Текст книги "Смерть и приятные голоса (= Губительно приятные голоса)"

Автор книги: Мэри Фитт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

Поднявшись на верхнюю ступень, я обернулся и увидел, что она смотрит на меня недоумевающим взглядом. Волосы ее мягко блестели, а губы были страдальчески полуоткрыты.

– Ты не думаешь,– осторожно продолжил я,– что это каким-то образом связано с убийством Хьюго?

– Ты хочешь сказать, что это он... Нет, нет, нет!– закричала она и тут же пугливо зажала рот ладонью.

– Правда, тут есть одно "но",– продолжал рассуждать я,– у него не было мотива... или все-таки был? Вернуть тебе наследство, доставшееся Хьюго?

– О-о, Джейк,– голос Урсулы дрожал, впервые на моей памяти. Она запинаясь продолжила: – зачем ты это... ты об этом... сказал? Мне и так очень тяжело... Просто...– просто невыносимо. А ты еще хочешь убедить меня, что я сделала из него убийцу, а не... не только труса. Ведь это Же трусость, правда? Взять и покончить с собой? Или ты так не думаешь?

Я предпочел не затевать никаких дискуссий. Мне было не до споров.

– Поверь я не хотел,– мягко произнес я,– чтобы ты себя в чем-то упрекала. Я просто спросил, не мог ли он подумать, будто ты втайне мечтаешь, чтобы он решился на это. Он решился, а потом покончил с собой. Возможно, заметив твое увлечение Марселем, он решил больше тебе не мешать и... ушел с дороги.

– Жаль, что мы с ним вообще встретились!– с горечью воскликнула Урсула,– и, почти отпихнув меня в сторону, стремительно взбежала по ступенькам и скользнула в дверь.

Я медленно потащился следом, невольно подумав, что она права – жаль. Как ни странно, я был по-настоящему расстроен гибелью доктора. Я никогда не испытывал к нему, казалось бы, естественного презрения, а уж тем более антипатии. Он был из тех натур, которые заставляют вас не осуждать их, а попытаться понять. "Что же довело его до жизни такой?" – вот какой вопрос сразу приходит в голову при встрече с ними.

Через несколько минут я уже беседовал в холле по телефону со страшим полицейским офицером Маллетом. Он сказал, что немедленно выезжает. Спросил, на месте ли сэр Фредерик Лотон, я обещал его поискать. Выходя из того угла, где стоял телефон, очень плохо освещенного, я замер, увидев, как в парадную дверь входят Марсель и Эвелин. Он бережно обнимал ее за талию, а она покорно к нему прижималась. У лестницы наверх они остановились и нежно друг на друга посмотрели, он слегка покровительственно, она – с простодушной доверчивостью. Потом они начали медленно подниматься, у лестничной клетки второго этажа они столкнулись с сэром Фредериком, спускавшимся вниз.

– А-а, это вы!– сказал он, вставляя монокль и с любопытством на них уставившись. Словно бы это так забавно, когда человеку плохо...

– Вам нехорошо, мисс? Что с вами?

– Только что случилась страшная беда,– раздраженно пояснил Марсель, не замедляя шага.– Джейк сейчас где-то там, внизу. Он вам все расскажет.

Он повел Эвелин дальше. Сэр Фредерик, проводив их изумленным взглядом, продолжил спуск, еле слышно что-то напевая. Я вышел из своего укрытия и стал его поджидать. Сэр Фредерик заговорил со мной сам.

– Силы небесные!– добродушно воскликнул он.– Сиборн! Что я такое слышу? Опять трагедия? И кто на этот раз? Во всяком случае, не вы, это очевидно. Марсель и мисс Росс тоже пока целы. Урсула только что промчалась мимо меня точно вихрь, когда я подходил к лестнице. Значит, остается... погодите-ка...

– Остается доктор Пармур, сэр,– нетерпеливо оборвал его я.– Он застрелился, по крайней мере так мне показалось. Он мертв, и вся картина такова, что это он сам... Я позвонил в полицию, они обещали приехать как можно быстрее.

– Вот это да!– только и смог выговорить сэр Фредерик и тут же поинтересовался: – И где же он сейчас?

Я рассказал где и тут же предложил:

– Хотите на него взглянуть?

