Текст книги "Сердце мужчины"

Автор книги: Мэри Берчелл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

Глава 3

– Хилма! Хилма!

Хилма медленно пробуждалась от сна.

– Да, мама, в чем дело? Чем ты так взволнована?

– Во-первых, уже очень поздно. – Мать стояла в дверях спальни. – А во-вторых, эта девушка не пришла.

«Этой девушкой» миссис Арнолл называла очередную представительницу из числа дешевых, неряшливых, неумелых женщин, которых она нанимала в качестве дневных уборщиц.

– О Боже! – Хилма села в постели и откинула со лба волосы. – Мне очень жаль, мама. Но может быть, она опоздала на автобус?

– О, нет! – Миссис Арнолл, в прошлом довольно хорошенькая, но уже увядшая и абсолютно беспомощная, плотнее завернулась в свой розовый халат. – Нет, дело не в автобусе. Просто она оставила меня в трудный момент. Я это поняла еще вчера, когда она тряхнула головой в ответ на мои многократные замечания о том, что овощи надо подавать прави...

– Да, нет же, слева, – рассеянно пробормотала Хилма.

– Не говори чепухи! – Мать, едва не плача, опустилась на кровать к Хилме. – Ты же поняла, что я хотела сказать «правильно»!

– Да, понимаю. Я не подумала. Я просто не совсем еще проснулась, извини.

– Ну, так просыпайся, уже довольно поздно, а тут еще твой отец сказал, что ему сегодня надо быть в Сити пораньше. Какая-то важная встреча. Хотя, видит Бог, какие у него теперь могут быть важные встречи! Но все равно он хочет завтракать, а я чувствую...

– Все в порядке, мама. Я приготовлю папе завтрак. – Хилма уже вылезла из постели.

– Спасибо, дорогая. По-моему, у меня начинается приступ моей мигрени. Это все из-за моего беспокойства о том, кто будет теперь помогать по хозяйству. Я, пожалуй, пойду прилягу. Мне нельзя разболеться. У нас и так хватает расходов без счетов от врача.

– Да, ты ложись, мама, – посоветовала ей Хилма. Она отлично знала об этих «приступах», которые регулярно повторялись в моменты домашних кризисов. – Я принесу тебе завтрак, как только отправлю папу.

– Не то чтобы я хотела есть, но надо же поддерживать свои силы. – И миссис Арнолл грациозно поднялась и выплыла из комнаты.

Хилма была еще не совсем одета, когда через четверть часа ставила перед отцом завтрак, но ее аккуратный халатик резко отличался от вечно распахивающегося материнского.

– Доброе утро, папа. – Она поцеловала его в макушку. – Я что-то слышала о важном свидании?

– Э-э. Ну, конечно, говорить еще рано. – Глаза отца загорелись.

Хилма села напротив, положила руки на стол и улыбнулась ему. В этой улыбке было гораздо больше вдохновляющего человека, чем в монотонном перечне домашних неурядиц, который он слушал последние полчаса.

– Однако я надеюсь, – продолжал он, решительно намазывая хлеб маслом, – что результаты этой встречи могут стать весьма и весьма перспективными.

– Неужели? Как это замечательно! Я уверена, что все у тебя получится.

Отец улыбнулся. Он тоже так считал. Никакие неудачи и превратности судьбы не могли лишить его веры в то, что «на этот раз ему повезет и все будет хорошо».

Сколько уже раз Хилма провожала его на такие «важные встречи», отряхивала щеткой его костюм, смотрела, как он лихо заламывает шляпу, и желала удачи... Обычно он возвращался с этих встреч немного притихший, растерянный, но, выпив чаю и прочитав вечернюю газету, был уже готов объяснить, в какой именно момент все пошло не в ту сторону, и не сомневался, что в следующий раз все будет как надо.

Вначале все это производило на Хилму грустное впечатление. Но потом она стала думать: так ли уж это грустно, если сам человек отнюдь не страдает от этого. Наоборот. Мистер Арнолл был доволен собой, можно сказать, что он был жизнерадостным неудачником. Ему никогда ничего не удавалось и не удастся, но он об этом понятия не имел. Когда-то он был очень богатым человеком. Богатство он унаследовал. Но несколько лет назад его постигла неудача. Это был ужасный удар, но он с удивительной стойкостью перенес его, твердо веря, что со временем снова наживет себе состояние, и с тех пор упорно, хотя и безуспешно, стремился к этой цели.

У бедной миссис Арнолл этого щита жизнерадостности не было. В свое время она была очень хорошенькой и привыкла к тому, что всегда в центре внимания. В дни своего благополучия она была доброй, общительной и искренне желала, чтобы все были счастливы, как она. Возникшие трудности сломили ее, выбили из колеи. Она так и не смогла привыкнуть к стесненным обстоятельствам и была бесконечно рада, что замужество Хилмы поможет им выбраться из этого состояния.

Она не могла понять, как Тони, ее обожаемый сын, может получать удовольствие от своей работы, из-за которой ему даже пришлось на год поехать в Соединенные Штаты, чтобы набраться опыта в тамошнем отделении фирмы. У нее было самое смутное представление о том, чем он занимается. Она только знала, что он ухитряется вполне нормально жить на жалованье, которое ее братья в его возрасте сочли бы нищенским.

Когда Хилма наконец проводила отца, она, напевая себе под нос, понесла поднос с завтраком в комнату матери.

– Вот и я, мама. Отец ушел в хорошем расположении духа.

– Он всегда такой. – Миссис Арнолл со вздохом села и приняла завтрак с гораздо большим интересом, чем можно было предполагать.

– Зажечь для тебя камин?

– Нет, дорогая, лучше не надо. Он сжигает столько градусов или ваттов, все равно. Возможно, единиц, но в любом случае они ужасно дорогие. А здесь не так уж и холодно. Правда?

Нет, конечно, здесь было не очень холодно. Во всяком случае замерзнуть или получить воспаление легких, сидя в постели, было нельзя. Просто горящий камин – одно из тех понятных удовольствий, которые так меняют к лучшему ваше настроение на весь день.

– Очень хорошо. Хочешь, чтобы я свой завтрак принесла сюда?

– Да, Хилма, дорогая, принеси. Мы сможем обсудить, что нам делать с прислугой.

Хилма пошла за завтраком, а вернувшись, с облегчением отметила, что мать уже была поглощена не домашними проблемами, а чем-то другим.

– Хилма, дорогая! – Она склонилась над газетой, листы которой были разбросаны по всему одеялу. – Ты видела сегодняшние газеты?

– Нет. А что там?

– Убийство! – драматично воскликнула мать.

Хилма напряглась.

– Кого убили?

– Вот-вот. Якак раз хотела тебе сказать. Мы ведь его знали. Чарльз Мартин. Помнишь его? Вы с ним общались той зимой, когда были в Торкее. Я тогда даже надеялась, что из этого что-нибудь получится. О, Хилма! – Она в ужасе подняла глаза, как будто ее поразила какая-то совершенно неожиданная мысль. – Какое счастье, что из этого ничего не вышло. Представляешь, ты была бы теперь вдовой, бедное мое дитя.

Хилме удалось выдавить смешок.

– Ты совершенно права, мама. Как хорошо, что судьба распорядилась иначе.

– Да, моя дорогая, очень хорошо! – с жаром согласилась мать, принимаясь за завтрак и одновременно с каким-то упорством не выпуская из свободной руки газету.

– А что они пишут об этом? – Хилма надеялась, что не переигрывает незаинтересованность.

– Они пишут, что он был заколот. «Найден заколотым в своей квартире», – прочитала мать. – Я смотрю, они называют его «широкоизвестным гулякой». Я бы так о нем не сказала. А ты как считаешь? – Миссис Арнолл снова откинулась на подушки, чтобы обсудить эту интересную тему.

