Текст книги "Дева Баттермира"

Автор книги: Мелвин Брэгг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 37 страниц)

Она пришла вовремя, и как раз в момент, когда на ринге находился один из тех молодых людей, что донимали ее в гостинице, пока полковник Хоуп не заставил их замолчать. После этого случая юный джентльмен не раз искал повода устроить скандал, и, как рассказывали потом Мэри, Харрисон из Калдбека заставил юнца пожалеть о своих грязных замыслах. Схватка началась несколько неудачно для Ричарда, он пропустил бросок, однако очень скоро сумел сделать ловкий захват и провел великолепный прием: вскинул противника, оторвав его от земли, перевернул в воздухе и с силой швырнул спиной о землю. Третьего броска не понадобилось, проигравший с позором ретировался с поля боя.

Финальная схватка проводилась между Харрисоном и Томом, и тут уж все симпатии толпы были на стороне местного претендента. Элис отыскала в толпе Мэри, и они вдвоем с живейшим интересом наблюдали за тем, как два сильных, высоких и прекрасно сложенных человека кружили друг вокруг друга. Каждый провел по удачному броску, и потребовалось немало времени до решающего броска Тома.

Харрисон тут же пожал руку победителю и огляделся по сторонам, ища взглядом Мэри, а затем тряхнул головой. Заметив этот жест, Джордж энергично двинулся к своей дочери и сопроводил ее обратно на корабль. Остаток дня и вечер прошли в хлопотах, и два юных создания так и не нашли минутки остаться наедине.

Харрисон задержался в Баттермире до утра. Завидев Мэри, которая погнала стадо овец из деревни на пастбища, он двинулся следом за ней. Со своего крыльца Джозеф мрачно наблюдал за этой картиной. Он чувствовал себя уставшим и изможденным: ночь прошла в воспоминаниях, и в ознаменование старых побед пришлось открыть несколько бочек.

После ярмарки деревня постепенно возвращалась к прежней мирной жизни. В такие минуты Мэри остро чувствовала, насколько дорога ей эта жизнь. Провинциальное местечко, низкие, недавно отремонтированные каменные здания ферм и несколько саманных хижин, ощущение покоя, исходящее от озера. Это была ее родная долина, Мэри шла по ней, стремясь вернуть себе привычное состояние ума и чувств. Хлопотливое утро всколыхнуло в ней настроение, которое она стремилась преодолеть.

Мэри сделала слабую попытку ускользнуть, но Харрисон преградил ей дорогу, усевшись на придорожный валун, как и в тот, первый раз, когда она только познакомилась с ним. Стоило ей остановиться, и овцы и козы колышущейся волной обступили его со всех сторон. Он протянул ей зеленую ленточку:

– Я забыл вернуть ее тебе.

– Теперь вернул.

Оба улыбнулись этой простой уловке. Мэри взяла ленточку, не дав взамен никаких обещаний, но все же задержавшись на пару минут.

– Ты ведь догадываешься, почему я на самом деле пришел сюда, – сказал он.

Она не ответила. Его слова, точно легкая пощечина, совершенно сбили ее с толку, и если за минуту до этой встречи Мэри уже была готова забыть свои сомнения и тревоги, то теперь они вернулись вновь.

Ей хотелось, чтобы он замолчал. Да, он ей нравился. Уже несколько месяцев… год или два…

– Ты знаешь, о чем я хочу сказать…

И только теперь он осмелился посмотреть ей прямо в лицо. Однако взгляд его был жалким, и в нем девушка, точно в зеркале, увидела всю свою дальнейшую жизнь с ним. Да, ее ждала вполне благопристойная жизнь: маленькая ферма высоко в северных холмах, ферма, которая со временем либо частично, либо полностью перейдет ему, несколько детишек, полные забот и работы, но при этом спокойные дни. Ей предстояла жизнь, по которой она всегда тосковала, – простая и обычная жизнь вдали от этой изнеженной долины, место, где она сможет начать все сначала.

