Текст книги "Двуликий бог. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Мэл Кайли

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 35 страниц)

Глава 20

Закрывая глаза, я думала о том, что больше никогда не увижу любимого аса прежним. Каково же было моё удивление, когда я очнулась утром следующего дня в своих покоях, залитых солнцем, запахом цветущих лепестков и медовой росы. Оба желанных мне мужчины сидели на моей постели – отец и сын, такие похожие во всём и одинаково обеспокоенные. Они встретили моё пробуждение лучезарными улыбками, хотя одна была чуть более лукавой, а другая – ещё открытой и наивной. После кошмара, стоявшего перед глазами, я не могла поверить своему счастью, первое время я искренне считала, что умерла и очутилась в другом мире, том желанном мире, где нет ни ненависти, ни скорби, ни боли, а только свет и радость.

Однако позже я усомнилась: слишком уж новый мир был реален и походил на прежний; до того, разумеется, как в него вторглась Гулльвейг. Это страшное имя, всплывшее в памяти, заставило меня вздрогнуть и потянуться кончиками пальцев к шее пониже затылка. Перевязь подтвердила мои тревожные догадки: появление колдуньи в Асгарде не сон, не кошмар, оно произошло на самом деле. Тем больше расходился в моих путаных мыслях день вчерашний и нынешний. Лёгкость и яркость нового дня после мрачности и серости минувших казались мне какими-то обманчивыми, неестественными. Однако смех Локи и Нарви, их тепло, ласка и забота постепенно возвращали меня к жизни. И, чтобы не сойти с ума, я решила довериться им. Хотя бы на время.

Время моего хрупкого неправдоподобного счастья затянулось на много месяцев. Каким бы поразительным это ни казалось, но, поглотив сердце Гулльвейг, Локи стал чувствовать себя намного лучше. Он успокоился, наконец, обретя силу, к которой так рвался, перестал днями и ночами пропадать в других мирах, даже стал чуть мягче в отношении меня и сына. Казалось, вопреки желаниям Гулльвейг, именно бог огня подчинил своей воле её невиданную силу. Казалось, это она просчиталась, совершила ошибку, которой с такой страстью ждала от меня. Казалось, всё было кончено… Увы, слишком поздно я осознала, что всё на самом деле только начиналось. Слишком поздно я начала замечать в Локи те неуловимые перемены, которым, возможно, смогла бы помешать, окажись чуть более проницательна.

Счастье застилало мне глаза, и я не понимала, почему бог обмана большую часть своего времени проводит со мной, не покидая золотого чертога. Я столь безмерно ценила часы и минуты, проведённые с ним рядом, что не осознавала, как много их становится. Локи всё реже показывался среди асов, пренебрегал их приглашениями на пиры и празднества, отказывался от поездок и дальних путешествий, всё чаще не являлся даже на совет верховных богов. Я тешила себя наивной верой в его неиссякаемую любовь, когда причиной тому была ненависть. Ледяная, но лютая ненависть к асам и ванам, которую рождало влияние Гулльвейг, и которая постепенно произрастала из сдержанного презрения, какое гордый ас всегда питал к обитателям Асгарда. Однако презрение его оборачивалось насмешками и мелкими каверзными проделками, а ненависть, накапливаясь и разгораясь, приводила к последствиям куда более зловещим.

Я замечала, что мужа всё больше возбуждает жестокость, страдание и кровь, что его всё больше тянет убивать – и убивать страшно, мучительно и изощрённо. Он пропадал на охоте, а возвращавшиеся с ним спутники-слуги казались лицом белее снега. Они были так запуганы, что не представлялось возможным вытянуть из них хоть что-то о событиях, происходивших в лесах и горах. Однако по их безумным взглядам я понимала, что имели место страшные злодеяния. Подозрения и неизвестность заставляли сердце замирать от неясного страха. Не легче жилось и всем остальным обитателям пламенных чертогов. Локи всегда оставался повелителем строгим и требовательным, однако теперь делался невыносимо придирчивым и безжалостным. Я старалась следить за ним и по мере своих сил защищать тех несчастных, кто попадал под его горячую руку и изуверства, однако успевала далеко не всегда.

Снова и снова встречала я на своём пути изуродованных, искалеченных слуг, вид которых заставлял всё внутри сжиматься от сострадания. Работы у лекарей прибавилось. А иногда знакомые мне помощники просто исчезали и не возвращались. Можно было тешить себя слепой надеждой, что они прогневали господина и оказались выставлены прочь из дворца, но глядя в горящие глаза мужа и на его плотоядный оскал, я понимала: нет, несчастные не покинули стен дворца. И теперь уже никогда не покинут. Каверзный бог обмана всё больше становился страшным богом зла, несправедливости, жестокости. И, несмотря на то, что он всячески стремился оградить семью от своих неудержимых развлечений, я видела это всё чётче и начинала его бояться.

Локи ни разу не позволил себе поднять на меня руку с того злополучного дня, когда поглотил сердце Гулльвейг, был со мной ласков, внимателен, обходителен, как когда-то в прежние времена, но я знала, что это ненадолго. Порой в те моменты, когда страсть захлёстывала нас обоих с головой, он так смотрел на меня, точно хотел растерзать, и я ощущала каждой клеточкой тела, каждым вздыбившимся волоском, каких усилий ему стоит сдержаться. Я с леденящим ужасом понимала: придёт час, и он не сумеет совладать с собой. И я не могла знать, когда именно это произойдёт. Знала только, что я пострадаю так, как никогда прежде. Потому что уже тогда жёсткость и агрессия возбуждали его сильнее, нежели нежность и покорность.

А затем я вновь забеременела. Признаться, я желала этого давно и втайне страдала оттого, что такое долгое время не могла стать матерью во второй раз. Я делилась с Хельгой своими сомнениями снова и снова, потому что лишь ей одной могла доверить свои печали, иногда сердилась, иногда плакала, иногда кричала и обвиняла её в безразличии, когда рассудительная женщина просила меня подождать и дать своему телу восстановиться, набраться сил. Думаю, уже тогда она знала нечто такое, о чём я и не подозревала. Как и в первый раз, Локи был безмерно рад счастливой вести, как и в первый раз, стал ещё мягче и внимательнее ко мне, милосерднее к своему окружению. Казалось, я могла выдохнуть с облегчением и радоваться жизни, да только на этом сходство исчерпало себя.

Вторая беременность стала вовсе не такой беспечной, как первая, и я ни минуты не находила покоя. Поначалу я мучилась страшными головокружениями и тошнотой, теряла сознание в самые неподходящие, опасные мгновения и не приходила в себя долгое время. Затем ко мне вернулось проклятие бога огня, и поднялся жар, с каждым днём набиравший силу. Я много спала и мало ела, потому что совершенно не находила в себе сил. Казалось, ребёнок пожирает меня, высасывает из измученной матери все соки, ничего не оставляя взамен. Тогда я ещё не подозревала, что носила в себе корень зла – плоть от плоти бога огня, отравленного разрушительной и всепоглощающей силой Гулльвейг. Я не догадывалась также, какая опасность грозила моей жизни. Стойко принимая и перенося все трудности своего положения, я оставалась верной своему супругу и ребёнку до самого конца.

Я черпала силы в любви и заботе Локи, не отходившего от меня ни на шаг. Он проводил со мной много времени, излечивал от удушливого жара, иногда кормил, как избалованного маленького ребёнка, засыпал вместе со мной, обнимая и убаюкивая желанными звуками приглушённого глубокого голоса. И, несмотря на отвратительное самочувствие, первую треть отведённого мне срока, я прожила в блаженном неведении и относительном благополучии. Но однажды я проснулась посреди ночи, разбуженная то ли дурным сном, то ли тревожным наитием. Потрескивали поленья в камине, кое-где ещё трепетали свечи, не догорев до конца. Мужа в кровати не оказалось, хотя я точно помнила, как засыпала в его объятиях. Всё тело затекло, поясницу ломило, и я поднялась с постели, проклиная свою вновь обретённую неловкость.

Я распахнула двери на веранду, подставила лицо ворвавшемуся в покои прохладному ночному воздуху, вдохнула полной грудью, упиваясь его свежестью. Ночь стояла тёмная, Мани укрылся облаками, точно покрывалом, а проступавших кое-где искорок звёзд не хватало, чтобы осветить иссиня-чёрный небосклон. Прислонившись к проёму, ведущему на веранду, я любовалась величественным куполом небес, следила за медленными плавными передвижениями дымки облаков, ожидая возвращения пламенного аса. Я ничуть не сомневалась, что спустя несколько мгновений увижу его, однако со временем моя уверенность начала таять подобно сияющим огонькам, поглощённым сомкнувшимися объятиями мрака. В конце концов, тревожность достигла своего пика, и я ощутила мучительную сосущую пустоту внутри.

Не в силах больше выдерживать неизвестность и терзаться сомнениями, я накинула верхние одежды на тонкое, как паутинка, ночное платье и покинула опочивальню. Стражники, приставленные к дверям, дремали на своём посту, и я тихонько проскользнула мимо них, не желая сопровождения. Несмотря на происходившие во мне перемены и общую слабость, я так и не сумела привыкнуть к извечному хвосту из служанок и защитников. К тому же, той ночью я захотела оставить покои незамеченной. В чертоге было пустынно и темно, лишь кое-где ещё теплились факелы у стен. Подобрав складки длинного наряда, я медленным осторожным шагом поднялась по лестнице к покоям повелителя. Стража у его дверей была распущена, что показалось мне невероятно странным. Одна из створок осталась приоткрытой, и через образовавшуюся широкую щель пробивались отсветы огня в камине и какие-то странные звуки.

Неслышной поступью я приблизилась к покоям бога обмана и прислушалась, затаив дыхание. Сердце пропустило удар. Я постаралась убедить себя, что это ужасная ошибка. Что всё это – не более чем нелепое недоразумение, игра моего воспалённого воображения. Видит провидение, я очень старалась, но… Горло сдавило судорогой так, что я не смогла вздохнуть. В уголках глаз защипали зарождающиеся слёзы. О милостивый Один, как, как я могла себе объяснить эти жалобные и в то же время волнующие девичьи стоны, этот красноречивый скрип дерева, рождённый сильными ритмичными движениями, этот сладострастный сдавленный вздох, такой мне знакомый?.. Середину живота под грудью пронзила острая боль, и я стиснула зубы, чтобы не закричать, не выдать себя. Согнулась, сломленная страшной мелодией подлого предательства, сжала дрожащими пальцами округлившийся живот, склонила голову…

По щекам текли горькие слёзы, губы кривились и дрожали сильнее даже, чем руки. Я всё ещё не могла поверить, что происходящее – правда. Этого не могло быть. Не вполне осознавая, что я делаю, я шагнула к дверям и заглянула в покои любимого мной мужчины. Я должна была увидеть это своими глазами, иначе просто не смогла бы принять, придумала бы сотни отговорок и оправданий. Сердце билось, словно безумное, разрывая грудь, мечась, отрицая, однако разум велел мне поднять ресницы и взглянуть правде в глаза. Она стояла на четвереньках, уже не девочка, но, тем не менее, очень молоденькая, тоненькая, хрупкая. Неумелая – я угадывала это по её скованным движениям, по растерянному и смущённому выражению приятного лица, отчасти скрытого прямыми золотисто-русыми волосами. Служанка не выделялась особенной красотой, но показалась мне ладной и миловидной. Вполне подходящей для того, что господин творил с ней.

Локи был, как всегда, раскован и непростительно хорош собой. Его крепкое мускулистое тело блестело капельками пота, и я осознала, что явилась в самый разгар жаркого действа. Он владел девчонкой со спины, стоя на коленях и обхватив широкими ладонями тоненькую талию, которую, казалось, мог бы переломить одним движением, если бы того пожелал. Однако желал он совсем другого: я видела это по замутнённому взгляду, по приоткрытым губам, край которых иногда очерчивал влажный кончик языка, по подрагивающим кончикам пальцев, по глубокому хриплому дыханию. Я узнавала все эти признаки, которыми в прошлом владела я одна. И, гром меня порази, это было больно. Невыносимо больно было наблюдать за тем, как он увлечён, с каким самозабвением имеет её, пока я… Я…

Поперхнувшись слезами, я прильнула спиной к створке двери не в силах больше выносить откровенного зрелища. Несомненно, оно оказалось бы очень волнующим, если бы не являлось для меня столь мучительным. Закрыв губы и нос ладонями, я беззвучно рыдала, поражённая в самое сердце. Обида и оскорблённая гордость поглотили меня без остатка, и я не заметила, что жалобные стоны девушки вовсе не несут отголоска удовольствия, что она плачет, затем сдавленно кричит. Её использовали самым жестоким образом, даже не преследуя цели хоть сколько-нибудь осчастливить её. Впрочем, какое мне было дело? Она заслужила такую судьбу, раз посмела войти ночью в покои повелителя при беременной-то госпоже! Меня волновал совсем другой вопрос: заслужила ли я подобную судьбу?..

Ноги не подчинялись мне, нестерпимая боль вслед за сердцем пронзила низ живота, и я вынуждена была сползти по двери, оказавшись на холодном полу, прижав к себе колени в судорожном порыве, спрятав в них бледное заплаканное лицо. Я совершенно обессилела и не могла подняться, только сидела и слушала, как мужчина, которого я любила больше жизни, предаёт меня, ещё и растягивая удовольствие. Каждый её стон, каждый его вздох, раскалённой иглой вонзались в сердце. Я почти не могла дышать, а слёзы только злее жгли глаза, забивали нос и горло. Я ненавидела себя. Ненавидела его ребёнка, которого носила. Но его возненавидеть не могла. И от этого становилось только страшнее и больнее во много раз.

Нет, я не могла возненавидеть Локи, и чем сильнее я его любила, тем безжалостнее разрывалась душа. В моей воспалённой голове умещалось столько самых разных мыслей и чувств: и унижение наряду с растоптанной гордостью, и обида вместе с непониманием и нездоровым чувством вины, бессильная ярость и слепая ненависть, сомнения, страх, всепоглощающее отчаяние. Мне всегда казалось, что второй раз чего-то похожего не произойдёт, а если и случится, то уже не будет так больно. Казалось, я ожесточилась, сердце огрубело. Но нет, увы, нет. Как и тогда, впервые, я немного умерла. Чуть-чуть, самую малость, ведь я всё видела, всё чувствовала и всё понимала. Так же сжимались в жестокую усмешку губы. Так же рождалась из глубин груди лживая маска притворной холодности и безразличия.

Только теперь я стала слабее, не могла даже удержаться на ногах. И слёз сдержать уже не могла. Разве что не скулила, как побитый пёс. Зато чувствовала себя примерно так же. Ногти судорожно впивались с кожу, однако телесные страдания ничуть не отрезвляли, напротив, только усугубляли душевные. Задохнувшись, я была вынуждена откинуть голову назад, чтобы не закашляться, открыть лицо. Мысли метались. Как же он мог так поступить со мной? Как мог забыть и отвергнуть всё, что между нами было? Всё, чем я пожертвовала, что пережила ради него?..

Я сплела пальцы, коснулась их губами, и в тот же миг холод металла обжёг их. Сквозь пелену слёз я взглянула на обручальное кольцо с драгоценным алым камнем. Значит, теперь он не слышал моего разорванного болезненного сердцебиения, взывающего о помощи? Должно быть, его перекрывало собственное жаркое сердце бога огня. Сердце, в котором достаточно места для всех, для сотен любовниц! Не помня себя от гнева, я стащила перстень с пальца и со всей силы швырнула прочь. Жалобно звякнув, подарок супруга затерялся во тьме.

Я возвращалась в свои покои, как околдованная, не помня себя, не разбирая дороги. Шла медленно, пронзённая болью, держась то за стены, то за заграждения. Дрожащей рукой придерживала живот, раскаиваясь в том, что излила свою ненависть на невинное дитя, когда стоило бы обратить её на того, кто на самом деле заслуживал быть ненавидимым. Душевная боль ослепляла, а телесная – пробуждала ярость, волнами окатывающую всю меня, отчего я не способна была мыслить здраво, успокоиться и решить, что же я намереваюсь делать дальше. Вместо этого я схватила за плечи одного из стражников, приставленных к моим покоям, и разбудила его, рванув в сторону, чтобы на ком-то сорвать свой гнев, в самых жестоких интонациях отчитала их обоих. Затем велела пристыженным слугам привести ко мне Рагну, да как можно скорее. Едва я договорила, обоих и след простыл.

К тому моменту, когда в мои покои под руки втащили испуганную заспанную служанку, точно на казнь, я сумела взять себя в руки, стёрла слёзы с лица и оставалась холодна, как лёд. В отражении я видела суровое и ожесточённое лицо Скади, но никак не своё. Вот что случалось с женщиной, когда у неё отнимали то, что она любила. Повинуясь пренебрежительному жесту, стражники оставили нас одних, затворили двери. Я прошлась по опочивальне, приблизилась к растерянной девушке, долго смотрела в её непонимающие глаза. Она не выдержала первой.

– Г-госпожа?.. – пролепетала Рагна, растеряв всю свою былую уверенность. Я всё так же глядела на неё, а руки сжимались в кулаки от негодования. Тем не менее, я не спешила в чём-либо обвинить её, основываясь только на своих догадках и подозрениях. Справедливая госпожа так не поступает. Должен же хоть кто-то в золотом чертоге оставаться справедливым и избегать подлых решений?..

– Кому ты служишь, Рагна? – тихий голос казался спокойным, равнодушным. Я старалась сделать всё, чтобы ни единая чёрточка лица не дрогнула, не выдала меня. Усилием воли я запрещала себе кусать губы, опускать взгляд, следила за дыханием, за каждым неосознанным движением. Кто бы мог знать, чего мне стоила эта деланная сдержанность!

– Повелителю, – бледную девушку била мелкая дрожь, но не теряла ясность мысли. – Затем Вам, госпожа. Затем юному господину, – служанка помолчала, пожевала губы, затем нерешительно обратила на меня взор недоверчивых светлых глаз. – Госпожа Сигюн, я не понимаю. Если я в чём-то провинилась…

– Замолкни, – собеседница осеклась, склонила голову. Некоторое время в покоях господствовало безмолвие, пока я пыталась собраться с мечущимися мыслями. Наконец, совладав с надломившимся голосом, я продолжала: – Что ты скрываешь от меня, Рагна? Что утаиваешь, пока служишь своему повелителю?..

– Госпожа, мне не дозволено иметь собственную волю и принимать решения самостоятельно. Я принадлежу повелителю и его чертогу. Выполняю приказы, которые мне отдают. Молчу, если велено молчать. Моё мнение значения не имеет, – служанка стала держаться увереннее, распрямилась, приподняла усталое лицо. Я не могла понять, говорим ли мы об одном и том же, или, может, девушка знала и о многом другом, укрытом от моих глаз в полумраке золотых палат.

– Ты приводишь любовниц к господину? – я старалась выглядеть невозмутимой, однако предательский голос дрогнул, пропал. Я усмехнулась напряжёнными сжатыми губами, силясь не заплакать снова. Больно, слишком больно было вспоминать, думать, говорить об этом. Я знала, что глаза мои блестят и выдают хозяйку. Знала, что, сколько ни старайся, эту горечь не скрыть. И всё же я держалась – держалась гордо, с достоинством.

– Это не любовницы, госпожа, – Рагна молчала долгое время, прежде чем сумела с трудом выдавить из себя эти слова. И пусть она убеждала, что не может иметь собственного мнения, но её смущённое и пристыженное лицо с проступившим на бледных щеках алым румянцем свидетельствовало об обратном. Я набрала в грудь побольше воздуха, ощущая, как отказывает мне воля, а вместе с ней и ноги. – