Текст книги "Смерть и приятные голоса (= Губительно приятные голоса)"

Автор книги: Мэри Фитт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Марсель, абсолютно не способный хранить секреты – благослови его Господь, чудесный парень, мне он понравился!– тут же выложил Эвелин, что на самом деле он никакой не наследник, и она, разумеется, тут же потеряла к нему всякий интерес. Милый мой мальчик, мне совсем не хочется Вас шокировать, но для Вас же лучше пережить это сейчас, чем стать жертвой непоправимой ошибки, которая может испортить всю Вашу жизнь. Возможно, забота о Вас (сам не знаю, что на меня нашло) вдохновила меня на это письмо.

Эвелин слышала, как Марсель и Хьюго договаривались об этой курьезной встрече: Марсель должен был вечером провести Урсулу перед "условленным" кустом. Она поняла одно: от Хьюго необходимо избавиться. Есть у этой крошки дьявольское умение сконцентрировать всю волю только на своей цели, переступив через всех. Она быстренько сообразила, что Хьюго еще не успел написать свое собственное завещание, а это означало, что все имущество снова будет возвращено Урсуле и Джиму, а она – как ни в чем не бывало – вернется к Джиму. Это не помешало бы ей в случае необходимости, чтобы себя обезопасить, подвести Джима под подозрение. Но она, естественно, надеялась, что заподозрят прежде всего Марселя, который придумал ту нелепую засаду в кустах и прогулку с Урсулой. Мне, кстати, рассказали, что на допросе она всячески внушала Маллету, что у Марселя и Хьюго были сложные отношения, отнюдь не безоблачные. Да, лгать она умела виртуозно, хотя постоянно обвиняла во лжи всех подряд.

Вернувшись с Марселем из Чода, она тут же рассказала Джиму об их встрече с Хьюго, а другим при этом не забывала морочить голову: будто она страшится бешеного нрава этого мальчишки, готового на все. И он очень кстати подыграл ее россказням, ударив Вас хлыстом. Наверняка она сама спровоцировала эту безобразную выходку, она умеет довести Джима до нужной кондиции, он ведь, в сущности, наивный простак. И то что он тогда, хлопнув дверью, сбежал из гостиной, тоже ее заслуга. Сбежал как раз тогда, когда в имение уже должен был заявиться Хьюго. Спустя некоторое время она тоже удалилась, помните? А минут через пять мне захотелось пойти выпить. А после я увидел нечто такое, что привело меня к нынешнему решению уйти из жизни. Это случится через час, самое позднее – через два.

Но вернемся к тому вечеру. Я поднялся к себе, а дверь закрыл не до конца. И сквозь щелку случайно увидел, как Эвелин спускается по боковой лестнице с третьего этажа. В этом не было ничего странного. Она была теперь экономкой, а наверху располагаются и комнаты слуг, и кладовые, и бильярдная, и оружейная комната, и галерея, в которой устроен домашний тир. Она могла пойти посмотреть, что делают горничные, или отправиться в бильярдную выяснять отношения с Джимом, да куда угодно. Я и сейчас не берусь точно сказать, что так меня смутило, почему я стал пристально за ней следить. Черное пальто и то, что руки она держала в карманах? Что, собственно, в этом крамольного? Она направилась в сторону своей комнаты. Я двинулся за ней. Она вошла внутрь, но буквально через минуту вышла, начала спускаться по боковой лестнице, расположенной рядом с ее комнатой, с той же стороны коридора. Я удивился "... снова пошел за ней. Повторяю: понятия не имею, зачем я это сделал. Одно могу сказать: когда-то я славился острым чутьем, и в необычных ситуациях оно снова просыпается.

