Текст книги "Тайна "Фламинго""

Автор книги: Мэри Кайе

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 13 страниц)

ГЛАВА XVI

Гилберт не только оказался верным своему слову, но и, к сожалению, пунктуальным. Часы показывали девять часов одну минуту, завтрак был в самом разгаре, когда появилась полицейская машина в саду Фламинго.

На этот раз процедура не заняла много времени. Напечатанные показания предыдущего дня были подписаны, и Стрэттону и Брэндонам разрешили вернуться домой, но попросили не уезжать из долины до дальнейших распоряжений.

– А это означает, Стрэттон, что ты не можешь внезапно отправиться на сафари к северной границе. Или поехать отдохнуть в Малинди, миссис Брэндон. Я хочу, чтобы вы все были поблизости и до вас можно было дозвониться. Надеюсь, все понятно?

– До мельчайших деталей, – ответил Дру.

– Мы под арестом? – спросил Гектор, слегка восстановивший былой напор.

Грег мельком взглянул на него, сказал «нет» и ушел, вооружившись секундомером и биноклем, по короткой тропинке, соединявшей Фламинго с «Долиной Брэндона».

После краткого обсуждения решили, что Мабел поживет у Лайзы несколько дней, и Иден вновь проводил ее в бунгало управляющего. Эмили отправилась на кухню решать домашние проблемы, на ходу бросив Дру:

– Я не приглашаю тебя на обед, Дру, его, видимо, не будет. Но в гостиной есть пиво, если его не конфисковали офицеры полиции, чтобы проверить, не положили ли мы в него мышьяк!

Она вышла, хлопнув дверью, Дру рассмеялся. Виктория не улыбнулась, она смотрела на удаляющихся Идена и Мабел, которые шли к живой изгороди, разделявшей участки де Бретов и управляющего.

– О чем ты думаешь? – спросил Дру тихим голосом, словно боясь спугнуть ее мысли.

– Об Идене, – так же тихо ответила Виктория.

В комнату залетела пчела и зажужжала у окна, а когда она вылетела на солнечный свет, в комнате стало совсем тихо.

– Вчера ты сказал, что Иден мог бы убить свою жену и Камау, но ведь ты так не думаешь, правда?

– Нет. Я бы сказал, шансы сто против одного, что он не убийца. Хотя первый вопрос, возникающий в деле об убийстве: кому это выгодно? А выгодно это с финансовой точки зрения Идену. Но я знаю его много лет, он не способен на убийство. Иден не глуп, даже весьма умен. Несмотря на его солнечное очарование, он обладает холодным рассудком и твердой волей, о чем многие даже не догадываются. Он отлично знает, что будет подозреваемым номер один и почему. Если бы он был виноват, он бы предварительно снабдил себя железным алиби. Тот, кто спланировал убийство Элис де Брет, все тщательно взвесил, даже факт пропажи красных брюк Эмили говорит о многом. Я считаю и уверен, что и Грег разделяет мое мнение, что Иден не виновен. А что у нас остается – непонятно.

– Тетя Эм, миссис Макхем, Брэндоны, Генерал Африка и ты.

Дру невесело рассмеялся;

– Сам напросился, да?

Открылась дверь, и вошла Эм, встревоженная, уставшая, раздраженная. Она разговаривала с кем-то, стоявшим в коридоре, на суахили, но, увидев Викторию и Дру, замолчала, захлопнула дверь и опустилась в кресло, заметив, что "лучше бы ей умереть, чем дожить до таких времен.

Дру резко повернул голову в ее сторону и внимательно посмотрел, нахмурившись, словно вызывая в памяти какой-то забытый эпизод. Виктория забыла то немногое, что знала когда-то на суахили.

– С кем ты разговаривала, тетя Эм?

– Сама с собой, привилегия старых.

– На суахили? – улыбнулась Виктория.

