Текст книги "Преступление по-китайски"

Автор книги: Мэри Лондон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 11 страниц)

Мэри Лондон
«Преступление по-китайски»

Глава 1

B конце ужина, когда Брайан Уоллес встал, все заметили, что вид у него не самый добродушный. До этого вечер проходил в обстановке довольно-таки приятной, хотя и несколько натянутой, – впрочем, как обычно. В просторной столовой замка, отделанной лепными украшениями, собрались гости, которых Джейн Уоллес созвала по просьбе сына. Расставленные повсюду свечи создавали атмосферу званых ужинов времен давно минувших, когда лорд Роберт Уоллес, предводитель вигов,[1]1
  Виги – политическая партия в Великобритании, возникшая в 80-е годы XVII в. как объединение дворянской аристократии; в середине XIX века на её основе сложилась Либеральная партия. (Здесь и далее – примеч. пер.)


[Закрыть] распорядился воздвигнуть это дивное здание по проекту архитектора Томаса Арчера, построившего в Лондоне церковь святого Иоанна Евангелиста. Воздвигать начали в 1721 году, когда сэр Роберт был министром финансов, а закончили в 1742 году, когда он подал в отставку с поста первого министра его величества Георга II. Жизнь свою сэр Роберт закончил в этих стенах, уже будучи пэром и главой оппозиционеров, а когда он отошел в мир иной, правопреемство перешло к его сыну Хорасу, именитому писателю, автору «Замка Тренте».

Джейн Уоллес, хоть и не могла блеснуть знатностью происхождения, прекрасно понимала, что ей просто необходимо отстаивать свое нынешнее положение в обществе, тем более после смерти мужа, отца Брайана, – он скончался два года назад. И в этот вечер ей особенно хотелось угодить друзьям сына, благо как раз сегодня Брайану исполнилось тридцать пять, – Брайану, ее единственному чаду, потомку древнего рода, которым она очень гордилась; о таком сыне госпожа Уоллес мечтала еще с юности и потому всегда оделяла его беззаветной материнской любовью.

Как только закружили первые снежинки, Джейн Уоллес велела Чжану, китайцу-дворецкому, пожарче затопить большой камин с фамильным гербом, и огромные поленья полыхали в нем весь вечер. На скатерти из брюггского кружева расставили «королевскую» посуду; своим названием она была обязана тому, что ею сервировали стол в тот достопамятный день, когда здешние места посетил Георг II, потом ее использовали только в самых торжественных случаях; рядом с нею искрились бокалы муренского стекла, но главным украшением стола служили ослепительно белые фарфоровые статуэтки ангелов – Хорас Уоллес, писатель, когда-то купил их в Венеции.

На пригласительных карточках особо указывалось, что гостям надлежит явиться в праздничных нарядах. Поэтому, по мере того как они съезжались, Чжан первым делом препровождал каждого наверх в отдельную комнату, чтобы все успели переодеться к ужину. В правом крыле замка теперь размещался настоящий музей, в левом обитали Джейн и ее сын, а комнаты для гостей приготовили на втором этаже.

Первым прибыл Мэтью Эттенборо с сестрой Маргарет. Обаятельный Мэтью в юности был другом Брайана. Они вместе учились в Кембридже. Ни брат, ни сестра Эттенборо не имели такого состояния и славы, как Уоллесы, но Брайан всегда держался с ними непринужденно, стараясь не обращать внимания на их общественное положение.

Дворецкий разместил Маргарет в розовой комнате, видно, полагая, что этот цвет олицетворяет женственность, а Мэтью – в смежной синей. Брат с сестрой скоро переоделись и спустились в гостиную, где их ждала Джейн Уоллес вместе с Джеймсом Мелвиллом, завсегдатаем дома; впрочем, представители семейства Эттенборо были от него не в восторге. Этому субъекту, сразу же заметим, недоставало благовоспитанности, к тому же он питал неодолимое пристрастие к джину и виски и, набравшись изрядно того и другого, нес всякую околесицу. Поэтому беседа поначалу была довольно натянутой.

