой ручкой на лебедей, но в этот момент Филиппа смотрела только на любовницу мужа, устремив на нее недобрый взгляд.
Элис, ее компаньонка, тихонько сказала:
– Вы должны пересмотреть свое решение, миледи, и снова пригласить на свое ложе мужа.
Филиппа резко повернулась в сторону Элис, но компаньонка твердо встретила ее взгляд, к явному неудовольствию Филиппы. Элис, по существу, воспитала ее, и неодобрительное выражение на ее лице ей было нежелательно видеть даже как хозяйке дома, каковой она была сейчас. Внутренне она все еще иногда чувствовала себя маленькой девочкой, которая была ответственна перед Элис и подчинялась ее дисциплине.
– Он может отправить вас назад к вашему отцу с разводом, миледи. Это ваш долг. Вы должны подарить ему сына.
– А что, если я снова рожу бесполезную дочь? – с содроганием произнесла Филиппа. – Ты ведь слышала повитуху, Элис. У меня слишком узкие бедра, Если бы Мэри была чуть покрупнее, я не смогла бы…
Филиппе было страшно закончить фразу. Элис сочувственно покачала головой.
– Миледи, первый ребенок всегда рождается трудно. Подарите лорду сына, и ваше положение сделается прочным и надежным. Пусть девица Коппер рожает остальных.
Все тело Филиппы содрогнулось, когда она крепко сжала бедра под юбкой. Даже при одной мысли о родах ее тело каменело и холодело, словно ледяная река зимой. Она не сможет этого сделать. Она хочет жить. А не умереть в луже собственной крови.
– Я не сделаю этого, Элис. Я никогда не окажусь снова на ложе моего мужа! Клянусь! Даже если он намерен отправить меня назад к моему отцу.
Филиппа почувствовала, как по ее щекам потекли слезы, когда она снова посмотрела на Айви. Ее сердце наполнила зависть. Она не препятствовала этому чувству, поскольку оно прогоняло ее страхи. Ею все больше овладевала ненависть. Все больше возрастала антипатия к Айви и ее детям за то, чего они лишили ее.
Она ненавидела их. Ненавидела, ненавидела… ненавидела.
Глава 2
Замок Уорик, 1602 год
– Поторопись, Анна. Хозяйка сегодня не в настроении.
– Как будто бы это в новинку.
Джойс бросила суровый взгляд на свою подопечную и нахмурилась.
– Придержите язык, мисс. Она ваша старшая, стоит над вами, поставлена Богом.
Анна не стала возражать, продолжая балансировать подносом с утренней едой для хозяйки дома. Ей в самом деле нужно было держать язык за зубами. Но не ради себя. Ее мало интересовали собственные блага, дело было в маленьком ребенке, который был бременем для ее матери. Леди Филиппа накажет не только ее. Она перенесет гнев также на ее мать.
Вздохнув, она поторопилась за Джойс в западное крыло, чтобы донести еду на подносе теплой к моменту, когда хозяйка просыпается. Блестящие куполообразные крышки из серебра накрывали блюда, предназначенные ей на завтрак. Драгоценный металл нагревали над огнем, прежде чем накрыть им каждое из блюд.
Сама Анна поднялась с первыми проблесками зари, чтобы затем присутствовать при пробуждении хозяйки дома. Эта обязанность перешла к ней сразу после того, как она вступила в период отрочества. В первые месяцы у нее болели запястья от тяжести подноса с серебряными крышками, но сейчас она чувствовала себя вполне нормально. Филиппа приказала, чтобы Анна одевала ее каждое утро и спала в девичьей спальне позади кухни под присмотром экономки. Никаких свиданий быть не должно. Она должна сохранить девственность.
Причина была простой. Даже у незаконнорожденной кровь была в значительной степени голубой. Филиппа могла испытывать неприятие даже при одном виде ее и ее братьев и сестер, но она была хозяйкой дома. Она ничего не хотела терять, все у нее было на учете. Кровь Анны могла оказаться полезной при совершении некоторых брачных договоренностей. Находились захудалые рыцари, которые очень ценили благородную, голубую кровь в жене. Не исключено, что Филиппа могла бы использовать ее и как куртизанку, удовлетворяющую причуды некоторых богатых купцов. Но что именно было у нее на уме, она пока не предавала гласности.
