Текст книги "Смерть и приятные голоса (= Губительно приятные голоса)"

Автор книги: Мэри Фитт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

– Что у вас с лицом? Как же это вас угораздило, а?

Никто сегодня не счел нужным поинтересоваться моей "травмой", но объяснение у меня было заготовлено.

– Это ветка. Пробилась в боковое окошко, и р-раз – прямо мне по физиономии. Я поехал слишком близко к кустам,– вдохновенно соврал я.– Но ничего, заживет.

Сэр Фредерик сочувственно кивнул.

– Смотрите, впредь будьте осторожнее. Ветка могла задеть и что-нибудь более существенное,– полушутливо сказал он, и я так и не понял, догадался он, что ветка тут ни при чем, или нет. Но мне казалось, что наверняка догадался.

– А теперь вот что,– он наклонился поближе и загадочно на меня посмотрел из-под седых бровей,– открою вам небольшой секрет. Только дайте слово, что никому не проболтаетесь... пока я не позволю.

Я дал честное-пречестное слово, очень гордый тем, что сам сэр Фредерик Лотон оказывает мне такое доверие.

– Дело в том,– мягко, но очень уверенно произнес он,– что тот молодой человек, который вчера сюда приехал, вовсе не Хьюго Алстон. Так что вашего полку прибыло,– он хитро мне подмигнул.

– Боже мой!– вырвалось у меня, совершенно искренне, но в этот миг я вдруг понял, что не так уж удивлен этим открытием.– А кто же он тогда?

– Один молодой шалопай, наполовину француз, наполовину англичанин, любит всякие приключения и розыгрыши, и к тому же он прирожденный актер. Родители его очень обеспеченные люди, принадлежат к сливкам общества. Они уверены, что сынок их отправился сюда для того, чтобы попрактиковаться в английском. Если они узнают правду, разразится грандиозный скандал. Насколько я понял, отец у него человек строгих правил, и уже изрядно устал от бесконечных эскапад...– он умолк, и я, не утерпев, торопливо спросил:

– Как его зовут? Не представляю, что у него может быть какое-то другое имя. Он настоящий Хьюго.

– Он настоящий Марсель. Марсель де Совиньи. Но вы, разумеется, должны называть его по-прежнему, Хьюго. Он уже привык, так основательно вжился в образ, что, полагаю, ему очень тяжело будет снова становиться Марселем. Между прочим, среди прочих неподходящих увлечений Марселя отца его особенно раздражает чрезмерная любовь к театру. Будь он просто театралом или поклонником хорошеньких актрис, это сколько угодно. Но в том-то и весь конфуз, что милый мальчик сам обожает лицедействовать. Он даже как-то заменял заболевшего актера в труппе одного из самых сканда... мм... эпатажных парижских театров – и пользовался успехом у публики. Пока отец случайно не прознал о подвигах своего отпрыска. После чего строго-настрого запретил ему приближаться к этому театру, пригрозив полугодовым заточением в фамильном шато. Но страсть Марселя к актерству постоянно требует выхода. И как видите, этот выход всегда находится.

Тут сэр Фредерик откинул голову и добродушно рассмеялся, раскачивая монокль на черном шнурке и пытаясь понять, какой, эффект произвело на меня его сообщение.

Я и сам не знал какой: было ли это изумление или шок. Скорее все-таки шок. И, честно говоря, очень хотелось, чтобы кто-то ласково успокоил, убедил, что особо переживать не из-за чего, все нормально... Сэр Фредерик умел успокаивать одним своим видом. И я смотрел на него со все более пылким обожанием.

– Но как вам удалось все это узнать?

Сэр Фредерик смахнул с колена невидимую соринку.

– Ну-у,– задумчиво протянул он.– Когда я сообразил, какую взвалил на себя ответственность, пообещав бедняге Алстону позаботиться о его сыне, то понял, что не мешало бы хоть что-то знать о своем будущем протеже. У меня в Париже есть хорошие друзья, вот я и попросил их собрать кое-какие сведения: чем этот молодой человек занимается, чем интересуется, с кем приятельствует, и тому подобное. До первого своего приезда сюда я так и не получил никаких новостей. Но как раз в тот вечер, когда на горизонте появились вы, мне позвонила моя секретарша и сообщила, что... гм... досье получено и что мне нужно немедленно с ним ознакомиться. У нее был какой-то странно напряженный голос. Надо сказать, что девушка она вполне благоразумная и рассудительная, отнюдь не паникерша. В общем, я понял, что лучше внять ее призыву. Она явно не хотела пересылать этот пакет сюда. Должен признаться, я был крайне заинтригован. К счастью, мне пришла в голову гениальная идея: попросить вас временно стать моим заместителем. И вы любезно согласились.

Он обезоруживающе мне улыбнулся. Я же мысленно спросил себя: согласился бы я, если б знал, что ему нужно уехать не ради операции, от которой зависит человеческая жизнь, а ради каких-то присланных из Парижа бумажек? И понял, что да, согласился бы, лишь бы заслужить такую улыбку.

– Огромное вам спасибо,– продолжил он,– благодаря вам я смог ознакомиться с собранными документами. Друзья мои, признаться, изрядно меня удивили. Они даже наняли частного детектива, представляете?– Его смущенное негодование было очень трогательным.– В общем, эти ребята из частных агентств работают на совесть. Они раскопали не только данные о Хьюго, но и обо всем, что так или иначе его касается. И обо всех. Два часа неотрывного чтения. Но зато, когда я дочитал последнюю строчку, я знал о своем незнакомом подопечном все. Где живет, какую предпочитает одежду, какая у него машина, какая прислуга, какие пристрастия, как он выглядит, как выглядят его друзья. Фотографии Хьюго и перечисленных друзей, в том числе и Марселя. Сведения о Марселе тоже прилагались. Этот молодой человек заинтересовал меня особенно, поскольку мой осведомитель сообщал, что Хьюго уехал из Парижа в Лондон именно с Марселем, который является лучшим его другом. Естественно, я не подозревал, мне и в голову такое не могло прийти, что они решили поменяться ролями. Но все-таки я решил вернуться и посмотреть, как тут дела, ну и, разумеется, подменить вас на вахте. Приезжаю сегодня и вижу, что Хьюго Алстон – это Марсель, причем играет свою роль с небывалым апломбом и талантливо – явно никто не заподозрил в нем самозванца А теперь возникает вопрос,– сэр Фредерик нацелил на меня свой монокль,– что же все это означает? Просто розыгрыш, или что-то большее? Признаться, я пока не нашел никакого мало-мальски подходящего ответа. Но ответ найти необходимо. И я решил остаться тут на несколько дней, тихонечко за всем понаблюдать, никого особо не беспокоя. Жаль, что скандал в этом приятном семействе неизбежен. Но хотелось бы немного его смягчить, чтобы шутника Марселя не разорвали на части. Мне он понравился. А вам?

– Да, очень,– признался я, хотя меня грызли досада на себя и обида. Попался на крючок, как и все остальные, болван! Мне нужно было время, чтобы разобраться в своем отношении к Хьюго, то есть к Марселю, теперь, когда он был разоблачен. А я-то воображал, что бедняга нуждается в моем покровительстве! Противно, когда твой благородный порыв используют в корыстных целях, в другой раз не захочешь никому помогать.

Я начал вспоминать некоторые высказывания этого самозванца. И я словно наяву услышал, как он вчера вечером произнес: "Боюсь, я тебя обманул. Но я не со зла. Ты и сам скоро это поймешь, если, конечно, постараешься понять". Мне это заявление показалось несколько странным, но я настолько был поглощен мыслями о нем и об Эвелин, что искать какой-то особый смысл в его словах мне было некогда. Эвелин! Подумав о ней, я даже резко выпрямился в своем кресле. Сэр Фредерик с улыбкой наблюдал за мной, ритмично раскачивая шнурок, на котором болтался многострадальный монокль.

– Это что же получается,– потерянно пробормотал я,– значит, наш Хьюго, то есть Марсель, никакой не полукровка?

– Нет.

– И никому тут не родственник?

– Никому.