Джейн сокрушалась по поводу того, что до сих пор нет ее сына. Ужин через каких-нибудь полчаса, а Брайана с полудня никто не видел. Он находился У себя в апартаментах на третьем этаже, состоявших из кабинета, спальни, гардеробной и ванной. Впрочем, не хватало еще одной гостьи, мисс Ли, – ее Брайан пригласил лично, несмотря на то, что матушка не хотела этого. Красотка китаянка имеет виды на ее сына – разве нет? Конечно, она не из низов общества: ведь торговля чаем, антиквариатом и драгоценностями с Дальнего Востока – дело весьма прибыльное. Она прекрасно говорит по-английски, с отличием закончила Лондонский университет и потом не менее успешно стажировалась в Восточном отделе Британского музея. Однако, по мнению Джейн Уоллес, на Ли с рождения лежало несмываемое пятно: она была китаянкой – по отцу и по матери. Что тут еще скажешь?

Но разве покойный муж не подал ей достойный пример, когда приютил Чжана? Ведь именно он спас китайчонка от нищеты и даже усыновил, выхлопотал ему британское подданство, а после взял к себе на службу дворецким. Джейн так и не смогла взять в толк, зачем лорд Роберт проявил такое великодушие, даже милосердие, когда вырвал китайчонка из лап безжалостных японцев и с помощью Красного Креста переправил в Лондон. Вопреки общественному мнению этот холеный аристократ пожалел хлебнувшего горя мальчугана, который в ту пору не знал ни слова по-английски. Джейн и не думала, что человечность бывает безграничной.

Во двор замка въехал «Роллс-Ройс». Шофер в ливрее открыл заднюю дверцу. В стрельчатое окно Джейн видела, как Чжан, поспешивший во двор, принялся сметать снег, который чуть припорошил мощенную плиткой парадную дорожку. Некоторое время спустя, когда дорожка расчистилась, из роскошного автомобиля вышла восхитительно стройная мисс Ли в белом манто с лисьим воротником и в шляпке того же меха – с виду простая и вместе с тем величественная.

– Китаянка пожаловала, – проговорила Джейн.

– Да кто она такая? – вставил невпопад Джеймс Мелвилл.

И тут появился Брайан – он ожидал приезда девушки у себя в кабинете и теперь спешил по белой мраморной лестнице вниз к парадной двери, чтобы лично встретить мисс Ли. Маргарет с Мэтью встали и тоже направились навстречу новой гостье. Они были знакомы с нею три года и сами же свели ее с Брайаном на пышном приеме в Гилдхолле.

Когда Чжан помог мисс Ли снять пальто, все заметили, что на ней уже было вечернее платье – длинное, шелковое, расшитое черными цветами. Глубокий вырез украшало дивное жемчужное ожерелье. Брат и сестра Эттенборо, равно как и Брайан, не смогли сдержать единодушный возглас восхищения – настолько изящно подчеркивал наряд природную загадочную красоту девушки. Затем мисс Ли направилась в гостиную поприветствовать гордо восседающую в кресле хозяйку дома. Джейн встретила ее с важностью индийской императрицы, удостоившей аудиенции посланца варварского племени.

После коктейля, модного тогда сухого мартини, атмосфера мало-помалу оттаяла. Все перешли в столовую, освещенную блеском свечей, – задумка Джейн, встреченная всеобщим горячим одобрением. Когда сели за стол, начались разговоры о том о сем, как принято в Англии, гости старались избегать щекотливых тем – все только в рамках приличия и в непринужденном тоне. Да и французское шампанское к тому располагало.

Меню состояло из лосося по-шотландски на первое, жаркого из говядины по-индийски, приправленного соусом карри и яблочным джемом и, конечно же, традиционного пудинга по-уоллесски, рецепт которого хранили в семье с не меньшей ревностью, чем счета по уходу за замком. Все были довольны еще и потому, что в этот раз Джеймс Мелвилл воздержался от самодовольной болтовни – вернее, самокритичной, как с неизменной издевкой уточняла Маргарет.

И вот в ту самую минуту, когда Чжан вошел в столовую предупредить «мадам», что в гостиную уже поданы ликеры и кофе, Брайан Уоллес положил салфетку на тарелку для десерта, постучал ножом по бокалу (после этого тотчас установилась тишина) и встал, намереваясь, должно быть, произнести традиционную для юбилейного вечера речь. На самом же деле его слова прозвучали столь неожиданно, что, когда Брайан снова сел, никто не смог проронить ни звука – все словно онемели, не зная, что и думать. Через некоторое время первой из-за стола поднялась Джейн – с надменным видом и в ледяном молчании, подчеркивая тем самым свое неодобрение только что прозвучавшего заявления. Мелвилл, нарочито пожав плечами, последовал ее примеру. Брат и сестра Эттенборо в недоумении потупились, уставившись на свои тарелки. А Ли наклонилась с досадой к возмутителю спокойствия, шепнула ему на ухо пару слов и тоже встала. Брайан попытался было ее удержать, но девушка решительно направилась к двери, и ему ничего не оставалось, как последовать за ней в коридор. Чжан, оказавшись невольным очевидцем событий, стоял как вкопанный, потрясенный до глубины души. Такой чудесный праздник – и все насмарку.

Как нередко бывает в подобных случаях, никто не хотел продолжения вечера. Все разошлись по своим комнатам, собираясь вернуться в Лондон завтра же, и как можно раньше. Однако всю ночь напролет валил снег, и дороги занесло – надо было ждать, пока их расчистят.

Джейн Уоллес с видом хозяйки дома, вспомнившей о своих прямых обязанностях, попросила мадам Барнет, кухарку, приготовить роскошный завтрак в надежде, что гости забудут немыслимое выступление ее сына Брайана. Около 8 часов гости спустились один за другим в маленький салон, где обычно завтракали домочадцы, – на веранду с видом на заснеженный парк.

Улучив минуту, пока не было Брайана, – он запаздывал, – Джейн постаралась сгладить вину сына за вчерашнюю юбилейную речь. Как мать она сочла своим долгом не оставлять его друзьям горьких впечатлений. Все принялись ее утешать, все, кроме Мелвилла, – тот по привычке начал было высказывать свои нелестные замечания, но его тут же прервали, заметив в свою очередь, мол, что было, то прошло, и лишние переживания никому не нужны.

Уже заканчивали завтракать, а Брайан так и не спустился.

– Обиделся, – сказал Мелвилл, раскуривая сигару без спросу.

– Мэтью, не окажете ли мне любезность и не сходите ли за сыном? – попросила Джейн. – Он знает номер телефона дорожной службы, а это сейчас как нельзя кстати. Видите ли, мы пользуемся здесь всеобщим уважением.

Эттенборо встал и направился к лестнице, а мисс Ли не спеша подошла к главному окну веранды. Там, в парке, на заиндевевшую ветку села пташка, в точности как на восхитительном полотне какого-нибудь китайского живописца. Маргарет не смогла удержаться от восхищения не только птахой на ветке, но и юной азиаткой с тончайшим профилем – она необыкновенно украшала общую безмятежную картину.

Мелвилл пустился в рассуждения про какие-то покрышки, но Джейн слушала его вполуха. С тех пор как Брайан поступил на службу в знаменитую нотариальную контору «Эдисон и Эдисон» в Гринвиче, она коротала одиночество в обществе этого болтуна, выказывая ему гостеприимство. У него даже была в замке своя комната, и он пользовался ею при всяком удобном случае; хозяйка как будто не возражала, полагая, что главная ее забота – замок. Ну а злые языки оказались тут как тут.

– Куда же Мэтью запропастился? – нетерпеливо спросила Джейн. – Неужели они опять затеяли свои бесконечные споры?

Через несколько минут на лестнице послышались торопливые шаги, и на веранду точно безумный влетел Мэтью. Все тут же воззрились на него. Он тяжело дышал. На перекошенном лице – страх. Мэтью только и выговорил:

– О, мадам… Это ужасно.

– Полноте, возьмите себя в руки, – велела Джейн. – Что там такого ужасного?

– Ваш сын, мой друг…

Джейн поднялась, подошла к Мэтью, схватила его за плечи и слегка тряхнула.

– Говорите же! Боже мой, скорее!

К ним тотчас поспешили Ли и Маргарет. Только Джеймс Мелвилл, увлеченный сигарой, казалось, не обращал внимания на напряженность, внезапно возникшую в воздухе.

– Брайан, он там, в постели… – Наконец Мэтью решился. И громко, навзрыд выпалил: – Мертвый!

– Вы с ума сошли! – воскликнула Джейн и что было сил снова тряхнула несчастного. – Мой сын! Сынок! Малыш!

– Увы, мадам, бедные мои друзья, он мертв. Убит!

Глава 2

Сэр Малькольм Айвори любовался заснеженным пейзажем через широкое окно в сад. Он любил снег, хотя большую часть жизни провел в теплых краях. Ему, убежденному шестидесятилетнему холостяку, всегда нравились голубоглазые блондинки, а в Египте, Индии, Южном Китае и Малайзии он если и делил с кем любовь, то разве только с кареглазыми брюнетками. Так, мало-помалу в нем пробудилось стремление к чистоте и гармонии, равно как и чувство прекрасного, – они заставляли сэра Малькольма все чаще грезить о какой-нибудь норвежке из ледового царства, когда он изнывал от зноя в Бомбее, Гонконге, Маниле или Каире, одетый в свой неизменный элегантный двубортный костюм и галстук с гербом лондонского Клуба графоманов, членом которого он состоял.

Доротея Пиквик, его пожилая домоправительница, вошла в кабинет без стука – по привычке. Эта сухая ворчунья с вечной связкой ключей на поясе, кажется, жила здесь всегда и во всякое время носила траур, правда неизвестно по кому. Трое слуг побаивались ее, хотя знали, что в груди деспотичной брюзги бьется золотое сердце.

– Сэр Малькольм, разве благоразумно ходить без халата в такую пору?

Доротея Пиквик забавляла сэра Малькольма Айвори, но вида он, конечно, не показывал. Он слишком дорожил ею и знал, что Доротея очень обидчива и может выйти из себя по пустячному поводу. На ней держалось все в немаленьком поместье Фалькон, перешедшем к сэру Малькольму по наследству от отца, именитого антиквара, поставщика Ее Величества и пэров королевства.

Каждый предмет домашней обстановки, каждая статуя и статуэтка, каждая вещь, большая и малая, были подобраны с таким тщанием, что вкупе все это производило впечатление сказочного богатства. Доротея следила, чтобы каждое сокровище, хранившееся в доме, регулярно очищали от пыли и натирали до блеска; ее чрезмерная строгость и придирчивость частенько выводили из себя Боба, отвечавшего за чистоту.

– Дорогая Доротея, и что бы я без вас делал? Наверняка лежал бы уже на кладбище, после бронхопневмонии с двусторонним воспалением уха и какой-нибудь фибринозной ангины.

– Фи… какой? – всплеснула руками сердобольная старушка, никогда не понимавшая шуток хозяина. – Боже мой, сэр Малькольм, да что вы такое говорите!

С этими словами она перекрестилась, потому как была доброй католичкой, – впрочем, скорее из суеверия, нежели по убеждению. И тут же кинулась помогать сэру Малькольму облачаться в халат, который сама же и принесла.

– Я самолично проверяла температуру в оранжерее с орхидеями, – сказала она чуть погодя. – В эдакую стужу…

– Большое спасибо, милая Доротея. Так мне можно сегодня поработать в библиотеке? До сих пор вы меня туда не пускали, припоминаете?..

– Всего-то два дня, сэр Малькольм… Надо же было там пропылесосить, а потом, эти ваши книги… Мало вам тех, что собрал ваш досточтимый отец, так вы еще сами понавезли их отовсюду. И почтальон таскает по одной чуть ли не каждый божий день! Бедняга говорил…

Она уже было пустилась сетовать и причитать, как обычно, но тут ее прервал рокот подъехавшей к дому машины.

– А вот и снегоочиститель каким-то ветром принесло! Только бы дорогу не попортил!

Старая домоправительница поспешила из кабинета с намерением лично проследить, чтобы этот дракон из Апокалипсиса чего не натворил. Сэр Малькольм провожал ее улыбкой, пока не стихло бренчание ключей у нее на поясе. Впрочем, рокотал не снегоочиститель, а полицейский вездеход Х-325, машина, которую в Скотланд-Ярде ласково называли «подружкой». Вот оно что, рассуждал про себя сэр Айвори, ежели эти господа чуть свет уже на ногах, да еще в такой снегопад, и на «подружке», значит, дело и правда дрянь.

Доротея вернулась бегом – настолько быстро, насколько позволяли ее старые ноги.

– Ну прямо танк… Угадайте-ка, кто из него вылез?

– Старший инспектор Дуглас Форбс.

– Он самый! Опять пожаловал! Неужто не может оставить вас в покое? Бог знает в какую историю он вознамерился вас вовлечь на этот раз!

Старушка покинула кабинет с той же поспешностью, с какой и пришла, отправившись открывать дверь незваному гостю.

– Что, инспектор, даже в такой снегопад дома не сидится! Соблаговолите сперва снять обувь: я только что натерла воском паркет.

– А вы как всегда любезны, дорогая Доротея.

– Во-первых, никакая я вам не дорогая – не про вашу честь, так меня называет только сэр Малькольм. Да, и пальто со шляпой не забудьте снять. А то после вас тут будет настоящий потоп.

Дуглас Форбс давно знал, что Доротея Пиквик своенравна, и попросту не обращал внимания на это свойство ее характера. Больше того, он даже относился к ней с некоторым сочувствием. Потому как понимал – после каждого его появления сэр Малькольм непременно куда-нибудь исчезает, и старушка домоправительница за него сильно волнуется. Тем более что его отлучки, понятно, всегда связаны с полицейским дознанием. Дуглас Форбс обращался за помощью к бывшему своему командиру всякий раз, когда дело оказывалось загадочным и требовало особого чутья в расследовании. К тому же сэр Малькольм принадлежал к сливкам общества – перед ним в Скотланд-Ярде были открыты все двери, что позволяло избегать разных административных проволочек и нудных согласований по всяким мелочам в ходе следствия.

Дуглас Форбс был ирландцем по крови. Приземистый, рыжий и краснолицый, он носил бакенбарды, доходившие до уровня верхней губы, а она у него, как и нижняя, была не дура. К сэру Малькольму он питал чувство глубочайшего почтения и восхищения, и причин тому было множество. Во-первых, в юности они оказались в одной военной части В Трансваале, и лейтенант Айвори спас тогда от смерти некоего рядового Форбса, которого вместе с двумя другими солдатами окружили повстанцы из мятежного племени бандала. Тогда же сэр Малькольм самым неожиданным образом раскрыл тайну коварного убийства полковника Глэдстоуна, якобы покончившего с собой. Форбсу до того понравились его методы, что по возвращении в Англию он пошел служить в полицию. А через несколько лет не без участия сэра Малькольма его перевели в элитное подразделение Скотланд-Ярда, и благодаря личному упорству и сметливости он продвигался по служебной лестнице все выше и выше.

Сказать по чести, Форбс робел перед сэром Айвори, отличавшимся непринужденными аристократическими манерами, изысканным вкусом и феноменальной памятью, тем паче что сам Форбс, сын сапожника, так и не научился одеваться со вкусом, да и с памятью у него была беда – приходилось все записывать в блокнот в мягкой обложке, с которым он никогда не расставался. Кроме того – и Форбс не мог с этим не согласиться, – каждый раз, когда он обращался к сэру Малькольму с просьбой распутать какую-нибудь хитроумную головоломку, тот делал это с таким мастерством и тактом, что славу победителя всегда стяжал Форбс. Сэр Айвори на дух не переносил газетчиков и не желал, чтобы его имя как-то связывали с тем или иным дознанием, равно как и с результатами оного. Наконец, старший инспектор в глубине души надеялся, что в один прекрасный день сэр Малькольм не преминет ввести его в свой Клуб графоманов, казавшийся ему самым священным местом на земле, после Букингемского дворца разумеется.

