Текст книги "Дева Баттермира"

Автор книги: Мелвин Брэгг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 37 страниц)

И словно выстрел в мертвой тишине церкви, наступившей на короткое мгновенье, прозвучал вопрос Хоупа:

– Как вы сумели стать таким? Как вам это удалось?

Николсон улыбнулся, растерянно разведя ладони: жест полного бессилия. Однако решительный взгляд Хоупа говорил лишь о том, что полковник желает получить правдивый, быстрый и полезный ответ. И все же Николсон ответил, отводя взгляд:

– Это благодать Божия.

– И чем вы заслужили такое?

– Все в руках Господа.

– Но есть же такое, что вы можете сделать.

– Храни свою веру и веруй в Него.

– Вы можете безропотно верить и не получать взамен ничего, – ответил Хоуп. – Но если хочешь определенности, что же тогда делать?

– Нет ничего определенного в нашей жизни, кроме смерти, конечно.

– Все определено, – заметил Хоуп. – Все, что мы делаем, – определено. Он знает, какой вы есть человек. Почему Он позволяет нам совершать такое?

– Он послал к нам Сына своего единородного ради нашего спасения.

– И в чем же мы свободны? И как мы можем быть свободны, если только не сражаемся за свободу и не нарушаем одну или более из Его Заповедей?

– Неисповедимы пути Господни, – произнес Николсон, обескураженный страстным ответом.

– Почему? Почему Его деяния настолько таинственны? А как же те из нас, кто не обладает святостью и кто не целитель и не служит Господу или не такой, как вы, и не такие, как те, кому легко исполнять службу Господню… почему Он так таинственно ускользает от нас? Что мы сделали?

– Это первородный грех… – начал было Николсон.

– До моего рождения? В этом дело? Так если я не имел шанса еще до того, как родился, то какой же шанс представится мне в течение жизни? Нет. В Нем нет тайны. В Нем все ясно. Есть те, кто остаются с Ним, те, кто отвергает Его, и те, кто не идут ни по тому, ни по другому пути и которые вынуждены тратить жизнь в мучениях беспрерывных сомнений.

– А разве это не присуще всем нам?

– Нет. Большинство скептиков либо полагают, будто снискали благодать, или же не заботятся ни о чем, кроме как о дне сегодняшнем. И я это понимаю. Временами я тоже… – Хоуп усилием воли сдержал порыв отчаяния. – Временами мне тоже хотелось думать так же.

– Но вы преодолели это, – торжественно произнес Николсон. – Вы вновь обрели Его.

Хоупа трясло, он вдруг испугался, что наговорил лишнего. Ему было трудно дышать. Он словно со стороны увидел плотного, прилично одетого джентльмена, едва не задыхающегося от волнения, и бледного священнослужителя со светлыми глазами в этой древней церкви, сама атмосфера которой была проникнута святостью. Он увидел себя совершенно нагим, исхлестанным бичом, во власянице, смиренным перед лицом несправедливости, стойким перед наказанием, чистым, как освященная вода у алтаря.

– Я остановился в «Голове королевы», – только и сумел произнести он. – Пожалуйста, приходите ко мне позже, вечером, – тогда мы сможем поговорить побольше.

Он почти выбежал из церкви, разговор с Николсоном лишь вновь возродил муки совести, которые стали терзать его с новой силой. Священник же подумал про себя, что сейчас ему довелось поговорить с самым религиозным человеком, какого ему до сих пор случалось встречать.

Хоуп быстрым шагом направился к Кесвику, удаляясь от стоявшей особняком церкви. Этот маленький городишко теперь представлялся полковнику ловушкой, в которую заманили его – ничего не подозревающую жертву, оставив в душе ощущение, будто ему подрезали крылья…

Мисс д'Арси находилась с мистером Муром в гостиной, где еще совсем недавно Хоуп разговаривал с полковником. Теперь это казалось таким давним событием, – и еще более давним представлялось его собственное предложение руки и сердца, точно праздник, который стерся из памяти через пару дней, заполненных обыденными заботами. Джордж Вуд со всеми возможными почестями препроводил его в гостиную: еще бы, высшее сословие встречалось с великим богатством, дабы в переговорах породить союз этих двух незыблемых институтов, и это значимое событие происходило не где-нибудь, а в гостинице Джорджа Вуда.