– Право, не знаю. Мы ведь очень давно потеряли всякую связь с ним. Что там еще о нем пишут? Как они считают, кто это мог сделать? Есть какие-нибудь предположения?

– Ну, они пишут об этом таинственно. – Миссис Арнолл снова уткнулась в газету... – Пишут о «сенсационном развитии событий», не исключают, что в деле замешана женщина, но пока не все еще ясно, и расследование продолжается. Пишут, что все это случилось позапрошлой ночью, что в квартире горел свет. О, знаешь, дорогая... – Мать снова опустила газету на постель. – По-моему, это было очень опрометчиво со стороны убийцы. Выглядит так, будто он или она, а я почти уверена, что это была она, просто испугалась и убежала.

– Оставив свет включенным? – Хилма ясно представила себе это освещенное окно.

– Да, именно. Это и привлекло внимание. Подумать только! Свет горел и день, и ночь! – Видимо, это особенно потрясло бедную миссис Арнолл, которая из-за экономии строго следила за включением и выключением света. – Посмотри, здесь его фотография. Я прекрасно его помню, хотя эти фотографии в газетах всегда слепые, но все-таки узнать можно.

С величайшей неохотой Хилма посмотрела на фотографию, которую совала ей мать. Несомненно, это был он. Она ненавидела его. Эти две последние встречи с интервалом в пять лет были такими унизительными. Он сказал, что не оставит ее в покое, что будет шантажировать ее и расстроит помолвку. Какое счастье, что все кончилось!

– Что ж, дорогая, это только лишний раз доказывает, что «никогда нельзя все предугадать».

Это было одно из любимых изречений миссис Арнолл. Этой сакраментальной фразой она как бы подытоживала любой разговор. Чтение криминальных событий настолько благотворно повлияло на «приступ головной боли», что она решила встать с постели.

Хилма оставила ее и пошла одеваться. Одеваясь, она снова и снова мысленно возвращалась к событиям той страшной ночи. Но при ясном свете дня все виделось иначе.

«Интересно, как же все-таки его зовут? – Хилма замерла со щеткой в руках. – Странно, почему вдруг меня это так заинтересовало. Единственное имя, которое должно занимать мои мысли, – Роджер, а мне лезет в голову Бог знает что...»

Когда кто-то врывается в твою жизнь, да еще столь необычным образом, возбуждает такое сильное влечение к себе, а потом уходит из нее, не назвав даже своего имени, отчего все это становится еще более таинственным, загадочным... Какое имя можно ему дать?

Она слегка улыбнулась своей романтичности.

В ту ночь она назвала его единственным и, как ей показалось, вполне подходящим для него именем – Незнакомец. В этом имени была некоторая театральность, но он и был слегка театрален, с тихим, почти таинственным голосом, темными глазами, с порывистой лаской, которая могла означать или все... или ничего. «Господи, какой же романтичной, оказывается, я могу быть», – горестно вздохнула Хилма.

Конечно, в реальной жизни все иначе. Той ночью они много рассуждали об этом. Он сказал тогда, что они похожи и потому хорошо понимают мотивы поступков друг друга. И это действительно так. Она понимала, что он должен жениться на богатой, а он, что она должна выйти замуж за более чем обеспеченного и преуспевающего Роджера. И оба они решили, что встречаться им неразумно.

«Но никто из нас не сказал, почему неразумно», – подумала Хилма. И снова она вспомнила ту темную комнату и его руки, нежно ласкающие ее...

В последующие дни упоминания об «убийстве в квартире» свелись к коротеньким заметкам, да и то не в центральных газетах. В одной из заметок высказывалось предположение, что «убитый занимался кое-какими недостойными делами».

– Я считаю, что это просто гадкие сплетни, – уверенно заявила миссис Арнолл. – Полагаю, что они имеют в виду наркотики или шантаж, словом, что-то в этом роде. Но я не представляю себе, что тот, с кем мы познакомились в Торкее, мог оказаться таким.

Хилма с иронией подумала, что такое мнение матери об этом мерзком типе сложилось под впечатлением чарующей красоты курортного пейзажа Торкея...

По четвергам миссис Арнолл устраивала, как она сама их называла, «крохотулечные званые обеды». Конечно, они ничего общего не имели с теми изысканными обедами, которые бывали в прошлые дни ее счастливой жизни. Теперь это были просто вечера, в основном для жениха Хилмы, чтобы доставить ему удовольствие от общения в семейном кругу.

Кроме самого Роджера, на обеде, как правило, бывало еще двое гостей: хорошенькая и общительная двоюродная сестра Хилмы Барбара и ее муж Джим. Считалось, что Барбара очень хорошо устроилась, выйдя за него замуж. Джим Кертис был «кем-то в оловянной промышленности». Его деятельность в «олове» приносила достаточный доход, чтобы содержать вполне современную квартиру в городе, маленький «паккард» и оплачивать многочисленные наряды своей жены.

Он был добродушным и совершенно не высокомерным молодым человеком. Все представления о развлечениях сводились у него к тому, что много народу должно собраться вместе, чтобы от души повеселиться. Хилме даже казалось, что для него не так важно повеселиться, как «собраться вместе». Все его любили, и они с Барбарой входили в число тех немногих оставшихся друзей, кого миссис Арнолл принимала с удовольствием, не испытывая неловкости.

– Я всегда с благодарностью думаю о Джиме, когда вспоминаю ту француженку, которая оказалась у нас на обеде, – говорила она Хилме. – Помнишь, как она сказала про суфле, что это что-то непотребное, а он так мило пошутил, что все сошло нормально. Она была просто ужасна, а помнишь, как она била посуду?

Хилма поспешно ответила, что прекрасно все помнит, хотя при этом и покривила душой, и пошла одеваться к обеду. Она знала, что Роджеру очень нравится платье, которое она собралась надеть. Темно-синее, очень простое и строгое,

. только на рукавах были сделаны прорези от плеча до запястья, в которых виднелась подкладка из голубой материи.

Она посмотрела на себя в зеркало, и в памяти всплыла фраза, сказанная в тот вечер Незнакомцем по поводу Роджера: «Надеюсь, что он знаток прекрасного и знает, что у его будущей жены самые прелестные волосы и самые прекрасные глаза во всем Лондоне».

О Боже! Неужели она так и будет всегда помнить все то, что он говорил тогда? Да еще такое экстравагантное замечание... Роджер счел бы непристойным, что его назвали «знатоком прекрасного» по поводу красоты его нареченной.

Но с другой стороны, Роджер, наверное, никогда бы не заметил, что голубой цвет ткани в разрезах рукавов совпадает с голубизной ее глаз. Ему просто нравилось на ней это платье. Но кто-то другой обратил бы на это внимание... и не преминул сказать ей еще раз, что у нее красивые сине-голубые глаза.

– Они действительно ничего, – громко сказала Хилма.

Но сейчас они были серьезными, почти мрачными, эти глаза, смотрящие на нее из зеркала. И сама Хилма была очень серьезная, когда спустилась вниз, чтобы встретить своего жениха и выслушать его незамысловатые, но вполне искренние комплименты.

– Хелло, Хилма, дорогая моя. – Он поцеловал ее. – Ты прекрасно выглядишь, – сказал он, имея в виду не только внешность, но и ее цветущий вид.

Хилма отреагировала на это с присущей ей скромностью, ответив, что чувствует себя хорошо.

– Я имел. в виду и это тоже. – Он с улыбкой коснулся ее розовой щечки, и она поразилась, сколь же разными могут быть прикосновения мужчин. – У тебя сегодня чудесный цвет лица, и мне так нравится это платье.

– Тебе нравится? Мне тоже. У него очень приятный голубой цвет. Правда?

Она ждала, что он клюнет на этот крючок, но он, только неопределенно кивнув, сказал:

– Да, цвет у него очень приятный.

Она едва не рассмеялась. Больше всего ей хотелось, чтобы в этот момент рядом был тот, кто, как и она, рассмеялся бы.

Бедный Роджер! Все это было ужасно. Впрочем, как можно было ожидать, что после такого длительного знакомства он вдруг начнет нести романтическую чепуху? Это была не его вина. Просто теперь ей все вокруг стало казаться скучным.

Вошла мать, а через несколько минут и отец с вечерней газетой в руках. Когда закончился обмен приветствиями и они сидели, потягивая шерри, мистер Арнолл заметил:

Все-таки очень странное это дело «Убийство в квартире». Сегодня было предварительное рассмотрение... Многое выяснилось. Вы знаете, мы ведь были с ним знакомы и довольно хорошо его знали, – обратился он к Роджеру.

– Но, дорогой, это ведь было несколько лет назад, – поспешила поправить его миссис Арнолл. Ей показалось не слишком приличным признаваться в знакомстве с человеком, которого убили за какие-то сомнительные дела. – Мы встретились с ним на отдыхе. Знаете, как это обычно бывает?

Роджер согласно кивнул.

– Кажется, это сделала женщина. – Мистер Арнолл снова уткнулся в газету.

– Женщина? – резко спросила Хилма.

– Очень мерзкое дело, – мрачно произнес Роджер, деликатно, но твердо дав понять, что это не лучшая тема для разговора с девушкой, на которой собираешься жениться.

Но Хилма сделала вид, что не заметила намека.

– Кто же это, папа?

– Э-э! Какая-то женщина, которую он пытался шантажировать. По ее утверждению, Мартин был довольно гнусный тип. Она заколола его, а потом пришла домой и отравилась газом, несчастная. Она оставила что-то вроде исповеди, которую и нашла полиция.

– Бедняжка... – проговорила Хилма.

; – Очень все это мерзко, – громче повторил Роджер, решив, что они, вероятно, не слышат его, в противном случае, разумеется, немедленно прекратили бы обсуждение этой темы.

К счастью, именно в этот момент прибыли Барбара с мужем, и это всех отвлекло. Но как только все сели за стол, эта тема снова стала предметом разговора.

– Хилма, ты ведь, кажется, знала этого «убитого в квартире»? – вдруг воскликнула Барбара. – Я очень хорошо помню его. Мы как-то все вместе ходили на новогодний танцевальный вечер.

– Да, ты права, все так и было.

– Господи! Как можно водить знакомство с убийцей? – поинтересовался Джим.

– Дорогой, не говори чепухи, – вспылила Барбара, – Ты все перепутал. Он не убийца, его убили, и теперь он труп. А с трупом, как ты понимаешь, водить знакомство нельзя. Он автоматически выбывает из списка знакомых.

И она радостно рассмеялась, хотя Роджер поднял брови чуть не до линии волос, а миссис Арнолл попеняла: «Барбара, Барбара!»

– Но это же правда, – не унималась Барбара. – Знаешь, Джим, главное, что меня поражает в этой истории, так это то, что его прикончила женщина, которую он шантажировал. Бедняжка, мне ее очень жаль, но я все равно не могу понять, почему надо убивать только за то, что у кого-то сохранились глупые письма твоей ранней юности. В конце концов, мы все писали их. Разве не так? И я бы не удивилась, если бы узнала, что и Хилма когда-то написала парочку писем этому человеку.

– Я, – едва сдерживаясь, произнес Роджер, – был бы весьма удивлен этому. Уверен, что, подумав, вы бы не высказали подобных предположений относительно вашей сестры.

– Ну и ладно. – Барбара надула губки. – Я же не всерьез. Хилма, дорогая, я вовсе не собиралась бросать тень на тебя.

– Конечно, нет. – Хилма заставила себя улыбнуться.

– Но я не думаю, Роджер, что ты первый человек, с которым Хилма поцеловалась, и помяни мои слова, ты не будешь последним.

Она рассмеялась, увидев выражение лица Роджера, когда он пытался подобрать подходящие слова для ответа, но, не дождавшись, защебетала снова.

– Я хочу, чтобы вы с Хилмой пошли с нами на благотворительный бал-маскарад в Элгрин-хем Хауз. Знаете, лорд и леди Ордингли предоставили его для этой цели. В поддержку одной из больниц или еше чего-то такого же достойного. Билеты по десять гиней, но он стоит того.

В этот момент миссис Арнолл слишком громко объявила, что обед подан, и все перешли в другую комнату.

Но Барбару нельзя было отвлечь.

– Вы ведь не откажетесь пойти на этот бал? Вдвоем, правда? Нас идет целая компания. Это будет так весело, да, Джим?

– Думаю, что да. Нас уже, наверное, около дюжины. И мы надеемся, что наберем человек двадцать, – объяснил Джим.

– Но я не уверен, что мне захочется бегать в маске и в каком-нибудь шутовском костюме, – запротестовал Роджер, который несмотря на то, что обладал великолепно сохранившейся атлетической фигурой, всегда очень боялся показаться смешным и совершенно не одобрял все то, что, по его мнению, относилось к разряду «театральной чепухи».

– Там и не надо никаких костюмов, только маски, – воскликнула Барбара, почти одновременно с Хилмой, которая на этот раз не могла промолчать.

– Ах, Роджер, мне так хочется пойти.

– Хочется, дорогая моя?

– Вид у него был удивленный, но снисходительный. Приятно было сознавать, что имеешь возможность сделать что-то такое, от чего глаза Хилмы так засверкали. Он ощутил смутное удовольствие от того, что без его денег она не смогла бы пойти, а он может сотворить для нее это маленькое чудо.

– Так, значит, договорились, – объявила Барбара.

– Что ж... – Роджер терпеть не мог, чтобы его торопили. – Я, правда, не вполне уверен...

– Роджер, если мы можем это себе позволить, я бы так хотела пойти.

Хилма не очень понимала, почему она так настаивает. Она редко проявляла такой бурный энтузиазм по поводу чего-либо. Но эта идея чем-то увлекла ее. Возможно, мысль о маскараде задела какую-то романтическую струну, ведь романтика всегда жила в ней. А может быть, в этом была какая-то новизна, показавшаяся ей такой же увлекательной, как и Барбаре.

В любом случае Роджер не мог устоять против просьбы, отразившейся в ее засверкавших глазах и вспыхнувшем лице. И он тут же согласился... даже с некоторым изяществом.

– Ну, конечно, дорогая, мы пойдем.

– Великолепно! – воскликнула Хилма. – Барбара и Джим будут счастливы от того, что их компания увеличилась. Не так ли, Барбара?

– Но тебе придется заказать новое платье, – добавила Барбара. – Это необходимо, чтобы тебя не узнали. Поскольку костюмов маскарадных нет, а только маски, то следует надеть на себя все то, что было бы незнакомо друзьям.

– Вы только послушайте ее, – жалобно обратился Джим к присутствующим, как бы ища у них сочувствия. – Хотел бы я знать, есть ли еще на земле женщина, которая найдет больше пред-! логов, чем моя жена, чтобы купить себе очередное новое платье. Если такая женщина есть, я хотел бы познакомиться с ее несчастным мужем и обменяться с ним впечатлениями и опытом. – И он нежно улыбнулся Барбаре, пожалуй, дал с гордостью.

– Вовсе это не предлог, а истинная правда, -! невозмутимо ответила Барбара. – Новое платье абсолютно необходимо для этого бала.

В этот момент Хилма увидела, что мать нервно кусает губы.

– У меня будет новое платье, Барбара. Все в порядке. Мама, ты помнишь шелк, который мне подарила тетя Гертруда? По-моему, он прекрасно подойдет.

– О да, дорогая, как я могла забыть? Конечно, – с облегчением вздохнула мать и часто заморгала, едва сдержав уже навернувшиеся слезы.

«Бедная мама, – подумала Хилма, – бедная, бедная мама! Она решила, что все погибнет из-за того, что у нас нет денег на новое вечернее платье. И нам придется еще раз пережить унижение. Да, я знаю, почему выхожу замуж за Роджера! Да, за деньги, а что еще мне остается делать?»

Тема участия Хилмы и Роджера в бале-маскараде была обсуждена, к общему удовольствию всех, без всяких возражений, и вечер спокойно и приятно продолжался.

Когда гости ушли, а миссис Арнолл закончила перечисление всех, на ее взгляд, многочисленных недостатков, которых можно было избежать, Хилма сказала:

– Какое счастье, что тетя Гертруда подарила мне этот отрез шелка.

– Да, дорогая. Я пережила ужасный момент, пока ты о нем не вспомнила, – просто ответила мать.

Хилма ободряюще улыбнулась ей.

– Лучше и не придумаешь. Если ты помнишь, он ведь небесно-голубого цвета, с редкими золотыми цветочками.

Все последующие дни миссис Арнолл пребывала в приподнятом расположении духа, а уж когда платье стало принимать форму – был выбран фасон и отделка, – радовалась, как ребенок. Она знала, что Хилма будет одной из самых очаровательных девушек Лондона (кому же это еще знать, как не матери!).

С помощью довольно скромной и недорогой, но, как сказала миссис Арнолл, «весьма сообразительной» портнихи Хилма придумала фасон довольно простой, но очень элегантный по стилю. В нем была линия.

– Именно линия все решает. Поверь мне, Хилма, именно линия всегда превращала мои платья в «модели», в то время, когда я могла себе это позволить.

Так что над «линией» поработали весьма тщательно, и в результате платье облегало Хилму, как сказочный бутон, к вящему удовольствию матери.

Даже отец заметил:

– Очень красивое платье, дорогая. Кажется, оно новое?

Хилма, улыбаясь, стояла перед ним. Она ждала Роджера. Он должен был заехать за ней.

Когда Хилма надела свою золотую полумаску, та сразу придала какую-то таинственность ее облику. «И дело не только в том, что она по-другому причесалась», – глядя на дочь, горестно размышлял мистер Арнолл. Бывали моменты, когда он остро ощущал, что не знает свою дочь. Сейчас был как раз один из таких моментов.

Это впечатление растревожило его. Он относился к тем отцам, которые хотят, чтобы их дети всегда «оставались детьми». Он по-прежнему продолжал видеть в Хилме маленькую девочку, которую он водил в Кенсингтонские сады или в мемориал Альберта.

Но золотая маска с этим представлением явно не сочеталась. И не потому, что Хилма выглядела такой же экстравагантной и современной, как, например, ее двоюродная сестра Барбара. «Совсем нет», – думал мистер Арнолл, который когда-то довольно тонко разбирался во всех этих вещах. Просто весь этот блеск предполагает некоторую холодность, а Хилма буквально светилась. Она светилась теплым золотым светом, усиливавшим легкий ореол таинственности, окружавший ее. Мистер Арнолл любовался дочерью, но глубокое чувство грусти не покидало его...

Невольно он подумал о предстоящем замужестве Хилмы. Какое счастье, что она выходит замуж за приятного, уравновешенного и полностью лишенного всяческих фантазий Роджера Долана. Уж в нем-то нет ничего таинственного, как и в его солидном доходе и в большом шикарном доме в Патси Хэс. Это гораздо важнее для жизни.

Несколькими минутами спустя приехал Роджер.

Он все еще был не очень доволен тем, что придется надевать какую-то маску, хотя сразу сказал Хилме, что она очень красива.

– Это только женщины любят переодеваться и дурачиться, – как бы оправдывался он. – Я, конечно, захватил с собой маску, но должен сказать тебе, что все это представляется мне совершенно нелепым. Мне не нравится устраивать из себя зрелище.

Хилма с легким раздражением подумала: как он собирается устраивать из себя зрелище, если будет одним из сотни таких же. Но ведь это, наверное, не вина Роджера, что он был неспособен заразиться духом карнавала, безумного веселья, поэтому тем более надо быть благодарной ему, что он пошел навстречу ее желанию...

– Ты прекрасно выглядишь, Роджер, – ласково сказала она. – Такой большой, мужественный и очень симпатичный. Маска особой роли не играет, но, знаешь, ведь там все будут в масках. Так что в данном случае именно человек без маски будет больше привлекать к себе внимания. Ну и потом, это против правил вечера.

Роджер даже в мыслях не мог допустить, что он хоть чем-то будет отличаться от остальных. Если странно быть без маски, то, конечно, он наденет ее.

Они покрепче прикрепили маски, чтобы приехать анонимными, и пошли садиться в машину. Роджер страшно волновался, чтобы его шофер при виде их не подумал, что они сошли с ума.

Шоферу, естественно, ничего подобного и в голову не пришло. А если учесть, что до этого он работал у старой актрисы, которая последние десять лет провела в тщетных попытках вернуть молодость и придумывала самые невероятные развлечения, то для того, чтобы возбудить в нем даже слабое любопытство, потребовалось бы нечто большее, чем пара полумасок.

– Ах, Роджер, там должно быть очень весело! – Хилма с улыбкой повернулась к нему.

И Роджер увидел, как необыкновенно и таинственно сверкают ее глаза сквозь прорези золотой маски.

– Я рад, дорогая, что ты так считаешь, – вое, что он ответил.

Он был рад доставить ей удовольствие, и Хилма видела это. Ей только хотелось, чтобы на его месте был кто-то другой, кто способен разделить с ней это веселое, даже пусть немножко сумасшедшее настроение. Но это было не в характере Роджера, и глупо было ждать от него подобного...

Дом, в котором проводился бал, был великолепен, а сад вокруг него делал его совсем не похожим на лондонский. Все было настолько роскошно, что даже Роджер вынужден был это признать. Окна большого бального зала доходили до пола и были открыты настежь в теплые сумерки осеннего вечера. Звуки музыки, легкий говор, смех – все сливалось в единую, ласкающую душу гармонию. Было что-то пьянящее и слегка опасное в ощущении, что твоя личность никому неизвестна, скрыта всего лишь маской. Возможно, Роджер и не получал большого удовольствия, видя, как все весело дурачатся, но смирился и даже признал, что находит вечер вполне приятным.

Хилма наслаждалась вечером, она была буквально в восторге. Может быть, еще и потому, что всю последнюю неделю испытывала огромное желание убежать от реальности... убежать подальше' от невеселых обстоятельств своей жизни.

В течение вечера она время от времени танцевала не только с Роджером, но и с другими мужчинами, которых подводила к ней Барбара. Шутливая форма, в которой Барбара представляла Хилме мужчин, позволяла общаться не знакомясь.

Когда Роджер оставил ее, чтобы принести мороженое, она подошла к высокому открытому окну и стояла, одновременно наслаждаясь тишиной ночи снаружи и весельем, царящим внутри дома. Этот контраст очень соответствовал ее настроению – веселому и вместе с тем грустному.

Она стояла, глубоко задумавшись, и смотрела на золотой месяц, всходивший над деревьями. И в этот момент Хилма услышала тихий голос:

– Милая, – произнес этот голос, и она вздрогнула при его звуке, потому что интонация, с которой это было произнесено, могла принадлежать только одному человеку. – Милая, возможно ли, что я снова вижу вас?