Но в эту минуту сама мысль о том, чтобы покинуть долину– ее дом, ее привычные занятия, – о том, что ее не будет здесь, когда – если – он вернется… эта мысль обожгла ее. Такого ей до сих пор испытывать не доводилось. Человек этот был аристократом, богачом, братом графа, членом парламента, полковником – то, что он в течение пары прошедших дней оказывал ей любезное внимание, ровным счетом ничего не значило. Его учтивость она могла принять как должное и выбросить из головы. Но мысли о нем все никак не желали ее покидать… и еще Харрисон. Он и в самом деле был прекрасным человеком, в глубине души ей даже захотелось ответить ему взаимностью. Неожиданно волна слабости навалилась на нее, нахлынули воспоминания обо всех невзгодах ее жизни в гостинице, о ее возрасте, обо всех обидах, что ей пришлось претерпеть, и еще о том, что все это время она остается в одиночестве…

– Так что?..

Он хотел, чтобы она согласилась уйти вместе с ним, сделав решительный первый шаг на длинном пути к женитьбе.

Мэри вдруг пришло в голову, что именно его честность более всего и заслуживает ее любви. Уж этот человек никогда не станет топтать ее достоинство. Он всегда выслушает, – и это будет совместная жизнь двух равноправных людей. Харрисон улыбнулся и похлопал себя по вылеченному лицу.

– И я дам тебе выдрать мой следующий больной зуб, – сказал он и поднялся с валуна, протянув к ней руки.

Верительные грамоты

Он поцеловал ее руку, осторожно, слегка коснувшись губами, отступил назад и пристально смотрел на нее до тех пор, пока она не улыбнулась ему в ответ. Я принимаю ваше предложение, – ответила она.

Держа ее левую руку в своей, он взмахнул другой и обвел ею весь пейзаж перед ними: озера Бассентвейт и Дервентуотер, долину, Кесвик, Катбелс, Ньюленд, словно предлагал всю эту идиллическую красоту ей в подарок.

– Только время, – произнес он, старательно воспроизводя отрепетированную интонацию, – может дать мне возможность доказать вам, насколько для меня важен ваш положительный ответ. Только время, – он помолчал и еще раз поцеловал ее руку, – и наша великая любовь.

Мисс д'Арси снова улыбнулась: она стояла чуть выше его на склоне холма Латригфелл, и его элегантная, изящная фигура нравилась ей куда больше, нежели она могла ожидать.

– Мне бы хотелось сыграть свадьбу как можно быстрее, – сказал он внезапно, так, словно его чувства застали его врасплох и смешали все мысли, – и здесь… именно здесь, в том краю, где мы повстречались.

– Мне бы тоже этого очень хотелось, – протянула она. Не могу себе даже вообразить лучшего места для свадьбы.

Деланое равнодушие давалось ей с большим трудом: в конце концов она обретала свободу.

– Там, – Хоуп указал по направлению к Кроствейтской церкви, скромно видневшейся внизу, – куда приходили святые, где им поклонялись более тысячи лет.

Она кивнула и продолжила с тем же спокойствием, с каким принимала все, что он говорил до сих пор:

– Полковник Мур захочет написать письма конечно же. Но когда мы получим ответы…

Хоуп замер в немом вопросе, взгляд отрешенный, совершенно загадочный, и именно этот его взгляд заставил ее подумать, что ей самой придется искать выход из нелегкой ситуации. Мисс д'Арси – Амариллис – хранила молчание столь же решительно, как и он. Она не ощущала ни малейшей доли страха.

Хоуп испытывал к ней смешанные чувства: отчасти уважение, отчасти сексуальное влечение, однако ни то ни другое не было особенно сильным, сейчас же его отношение к ней стало перерастать в довольно сильную неприязнь.

– Покорнейше прошу меня простить, – вынужден был произнести он.

Она дала себе время подумать перед тем, как ответить ему:

– Мы обсуждали… полковник, миссис Мур и я… возможность подобного, – она, словно бы из скромности, оставила пробел вместо слова «предложение», – и конечно же, – она еле слышно хихикнула, – у нас на этот счет имелись свои планы.

– Неужели это было столь очевидно? – спросил Хоуп, продолжая улыбаться как ни в чем не бывало.

– Я никогда в этом не сомневалась, – призналась Амариллис с такой решительностью, что он совершенно ей не поверил. – За те две недели, которые мы прожили в Грасмире, мистер Мур успел полностью увериться, что вы в самом деле сделаете…

Насмешливый взгляд Хоупа подтолкнул ее к дальнейшим откровениям.

– Он полагал, что вы – слишком уж блестящая партия, – промолвила она задумчиво и слегка в нос. – Само собой разумеется, он не произнес этого вслух, и случись мне его в этом обвинить, он бы стал все отрицать, но… мой отец… ваш брат граф… Видите ли, мой отец был совершенно убежден, что с нашей фамилией, а она, как вы понимаете, французского происхождения, нам неминуемо следовало бы переехать в другую страну, как это сделали многие лучшие семьи во время Завоевания…[37]37
  Имеется в виду завоевание Англии норманнами (1066 г.).


[Закрыть] и полковник Мур слышал…

Она слегка замялась, и Хоуп счел, что ее стыдливость была совершенно искренна.

– Да?

– Из его разговоров в Дамфрисе… я поняла, что вы… в Вене… были… были помолвлены с… я полагаю, вы упоминали имя в разговоре с миссис Крамп.

Такое заявление не на шутку встревожило полковника, он даже не сразу нашелся, как потактичней и поубедительней ответить на такой выпад. Мысленно он приговорил мягкосердечную миссис Крамп к медленному насаживанию на вертел. Чрезмерная фамильярность этой дурно воспитанной женщины грозила превратить все его комплименты в предмет сплетен. И уж он-то отлично понимал, что если бы мисс д'Арси была настроена не столь решительно, подобные разговоры могли бы в немалой степени помешать его дальнейшим планам. Он с многозначительным видом выдержал солидную паузу, затем отвернулся, сделал пару шагов в сторону, однако не слишком удаляясь от мисс д'Арси, дабы не выглядеть смешным, и только тогда издал тяжелый, надрывный вздох, начав пространные объяснения.

– Между нами действительно существовало определенное соглашение, и я свободно могу признать это, – заметил он, храбро бросая ей эти слова, в то время как взгляд его был устремлен на долину, словно на уплывающую вдаль мечту. – На самом деле то было время… больших событий, Амариллис… но сейчас все мои мысли заняты лишь вами одною. Несколько дней, проведенных рядом с вами, похожи на этот благословенный край, что сейчас лежит перед моим взором, – новый рай, чарующее местечко, такое богатое само по себе, что ничего другого здесь и не требуется. Любые мысли о других, любые воспоминания, любые встречи или расчеты просто исчезают – как темные тени, тающие под лучами яркого солнца. Да, в Вене, одна леди… Я не стану называть ее имени, но самым решительным образом заверяю вас, что если мне и доводилось вести разговор с бедной миссис Крамп, то посвящен он был совершенно иным темам, а отнюдь не данной леди. Однако же, вполне очевидно, в память миссис Крамп запало мое упоминание об этой особе, и она поспешила истолковать его как вполне конфиденциальное признание. Впрочем, теперь я могу признаться: тогда, в Вене, эта особа, некоторым образом связанная с королевской семьей, питала ко мне известную привязанность, которая не находила во мне взаимности, но от которой весьма сложно было избавиться. Поверите ли, моим единственным избавлением стал отъезд из города, однако я не мог сделать это так быстро, как бы того желал, поскольку у меня еще имелись обязанности в армии, и они требовали моего присутствия. Слухи тем не менее множились, и, дабы сохранить собственную честь и честь особы королевских кровей, я ничего не мог предпринять, решительно ничего, мне лишь оставалось переносить это…

Мисс д'Арси подошла к нему и положила руку ему на плечо жестом собственницы. Он даже не отреагировал на это, и его неподвижность была полна внутреннего отторжения. По-прежнему испытывая к ней одну лишь неприязнь, он все же умело контролировал собственные чувства.

– Письма?.. – невнятно пробормотал он наконец, его взгляд по-прежнему был прикован к пейзажу, она, словно ощущая собственную вину, убрала руку с его плеча.

– Пожалуйста… позвольте полковнику Муру поговорить с вами по поводу этого.

Хоуп взглянул вниз, туда, где ниже по склону холма совершенно бесцельно прогуливались полковник и миссис Мур, боясь даже взгляд бросить в сторону пары на самом гребне холма. Хоуп улыбнулся самому себе. По мере того как игра близилась к счастливой развязке, странности все множились. Он повернулся к Амариллис и наградил ее самой обаятельной улыбкой, на какую был способен.

– Я так понимаю, что меня испытывают? Постараюсь отнестись к этому как к развлечению, – заметил он. – За мной станут шпионить!

Его улыбка стала жесткой, и мисс д'Арси, которая до сего момента не чувствовала никакой злой силы в этом человеке, ощутила, как ее охватывают сомнения. Выражение его лица говорило о том, что она легковесная, вероломная, незрелая и куда как ниже его по происхождению и социальному статусу.

Миссис Мур похлопала мужа по руке с самодовольством.

– У нее все получилось! – сказала она. – Он взял ее за руку. Не смотри.

Полковник Мур мог бы поклясться, что жена его смотрит в противоположную сторону, и потому немало удивился: и как это она умудряется все подмечать? Это оставалось для мистера Мура совершенной загадкой. Впрочем, он и без того был склонен рассматривать любую женщину как Вечную Загадку.

По поводу этих писем Хоуп не испытывал ни малейшей тревоги.

– Так ее отец записал в своем завещании, – невозмутимо произнес Джордж Мур. Двое мужчин сидели в маленькой гостиной, которую полковник Мур использовал для таких вот особых случаев. – И к тому же об этом… – подбирая подходящее слово, полковник сделал легкий жест правой рукой, заодно воспользовавшись благоприятным моментом и подхватив бокал с кларетом, – Амариллис говорила мне еще раньше. Она предпочла бы, чтобы я пренебрег рекомендательными письмами. Я думаю, она боится, что это может вас задеть. Но конечно же я обязан исполнить последнее желание ее отца. Вы меня поймете, здесь и вопроса возникнуть не может. Ее состояние, вы же понимаете, оно очень большое. – Он кивнул почти грустно, так, словно тяжесть ее богатства непосильным грузом давила на его плечи. – Очень большое, – повторил он печально.

Хоуп прекрасно понимал нежелание полковника расставаться с этим состоянием. Его требовалось переубедить, но как? В том-то и заключалась истинная проблема. Хоупу легко удалось внушить мисс д'Арси неловкое ощущение, будто она оскорбила младшего брата графа и ей может быть отказано во вступлении в высший свет, ради которого отец растил ее. Сработает ли это сейчас?

– Вы даже не поинтересовались размерами ее состояния, – констатировал полковник Мур, своим тоном давая понять, что Хоуп напрасно допустил подобную оплошность.

Хоуп улыбнулся и, повторяя жест полковника, поднял бокал кларета. При этом он сделал лишь крошечный глоток, но это время было необходимо ему для правильного начала.

Полковник Мур поднялся, прошелся до двери, стремясь убедиться, что они и в самом деле остались один на один, и только после этого, вернувшись в кресло, объявил, каково на самом деле состояние его подопечной. Мистер д'Арси был очень, очень богатым и очень практичным человеком. Хоуп продолжал улыбаться.

– Так вот письма…

– Это ничего не стоит уладить. Вы мне предоставите несколько записок, три или четыре фамилии и адреса. Я пишу им и прилагаю к своему письму вашу записку. Ну и как только они ответят, вы с Амариллис можете пожениться в тот же миг! – Его воодушевление было вызвано признаками замешательства на лице Хоупа.

– Я никогда не смог бы согласиться на подобное, – произнес тот, улыбка соскользнула с его губ, и напряженная тишина повисла между ними.

Ощущения полковника Мура были двойственными. Отчасти это было удовольствие по поводу возможности и дальше удерживать подле себя свою подопечную. Однако он заставил себя сосредоточиться на деле.

– Сэр, боюсь, что это своего рода условие. Возможно, в вашем случае, и я это отлично понимаю, оно может оказаться ненужным и утомительным, а может быть, и хуже… но я все объясню вам, я объясню вашим поручителям особенности сложившихся условий. Все обязательства лягут исключительно на меня, и можете мне довериться, полковник Хоуп, я не причиню вреда ни репутации Амариллис, ни вашей. Моя жена и я полагаем, что это самый удачный выбор. Такой брак как нельзя лучше отвечает интересам Амариллис, и она заверила нас, что с вами она станет вполне счастлива…

Перед глазами Хоупа внезапно возникло ее миловидное личико. Однако оно вызывало в нем лишь устойчивое отвращение. Хоуп понимал, насколько девушка расчетлива в своем стремлении обрести свободу, хотя бы посредством замужества.

– Но мы обязаны… – Полковник снова потянулся к бокалу.

– Я понимаю, – заверил его Хоуп. – Все дело в моей щепетильности. Это не критика в ваш адрес, нет! У вас есть свои обязательства, и как солдат солдата… но мне трудно справиться с этим проклятым отвращением. – По его губам скользнула улыбка теплая и дружелюбная, и полковник Мур воочию увидел облако очарования, которым Хоуп окутал Амариллис. – Возможно, я смогу преодолеть его со временем… но во всем этом слишком много… уж простите меня… от рынка, от аукциона, от торгового предприятия… И конечно же я – совершенно земной человек. Когда вы встретитесь с моим братом… а я в том нисколько не сомневаюсь, он подтвердит, что даже по его понятиям я весьма и весьма заинтересован в приумножении капиталов семьи. Могу вас заверить, во время своих посещений Египта, Турции и Нового Света я, что называется, вкладывал капиталы в некоторые приобретения, в недвижимость… – Хоуп хитро прищурился, на мгновение вообразив себя опытным и успешным коммерсантом, но тут же отогнал от себя эти мечтания и заключил с нажимом: – Нет, я совершенно приземленный человек, но, если вы соблаговолите понять все до конца, сэр, существует чувство собственного достоинства. Чувство, которое временами может мешать даже сокровенным интересам человека. Мне незачем повторять, насколько я преисполнен уважения к Амариллис, насколько прекрасной я нахожу ее, насколько редкостной… как мужчина мужчине, я могу вас заверить… да вы и сами должны были бы догадаться… что я уже несколько раз едва не женился. Амариллис – первая девушка, которой я сделал предложение, и я верю, что она станет последней. Но боюсь, что… эти письма…

Полковник Мур испытывал невиданные муки совести. Хоуп казался вполне благовидным и убедительным; сам он – своей лучшей частью души – конечно, тоже был бы задет подобным требованием усопшего коммерсанта, каким бы богатым он ни был и какой бы древней фамилией ни обладал. К тому же это было еще одним свидетельством того, что Хоуп не слишком интересовался огромным приданым его воспитанницы.

– Если бы это было моим личным решением, тогда, само собой разумеется, я бы никогда не посмел на этом настаивать.

– Я понимаю. – Хоуп импульсивно поднялся и обеими руками крепко сжал правую ладонь полковника Мура. – Пожалуйста, поверьте мне, это мое упрямство… вы ведете себя весьма достойно, весьма. Я понимаю, что подвергаю опасности единственный свой шанс стать по-настоящему счастливым. Однако мы знаем, оба знаем, что иногда наступают времена, когда необходимо смело, лицом к лицу встретить величайшую опасность и уметь поставить на карту все, иначе этот слабый, но такой настойчивый голос внутри не даст нам избежать наших обязанностей перед самими собой. Я очень опасаюсь, сэр, что… – Хоуп внезапно замолчал, словно чувства, переполнившие его, не дали договорить. Полковник Мур, взволнованный и в полном смятении, собрался было подняться, рискуя наткнуться на собеседника, но Хоуп удержал его на месте.

– Возможно, мы сможем поговорить об этом завтра, – заключил Хоуп и оставил подвыпившего и впавшего в уныние полковника Мура в одиночестве.

Душу Хоупа переполняло негодование. Да как этот человек вообще посмел потребовать от него каких-то рекомендательных писем, словно он какой-нибудь парвеню из колоний, чье происхождение необходимо проследить с самого начала, настолько оно подозрительно! Его положение было на порядок выше, чем у полковника Мура: семья Хоупов из Хоуптона была куда как более знатной, нежели Муры, откуда бы они ни происходили! Мисс д'Арси могла быть девушкой с замечательным наследством, но существовали и другие, и деньги были отнюдь не самым главным.

Он с удовольствием представил себе, насколько трудно придется полковнику Муру, когда тот примется объяснять мисс д'Арси причины своей неудачи. Ведь опекуну конечно же следовало очень постараться и объясниться с полковником Хоупом, убедить, достичь компромисса и джентльменского соглашения – а что в точности ответил на претензии полковник Хоуп? И когда он теперь вернется? И что теперь следует делать?

Мужчина, называвший себя полковником Хоупом, быстрым решительным шагом доведенного до крайнего отчаяния человека спустился по главной улице Кесвика, что вела по крутому склону холма. Ее то и дело неторопливо пересекали коровы, по ней разгуливали праздношатающиеся. День уже давно перевалил за вторую половину. Они перешли к переговорам сразу после праздничного обеда, который состоялся в два тридцать. Ради этого знаменательного события миссис Мур до блеска надраила свое столовое серебро. Он отведал разнообразных лакомств, выпил превосходного вина и теперь, несмотря на все неприятности, чувствовал небывалое воодушевление и жажду жизни. Король городка, заточенного среди высоких холмов, направлялся в таверну – к своей Джоанне.

Уж с ее-то стороны ему точно ничто не угрожало. Вздумай она предъявить ему хоть малейшие претензии, ей никто не поверит. А сам он был весьма сдержан по самым благоразумным причинам. В конце концов, он может просто отказаться и обвинить ее в даче ложных показаний. Его платье, титул, манеры и репутация прочно защищали его. Он никогда не станет неудачливым, грязным, сморщенным старикашкой, которого могут вышвырнуть на улицу за кражу какого-нибудь яйца. Хоуп бросил мелкую серебряную монету жалобно ноющему заключенному.

По словам довольно спесивого хозяина таверны, весьма обрадованного появлением подвыпившего дворянина, Джоанна ушла куда-то в поля. Что она там делает? Хитрый взгляд стал ему ответом.

Вспышка гнева обожгла Хоупа. Да она просто обязана оставаться здесь и служить ему, когда бы он того ни пожелал, только так, и никак иначе!

Он направился за таверну, выбрав тропинку, по которой уже ходил с ней. Он прекрасно понимал, что она не станет держать в тайне место их встреч, и это ужасно злило его.

И тут эта парочка попалась ему на глаза, они шли навстречу: Джоанна и ее очередной пылкий любовник. Судя по платью и манерам, какой-то лудильщик, несколько вялый после занятий любовью, подумалось Хоупу, но явно гордый своими успехами на этом поприще. У нее же на лице была написана пресыщенность, она даже не потрудилась должным образом зашнуровать платье.

Хоуп готов был перерезать им глотки.

Он дал им пройти мимо, сделав вид, будто едва узнал их. В попытке притвориться, что случайно выбрал эту тропинку для своей послеобеденной прогулки, Хоуп принялся рассматривать Скиддау, и их журчащий смех слился с его страстным желанием, чтобы смех этот захлебнулся в крови. Он продолжал идти неторопливо, усилием воли сдерживая бурю раздиравших его страстей. Он явственно ощутил, что Джоанна презирает его.

– Боже мой, во что я превратился? – воскликнул он, неожиданно осознав, насколько жалким и смешным он должен был им показаться. Хоуп бесцельно направился в лес, его окружали деревья, породы которых он не мог определить, и уж тем более ему нисколько не доставляло удовольствия любоваться ими. Он отыскал церковь Святого Кентигерна близ Кроствейта.

Эту церквушку он посещал уже трижды. Первый раз – только ради того, чтобы на его персону обратили внимание. Второй раз он уже дал себе труд оценить проповедь, которую затем обсуждал с викарием. И помощник приходского священника был весьма впечатлен необычайной набожностью гостя. А в третий раз Хоуп приходил сюда, как сейчас, ища утешения и одиночества.

Он вступил в церковь точно в прибежище. Начищенная до блеска щеколда громко звякнула за его спиной. Запах цветов и воска. Мирно танцующие пылинки в лучах солнца, падающих из окон. Зло покинуло его душу, стоило ему войти сюда. Он нашел себе местечко чуть позади короткого нефа и был слегка разочарован, увидев через несколько скамей впереди себя коленопреклоненную фигуру, мужчина самозабвенно молился. Хоуп совсем уж было собрался покинуть церковь и подождать снаружи, пока это святое место не окажется полностью в его распоряжении, когда человек поднялся с колен, склонился перед алтарем и, повернувшись, заметил нового посетителя.

То был Николсон, молодой священник, которого Хоуп встречал в Лортонской долине: скромный, безутешный воздыхатель мисс Скелтон, зарабатывавший крохи, однако даже короткие беседы с ним всякий раз превращались для беспокойного полковника в мгновения умиротворенности и утешения.

– Я всегда заглядываю сюда, когда оказываюсь в Кесвике. – Николсон был достаточно умен и прекрасно понимал, что сейчас вольно или невольно вторгается в частную жизнь. – Я полагаю, вам тоже нравится эта церковь?

– Вы правы.

– Вы знаете о нашем святом Кентигерне? – Николсон желал немного пообщаться с человеком, имевшим, по его понятиям, возможность с легкостью сорвать цветок, которым ему самому приходится любоваться только издали. Его восхищала та сила, которая заключалась в богатых одеждах, в титуле, социальном положении, военной службе. Стремясь хоть каким-нибудь образом уравнять себя с такими людьми, он постарался как можно подробней припомнить историю святого, в честь которого некогда воздвигли эту церковь.

– Его жизнь была поистине выдающейся, – начал священник, и, внимательно вглядываясь в его черты, Хоуп только теперь как следует разглядел это еще молодое худое лицо с покатым лбом, шишковатым носом и прилизанными черными волосами. – Но нельзя заблуждаться на сей счет, ни один великий муж не был выдающимся с момента своего рождения. Впрочем, как и злые люди. Послушайте только, что говорят о Наполеоне? – Николсон осторожно осмотрелся по сторонам, опасаясь, что одно упоминание этого порождения дьявола может осквернить святыню. – Мать Кентигерна была королевского рода, звали ее Дениу, и она всей душой предана была Пресвятой Богородице. Это случилось через столетие или чуть больше после того, как римляне покинули эти края – им так и не удалось слишком сильно повлиять на здешний уклад, – они построили свои стены, и гарнизоны, и дороги и оставили в покое дикие племена с холмов. В те времена на нашем острове существовало несколько королевств, и Дениу была обещана в жены соседнему королю. А так как она желала сохранить целомудрие, то наотрез отказала жениху. Ее отверженный поклонник устроил ей ловушку. Он опоил ее, а затем изнасиловал. Когда же отец ее увидел свидетельство сего греха, он приговорил ее к смерти. Ее привязали к колесу повозки и спустили с вершины самого высокого и крутого холма во всей округе. Но она горячо молилась и дала обет, что если ей суждено остаться в живых, то плод чрева ее будет посвящен служению Христу. Повозка развернулась на полном ходу, передок вонзился в землю, остановив ее, и девушка была спасена.

В незамысловатом рассказе Николсона сквозила наивность, присущая детям из этой маленькой долины, в обществе которых Николсон проводил немало времени. Размышляя об этом, Хоуп отвлекся от собственных мрачных дум и переживаний, с какими он явился в стены святилища. Нехитрый рассказ даже заинтересовал его, и полковник едва не захлопал в ладоши, услышав о чудесном спасении девушки. Выражение его лица весьма воодушевило Николсона.

– Но ее отец по-прежнему намеревался расправиться с ней. Он посадил ее в открытую лодку, без весел, в устье реки Аберлесси, которая, как утверждают хроники, называлась тогда Пастью зловония, поскольку тысячи гниющих рыбин валялись на песке по ее берегам. И снова молодая женщина принялась молиться, три дня и три ночи ее утлое суденышко носилось по волнам холодных, северных морей, до тех пор, пока ее лодку не прибило к песчаному берегу Куллеросса, к северу от залива Солуэй-Ферт. Она была слаба и больна, но первая ее молитва была не о ней самой, а о ее еще не родившемся ребенке, которого она намеревалась посвятить служению Христу.

Она брела по пустынному берегу, продуваемому морозными северными ветрами, но один такой порыв раздул уже затухший было костер, который разжег на берегу какой-то рыбак. Она бросила в огонь собранный ею на берегу хворост. И здесь, возле костра, она родила Кентигерна – случилось это приблизительно в пятьсот восемнадцатом году, – и именно этот костер, словно Вифлеемская звезда, указал дорогу пастухам, которые пришли и позаботились о мальчике, чья мать, исполнив свой трудный долг перед Господом, скончалась.

Хоуп ощутил приступ сентиментальной грусти, он так и видел эту мужественную юную деву, на пустынном берегу отдавшую Богу душу после тяжелых родов. Николсон не мог рассказывать эту печальную историю без душевного волнения, и сейчас он чувствовал, что такой человек, как Хоуп, тоже тронут до глубины души.

– Поблизости жил один старый отшельник по имени Серван, он-то и взял себе этого ребенка, и много лет спустя мальчик стал его самым дорогим другом, его Мин Гу, или Мунго. Вы обнаружите множество церквей, посвященных святому Мунго, это ласкательное прозвище Кентигерна. Мы знаем, мальчик и в самом деле был очень благочестивым, чувствительным и непоколебимым в вере. Он отправился в монастырь. Подобно отроку Самуилу[38]38
  1 Царств 3.


[Закрыть] снимал нагар с монастырских ламп и поддерживал в них огонь. Нам известно, что он был объектом зависти и постоянных насмешек со стороны своих сверстников и что даже в эти годы он уже обладал даром исцеления – воскресив малиновку, которую жестоко убили его товарищи по учебе.

– Дар исцеления, – повторил Хоуп, – и дар совершать чудеса?

– Да… и хотя он жаждал вести созерцательный образ жизни, но судьба заставила его выйти в мир и одарила саном епископа в Стратклайде, в Глазго, когда ему было всего двадцать пять лет от роду. На этом поприще он сражался во имя Христово на протяжении десяти лет. Его миссию можно сравнить разве только с подвигом отважных миссионеров, которые в наши дни отправляются в самые дикие уголки Африки, поскольку языческий король Моркен был его врагом и завидовал славе Кентигерна, хотя в конце концов оставил его в покое. Кентигерн всей своей жизнью подавал пример подвижничества: он всегда путешествовал только пешком, во всем придерживался умеренности, каждое утро купался в холодной воде, даже зимой, ночью ложился в каменный гроб, и пепел служил ему матрасом. И при этом он был деятелен, его приходы росли, церкви строились по всей стране, и всегда в одной руке он держал простой жезл священника, а в другой – псалтырь.

Николсон продолжил рассказ о том, как умер король Моркен и как его дети поклялись убить Кентигерна. Однако к тому времени святой отправился на юг в Карлайл, а затем его путь лежал в самое сердце Озерного края, поскольку, как он слышал, люди на холмах по-прежнему исповедуют язычество. Но, придя в сей край, он обнаружил множество церквей и учрежденных миссий. И тогда он вошел в воды Дервентуотера, по шею погрузившись в озеро, прочитал псалмы, а затем отправился в Уэльс. Богатое воображение Хоупа нарисовало перед его взором картину столь живописную, точно он собственными глазами видел этого отшельника, миссионера, священника, не страшащегося владык земных, истинного посланца Божия, целителя и чудотворца. И полковник почувствовал, словно одно это помогает ему самому очиститься от грехов. «О Господи! – мысленно восклицал он, по мере того, как молодой священник рассказывал о новых и новых чудесах и духовной славе святого Кентигерна. – Освободи меня от злых помыслов и злых деяний, от этой безнравственной жизни…» Эта мысленная молитва постепенно все больше захватывала внимание Хоупа, и когда Николсон наконец замолчал, то заметил, что слушатель, глубоко уйдя в собственные размышления, даже не заметил окончания рассказа.