Она вышла на улицу через одну из боковых дверей, а я развернулся и хотел пойти назад, выпить наконец виски, а потом вернуться в гостиную, но что-то не давало мне покоя. В общем, я кинулся к парадной двери и тоже выскочил на улицу. Я знал уже заранее, что она свернула за угол. Сначала она шла, прячась в тени дома, потом – в тени деревьев, шла она к подъездной аллее, а потом свернула в сторону зарослей из рододендронов. Я совершенно не представлял, зачем ее туда понесло. Даже когда она остановилась и спряталась за, буковое дерево. Тогда же я увидел и Хьюго, разгуливавшего туда-сюда по дорожке, залитой лунным светом,– его лицо в те минуты было бронзово-зеленоватым, и, помнится, он как раз смотрел на дом. А я все пытался понять, какого черта она спряталась за деревом. Я просто, затаив дыхание, наблюдал за нею и за ним, пытаясь понять, кто этот малый и откуда он взялся. Я тоже прятался за буковым деревом, росшим сзади, в тридцати ярдах от укрытия Эвелин. У меня было такое ощущение, будто я смотрю спектакль. И тут вдруг она подняла руку и выстрелила.

Хьюго рухнул на землю. Думаете, я помчался вспять, чтобы поднять всех на ноги? Или хотя бы подбежал к нему, чтобы оказать помощь? Нет, ничего подобного. Я стоял как пень, не шевелясь, и продолжал таращиться на лежащего парня. Почему я так себя повел, несмотря на весь свой опыт? Я ведь как-никак врач, всякое видал. Был ли это страх? Едва ли. Я даже сейчас его не испытываю, а тогда я даже не думал о том, что будет, если я попытаюсь схватить Эвелин. Но я могу сказать, что это было: внезапное бессилие, в критический момент мне отказала и сила, и сила воли, и способность мыслить. Если Вы, конечно, сможете понять мое тогдашнее состояние, но Вам этого не понять... Поэтому постараюсь объяснить. Представьте себе спортсмена, скажем знаменитого спринтера, который позволил себе долго не тренироваться. И вот однажды сама жизнь устроила ему испытание: надо было быстро убегать, чтобы спастись. И тут наш бывалый спортсмен вдруг обнаружил, что мышцы не желают его слушаться. Что он стал слабаком, слабее даже обыкновенных людей, никогда не занимавшихся бегом. Примерно то же самое произошло и со мной. События развивались стремительно. Хьюго упал. К нему подскочила Эвелин и потащила его, причем без особых усилий, к кусту, под которым потом и найми тело. Потом отправилась назад, тем же путем. Прошла совсем близко от меня, и вскоре ее уже не было видно.

Бот тогда меня одолела страшная дрожь, меня бил озноб, хотя тот вечер был довольно теплым. Когда мне все же удалось с собою справиться, я подошел к Хьюго и наклонился над ним. Он уже был мертв. Я сообразил, что лучше бы мне отсюда убраться. Если кто-то слышал выстрел, и сейчас меня тут застукают, то никто не поверит, что я тут ни при чем. Говорить, что это сделала Эвелин, было глупо. И у нее, и у меня были примерно одинаковые мотивы, чтобы избавиться от Хьюго. Однако никто не пришел, вокруг стояла тишина. Б общем, я тоже сбежал, тоже тем же путем. Придя к себе, я хорошенько выпил, а потом вернулся в гостиную. Эвелин была уже там и танцевала с сэром Фредериком. Было еще только без четверти десять, то есть отсутствовал я минут тридцать пять, не дольше. Со странным чувством смотрел я из коридора на открывшуюся мне картину: две кружащиеся беспечно пары, чета Биддолфов с интересом за ними наблюдающая, и Вы – там же, где я Вас оставил: у патефона. Все было точно таким же, как и до моего ухода. Мне казалось, что передо мной какие-то автоматы, а не живые люди. Я не мог поверить, что никто из вас ничего не слышал, и не видел, ни о чем не догадался ни по ее, ни по моему лицу. Что даже смутное эхо тех гибельных минут не проникло в эту залу, неуловимое эхо агонии жертвы, лежавшей там, в прелестном парке, под цветущим кустом. Я снова сменил Вас у патефона. Эвелин успела уйти, как раз проскользнула мимо меня, когда я собрался войти, совершенно не подозревая, что мне известна ее тайна, погруженная в свои мысли. Лицо у нее было бледным, но румянца на ее щеках никогда не бывало, белая молочная кожа была одной из главных ее прелестей. Я подумал, может, все-таки пойти за ней, завести разговор, но Вы меня опередили. Не думаю, что она сильно обрадовалась Вашей компании! Однако, назад Вы не вернулись, и все стали потихоньку разбредаться. Марсель, памятуя о договоренности с Хьюго, пригласил Урсулу пройтись по саду. Потом ушел сэр Фредерик и Биддолфы. Я остался в одиночестве. Вы вернулись в гостиную в одиннадцать, когда там уже снова появились Марсель и Урсула.