– Ах, это… Я говорила с Самюэлем, шофером и оруженосцем Гектора. Он бродил в поисках сумки с вязанием, которую где-то оставила Мабел. Я ему сказала, что сумку надо искать у Лайзы в доме, а не здесь. Он, наверное, не понял меня. Ты что хмуришься, Дру?

– А? – словно очнулся он. – Да ничего особенного. Просто одна мысль пришла в голову. Мне пора идти. Спасибо за вынужденное гостеприимство, Эм.

Дру направился к двери, открыл ее, потом остановился, будто не желая уходить, и снова посмотрел на них, по-прежнему нахмурившись. Выражение его лица невозможно было понять, и это тревожило. Словно он озадачен, не может поверить во что-то и одновременно напуган.

Он постоял у двери с минуту, переводя взгляд с одной женщины на другую, пожал плечами и ушел, так ничего и не сказав. Вскоре они услышали удаляющийся шум мотора его машины.

Эмили с беспокойством сказала:

– Дру что-то волнуется. Интересно… ну да не важно. Да, это дело всех нас угнетает.

Вскоре после Дру уехал и Грег. К двум часам пришел Иден. Он кратко отвечал на вопросы Эм, не хотел говорить о Лайзе, отказался от блюд, которые принес Захария, вместо обеда съел печенье и выпил несколько чашек кофе.

Эмили удалилась в свою комнату, посоветовав Виктории последовать ее примеру. Но Виктории совсем не хотелось отдыхать. Она пошла в гостиную, села за рояль и стала наигрывать разные мелодии: играла, чтобы не думать о страшных событиях прошедшей недели, о своем прошлом и о личных проблемах. Но как только она снимала руки с клавишей, мысли сразу же обступали ее… Да и руки тоже оказались предателями: начав с музыки Баха и Дебюсси, они незаметно перешли на сентиментальные песенки, популярные в прошедшие годы, под которые она не раз танцевала с Иденом: «Раз волшебным вечером», «Привет, молодые влюбленные». Вспомнилась так одна довоенная песенка, которую очень любил Иден. «Мне без тебя прекрасно».

«Мне без тебя прекрасно, я живу чудесно. Разве что весной…»

А вот ей без него жилось совсем не прекрасно, ни весной, ни летом, ни зимой…

«Какой же я дурак…»

Ее пальцы сбились, она не слышала, как вошел Иден, и сильно вздрогнула, когда он развернул ее на вращающемся стуле. Она оказалась в его объятиях.

Он не собирался трогать ее. У него была тяжелейшая неделя, а совсем недавно он пережил такой разговор с Лайзой, о котором больше не хотел вспоминать, но знал, что никогда не сможет его забыть. Он, конечно, заслужил ее обвинения, хотя сначала вся инициатива шла со стороны Лайзы и он был уверен, что женщина знакома с правилами игры и будет их соблюдать. Но это была его ошибка с самого начала, а теперь, когда он снова видел Викторию, его связь с Лайзой превратилась в бедствие.

Он не ожидал встретиться снова с Викторией и не хотел этой встречи. Но он не «мог возразить против ее приезда, иначе пошли бы вопросы, а он никогда не обсуждал Викторию ни с Элис, ни с Эм и не собирался делать это теперь. Он пытался вычеркнуть девушку из памяти и из сердца, но это оказалось – нелегко. И эта сентиментальная песенка тридцатых, которую они любили наигрывать после войны, стала пророческой… «Мне без тебя прекрасно, я живу чудесно, разве что весной…» Разве что услышишь мелодию, под которую когда-то танцевали, или увидишь девушку в желтом платье, или почувствуешь запах роз, или услышишь какой-нибудь звук, напоминающий о Виктории…

А потом Эмили пригласила ее, а у него не хватило мужества объяснить бабушке, почему Виктории не надо приезжать. Но увидев ее снова, он наконец-то отчетливо понял, что ни Элис, ни мелкие интрижки, которыми он хотел заполнить пустоту в сердце, ничего не значили в его жизни, важно было только одно – Виктория, и, несмотря на барьер, воздвигнутый между ними, – ведь они родственники – она должна принадлежать ему. Он согласен на любой риск, чтобы только овладеть ею. Ах, если бы он был свободен…