– Дорогой Дуглас, проходите в малую гостиную, прошу. Доротея, а вы приготовьте нашему другу добрый грог и не забудьте угостить им на кухне водителя.

– Сэр Малькольм, извините за очередное беспокойство, тем более в такую ужасную погоду. Но, как говорит госпожа Форбс, моя жена, нужда свой закон пишет.

Каждый раз когда Форбс входил в малую гостиную, он испытывал чувство гордости. Стены комнаты, украшенные гобеленами Уильяма Морриса, придавали ей именно тот благородный вид, какой, по мнению инспектора, и олицетворяет высочайший уровень благосостояния, для него самого, увы, недосягаемый. И тем не менее дружба с сэром Малькольмом позволяла ему вознестись на эдакую высотищу хотя бы на несколько мгновений, чтобы они, эти краткие мгновения, пополнили самые дорогие воспоминания в его жизни.

– Итак, Дуглас, полагаю, вы взяли напрокат «подружку» не только ради того, чтобы полюбоваться, как купающаяся Артемида превращает в оленя несчастного Актеона.

– Конечно, конечно! Меня привело к вам одно странное дело. Впрочем, боюсь, если вы согласитесь меня выручить, а дело и впрямь щекотливое, после того как осушим грог, нам на пару придется оседлать «подружку».

– Неужели все так сложно?

– Дело касается Брайана Уоллеса.

– Сына лорда Роберта Уоллеса? Я хорошо знал лорда. Он умер пару лет тому, не так ли?

– А теперь вот Брайан. Убит!

– Черт возьми! Последний из рода Уоллесов! Как это случилось?

– Преступление было совершено прошлой ночью в родовом замке Уоллесов в Чилтерн-Граунд. Тамошнюю полицию вызвали сразу же, как только некий Мелвилл, друг семьи, обнаружил тело. Учитывая общественное положение жертвы, Скотланд-Ярд оповестили незамедлительно, и дело поручили мне. Я тотчас отрядил туда моего помощника, лейтенанта Финдли, со следственной бригадой и велел местным полицейским никого не выпускать из дома Уоллесов.

Сэр Малькольм встал. Лицо у него было серьезное. Новость потрясла его до глубины души – не столько потому, что он близко знал Уоллесов, сколько потому, что был убит последний наследник именитого рода, и это казалось ему тем более возмутительным.

– Я еду с вами. Допивайте ваш грог, а я пойду собираться. Кстати, что там с орудием преступления? Выяснили?

Форбс явно смутился.

– Может, я чего напутал. Но стреляли вроде как из арбалета. Прямо в сердце.

Сэр Малькольм покачал головой и вышел.

– Ну что, старший инспектор, опять влипли в историю? – осведомилась Доротея, поднося Форбсу дымящийся напиток.

– Не по своей воле.

– Ой ли! Вы же обожаете что погрязнее, и лично меня это нисколько не удивляет. Одного не пойму: почему ваши делишки так увлекают сэра Малькольма? Они же просто отвратительны!

– Сэр Малькольм играет в шахматы, как никто другой. И разгадывать загадки – всего-навсего забава для его ума.

Старушка домоправительница только пожала плечами.

– Уж лучше бы он на охоту ходил, как мой покойник отец. По крайней мере дышал бы воздухом.

Появился сэр Малькольм. На нем были черное, подбитое мехом пальто и фетровая шляпа с загнутыми кверху полями, прекрасно подходившая к убеленным сединой волосам. И снова Дуглас Форбс не смог удержаться от внутреннего восхищения.

– Опять уезжаете? – с укоризной проговорила Доротея.

– И беру с собой саквояж. Пожалуйста, пусть его отнесут в машину.

Этот саквояж сэр Малькольм непременно брал с собой, когда собирался в Лондон, где у него была небольшая квартирка в Сохо. Доротея ревновала сэра Малькольма к его городскому обиталищу, где ей не случилось побывать ни разу, да и потом, по ее разумению, хуже места было не сыскать во всем Лондоне. Поэтому она отправилась исполнять поручение далеко не в самом добром расположении духа.

Через несколько минут «подружка» тронулась в путь – прямиком к Чилтерн-Хилс.