На следующее утро Вы обнаружили труп, потом приехала полиция. Что я должен был делать? Я провел бессонную ночь, обдумывая это. Под утро решил, что нужно посмотреть, как пойдет расследование. Возможно, Эвелин оставила какую-то улику, и полицейские сами ее обнаружат, подумал я. А если не обнаружат, какие доказательства мог предоставить им я? Мне казалось, что, если я сам проявлю инициативу, меня тут же арестуют, и начнется долгое судебное – уголовное!– разбирательство, это в худшем случае. А в лучшем бесконечные изматывающие расспросы, и это будет стоить мне невыносимого нервного напряжения. В эту ночь мне не помог ни веронал, ни прочие таблетки, и я понял, что отныне обречен на лютую бессонницу, которая пока меня миловала. Я представлял себе бесконечные ночи, от силы два-три часа тяжелого забытья, а потом снова бодрствование. Был еще выход: чудовищные дозы снотворного, от которых даже днем ты находишься в полусонном состоянии. А как можно в таком состоянии отвечать на вопросы полиции, когда каждую минуту нужно быть начеку и хотя бы четко понимать, о чем тебя спрашивают ? Никто тогда в гостиной не заметил моего отсутствия, а если и заметили, то наверняка подумали, что я вышел всего на несколько минут, промочить горло. Вы ведь тоже подумали, что я скоро вернусь? Вы единственный, кто мог заметить, что я отсутствовал довольно долго.

Короче говоря, когда утром началось неотвратимое расследование, я сделал вид, что ничего не видел, ничего не слышал, мне нечего сказать. Совсем как знаменитым трем мартышкам. Я даже не сообщил полиции, что научил Эвелин отлично стрелять, впрочем, об этом не упомянули и все остальные. Не сказал и о том, что стреляла она, скорее всего, моими патронами.

Тут такая существенная подробность. После знакомства с Жетонами я как-то обмолвился, что хорошо стреляю. И они уговорили меня научить их. Вверху есть домашний тир, там есть мишени, все, как полагается, там я и давал уроки. Джим, Урсула, Эвелин, приезжавшие гостить время от времени там пропадали. Это увлечение длилось месяца два. Видимо, я притащил туда коробку с американскими патронами, чтобы показать, как стреляют из кольта. Эвелин могла запастись несколькими, так сказать, впрок. А в случае необходимости пристрелить потом Джима или Урсулу, да кого угодно, кто встанет у нее на пути.

Утром я украдкой ходил за ней по пятам, мне было важно выследить, куда она денет револьвер. Отнесет обратно в оружейную комнату? Нет, туда она не заходила. Подбросит кому-нибудь ? Джиму, Урсуле или даже мне ? Я был начеку. Как потом выяснилось, она швырнула его в пруд, я так и не понял, когда она исхитрилась это сделать. Полагаю, до того, как мы все собрались в комнате Марселя – после его допроса. Судя по некоторым едва заметным деталям, револьвер был уже на дне, когда происходила Ваша с ней захватывающая беседа на скамье у пруда, часть ее мне удалось услышать. Помните, я принес Вам повестку полиции, потом Вы ушли, а я сел на Ваше место ? Я зорко за ней наблюдал и заметил, что она нервничает, что ей не по себе. Вам-то, наверное, это не пришло в голову, Вы не знали, кто находится с Вами рядом. К этому времени уже стало известно, что Хьюго все-таки успел написать завещание в пользу Марселя. Для Эвелин это был непредвиденный удар. Надо думать, именно из-за переменившихся перспектив она стала активно внушать окружающим, что по всем статьям на роль убийцы подходит Джим. Я недолго с ней просидел после Вашего ухода, тем не менее заботливая Эвелин успела поведать мне, что страшно переживает за Джима. Я не встречал еще такой талантливой обманщицы: она пускала в ход все – и откровенные высказывания, и намеки, и вроде бы нечаянные оговорки, изобретательности ее не было предела.

Вы, наверняка были крайне обескуражены тем, как все смотрели на Вас нынче за завтраком. Бедный мальчик, какое у Вас было изумленное и несчастное лицо! Откуда Вам было знать, что Марсель по своему обыкновению уже успел доложить всей компании о своем намерении передать Вам имущество Алстонов, если завещание Хьюго окажется юридически законным. Марсель с жаром заявил, что Вы единственный протянули ему руку дружбы, когда он сюда приехал. И стаю быть, Вы один достойны этого подарка. Урсула сильно расстроилась, но я убедил ее, что Марсель завтра же забудет о своем приступе неслыханной щедрости. И сказал, что Вы вряд ли согласитесь принять такой подарок. Сэр Фредерик Лотом, человек более скептического склада, пообещал Урсуле провести с Вами поучительную беседу. На мой взгляд, кульминацией, венцом этого фарса стала Ваша с Эвелин Росс прогулка на машине. Абсолютно уверен, что за пределами имения эта барышня была к Вам очень благосклонна. Час назад Вы с ней вернулись, и по Вашему торжественному и благоговейному взгляду я догадался: Вы твердо уверовали, что желанное счастье уже почти у вас в кармане. Вы не могли знать, да и сейчас не знаете, что Марсель, вернувшись из Лондона, объявил, что передумал. Что теперь пришло в его сумасбродную голову, я не знаю, но это не важно. Потому что ни один из его планов не станет явью, да и нет никакой гарантии, что завещание Хьюго признают действительным. Поверьте моим прогнозам, поскольку самоубийцы обычно бывают очень прозорливы. Марсель скоро исчезнет, как недолговечный лунный луч, оставив лишь яркие, но эфемерные воспоминания о своем визите. Все будут вспоминать его красоту и обаяние, его приятный голос и грациозную походку, но не более того.

А теперь я наконец добрался до финального события, которое и станет вскоре причиной очередного выстрела, только на этот раз он прозвучит не в рощице рододендронов, а у пруда с лилиями. Я решил выбрать именно это место. Когда Вы с Эвелин отбыли на прогулку, я подумал, что само небо посылает мне возможность произвести разведку в ее комнате. Я проделал это, но, разумеется, ничего не нашел, хотя старался, добросовестно прощупал все матрасы и мебельную обивку, перерыл все ящики и шкатулки, в общем, действовал в строгом соответствии с описаниями подобных процедур в детективных романах. Не нашел ничего, кроме тщательно спрятанных любовных писем, в том числе несколько штук от Джеймса Алстона и от Джима, ну и кое-какие драгоценности, распиханные по самым невообразимым тайникам, кое-какие из них она наверняка прихватила в шкатулках Урсулы. Завершив обыск, я вернулся в свою комнату, где нашел записку, в которой меня просили позвонить домой. Набрав свой чодский телефон, я услышал невероятно расстроенный голос своей экономки: приходили из полиции, поэтому не буду ли я так добр приехать, она-то сама ничего толком не поняла.

Я, разумеется, поехал, и теперь вынужден писать это письмо. Полиция действительно приезжала, и пока я обшаривал комнату Эвелин, они обшаривали мой дом. Нашли коробку с патронами, в которой нескольких штук не хватало, того же калибра, который использовал убийца Хьюго. Экономка сказала, что полицейские были очень горды этой своей находкой и прямо-таки сияли от радости. Ее они закидали вопросами: почему я забросил практику, давно ли я пью, не с тех ли пор, как познакомился с Алстонами, каковы мои отношения с женой. Экономка моя, добрая душа, старалась говорить как можно меньше. А что касается моего заместителя... он только что зашел в приемную нашего офиса, где я пишу это письмо, и посмотрел на меня как на убийцу, по-моему, он не сомневается, что Хьюго прикончил я.

Вот такие мои дела, Сиборн. Я решил, что мне пора покинуть сцену. Они раздобыли улику и теперь от меня не отцепятся. Эвелин Росс – мой злейший враг, мне с ней не сладить, потому что я не просто ей антипатичен, я мешаю этой крошке достичь заветной цели, и потому должен быть уничтожен. Возможно, она догадывается, что я что-то заподозрил или даже что-то узнал. Мало ли ? Я мог нечаянно себя выдать, когда мы мило беседовали с ней вчера утром, сидя на скамеечке у чудного пруда с лилиями. В любом случае, я угодил в сеть, из которой мне не выбраться, у меня нет сил на то, чтобы хотя бы попытаться. Смерть моя никого особо не опечалит: жена будет только рада, Урсула...

Урсула будет переживать, но на самом деле ей будет лучше без меня. Я сделал для нее все, что мог, если я и дальше буду тут болтаться, то испорчу ей жизнь, стану помехой ее молодому счастью. Если я совершу то, что задумал, все подумают, что убийца точно я, и обо всей этой истории скоро забудут.

Коробку с патронами полицейские забрали с собой, но в моем чемодане, который стоит в моей спальне, спрятан заряженный револьвер. Поэтому мне нужно поскорее вернуться в имение, пока на него не наткнулись ищейки. Но сначала я должен отослать это письмо на Ваш домашний адрес, сейчас побегу на почту. Полиция наверняка разнюхает, что я отсылал Вам из Чода заказное письмо, примерно в четыре часа дня, и, конечно же, письмишко мое очень их заинтригует. Поэтому я придумал один фокус. К моей исповеди я приложу еще одно коротенькое послание. О том, что у меня есть множество причин покинуть этот бренный мир, что я желаю Вам добиться всяческих успехов на Вашем поприще, ну и прочие банальные пожелания. Покажете им, если потребуют, а это письмо можете со спокойной душой сжечь. Вы спросите, почему я не хочу, чтобы Вы показали мои откровения полиции? Они мне не поверят, а у всех, кто так или иначе причастен к этой истории, начнутся бесконечные проблемы, которых и так уже хватает.

И последнее. Меня мало волнуют проблемы наших с Вами общих знакомых, но я очень Вас прошу защитить Урсулу от Эвелин, от Марселя, от нее самой. Эвелин выйдет замуж за Джима, это будет справедливая расплата за все его выкрутасы. Марсель уедет, и если он не заберет с собой Урсулу, то она какое-то время будет чувствовать себя ужасно несчастной. Вот тут и придет Ваш час. Если Вы поддержите ее, а может, даже увезете с собой, я уверен, эта девочка проникнется к Вам самыми нежными чувствами. С Вами она обретет цель в жизни которую до сих пор не сумела найти. Она натура увлекающаяся, и если за что-то берется в охотку, у нее все получается замечательно. Вы же обретете друга, который избавит Вас от всех страхов и комплексов. Она сгладит острые углы в Вашем максималистском пока характере, она разбудит Ваше честолюбие, у нее хватит энергии исподволь Вас изменять – не основу Вашу, она замечательная и здоровая,– а некоторые чисто внешние проявления, поверьте, хорошие манеры и светская уверенность в себе очень важны, как бы Вы к ним ни относились. Не бойтесь, Урсула не разорит Вас: у нее есть деловая хватка, и мозги хорошие. Уверен, она сумеет увеличить Ваши доходы, даже если не получит никакого наследства.

А теперь, дружище, примите наилучшие пожелания от старого неудачника, который искренне Вам симпатизировал. Вы понравились мне с первого взгляда. Если бы я был моложе и успешнее, если бы я не позволил себе опуститься и не растерял бы свои скромные таланты и знания, то непременно дождался бы Вашего диплома, мы вместе бы работали, я сделал бы Вас своим преемником. В сущности, я мог бы уйти без всяких объяснений, не обременяя Вас всей этой сентиментальщиной, но мне делается дурно, как только представлю, что Бы можете угодить в сети этой паучихи. Я знаю, у Вас обостренное чувство общественного долга, и оно призовет вас отнести письмо в полицию. Не делайте этого, очень Вас прошу. Наживете себе лишние проблемы. А что касается этой особы... Думаю, получив то, чего добивалась, она уже не будет представлять опасности для окружающих.

Теперь я заклею конверт сургучом и понесу его на почту. А после, как только стемнеет, отправлюсь к пруду. Интересно, кто из вас найдет меня? Постараюсь убраться так, чтобы доставить минимум хлопот остающимся. Удачи Вам. Скажите Урсуле, что я ее люблю и попросите поскорее меня забыть. До свиданья.

Глава 7

Сложив похрустывавшие листки, я машинально запихнул их в нагрудный карман. Пока я был не в состоянии осмыслить прочитанное и делать какие-то выводы. Как ни странно, то, что я узнал про Эвелин, не вызвало у меня боли и даже удивления. Пармур очень точно определил: я как будто находился какое-то время под гипнозом, а теперь все прошло. Я даже не мог вспомнить, что ощущал во время этого многодневного сеанса. Только смутно припоминал внешний облик Эвелин, причем уже абсолютно утративший прежнее очарование. И все-таки факт оставался фактом: несколько дней я искренне верил, что безумно ее люблю и даже предложил ей стать моей женой. Понятно, почему Урсула так ее боялась. Она видела, с какой легкостью Эвелин вьет веревки из мужчин, подчиняет их своей воле, одного за другим. А уж Урсуле ли бояться соперничества с этой серой мышкой? Правда, Хилари Пармур все же ей не поддался, и, насколько мне известно, дядюшка Биддолф тоже оказался крепким орешком! Но Хилари был Эвелин совершенно ни к чему, а Биддолфа хранила мощная сила – страх перед дражайшей супругой. Еще неизвестно, устояли бы они, если бы им вдруг выпало стать владельцем имения Алстон-холл.

Пармур, надо сказать, здорово меня озадачил! Как он мог подумать, что я смогу со спокойной совестью выслушать неправильный вердикт, зная, что полиция считает дело уже решенным, тогда как истинный убийца разгуливает на свободе? Мне показалось, что собственная деградация отчасти повлияла и на моральные устои Пармура, раз ему кажется, что ради чьего-то комфорта и покоя можно пренебречь правдой. Но я понимал, что, если я предъявлю коронеру письмо, расследование начнется сызнова, и Урсуле придется – в этом Пармур был прав – снова переживать весь этот кошмар, еще более гнусный. Ознакомившись с откровениями бедняги Пармура, Маллет и присяжные накинутся на Урсулу с расспросами, и автоматически она сделается основным свидетелем. Набегут наглые газетчики, начнут вынюхивать сенсационные подробности, читатели, разумеется, будут в восторге, будут разглядывать фотографии Урсулы, обсуждать ее платья и ее личные проблемы, весь уклад ее жизни, ничем не похожей на их собственную!

Так-то оно так, но если завещание Хьюго признают недействительным, не означает ли это, что Урсула неизбежно окажется в опасности? Предположим, Эвелин вернется и выйдет замуж за Джима. Разве у нее не возникнет желание избавиться от Урсулы? Пока Урсула здесь, Эвелин никогда не сможет стать признанной хозяйкой долгожданного имения, и представители местного общества и прислуга будут относиться к ней как к экономке. А чем я могу ей помочь? Мне еще столько лет нужно учиться и стажироваться, прежде чем я получу статус врача. И потом, чтобы Урсула согласилась уехать вместе со мной, я должен сделать ей предложение. Если же я просто стану уговаривать ее оставить этот дом, она потребует объяснений. А что я скажу, если мне запретили говорить об источнике угрозы?

В конечном счете я решил, что у меня есть один-единственный выход: выложить Урсуле всю правду и отдать ей письмо ее дорогого Пармура. Если она сочтет нужным сообщить о нем куда следует, я сообщу, если она этого не пожелает, тогда мы его уничтожим. Интуиция подсказывала мне, что Урсула не захочет скрывать это послание и уж, во всяком случае, предпримет все возможные и невозможные меры, чтобы уберечь Джима. У них было совсем мало общего, тем не менее она его любила. Я уже представлял, как она перепугается, узнав, какая Джиму грозит опасность. Ладно, как бы то ни было, первым делом нужно было посоветоваться с ней. Таким образом мне, возможно, удастся получить ответ на вопрос, который не давал мне покоя: нужна ли Урсуле моя дружба и защита, на которых так настаивал Пармур? Могу ли я надеяться на подобную милость судьбы? Возможно, Хилари Пармур неспроста предложил мне поддержать ее и даже увезти с собой? Я все время твердил себе, что нисколько не влюблен в Урсулу, но так ли это? Возможно, это говорила моя гордость, уверенность в том, что я никогда не смогу ей понравиться? Если бы не это, разве я стал бы внушать себе, что ничего к ней не испытываю? Мне вспомнились трогательные розовые шлепки и сладкий аромат пудры, щекочущий ноздри. Потом вспомнились те чудесные вечерние часы, проведенные с нею вместе на террасе. Эти воспоминания заставили меня спешно вскочить на ноги...

Не пробыв в родном доме и часа, я уже снова мчался по пустынным улицам назад, в сторону Чода.

Глава 8

Уже в начале девятого я лихо подкатил к крыльцу огромного серого особняка. Светило солнце, вокруг была полная благодать. Проезжая по подъездной аллее, я обогнал дребезжащую повозку молочника. Над крышей дома весело вздымались в синее небо два столбика дыма – над двумя трубами. Садовник, бредший от дома к теплицам, почтительно приложил руку к своей шапке, обернувшись на шорох моих шин. Да, теперь я уже был тут своим, будто домой приехал, подумалось мне.

Урсулу я нашел в столовой и, слава богу, она была одна. Она кинулась мне навстречу и, по-моему, немного покраснела. Впрочем, светловолосые люди легко краснеют, я и сам почувствовал, как запылали мои щеки. Как бы то ни было, она явно мне обрадовалась.

– Джейк! Не ожидала, что ты так скоро вернешься!– Я с радостью встретил ее приветливый живой взгляд, полный заботы.– Ты наверняка всю ночь провел за рулем! Или, может, ты так и не доехал до дома?

– Я был дома,– успокоил ее я, в изнеможении кинувшись в кресло.

Урсула тем временем наливала мне кофе, а потом добавила туда сливок.

– Письмо привез?

– Да,– угрюмо отозвался я, все еще сомневаясь в том, что поступаю правильно, решив взвалить все бремя выбора на хрупкие девичьи плечи.

– Ну и что там написано?– с жаром спросила она.– Там есть что-нибудь, что неизвестно нам?

– Да уж, этого там хватает.

– Давай его сюда, ну же!– она протянула руку, нетерпеливо помахивая пальцами.– Пока ты будешь завтракать, я почитаю.

Я замотал головой.

– Придется тебе потерпеть, Урсула. Оно секретное. Это очень серьезно. Ты не должна даже просто смотреть на него. Только в своей комнате, запершись на ключ.

И тут мы оба услышали звонок телефона, стоявшего в холле, и тут же, как по команде, переглянулись. Через секунду вошла горничная. Ни Урсула, ни сам я почему-то даже не удивились, когда горничная доложила:

– Спрашивают вас, мисс Урсула. Из чодской полиции.

Урсула умоляюще на меня посмотрела.

– Пойдем вместе, Джейк. Я уже на пределе.

Когда мы подошли к аппарату, она с опаской взяла трубку, словно гадюку. На лице ее отразилось волнение, но когда на том конце провода что-то сказали, волнение сменилось ужасом. Сама она произнесла "да", а потом, в конце, "спасибо".

Она повесила трубку и посмотрела на меня – я знал, что сейчас прозвучит что-то малоприятное. И вот что я услышал:

– Они получили телефонограмму из Паддингтонской полиции. Эвелин была найдена мертвой. В той самой гостинице, где ее оставил Марсель. Похоже, она выпила слишком сильную дозу веронала.

