Текст книги "Голубая кровь"

Автор книги: Мелисса де ла Круз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 16 страниц)

ГЛАВА 23

Просто свихнуться можно, как лучший друг может тебя уязвить, чтобы причинить боль. Оливер знал, куда уколоть. Стручок, скажет тоже! А сам-то с его скутером и стрижками по сто баксов? А его празднования дня рождения на их яхте двести футов длиной? Или ему досадно, что он не популярен?

После собрания Комитета и чаепития с Корделией Шайлер чувствовала себя выбитой из колеи, все знания и привычные убеждения пошатнулись.

Бабушка столь многое подтвердила касательно их прошлого и еще о большем умолчала. Почему мать впала в кому? Что случилось с отцом? Шайлер чувствовала себя даже более потерянной, чем всегда, особенно после того, как Оливер перестал с ней разговаривать. Они никогда еще ни из-за чего не ссорились и вообще шутили, что они – две половинки одного человека. Им нравилось одно и то же (рэппер Пятьдесят Центов, научно-фантастические фильмы, бутерброды с пастромой и густым слоем горчицы) и не нравилось одно и то же (Эминем, понтовая жвачка для мозгов, за которую дают премию Академии, самодовольные вегетарианцы). Но теперь, когда Шайлер перевела Джека из раздела «фигово» в раздел «клево», не заручившись одобрением Оливера, он с ней порвал.

Остаток недели прошел без инцидентов. Корделия, как обычно осенью, уехала пожить на Мартас-Винъярд, Оливер по-прежнему наотрез отказывался признавать существование Шайлер, и с Джеком ей так и не удалось еще раз поговорить. Но на данный момент Шайлер была настолько занята проблемами реального мира – биологией, домашними заданиями, сдачей эссе по английскому, что ей было не до разборок со всем этим.

Когда она выдвигала и прятала клыки, челюсть у нее болела, зато она с облегчением обнаружила, что уже не чувствует этого глубинного, нутряного голода. Она узнала от бабушки, что священное целование – это очень важная церемония и большинство принадлежащих к Голубой крови ждут официального брачного возраста, восемнадцати лет, прежде чем исполнить ее, но случаи преждевременного питья крови учащаются с каждым поколением, некоторые вампиры теперь заводят первого фамильяра в четырнадцать-пятнадцать лет. Кодекс также запрещал брать кого-то из Красной крови без его согласия.

Повинуясь какому-то порыву, Шайлер решила навестить мать в больнице в пятницу после школы, поскольку Оливер не позвал ее к себе, как это обычно бывало прежде. Кроме того, у нее имелся план, и она не хотела дожидаться воскресенья, чтоб попытаться осуществить его.

Шайлер решила порасспрашивать мать, вместо того чтобы традиционно читать ей воскресные газеты. Даже если Аллегры не сможет ответить, будет хорошо просто выговориться, озвучить все свои вопросы.

В будний день в больнице было тихо и малолюдно. Пустые коридоры навевали ощущение заброшенности. Жизнь повсюду зачахла, даже медсестрам, похоже, не терпелось скорее уйти на выходной.

Шайлер снова, прежде чем войти к матери в палату, посмотрела в окошко. И как и в прошлый раз, у изножья кровати обнаружился все тот же седовласый мужчина. Он что-то говорил матери. Шайлер приложила ухо к двери.

– Прости меня… прости… очнись, пожалуйста, позволь помочь тебе…

Шайлер смотрела и слушала. Она знала, кто это. Это должен быть он. Сердце девушки от возбуждения забилось чаще.

Мужчина продолжал:

– Ты уже достаточно долго наказываешь меня и себя. Вернись ко мне, умоляю!

Тут к Шайлер подошла сиделка матери.

– Привет, Шайлер. Что это ты делаешь? Почему не заходишь? – поинтересовалась она.

– Вы его видите? – шепотом спросила Шайлер, указав в окошко.

– Кого – его? – озадаченно переспросила сиделка. – Я никого не вижу.

Шайлер сжала губы. Так значит, незнакомца видит только она. Все было так, как она и думала. Девушка ощутила трепет предвкушения.

– Не видите?

Сиделка покачала головой и посмотрела на Шайлер, словно на ненормальную.

– Да, это просто игра света, – успокоила ее Шайлер. – Мне показалось.

Сиделка кивнула и отошла.

Шайлер вошла в палату. Загадочный посетитель исчез, но Шайлер заметила, что сиденье стула еще хранит тепло тела. Девушка оглядела комнату и негромко, впервые с того момента, как заметила плачущего незнакомца, позвала:

– Папа! Папа, это ты?

Пройдя в соседнюю комнату, предназначенную для посетителей, она огляделась.

– Это ты? Ты здесь?

Никто не ответил. Незнакомец не появился. Шайлер села на оставленный им стул.

– Я хочу узнать о своем отце, – сказала Шайлер безмолвной женщине на кровати. – О Стивене Чейзе. Кем он был? Что он сделал с тобой? Что произошло? Жив ли он? Приходит ли он навестить тебя? Это он сейчас был здесь?

Шайлер повысила голос, чтобы посетитель, если он все еще где-нибудь поблизости, мог ее услышать. Пускай отец поймет: она знает, что это был он. Шайлер хотелось, чтобы он остался и поговорил с ней. Корделия всегда упоминала о нем так, что создавалось впечатление, будто отец причинил матери какой-то ужасный вред, что он вообще ее не любил, но в сознании Шайлер это никак не увязывалось с мужчиной, рыдающим у постели матери.

– Мама, мне нужна твоя помощь! – взмолилась Шайлер. – Корделия говорит, что ты можешь очнуться в любой момент, как только захочешь, но ты не приходишь в себя. Мама, очнись. Очнись, ради меня. Ну, пожалуйста!

Но женщина на кровати не шевельнулась. Ответа не последовало.

– Стивен Чейз. Твой муж. Он умер, когда я родилась. Во всяком случае, так мне сказала Корделия. Это правда? Мой отец действительно мертв? Мама! Пожалуйста! Мне нужно знать.

Ни знака. Даже палец не шевельнулся.

Шайлер оставила вопросы и снова взялась за газеты. Она читала объявления о свадьбах и чувствовала странное успокоение от этого перечисления брачных союзов и их единообразия. Дочитав все до конца, она встала и поцеловала мать в щеку.

Щека Аллегры была холодной и восковой на ощупь. Словно у покойника.

Шайлер ушла даже в большем унынии, чем обычно.

ГЛАВА 24

Тем вечером, когда Шайлер вернулась домой, у нее состоялся любопытный телефонный разговор с Линдой Фарнсворт.

В нынешний момент самой крутой рекламной компанией джинсовой одежды в городе (да и во всем мире) была компания «Цивилизации». Их эффектные рекламные щиты висели по всей Таймс-сквер, а трехсотдолларовая модель «Соушелайз» с очень заниженной талией, поддерживающая ягодицы, изменяющая форму бедер, в пятнах, обесцвеченная, рваная и сверхдлинная сделалась культовой вещью для всех поклонников джинсовой одежды. И, судя по всему, дизайнер запал на соответствующий его концепции снимок Шайлер.

– Ты – новое лицо «Цивилизации»! – захлебываясь от восторга, вещала в мобильник Линда Фарнсворт. – Ты им необходима! Не заставляй меня умолять!

– Ну ладно, пускай, – сказала Шайлер, слегка ошеломленная буйством эмоций Линды.

Поскольку Шайлер не смогла придумать уважительной причины отказать божествам моды (кто она такая, чтобы говорить «нет» «Цивилизации»?), на следующее утро она отправилась в центр на фотосессию. Фотостудия на крайнем западе Челси располагалась в громадном, размером с квартал, здании, где раньше размещалась типография. Служебным лифтом управлял близорукий джентльмен в дешевом костюме, он доставил Шайлер на нужный этаж.

Фотостудия располагалась в северо-восточном крыле здания. Дверь была открыта и подперта, и из помещения неслась громкая электронная музыка.

Шайлер зашла, плохо понимая, чего ожидать. Студия представляла собой большое открытое пространство: белые стены, блестящие полиуретановые полы и окна от пола до потолка. На одной из стен был натянут цельный белый задник, а напротив установлен штатив. Зевающие практиканты вертелись у вешалок с одеждой, чтобы стилист с дредами мог осмотреть их наряды.

– Шайлер!

Сухопарый мужчина с легкой щетиной, в мятой футболке направился к девушке, с энтузиазмом протягивая ей руку. На нем были солнечные очки-авиаторы «Рей-Бэн», он курил на ходу.

– Привет, – отозвалась Шайлер.

– Я – Джонас Джоунс. Ты меня помнишь? – спросил мужчина, приподнял очки и улыбнулся.

– Ой… конечно! – отозвалась слегка испуганная Шайлер.

Джонас Джоунс был одним из самых известных выпускников Дачезне. Он окончил школу несколько лет назад и произвел своими картинами фурор в мире искусства. Еще он снял фильм, «Кадриль лесорубов», получивший приз на фестивале «Санденс». А на данный момент переквалифицировался в модного фотографа.

– Спасибо тебе большое, что пришла, – сказал Джонас. – Извини, что все так внезапно. Но такой уж у нас бизнес.

Он представил Шайлер модельеру «Цивилизации», бывшей модели с каменным прессом и выступающими тазовыми костями.

– Я – Анка, – бодро представилась та. – Извини, что сорвали тебя в такую рань в субботу, но день у нас сегодня намечается долгий. Хотя я думаю, что все будет отлично. У нас тут масса пончиков. – И она указала в сторону стола, заваленного бело-зелеными коробками из «Криспи крем».

Шайлер она сразу же понравилась.

– Ну, хорошо. Давай займемся твоей прической и макияжем, – заявил Джонас и указал Шайлер на угол, где стояли большое зеркало, окаймленное двумя рядами ламп, и два накрытых холстом кресла с высокими спинками.

В одном из кресел уже сидела Блисс Ллевеллин. Линда как-то забыла упомянуть, что в этом году у «Цивилизации» будет два лица. Высокую техаску уже подготовили к съемке. Волосы ей уложили в пышную прическу с начесом, а губы накрасили вишнево-красной помадой. Блисс была одета в воздушное белое платье и болтала с кем-то по мобильному. Она весело помахала Шайлер рукой.

Шайлер помахала ей в ответ. Она умостилась в кресле, и англичанка-визажист, представившаяся как Перфекшн Смит, принялась изучать состояние ее кожи. Одновременно стилист по прическам поймал прядь ее волос и принялся рассматривать, неодобрительно цокая языком.

– Что, недосып? – поинтересовалась Перфекшн, приподняв подбородок Шайлер поближе к свету. – Дорогуша, у тебя очень сухая кожа, – произнесла она в нос, с выговором кокни.

– Угу, – отозвалась Шайлер.

Она плохо спала со времен собрания Комитета. Ее до дрожи пугала мысль о том, что, когда она спит, ее собственная кровь оживает и просачивается в ее сознание и все воспоминания и голоса из прошлых жизней рвутся захватить власть над ее мозгом. И хотя Джек объяснил, что на самом деле все происходит не так: что воспоминания ее собственные, потому они часть ее и бояться тут нечего, Шайлер все равно терзали сомнения.

Пока лицо ее терли, пощипывали, покалывали, полировали, пудрили, а волосы дергали, расчесывали и сушили, едва не подпаливая корни, Шайлер сидела с закрытыми глазами.

Когда фен едва не обжег ей кожу на голове, Шайлер ойкнула, но мрачный стилист даже не извинился.

Еще ей с трудом удавалось поворачиваться во все стороны, куда велела Перфекшн. Шайлер никогда и в голову не приходило, что макияж такая тяжкая процедура. Нужно все время «работать» лицом, чтобы визажист мог исполнить свою работу правильно. Перфекшн вела себя словно сержант, муштрующий новобранца.

– Открой. Пошире! Посмотри вбок. В другую сторону. Мне на колено. На потолок. Закрой рот. Потри губы друг о дружку. Посмотри на меня. На колено.

К тому моменту, как преображение завершилось, Шайлер окончательно выбилась из сил.

– Ну что, готова? – спросила Перфекшн.

Она развернула кресло, и Шайлер наконец-то смогла взглянуть на себя в зеркало.

И не поверила собственным глазам. Из зеркала на нее смотрело лицо ее матери. То самое лицо, что так ясно улыбалось со свадебных снимков, которые Шайлер хранила у себя под кроватью. Она была прекрасна, как богиня.

Шайлер охнула, распахнув глаза. До этого момента она и не знала, насколько похожа на мать.

«О господи, она же и вправду красавица», – подумала Блисс. На самом деле «красавица» – это было слабо сказано. Это все равно что назвать Одри Хепберн симпатичной. И как только она этого не замечала? Она разговаривала с Диланом по мобильнику сообщала ему о вечеринке, которую намеревалась устроить вечером, ее мачеха отправилась в округ Колумбия навестить отца, а Джордан собиралась заночевать в гостях у друзей. Блисс как раз говорила Дилану, к какому времени подходить, когда заметила преображение Шайлер.

Шайлер выглядела как стопроцентная фотомодель. Губы у нее были полные и блестящие. Парикмахер так уложил ее иссиня-черные волосы, что они волной ниспадали на спину, прямые и безукоризненные, словно занавес цвета эбенового дерева. Стилист обрядил ее в джинсы «Сшито для Цивилизации». И теперь, когда Шайлер больше не пряталась под слоями бомжовой одежды, Блисс осознала, что у соученицы великолепная фигурка, такая стройная и хрупкая, что Блисс вдруг почувствовала себя рядом с ней лошадью.

– Я попозже перезвоню, нас зовут, – сказала она Дилану и отключила телефон. – Слушай, ты потрясающе выглядишь, – прошептала Блисс, когда их с Шайлер поставили рядом на фоне белого задника.

– Спасибо, – отозвалась Шайлер. – Я себя чувствую на редкость по-дурацки.

Ей никогда еще не доводилось появляться на людях в столь малом количестве одежды, и она с трудом удерживалась, чтобы не выказывать смущение.

На них с Блисс были только джинсы и ничего больше. Они стояли спиной к камере и прикрывали грудь скрещенными руками, хотя стилист и замаскировал им соски телесным лейкопластырем. Шайлер согласилась попробовать себя в роли модели скорее из любопытства и рассматривала это как социальный эксперимент, который можно будет позднее проанализировать, но теперь признала, что это довольно занятно.

В студии было холодно, и Джонас выкрикивал кому-то указания, перекрывая несущуюся из колонок музыку «Блек айд пис». В этой сумасшедшей атмосфере нервные ассистенты и техники-осветители мигом кидались выполнять каждое распоряжение фотографа. Едва лишь возникал перерыв, как на Блисс с Шайлер накидывались с баллонами лака для волос. Когда Джонас с Анкой обсуждали, как лучше, чтобы волосы моделей развевались на ветру или нет (сексуально или банально) или как джинсы выглядят эффектнее, спереди или сзади, все внимали им с полной серьезностью.

Девушки позировали и старались не моргать при вспышке. Блисс во внезапном порыве вдохновения привлекла Шайлер к себе и крепко обняла.

– Круто! – ухмыльнулся из-за фотокамеры Джонас.

Во время обеденного перерыва Блисс с Шайлер накинули свои платья и вместе с персоналом столпились вокруг стола, наполнив тарелки овощами и жареным тунцом. Блисс с радостью отметила, что рыба недожарена.

– Курите? – поинтересовался Джонас, вытаскивая из заднего кармана смятую пачку сигарет. – Пошли со мной, девчонки.

Они отставили тарелки и вышли вместе с ним и Анкой на балкон.

– Так вы обе из Дачезне? – спросила Анка, достав длинную сигарету с ментолом и затянувшись.

Джонас дал ей прикурить от своей «Зиппо».

– Угу, – кивнула Блисс, приняв от Джонаса сплющенный «Кэмел».

Шайлер покачала головой. От сигарет ей делалось дурно. Она вышла исключительно за компанию и чтобы подышать воздухом. С балкона открывался вид на реку, по водной глади медленно скользила баржа. Шайлер с радостью смотрела на это все. Ей никогда не надоедало глядеть на город.

– А я училась в Кенте, – попыталась завязать разговор Анка. – Мы с Джонасом встретились в Род-Айлендской школе дизайна.

Джонас кивнул.

– И с тех самых пор сотрудничаем. – Он выпустил кольцо дыма. – Мы очень рады, что нашли вас, девочки. Нам и вправду очень хотелось, чтобы лицом компании стали наши.

– В каком смысле – наши? – переспросила Шайлер.

Анка рассмеялась и продемонстрировала им клыки.

– Так вы из Голубой крови! – ахнула Блисс.

– Конечно, – кивнул Джонас. Реакция девушек явно его позабавила. – В сфере моды нас большинство. Вы что, не замечали?

– А как вы догадываетесь, кто есть кто?

– Да это просто видно по форме глаз и в целом по фигуре, – объяснил Джонас. – Кроме того, мы очень, очень разборчивы. Гляньте хоть на Брэннон Фрост, главного редактора «Чик».

– Так она вампир? – изумилась Блисс.

Но впрочем, это все объясняло: и хрупкую фигуру, и огромные солнечные очки, и бледную кожу, и неизменное стремление к совершенству.

– А еще кто? – поинтересовалась Шайлер.

Джонас назвал еще несколько имен. Среди них оказались популярный модельер с амплуа «скверного мальчишки», недавно снова подогревший интерес к стилю готика, фотомодель, являющаяся сейчас лицом известной фирмы, выпускающей дамское белье, известный визажист, введший моду на синий лак для ногтей.

– Да их прорва, – заявил он и швырнул сигарету с балкона.

Тут к ним присоединились несколько человек из персонала, и они сменили тему. Джонас принялся рассказывать похабные анекдоты, сравнимые по грубости лишь с манерой поведения Перфекшн. Шайлер хохотала вместе со всеми, и у нее было такое ощущение, будто они с Блисс сделались частью большого, слегка чокнутого семейства.

– А почему Мими здесь нет? – спросила вдруг Шайлер.

Странно как-то: ее позвали, а Мими, просто до смерти стремящаяся к вниманию такого рода, осталась за бортом.

Блисс внезапно расхохоталась. Она совершенно позабыла про Мими. Мими умрет от зависти, когда услышит, что для рекламной компании «Цивилизации» выбрали их с Шайлер, а не ее!

– Да, а где же Мими? – поддержала Блисс.

Джонас почесал в затылке. Шайлер заметила поблекшие голубые отметины у него на руках.

– Мими Форс? Мы, в принципе, думали о ней какое-то время. Помнишь, Анк? Чего там с ней случилось?

– Линда мне сказала про ее дневную ставку, – отозвалась Анка. – Видимо, она уже после подписания договора заявила Линде, что меньше чем за десять тысяч долларов в день и с постели не встанет. Простите, девочки, но для модели без опыта это нереально. Я ей даже и предлагать не стала. Кроме того, мы хотели вас двоих.

– Думаю, она просто слишком дорого ценит свой сон, – ухмыльнулась Блисс. – Она не знает, что потеряла.

И она подарила Шайлер одну из своих редких искренних улыбок.

– Верно, – кивнула Шайлер и улыбнулась в ответ.

Блисс Ллевеллин стала нравиться ей еще больше. Они вернулись на съемочную площадку, прислонились друг к дружке, и, когда Джонас вскричал: «Огня! Огня! Дайте мне огня!» – они чуть не сожгли объектив.

ГЛАВА 25

Ей позволили оставить эти джинсы себе! Шайлер была в восторге. Съемки закончились поздно, намного позже официального окончания рабочего дня, и к тому времени на улице уже стемнело. Шайлер попрощалась со съемочной группой, рассылая воздушные поцелуи и на углу еще раз помахав. Веселая компания рассеялась. Анка со стилистами уселись в машину, парикмахер и визажист поймали такси, а Джонас с ассистентами отправились в ближайший бар.

– Хочешь, подвезу до центра? – спросила Блисс. – Мой водитель должен скоро подъехать.

Шайлер покачала головой.

– Спасибо, нет. Я, пожалуй, немного пройдусь.

Вечер выдался приятный, безоблачный и свежий.

Блисс пожала плечами. Она уже успела закурить и теперь в своей обтягивающей футболке, новых джинсах и фиолетовой куртке из обезьяньего меха выглядела в точности как модель на отдыхе.

– Как знаешь. Не забудь – у меня дома сегодня в десять.

Шайлер кивнула. Она крепко прижала к себе пакет с новыми джинсами. На ней снова были ее многослойные одежки: черная футболка, черная водолазка, черная юбка джерси поверх темно-серых джинсов, черно-белые полосатые чулки и поношенные армейские ботинки. Шайлер собралась пройти до Седьмой авеню, потом прогуляться через Таймс-сквер, Линкольн-центр и Верхний Уэст-Сайд до дома.

Когда Шайлер двинулась на восток по Десятой авеню, ей сделалось немного не по себе. Улицы были совершенно безлюдны; бывшие склады, в которых теперь разместились новые художественные галереи – темны и неприветливы. Свет фонарей дрожал, и после недавнего ливня повсюду разлились лужи. Шайлер вдруг пожалела, что не приняла предложения Блисс подвезти ее.

Охваченная беспокойством, она прибавила шагу и устремилась в сторону хорошо освещенных улиц. Если только добраться до Девятой авеню с кофейнями и бутиками, там ей уже ничего не будет грозить.

Девушка попыталась отогнать страх. Наверняка это просто паранойя, порожденная темнотой. Да и в любом случае, кого ей бояться в темноте? Она же вампир! Шайлер рассмеялась, как ей показалось, дьявольским смехом, но страх так и не отпустил.

Она больше не могла притворяться, будто ничего не замечает.

За ней кто-то шел.

Кто-то – или что-то…

Шайлер припустила бегом, сердце бешено билось, воздух вырывался из груди резкими толчками. Она обернулась…

Тень на фоне стены.

Ее собственная тень.

Шайлер моргнула. Ничего. Ничего и никого. «Ты параноик, ты просто параноик!» – сказала она себе. И заставила себя идти медленнее, чтобы показать себе, что не боится.

До спасительного убежища, Девятой авеню, оставалось всего несколько шагов… уже совсем рядом… Шайлер обернулась еще раз… и тут кто-то метнулся к ней и схватил ее за шею. Девушка сопротивлялась, пытаясь вдохнуть, открыть глаза, пнуть нападавшего, но не могла закричать, ей что-то сдавило горло. Темное, огромное существо… высокое и сильное, как мужчина… осязаемое, гибельное присутствие… темно-красные глаза… темно-красные глаза с серебряными зрачками, сияющими во тьме, глядящие на нее… вонзающиеся в ее мозг… а потом она почувствовала…

Нет! Нет! Нет!

Шайлер отказывалась в это верить, но все-таки кожу ее пронзили клыки. Как такое может быть? Она же одна из них! Что это?

Девушка собрала все силы и оттолкнула нападающего, но промахнулась, попав в пустоту, она словно пыталась ухватить ветер. Бесполезно. Клыки двинулись глубже, вонзились в шею, вытягивая кровь, ее ярко-голубую кровь, вытягивая жизнь… У Шайлер закружилась голова. Она начала терять сознание, и тут неизвестно откуда с бешеным рычанием налетел иссиня-черный вихрь.

Бьюти!

Гончая, зарычав, прыгнула на темное существо. Чудовище отпустило девушку, и Шайлер отступила на грязный тротуар, шатаясь и схватившись за шею. Собака бегала кругами, рыча и лая. Темное существо исчезло.

Когда Шайлер наконец-то открыла глаза, Бьюти все еще продолжала рычать. Кто-то поддерживал ее.

– С тобой все в порядке? – послышался голос Блисс Ллевеллин.

– Я не знаю, – с трудом проговорила Шайлер.

Она все еще не опомнилась от потрясения. Девушка попыталась восстановить равновесие, тяжело опершись на плечо Блисс. У нее подгибались ноги.

– Тише, тише, – успокаивающе произнесла Блисс.

Бьюти продолжала громко, яростно подвывать и рычать на Блисс.

– Бьюти, ко мне! Тихо! Это Блисс, она мой друг, – сказала Шайлер и протянула руку к дрожащей собаке, чтобы погладить ее.

Но гончая не желала успокаиваться. Бьюти подскочила к Блисс и цапнула ее за лодыжку. Блисс вскрикнула.

– Бьюти, хватит! – прикрикнула Шайлер, рванув собаку за ошейник.

Откуда она взялась? Как она узнала о происходящем? Шайлер взглянула в умные черные глаза бладхаунда.

«Ты спасла меня», – подумала она.

– Что случилось? – снова спросила Блисс.

– Я не знаю. Я просто шла, а на меня кто-то напал сзади…

– Я услышала тебя, – сказала Блисс. Голос ее дрожал. – Я стояла там, у студии, ждала свою машину, услышала, как ты кричишь за квартал от меня, и побежала на помощь.

Шайлер кивнула, она все еще не отошла от пережитого. Сумка валялась на земле, все ее содержимое было рассыпано вокруг. Раскрытые книги мокли в лужах. Дареные новые джинсы лежали бесформенной грудой.

– Как ты думаешь, что это было? – спросила Блисс, помогая Шайлер собрать вещи и сложить в кожаную сумку.

– Я не знаю… оно выглядело… нереальным, – запинаясь, пробормотала Шайлер.

Она застегнула сумку и кое-как закинула на плечо. Девушка по-прежнему нетвердо стояла на ногах, но каким-то образом поводок Бьюти у нее в руках придал ей сил. Рядом с гончей она чувствовала себя более сильной.

Воспоминания о нападении уже начали тускнеть: темная фигура, сверкающие красные глаза, серебряные зрачки… и зубы, достаточно острые, чтобы пронзить кожу… клыки… такие же, как у нее… Но, ощупывая шею, Шайлер ничего там не нашла. Никакой раны. И вообще ни царапины.

Дневник Кэтрин Карвер

23 декабря 1620 года

Плимут, Массачусетс

Горе! Горе нам! Все, кто был в Роаноке, исчезли! Майлз и отправлявшиеся с ним мужчины никого не нашли. Жилища были разрушены, животные куда-то делись. Не было вообще ничего, кроме пустого участка. От поселения осталась лить одна-единственная табличка, прибитая к дереву. Джон показал ее мне. На ней было написано: «Кроатан». При виде ее у меня кровь застыла в жилах. Горе! Горе нам! Мы и вправду прокляты! Они здесь! Все погибло! Мы скорбим о наших родичах. Но мы должны защитить детей. Мы в опасности!

К. К