Теперь, когда мне больше не надо было опекать Эвелин и Урсулу, я готов был подключиться к делу.

Сэр Фредерик, покачав головой, улыбнулся:

– Нет, Сиборн, с меня, пожалуй, хватит. Пусть теперь поработает полиция, не будем лишать их этого удовольствия. Если я правильно понял, спасти его уже невозможно? И у вас не возникло никаких сомнений в том, что это действительно доктор Пармур? Что ж, тогда нам остается одно: отправиться в гостиную и дожидаться там полиции. А пока эти бравые ребята не прибыли, можем сообщить новость мистеру и миссис Биддолф. Ну и судьба, бедняга Пармур! Подозреваю, никто не станет особо о нем печалиться. Хороший человек, который плохо кончил, слишком уж плохо!

Он как ни в чем не бывало направился обычной своей легкой походкой в сторону гостиной, снова напевая нехитрый мотив. Я был несколько шокирован, но не мог втайне не восхититься его непрошибаемой невозмутимостью. Двинувшись за ним следом, я поймал себя на том, что мне не терпится увидеть, как воспримет трагическую весть эта "старая гвардия", так я их про себя называл.

Глава 20

В полуосвещенной гостиной я сразу же увидел только их. Они сидели друг против дружки за карточным столиком и играли в безик, на лице тетушки обычная кислая гримаса, на его – мировая скорбь. Однако через пару секунд я услышал хорошо знакомый глухой стук, раздавшийся за моей спиной. Я резко обернулся и увидел Джима, только что метнувшего дротик. Оказывается, он притащил в гостиную доску для дартса и повесил на стену рядом с пианино, поскольку там было больше всего света. На наше появление он не обратил ни малейшего внимания и продолжал швырять дротики в доску. Даже не вытащил из кармана левую руку. Мне, если честно, стало досадно, что мы с ним враждуем. После всех переживаний, навалившихся на меня сегодня, я бы и сам с удовольствием поиграл с ним в дартс.

Сэр Фредерик умел владеть собой гораздо лучше меня. Ему до Джима тоже не было никакого дела, не больше, чем тому до него. Глухие удары дротиков, казалось, ничуть его не смущали. Тетя Сюзан взглянула на него поверх сложенных веером карт, и ее нижняя губа брезгливо отвисла, обнажив желтоватые зубы. Я для нее был просто недостойным мелким пакостником, тогда как великий сэр Фредерик дичью покрупнее. Но суть была одна: оба мы были чужаками, присутствие которых она вынуждена была тем не менее терпеть. Дядю Биддолфа тоже явно огорчало наше неподобающе дерзкое вторжение.

– Полагаю, вы должны знать, уважаемые, что произошло,– очень спокойно и чинно, без какого-либо нажима произнес сэр Фредерик.– Смерть снова нас посетила. На этот раз она забрала одного из обитателей этого дома.– Он откашлялся, хотя голос его звучал вполне нормально, и с ударением на первом слове добавил: – По-видимому, он погиб от своей собственной руки.– Он умолк и, улыбнувшись, стал раскачивать на шнурке свой монокль.

Тетя Сюзан при слове "смерть" сразу сложила свой веер из карт, теперь же, когда сэр Фредерик умолк, она резко швырнула стопку карт на обитую зеленым сукном столешницу.

– Кто?– спросила она.– Кто же он?– по-моему, ей так и хотелось добавить: "Отвечай же своей хозяйке!", но она не могла себе этого позволить.

– Ради всего святого, кто же он?– словно эхо отозвался Биддолф страдальческим тоном и, разумеется, глядя на тетю Сюзан.

Сэр Фредерик еще некоторое время держал паузу, но потом смилостивился.

– На этот раз жертвой пал... доктор Пармур.

За нашими спинами как раз снова раздался глухой звук дротика, но через секунду Джим уже стоял перед нами.

– Так вы говорите, что Пармур застрелился?– яростно выпалил он, как будто мы были повинны в случившемся, поскольку посмели явиться с такой неприятной вестью.

– По-видимому,– снова повторил сэр Фредерик с особым ударением.

– Ничего удивительного!– Джим пожал плечами.– Так все складывалось, что для него это был наилучший выход.– А где он? Тут, в доме? Вы уверены, что он мертв? А в полицию вы сообщили?

– А что можно было ожидать от человека с такими привычками?– тетя Сюзан сурово покачала головой и посмотрела на мужа.– Пьяница и бездельник, привыкший жить за чужой счет.– Она взяла со стола свои карты и снова тщательно расправила их наподобие веера.– И очень хорошо, наконец избавились!

– Помилуйте, мадам!– не выдержал сэр Фредерик.– Думаю, очень немногие из нас посмели бы сказать такое о своем ближнем, только при крайне серьезных претензиях!

Джим ухмыльнулся:

– Он был абсолютно бездарным врачом! Жил у нас практически постоянно, но так и не смог поставить отцу верный диагноз!– Он нагло уставился на сэра Фредерика: – А вы-то сами тоже...– Несмотря на весь свой гонор, продолжить он не решился. Его взгляд скользнул вниз, остановившись на раскачивающемся стеклышке монокля.

– Я сам тоже не лучше, не смог вашего отца вылечить. Вы ведь это хотели сказать?– спросил сэр Фредерик.– Да, вынужден признать: врачу не всегда подвластны злые умыслы природы... и человека.

Спрятав в кармашек свой монокль, он развернулся и направился к двери.

Я поспешил за ним. Как только мы покинул холл, сэр Фредерик замедлил шаг, поджидая меня, потом по-дружески сжал мое плечо.

– Ну и дела, Сиборн,– со вздохом произнес он,– теперь затеют еще одно полицейское расследование, еще одно дознание и прочие прелести. Слава богу, ко второму происшествию я не имею никакого отношения. В отличие от вас. Ведь тело обнаружили опять вы. Черт возьми, у вас просто какой-то нюх на покойников!– Он шутливо похлопал меня по плечу.

– Да уж,– удрученно пробормотал я.

– Но ничего,– успокоил меня он,– у вас еще не кончились каникулы, и к тому же я заметил, что вы успели обрести сердечных друзей,– он явно надо мной подтрунивал.– Поэтому почему бы вам еще тут не погостить? А я после завтрашнего дознания должен немедленно отбыть, работы, как говорится, выше головы! Ну да ладно, из-за последней сенсации завтрашнее дознание будет почти формальной процедурой. Полиция наверняка попытается найти связь между первой и второй смертью, а для этого им нужно провести новые опросы, на это требуется время, знаете ли. Надеюсь, сумею попасть на дневной поезд. Не сомневаюсь, что могу на вас положиться: постарайтесь по мере возможности поддержать этих невезучих горемык – особенно Урсулу. Да, я понимаю, вас гораздо больше интересует мисс Эвелин Росс, но не забывайте, как тяжело сейчас Урсуле.

– Я думаю,– угрюмо пробормотал я,– что ее лучше всех мог бы утешить Марсель.

Возможно, я несколько переусердствовал, изображая нежелание тут оставаться – на самом деле я страстно этого хотел!– но я не мог допустить, чтобы он возомнил, будто я готов снова ему угождать.

– Ох-хо-хо!– сэр Фредерик покачал головой.– Разве Марсель способен кого-то утешить? Он умеет тешить только себя!

С этими словами он энергичным шагом направился к лестнице и стал подниматься, а я стоял и тупо смотрел ему вслед. Постояв, я тоже покачал головой и тоже стал подниматься, только гораздо медленнее.

Глава 21

Прибыла полиция. В служебной машине Маллет с доктором и со своим сержантом, в санитарной машине – трое полицейских. Снова холл наполнился рослыми мужчинами с военной выправкой и важными строгими голосами. Снова все мы почувствовали себя виновными, если не в самой смерти доктора, то в дурном с ним обращении или, по меньше мере, в равнодушии. Я проводил полицейских к пруду и, встав в сторонке, наблюдал за тем, как тело фотографировали с разных ракурсов, затем положили на носилки и запихнули в машину. До утра больше никаких полагающихся процедур делать было невозможно, и, задав несколько общих вопросов, полицейские отбыли, поставив у пруда своего стражника. Мы с облегчением вздохнули.