Глава 9

Неделя была кошмарной – сплошные дознания. Я усердно выполнял наказ Пармура, опекал Урсулу, поддерживал ее – в меру своих возможностей. Прибыл сэр Фредерик. Я послушался его совета и отнес письмо Пармура в полицию. Должен сказать, что вели они себя с большим тактом, и полицейские, и коронер. На дознании по поводу смерти Пармура были зачитаны куски из письма доктора, но только те, что относились к делу, имя Урсулы ни разу не прозвучало. Я был счастлив, что честь бедного Пармура была восстановлена, хотя он никогда об этом не узнает. Вердикт гласил: "Самоубийство в состоянии временного помешательства". Коронер считал, что шок, пережитый Пармуром во время сцены убийства Хьюго, подействовал на него самым пагубным образом, стал причиной нервного перенапряжения и длительной бессонницы, которые, в свою очередь, привели к сдвигу в его психике.

Через два дня на дознании в Паддингтоне присяжные вынесли вердикт по поводу событий, связанных с Эвелин Росс: "Убийство и самоубийство".

А на следующий день состоялось перенесенное дознание относительно смерти Хьюго Алстона. Заключительный вердикт на этом разбирательстве был вынесен уже с учетом двух предыдущих.

Разумеется, на всех трех заседаниях присутствовал Марсель, и он успешно выдержал это испытание. Признаться, я этого не ожидал. Труднее всего ему пришлось на дознании в Паддингтоне, хотя он пользовался помощью адвоката. Надо сказать, держался он с большим достоинством, объяснил собравшимся, что хотел помочь мисс Росс с трудоустройством, по ее же просьбе, и пригласил ее на должность гувернантки – в дом к своим родителям. Однако как только они уехали из имения Алстон-холл, поведение его спутницы сделалось весьма странным, он даже испугался, что она не выдержит путешествия, и стал убеждать ее вернуться. Однако она категорически отказывалась это сделать. И тогда он вынужден был, вопреки ее отговоркам, поехать в Алстон-холл и сообщить родственникам о ее душевном состоянии. И еще он хотел, чтобы кто-то поехал с ним в гостиницу – чтобы забрать ее и доставить домой. Она угрожала ему, что покончит с собой, сказал Марсель коронеру. Но поскольку она вообще не желала его слушать, ему пришлось оставить ее одну и поехать за подмогой.

Коронер счел его объяснение вполне резонным и вполне удовлетворительным и добавил: покойная молодая женщина, безусловно, была уже на грани нервного срыва, ее угнетало совершенное ею преступление. В общем, Марселя даже особо не мучили расспросами.

Через несколько дней я провожал его на вокзале "Виктория". Поезд уже готовился к отбытию, паровоз начал пыхтеть. Марсель уже нашел в вагоне свое место и купил в дорогу журналы и теперь, высунувшись из окна, болтал со мной, сияя своей неотразимой улыбкой. Мы вместе в этот вечер обедали, разговор был долгим и неспешным. Сокрушенно качая головой, он много чего мне порассказал, в том числе и о том, что произошло между ним и Эвелин в полуосвещенной гостиничной спальне. Уже по приезде в гостиницу он вдруг понял, что совершенно не готов на ней жениться и что с ее стороны было нечестно ловить его на слове. Он человек слишком импульсивный и щедрый, он натура увлекающаяся, зачем же этим пользоваться? Короче говоря, он предложил ей то, что предлагал вначале: жить под крылышком у его родителей на правах гувернантки в их богатом роскошном доме. Когда до нее дошло – не сразу, надо сказать... Да, когда она осознала, что он взял ее с собой исключительно из жалости, что никакой любви нет, вот тут-то и раскрылась ее истинная натура натура убийцы... Темные глаза Марселя вспыхнули, лицо побелело, а голос предательски дрожал, когда он все это рассказывал, пока мы расправлялись с жареным цыпленком, запивая его вином.

Было понятно, что я больше никогда его не увижу, поэтому я более пристально всматривался в его лицо, чтобы получше запомнить. Мой взгляд упал на темную дверцу купе за его спиной, и мне почему-то представилась другая картина. Как он стоял тогда, весь в бликах пламени, прислонившись спиной к каминной полке, украшенной странными гипсовыми фигурами, напоминающими висельников... Тут раздался свисток, и поезд медленно тронулся. Я продолжал на него смотреть, а он, высунувшись из окна, сказал мне с ничуть не потускневшей обворожительной улыбкой: