Текст книги "Двуликий бог. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Мэл Кайли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 35 страниц)

Глава 31

Похороны отца были пышными, полными торжественной молчаливой скорби. Боги вытащили его прекрасную просторную ладью с позолоченным носом на берег и сложили на ней погребальный костёр из мощных сосен. Борта украсили цветами, а к костру вознесли щедрые дары: дорогие сосуды и оружие, золото и самоцветы, и каждый, кто любил и почитал Бальдра, оставил на драккаре самое ценное своё сокровище. Тихий плач, больше похожий на долгий отчаянный стон, сопровождал это действо. Затем на корабль подняли светлого бога весны, облачённого в великолепные одежды.

Бальдр казался мирно спящим с руками, сложёнными на рукояти меча, упокоившегося на сильной груди, и с чуть приподнятыми уголками губ, походившими на последнюю любящую улыбку. Сердце замерло при виде ушедшего отца, и, хотя я не до конца верила в происходящее, ноги подкосились, так что Локи, замершему за моим плечом, пришлось поддержать ослабевшую жену. Чуть поодаль рыдала Нанна, моя добрая ранимая мать. Её с ласковой сыновьей заботой придерживал Форсети – бледный, как полотно. Нам не удалось поговорить, успели лишь обняться, но и судорожного прикосновения дрожащих рук хватило, чтобы понять, что мы испытываем одни и те же чувства.

Слова Локи подтвердились: Бальдра и правда убил Хёд. Он не сумел признаться, чем не угодил ему брат-близнец, была ли это непростительная неосторожность или страшный замысел: Вали-мститель – юный единокровный брат бога света, рождённый Одином дабы отомстить за предречённую гибель любимого сына – тотчас выпустил в него меткую стрелу, погубившую бога тьмы. Так убийца расплатился за ужасный проступок собственной кровью. Однако никому от того не стало легче. Если погас свет лучшего из богов, если брат пошёл на брата, значит, близился час конца, значит, нам оставалось ждать Рагнарёк. Но тогда я ещё не задумывалась об этом. Сотрясаясь в неудержимых рыданиях, я ощущала конец своего мира – маленького, но несказанно важного.

Несмотря на все наши разногласия, я никогда не переставала любить и почитать отца. Он был и оставался моим героем, моим примером. Его доброта и великодушие, которые, увы, он проявлял не ко всем, во многом вели и направляли меня, вдохновляли в трудные минуты, помогали не оступиться и сделать правильный выбор. Так или иначе, я гордилась быть дочерью своего отца – отзывчивого и всеми любимого. Почти всеми, однако даже бог огня явился проводить недруга в последний путь. Я догадывалась, что во многом Локи почтил ненавистных асов и ванов своим присутствием из жалости и любви к своей несчастной жене, и в глубине души была ему очень благодарна. Без него я бы не справилась с тем, что мне предстояло пережить.

Один за другим боги восходили на борт драккара, чтобы попрощаться со своим верным другом. Они хотели предоставить Нанне первой проститься с возлюбленным супругом, однако мать вздрогнула, побледнела и помотала головой, хватая губами воздух, и окружающие поняли, что несчастная асинья не готова взглянуть в бесстрастное лицо погибшего мужа. Когда все верховные боги кроме Одина поднялись к светлому асу, пришла очередь Форсети, а после и моя. Я приближалась к отцу, и с каждым шагом ноги всё меньше слушались меня. В ушах эхом отдалённого прибоя стучала кровь. Мир растворился, исчез. Остались только мы вдвоём. И тишина...

– Я люблю тебя, отец, – прошептала, склонившись к остывающему телу, коснувшись кончиком носа щеки. – И всегда буду любить. Прости меня за всё и не держи зла. Я же зла от тебя не припомню, – обманчивая мечтательная улыбка замерла на его недвижимых белых губах. Я тогда подумала, что уж лучше так: в покое, с улыбкой, в окружении семьи и верных друзей. Я ещё и не догадывалась, как была права. Чья-то заботливая надёжная рука опустилась на плечо. Не отходя от отца, я обернулась. Форсети, мой милый понимающий брат. Он уже успел проститься с отцом и поднялся на ладью во второй раз, чтобы поддержать и увести меня. Я подчинилась старшему брату – увидев белое, как луна, лицо матери поняла, что пришёл её черёд.

Мы с братом находились рядом, когда мать склонилась над отцом, дрожа всем телом, прошептала пару слов, казалось, одними губами, а затем вздохнула и упала без чувств. Переглянувшись, я и Форсети бросились на помощь Нанне: брат бережным движением перевернул ослабевшую мать, поддерживая её за плечи, а я взяла хрупкую асинью за подбородок и похлопывала по щекам, надеясь привести в чувство. Несколько счастливых минут мы продолжали оставаться в неведении, затем брат побледнел. Согнулся, приложив ухо к трепетной груди матери, прислушался. Медленно поднял голову, обратил на меня сосредоточенный взор, и в его светлых поражённых глазах я уловила то же самое выражение, которое так потрясло меня в тёмных глазах супруга.

Нанна была мертва. Её нежное сердце не выдержало разлуки с любимым асом и разорвалось. Не говоря ни слова, Форсети поднял мать и выпрямился, не выпуская её тонкую фигурку из рук. Я глядела на него, раскрыв рот, словно маленькая растерянная девочка, а по щекам струились слёзы. За что? За что злодейка-судьба была к нам так жестока?! За что в столь короткий срок мы были вынуждены потерять и отца, и мать, обоих своих родителей?.. Вскрикнув, я отшатнулась, ударилась поясницей о деревянный борт. Среагировав на звук знакомого голоса, на драккар взбежал Локи, нашёл меня взглядом и поспешил помочь. Оказавшись в тёплых родных объятиях, я ощутила, как волна невысказанных чувств заполняет меня, охватывает и несёт, и снова разразилась отчаянными рыданиями, больше похожими на вой подбитого зверя, нежели на плач богини и госпожи.

Переполошенные шумом и порывом бога обмана, асы последовали за ним, смотрели, утратив хладнокровие, на меня, затем на Форсети, так и замершего с матерью на руках, и, подобно нам, не могли поверить в случившееся. Бесконечный миг продолжался до тех пор, пока Тор с неожиданной для него мягкостью не забрал у застывшего брата Нанну и не переложил с благоговением верную жену на последнее ложе любящего супруга. Верховные боги охнули, расступились. Громовержец взял Форсети за плечо, повёл вниз. Рассудительный сын Бальдра не противился, шёл, склонив голову, а на щеках его сверкали в лучах солнца слёзы, теряясь в светлой бороде. Локи ненавязчиво потянул меня следом за ними, но, сделав шаг, я упала в объятия мужа, не в силах вздохнуть, придавленная тяжестью горя и потерь.

Локи молча подхватил меня и спрыгнул на землю, уронив мою голову себе на грудь. Должно быть, я впала в недолгое забытьё, потому что не помнила, как оказалась в руках сыновей – притихших и мрачных. Нарви не скрывал своих слёз, глаза Вали оставались сухими, хотя красивое лицо и выражало скорбь и сочувствие. Повелитель стоял в стороне, вглядываясь вдаль, и выглядел очень спокойным и сосредоточенным. Конечно, печаль не тронула его сердце, но ни радости, ни торжества он не проявлял, только высшую степень собранности и сдержанности. Я знала, что большего он не может сделать ни для меня, ни для верховных богов.

Окружающие затихли. Последним на ладью Бальдра взошёл Всеотец – усталый и безутешный. Он вознёс к изголовью сына своё бесценное кольцо Драупнир, склонился к богу весны и что-то долго шептал, но ветер унёс тихие слова, сказанные на прощание. Затем Один поцеловал светлого аса и возложил на костёр терновник. Бальдр отправлялся к берегам вечного сна, где его дожидалась владычица смерти Хель, и вместе с ним наш мир покидала трепетная Нанна – любящая мать и преданная жена. Когда после немалых трудов тяжёлая ладья, наконец, была спущена на воду и, покачиваясь на волнах, словно колыбель, начала покидать наш некогда блистательный город, Тор поднял над собой великий молот Мьёлльнир и освятил им последний путь брата. Мир замолк в невысказанной скорби. Не было слышно ни птиц, ни насекомых, ни зверей, не раздавался стон или случайный вздох. Тишина поглотила Асгард.

Пламя погребального костра разгоралось и разгоралось, множась снопами искр, точно звёздами на небе. Драккар отплывал и уменьшался в дали вод и скоро достиг горизонта. Языки огня пылали так, что взмывали к самому небосклону, их алые отблески разлились по неспокойной поверхности воды, вздрагивая и сливаясь, отчего казалось, что оранжевое зарево охватило и море, и небо. Неосознанным движением прижав к себе сыновей, я прощалась с родителями, расставалась со своей первой семьёй – на сей раз уже по-настоящему. Глаза щипали от слёз, а они не унимались, щекотали нос и щёки. Лицо горело. Руки дрожали. Душа замирала. Выдохи становились всё длинней, а вдохи всё короче.

Боги Асгарда с грустью провожали горящую ладью взглядами до тех самых пор, пока волны ни поглотили маленький пылающий огонёк у горизонта. Последняя яркая искра вспыхнула и погасла. Казалось, весь мир, скорбя по Бальдру, погрузился во мрак. Тосковали и грустили асы и ваны, предчувствуя конец всего сущего. Плакала безутешная Фригг – несчастная мать, потерявшая своё любимое дитя. Я с печалью и сочувствием глядела на сломленную госпожу. Разве может быть что-то в мире страшнее этого? О милостивое провидение, не дай мне пережить своих сыновей! Однако матерь асов не сдавалась, вселяя в меня восхищение и трепет: она собрала вокруг себя всех асов и ванов и, утирая слёзы, спросила, не осмелится ли кто-нибудь среди них спуститься в мрачный мир Хель и предложить его владычице выкуп за Бальдра.

Я слушала её с замиранием сердца, и речи госпожи разрывали меня противоречиями. С одной стороны, сердце дрогнуло и встрепенулось при мысли, что ещё не всё потеряно, что остаётся надежда вновь увидеть родителей, ощутить их нежные руки на своём лице, прижаться к груди! С другой – я помнила, какой Аста вернулась из Хельхейма, помнила в таких подробностях, что страшный образ снова и снова приходил ко мне в ночных кошмарах. Меньше всего мне хотелось бы увидеть Бальдра и Нанну такими – измученными, ушедшими, тусклыми. Другими…

– Это возможно? – я обернулась к Локи, отпустив от себя сыновей.

– Возможно, – согласился бог огня, глядя на меня спокойным пристальным взором. – Однако ты помнишь, чем это может закончиться, не так ли? – я не нашлась, что ему ответить, лишь рассеянно кивнула и прикрыла глаза, изнывавшие от усталости. Я чувствовала себя опустошённой, изнурённой и после всего пережитого едва держалась на ногах. Чуткий бог обмана увёз меня в золотой чертог. Сыновья, обеспокоенные моим состоянием, не стали возвращаться в свои владения, а последовали за нами. И, ведомая нежданным скорбным поводом, вся семья наконец-то собралась под сводами пламенного дворца. Мы провели вместе остаток дня, и общество любимых асов сглаживало моё одиночество, утешало печаль, умаляло потерю.

А на следующий день Хермод – один из самых юных асов, младший сын Всеотца – пустился в путь, ведомый просьбой Фригг. Исполненный надеждами Один одолжил богу проворности своего восьминого жеребца Слейпнира, скакавшего и по земле, и по небу, после чего юный ас покинул родной дом. Хермод пропадал множество долгих дней, сложившихся в месяц, и Асгард замер в унынии и подавленном молчании. Не гремели пиры, не смеялись дети на улицах, не шелестела трава и листва деревьев. Я не снимала траур, находя утешение в кругу семьи, в объятиях любимых мужчин. Наконец, быстроногий ас вернулся в Асгард и принёс добрую весть: хотя Хель посмеялась над его предложением о выкупе жизни брата золотом, ибо богатств в её царстве было не меньше, чем в крепости асов, владычица умерших согласилась отпустить Бальдра, если весь мир будет скорбеть и плакать по доброму богу весны.

Я слушала речи Хермода с замиранием сердца и корила себя за то, что не разделяю радость, охватившую асов и ванов. Я понимала, что служило тому причиной, но не могла себя оправдать. Видимо, я одна из немногих знала, что никто не возвращается из владений смерти прежним, а оттого не испытывала ни восторга, ни облегчения. Я глядела на бога обмана и разделяла его серьёзный и озабоченный взгляд. Никто не имел права нарушить заведённый природой и самой жизнью порядок, пойти наперекор судьбе. Мы с ним однажды уже убедились в этом. И хотя не проходило ни дня, чтобы я не скучала и не тосковала по своим светлым благожелательным родителям, я понимала, что их возвращение никому не принесёт добра, а только накликает на асов гнев тех зловещих враждебных сил, что уже много месяцев собирались над Асгардом.

Поразмыслив, я решила не вмешиваться в планы провидения. Я не могла воспрепятствовать асам в их желании вернуть ласкового бога света, да и что стоило бы моё слово против слова величайшей из богинь?.. Даже если бы я постаралась разубедить её, разве прислушалась бы убитая горем мать к моим доводам, когда существовала хоть малейшая возможность вернуть любимого сына? Разумеется, нет. И я, верно, на её месте поступила бы точно так же. Асы и ваны собрались у порога Вальхаллы и договорились разойтись во все концы света, обойти весь мир и, убедившись, что все тоскуют и плачут по Бальдру, принести Хель эту весть и вернуть моего отца домой. Простившись со мной, Локи отправился вместе с ними, сославшись на то, что хочет первым узнать, чем же всё разрешится. Я провожала супруга улыбкой, ясно осознавая, что вовсе не любопытство движет хитроумным богом лукавства. Однако я не стала расспрашивать или останавливать его, раз уж решила довериться судьбе.

Нетрудно догадаться, что боги Асгарда вернулись ни с чем – понурые и злые. Весь мир оплакивал Бальдра: плакали звери на земле и птицы в высоте небес, плакали рыбы, плававшие в воде, плакали медовой росой листья, травинки и лепестки цветов, плакали, истекая полупрозрачным соком, деревья и кусты, плакали камни, покрываясь по утру холодными капельками испарений, плакала и сама земля, не согретая дыханием бога весны. Но этого оказалось недостаточно. В далёких горах Йотунхейма Хермод повстречал дряхлую старуху-великаншу по имени Тёкк, которая и не слышала о светлом Бальдре, а потому не собиралась и оплакивать его. Чем больше быстрый бог уговаривал и убеждал её, тем упрямее и злее становилась старая карга, а вконец рассорившись с сыном Одина, обернулась большой чёрной вороной и вылетела из своей пещеры.

Долго кружила Тёкк в обличье вороны над Йотунхеймом, каркая: «Пусть Хель хррранит то, что имеет! Пусть Хель хррранит…», и всему краю великанов стало ясно, что не все в мире скорбят по Бальдру. Злополучная весть разнеслась по другим мирам с необычайной быстротой, а Хермод, свесив голову, вынужден был вернуться в крепость асов ни с чем. В страшное волнение и гнев пришли асы, выслушав его рассказ, и много месяцев после этого Тор искал злобную каргу Тёкк, чтобы расправиться с ней из мести за брата, да так и не нашёл. Старуха словно сквозь землю провалилась. Однако это ничего не меняло: не с чем было асам вернуться в мир Хель, и светлый Бальдр так и остался пленником богини смерти. Я утешала себя рассказами бога проворства, видевшего старшего брата во владениях дочери Локи: Бальдр и Нанна сидели за одним столом с повелительницей умерших, на почётном месте по правую руку от неё, словно желанные гости. Я надеялась, что там, в Хельхейме, несчастная чета обрела покой…

* * *

Миновал год со смерти отца, и я, наконец, смогла улыбаться. Время излечивало печаль, выветривало из памяти дурные воспоминания. Траур был снят, однако Асгард уже никогда не стал бы прежним без улыбчивого и благожелательного властелина Мирных кущ. Печаль и страх закрались в сердца асов и ванов, как в те дни, когда по моей родине, словно хозяйка, разгуливала Гулльвейг. Ненавистная колдунья снова держала своё слово: мы больше не встречались и не говорили, ни лицом к лицу, ни во снах, однако её присутствие ощущалось повсеместно. Та разрушительная сила, о которой она рассказывала мне, нависала над Асгардом, точно меч над головой того, кому уже не ждать пощады. И не я одна ощущала её: и асы, и ваны ходили хмурые, задумчивые, а Один только и думал о том, как бы ему расширить и усилить своё воинство эйнхериев.

Единственным, кто сохранял ровное расположение духа, оставался Локи. Конечно, с течением времени и он менялся, как менялись мы все, становился серьёзнее, сосредоточеннее, хладнокровнее, словно на его широкие плечи легла некая сложная, практически непосильная задача, к которой он, тем не менее, подходил со всей ответственностью, на какую был способен. Глядя в спокойные, непроницаемые тёмные глаза мужа, я из раза в раз против воли вспоминала один наш разговор, случившийся когда я понесла Нарви. «Нам с тобой довелось жить на границе времён, мы увидим те первые шаги, которые приведут к падению старого мира и рождению нового, – сказал он мне в тот вечер. – Можно бояться, бежать, отвергать, но это ничего не изменит. Даже если захочу, не смогу изменить свою суть, преодолеть своё предназначение…»

Гулльвейг вторила ему, сливаясь с глубоким мужским голосом Локи: «…ни силу, ни происхождение, ни предназначение не подчинить своей воле. Они подобны бурному горному потоку, что несёт тебя к цели, к неизбежному концу…» Их речи, такие разные и в то же время такие похожие, заставляли меня трепетать. Я знала, что откладывала неизбежное столько, сколько могла, но как бы ни старалась, я оставалась бессильна что-либо изменить. Сегодня или завтра, через месяц или через год, час настанет, и нечто разразится, сметая всё на своём пути. Повелитель был прав, спорить или отвергать не имело смысла. Оставалось поднять голову, с гордостью и смелостью заглянуть в глаза своей судьбе. И я следовала за ней, ведомая предназначением.

В тот день в Асгард пришла весть от великана Эгира с одного из отдалённых морских островов к югу от Мидгарда, где он время от времени проживал со своей грозной супругой Ран – владычицей тёмных глубин. Древний властелин морей любил бога весны, чьё тепло и согревающий свет из года в год заставляли отступать ледяных великанов, досаждавших ему, а потому, чтобы почтить память старого друга, устраивал знатный пир в своём дворце на берегу Мирового моря, куда пригласил всех без исключения асов, ванов и альвов. Давно в Асгарде не случалось пиров и сборищ, а потому верховные боги с радостью приняли приглашение Эгира. В крепости асов господствовало небывалое возбуждение, однако Локи казался единственным, кто не разделил восторга богов. Он ходил задумчивый и тихий, полностью погрузившись в себя. Я его не узнавала.

Не один раз я пыталась выведать у хмурого мужа, что же гложет его, отчего так много дней в золотом чертоге не раздаётся весёлый заразительный смех, однако из раза в раз ласковый, но отстранённый повелитель отправлял меня прочь. У меня не оставалось никаких сомнений, что любимый ас что-то скрывает, возможно, некую страшную тайну, а может, коварный замысел, которому предстоит претвориться в жизнь. В любом случае, не представлялось возможным выяснить это у молчаливого супруга, и я уже отчаялась проникнуть в чужие мысли, когда, перед самым отъездом во владения Эгира, Локи позвал меня к себе. Помню, как поднялась в верхние покои, трепеща от волнения, как он встретил меня рассеянной нежной улыбкой и прижал к груди, словно нам предстояло расстаться навеки. Сердце моё уже тогда замерло от тревожного наития.

– Ты останешься здесь, Сигюн, – без предисловий начал Локи, не отпуская от себя и поглаживая по волосам, однако уже эти слова так взволновали меня, что я вывернулась из-под его руки, отступила и взглянула на него с обидой и непониманием. Все асиньи будут сопровождать своих мужей, а я – дочь Бальдра, в честь которого хозяин морей давал пир, должна буду ждать в золотом чертоге?.. Я раскрыла было губы, чтобы возразить, однако бог огня предвидел это и прервал меня коротким, но решительным жестом. Я вновь удивлённо посмотрела во внимательные глаза аса. – Нарви и Вали останутся тоже. С тобой, в моих чертогах. Я хочу, чтобы ты позаботилась о сыновьях.

– Но как же?.. – чем дольше я глядела в бледное напряжённое лицо, тем сильнее воля отказывала мне, а в глубине груди поднимались, словно волны во время прилива, недобрые предчувствия. Нечто такое угадывалось в полных решимости тёмных глазах, в ожесточённых чертах лица, в мимолётном движении бровей, что я понимала: будет беда, какой ещё не было. Локи не ответил, покачал головой, полный неких загадочных сомнений, терзавших его. И я поняла… Бросившись вперёд, схватила мужа за локти и прильнула к нему, шепча, словно в горячке: – Локи, я умоляю тебя, не уезжай! Что бы ты ни задумал, что бы ни вело тебя, я заклинаю, не уезжай! Зачем, когда мы так счастливы?! Зачем, когда ты наконец обрёл всё, чего хотел?..

Двуликий бог молчал, глядя на меня с неприкрытой тоской. Узкие губы дрогнули, однако он быстро собрался с мыслями и вернул лицу прежнее спокойное, непроницаемое выражение. Я прижалась к тёплой груди, чувствуя, как слёзы щекочут уголки глаз, соскальзывают по ресницам. Что я могла? Как посмела бы перечить господину после всего пережитого, чем сумела бы переубедить его? Я понимала так ясно, что Локи не изменит своего решения, несмотря на собственную неуверенность. Ощущала, что им движет не собственная воля и даже не влияние Гулльвейг, а некая высшая сила – не благая и не зловещая, но непреодолимая. Я не могла помешать тому, что должно было произойти. Тому, что навсегда изменит не только нашу жизнь, но и весь прежний мир.

– Время пришло, – сорвал с губ мои мысли двуликий бог, понизив голос. – Ты сама знаешь это. Час настал, и я хотел бы остаться с тобой, но не могу. Потому что время пришло. Потому что эта неведомая сила либо сотворит моими руками будущее, либо разорвёт, уничтожит меня, – уткнувшись лбом в горячую грудь, я глухо плакала, а он гладил ласковыми ладонями мои вздрагивающие плечи. Долгое время я боялась услышать от него эти слова, а теперь они слетели с тонких лукавых губ так просто… Всё было так просто. Всё, кроме расставания, которое, возможно, станет для нас последним. Не в силах принять этого, я обняла мужа за пояс и крепче прижалась к нему всем телом. – Сигюн… Оставь. Ты никому не делаешь легче. Послушай меня, – тёплые руки коснулись лица, обратили мой отчаянный взгляд на его лицо – любящее и печальное. Оно смазывалось и исчезало по мере того, как горькие слёзы снова и снова заполоняли глаза.

– Ты должна переждать в Асгарде и уберечь наших сыновей. Я прошу тебя об этом, потому что никому другому не могу доверять. Ты должна быть благоразумной, Сигюн, не совершать опрометчивых поступков и не позволять совершать их никому другому. Ты поняла меня? – я раскрыла губы, однако с них сорвался лишь судорожный всхлип. Локи взял меня за плечи и слегка тряхнул, приводя в чувство. Давясь слезами, я кивнула, чувствуя, что не в силах вымолвить больше ни слова. Он уходил, а я так много хотела бы ему сказать, но горло сдавило судорогой. Я цеплялась за мужа, как за ускользающее прошлое – привычное, знакомое и родное – и ему пришлось применить силу и жёсткость, чтобы разорвать объятия и оттолкнуть в сторону свою несчастную окаменевшую жену. У порога он оглянулся, и взгляд супруга, полный невыразимой любви, тоски и сожаления, я запомнила до конца своей жизни. А после двери захлопнулись за его спиной…