Текст книги "Смерть и приятные голоса (= Губительно приятные голоса)"

Автор книги: Мэри Фитт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

Разумеется, она уже позавтракала. Эвелин была самой дисциплинированной в этом доме, и поэтому все делала раньше всех. Она зашла на пять минут, чтобы обсудить с Урсулой какие-то хозяйственные дела, поэтому сразу же направилась к ней. Она склонилась к Урсуле, положив руку на спинку стула, и они теперь уже вдвоем стали листать гроссбух. Темнокудрая головка Эвелин почти вплотную приблизилась к светлым локонам Урсулы. Они выглядели как две сестры или, по крайней мере, как близкие подруги. Не верилось, что на самом деле эти прелестные создания терпеть друг друга не могут. Как же так получилось, гадал я, что они постоянно подозревают друг друга в каких-то кознях? Почему они обвиняют друг дружку в корысти и во всяческих интригах? Что же тут правда, а что домыслы? Или они видят лишь искаженное отражение, поскольку смотрят друг на друга через призму женской ревности или глубинной антипатии? Мне было за них обидно. Мне нравилась Урсула, а Эвелин я любил. Мне хотелось что-то такое придумать, чтобы они стали подругами...

Как раз в тот момент, когда взгляд мой, устремленный в их сторону, наполнился умилением, Эвелин обернулась и его перехватила. На губах ее расцвела улыбка. Это была первая искренняя улыбка, полученная мной за сегодняшнее утро, и я воспринял ее как долгожданную награду. Интересно, Эвелин еще не слышала про затею Хьюго? Или уже слышала, но это не изменило ее отношения ко мне? Я надеялся... нет, я был убежден, что справедливо второе мое предположение. Я должен был с ней поговорить, и как можно скорее, мне нужно было знать, что она обо всем этом думает.

Как только она ушла, я вскочил и помчался к двери. На пороге я обернулся. Все сидели с каменными лицами, старательно уставившись в свои тарелки, как будто меня попросту не существовало. О-о! Я знал, что, как только закрою дверь, они тут же начнут перемывать мои кости. Я демонстративно хлопнул дверью и устремился за Эвелин.

Глава 14

Эвелин шла в сторону кухни, позвякивая огромной связкой ключей. Легко шагая, она деловито поглядывала по сторонам, желая удостовериться, что все в полном порядке, что все сияет чистотой и опрятностью, как и она сама, милая заботливая хозяюшка. Меня снова охватило умиление, я даже нарочно отстал, чтобы насладиться этой трогательной картиной. "А вдруг так все повернется,ни с того ни с сего подумал я,– что благодаря мне эта скромная девчушка, взвалившая на себя множество забот, действительно станет хозяйкой дома, на законных основаниях?" Я был уверен, что никто на свете лучше Эвелин не справится с подобной ролью.

А как же Урсула? Да никак. Ей все эти рутинные домашние хлопоты неинтересны. Она сама бы не стала этого отрицать, если бы ее спросили, ибо она человек откровенный, в чем я уже успел убедиться. Ей не хотелось в свое время взваливать на себя уход за отцом, и управлять таким огромным домом ей явно не по вкусу, в смысле, заниматься непосредственно хозяйством, однако изображать из себя хозяйку ей нравилось, это у нее получалось великолепно. Если будет угодно судьбе, Урсуле придется уступить эту привилегию более достойной кандидатуре.

Пробежав последние несколько ярдов, я нагнал Эвелин и взял ее под руку. Резко обернувшись и увидев, что это я, она улыбнулась. А через миг улыбка ее стала несколько иной: в глубине темно-синих очей я уловил еле заметную нежность, и сердце мое подпрыгнуло от радостного предвкушения.

– Нам нужно срочно поговорить,– сказал я, едва дыша от волнения.– Когда я смогу тебя увидеть?

– Но ты и так меня уже видишь,– снова улыбнулась она, но, поняв по моему мрачному серьезному виду, что мне не до шуток, она ласково добавила: Сегодня утром у меня нет никаких срочных дел. Только позволь мне отдать распоряжения кухарке. Если хочешь, подожди меня в розарии. Я скоро приду.

