Текст книги "Личные мемуары Е. П. Блаватской"

Автор книги: Мэри Нэфф

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 24 страниц)

Да что ж это такое? Бред, галлюцинация или изумительная, непонятная действительность? Крепко зажмурив глаза, я было решилась не глядеть долее. В эту минуту что-то захрустело в двух шагах от ступени, и длинный черный силуэт – не то собаки, не то дикой кошки – ясно очертился на светлом фоне неба. Животное стояло на краю обрыва боком, и высокий, трубою хвост то подымался, то опускался в воздухе… Оба раджпута быстро, но неслышно встали и повернули голову к Гулаб-Сингу, как бы ожидая приказаний… Да где же сам Гулаб-Синг? На месте, где за минуту до этого он так неподвижно сидел, никого не оказалось; лежала лишь одна сорванная ветром топи… Страшный, продолжительный рев вдруг оглушил меня, заставив вскочить на ноги; рев этот, проникнув в вихару, казалось, разом пробудил уснувшее эхо и отозвался глухими раскатами вдоль всего обрыва. Господи… тигр! Не успела эта мысль еще ясно сложиться в уме моем, как захрустели деревья, и словно чье-то тяжелое тело покатилось в пропасть. Все мгновенно вскочили; мужчины схватились за ружья и револьверы; произошла страшная суматоха…

– Что с вами? – раздался спокойный голос Гулаб-Синга со скамьи, где он снова сидел, как ни в чем не бывало. – Что это вас всех испугало?

– Тигр! Ведь это был тигр? – посыпались вопросы европейцев и индусов. Мисс Б*** дрожала, как в лихорадке.

– Тигр, или что другое, теперь это для нас очень мало значит. Что бы ни было, теперь оно лежит на дне пропасти, – отвечал, зевая, раджпут. – Вы, кажется, особенно встревожены? – добавил он с легкой иронией в голосе, обращаясь к истерически рыдавшей англичанке, которая, видимо, колебалась, упасть ли ей в обморок или нет.

– И почему это правительство не уничтожит всех этих ужасных зверей? – всхлипывала наша мисс, вполне веровавшая во всемогущество своего правительства.

– Вероятно потому, что наши повелители приберегают порох на нас самих, делая нам честь считать нас опаснее тигров, – отрезал Гулаб-Синг.

Чем-то грозным и вместе насмешливым звучало это слово «повелители» в устах раджпута.

– Но каким же образом вы отделались от «полосатого?» – допытывался полковник. – Разве кто стрелял?

Огнестрельное оружие только у вас, европейцев, считается единственным или по крайней мере самым верным способом одолевать диких зверей. У нас, дикарей, есть другие средства, даже более опасные, – пояснил бабу Нарендро Дас-Сен. – Вот, когда вы приедете к нам в Бенгалию, то будете иметь хороший случай познакомиться с тиграми; они приходят к нам непрошенные и днем и ночью, даже в городах…

Начинало светать, и Гулаб-Синг предложил спуститься вниз и до первых жаров осмотреть другие пещеры и развалины крепости. В пять минут все было готово к завтраку, и в половине четвертого мы отправились другою, более покатою дорогой в долину, на этот раз без особенных приключений. Только Махрат, не говоря ни слова, отстал от нас и исчез».

«Осмотрев Логарх, крепость, взятую Сиваджи в 1670 году у могулов, и ныне разрушенные покои, где вдова Нана Фарнавиза под предлогом протекции и 12000 рупий пенсии со стороны Англии сделалась de facto пленницей генерала Уэлеслея в 1804 году, мы поехали в богатую и когда-то укрепленную деревню Варгаон. Там мы решили переждать знойные часы (от 9 утра до 4 пополудни) и потом ехать в исторические знаменитые пещеры Бирзы и Баджах, милях в трех от Карли.

Часа в два пополудни, когда, обвеваемые огромными протянутыми через всю длину комнаты панками, мы, несмотря на то, сильно охали от жары, неожиданно предстал нам исчезнувший с дороги приятель наш – махратский брамин. Сопровождаемый полдюжиной дакни (жителей Деканского плато), он тихо ехал верхом, сидя почти на ушах лошади, которая фыркала и очень неохотно шла; когда же он подъехал к крыльцу веранды и спрыгнул с коня, мы увидали в чем дело: поперек седла лежал, волоча по земле хвост, громадный тигр. Из полуоткрытой пасти висела кусками запекшаяся черная кровь. Его сняли и положили у порога.

Неужели это наш ночной посетитель? – мелькнуло у меня в уме. Я взглянула на Гулаб-Синга. Он лежал в углу на ковре, опершись головой на руку и читал; брови его слегка нахмурились, но он не произнес ни слова. Молчал и брамин, привезший тигра, тихо отдавая приказание, словно он приготовился к торжественному таинству. По народному суеверию, то было действительно «таинством», как мы это скоро узнали…

Клочок шерсти тигра, убитого не пулей или каким-либо холодным оружием, а словом, считается самым верным талисманом против нападения ему подобных. «Такие случаи чрезвычайно редки, – говорил нам махрат, – так как чрезвычайно трудно встретить человека, обладающего этим словом. Отшельники йоги и садду не убивают их, считая убиение даже тигра или кобры грехом, а просто отстраняют от себя зверей. Есть только одно братство в Индии, члены коего обладают всеми секретами и для которых нет в природе тайн… А что тигр был убит не вследствии падения со скалы (они никогда не оступаются), не пулей и не каким-либо другим орудием, а просто словом Гулаба Лалл Синга, то в этом нам порукой тело самого зверя». «Я нашел его очень скоро, – продолжал рассказывать брамин, – в кустах, где он лежал, прямо под нашей вихарой, и у подножия скалы, с которой он скатился вниз уже мертвым… Гулаб Лалл Синг, – ты радж-йог, и я тебе кланяюсь!..», – добавил гордый брамин, присоединяя к слову дело и простираясь перед Такуром на землю.

– Не говори пустого, Кришнарао! – перебил его Гулаб-Синг, – Вставай и не представляй из себя шудры… Тигр просто свалился со скалы и сломал себе при падении шею. Иначе нам пришлось бы употребить в дело оружие, а не слова…

– Повинуюсь тебе, саиб, но… прости, что верю все-таки в свое… Ни один радж-йог еще не сознавался, что он принадлежит к братству, с тех пор, как существует гора Абу.

Он стал оделять нас клочками шерсти, вырываемой им у мертвого зверя. Все молчали. Со странным чувством любопытства я стала наблюдать над группой моих спутников. Полковник (президент нашего общества) сидел, потупив глаза в землю и очень бледный; секретарь его, мистер У***, курил сигару и лежал навзничь, вперив холодные, ничего не выражающие глаза в потолок. Он молча принял клочок шерсти и спрятал его в портмоне. Индусы стояли над тигром, а сингалезец чертил какие-то каббалистические знаки на лбу у зверя. Один Гулаб-Синг продолжал лежать, спокойно читая в углу. Мисс Б*** тихо предложила мне вопрос: «Знает ли наше правительство о существовании этого братства, и дружелюбно ли расположены радж-йоги к англичанам?»

– О, чрезвычайно дружелюбно! – серьезно отвечал раджпут, прежде чем я успела раскрыть рот, – Если они только существуют: одни радж-йоги мешали до сей поры индусам перерезать всем вашим соотечественникам горло, удерживая их… словом.

Англичанка не поняла». [1, с. 41, 42, 58, 76-78]

Описание путешествия, приведенное в «Пещерах и дебрях» и то, которое сделано Олькоттом в его «Страницах старого дневника», отличаются, начиная с пещер Карли. В то время, как полковник говорит лишь о действительном путешествии 1879 года в Аллахабад, Каунпур, Бхартпур, Джайпур, Амбер, Агру, Сахаранпур и Мируту, – Е.П.Б. использует свои воспоминания о более ранних путешествиях, когда она поехала в Насик, чтобы осмотреть там пещерные храмы; в Чандвад, где находятся так называемые Энке-Тенке, также пещерные храмы; в «мертвый город» Манду и в пещеры Багх в 50 милях оттуда.

В 1879 г. действительное путешествие продолжалось только три недели. Е.П.Б., после того, как в «Пещерах и дебрях» описала почти весь маршрут, пишет: «В нашем распоряжении было еще 7 недель. Куда следовало бы направиться? Как лучше всего использовать это время?».

Характер путешествия в обеих экспедициях был очень различным. В 1879 г. это была поспешная поездка по железной дороге, но в «Пещерах и дебрях» она пишет: «Ежедневно бродили мы через реки и джунгли, по селам и развалинам старых крепостей, по проселочным дорогам между Насиком и Джепельпуром; днем, проезжая из одной деревни в другую, частью в арбах на волах, иногда на слонах, а не то так и в пальках (в паланкинах) и верхом, а ночью – обыкновенно разбивали палатку, где ни попало… Гулаб-Синга не было с нами, но благодаря магическому его влиянию мы всюду встречали привет. Он послал провожать нас и руководить нами в дороге своего доверенного слугу. И если бедные, голые крестьяне дичились и часто запирали перед нами двери, то все брамины были так услужливы, как только можно было пожелать…» [1, с.98, 99]

По-видимому в этой экспедиции у Е.П.Б. была определенная цель: исследование пещер и пещерных храмов. Очень интересен один из ее выводов. Она пишет: «Весьма замечательно то обстоятельство, что почти все без исключения пещерные храмы Индии вырыты в конусообразных скалах и горах, словно древние строители нарочно отыскивали такие природные пирамиды. О странной и необычайной, нигде не виданной мною, кроме Индии, форме уже замечено при описании поездки в Карли. Случай ли это, или же одно из правил религиозного зодчества тех далеких времен? А кто тут подражатель? Зодчие ли египетских пирамид, или же неизвестные строители подземных храмов Индии? Как в пирамидах, так и в храмах, все кажется геометрически рассчитанным и, подобно пирамидам, вход во храмы находится не внизу, но на известном расстоянии от подножия горы. Природа, как известно, никогда не подражает искусству, а напротив, последнее всегда старается воспроизвести формы природы. И если даже в этом сходстве между символами Египта и Индии не найдется ничего, кроме случайности, то остается только сознаться, что игра случая бывает иногда необъяснима. Далее нам придется, быть может, представить более веские доказательства тому, что Египет заимствовал многое у Индии».

Подобное же пишет Е.П.Б. о пещерах Насика: «Первые пещеры вырыты на конусообразном холме саженях в сорока от подножия… Затем целый лабиринт келий, очевидно, буддистских отшельников…» [1, с.94] (См. также о пещерах Багх, где говорится то же самое).

О пещерах Энкай-Тенкай: «В 12 милях на юго-восточной стороне Чандвада находится целый город пещерных храмов… Опять, как и в прочих пещерах, храмы на высоте ста футов над подножием, а холм пирамидальный».[12]12
  Сравните с подземными коридорами, о которых говорится в 7 главе, и со следующим отрывком из «Тайной Доктрины»: «Великий Путь являет только Мудрый Змей, Змей, который теперь находится в пещерах под треугольными камнями». «Мудрые Змеи хорошо спрятали свои записи, и человеческая история записана как в небесах, так и под землей». «Адепты третьей, четвертой и пятой рас жили в подземных помещениях, обычно под каким-нибудь пирамидальным возвышением, если не под пирамидами». [1, с.104].


[Закрыть]

О цели своих путешествий по Индии она пишет: «Бенарес, Праяга (ныне Аллахабад), Насик, Хардвар, Бадринат, Матура – вот те священнейшие места древней доисторической Индии, которые одно за другим мы собирались посетить, но конечно не так, как их обыкновенно посещают туристы „a vold'oiseau“ („с птичьего полета“), с дешевым гидом в кармане и под командой сбивающего вас и с ног и с толку чичероне. Нет, мы хорошо знали, что вокруг всех этих мест, словно плющ на развалинах старых замков обвилось предание, веками наросли сорные травы фантазии, пока, наконец, по примеру этих паразитных растений, постоянно сдавливая в своих холодных объятиях стены, они совсем не разрушили первобытные формы здания, и археологу также трудно по обезображенным, усыпающим окрестности остаткам судить об архитектуре когда-то целого здания, как и для нас из этой массы легенд отделить плевелы от настоящего зерна». [1, с.84]

Еще раз она говорит об этом последнем маршруте, но несколько иначе: «Мы приготовлялись увидеть Бенарес, город 5000 храмов и стольких же обезьян; Каунпур, прославленный кровавым мщением Нана-Саиба, и развалины города солнца, разрушенного, по мнению Кольбрука, около 6000 лет тому назад; Агру и Дельхи, и затем, объехав весь Раджистан, с его тысячами такурских укрепленных замков, крепостей, разрушенных городов и легенд, намеревались проехать в Лахор, столицу Пенджаба, и остановиться наконец в Амритсаре». [1, с.83]

Надо заметить, что в Лахоре Е. П.Б. закончила записи, а Лахор был тем городом, где в 1856 г. она встретила Кюльвейна и его спутников, и они вместе пытались попасть в Тибет через Кашмир и Ладакх.

Глава 12
Пещеры Багх

В главе книги «Из пещер и дебрей Индостана», которая так озаглавлена, Блаватская рассказывает о другом случае, когда Гулаб-Синг спас путешественников. Он на время их покинул, но вернулся в самый критический момент. Она пишет:

«Подобно всем пещерным храмам в Индии, вырытым, как я подозреваю, аскетами с целью искушать человеческое терпение, и эти кельи находятся на вершине почти отвесной горы… Семьдесят две высеченные в скале ступени, заросшие мхом и колючками, с глубокими выбоинами, которые громко свидетельствовали о несметных миллионах ног пилигримов, выбивавших их в продолжении двух тысяч лет, – таков для начала парадный ход в Багхские пещеры. Прибавьте к прелестям подобного подъема множество горных ручьев, просачивающихся между камнями, никто не удивится, что мы в то утро положительно изнемогали под бременем жизни и археологических затруднений. Бабу, который, сняв туфли, скакал по колючкам с такой же легкостью, как если бы у него вместо человеческих подошв были копыта, посмеивался над „слабыми европейцами“ и только еще больше бесил нас…

Но взобравшись на вершину горы, мы перестали роптать, почувствовав с первого взгляда, что будем вполне вознаграждены за всю нашу усталость. Едва мы взошли на небольшую расстилавшуюся под далеко нависшею над ней бурою скалой площадку, как перед нами открылась через прямоугольное отверстие, футов в шесть шириной, целая амфилада темных пещер. Мы были поражены мрачным великолепием этого давно покинутого храма. Не теряя времени на подробный осмотр потолка над площадкой, очевидно служившего когда-то верандой, над портиком с его торчащими сверху, как большие черные зубы отломками того, что некогда было колоннами, и не останавливаясь даже осмотреть две комнаты по обеим сторонам древней веранды, одну с разбитым идолом какой-то плосконосой богини, другую с Ганешей, – мы приказали зажечь факелы и вошли внутрь первой залы…

Прямо против входа дверь ведет в другую залу, продолговатую, с двумя шестиугольными колоннами и с нишами по бокам, в которых стоят довольно хорошо сохранившиеся статуи: богини в 10 футов вышины и несколько богов в 9 футов. За этою – вход в комнату с алтарем. Это правильный шестиугольник в три фута между углами, под высеченным из цельной скалы куполом. Сюда не впускался, как и ныне не впускается, никто, кроме посвященных в таинства адитума. Кругом – кельи бывших жрецов; их около двадцати. Осмотрев алтарь, мы было уже собрались идти далее, как полковник, взяв из рук одного из слуг факел отправился с двумя другими осматривать эти боковые комнаты. Через несколько минут раздался его голос, громко звавший нас из второй кельи налево. Он нашел секретный ход и кричал нам: «Пойдемте далее… надо увериться, куда он ведет!..»

– В берлогу одного из «оборотней»… Смотрите в оба, полковник… берегитесь тигров!.. – прокричал за нас в ответ Бабу.

Но по дороге к «открытиям» нашего президента было нелегко остановить. Мы пошли на его зов.

– Комната… потайная келья!.. Лезьте все за мною… целый ряд комнат!.. Мой факел потух!.. несите спички… факелы!..

Но лезть за ним и нести факелы оказывалось легче на словах, чем на деле. Факельщики наотрез отказались лезть и чуть было не разбежались со страха. Мисс Б*** брезгливо посматривала на закопченную стену и на свой туалет, а У*** поместился на отвалившемся куске колонны и решил, что не пойдет, а закурит сигару и, окруженный отрядом трусливых факельщиков, станет нас ожидать. В стене было несколько выступов, очевидно, высеченных позднее пещеры, а на полу валялся большой, как бы нарочно высеченный в неправильную форму камень, соответствующий своей формой дыре в стене. Бабу на своем живописном языке тотчас же указал нам на него, как на бывшую «затычку» потаенного хода. При тщательном осмотре мы убедились в очевидном намерении каменщика-строителя сделать его похожим и даже ничем не отличающимся от прочих неровностей грубо обтесанной стены. К тому же, мы нашли в нем нечто вроде стержня, на котором его, вероятно, и поворачивали, когда являлась надобность открывать этот выход.

Первым полез в дыру, продолговатую, фута в три вышины, но не более двух в ширину – наш мускулистый «воин божий», а так как дыра, когда он стал на кусок колонны, приходилась почти на середине груди этого пенджабского Еруслана Лазаревича, то он и влез довольно легко. За ним, с ловкостью обезьяны, спрыгнул Бабу и, втащив факел, осветил всю комнату. Затем, с помощью Акали, который втаскивал меня сверху за руки, и Нараяна, помогавшего снизу, меня благополучно, хотя и с усилием, перегрузили через отверстие, в котором я, впрочем, изрядно застряла, сильно оцарапав при этом о стены руки. Как ни тяжелы археологические расследования при пяти пудах бренного тела, я однако же чувствовала, что с двумя такими геркулесами, как Рам-Рунджит-Дас и Нараян, смело могла бы отправиться хоть на самые вершины Гималаев. Последними полезли мисс Б***, которая чуть было не проглотила горсть свалившихся ей в вечно открытый рот пыли и камешков, а за нею Мульджи. Но У***, который предпочел на этот раз чистоту своих белых панталон осмотру святынь незапамятной древности, остался внизу с людьми…

Что касается нас, то мы полезли во второе отверстие под водительством на этот раз Нараяна. Он бывал здесь и прежде, и по этому поводу рассказал нам весьма странную историю. Он уверял, и весьма серьезно, будто такие комнаты тянутся одна за другою до самой вершины горы. Затем они повертывают в сторону, спускаясь вниз до огромного подземного жилища, где по временам живут радж-йоги. Желая удалиться на время от света и провести несколько дней в уединении, радж-йоги находят его там, в подземном жилище. Наш президент как-то сбоку странно покосился через очки на Нараяна, но промолчал. Индусы не противоречили.

Вторая келья была во всем подобна первой и имела такое же отверстие. Через него мы пролезли в третью, где и сели отдохнуть. Здесь я почувствовала, что мне становится трудно дышать; но, приняв это просто за одышку, действие усталости, ничего не сказала товарищам, и мы полезли в четвертую келью. Только отверстие в эту было завалено до двух третей мелкими камнями и землей, и нам пришлось минут двадцать откапывать его прежде, чем мы могли пролезть далее. Как нам сказал Нараян, комнаты все шли в гору; пол одной находился на уровне с потолком предыдущей. Четвертая келья была в развалинах, но две повалившиеся колонки составили как бы ступени к отверстию пятой кельи и, казалось, представляли менее затруднения. Но тут полковник, остановив занесшего уже было ногу Нараяна, лаконически заметил, что теперь пришло время держать совет. «Выкурить трубку совещания», сказал он, употребляя выражение краснокожих индейцев.

– Если Нараян говорит правду, то ведь этак мы можем путешествовать из одного отверстия в другое до завтрашнего дня?

– Я сказал правду, – как-то торжественно отвечал Нараян, – но с тех пор, как я был здесь, мне говорили, будто несколько отверстий уже завалено, а именно в следующей за этой келье.

– Ну, стало быть, нечего и думать идти далее. Но кто же завалил их? Или просто они от времени обрушились?

– Нет… их завалили нарочно… они…

– Кто они? Оборотни, что ли?..

– Полковник, – промолвил с усилием индус, и даже при постепенно слабеющем свете факелов можно было заметить, как задрожали у него губы, а сам он побледнел, – полковник… Я говорю серьезно, и не шучу!

– Да и я не шучу. Кто же это они?

– Братья … Радж-йоги; некоторые из них живут недалеко отсюда.

Полковник откашлялся, поправил очки и, помолчав немного, с заметным неудовольствием в голосе наконец проговорил:

– Послушайте, мой милый Нараян, не думаю, чтобы вашей целью могло быть желание морочить нас… Но неужели вы хотите нас заставить поверить или сами верите, что кто-либо в мире, даже спасающийся в джунглях аскет, мог жить в местах, куда не залезают даже тигры и откуда сами летучие мыши ретируются за недостатком воздуха?

Посмотри на огонь факелов… Еще такие две комнаты – и мы задохнемся! – Действительно, наши факелы совсем потухали, и мне становилось чрезвычайно трудно дышать. Мужчины тяжело переводили дух, а Акали громко сопел.

– И однако же, я говорю святую истину, далее живут они… Я сам был там.

Полковник задумался и стоял в видимой нерешимости перед входом.

– Вернемся назад! – неожиданно заорал Акали. – У меня кровь идет из носа.

В эту самую минуту со мной произошло нечто столь же неожиданное, как и странное для меня тогда: я почувствовала, как вдруг у меня сильно закружилась голова, и я почти в беспамятстве скорее упала, нежели опустилась на обломок колонны, прямо под отверстием в пятую келью. Еще секунда, и несмотря на тупую, но сильную, как удары молота, боль в висках, мною стало овладевать невыразимое чувство отрадного, чудного спокойствия; я смутно сознавала, что был уже не грозящий, а действительный обморок; что через несколько секунд, если меня не вынесут на воздух, я должна буду умереть. И однако же, хотя я не могла уже пошевельнуть ни одним пальцем, ни произнести и одного звука, я не испытывала ни малейшей агонии, ни искры страха в душе: одно только апатичное, но невыразимо приятное чувство успокоения, полное затишье всех чувств, кроме слуха. На минуту я, должно быть, совсем потеряла сознание, но помню как перед тем глупо внимательно прислушивалась к мертвенному вокруг меня молчанию. Неужто это смерть? – раз неясно мелькнуло у меня в голове. Затем мне показалось, будто меня стали обвевать чьи-то мощные крылья: «Добрые, добрые крылья, ласковые, добрые крылья»… словно выбиваемые маятником, отчеканивались у меня эти слова в мозгу, и я идиотически внутренне засмеялась им. Потом я стала отделяться от колонны и знала скорее, чем чувствовала, что падаю в какую-то бездну, все ниже и ниже, среди глухого отдаленного грома. Но вдруг раздался громкий голос: я его не слухом услыхала, а словно почувствовала… В нем было что-то осязательное, что-то разом задержавшее меня в моем беспомощном падении и остановившее его. То был давно известный, хорошо знакомый мне голос, признать который в эту минуту я не имела сил. Среди грома голос этот сердито раздался издалека, как будто из самого поднебесья, и, прокричав на языке хинди: «Диувана Тумере у анека кья кама тха?» (Безумцы! Какая нужда была вам сюда заходить?) замолк…

Как меня протащили затем через пять узких отверстий, останется для меня навеки тайной… Я пришла в себя уже внизу на веранде, где дул со всех сторон ветер, так же скоро, как и повалилась наверху, в наполненной гнилым воздухе келье. Когда я совсем оправилась, то прежде всего мне бросилась в глаза нагибавшаяся надо мною высокая мощная фигура, вся с головы до ног в белом, и черная как смоль, раджпутская борода. Но лишь только я узнала обладателя бороды, как разом изъявила свою искреннюю радость, спросив его тут же: «Откуда Вы взялись?» То был наш друг, Такур Гулаб-Лалл-Синг, который обещав встретить нас в Северо-Западных провинциях, теперь являлся нам, как будто спадший с неба или выросший из-под земли, – в Багхе!

Действительно, можно было полюбопытствовать и спросить у него, откуда и как это он пожаловал к нам, тем более, что не меня одну поразило его присутствие. Но мой несчастный обморок и плачевное состояние прочих исследователей подземелья делали всякие расспросы на первое время почти невозможными. С одной стороны, мисс Б*** насильно закупоривала моим носом свою склянку с нашатырным спиртом; с другой, «божий воин» – весь в крови, как будто и в самом деле только-что сражался с афганами; далее Мульджи с сильной головной болью. Один полковник да Нараян отделались легким головокружением. Что же касается Бабу, то его никакие углекислые газы, кажется, не в состоянии были доканать, а также как и свирепые солнечные лучи, убивавшие других наповал, безвредно скользили по этой неуязвимой бенгальской оболочке. Ему только очень хотелось есть… Наконец, из запутанных восклицаний, междометий и объяснений, мне удалось узнать следующее:

Когда Нараян, первый заметив, что я в обмороке, бросился ко мне и мигом оттащил назад к отверстию, из верхней кельи раздался вдруг голос Такура и как громом поразил их на месте. Прежде чем они могли прийти в себя от изумления, Гулаб-Синг вышел из верхнего отверстия с фонарем в руках, и соскочив вниз, кричал им из следующего отверстия, чтобы они поскорее «подавали» ему «бай» (сестру). Это «подавание» такого грузного предмета, как моя тучная особа, и представившаяся моему воображению вся эта картина чрезвычайно рассмешили меня тогда. Но мисс Б*** сочла священным долгом своим обидеться за меня, хотя на нее никто и не обратил внимания. Сдав с рук на руки полумертвую поклажу, они поспешно последовали за Такуром; но Гулаб-Синг, по их рассказам, все как-то умудрялся, несмотря на затруднение, причиняемое ему подобным багажом, действовать и без их помощи. По мере того, как они пролезали через верхнее отверстие, он был уже у другого, нижнего и, сходя в одну келью, они только успевали видеть мельком его развевающуюся белую садру, исчезающую из одного хода в следующий, нижний. Аккуратный до педантизма, точный во всех своих исследованиях, полковник никак не мог сообразить, каким это образом Такур мог препровождать так ловко почти бездыханное тело из одного конца отверстия в другой! «Не мог же он выбрасывать ее перед собою из прохода вниз; иначе она разбилась бы…», – рассуждал он. «Еще менее возможно думать, чтобы сойдя вниз первым, он затем протаскивал ее за собою. Непостижимо!..» Мысль эта долго преследовала полковника, пока не стала чем-то вроде задачи: что появилось первым – птица или яйцо? А Такур на все вопросы только пожимал плечами, отвечая, что не помнит; что он просто выносил меня из келий как можно скорее и поступал, как только умел; что ведь они все шли вслед за ним и должны были видеть, и, наконец, что в подобные минуты, когда всякое мгновение дорого, «люди не думают, а действуют», и тому подобное.

Но все эти соображения и трудность объяснить процедуру загадочного передвижения явились лишь впоследствии, когда нашлось время думать и размышлять о случившемся. Теперь же никто ничего еще не знал о том, как и откуда явился в такую минуту наш Гулаб-Синг. Сойдя вниз, они нашли меня, лежавшую на ковре на веранде, и Такура, отдающего приказания двум слугам, подъехавшим из-за горы верхами, а мисс Б*** в «грациозном отчаянии» с открытым ртом, таращившую изо всей мочи глаза на Гулаб-Синга, которого она, кажется, серьезно принимала за «материализованного духа».

Между тем, объяснение нашего друга было, на первый взгляд, и просто, и весьма естественно. Он был в Хардваре с Суами [Даянандой], когда тот послал нам письмо, чтобы отложить наш приезд к нему на время. Приехав из Джабельпура в Кандву, по Индорской железной дороге, он побывал у Холькара по делам и, узнав, что мы здесь, решил присоединиться к нам, ранее, чем предполагал. Достигнув Багхи поздно вечером, накануне, и не желая тревожить нас ночью, узнав, наконец, что мы будем в пещерах утром, он заранее приехал встретить нас. Вот и вся тайна…

– Вся?.. – воскликнул полковник, – Разве Вы знали, что мы залезем в кельи, когда забрались туда ожидать нас?..

Нараян едва дышал и смотрел на Такура глазами лунатика. Тот даже бровью не повел.

– Нет, не знал. А в ожидании вашего приезда зашел посмотреть на кельи, которые давно не видел. А там замешкался и пропустил время…

– Такур-саиб, вероятно, вдыхал в себя свежий воздух в кельях… – ввернул словцо Бабу, скаля зубы.

Наш президент ударил себя по лбу и даже привскочил.

– И в самом деле!… Как же Вы могли выдержать так долго?.. Да!.. Но откуда же Вы прошли в пятую келью, когда выход был завален в четвертую, и нам пришлось самим откапывать его?

– Есть и другие ходы. Я прошел внутренним, давно известным мне путем, – спокойно отвечал Гулаб-Синг, раскуривая гэргэри. – Не все следуют по одной и той же дороге, – добавил он медленно и как-то странно, и пристально взглянул в глаза Нараяну, который согнулся и почти припал к земле под этим огненным взглядом. – Но пойдемте завтракать в соседнюю пещеру, где все должно быть готово. Свежий воздух вас всех поставит на ноги…

Выйдя из главной пещеры, в 20 или 30 шагах на юг от веранды, мы наткнулись на другую такую же пещеру, к которой надо было идти по узкому карнизу скалы. В эту вихару нас Такур не пустил, боясь после нашего несчастного опыта с кельями, что у нас сделается головокружение. Мы сошли по раз уже пройденным ступеням на берег реки и, повернув по направлению к югу, обогнули гору, шагов на 200 от лестницы, и оттуда поднялись в «столовую», по выражению Бабу. В качестве «интересной больной», меня понесли по крутой тропинке в собственном складном стуле, привезенном мною из Америки, никогда меня не покидавшем в дороге, и благополучно высадили у портика третьей пещеры». [1, с.179, 183—190]

«В ту ночь мы ночевали в долине на берегу ручья, разбив палатки под тенистою смоковницей. Нарочно свернув с пути в Бомбей, чтобы повидаться с нами и исполнить поручение Суамиджа, санньязи сидел с нами далеко за полночь, рассказывая о своих странствиях и чудесах своей когда-то великой родины, о старом „льве“ Пенджаба Рунжит-Синге и его геройских подвигах…

Но наш новый знакомый был уроженец Амритсара в Пенджабе и воспитан в «Золотом храме», что на Амрита-Сарас (Озере Бессмертия). Там находится их верховный гуру-учитель сикхов, который никогда не выходит за пределы своего храма, где он сидит целые дни, изучая священное писание этой странной, воинственной секты – книгу Адигранта… Сикхи взирают на него как тибетские ламы взирают на своего далай-ламу. Как последний есть воплощение Будды для лам, так амритсарский маха-гуру – воплощение основателя секты сикхов, Нана ка, хотя по их понятиям Нанак никогда не был божеством, а только пророком, вдохновляемым духом Единого Бога…. Наш саньязи… был настоящим акали – одним из шестисот священников-воинов, приставленных к «Золотому храму» для божественного служения и его охраны от нападения жадных мусульман. Звали его Рам-Рунджит-Дас, и его наружность вполне соответствовала принадлежащему ему титулу «Божьего воина», как себя величают храбрые акали… Он скорее походил на геркулесоподобного центуриона древних римских легионов, нежели на кроткого служителя алтаря, хотя бы и сикхского.

Рам-Рунджит-Дас предстал перед нами верхом на прекрасной лошади… Еще издали он был признан нашими индусами за акали по совершенно отличному от других туземцев костюму. На нем была яркоголубая туника-безрукавка – совершенно такого покроя, как мы видели на изображениях римских воинов; на его мускулистых огромных руках были широкие стальные браслеты и щит за спиной. На голове конической формы синий тюрбан…» [1, с.156, 157]