Виктория приехала на Фламинго, а Элис умерла. Он был свободен. Но он знал, что должен вести себя соответственно обстоятельствам. Он не может ухаживать за другой женщиной, даже если они были когда-то обручены, в течение нескольких– месяцев после смерти жены. Ему придется подождать. Он убедит Эм отправить его в Румурути, и когда пройдет достаточно времени, чтобы стереть память о смерти Элис, он вернется и попросит Викторию выйти за него замуж и увезет ее из долины и ото всех трагических воспоминаний, пока люди не забудут. До тех пор он не дотронется до нее.

Но вот он вошел в гостиную, где она играла их любимую песню, и он дотронулся до нее, безотчетно, почти не желая этого. Вот она в его объятиях, он крепко прижимает ее к себе: приличие, условности, здравый смысл – все отброшено и забыто. Он снова целует ее волосы и шепчет любовные признания, говорит, что они сейчас же поженятся, но могут держать это в секрете ото всех, кроме Эм. Он не может больше ждать теперь, когда они снова вместе.

Он не сразу понял, что Виктория пытается освободиться из его объятий. Когда он это понял, тотчас же отпустил ее. Он подумал, что ее лицо побледнело от охвативших ее чувств, а вздрогнула она и отталкивала его из скромности и от неожиданности.

– Нет, Иден! Пожалуйста, не надо. Я не скажу, что ты мне безразличен, это будет неправда. Я всегда буду хорошо к тебе относиться. Но не так, как раньше. С прошлым покончено, я просто не сразу это поняла. Пока ты не поцеловал меня вчера. А я ведь хотела, чтобы ты меня поцеловал…

Иден быстро шагнул к ней и протянул руки, желая обнять ее, но она отшатнулась.

– Нет, Иден. Мне так жаль, но я не знала, что ты имеешь в виду. Ведь раньше ты думал иначе.

– Дорогая, я не понимаю, о чем ты. И не хочу знать. Я всегда думал о тебе только так, с самого начала. И сейчас я о тебе думаю так же.

Виктория сжала руки, на лице появилось умоляющее выражение.

– Нет, не говори так. Я думала, что ты меня поцеловал, потому что тебе нравится целовать девушек. Потому что целоваться для тебя как игра, она не имеет большого смысла. Я знала, если ты меня поцелуешь, я все пойму. И я поняла. Он прав. Все кончено, как будто я наконец выросла. Это глупо в моем возрасте. Надо было сделать это намного раньше. А я все оставалась маленькой девочкой. Я очень к тебе привязана, Иден, но я больше не люблю тебя. И я теперь вовсе не уверена, что любила тебя раньше по настоящему.

– Кто прав? – потребовал объяснений Иден, ухватившись только за эти два слова из всего, что она сказала.

Виктория удивилась, а он снова повторил вопрос, повысив голос.

– Кто прав? С кем ты меня обсуждала? С Дру?

Бледные щеки Виктории покраснели, в глазах появилось отчаяние.

– Нет… то есть… Мне не надо было этого говорить. Иден, не смотри на меня так! Я не обсуждала тебя с ним, не в таком смысле.

– А в каком смысле ты меня обсуждала? С каких это пор ты в таких близких отношениях с Дру Стрэттоном, что обсуждаешь с ним свои любовные дела? Нет, я хочу сказать другое. Любимая! Давай не будем ссориться. Я знаю, однажды я поступил ужасно по отношению к тебе, когда женился на Элис. Но я был вынужден. По крайней мере, я считал, что вынужден так поступить, это будет лучше для нас обоих. Я объясню потом, если ты мне позволишь. Я знаю, что смогу сделать тебя счастливой.

Виктория покачала головой, на глазах появились слезы.

– Нет, ты не сможешь. Теперь нет. Я серьезно, Иден. Я больше не люблю тебя. Я тоже свободна. И поняла это вчера, когда ты меня поцеловал.

Иден спросил хриплым голосом:

– Или когда тебя целовал Стрэттон? Ты с ним целовалась?

Он видел, что она покраснела еще сильнее. Его ошеломило физическое ощущение ревности, которая буквально затопила его, он не мог себя контролировать больше. Он и всегда отличался взрывным темпераментом, но теперь он должен ударить в отместку: слепо, так же сильно, как ударили его. Он безобразно усмехнулся.

– Итак, ты влюбилась в нашего мистера Стрэттона. Очень занятно! И это после всех клятв в вечной любви, которые ты мне давала? Помнишь свои письма? Ты писала мне каждый день, иногда дважды в день. Я храню все письма. У меня их полная коробка. Я не смог с ними расстаться. Но я могу послать их Стрэттону в качестве свадебного подарка. Или ты сама их пошлешь? Любые подойдут, на которых нет даты. Ты сэкономишь время и бумагу, а все признания, которые ты адресовала мне, подойдут и ему. В конце концов, если он получает не первую любовь, подойдут и не новые письма.

Он снова засмеялся, увидев отвращение и презрение на белом, застывшем лице Виктории. А засмеявшись, он понял, что не в силах остановиться. Он упал в кресло, закрыл лицо руками, словно желал отгородиться от бесконечной опустошенности, постыдного отчаяния, всепоглощающей ревности, словно он сам был не в состоянии слышать свой безжалостный, бессмысленный смех.

Наконец он взял себя в руки и сказал:

– Прости, Вики. Я говорил мерзкие вещи. Я не хотел. Не знаю, что на меня нашло. Я просто распадаюсь на части все эти дни, хотя, конечно, это меня не извиняет. Прости меня, дорогая.

Он опустил руки и поднял изможденное лицо. Комната была пуста. Он говорил сам с собой. Виктория ушла.

***

Спустя пятнадцать минут, высунувшись из окна своей спальни, Виктория услышала цокот копыт и увидела, как Иден промчался мимо на лошади. Скакал он отчаянно, словно был на финишной прямой какой-то важной гонки. Девушка с облегчением вздохнула. Хорошо, что он ускакал, она надеялась, что он вернется не раньше, чем через час или два. У нее будет возможность подумать.

По крайней мере одно было ясно: она скажет тете Эм, что не может оставаться на Фламинго. Как он посмел так с ней разговаривать! Он обошелся с ней как испорченный, мстительный персонаж из третьеразрядного фильма. Неужели он сохранил ее письма? Она представила, как Дру Стрэттон читает одно такое письмо, а его голубые глаза излучают лед презрения. Ее щеки вспыхнули от одной только мысли.

– Но Иден не такой! – сказала Виктория вслух.

Он не мог быть таким. Не мог он так сильно" измениться всего за пять лет. Она видела его вспышки слепой ярости. Они всегда кончались быстро и не имели особого значения, потом он испытывал угрызения совести и от души раскаивался. Он никогда не совершит такого жестокого, вульгарного поступка!

Но мысль о письмах преследовала ее. Не столько из-за боязни, что Иден выполнит свою отвратительную угрозу, сколько из-за Грега Гилберта.

Кто может поручиться, что Гилберт не захочет снова обыскать дом и на этот раз не найдет ее письма и не прочтет их? Там должно быть много писем без даты, и Гилберт может решить, что Виктория переписывалась с Иденом и после его женитьбы. Ему даже может прийти в голову то, о чем говорил Дру: Иден и Виктория спланировали смерть Элис. Что Викторию позвал Иден, а не тетя Эм.

Приняв твердое решение, Виктория вышла из своей комнаты и пошла в то крыло дома, которое занимали Иден и Элис. Коснувшись ручки двери, она заколебалась.

Она никогда еще не была в этих комнатах. Ей вспомнилась легенда о Синей бороде, и стало неприятно. Что ожидает ее за этой дверью? Полтергейст, утоливший свое желание вандала первой кровью?

Не надо мне туда входить, решила Виктория. Если я войду, я пожалею об этом. Это комнаты Идена. У меня нет права обыскивать чужие комнаты. Даже если я хочу найти свои письма…

Все же миссис Симпсон обвинили на основании ее писем к любовнику и повесили, как напомнил Дру…

Виктория сжала зубы и открыла дверь.

ГЛАВА XVII

Спальня Элис оказалась вытянутой комнатой в бело-голубых тонах, окна которой выходили на кусты роз. Безличная комната: аккуратная, прохладная, без каких-либо следов привязанностей и вкусов ее владелицы. Комната была очень похожа на свою хозяйку.

Там была еще бело-голубая ванная, маленький кабинет с письменным столом и секретером и, наконец, спальня Идена с походной кроватью. В комнатах не было фотографий Элис, а на письменном столе стояла маленькая выцветшая фотография в кожаной потертой рамке. Снимал и проявлял Иден. На фото худенькая девочка сидела на зебре.

Увидев карточку, Виктория заколебалась. Не надо бы искать в комнате Идена ее старые письма, стоит только попросить, и он их вернет. Если только Грег Гилберт не нашел их раньше…

Мысль о Гилберте отрезвила ее. Но очень скоро она поняла: либо Иден солгал, что хранит ее письма, либо в этой комнате их нет. Она уже собралась уходить, когда ее взгляд привлекла панель за кроватью. Она как-то выделялась на фоне других. Отодвинув кровать от стены, она заметила, что там встроен еще один шкаф: длинный низкий шкаф, предназначенный для маленького мальчика, который мог убирать туда игрушки.

Виктория встала на колени и открыла шкаф; он оказался весьма глубоким, там было полно коробок и старых чемоданов. Она с отчаянием смотрела на полки. Если все это открывать, то понадобится несколько часов, прежде чем найдешь письма. Но первые несколько коробок, которые она открыла, оказались, к счастью, пустыми.

В маленьком чемодане, вытащенном на свет Божий, оказалась коллекция птичьих яиц, старый фотоаппарат, которым Иден фотографировал Викторию верхом на Фальде. Виктория со вздохом закрыла его и вытащила старую металлическую шляпную коробку, принадлежащую деду Идена, Джеральду де Брету. Она была пустая, если не считать пожелтевшей оберточной бумаги, мертвых малявок и порошка ДДТ. Но Виктория с любопытством смотрела на коробку, эту реликвию прошедших дней она видела однажды на чердаке у школьной подруги: в коробке имелось второе дно, туда прятали страусиные перья. Эта коробка была сделана по той же модели, и, не раздумывая, девушка нажала потайной замок. Открылось второе дно.

Там не было страусиные перьев. Там лежал плоский пакет, аккуратно упакованный в шелковую ткань.

Это не могли быть письма, но Виктория машинально развернула его. Действовала она автоматически, поэтому сначала просто удивилась, увидев предмет, находившийся в тайнике, потом начала снова его заворачивать, но руки ее опустились, сердце замерло, она села на пол, уставившись перед собой широко раскрытыми глазами. Сотни мыслей промчались в ее голове, одна фантастическая версия сменялась другой, не менее невероятной, и снова отвергалась, хаотические фрагменты совершенно не складывались в единую картину.

Полтергейст!.. Кто же сказал: «Я начну верить в злых духов, только когда исчезнет малейшая вероятность вмешательства злого человека»? А, Дру… Дру также говорил: «Кто может сказать, на что способен человек в определённых стрессовых ситуациях?»

Десятки вещей, которые она видела или о которых слышала на прошлой неделе, совершенно изолированных и вроде бы не имеющих связи друг с другом, стали обретать четкую форму и зловещее значение. Больше всего ее напугал заключенный в них злобный умысел. Нужно было заставить Эм страдать от утраты самых дорогих для нее вещей, начиная с мелочей. Потом наступила очередь любимой собаки. Потом жены внука. На карту поставлена ее гордость и доброе имя. А в итоге все завершится шантажом… Позволит ли Эм себя шантажировать? Насколько Виктория знала леди Эм, она была уверена – случись подобная угроза, леди Эм, скорее всего, возьмет закон в свои руки: застрелит шантажиста и смирится с последствиями, но не подчинится шантажу. Неужели «полтергейст» не подумал об этом? Или просто злоба пересилила здравый смысл?

Виктория снова завернула пакет в яркий шелк, ее руки так дрожали, что она едва справилась с задачей, положила пакет на второе дно, закрыла шляпную коробку и поставила ее на место в шкаф. Снаружи из открытого окна она услышала слабый звук: может быть, это из кустов вылетела птица? Или кто-то наблюдал за девушкой? Она поднялась с пола, дрожа от растерянности. Задвинула кровать на место и выбежала из комнаты.

По дальнему концу коридора медленно шла Эм, опираясь на палку, но Виктория притворилась, что не заметила ее и скрылась в своей комнате, хлопнув дверью и заперев ее за собой.

Она пока была не готова предстать перед умным, проницательным взглядом тети Эм.

Она прислонилась к закрытой двери, тяжело дыша и дрожа, борясь с желанием бежать из дома куда-нибудь подальше, как можно дальше от Фламинго.

Она должна все рассказать Дру. Он посоветует ей, что делать. Или Гилберт. Ах нет, не Гилберт! Он в первую очередь полицейский и забудет, что является другом этой семьи. Нет, к нему нельзя обращаться.

Прошло минут двадцать, прежде чем Виктория вышла на веранду и увидела, что тетя Эм ждет ее к чаю.

Послеобеденный отдых не помог Эм, но ее глаза, как всегда, были очень внимательны; царственным жестом она отпустила Захарию и спросила племянницу: «Что привидение случилось, дорогая? Ты выглядишь так, словно увидела привидение.

– Не привидение, – Виктория не смогла унять дрожь в голосе. – Полтергейст.

– Что ты имеешь в виду? Я не понимаю

– Ничего. Тетя Эм, мне надо тебе сказать… Я не могу больше здесь жить. Я бы хотела уехать как можно скорее знаю, что я неблагодарная, но я должна уехать!

Эм мягко остановила ее:

– Присядь, дорогая. Я вижу, что-то тебя расстроило. Вот, выпей чаю. Так-то лучше. Теперь расскажи, что случилось. Это Иден?

Чашка в руке Виктории задрожала так сильно, что она не смогла ее удержать и уронила на блюдце. Быстро отодвинув блюдце, она сказала:

– Почему ты так считаешь?

Эм вздохнула и пожала плечами:

– Не знаю. Когда-то ты была с ним обручена, и хотя я сначала думала, что все в прошлом, за последние несколько дней моя уверенность поколебалась. Я знаю его очень хорошо, и я не слепая, хотя, может, и глупая старуха. Он сделал тебе предложение? В этом все дело?

– Да. Но дело не в этом. Я не могу выйти за него замуж. Никогда. Даже если бы он был единственный мужчина на земле! – Ее так сильно трясло, зубы стучали, и она не могла продолжать.

На лице Эмили появилось раздражение:

– Я считала, что Иден умнее. И меня не удивляет, что ты испытываешь отвращение. Вряд ли приятно получить предложение от мужчины, чью жену только что убили. Это дурной тон. Он сошел с ума. Но он пережил такое напряжение в эти дни, ты должна проявить к нему снисходительность, дорогая. Он сейчас не в себе. Я отошлю его на месяц. Скорее всего, в Румурути, пока здесь все утрясется. Нет никаких причин, чтобы ты уезжала отсюда.

Виктория заговорила в отчаянии:

– Ты не понимаешь. Дело не в этом. Произошло кое-что еще. Я не могу объяснить. Просто сегодня днем я узнала кое-что, поэтому мне надо либо уехать, либо пойти в полицию. Вот что! – Она встала, дрожа всем телом, пытаясь не расплакаться, не глядя на изумленную Эмили.

– Виктория! – выдохнула Эмили.

– Извини. Мне не надо было говорить. Я больше ничего не скажу. Но я должна уехать. Должна. Я знаю, что трушу, но ничего не могу с собой поделать.

Серое отвислое лицо Эм побелело от злости, но говорила она спокойным голосом, словно опытная гувернантка отчитывала непослушного ребенка, склонного к истерике:

– Не понимаю, о чем ты говоришь, но вижу, что ты не в состоянии сейчас принимать мудрые решения. К сожалению, не может быть и речи о твоем немедленном отъезде. Грег Гилберт никому не разрешил отлучаться, а мы сейчас не можем с ним связаться и объяснить, что не можешь оставаться на Фламинго. Если ты не передумаешь к завтрашнему утру, то сможешь сама с ним поговорить, и, может, тебе удастся убедить его позволить тебе уехать. Но тебе придется остаться в моем доме по крайней мере еще на одну ночь.

Сердце Виктории екнуло. Она совсем забыла про Гилберта. Она, глядя на тетю в беспомощном отчаянии, опять опустилась на стул, чувствуя себя слабой, безвольной и ужасно испуганной.

– Да, я не могу уехать, – прошептала она – Я ведь совсем забыла. Мне придется остаться.

– По крайней мере на некоторое время, – холодно ответила Эм и гордо удалилась.

Она вернулась минут через десять, очень сердитая, как-то вдруг постаревшая, непримиримая, и велела Захарии прислать Туку с «лендровером». Виктория не шевелилась. Она все еще сидела за столом, уставившись в пространство.

– Я собираюсь на охоту, подстрелю что-нибудь для собак, – сказала Эм, не глядя в ее сторону. – Я быстро вернусь. Захария сказал, что Иден отправился посмотреть на новую буровую скважину, так я поеду в том направлении и скажу ему, что пока ты не хочешь его видеть.

Эмили тяжело сошла с веранды к машине и уселась за руль. Виктория вспомнила, как Иден рассказывал, что Эм немедленно отправляется на охоту, когда расстроена. Бедная тетя Эм! Как бы быстро она ни ехала, она не сможет уехать от этого.

«Лендровер» развернулся на большой скорости и исчез в клубах пыли; на Фламинго воцарилась тишина.

Эм забрала с собой собак, а Пушок, належавшись на диване на живописном фоне из трех ярких подушек, которые Захария аккуратно расставил у спинки дивана, поднялся, изогнулся дугой, почесался, спрыгнул на коврик и гордо прошагал в сад.

Солнце садилось, его низкие лучи окрасили акацию в теплый оранжевый цвет, тени удлинились и посинели на фоне зеленых лужаек Пора позвонить Дру, пока в доме никого нет и никто не сможет подслушать. Виктория не знала, что дозвониться здесь не так-то просто, а когда она наконец дозвонилась, оказалось, что Дру нет дома, причем слуга, ответивший на ее звонок, почти не говорил по-английски, поэтому После краткой отчаянной попытки она отказалась от надежды быть понятой.

Вернувшись на веранду, она увидела там Захарию, который поправлял подушки на диване, ставил на место стулья, чистил пепельницы. Он посмотрел на Викторию равнодушным, пустым взглядом старой черепахи, спустился по ступенькам и пошел в дом к хозяйственным постройкам,

Эм вернулась через полчаса, но, очевидно, охота в этот раз не вернула ей хорошего расположения духа. Она была сурова, выглядела измученной, а ее одежда покрылась бурыми пятнами и пылью. Она стряхнула с себя пыль, вытерла лицо платком, которым вытирала руки после того, как застрелила газель. Тело газели вытащили с заднего сиденья машины.

– Иден не вернется сегодня. Он поехал к Гектору и там переночует,

Она больше не упоминала о предыдущем разговоре, а подробно рассказала Виктории, как продвигаются дела на буровой скважине, упомянула о грозящей засухе. Оказалось, что она встретилась в долине с Мабел и Лайзой. Они ехали на прогулку, и Эм отметила, что Лайза уже стала постепенно приходить в себя.

– Она сказала, что у них в доме лежат бухгалтерские книги. Не могла бы ты сходить за ними? Она тебе покажет, что нужно проверить, а что дополнить. Я буду тебе признательна, если ты поработаешь с этими книгами, Я сейчас не могу этим заниматься.

Виктория с благодарностью сказала;

– Конечно, я все сделаю. Я сейчас же пойду. Приятно сделать что-нибудь полезное.

– Я так и думала. Работа помогает в трудное время: ее необходимо исполнять, поэтому человек продолжает жить и работать. Но не задерживайся там слишком долго. Темнеет очень быстро, как только сядет солнце. Если успеешь до темноты, нарежь мне дельфиниумов. Я уже много дней не ставила цветы в комнатах. Не лежала душа. Но когда-то нужно начинать снова. Ты найдешь садовые ножницы на верхней полке в шкафу, в моем кабинете.

Кабинет Эм не отличался аккуратностью, потому что хозяйка использовала его и как склад старых вещей. Виктория обнаружила ножницы между старыми каталогами семян, попыталась вытащить их, и на пол рухнула пирамида из пыльных коробок.

Виктория стала укладывать их обратно, но одна коробка открылась, и из нее выпали деревянные планки, на которых обычно пишут сорт семян и время посадки растений, а поп ними находился какой-то тяжелый предмет. Нелегко было его найти в таком месте: старый потертый складной нож с ручкой из рога. Виктория увидела, что маленькое лезвие сломано и на ручке вырезаны инициалы «К.Д.Б.».

Итак, Эм знала! А если не знала, значит, подозревала. Она спрятала нож, который передал ей Иден, – нож его отца, – потому что поняла, что Джилли Макхем умер не от укуса змеи. Эм испугалась, а позже, когда осознала свою ошибку, она уже не смогла объяснить, почему же она спрятала нож. Она упрямо настаивала, что сама брала тот нож на озеро. Она не стала бы лгать ни для кого, кроме Идена.

Виктория быстро подняла нож, положила его трясущейся рукой в коробку и прикрыла дощечками, а коробку задвинула подальше.

Затем она встала, тяжело дыша, как после пробежки, взяла ножницы и вышла из кабинета, осторожно закрыв за собой дверь, будто было очень важно не напоминать Эм, куда она ходила.

Но Эм все равно бы ничего не услышала, она сидела за роялем, пытаясь утопить свои мысли в потоке мелодий. Музыка наполнила комнату и полилась из открытых окон в тихий сад. Виктория остановилась на веранде и прислушалась. Будучи не слишком талантливой пианисткой, Виктория не относилась так критически к исполнительскому мастерству тети, как Джилли. Звучала фуга Баха, и Виктория подумала, что Эм играет очень хорошо. Виктория слушала очарованная и успокоенная.

Она не поняла, почему вдруг ей показалось, что на веранде чего-то не хватало, что-то пропало, и это ее обеспокоило.

Какая-то мысль неосознанно тревожила ее: шестое чувство нашептывало ей слова, которые она не могла разобрать, и заставляло ее обратить внимание на что-то, чего она не понимала.

Она оглянулась: на веранде ничего не изменилось. Старые стулья аккуратно стояли вокруг стола, чашка с молоком для Пушка была на том же месте. Почему же ей показалось, что что-то не так? Что-то исчезло?

Виктория нетерпеливо пожала плечами и отвернулась, и лишь когда она дошла до калитки в заборе из живой изгороди, ответ пришел к ней, словно сухой лист сорвался с акации над головой, но это было так не важно, что она улыбнулась такому пустяку…

Из трех оставшихся цветных подушек теперь лишь две лежали на диване. Только два ярких пятна выделялись на спинке дивана, хотя утром их было три.