Итак, Анна молча стояла, когда полог над кроватью раздвинулся, и Филиппа повернула голову, чтобы посмотреть на собравшихся служанок. Она скользила взором по каждой, разглядывая их одинаковую одежду, начиная от головного чепчика и кончая нижней кромкой платья. Филиппа ничего не упускала. Кажется, ее губы никогда не улыбались.
Картина, висевшая в нижнем зале, запечатлела ее в юности, когда она была еще невестой, но в женщине, которую Анна видела сейчас, не осталось той живости и в помине. Анна наблюдала за Филиппой сквозь ресницы, в то время как шеренга горничных в почтении склонила перед ней головы.
– Этой ночью у меня замерзли ноги.
Покрывала были сдвинуты, и леди села в постели. Пышные подушки подложили ей под спину, чтобы она могла чувствовать себя удобно.
– Дрова были положены неправильно. Угли не держали тепло.
Никто из девушек не сказал ни слова. Они склоняли головы при каждом слове Филиппы, привычно и слаженно выполняя работу в спальне. Тяжелые гобелены были осторожно сдвинуты с учетом того, насколько дорогой была материя. Камин был быстро очищен от золы, и зажжен новый огонь для обогрева спальни. Анна дожидалась, пока леди окончательно усядется, чтобы небольшие латунные ножки подноса не поцарапали ноги хозяйки, а аккуратно опустились, и поднос мог оказаться поверх бедер Филиппы.
Леди принялась проверять, чти находится под блестящими серебряными крышками на подносе. Ее губы вытянулись в одну жесткую линию, когда она отбросила одну из крышек, увидев, что приготовила кухарка.
– Скажите кухарке, чтобы она явилась сюда в обед.
У всех горничных скребануло на душе, потому что каждая из них в то или иное время испытала на себе результаты неудовольствия хозяйки. Для кухарки это будет весьма неприятный день. Филиппа принялась за еду, не переставая при этом оглядывать критическим взором всех присутствующих. Все они научились передвигаться осторожно и мягко, чтобы не привлекать к себе излишнего внимания. Глаза их были опущены долу, дабы хозяйка не прочитала в них чего-нибудь ее не устраивающего.
– Я готова подняться. – Филиппа с грохотом поставила освободившуюся посуду на поднос, который был убран почти в то же мгновение.
Другая девушка сдвинула покрывала и простыни к изножью кровати.
Анна присоединилась к другим девушкам, помогая поднести воду и начать одевать хозяйку. В зависимости от настроения одевание могло занять до двух часов. Горничные кружили вокруг Филиппы, омывая ей ноги и руки и надевая вязаные чулки на каждую ногу. Дорогая нижняя рубашка была надета через голову, за ней последовала стеганая нижняя юбка. Это было очень красивое белье – грубая шерсть подбита дорогим хлопком из Индии, тысячи крохотных стежков поддерживали красивую форму. Даже в начале весны это было необходимо для того, чтобы леди не замерзала.
Уорикшир был последним территориальным английским владением на границе с Шотландией. Графа Уорикширского постоянно вызывали к королевскому двору как хозяина приграничного владения.
Анна страшно скучала по отцу.
Хорошие времена наступали, когда отец приезжал в поместье. Губы Анны дрогнули, и она тут же заставила их сложиться в строгую линию, чтобы не обидеть Филиппу. Однако ее сердце омывалось радостью, когда она думала об отце. Ее мать была счастлива, когда он возвращался. Даже начинала танцевать, видя, как передние всадники въезжали через ворота и объявляли о прибытии хозяина имения. Он находился при дворе всю зиму. Четыре месяца приходилось терпеть безобразное отношение Филиппы, не испытывая при этом его любовного внимания. Отец обожал ее, а также ее братьев и сестер, но придерживался традиций. Филиппа была хозяйкой дома, так что Анна подпадала под ее власть.
Однако же ее положение было лучше, чем у других. Она имела крышу над головой и еду на столе для слуг внизу. На ней были добротное шерстяное платье и сработанные специально для нее туфли, а не перешедшие от кого-то со стороны. Было многое, за что она должна была быть благодарной. Всего одна несчастная хозяйка – это гораздо меньше того, от чего вынуждены были страдать другие.
По крайней мере не было дома Мэри.
Анна содрогнулась. Законнорожденная дочка была безжалостной и не испытывала даже чуточку стыда за свои поступки. Мэри скулила словно младенец и могла по любому поводу впадать в раздражение. Она могла даже разорвать одежду из добротной материи, посчитав ее хуже той, что носили ее подруги, посетившие двор. Филиппа покрывала подобные вспышки, изыскивала деньги в казне имения для покупки того, что требовала ее дочка.
Анна нахмурилась, когда отвернулась от Филиппы. Более справедливо было бы признать, что это именно она находила те средства, которые позволяли леди Мэри перестать скулить. По традиции бухгалтерские книги должны были вестись Филиппой, и обо всех расходах должна была знать Мэри. В Уорикшире было иначе. После исполнения обязанности одеть Филиппу Анна должна была в течение всего дня и даже ночи следить за тем, чтобы эти книги заполнялись аккуратно и точно.
Ее отец настоял на том, чтобы она и ее братья и сестры были образованными. Однако Филиппа решила использовать их знания к своей выгоде. Обязанностью Анны было вести бухгалтерские книги и заботиться о том, чтобы бюджет был сбалансированным. Всякий раз, когда на исполнение прихотей леди Мэри требовалось еще больше золота, именно Анна должна была найти выход, чтобы хозяин не заметил этого. Деньги находились от продажи либо овец, либо материи, которую ткали слуги. Анна не любила эти бездумные траты. Уорикшир был бы гораздо сильнее, если бы деньги не транжирились из тщеславия.
В спальню громко постучали. Одна из горничных поспешила к двери. Когда дверь распахнулась, ясно послышался звук колокольчиков.
– Хозяин возвращается, миледи.
Филиппа нахмурилась.
– Ладно, заканчивайте одевание, недотепы.
Все засуетились, продолжая держать глаза долу. Анна передала вещи другой девушке, потому что научилась держаться подальше от хозяйки в тот момент, когда леди готовилась встретить мужа. Филиппа была щедра на пощечины, предощущая разговор с графом. Одна из горничных замешкалась с надеванием туфли, и тут же последовала смачная пощечина.
– Убирайся отсюда!
Девушка, даже пятясь к двери, не поднимала голову. На ее лице обозначилось ярко-красное пятно. Анна собрала все свое мужество, опустившись на колени, чтобы надеть туфлю.
– Почему я словно проклятая, почему у меня наихудшая прислуга в целой Англии?
Никто не произнес ни слова, но за спиной хозяйки можно было увидеть несколько выразительных взглядов. Раздражение можно было выплеснуть только вот такими взглядами без слов.
Анна встала, счастливая тем, что закончила выполнять свои обязанности. Филиппа устремила на нее взор в тот момент, когда Анна не успела опустить глаза.
– Ублюдок!
Анна поторопилась принять почтительный вид. Однако Филиппа не успокоилась.
– Незаконнорожденный ребенок – это значит зачатый в грехе. Ты должна быть благодарна, что церковь сжалилась над тобой, иначе ты так и осталась бы некрещеной.
– Да, мадам.
По-настоящему это оскорбление не причиняло боли. У Анны давным-давно выработалась защитная броня после злобных ударов, которые Филиппа наносила языком. Это гораздо легче, чем выносить ее оплеухи.
Шурша шелковыми юбками, в комнату влетела леди Мэри.
– Отец выдал меня замуж на сторону! Ой; мама, я не хочу ехать в Шотландию!
Леди Мэри бросилась на грудь матери.
– Скажи мне, что я не должна ехать, мама! Пожалуйста!
Она стала скулить так громко, что ее вопли могли бы поднять даже мертвого. Слезы лились ручьями по ее щекам, когда она оторвалась от матери.
– Скажи ему, что я не поеду на ложе этого шотландца!
– Хватит воплей, Мэри!
Все находящиеся в комнате повернули головы и увидели в дверях властителя замка. Даже с поседевшими серебристыми волосами он не казался менее могучим и выглядел как настоящий хозяин дома. И даже Филиппа почтительно склонила голову, успев притянуть к себе дочь.
– И я прокляну тебя, если ты опозоришь меня, дочь! Это весьма солидный брак с молодым Бродиком. Он уже имеет титул.
– Шотландский.
Мэри капризно вытянула губы и заскулила.
– Времена меняются, дочь. Скоро мы станет единой нацией, объединенной властью короля, шотландца по рождению. Макджеймс будет отличной партией, гораздо лучшей, чем многие из твоих друзей по двору.
Граф посмотрел на жену, но затем сосредоточил внимание на Анне. Анна была не в силах заставить свои губы перестать шевелиться – они приветствовали отца, хотя при этом она склонила голову. Глаза ее засветились, но со стороны Мэри послышалось шипение, когда она заметила, как взгляды Анны и отца встретились. Единокровная сестра Анны посмотрела через плечо матери, и в ее глазах сверкнула ненависть.
Отец напрягся, снова перевел взгляд на жену.
– Вассалы графа Алькаона должны прибыть сюда через неделю. Мне было позволено отлучиться только для того, чтобы отвезти Мэри домой. Я уезжаю ко двору на заре. – Он наставил толстый палец на Мэри. – Ты поступишь, как я договорился, и никаких больше слез. Детство закончилось. Филиппа, присмотри за этим.
– Она должна выйти замуж?
Граф вспылил:
– О Боже, женщина! Ей двадцать шесть лет! Она воротит нос от каждой партии, которую я ей предлагал. Больше никаких дискуссий! Моя ошибка в том, что я дал вам право слова по этому вопросу. Мэри должна была выйти замуж четыре года назад, но я все ждал, пока она согласится на предложенную партию или сама скажет о своем выборе. Мадам, прошло уже восемь лет, как мы определили ее ко двору.
– Но он шотландец, отец.
– Он граф. – Мэри отпрянула назад, когда отец шагнул в ее сторону. – Это человек, чьи земли граничат с нашими, что делает выбор его в качестве мужа еще более привлекательным.
Мэри зарыдала еще громче, и отец возмущенно крякнул, вылив все свое раздражение на Филиппу.
– Ты видишь, жена? У тебя всего один ребенок, за которым ты должна была следить, и этот великовозрастный ребенок скулит и ведет себя так неблагодарно, хотя ему предложили очень хорошую партию. Так что ты хочешь от меня, дочь? Остаться старой девой? Или пополнить ряды твоих опозоренных подружек по двору, которые носят в чреве бастардов? Не так много лордов, которые пожелают взять тебя в жены с учетом того, что твоя мать так и не родила сына.
Мэри содрогнулась и встала, ее глаза округлились от ужаса. Она затрясла головой под взглядом отца. Анна пожалела свою единокровную сестру; мир был жесток к дочерям, потому что они несли на своей репутации доставшееся им от матери пятно. Поскольку Филиппа так и не родила наследника, Мэри подозревали в том, что она представляет собой плохой выбор в качестве жены.
– Да, теперь ты понимаешь суть дела. Еще один год – и кто тебя возьмет? Пришло время для замужества и рождения детей. Это не помолвка, дочь. Ты отдана замуж по договоренности. Молодой Макджеймс не склонен откладывать и ждать, когда будет организована свадьба. Дело скреплено печатью. Теперь ты жена и должна выполнять свои обязанности.
Граф повернулся и вышел из комнаты, гремя шпорами. За ним последовали его люди, которые были свидетелями всей сцены. Филиппа забыла про девушек, находящихся в комнате. Уединение было слишком большой роскошью.
Как жена графа Мэри должна будет жить на глазах у многих людей, которые будут следить за каждым ее движением. Там, в имении, она должна будет управлять этими людьми.
– Мама, ты должна дать мне Анну. Из-за бухгалтерских книг. Я не знаю, как их вести.
У Анны сдавило горло, когда она поймала взгляд своей единокровной сестры. Он был похож на взгляд леди, когда та смотрит на кобылу, которую собирается купить. Филиппа повернулась в ее сторону, и Анна наклонила голову, хотя у нее все кипело внутри.
– Все вон из комнаты! За исключением Анны.
Джойс беспомощно посмотрела на Анну, выходя вместе со всеми из спальни.
– Подойди сюда, Анна.
Филиппа снова оказалась в своей стихии, в ее голосе ощущалась привычная властность.
Анна двинулась к ней, стараясь не шаркать ногами. Ей придется прислуживать леди, но она ее не боялась. Страх – это для детей и дураков.
– Сними свой чепчик.
Льняной убор удерживался на голове с помощью тонкого ремешка под подбородком. Единственная пуговица была слева. Чепчик с ремешком не позволял волосам выбиваться из-под него. Снимая его, Анна посмотрела на леди, не понимая, чего от нее хотят. Филиппа довольно долго разглядывала ее, изучая буквально каждую деталь ее внешности.
– Иди.
Снова надев чепчик, Анна направилась к двери, но ее опять остановила Филиппа.
– Ты была внимательна на занятиях, девочка?
Снова поворачиваясь к хозяйке, Анна ответила:
– Да, леди.
«Но вовсе не потому, что ты так повелела».
Она занималась упорно потому, что это давало ей знания. Они оседали в ней, и их невозможно было выкорчевать.
– Займись книгами и останься там.
Анна лишь наклонила голову, боясь, что голос ее подведет и она произнесет что-то не слишком уважительным тоном. Замужество Мэри не столь уж важный повод для того, чтобы хозяйка слишком расстроилась. Всякий, у кого есть хоть немного мозгов, ожидал подобного сообщения в течение многих лет. Поводом для беспокойства могло быть лишь то, что ее привез домой отец. Счастье Мэри в том, что ее новоиспеченный муж не знает, что она за штучка; она могла ведь и взбрыкнуть и отказаться выполнять брачные обязанности. Но тогда ее ждала бы участь старой девы и сплетни достигли бы пика. Усилились бы подозрения, почему Мэри так противится браку, который сделал бы ее хозяйкой лучшего имения, чем то, которым управляла ее мать. Если ее приданое соединить с земельными владениями мужа, то их дети стали бы богаче, чем были их родители. Это была великолепная партия.
Мэри просто была слишком по-детски наивна, чтобы понимать, откуда на столе появляется еда, когда она садится ужинать. Анна знала, откуда берется зерно для каждой булки хлеба. Она знала, почему урожай был скудный или почему овцы не котились так часто, как следовало бы. Требовался здравый ум, чтобы все учесть и сбалансировать и обеспечить кормами поголовье скота на зиму. Если продать слишком много, не хватит на еду. Истинной хозяйкой замка была та леди, которая брала ответственность за ведение всех дел в поместье.
– Что она хочет?
Джойс пряталась за углом; старшая экономка теребила фартук, желая услышать, что произошло после того, как она покинула спальню.
– Она приказала мне сесть за бухгалтерские книги. Бьюсь об заклад, что она снова хочет потрясти казну, чтобы пополнить гардероб Мэри.
– Твой язык перешел тебе от твоего отца. Только благородного происхождения человек вправе так разговаривать. Ты бы поостереглась, девочка, хозяйка тебя не любит.
– Я это отлично знаю.
Взгляд Джойс смягчился.
– Ах ты, моя голубушка! Я очень-очень сожалею. Она страшно зловредная. Ты была верной дочерью. Твой отец может гордиться тем, как ты оказывала почтение этой противной корове.
Лицо Анны просветлело. Ее отец был дома. По крайней мере она может радоваться, зная, что он находится в комнате ее матери. Он всегда приходил туда, когда бывал дома, к неудовольствию и раздражению Филиппы. Иногда Анна подозревала, что он делал это для того, чтобы позлить свою высокородную жену.