– Ничего себе!– воскликнул я, на этот раз потрясенный невероятной убедительностью его лицемерия.– Видели бы вы, как он разыгрывал безутешного сына! И как накидывался на вас, сэр Фредерик, потому что вы якобы плохо сделали операцию. А я-то, идиот, кинулся защищать нашу с вами профессию от нападок варвара с дикого Востока! А это был циничный розыгрыш! Тошно даже об этом думать!

Сэр Фредерик покачал головой.

– Думаю, все-таки не совсем розыгрыш,– сказал он.– Наш юный друг действительно играл роль, но в соответствии с характером своего персонажа. Уверяю вас, что он прилежно копировал самого Хьюго, и его чувства, и его представления о жизни.

– Да, наверное,– согласился я, немного поостыв.– Но он иногда чересчур увлекается импровизацией,– проворчал я, вспомнив, как он повел Эвелин Росс в густые заросли рододендронов и как ретиво он принялся за ней ухаживать просто с места в карьер. Это уже была личная инициатива Марселя, а не Хьюго. Это Марсель наверняка не может пропустить ни одной интересной женщины. И, конечно, он нацелился на Эвелин, хотя Урсула намного эффектнее и привлекательнее. Впрочем, у него не было иного выбора, поскольку Урсула якобы его сводная сестра. Естественно, он не смел даже смотреть в ее сторону. Я задал очередной вопрос:

– Сэр, а где же сейчас настоящий Хьюго?

– Полагаю, где-то в Лондоне. Его след был потерян, когда он поднялся на борт парохода, отправлявшегося через Ла Манш в Англию. Частному детективу было поручено завершить слежку на причале. Так что о том, что происходило потом, я могу только догадываться. Видимо, уже на пароходе они должны были встретиться с Марселем. Пароход благополучно отплыл, и теперь Хьюго надо было решать, как же все-таки действовать дальше. Едва ли друзья решили затеять что-то, так сказать, недозволенное законом.– Сэр Фредерик переменил позу, сев поудобнее.– Полагаю, Хьюго было страшновато соваться в фамильную берлогу, и он уговорил друга явиться сюда вместо него. Не уверен, что эта шутка оказалась очень удачной. Но ведь у каждого свои причины и объяснения для тех или иных поступков.

Тому же Марселю, вероятно, просто хотелось выручить друга. И ведь, согласитесь, это очень увлекательно, настоящее приключение. Думаю, у молодых людей и в мыслях не было ничего дурного.

– У них, видите ли, не было...– тихо пробурчал я,– а этот ваш лицедей не подумал, что из-за его шуточек тут могут случиться крупные неприятности?

Однако сэр Фредерик, вероятно, не услышал моего вопроса и рывком поднялся с кресла.

– Ну что же! Пора нам вернуться к обществу. Смотрите, слушайте, но сами ни слова, договорились?

– Буду нем, как три обезьяны,– пошутил я.

– Как одна из обезьян,– поправил меня сэр Фредерик.– Одна была слепой, другая глухой, третья немой. Вы будете третьей. Думаю, нам с вами нужно быть начеку, пока не убедимся, что не затевается никаких бесчестных игр. Бог даст, все разрешится само собой. Марсель через несколько дней отбудет в Лондон и встретится с Хьюго. А тот по его рассказам поймет, что никогда не сможет обрести здесь родной очаг. Потом они вдвоем вернутся в Париж, и это будет весьма мудрый поступок.

Голос у сэра Фредерика был тихим и ласковым, будто ему пришлось разговаривать с капризным пациентом, вдруг впавшим в истерику. Однако я совершенно не верил, что все закончится тихо и мирно. Да и сам доктор вряд ли верил в подобный финал. Я обратил внимание на то, что мой покровитель ни разу не заговорил о моем отъезде, о том, что теперь, когда он тут, я могу отправляться куда угодно. Видимо, я был пока еще ему нужен.

Я двинулся следом за ним по толстому ковру. Мне и самому не терпелось вернуться в гостиную к другим... точнее, к Марселю и Эвелин. Сэр Фредерик толкнул тяжелую дверь, скрытую огромной шторой, и сразу в плотную тишину ворвались звуки фортепьяно, смех, веселый гомон и мужское пение. Эти звуки доносились из гостиной.

Глава 15

Никогда не забуду того вечера. Такие вечера, дни и даже недели выпадают иногда в жизни каждого из нас. В такие моменты мы верим, что в мире не существует насмешек, порожденных отчаяньем, верим, что за всей этой обступившей нас блеклой рутиной, за смертной скукой и горьким разочарованием, за обманами и крушениями надежд таится желанное счастье. Я помню, что я тогда подумал: "Почему мы не можем так жить всегда?" Что означало это "так" я едва ли смог бы объяснить в тот вечер. А сейчас я лишь точно знаю, что вечер был дивный, а почему он таким выдался, так и осталось для меня загадкой.

Войдя в гостиную, мы увидели, что за фортепьяно сидит Марсель и, аккомпанируя себе, поет "На Авиньонском мосту", и с таким лихим озорством,сам его голос излучал смех,– что все слушатели пришли в полный восторг. Даже тетя Сюзан улыбалась и отстукивала такт ногой, а на губах ее благоверного играла глуповатая блаженная улыбка, и время от времени он с удалью бывалого щеголя оправлял усы. Урсула стояла рядом с Марселем, положив руку ему на плечо. Похоже, она тоже в этот момент забыла обо всем: об уплывающем из рук наследстве, о нежеланных сводных братьях, о желанном, но почти нереальном замужестве. Ей важно было только то, о чем пел Марсель: как маленькие мальчики и девочки танцуют на Авиньонском мосту... Мне казалось, еще немного, и Урсула начнет подпевать Марселю и сама закружится в танце.

Я взглянул на Хилари, стоящего у камина с сигарой: интересно, как ему все это веселье? Он наблюдал за происходящим снисходительно, но не без удовольствия. И только два человека не участвовали в этом импровизированном празднике: Джим и Эвелин. Они сидели на кушетке, но далеко друг от друга, на разных концах. Джим не сводил с нее сердитого и одновременно страдальческого взгляда, а Эвелин старательно на него не смотрела, но я видел, что его назойливость ей мучительна. Эвелин была очень бледна. Когда я вошел, она посмотрела на меня, и в этих синих очах я уловил мольбу о помощи. Но что я мог сделать? Разыгралась бы очередная безобразная сцена. Нет, это было бы непростительно – испортить такой вечер. Я не мог ничего сделать, но таял от счастья: взгляд Эвелин именно меня молил о помощи, она уже считала меня своим другом!

Марсель сидел спиной к Эвелин, и поэтому не мог видеть, как мы переглянулись. Но, похоже, сейчас он совершенно о ней забыл. Урсула между тем обогнула пианино и теперь, хохоча, смотрела Марселю в лицо, а он смеялся в ответ. И еще Урсула пела вместе с ним: "Les messieurs font comme – ca" {Вот такие господа (фр.)}... А потом они с еще большим воодушевлением затянули припев: "Sur le Pont d'Avignon, l'on у danse, l'on y danse..." {На мосту на Авиньонском полагается плясать (фр.)}. Им с трудом удалось допеть раздался очередной взрыв безудержного смеха и несколько бравурных завершающих аккордов; Грянули аплодисменты, сэр Фредерик захлопал первым, потом крики "еще, еще!". Марсель заиграл вступление к "Au Clair de la Lime" {Свет луны (фр.)}, и настроение у всех сразу изменилось.

Отыграв проигрыш, Марсель с чувством запел, но теперь Урсула просто смотрела на него, не решаясь подпевать. С того места, где я стоял, хорошо были видны они оба. Его звучный гибкий тенор придавал давно знакомым словам особую выразительность. И я видел, как изменялось лицо Урсулы: строгая серьезность постепенно уступала место печальной нежности. Марсель обращался к ней, и она не могла остаться равнодушной. Ну как тут женщине устоять?подумал я. Марсель умеет быть совершенно неотразимым. Сейчас он, похоже, совсем забыл про свою роль. И что же теперь будет? Урсула думает, что он ее сводный брат. Но он-то знает, что он ей никто. Ему надоело притворяться. Вот вчера он в этом преуспел, очень искусно изображал влюбленность в Эвелин Росс. Или не изображал? А возможно, это для него просто азартная игра: покорил одну, сегодня очаровывает другую...

Может, уговорить сэра Фредерика открыть наш секрет Урсуле? Или разумнее пока оставить ее в неведении?

"Ouvre-moi ta porte, pour l'amour de Dieu" {Откройся дверь, дай путь любви Господней (фр.)}. Голос его проникал в самое сердце. Этот лицемер заставил всех умолкнуть, в комнате воцарилась благоговейная тишина. Ну и тип, подумал я.

Допев, он посмотрел на клавиши, а потом, словно устыдившись того, что довел всех чуть не до слез, тут же перешел на танцевальный ритм. Урсула захлопала в ладоши.

– Давайте танцевать! Хилари, дорогой, нам мешает ковер!

За считанные минуты ковер был свернут.

– Только чур, Хьюго тоже будет танцевать! Хватит ему сидеть за пианино! Кто-нибудь еще может поиграть?

Она с сомнением взглянула на меня. Я покачал головой.

– Ты и сама можешь!– с издевкой крикнул из своего угла Джим.

– Конечно могу, милый мой братик, но не хочу. Хилари! Открой патефон и достань пластинки. Назначаю тебя ответственным за музыку! Ты ведь не против, дорогой?

Хилари что-то добродушно проворчал и побрел к патефону. Урсула выжидающе посмотрела на Марселя, и тот, послушно поднявшись с круглого стульчика, приблизился к ней. Через секунду они уже кружились под милую старомодную мелодию. Мне показалось, что это была песня "О чем твердят мои часики".

Я украдкой посмотрел на кушетку. Джим стремительно наклонился к Эвелин, но она посмотрела на него с испугом и покачала головой. Мне даже показалось, что она отодвинулась еще ближе к краю. Джим сидел, уставившись в пол, потом резко вскочил и направился к двери, едва не наткнувшись на Урсулу и Марселя. Никто даже не попытался его остановить. Я подошел к Эвелин, она посмотрела на меня с робкой улыбкой, и скоро мы тоже кружились по комнате. Танцую я неважнецки, но я старался избегать слишком сложных на, к тому же партнерша моя была до того воздушной и восприимчивой, что у меня получалось даже лучше, чем обычно. Однако все удовольствие от танца портила неотвязная мысль: хотела бы она, чтобы на моем месте был Хьюго? Но даже если Эвелин этого хотела, она не выдала себя ни единым взглядом и жестом.

Потом Хилари поставил медленный вальс. Тут даже тетя Сюзан и Биддолф, не утерпев, поплыли в танце, правда темп они выбрали гораздо более спокойный, чем мы и Урсула с Марселем. Партнершами мы не менялись. В этот вечер каждый делал то, что хотел, забыв о правилах светских раутов.

– Все хорошо?– спросил я у Эвелин.

Она кивнула, устремив на меня свои темно-синие глаза, в самой глубине которых мелькнул знакомый страх.

– Это сделал Джим, да?– прошептала она.

– Сделал что?– переспросил я, совершенно забыв про свой шрам. Он уже не болел – только когда я до него нечаянно дотрагивался, но потемнел и стал еще более заметным.

– Я про ваше лицо... он вас ударил?– она сочувственно поморщилась.

– А-а, ерунда,– небрежно произнес я, безумно тронутый ее заботливостью, и тут же попытался изобразить благородное великодушие: – Думаю, он совсем не хотел испортить мою необыкновенную красоту. Я сам виноват, надо было отойти в сторону.

Эвелин покачала головой.

– Господи, какой он жестокий! Совершенно неуправляемый человек... Я его боюсь. Я ненавижу всякое насилие!

Чуть наклонившись, я посмотрел ей в глаза, несколько ошарашенный столь страстным негодованием.

– Но как вы узнали?– спросил я.

– Я все видела. Когда мы с вами расстались, так получилось, что я прошла мимо него. Но решила вернуться к вам, предчувствовала, что он может устроить какую-то гадость, понадеялась, что сумею его отговорить. Но я опоздала. Он ударил вас и ускакал прочь, а я... я развернулась и пошла назад.

– Скажите, вы до сих пор считаете, что связаны с ним какими-то обязательствами?

Эвелин потупилась.

– Уже нет.

– Потому что ненавидите насилие?

– Потому что не желаю, чтобы меня принуждали. На этот раз он зашел слишком далеко.

– Вы имеете в виду то, что он меня ударил?– с недоверием спросил я, продолжая проделывать незамысловатые танцевальные фигуры.

– Да. И не только это.

Набравшись храбрости, я продолжил:

– Скажите,– от волнения я даже остановился, и она, естественно, тоже. Продолжая сжимать ее руку, я спросил: – А вам нравится... Хьюго?

Она посмотрела на меня, как мне показалось, с несколько неестественным изумлением, но вроде бы не рассердилась. Но опять в глазах ее мелькнул еле заметный испуг.

– С чего вы это взяли?– небрежно спросила она.

– Ну как с чего... вы вчера ездили с ним обедать. И потом... вы так участливо сегодня утром о нем говорили...

– Я очень за него тревожусь. Мне всегда всех жалко.

Мы продолжали стоять, потом наконец до меня дошло, что мы мешаем танцевать остальным. Я повел Эвелин к кушетке.

– И меня?– спросил я, усаживаясь рядом.

– Ну конечно,– без малейшего промедления ответила она, но я почувствовал, что напрасно задал ей этот вопрос. Я был ей неинтересен. Она мысленно была сейчас с кем-то еще. Но, возможно, эта легкая отчужденность означала лишь то, что ей пока никто не нужен, в том числе и я?

– В любом случае,– пробормотал я, раздосадованный своей догадливостью, ибо уже возомнил, что у меня появился шанс,– Джим не станет возражать против того, чтобы Хьюго танцевал с собственной сестрой.

Я искоса посмотрел на лицо Эвелин, хотел увидеть, как она отреагирует на мои слова. Но она лишь с грустью заметила:

– Джима не устраивает все. И прежде всего сам факт существования Хьюго.

На этой фразе наш разговор зашел в тупик. Мы продолжали сидеть вдвоем на кушетке, но теперь это было как-то бессмысленно. "Непостижимое создание!" – подумал я. А Эвелин, казалось, окончательно обо мне забыла. Я не мог понять почему. Может, я чем-то ее обидел? Но на лице ее не было и тени обиды, просто оно выглядело очень сосредоточенным, как у человека, погруженного в глубокие раздумья.

Когда кончилась очередная пластинка, сэр Фредерик направился к Урсуле и увел ее от Марселя. Оставшийся без дамы Марсель тут же очутился рядом с кушеткой. Лицо у него было вполне безмятежное, он определенно не ощущал никакой неловкости от того, что забыл про Эвелин. Я был уверен, что она с радостью отзовется на его запоздалое приглашение, но как бы не так! Извинившись и сославшись на то, что ей нужно сделать одно неотложное дело, Эвелин двинулась к двери. А мы с Марселем продолжали сидеть на кушетке.

Я почувствовал, что его не тянет на разговоры. Впрочем, совершенно потрясенный секретным сообщением сэра Фредерика, я и сам был не в состоянии вести идиотскую светскую беседу. Поэтому я очень скоро поднялся и побрел к Хилари Пармуру. А тот, похоже, только этого и ждал. Не успел я опомниться, как уже заводил патефон, предшественник же мой заверил, что сейчас вернется, только пропустит стаканчик виски. Я ставил пластинку за пластинкой. Так прошло примерно полчаса. Сэр Фредерик теперь танцевал с Эвелин, которая уже успела вернуться. А Урсула снова очутилась в объятиях Марселя. Теперь я уже почти не сомневался, что остаток вечера проведу у этого проклятого патефона. Подобная перспектива совсем меня не радовала. Танцором я был средненьким, и, однако же, самонадеянно считал, что Эвелин было гораздо удобнее и приятнее танцевать со мной, чем с сэром Фредериком... Впрочем, считать я мог что угодно, это ничего не меняло. Я уже наугад хватал очередную пластинку и со злостью швырял ее на круглую вертушку. Когда я поймал себя на том, что беззастенчиво наблюдаю за сэром Фредериком и Эвелин, она как раз говорила, что устала, а потом пожелала ему спокойной ночи... Потом я увидел, как сэр Фредерик распахнул перед ней дверь и почтительно поклонился. А перед дверью, на пороге, как раз в этот момент стоял Хилари, державший в руке стакан с виски.

– Прошу прощения,– торопливо выпалил я, и на глазах всей компании помчался к двери.

Глава 16

Эвелин я нагнал уже в коридоре, почти у поворота к ее комнатке. Услышав мой топот, она испуганно обернулась и посмотрела на меня почти сердито. Ее рука взметнулась вверх, и лоб перерезали две морщины, я заметил, как сильно бьется жилка на белой шее.

– Простите, Эвелин, я не хотел...– покаянно затараторил я, но тут лицо ее смягчилось. Эвелин улыбнулась.

– Не волнуйся, Джейк,– сказала она, тайком переведя дух. Она в первый раз назвала меня по имени и на ты, и я безумно обрадовался.– Я не знала, что это ты. Что случилось? Я что-то забыла?

Я догадался, почему она так испугалась: подумала, что это Джим.

– Не что-то, а кого-то,– игриво уточнил я.– Ты забыла пожелать мне спокойной ночи.

Я почувствовал, что на этот раз моя настойчивость не показалась ей глупой и нелепой. А потом она сделала нечто невероятное... Подошла совсем близко и положила обе ладони на лацканы моего пиджака. Вздрогнув от неожиданности, я поцеловал ее, уловив немое согласие. Все получилось по-дурацки: я даже забыл ее обнять, вместо вожделенного поцелуя вышло торопливое чмоканье. Нет, это был не тот поцелуй, который заставляет забыть про робость и сомнения, про все на свете...

– Спокойной ночи, Джейк,– произнесла она абсолютно ровным голосом.

– Спокойной ночи, Эвелин,– судорожно вздохнув, отозвался я и, развернувшись, помчался назад, в сторону своей комнаты. Я не стал возвращаться в гостиную, мне было не до них. Я должен был как следует обдумать случившееся. Несмотря на блаженную эйфорию, я решил немедленно разобраться в поистине жизненно важных вопросах. "Что же мне теперь делать? Можно ли считать, что это было признание?", терзался я. И при этом ясно слышал голос своего отца: "А справится ли она, мой мальчик? Успехи врача наполовину зависят от его жены". Я всегда обижался на него за грубый прагматизм во взгляде на женитьбу, хотя брат мой абсолютно его поддерживал. Но сейчас я почти с ужасом поймал себя на том, что пытаюсь оценить возможности Эвелин именно с точки зрения отца. Впрочем, тут сомнений не возникало: для врача Эвелин была идеально супругой. Гораздо важнее было уяснить другое. Станет ли она ждать, пока я доучусь – это три года... И еще три года уйдет на то, чтобы я добился какого-то положения, смог ее содержать. Шесть лет! Выдержат ли наши чувства столь суровое испытание?

Я был в полном смятении, из-за которого не стал даже спускаться вниз, но через минуту понял, что оставаться одному в таком состоянии еще тяжелее. Мне хотелось посоветоваться с Марселем, который был намного опытнее меня в любовных делах.

Когда я все-таки спустился и открыл дверь гостиной, там меня встретила полная тишина. Патефон стоял закрытым, пианино – тоже. Никого. Так мне показалось в первый момент. Да, никого, хотя ковер был по-прежнему свернут, а столики и кресла сдвинуты к стенам. Куда же все разбрелись? Тетя Сюзан и дядя Биддолф наверняка отправились спать, наверное утомились после непривычной разминки. Сэр Фредерик – в библиотеку, покурить и почитать. А Урсула и Марсель? Тут даже не о чем и гадать. Решили пройтись. А какие, собственно, могут у кого-то возникнуть возражения? Никаких, подумал я.

И тут я увидел, что разбрелись не все. В одном из глубоких кресел сидел Хилари, вытянув вперед ноги. Глаза его были закрыты, руки сложены на животе, а на полу рядом с креслом стоял стакан. Я не знал, спит он или нет, в любом случае, ему явно не хотелось, чтобы его тревожили: он протяжно дышал, так обычно дышит спящий человек.

Чуть постояв на пороге, я тихонько прикрыл дверь и ушел.

Часть вторая

Глава 1

Тело Хьюго Алстона – настоящего Хьюго – было обнаружено на следующее утро. В кустах рододендронов.

А обнаружил его не кто иной, как я. Дело было так. Из-за бремени ответственности перед Эвелин в связи с нашими новыми отношениями (как будто уже было за что отвечать!) я так и не смог уснуть той ночью, понимая, что неминуемо придется выяснить все до конца. Как только рассвело, я оделся и на цыпочках прокрался по коридору к лестнице, а потом – вниз, и на волю. Вообще-то я совсем не жаворонок. Встаю обычно в восемь, пью чай, все как у всех. В половине пятого я выбрался из постели впервые. Все вокруг казалось странно-незнакомым и волнующим, и почему-то немного... запретным. Слуги, разумеется, еще спали, поэтому мне самому пришлось снимать цепочку и не без усилия открывать тяжелую дверь. Трава на газонах была белой от мельчайших капелек, и казалось, что это не роса, а иней, однако было совсем тепло. Птицы уже щебетали вовсю, гомонили так, что звенело в ушах.

Я не стал надевать кепи, волосы мои топорщились на легком ветру, я чувствовал себя конкистадором, вопреки страху отправившимся к неизведанным широтам. Я оглянулся и посмотрел на дом. Теперь, с зашторенными окнами, он выглядел совсем необитаемым. Я так же, как и возлюбленный Мод {Мод – героиня одноименной поэмы английского поэта Альфреда Теннисона, дочь помещика, влюбленная в бедняка}, "знал, что за шторой белой, словно саван, лишь сон таится, но с дрожью подумал: не вечным ли сном смежены чьи-то ресницы". Я пошел куда глаза глядят. До сих пор не знаю, что заставило меня выбрать тропку, ведущую к зарослям рододендронов, а не ту, что вела к пруду с лилиями или к дороге. Когда я подошел к кустарнику, птицы уже слегка угомонились, звонкое взволнованное щебетание сменилось размеренным посвистыванием и пощелкиванием, лишь напоминавшее звуки свирели пение черных дроздов не сбавляло силы, заглушая все прочие звуки.

Но вот тропинка нырнула под раскидистый куст. Задрав голову, я посмотрел на густые ветки – я и не знал, что рододендроны бывают такими высокими...

Под одним из таких кустов-великанов я его и нашел, совсем неподалеку от главной тропинки. Заметил под нижними ветками подошвы мужских ботинок. Сначала подумал, что это вор или какой-нибудь браконьер. Но приглядевшись, увидел, что туфли лакированные, а штанины брюк – из дорогого материала, с идеально заглаженной складкой. Брюки были совершенно новыми, без единого пятнышка или потертости.

Я наклонился и раздвинул ветки...

Он лежал ничком, правая рука была сжата в кулак, и полна смятых листьев: видимо, во время агонии умирающий схватился за ветку. Неестественно выгнутая левая рука покоилась под головой – лоб упирался в запястье. Была видна задняя часть белейшего отложного воротничка и запонка на манжете. Судя по этой манжете, пиджак был застегнут, и поэтому рукав сдвинулся, когда незнакомец упал. Мне была видна округлая желтовато-смуглая щека и густая шевелюра из прямых черных как вороново крыло волос. Я прикоснулся указательным пальцем к смуглому виску, но было и так понятно, что этот человек мертв, и уже несколько часов. Через секунду я уже мчался что было сил к дому. Толкнув наружную дверь, которую я, оказывается, оставил полуоткрытой, я отворил дверь внутреннюю и понесся, перепрыгивая через ступеньки, к сэру Фредерику, спальня которого располагалась рядом с апартаментами Марселя.

Он открыл сразу же, как только я постучал. Я ворвался внутрь. С невольным восхищением я отметил про себя, что доктор и в пижаме выглядит весьма импозантно; волосы сэра Фредерика почти не разлохматились, и каким-то образом он уже успел облачиться в халат и даже вооружиться моноклем.

– Там... в кустах... мертвец,– еле дыша после бешеной пробежки, пробормотал я, но уже немного успокоившись, потому что знал: сейчас мне объяснят, что делать дальше. А что-то делать было необходимо.