По своим комнатам все разошлись уже после полуночи. Женщин для опроса вообще не приглашали. Сэр Фредерик сказал, что при их теперешнем душевном состоянии вряд ли можно рассчитывать на какой-либо конструктивный разговор. Маллет согласился: лучше до утра их не беспокоить. Наверх мы поднимались вместе с Марселем. Он молчал, думая о чем-то своем. Ну а я... мы так давно с ним не общались, по крайней мере мне так казалось, что я все никак не мог найти подходящую тему. Собственно говоря, именно мое замешательство и заставило меня начать эти расспросы...

– Ну и что ты обо всем этом думаешь?– спросил я.– Когда мы все проходили мимо пруда, там, наверху, Пармур, возможно, был еще живым. Кстати, сам ты с какой стороны подошел? Странно, что ты не слышал выстрела.

– Но я его слышал!

– Что-что?– я даже остановился – на полпути к лестничной площадке, где лестница разделялась на два крыла.

– Я слышал выстрел,– мрачно повторил Марсель и пошел дальше, не дожидаясь меня, даже пришлось его догонять.– Что и говорить, мне крупно не повезло. Но я пока не решил, стоит ли кому-нибудь говорить про выстрел,небрежно добавил он.

Я отметил про себя, что он только что сказал об этом мне, опять беднягу подвела неуемная болтливость. Но он этого даже не осознал, он даже не попросил меня не выдавать его! С бьющимся сердцем я спросил:

– А где именно ты находился, когда прозвучал выстрел? И ты... ты был один?

Он не отвечал, но продолжил свои размышления уже вслух:

– Я очень за нее переживаю... бедная девочка, возможно, была последним человеком, видевшим его живым. А если так, то эти типы из полиции...

– Какая бедная девочка?– здорово разозлившись, переспросил я.– О которой из них ты говоришь? Догадаться, кто на данный момент пользуется твоей симпатией, абсолютно невозможно, ты ведь то с одной, то с другой!Забыв обо всех своих недавних обещаниях, я разразился обличительной речью: Ты ведешь себя просто непорядочно! Ты сегодня оскорбил чувства Урсулы, очень сильно оскорбил, отправившись гулять с Эвелин. И знай, хоть тебя это совершенно не касается, я все-таки скажу. Мы с Эвелин помолвлены!

– Чувства Урсулы? Ба-а! Интересно, способна ли она вообще что-то чувствовать? Не она ли довела этого несчастного доктора до могилы? Ну а что касается Эвелин, мой бедный друг,– жалость, проскользнувшая в его голосе, добила меня окончательно,– позволь мне быть откровенным: ты ей совершенно безразличен! Она дала тебе согласие только потому, что ты слишком уж ее донимал. Если я предложу ей завтра же со мной уехать, уверен, она немедленно согласится!

Я задохнулся от ярости. Я хотел презрительно расхохотаться прямо ему в лицо! Но этот порыв был заглушен предательской леденящей мыслью, вдруг возникшей в моем воспаленном мозгу: "А вдруг он не врет?"

– Ты так и не ответил на мой вопрос,– не теряя достоинства, холодно произнес я.– Где ты находился, когда услышал выстрел?

На этот раз он ответил без промедления:

– На дорожке среди кустов. Мы с Эвелин были вместе, когда он прозвучал. Мне показалось, что она сильно напугана и встревожена, и я начал ее уверять, что на этот раз это действительно какой-нибудь браконьер или егерь, или кто-то решил потренироваться. Я действительно так думал, понимаешь?– И он с недоумением добавил: – Что же такое Пармур ей сказал, когда... ладно, об этом можно спросить у нее и утром. А сегодня бедную девочку не стоит волновать, ей и так досталось.

– Так ты видел их вдвоем?– спросил я, несколько ошарашенный, потому что никогда не замечал за ними проявлений обоюдной симпатии. Мне казалось, что его интересует только Урсула, несмотря на то, что ему грозила отставка, да и сам он был готов в любой момент порвать эти отношения.

– Ну да, видел. Они отправились после обеда в парк, а ты их разве не видел? Сам я, уже несколько позже, вышел прогуляться по террасе. И смотрю: она возвращается одна. Скорее всего, он решил остаться внизу, у пруда. Я понял по ее лицу, что ей еще не хочется спать, и предложил пройтись: при свете луны все становится еще более прекрасным! Мы не так много успели пройти, как вдруг раздался этот выстрел. Я думаю, она здорово перепугалась или догадалась, в чем дело. Она очень восприимчива, бедная девочка!

Я снова весь закипел от ярости, но на этот раз постарался это скрыть.

– Ты фору дашь любому флюгеру,– я изо всех сил старался говорить небрежно.– Никогда не знаешь, какую из девушек ты решил осчастливить своим обществом. Да, кстати...– мы уже подошли к его двери, и он нетерпеливо взялся за ручку, словно поскорее хотел от меня избавиться,– ты забыл о том, что мне вчера говорил?

Марсель изумленно вскинул брови:

– Ты же не станешь ловить меня на слове, вырвавшемся под влиянием благих побуждений?– печальным и даже осуждающим голосом спросил он.Надеюсь, что нет. Это было бы тебя недостойно, мой друг. Мне после дали один дельный совет, сказали, чтобы я обдумал все хорошенько и поговорил с родителями.

Я усмехнулся.

– Я смотрю, у тебя плоховато с памятью! Неужели не помнишь, что я первый тебе это посоветовал, а ты категорически не соглашался? Ладно, можешь не волноваться. Все равно я не принял бы твоего щедрого подарочка. Урсула умница, сразу тебя раскусила! Сказала, что глупо принимать твои слова всерьез!

Марсель вдруг злобно оскалил зубы и застыл, как будто его огрели хлыстом.

– Урсула!– фыркнул он.– Из-за нее сплошные неприятности и несчастья.

– Неужели? А совсем недавно ты был от нее в восторге!

– Именно что был!– он выразительно махнул рукой, будто что-то отбрасывая.– До того, как узнал об этой трагедии. Женщина, способная столь жестоко пренебречь чувствами того, кто ее любит, отвратительна. Я не могу относиться с уважением к женщине, виновной в гибели человека.

Он опять хотел повернуть ручку и войти, но я продолжал торчать перед ним, как истукан, и ему пришлось остаться.

– А почему ты так уверен в том, что в его гибели виновата она?– ехидно поинтересовался я.– Разве не собственное слабоволие довело доктора до такой крайности? И раз уж ты считаешь, что это Урсула своим поведением подтолкнула его к самоубийству, то ты и сам тоже к этому Причастен. Ведь так?

– Я?– он тут же изобразил из себя оскорбленную невинность, ей-богу, я готов был расхохотаться, если бы не откровенная злость, вспыхнувшая в его глазах.– Я-то тут при чем? Я никогда не предлагал ей, даже не намекал, что она ради меня должна бросить своего старого любовника. Более того, я ясно дал понять...

– Да,– тут же подхватил я,– ты ясно дал понять, что ей не на что рассчитывать, но предварительно старательно морочил девочке голову. А сейчас, когда она нуждается в поддержке, ты вероломно от нее отрекаешься, ты ее, видите ли, осуждаешь! Самодовольный эгоист, вот ты кто!

Его лицо стало похоже на маску: все перекошенное от ярости, крылья носа побелели. Но меня уже понесло, ничто уже не могло меня остановить, даже если бы я сам этого хотел.

– А теперь, надо думать, ты хочешь проделать такой же фокус с Эвелин. Сначала заставишь ее уверовать в то, что она для тебя одна-единственная, ты в этом уже попрактиковался в первый же вечер. А после, когда она окончательно мне откажет, ты начнешь изворачиваться, назовешь ее маленькой глупышкой, признаешься, что, к сожалению, уже связан обязательствами с другой! Ну а что касается этого несчастного поместья, тут тоже все предельно ясно. Как только ты получишь на него права, несмотря на все свои протесты и "благие побуждения", ты вцепишься в него мертвой хваткой. Так поступил бы почти всякий на твоем месте. А уважительных причин найдется предостаточно: ты обязан обеспечить свою семью, свою будущую жену, да мало ли кого еще. Кстати, кого еще ты обещал осчастливить своей благородной щедростью, кроме меня? Наверное, Урсулу? А теперь, видимо, подошла очередь Эвелин?