– Нет-нет, мне совсем неохота торчать в розарии,– воспротивился я.– Я хочу увезти тебя отсюда. И пусть только кто-нибудь что-то посмеет сказать... Можем оставить записку, что вернемся вечером, к обеду. Полиции мы сегодня наверняка не нужны. Марсель, по-моему, отправился в Лондон. Чем мы хуже? Почему бы и нам куда-нибудь не прошвырнуться?

Эвелин на секунду задумалась.

– Ладно, уговорил.

– Жди меня во дворе,– сказал я, дико обрадовавшись.– Ты ведь больше не боишься... никого не боишься?

Она, улыбнувшись, покачала головой.

– А ты?

Я провел пальцем по отметине, оставленной вчера хлыстом Джима.

– Это уже в прошлом,– твердо произнес я.– И давай забудем об этом. Этого никогда не повторится.– Я взял ее ладонь.– Я больше ничего и никого не боюсь.

– Как я рада!– сказала она, крепко пожимая мне руку.– Вот это характер! Так держать! Встречаемся через десять минут.

Она ушла, а я все стоял на месте, одурев от счастья. И все смотрел и смотрел ей вслед, до тех пор пока она не скрылась из виду. А потом мне пришлось как оглашенному нестись вспять, к дверям, а от дверей – на выложенный булыжником двор, нарядно-белый в утренних лучах, по которому разгуливали холеные голуби. Деловито воркуя, они зорко поглядывали по сторонам: не принес ли им кто чего-нибудь вкусненького. Я тоже успел к ним привязаться и даже сегодня не забыл сунуть в карман кусок булки. Однако общаться с ними мне было некогда, наскоро раскрошив булку, я швырнул им крошки. Обычно я дожидался платы за это лакомство: они садились мне на руку или на плечо. Однако Эвелин должна была уже скоро подойти. Я толкнул тяжелые двери конюшни-гаража и вывел на волю мою скромную спортивную машинку, столько раз меня выручавшую! Я только-только успел смахнуть пыль с сидений и ветрового стекла, как появилась Эвелин. Через несколько секунд темный дом, кованые узорчатые ворота и столбы с насмешливыми мудрыми обезьянами остались позади. Перед нами снова была открытая дорога.

Мне не верилось, что оно еще возможно – подобное счастье.

Глава 15

Нет, совершенно не верилось, что мы вдвоем несемся с ветерком по дороге, я и она. Рядом со мной сидела девушка, которая еще два дня назад, как мне казалось, не замечала никого кроме Джима, потом мне пришлось пережить еще одно жестокое разочарование – это когда она уехала с Марселем в Чод, и у них обоих был такой радостный вид... Теперь моим терзаниям пришел конец. Она тут, со мной, она близко ко мне наклонилась, чтобы удобнее было смотреть в низенькое ветровое стекло, а возможно, и потому, что просто хотела показать, что ей хорошо, оттого что мы наконец действительно одни, совсем одни, в первый раз. Я был настолько взбудоражен и опьянен ее близостью, что долго больше ни о чем не мог думать. Я молча крутил рулевое колесо, наслаждаясь этими восхитительными минутами, радуясь, что впереди еще целый день, и никто не сможет нам помешать.

Перекусили мы в той самой гостинице, а потом решили взобраться на зеленевший сзади холм по извилистой и довольно пологой тропке. Ласково пригревало солнце, небо было безмятежно голубым, но на горизонте клубились сбившиеся в кучу облака, легкий ветерок доносил откуда-то аромат дрока. Вокруг не было ни души. На травке – мирно паслась овца, а мы, улегшись неподалеку от нее, смотрели на раскинувшуюся под нами деревушку, на небольшую речку, на острый шпиль церковки и на амбары. В памяти моей даже начали всплывать обрывки стихов, когда-то заученных в школе.

– Как тут спокойно!– восхитился я.– Иногда мне кажется, что лучше всего жить в таком вот месте, до самой смерти. Но думаю, в какой-то момент эта идиллия надоест.– Я порывисто обернулся к Эвелин: – Как бы я хотел, чтобы нам сегодня не нужно было возвращаться... если бы не это дурацкое завтрашнее дознание... А ты?

В ее вопрошающих глазах я увидел целое море тревоги и смятения.

– Я бы хотела, чтобы мы вообще никогда туда не возвращались!произнесла она тихим страстным голосом.

– Правда?– выпалил я, но это признание почему-то жутко меня смутило, я повел себя как настоящий болван. Вместо того чтобы ответить что-то подобающее, я стал с притворным интересом разглядывать деревенские домики.

– Но снять такой домик, наверное, слишком дорого,– пробормотал я.

Эвелин искоса на меня посмотрела.

– Если правда то, что мне сказали,– сказала она,– тебе этого и не нужно.

Я почти не сомневался, что ей все уже известно, но тем не менее эти ее слова застали мня врасплох. Я не знал, как себя вести: сделать вид, что отношусь к планам Марселя как к забавной шутке, или серьезно с ней все обсудить и заодно выяснить, что думают все остальные? В результате мой сбивчивый ответ получился серьезным наполовину... или шутливым наполовину.

– Ах вот ты о чем... Да ну, глупости все это. Ты же знаешь Марселя. По крайней мере о том, что он страшный болтун. Между прочим, благодаря его длинному языку за завтраком все смотрели на меня как на коварного врага.

Эвелин тихонько сжала мой локоть.

– Ты, наверное, очень растерялся?

Ее голос был полон грусти и сочувствия, как будто она хотела сказать: "меня они тоже замучили своей ненавистью". Я благодарно стиснул ее ласковую руку.

– Ты ведь знаешь,– запальчиво произнес я,– я никогда не стал бы напрашиваться, еще неизвестно, стоит ли все эти разговоры принимать всерьез. Это он сам придумал такую штуку, у него, видите ли, возникла прихоть. Я был потрясен не меньше, чем все остальные. Но если он действительно все это оформит, мне-то что делать?

– Что делать?– на лице ее отразилось напряженное участие, она действительно хотела мне помочь. Я снова благодарно сжал ее пальчики.

– Вот именно! Как мне быть? Официально отказаться я не могу. Если Марсель захочет оформить акт дарения, воспрепятствовать ему будет невозможно, он не обязан даже мне об этом сообщать. Но... если все так и будет, что мне делать дальше? Видимо, как приличный человек, я обязан все вернуть Урсуле и Джиму?

Эвелин о чем-то размышляла, глядя в голубовато-сизую даль. Какое-то время мы лежали молча, и овца, щипавшая траву, постепенно подходила все ближе и ближе. Из травы вдруг испуганно взмыл в небо жаворонок, торопливо взмахивая крыльями.

– Знаешь,– наконец промолвила Эвелин,– решать, конечно, тебе. Но если тебя интересует мое мнение, я вот что скажу: по-моему, нет никаких оснований им все отдавать.

– Ты так считаешь?– спросил я, стараясь говорить безразличным тоном.

– Я понимаю, это непросто,– она осторожно, чтобы не обидеть, отобрала у меня руку и обхватила свои колени.– Я понимаю, любой нормальный человек, если он не скряга и не... интриган, в общем, такой как ты, разумеется, в первый момент немедленно захочет все вернуть так называемым законным наследникам.– Ее голос был добрым, но при последних словах в нем промелькнула едва заметная ирония.– Но давай говорить откровенно, Джейк... такие ли уж они законные? Как ты можешь считать их законными, если даже их собственный отец, который, кстати и заработал все эти деньги, иначе поместье давно бы пришлось продать... да, даже их собственный отец лишил их наследства? Он знал своих деток лучше, чем ты.

– Скажи мне, Эвелин,– попросил я,– почему он так с ними поступил, а? У него в какой-то момент помутился разум? Или ты действительно считаешь, что у него была серьезная причина это сделать?

Эвелин опять ответила не сразу.

– Наверное, он боялся, что Джим все промотает, что огромное состояние лишь развратит его и погубит, гораздо быстрее чем что-либо иное. Ну а Урсула... Урсула наверняка все потратила бы на доктора Пармура. Джеймс Алстон не любил доктора Пармура, он называл его мотом и лодырем.– Она грустно усмехнулась.– Из-за него я тоже часто ругалась с Джеймсом, уговаривала понять доктора, который по-своему несчастен. Глупо, конечно, вечно я за кого-то заступалась, искала всем оправдание, в результате его гнев обрушивался на меня.

– Думаю, он прекрасно понимал, что ты спорила с ним из благородных побуждений, по крайней мете, в моменты просветления. Одного я не могу постичь. Почему он ничего не оставил тебе? Это странно, ведь ты так о нем заботилась.

– Да, заботилась. Но пойми: он подумал, что я собираюсь выйти за его сына, а это означало, что моя доля все равно попадет в руки Джима. Я его не корю. Я хорошо представляю, что он чувствовал. И потом, в последнее время, он был уже не в себе. Это тоже надо понимать.

Я обнял ее за плечи.

– Ах, Эвелин, ты всех умеешь понимать! Послушай, если эта безумная затея Марселя осуществится, ты... ты согласилась бы разделить его дар со мной?– Сердце мое гулко забилось, так что перехватило дыхание, но я изо всех сил старался говорить спокойно: – Если ты считаешь, что я должен принять на себя подобную ответственность, то уж по крайней мере помоги со всем управиться.

Эвелин слегка от меня отстранилась и отвела глаза.

– Там видно будет, дорогой Джейк,– покорно произнесла она.– Пока рано думать о таких вещах.

– Но ты не совсем-совсем против?– допытывался я, сам испуганный и распаленный собственной дерзостью.

– Нет,– тихо, но твердо сказала она.– Иначе бы я не была тут с тобой.

Я наклонился, чтобы ее поцеловать, но она мягко меня остановила.

– Давай обсудим это попозже, не сейчас, пока действительно не стоит...

– Но почему?– еще сильнее распаленный ее сопротивлением, спросил я.– Ты же знаешь, что я люблю тебя, ну и тебе тоже вроде бы нравлюсь. Правда, сначала я подумал, что тебе нравится Джим, а потом – Марсель. Почему бы нам самим не принять решение насчет будущего, но ничего пока никому не говорить?

Она покачала головой.

– Они наверняка догадаются. Даже и говорить не нужно, неужели ты думаешь, что сумеешь сохранять равнодушный вид? Твоей выдержки хватит минут на пять, не больше, мой миленький. Если я сейчас приму твое предложение, это... это ведь будет означать, что мы помолвлены, ведь так? И ты надеешься, что эта новость не будет написана у тебя на лице? Урсула сразу все поймет, и Марсель – тоже, он человек неглупый, хотя порою и слишком эксцентричный. И еще... и еще...

Она нервным жестом стиснула ладони, и знакомые страдальческие морщины перерезали ее гладкий белый лоб.

– Еще что, милая? Что еще тебя пугает?

– То же, что всегда,– с безысходностью произнесла она,– всегда происходит одно и то же. Как только они узнают, постараются все расстроить, и любым способом от тебя избавиться. Джим... вспомни, как он рассвирепел, даже когда ты просто со мной разговаривал. Думаешь, он смириться с тем, что ты собрался отобрать у него не только дом, но и меня? Урсула, естественно, будет действовать более изощренно. Начнет рассказывать тебе обо мне всякие гадости...

– Нет,– перебил ее я,– она совсем не такая уж злая!– перед моими глазами как наяву возникла идиллическая утренняя сценка: две названые сестренки, деловито склонившиеся над гроссбухом.– Но даже если ты окажешься права, пусть болтает что угодно. Ей не удастся заморочить мне голову!

Однако на Эвелин моя пылкая речь не произвела должного впечатления.

– Это ты сейчас так говоришь,– вздохнула она,– ты еще не знаешь, какая она прилипчивая, ложь, особенно если ее часто повторяют. Поначалу ты действительно не будешь верить, но постепенно возникнут сомнения, ты начнешь думать, а вдруг за этими сплетнями и впрямь что-то кроется? Потом ты, сам того не замечая, начнешь за мной следить, будешь пытаться подловить. А кончится тем, что ты будешь домысливать то, что я тебе сказала, подгонять под эти проклятые сплетни. Так все и будет. Так всегда бывает, вот что самое грустное. Поэтому,– она посмотрела на меня с улыбкой, хотя в глазах ее блестели слезы,– давай больше не будем говорить на эту тему, хорошо? Но если через полгода твои чувства не изменятся...

Полгода! Это слово гулким эхом отозвалось в моем мозгу. Мне вспомнились вчерашние слова Марселя: "Ты не представляешь, до какой степени могут перемениться твои самые нежные чувства месяцев через шесть". Сейчас эти шесть месяцев казались мне вечностью, но я искренне готов был поклясться в вечности своих чувств. Да, гораздо проще было сейчас же поклясться в вечной верности, чем думать о том, что будет происходить через полгода. Тем не менее я мужественно проявил благоразумие:

– Ладно, будь по-твоему, раз ты считаешь, что так будет лучше, не смею настаивать.

Однако теперь вся моя радость и торжество, связанные со счастливыми надеждами, вмиг исчезли. И снова повисло неловкое молчание. Совсем скоро мы поднялись и стали спускаться вниз.

Когда мы ехали назад, солнце еще ласково пригревало, а небо ярко голубело. Однако для меня вся эта теплая нежащая краса как-то разом померкла, на душу легла тяжесть. Я бодрился, старался весело болтать, но выходило все неловко и невпопад. Обсуждать наше будущее после того, как она попросила оставить эту тему, было глупо. Что, если мое предложение лишь добавило ей забот и проблем? Хотя я, видит бог, хотел облегчить ей жизнь. Но чем же, чем она так сильно встревожена? Вряд ли ее так уж удручала враждебность Урсулы, не важно, мнимая или на стоящая. За этот год она должна была как-то с этим свыкнуться. Мне показалось, что Эвелин вообще человек терпеливый и стойкий. В любом случае, не это ее мучило, нет, не это. Тогда что же? Что за тайна была ей известна, которую она не решалась доверить даже мне?

Ответ, неожиданно вспыхнувший в моем мозгу, был слишком очевиден, слишком прост, и тем не менее... А вдруг и в самом деле? Она же сама только что пожаловалась, что всегда происходит одно и то же. Значит, она боится Джима или... или боится за него. Возможно, ей точно известно то, что все мы только предполагаем: это Джим отправился на встречу с Хьюго, после того как убежал из гостиной. Ведь Эвелин сказала, что Хьюго здесь неподалеку. Увидев воочию парня, который скоро разрушит все его привычное благополучие, Джим с его бешеным нравом поддался очередному приступу необузданной ярости и... и выстрелил в темневший на боковой тропке черный силуэт, вырисовывавшийся на фоне залитого лунным светом сада. Носить в себе подобную тайну тяжко всякому, тем более такому нежному ранимому существу, как Эвелин. Подумав об этом, я ужаснулся. Каково ей, бедняжке, все время гадать, выдал Джим себя полиции или нет? Отрыли эти ищейки какие-нибудь улики или пока еще нет?

Я украдкой посматривал на свою обожаемую спутницу. Нет, конечно же сейчас не время выяснять наши с ней личные отношения. У нее есть проблемы и поважнее, какими бы они ни были. Но почему, почему она не хочет мне довериться? Я бы сделал все, чтобы ей помочь! Мы бы спокойно все обсудили и попробовали найти выход, наиболее приемлемый. Но самому о чем-либо ее спрашивать не имело смысла. Я не сомневался, что она все станет отрицать. Пришлось смириться с тем, что меня пока не удостоили полного доверия. Но я все же надеялся: после сегодняшнего нашего объяснения, думал я, она будет со мной откровеннее. Меня так и подмывало спросить: "А он знает, что ты знаешь?" Ну конечно знает, ответил я за нее. И, возможно, это и есть самое ужасное. Если так, он наверняка следит за каждым шагом Эвелин, боится, что она кому-нибудь его выдаст. Потому эта добрая девочка не хочет никому говорить о нашей тайной помолвке. Джим тут же решит, что она наверняка мне про него рассказала, и тогда... тогда я снова окажусь в опасности. Она как могла оберегала меня, говорила, что он чудовищно ревнив. Хотя на самом деле Джиму, узнай он о наших с ней отношениях, важно было бы избавиться не от соперника, а от возможного обличителя. Самой Эвелин он пока доверяет, считает, что она все еще его невеста. И тут я, похолодев от ужаса, осознал, что, как только он заподозрит ее в измене, сама Эвелин тоже окажется в смертельной опасности... заодно со мной. Я понял, что она права: я не должен выдавать свои чувства, иначе рискую погубить не только себя, но и Эвелин.

Эти мысли заставили меня прибавить скорость, чтобы поскорее очутиться за коваными воротами. Въезжая на широкую подъездную аллею, я тайком перевел дух и, слегка успокоившись, сказал:

– Не волнуйся, я все понял. Обещаю, что не выдам себя ни единым взглядом, только когда ты сама разрешишь...

В первый раз после сделанного мной предложения Эвелин улыбнулась, улыбнулась и сжала мою руку. Я молчал, я не стал ей говорить, что с этого момента буду денно и нощно следить за каждым шагом красавчика Джима, разумеется тайком, и, кроме того, попытаюсь вызнать, что известно полиции.

Глава 16

Сегодня сэр Фредерик снова обедал с нами. Все были заметно взбудоражены. Бесконечные разговоры и внезапно овладевшее всеми веселое настроение свидетельствовали о тщательно скрываемом волнении. А волновало всех, разумеется, завтрашнее дознание: как бы подостойнее выглядеть на этом публичном испытании и чем это все обернется. Одному сэру Фредерику удавалось сохранять всегдашнюю свою невозмутимость и светскую любезность. До чего же я ему завидовал, пытаясь понять, как он ухитряется держаться с поистине мистическим спокойствием!

Глядя на него, я всякий раз чувствовал себя крайне неловко, почти преступником. И ничуть не был удивлен, когда он по завершении обеда снова повел меня в библиотеку. Пока мы шли, сердце мое билось как у испуганного кролика, коленки противно дрожали. Дорого бы я дал, чтобы оказаться подальше отсюда, но объяснение с ним неотвратимо надвигалось. Сэр Фредерик усадил меня в кресло, стоявшее напротив его любимого, и принял свою излюбленную позу: голова откинута, ноги скрещены, руки сцеплены на животе. На губах его заиграла знакомая ласковая подбадривающая улыбка. На этот раз он не предложил мне никаких напитков и сам тоже ничего себе не налил.

– Я вижу, Сиборн,– по его голосу я сразу определил, что разговор предстоит куда более неприятный, чем я представлял,– вы тут вполне освоились и, начиная со вчерашнего дня, времени даром не теряли.

Я тупо на него посмотрел, как будто ничего не понимал, но мои уши мгновенно вспыхнули.

– Откровенно говоря, когда я попросил вас на время меня подменить, мне и в голову не могло прийти, что вы через пару дней сделаетесь потенциальным владельцем этого дома. Скажу честно: никогда еще не был свидетелем столь быстрого успеха. Лихо. Если вы и в своей профессии сумеете проявить подобные таланты, медицина будет перед вами в неоплатном долгу, разумеется, если вы не бросите учебу.

Не могу передать, сколько яда было в этих словах, хотя сказаны они были самым ласковым тоном и с самой дружелюбной улыбкой.

– Я тут ни при чем,– суетливо выпалил я.– Я не виноват, что Хьюго убили. А насчет дома – это все Марсель, это его выдумка.

Сэр Фредерик с подчеркнутой вежливостью кивнул:

– Конечно, конечно. Я принимаю ваши объяснения, хоть у меня нет никаких подтверждающих это доказательств. Но я вам верю. Предпочитаю тешить себя надеждой, что имею дело с порядочными людьми.

Я резко вскинул голову, готовый увидеть откровенную насмешку, однако наткнулся на прежнюю улыбку, только менее лучезарную. Я поймал себя на том, что лихорадочно ищу для себя оправданий. И тут же сообразил, что только что сморозил нечто малоубедительное и даже нелепое. Я стал вспоминать, что говорила Эвелин, чтобы меня поддержать, но ничего не вспомнил, эти попытки лишь мешали мне найти свои собственные аргументы. В результате я лишь пробормотал, что, по моему мнению, Марсель имеет право распоряжаться своей собственностью, как ему угодно.

Сэр Фредерик терпеливо выслушал мои доводы, и затем сказал:

– Вы полагаете, он имеет такое право, и ни вы, ни кто-либо еще не в состоянии ничего сделать, разве только попытаться его переубедить. Но если он сделает то, что ему угодно, а угодно ему, оказывается, отдать этот дом вам, и это не противоречит нормам закона, насколько мне известно,– мой слух снова резанула нотка презрения, мелькнувшая в его голосе,– если он даже это сделает, вас никто не лишает права действовать далее по своему усмотрению. И потому позвольте спросить: что же потом намерены предпринять вы сами?

Он ждал моего ответа, но я промолчал, и он продолжил экзекуцию:

– Надеюсь, что вы вернете дом тем, кто тут жил всегда, тем, для кого это родной очаг. То есть Джиму и Урсуле Алстонам.

Я открыл рот, чтобы откровенно высказаться насчет Джима, но сэр Фредерик предостерегающе поднял руку:

– Не будем обсуждать, достойны они этого или нет, это нас с вами не касается. Надеюсь, вы не настолько лицемерны, чтобы делать вид, что готовы принять этот дар из высших побуждений, чтобы выполнить свой долг перед обществом! Так-так, вижу, что вы уже готовы оправдать себя этой сказочкой!

Он покачал головой, как будто я неверно ответил на экзаменационный билет или был начинающим хирургом, допустившим непростительный промах. Изучая меня, он то и дело раскачивал монокль, будто это был миниатюрный стеклянный маятник.

– Имейте в виду, Сиборн,– продолжал наставлять меня он,– что приняв этот подарок, вы окажете себе весьма сомнительную услугу. Вам, конечно, эти мои слова кажутся полной чушью. Вам уже вскружила голову лестная перспектива: стать владельцем огромного поместья, это вполне естественно для вашего возраста. Но если вы пойдете на поводу у своего столь естественного желания, то попросту присвоите то, что вам не принадлежит. Кому это добро должно принадлежать, решать не вам. Однако совершенно очевидно одно: оно не ваше. И нечего ссылаться на прихоть этого совершенно постороннего молодого человека, который из-за нелепой трагической гибели собственного друга получил возможность распоряжаться чужим имуществом. Согласитесь, он, в сущности, тоже в наследники угодил случайно. Так что вывод напрашивается один: если вы примите этот дар, то, по сути дела, совершите кражу, и какие бы вы ни приводили аргументы, факт останется фактом.

Я вскочил, весь дрожа, на этот раз от злости, а не от страха.

– С-сэр,– сиплым голосом еле выдавил я, потому что горло у меня пересохло, а губы так тряслись, что я едва мог выговаривать слова,– как вы смеете так со... со мной обра... кх... обращаться! Я... мм... никому не позволю меня оскорблять. Я имею право, да-да, я сам буду решать, как... кхм... мне действовать, и не нужны мне ваши подсказки, и вообще ничьи. Хотя,– добавил я абсолютно искренне,– я очень вас уважаю, и вам это прекрасно известно. Но это еще не означает, что вы можете мне диктовать... что и как я должен делать.

Пока я, запинаясь, все это излагал, сэр Фредерик рассматривал меня с живейшим интересом. Его длинные пальцы вдруг резво пробежались по черному шнурку, подхватили стеклышко и вставили его в чуть вытаращенный глаз.

– О-о!– изумленно протянул он,– так, значит, эта отрава уже попала в вашу кровь? Всемогущий Боже, это просто поразительно!– Он наклонился чуть ближе, старательно меня рассматривая, как будто только сейчас обнаружил, что я довольно-таки любопытный экземпляр.– Осторожнее, это очень опасно, мой мальчик. Кстати, вы ни с кем не разговаривал на эту тему? У меня сложилось такое впечатление, что вы только что изложили мне не только свою точку зрения. Впрочем, это ваше личное дело.– Но внезапно его чуть ироничный тон стал совершенно серьезным, и он резко выпрямился: – Сядьте, Сиборн!

К своему собственному удивлению, я беспрекословно подчинился.

– Хочу кое-что вам сказать, исключительно ради вашей же пользы,– жестко добавил он.– Можете проигнорировать мои слова, но я обязан высказаться до конца, поскольку чувствую себя ответственным за то, что вы здесь задержались. Откажитесь от этого подарка. Не слушайте никого, кто станет уговаривать вас его принять. Если этот глупец действительно вознамерился вас осчастливить, и вы действительно, точно в сказке, станете богачом, чего втайне так желаете, сразу откажитесь вступать в права владения. А главное, немедленно, сейчас же сообщите всем обитателям этого дома о своем намерении. Тогда Марсель оставит свою дурацкую затею, и только одному Господу известно, скольких бед это поможет избежать.

Он выжидающе умолк, но я не знал, что говорить. Голова у меня шла кругом, только что меня переполняли сладкие грезы, в том числе и о счастье с Эвелин, и вдруг – эти холодные отрезвляющие и опустошающие слова. Тон сэра Фредерика становился все более мрачным:

– Мы покамест не знаем, кто убил Хьюго, но нам уже известно, какую бурю вызвал его приезд, который в конечном счете стоил ему жизни. Едва ли приходится сомневаться, что кто-то решил избавиться от него из-за его притязаний на этот дом. И это при том, что у него было и моральное, и юридическое право, он был законным наследником. А теперь и вы туда же... Что вызовет еще большую бурю негодования, вполне справедливого. Неужели вы не понимаете, на что идете?

Я еще хорохорился, пытался с ним спорить:

– Вы нарочно хотите меня запугать...

– Да, хочу,– рявкнул сэр Фредерик.– По-моему, вам это совершенно необходимо, ибо вы не ведаете, что творите.

– Но моя смерть никому ничего не даст,– вспомнил я аргументы Марселя.Ведь так? Если кто-то решит от меня избавиться, все имущество перейдет моим наследникам.

– Да, если акт дарения действительно будет оформлен. Но почему вы так уверены, что кому-то не захочется устранить вас до того, как этот документ получит юридическую силу? Марселю в любом случае бояться нечего, завещание в его пользу уже существует, и по всей видимости, вполне действенное – с точки зрения закона. Но у вас положение в корне иное, впрочем, я не исключаю, что пока вы кому-то нужны – в качестве удобного и надежного орудия... да, вам нечего опасаться, пока не будут оформлены документы, удостоверяющие акт дарения, все эти процедуры растягиваются иногда надолго. Ну а потом...– он красноречиво взмахнул рукой, будто отправляя меня в вечность.

Такой вариант вообще не приходил мне в голову. Но выслушав сэра Фредерика, я, признаться, не принял всерьез его мрачные прогнозы. Со мной наверняка ничего подобного не случится. Я надеялся, что на этом наша приятная беседа завершится. Но это было еще не все. Сэр Фредерик снова откинулся на пинку кресла и заговорил чуть более спокойным тоном:

– В сущности, я собирался говорить с вами о другом. Единственное, о чем я прошу: подумайте хорошенько! Во-первых, о том, что убийца наверняка здесь, среди нас, и почти наверняка убийство было совершено из-за дома и прочего имущества. Во-вторых, имейте в виду: под давшись алчности... желанию заполучить этот дом, вы станете совсем другим человеком, с другими взглядами и устремлениями. Приготовьтесь к тому, что вы станете более расчетливым, приучитесь лгать самому себе, забудете о карьере врача. И все это только ради того, чтобы оказаться в окружении людей, совершенно далеких вам по духу и по воспитанию, для которых вы все равно останетесь чужаком и выскочкой. Короче говоря, вы обречете себя на жалкое существование, на жизнь, полную бесконечных забот, раздоров и дрязг. А что взамен? Ничего, никакой отдушины. Ни в чем.