Хмурое состояние духа Хоупа весьма благотворно подействовало на миссис Мур, которая очень скоро перестала корчить из себя классную даму. Ни ей, ни полковнику Муру еще ни разу не доводилось видеть этого любезного джентльмена в столь сильном унынии, и это состояние разительно отличалось от того, в каком они привыкли его видеть. Амариллис красовалась в платье, которое только сегодня в полдень прибыло из Лондона. Перешитое и подогнанное по фигуре, отутюженное, работу закончили к назначенному часу, и все дело удалось довести до конца только благодаря тираническим замашкам мисс д'Арси. После того как Хоуп все же сделал ей предложение, она ощутила легкую тень, нависшую над ней. Она даже собиралась сказать Августу, что он заставил ее немало ждать. В течение двух недель в Грасмире он постоянно следовал за ней – вежливый, но настойчивый. Она же кокетничала с ним. Хоупу даже пришлось отправиться обратно в Кесвик вместе с ней, хотя первоначально он ничего подобного делать не намеревался. Она отчаянно с ним заигрывала. Он взял ее с собой в поездку по самым красивым местам в этом краю; устроил для нее настоящий салют над гладью озера, чтобы послушать эхо, которое металось между холмами. Договорился, чтобы музей открыли специально ради их приезда. Она бездумно проводила время. Ей доставляло истинное удовольствие то показное внимание, которое прилюдно ей дарил такой важный воздыхатель. Правда, он слишком медлил с предложением руки и сердца, но все же оно прозвучало – и почти вовремя.

Ее новое платье было сшито по самой последней моде, чудовищно дорогое и изысканно украшенное перьями.

Платье это предназначалось для прогулок, к нему прилагалась соломенная шляпка, завязывавшаяся под подбородком кружевной косынкой. Муслиновая ткань была по плечам украшена ручной работы вышивкой. Такой же узор украшал и подол платья. Корсет, затягивавший достаточно крупную грудь, был обрамлен светло-желтым шелковым шарфом. Сиреневые перчатки, полусапожки из кожи козленка, – сидя на стуле в комнате сельской гостиницы, она выглядела так, словно позировала живописцу Гейнсборо.

И снова порыв неприязни захлестнул Хоупа. Он овладел его душой с не меньшей силой, чем прилив благочестия в церкви Святого Кентигерна.

– Не желаете ли чаю? – спросила она робко.

Он покачал головой. Даже ее застенчивость казалась ему притворной. Вот вам и товар: добро пожаловать на торги, аукцион начинается. Он не испытывал к ней ни малейшей симпатии.

Но он должен быть очень осторожен. Ему нужно, чтобы она продолжала играть в свою игру.

– Пожалуйста, – попросила она теперь уже с неподдельной тревогой, что доставило Хоупу удовольствие, – не присядете ли вы и не позволите ли мне с вами поговорить?

– Конечно. – Его ответ прозвучал беспечно.

И снова она почувствовала замешательство.

– Мой отец, – начала она и замолчала, и неприязнь Хоупа к ней обострилась: она использовала имя умершего человека, чтобы вызвать сочувствие к себе. Он кивнул и, собираясь сесть, опустил изувеченную руку ей на плечо. – Мой бедный отец был бы так горд мной сегодня. – Она искала его взгляд, пытаясь понять его настроение. Хоуп ответил ей вкрадчивой улыбкой. – Он бы восхищался вами… очень. Как и я. Он был бы так счастлив, что его дочь… его единственный ребенок… – Снова тщательно просчитанная пауза, которая заставила Хоупа сопротивляться ее чарам с удвоенной силой. – Приняла и была так горда принять предложение такого выдающегося человека, как вы, сэр. – Она сделала особое ударение на слове «принять». – И конечно же он должен был позаботиться о замечательной партии для меня. Я уверена, что… ваше имя… и все, что с вами связано… но в завещании сказано совершенно определенно, и полковник Мур… – послышались нотки негодования, – это человек, который обязательно доведет до конца дело с письмами.

Хоуп был очарователен. Он разделял ее чувства. Он вздыхал следом за ней, закатывал глаза, словно искал у высших сил помощи против злодейки-судьбы, но не более того.

Она так и не посмела спросить у него, остается ли в силе его предложение. Он прекрасно понимал, что ее снедает беспокойство, но не сделал ни малейшей попытки утишить его.

Хоуп покинул ее через полчаса и отправился на берег озера искать Баркетта. Полковник намеревался часок-другой посвятить рыбалке, но нетерпение в нем клокотало с такой силой, что он не смог его заглушить даже физической нагрузкой, и тогда он повернул в сторону, в поля, которые привели его прямиком к Портинскейлу. На лице Баркетта было написано явное разочарование: с самого приезда в Грасмир он искусно, как ему казалось, расставил ловушку, стараясь завлечь рыбку соблазнительной приманкой. Он полагал, что улов уже у него в руках, но все сорвалось, и старый хитрец оказался в полном замешательстве. Он и его дочка вели себя тише воды ниже травы: им не терпелось поскорее занять новое высокое положение. В воображении они уже рисовали себе самые заманчивые картины, и вдруг такая осечка! Хоуп догадывался обо всем этом и в глубине души злорадствовал.

Спокойная прогулка через холмы слегка успокоила его нервы. Что же теперь делать? Полковник Мур явно не относился к числу тех людей, которые с легкостью отказываются от своих принципов, а у Амариллис не хватит духу противостоять воле отца. И все же необходимо было найти выход из положения.

Район этот непосредственно прилегал к границе с Шотландией, и в большой степени именно это послужило причиной, по какой Хоуп остановил свой выбор на нем. Сразу за границей, в деревеньке Гретна-Грин, можно всего за полчаса зарегистрировать брак, это наверняка уже сделали Джордж и Кэтрин. Разрешение, плата, быстрая церемония – и все закончено. Теперь единственной надеждой оставалось уговорить Амариллис пересечь вместе с ним границу.

Сначала надо дать разрастись ее страхам: заставить ее прийти к мысли, что брак с ним – для нее настоящая награда, самая выгодная партия этого сезона. Может случиться, он бросит ее, и тогда уже она не сможет притворяться, будто их знакомства никогда не было, более того, подобный разрыв немало повредит ее репутации. Если же ее страхи начнут развеиваться, то верх в ней возьмет расчетливость, и тогда Хоуп не представлял себе, каким образом сумеет справиться с ситуацией. Ему следует постоянно поддерживать ее тревогу. Но если она только в конечном итоге убежит вместе с ним через границу… И снова его затопила волна антипатии к ней. Вспомнить только ее неблагодарность по отношению к опекуну. Хоуп шел вдоль северного берега Дервентуотер, не обращая никакого внимания на красоту озера, от которой перехватывало дыхание. Он шел все дальше и дальше, до самого Борроудейла, и размышлял: она просто никогда не носила в своем сердце настоящую любовь. Никогда ей не доводилось, да и вряд ли доведется, жертвовать или рисковать чем-либо ради другого. И как он вообще мог вообразить, будто способен увлечься женщиной вроде нее?

Однако же следовало найти способ жениться на ней. В своем последнем письме Ньютон снова грозился приехать к нему. На сей раз оказалось гораздо сложнее отговорить его от такого шага. Хоуп написал уклончивый ответ, франкировал письмо и поручил Джорджу Буду отправить его, но он сомневался, что сумеет и дальше удерживать своего сообщника на расстоянии. Хоупа нисколько не страшили угрозы Ньютона. Времени у полковника в запасе оставалось вполне достаточно: уж в этом-то Ньютон прав. Отсюда, с севера, ему куда легче было контролировать обстановку, все проблемы Хоупа были связаны с одним лишь Лондоном. Ньютон был зловещей личностью. Именно Ньютон совершил убийство. Хоуп склонил голову набок: не было никакой надобности так жестоко убивать этих двух болванов слуг; но Ньютон даже внимания не обратил на его протесты. Никаких свидетелей. Горла обоих располосованы от уха до уха. Хоуп мог бы откупиться от Ньютона частью приданого Амариллис – он должен убедиться, что Ньютон представления не имеет о реальном его размере, – а затем можно будет отделаться от этого опасного типа.

Как случалось и раньше, Хоуп постепенно успокоился, размышляя о собственных перспективах на богатое, спокойное и вполне достижимое будущее…

К тому времени, как он вернулся в гостиницу, уже стемнело. Вуд встретил его в дверях.

– Тут к вам священник пришел, сэр.

К этому моменту Вуд стал воспринимать себя как наперсника и одновременно покровителя уважаемого гостя. Он стал особой, приближенной к настоящему аристократу, благородному полковнику, члену парламента, – мог ли он когда-либо мечтать о подобном! Более того, джентльмен оказался порядочным сверх всякой похвалы. Когда он вернулся из Грасмира, то первым делом – вопреки настоятельным протестам Джорджа Вуда – выплатил заем и полностью погасил задолженность по гостиничному счету. Ни один джентльмен до сих пор ни разу так не поступал. Такого поведения Вуд мог ожидать только от своих партнеров по торговому делу. Этот же джентльмен понимал, что невероятно трудно вести непрерывную торговлю с большими неоплаченными долгами. Буду приятно было думать, будто в таком необычно благородном поведении проглядывается дружеское отношение. И отношение это просматривалось даже в том, с какой готовностью джентльмен франкировал письма Вуда, в его категорическом отказе возложить какую-либо вину на эту грязнулю Джоанну, в его чистой привязанности к Мальчишке-мартышке (которого теперь все только так и называли), в его мелких комплиментах миссис Вуд. И потому для встречи гостя со священником была создана самая подходящая обстановка.

Задняя гостиная, подумал Хоуп, когда вошел в нее уже в третий раз за этот день, похожа на маленький театр: акт первый – полковник Мур; акт второй – Амариллис; акт третий…

– Преподобный… Николсон. – Хоуп прекрасно помнил, что приглашал священника заглянуть к нему вечерком.

Весьма сконфуженный тем, что вынужден был ожидать джентльмена… словно навязывается… робко, хотя это никак не могло зависеть от окружающей обстановки, он с огромной благодарностью принял предложение выпить кларета, заранее зная, что вино отличное, и сделав ему комплимент… и все же представления не имея, о чем завести разговор… еще раньше, в маленькой церквушке Святого Кентигерна на холме он почувствовал, как возрастает их взаимная симпатия.

Выложив тощий набор местных слухов и новостей из Баттермира, Николсон с увлечением заговорил о плане мистера Скелтона построить большой каменный особняк в этой местности. Однако его увлеченность связана была не столько с проблемами мистера Скелтона, сколько с мисс Скелтон. Затем священник сообщил кое-какие подробности о соревнованиях по борьбе, ненароком упомянув о Мэри из Баттермира и молодом человеке из северного округа, который для того только и преодолел тридцать или пятьдесят миль, чтобы увидеться с нею и открыть свои чувства.

– А что говорят по поводу ее чувств к нему?

Николсон, мозг которого туманился от выпитого кларета, совсем смешался. Откуда ему было знать… какое дело этому джентльмену до события такой ничтожной важности? Но он постарался на славу. Хоуп больше к этой теме не возвращался, однако обнаружил, что кларет на удивление быстро подошел к концу, и поднялся к себе в комнату. Мысли исступленно бились в его голове, словно отыскивая лазейку для осуществления новых планов.

Хоуп написал решительное письмо Ньютону и затем порвал его на клочки и сжег. Затем он наспех набросал несколько страниц в своем журнале, не испытав при этом обычного спасительного облегчения.

Желая наказать себя, он выполнил двойную норму упражнений и занимался до тех пор, пока не разболелись руки, в мышцах живота не начались спазмы, пока ноги не стали мокрыми, а голова закружилась. Он умылся холодной водой, которая тем не менее не давала долгожданной прохлады. Острая ревность копьем пронзила его сердце.

На следующее утро на рассвете карета, запряженная четверкой блистающих чистотой лошадей, ждала его. Мальчишка-мартышка, сумевший отыскать приличную одежду, сидел на козлах. Драгоценный несессер, перешедший ему по наследству, вполне красноречивое доказательство его богатого существования, поместили в коляску со всеми предосторожностями, точно ковчег, алтарь, талисман и удостоверение личности одновременно. Сам Джордж Вуд вышел из гостиницы на дорогу, следя за тем, как полковник уезжает прочь по пустынной в столь ранний час улице через прохладный, туманный город, через долину Ньюленд, и прямиком до Баттермира. И сердце Хоупа тяжело колотилось в груди, гоня его обратно, к ней, пока не стало слишком поздно.

Дом

Долина, озеро и сам Баттермир были покрыты клочковатым одеялом перламутрового тумана. Он вступил в него точно в магические чертоги. Лошади замедлили шаг, осторожно ступая вниз по крутому склону. Мальчишка-мартышка выглядел важно и слегка испуганно, когда большая карета скользила сквозь матовую пелену тумана, словно торжественный кортеж сквозь сон. Хоуп, теперь снова ставший Джоном Августом, лелеял в душе надежды на дорогую его сердцу жизнь. От перевала Хауз-Пойнт смотреть дальше уже будет не на что. Он направится прямиком к гостинице.

Деревушка казалась ему бесплотной, призрачной, и топот несущихся вскачь лошадей и поскрипывание кареты, обычно такие звонкие и веселые, теперь, в этой покрытой саваном долине, навевали меланхолию. А Хоуп рисовал в своем воображении яркие солнечные лучи и радостные приветствия, счастливое возвращение блудного сына и Марию – Мэри – во всей ее славе.

Но Мэри в гостинице не оказалось. Она отправилась в Ламплу со своим отцом и должна была вернуться только во второй половине дня. В какой-то момент Хоуп даже подумал, а не развернуть ли ему коляску и не погнать ли обратно, вернувшись к таким ясным и вполне реальным планам, которые он строил в Кесвике. Он остудил свое нетерпение, и вскоре Мальчишка-мартышка с важным видом устраивал на отдых в конюшне четырех лошадей, в то время как их хозяин уселся за роскошную трапезу, устроенную миссис Робинсон. Энни со всем усердием прислуживала ему, и за всем этим наблюдала Дэмсон, внося собственный вклад в праздничный обед редкими «да», «нет», «хорошо» или «день».

Даже с головой окунувшись в эту спокойную и до легкости милую семейную жизнь, Хоуп так и не сумел стряхнуть с себя ощущение тревоги. Она поселилась внутри его, точно маленькая змея, отравляя сомнениями и впрыскивая все новые и новые порции ядовитого отчаяния ему в кровь. Страх завладел всем его существом и мыслями, отвлекая от внешнего мира, и Хоуп провел туманный день в полном упадке духа и сил. Короткая прогулка к берегу озера и та утомила его. Он выпил бренди с опием и без сновидений проспал в главной спальне вторую половину дня.

Хоуп проснулся лишь к вечеру, когда туман исчез, яркое небо синело над головой, листья деревьев влажно поблескивали после полуденного ливня, который нисколько не потревожил крепкий сон. Он услышал голос Мэри.

Его звук пронзил его сердце, и Хоуп понял, что это его единственный шанс. Возможно, его жертвенное стремление покинуть девушку и было продиктовано внутренним благородством, однако он переоценил свои возможности. Попытка взять на абордаж мисс д'Арси означала битву, которую тот, другой, прежний Хоуп желал бы поскорее выиграть. Но ему недоставало мужества завершить начатое. К тому же намерения полковника Мура могли иметь роковые последствия. Но дело заключалось не в этом! И конечно же не в Джоанне. Ему хотелось думать, что именно рассказ Николсона о святом Кентигерне поселил в его сердце смятение. Да, существовали люди, которые находили в жизни цели и придерживались их. Они слышали глас Господень так же ясно, как сейчас он слышал голос Мэри, который словно бы поглощал его отчаяние так же верно, как ясный день поглощает непроглядную ночь.

С некоторой долей жертвенного самоуничижения, присущего монахам-отшельникам, Хоуп принялся неторопливо готовиться к этой «случайной» встрече, с упоением предугадывая события. Он не спеша оделся, как подобает джентльмену, тщательно побрился, а затем медленно спустился на несколько лестничных пролетов в гостиную, где находилась Мэри. Она повернулась к нему поздороваться, и на лице ее он ясно увидел любовь.

Позже тем же вечером они наедине гуляли по берегу озера, напротив Бертнесского леса: она бы никогда не повела его по той самой тропинке, по которой ходила с Фентоном.

Мэри хранила молчание, которое окутывало ее точно тайный покровитель.

– Я бы никогда не смогла на это пойти, – наконец произнесла она. – Этого просто нереально.

Хоуп был внимателен. Не дав девушке опомниться, он атаковал ее внезапным предложением. Конечно же ей требовалось время.

– Вы хотите, чтобы это свершилось? – спросил он совершенно спокойно. Он до сих пор так ни разу и не упомянул о том молодом человеке, о котором рассказывал ему священник. Она тоже. И тогда он предположил, что это могло быть всего лишь досужими слухами. Они находились за озером на открытом участке всего в нескольких сотнях ярдов от деревни, и шли они, соблюдая безопасную дистанцию между собой, его спокойный вопрос еще больше увеличил ее.

– Почему вы спрашиваете меня об этом? – спросила она.

Сейчас, глядя на нее с близкого расстояния, он видел ее лицо, на которое падала тень, гладкие волосы поблескивали в серебристом свете луны, его напряжение, сдерживаемое лишь силой воли, походило на натянутую тетиву лука, готового отправить стрелу в смертельный полет.

– Я люблю вас, Мэри, – ответил он серьезно, и слова его звучали с подкупающей искренностью. – Я хочу, чтобы мы поженились. Я хочу провести с вами весь остаток своей жизни.

– Здесь?

– Если вы того желаете.

– А если я скажу, что желаю этого?

– Тогда здесь.

– И что же вы будете здесь делать? – К его удивлению, ее тон стал жестче. – Вам здесь нечем заняться. Днем рыбалка с моим отцом, утро вы будете проводить с преподобным Николсоном… но что еще вы можете найти для себя в этой долине, кроме полей и общества, которого вы так избегаете… того самого общества, которое станет смеяться, если вы женитесь на мне.

– И пусть себе смеются.

– Они станут смеяться надо мной.

– А ваши друзья, Том, Элис, ваши друзья…

– О… – А теперь вдруг легкое презрение? Он не мог быть в этом полностью уверен. – Они подумают, будто вы для меня – великолепная партия. Они до красноты отобьют себе ладоши, а потом станут удивляться, как и я сама, что же мы будем делать друг с другом после свадьбы.

– Мне нравится здесь, Мэри, и ради нас самих нам стоит жить именно здесь.

– Вам нравится проводить здесь всего день или два, любуясь красотами наших знаменитых озер, это для вас просто маленькое приключение. Но вы никогда не сможете привыкнуть к той скуке, которая здесь царит. Она едва не сводит меня с ума зимой, а ведь у меня гостиница и книги и я здесь родилась и воспитывалась. Вы захотите общаться со своими друзьями, а ваш парламент… как же все это? Вы рады порассуждать о политике при малейшей возможности, хотя иногда я задаюсь вопросом: на чьей вы стороне – то вы за мистера Питта, то за мистера Фокса; а временами мне кажется, что вы готовы устроить им обоим хорошую взбучку и мечтаете, чтобы из Франции привезли гильотину. До тех пор, пока вы не войдете в местное общество, которое всегда, всегда будет относиться ко мне как к достопримечательности этой долины, и это любопытство удвоится после… вашей женитьбы на мне… так вот, до тех пор, пока вы не вступите в местное общество, вам придется довольствоваться общением лишь с фермерами да путниками, у которых нет ни образования, ни намерения заводить подобные беседы.

– Вы говорите, что мы должны остаться здесь?

– Мы? – Она помолчала. – Мы… не смогли бы здесь остаться.

Теперь некоторое время молчание хранил Хоуп, но наконец, с усилием, о котором она даже и не подозревала, он все же произнес:

– Отлично. Мы можем уехать куда-нибудь еще. Но, – продолжал он, – мне бы хотелось, чтобы это место напоминало этот край. Если это не может быть деревушка в этом графстве, тогда мы можем отправиться, например, в холмы Уэльса, где жизнь в долинах по-прежнему уединенная и невинная. Я устал, Мэри.

– И женитьба станет отдыхом? – Даже в сумерках он сумел различить ее улыбку.

– Для меня это станет отдыхом от множества вещей, – произнес он. – Итак?..

Она нетерпеливо повернула назад. Они уже добрались до деревьев, а ей хотелось оставаться на открытом участке береговой линии. Позади нее он видел серебристую зыбь озера, черную стену Бертнесского леса, темный пурпур холмов, небо, пронизанное лучами, пробивавшими облака, белые от лунного света.

– Вы можете… – Мэри запнулась: почему она с такой страстью отталкивает от себя собственное счастье? Более всего на свете сейчас она желала, чтобы он взял ее за руки, прикоснулся к ней, приласкал ее. Ее тянуло к этому человеку неодолимо, и именно потому меньше всего ей хотелось стоять так близко к нему.

– После всех своих путешествий вы могли подумать, будто эта долина – гавань, так что вы спутали меня с этим местом и свои чувства к этому краю с чувствами ко мне. Такое иногда случается.

С таким правдивым советчиком, как она, подумалось Хоупу, он, без сомнения, будет в полной безопасности. Она пробуждает в нем только самые лучшие инстинкты, вдохновляя только на самые прекрасные мысли. Это местечко и она сама были единым целым, но вдвоем они могли бы отыскать и другое место, и она сумела бы сделать его их собственным.

– Почему бы нам завтра же не отправиться в Шотландию? – спросил он настойчиво. – Там мы могли бы пожениться немедленно и покончить с этим. То, о чем вы говорите, это проблемы будущего. Чем дольше мы ждем, тем больше они будут разрастаться. Давай поженимся, Мэри, и оставим этот край его жителям!

– Я не поеду на телеге в Гретна-Грин и не собираюсь выходить замуж в кузнице! – решительно заявила она.

– Вот даже как?

– Почему вы хотите сделать это? – Ее смущение усиливалось и росло, становясь заметным, точно ночной туман, поднимавшийся от земли. – Вы желаете жениться на мне? Да вы едва меня знаете.

– Я уже сказал вам. Я вас люблю.

– Но откуда вам знать?

– Вам известно.

– Откуда? Я думаю, вы уже бывали влюблены… несколько раз, я полагаю. Что вам подсказывает, что это…?

– Я знаю… а вы?

– Возможно… если только это то самое… но что, если это нечто иное, а вы поставите на кон все… а окажется, что это совсем другое?

Наивность ее упорства покорила его. Да, словно пастушка из античной Аркадии. Именно так и стоило проживать жизнь.

– Мы можем быть уверенными только в смерти, – повторил он важно, – что касается остального, то мы просто должны полагаться на собственную веру.

Она в это тоже верила.

Казалось, свет сгустился между ними, словно материализованная страсть, и теперь, когда глаза окончательно привыкли к ночному сумраку, они совершенно отчетливо видели друг друга.

– А как же ваша?.. – Она запнулась и замолчала.

– Моя семья? Вы видите, я могу читать ваши мысли. Мой брат – единственный из всей семьи, за кого я беспокоюсь… – Ему весьма нравилась эта фраза: должно быть, он где-то прочел ее? – Из всей семьи только о нем. – Повторяя это, он намекал на раскол, раны, древнее разделение и линию боевых действий в настоящем. – Без сомнения, он бы подумал, что вы – лучшая женщина в мире. Но если говорить откровенно, даже его мнение на сей счет мне безразлично. Вы должны понять, Мэри, независимо от того, примете вы мое предложение или же отвергнете его… – Он помолчал и продолжил: – Пожалуйста, не делайте этого! Пусть на это уйдет столько времени, сколько вам захочется, но, ради Бога, Мэри, не отвергайте меня…

Его голос внезапно стал хриплым, изменился даже выговор. Мэри тотчас же заметила это, и впервые у нее возникло желание успокоить его, заверить: да, он любим и она позаботится о нем.

– А вы не станете меня стыдиться? – спросила она.

– Как вы можете спрашивать такое?

Она набралась мужества:

– Вы сказали, что хотите жениться на мне и жить здесь, хотя я нахожу это совершенно неприемлемым, или же поселиться в каком-нибудь отдаленном местечке в Шотландии, которое бы походило на здешние края, на Баттермир. Но вы ни разу не заговорили о городе или о вашем поместье, вы не говорили, что возьмете меня…

– В общество? Но именно от общества я и пытаюсь избавиться.

– В конце концов, прежде, чем отказываться, мне стоило бы узнать, каково оно, – возразила Мэри.

– Так и будет. Со временем. Когда мы найдем для себя местечко и построим там гнездышко.

– Такое место, как это?

– Этот край – вы сами. Почему вы отделяете себя от него? Вы выросли в этом местечке.

Она тоже верила в это.

– Но вы… ваши путешествия, ваша политика… они для вас что-нибудь значат?

Вопрос оказался трудным, и Хоуп задумался.

– Мэри. – Он впервые начал предложение с ее имени, это звучало как заклинание.

Он остановился в сочной влажной траве, замочившей росой его блестящие башмаки; и она, после некоторого замешательства, тоже была вынуждена остановиться.

– Мэри, – повторил он, – мы едва знакомы. Хотя, если позволите заметить, есть множество иных способов узнать друг друга, хотя бы даже сегодня вечером, и они лучше тех, какими нам приходилось пользоваться до сего дня. Перед нами открылись потрясающие возможности, и более того, возможности эти таковы, что мы никак не можем в них ошибиться. – В его тоне зазвучала нескрываемая чувственность, и она вспыхнула, но ее румянец не был виден в полутьме. – Но вот чего вы и в самом деле не знаете обо мне, так это того, каким я был в том мире, из которого, как вы представляете, я пришел: армия, Лондон, Вена, Египет, Индия, парламент, поместье моего брата, княжьи дворы по всей Европе… как вы можете судить о моей жизни там? Я расскажу вам, если вы меня попросите. Я даю клятву, Мэри, что согласно своему сердцу и чести я отвечу правдиво на любой вопрос, который вы зададите, даже если ответ может повредить мне в ваших глазах. В этом я могу поклясться.

Собственная искренность разгорячила его, на челе выступили капельки пота, несмотря на свежесть прохладного позднего вечера в конце лета.

– Я хочу обрести свободу. Вы должны понять силу моего желания – быть свободным от всего этого. Я уже прожил большую часть жизни и наконец могу судить, что более всего ценно для меня: свобода, простота, жизнь с единственной женщиной, которую любишь по-настоящему, и еще видеть, как разрастается мир вокруг нее и меня. Я слишком много времени тратил на роскошные одежды, на грандиозные рауты, ассамблеи, на карнавалы жизни, которая проживается на глазах у публики. Я хочу, чтобы за мной никто не наблюдал, желаю спрятаться от других людей: все это я вижу возможным только в вас и в этом местечке, но больше – в вас.