Марсель продолжал сжимать дверную ручку, и теперь уже с такой силой, что побелели костяшки пальцев. А я почти машинально отметил про себя, как он сейчас красив, с этими темными волосами и побледневшим до молочной белизны лицом, с этой презрительной усмешкой на безупречно очерченных губах.

– Что ж, я могу сказать только одно,– процедил он сквозь зубы,– я намерен забрать Эвелин отсюда. В этом доме только она достойна моей помощи. Ну а ты... ты грубый неотесанный мужлан. И я рад, что вовремя тебя раскусил.

Он повернулся к двери, но так и не успел ее открыть, потому что я вцепился ему в плечо и слегка оттащил назад.

– Ты что же, собрался на ней жениться?!– и бешенстве заорал я.– Зачем же ты мне наплел, что уже обручен?

Он смерил меня высокомерным взглядом:

– Право, не стоит так волноваться, мой дорогой друг. Столь почитаемые тобой приличия будут соблюдены. О браке не может быть и речи, я уже говорил тебе, что не волен в выборе спутницы жизни. Эвелин ничего такого от меня и не ждет. Но я предложу ей надежный кров и защиту, мои родители по достоинству оценят ее домовитость, прилежность и заботливость. Главное, вырвать ее из этого логова, где ей платят за все черной неблагодарностью и ненавистью, где невозможно даже сохранить здоровье!

– То есть ты хочешь сказать,– прохрипел я, от возмущения у меня даже сел голос,– что она настолько глупа, что готова тебе доверить свое будущее? Что же, в таком случае мне остается только отойти в сторонку. Но позволь уж высказаться до конца. Ты, именно ты виноват во всех несчастьях, постигших это, как ты изволил выразиться, логово. Все началось с этого идиотского розыгрыша. Я ни минуты не сомневаюсь, что это была твоя идея – явиться сюда под видом Хьюго. Разумеется, никаких зловещих планов ты не строил, но ради забавы ты готов на все, тебе плевать, что будет после, лишь бы развеять скуку. Да, конечно, не ты его убил, но косвенно ты все равно виноват в смерти своего друга. И еще смеешь предъявлять какие-то претензии Урсуле, тоже мне праведник нашелся!

– Ч-черт,– прошипел Марсель, на этот раз ему удалось вырваться, я не смог больше его удерживать.

Отойдя от демонстративно захлопнутой передо мной двери, я почувствовал уныние и даже раскаяние. Несмотря ни на что, Марсель очень мне нравился. Мне было досадно, что всякий раз, когда мы с ним разговаривали, возникали споры и недопонимание. Я вовсе не имел в виду того, что только что ему наговорил. Безусловно, он был слишком легкомысленным и ненадежным, но злодеем уж точно не был. Глупо требовать четкости и надежности от столь артистической переменчивой натуры. Как обычно, меня подвела гнусная привычка все раскладывать по полочкам: это хорошо, это плохо, так полагается, так не полагается...

Но Эвелин! Неужели все, что он сказал, правда? Неужели я для нее только назойливый зануда? Думать об этом было слишком больно.

Придя к себе в комнату, я включил свет, потом вышел на середину и стал тупо изучать ковер, это помогало размышлять. Но если я для нее пустое место, почему же она прямо об этом не сказала? Неужто я такой тупица, что все не так понял? Да, поначалу она довольно равнодушно принимала мои ухаживания, это правда; но тогда ее занимали совсем другие проблемы, и потом, откуда ей было знать, что у меня серьезные намерения? В конце-то концов она стала мне доверять! И даже меня не пресекала, правда, принимала мои нежности очень сдержанно. Я объяснял эту сдержанность особенностями характера. И твердил себе, что одна робкая ласка такого создания означает гораздо больше, чем страстные излияния какой-нибудь бойкой девицы. Может быть, я действительно ошибался? Но если так... зачем ей понадобилось вводить меня в заблуждение? Обнадеживать?

Вглядываясь в огромный красно-желтый затейливый медальон на ковре, я додумался в конечном счете вот до чего: может быть, Эвелин не совсем нормальна? Это часто появляющееся на ее лице выражение ужаса и тревоги, вроде бы совершенно беспричинной, откуда оно? Я вспомнил, что уже видел однажды такой испуганный растерянный взгляд. До этого момента я специально запрещал себе вспоминать, где именно я видел те же страдальчески сведенные брови, и настороженные глаза, и трепещущие, как крылья птицы, руки. Но в глубине души я знал, всегда знал – где.

Примерно месяц назад преподаватель водил нас в психиатрическую больницу, и я остановился тогда поговорить с одной девушкой. Мне сказали, что она сама изъявила желание пройти курс лечения, что у нее невроз в легкой форме, вполне компенсируемый. Девушка как девушка, внешне совершенно здоровая. Очень хорошенькая, темненькая, как Эвелин, и та же белая кожа и голубые глаза, то же выражение лица, и фасон платья, и утонченные манеры. Когда я начал с ней говорить, лицо ее слегка напряглось, потом появился испуг в глазах, а руки стали беспокойно двигаться, и чем дальше – тем беспокойнее... А потом вдруг рот ее широко распахнулся, и она принялась истошно вопить, так что у меня зазвенело в ушах, и ругаться самыми пошлыми гнусными словами. Вскоре приступ прошел, и она снова стала совершенно спокойной. "Лечение идет ей на пользу,– сказал мне дежурный врач, когда я стал его расспрашивать.– Видели бы вы, в каком состоянии она была в первые дни. Результат жестокого обращения, дома у нее немыслимые условия. Ну ничего, она уже поправляется. Через полмесяца мы ее выпишем".

Я мысленно себя одернул. Что за дикая идея! Сравнивать Эвелин с этой несчастной девушкой! Эвелин, перед обаянием которой никто не может устоять. "По крайней мере, мужчины точно не могут",– подумал я.

А ведь действительно. Сначала отец Урсулы, потом Джим, потом Марсель, не говоря уж обо мне. Может быть, доктор Пармур тоже проникся, как знать? Иначе зачем он пригласил ее на прогулку? И, наверное, они сидели вместе у пруда, заросшего лилиями. Иначе почему именно ее он захотел видеть, с ней говорить перед тем, как навсегда покинуть этот бренный мир? Я вспомнил, что однажды все-таки видел их с Эвелин вдвоем. "Да, все в нее влюбляются,продолжал размышлять я,– спрашивается, почему? Не потому ли, что у нее всегда такой печальный и взволнованный вид, что сразу хочется ее защитить и утешить? Тогда как Урсула всегда беззаботна, и весела, и чрезвычайно самоуверенна. Потому так и получается. Объективно она гораздо привлекательнее, но в нее не влюбляются. Только Пармур. Да и был ли он по-настоящему в нее влюблен? Я вспомнил, что он совсем не стремился получить развод. Очень возможно, мои домыслы не так уж невероятны. Возможно, втайне он тоже любил Эвелин, а не Урсулу. Но что это меняет? Во всяком случае, тогда становится понятной неприязнь Урсулы. Как бы мы, мужчины, ни восхищались Урсулой, факт остается фактом: Урсула терпеть ее не может. Но ведь это означает еще и то, вдруг осенило меня, что Пармур застрелился не из-за Урсулы, была какая-то иная причина. Возможно, это Эвелин чем-то его огорчила в те последние минуты, проведенные у пруда? Например, призналась, что собирается уехать. Может, назвала меня, может, Марселя, это сейчас не так уж и важно. Важно, что ее признание могло стать последней каплей.

Да, безусловно могло. И все же что-то мне подсказывало, что к роковому выстрелу Пармура подтолкнуло не любовное разочарование и не ревность, нет, причина была более глубинной. Правильно сказал сэр Фредерик: Пармур был хорошим человеком, который плохо кончил.

Глава 22

По прихоти затейницы судьбы нам всем троим пришлось ехать в Чод на дознание в одной машине: мне, Джиму и Марселю. Сэр Фредерик уехал раньше: по просьбе коронера он отправился туда вместе с полицейским врачом Фицбрауном, чтобы присутствовать при освидетельствовании тела присяжными. Я хорошо представлял, как он с покровительственной улыбкой указывает им на самые "примечательные детали", рассеянно поигрывая моноклем. Наверняка благодаря ему вся процедура выглядела исключительно как научное исследование. Сэр Фредерик не убоялся бы даже путешествия в ад, воспринял бы его как удачную познавательную экскурсию.

Ну а мы все трое сидели с каменными физиономиями и молчали. Я – рядом с шофером, Марсель и Джим сзади, забившись каждый в свой угол, чтобы быть подальше друг от друга.

Когда мы подъехали к местному Дому правосудия, там уже собралась небольшая толпа. Впервые в жизни я почувствовал, как это противно, когда тебя нагло разглядывают зеваки, отпуская при этом циничные шуточки. С одной стороны крыльца сбились в стайку женщины с хозяйственными сумками, с другой – скучающие мужчины, прячущие руки в карманах. Все они, даже самые кроткие по виду, явно жаждали насладиться какой-нибудь драмой. Разумеется, зрителей больше интересовали мои спутники, чем я. Джима Алстона все тут знали, я заметил, как он буркнул "здрасте" двум-трем мужчинам. В его адрес никаких дерзостей не звучало, только почтительно повторялось его имя. Когда из машины с обычной своей небрежной элегантностью вылез Марсель, в толпе раздался оживленный ропот, довольно-таки агрессивный. Марсель будто бы ничего не замечал, но в зал вошел с гордо поднятой головой, "вот каналья!" наверняка подумал каждый, видимо, вся его семейка была такой. Мне же лично выпала честь разрядить атмосферу. Мой вид показался собравшимся прямо-таки уморительным, приступы безудержного хохота вызывало все во мне, начиная с рыжей шевелюры и заканчивая грубыми ботинками, которые, к несчастью, еще и поскрипывали при каждом шаге. А уж когда я весь от смущения залился краской, радости толпы уже просто не было предела... Вот когда я в полной мере понял справедливость слов Эпикура. Живи скрытно, призывал он, если хочешь быть счастливым.

Девушек оставили в покое, они обе еще не оправились от шока. И Маллет признал, что от их присутствия на дознании все рано не будет никакого толку. Тетю Сюзан и дядю Биддолфа никто не понуждал являться на эту процедуру, однако когда мы вошли, они уже сидели в зале. И, честное слово, я был почти счастлив увидеть их знакомые кислые физиономии среди моря незнакомых, на которых было написано откровенное желание полакомиться каким-нибудь скандальчиком.

Шествовавший сзади полицейский отвел нас к местам, отведенным в этом "просторном чистом и удобном помещении" для свидетелей, именно в таких помещениях закон предписывает проводить дознание. Нас усадили в торце длинного стола напротив коронерского столика с чернильницей, ручками и блоком промокательной бумаги. Места для присяжных располагаясь вдоль стола, перпендикулярно к нам. Вскоре они явились, откуда-то из глубины зала, и расселись. И в который раз меня поразило, какая это слаженная команда, каждый был членом синклита, а его индивидуальность будто бы начисто исчезала. Это было уже некое единое существо. Естественная напряженность от волнения, и бремя ответственности, и страстное желание быть предельно справедливым делали это единое существо довольно устрашающим, как паровой каток. И даже если бы в состав присяжных входили только поэты и художники, эффект был бы таким же. Я рассматривал лица этих семерых человек и видел, что они совершенно разные, однако мне заранее казалось, что все они заодно. По-моему, лучший способ охладить пыл потенциального преступника можно, показав ему несколько фотографий с заседания британских присяжных, особенно в момент вынесения вердикта. Итак, эти семеро заняли свои места, шестеро мужчин и одна женщина. Лица у всех были мрачные и отрешенные, это и понятно, ведь они только что были на освидетельствовании тела Хьюго. Коронер пришел последним, в сопровождении сэра Лотона и Маллета. Коронер был седовласым и худощавым и заметно сутулился. Было в нем что-то чрезвычайно располагающее: в том, как он тщательно раскладывал листочки на столе и неспешно надевал очки, потом посмотрел на всех поверх этих очков, потом снова занялся бумагами. И я подумал: удастся ли и мне когда-нибудь добиться такого профессионализма, а стало быть, и подобного доверия у своих пациентов? Откровенно говоря, я засомневался. Этот седой человек был прирожденным коронером. Я с сожалением подумал, что я не такой.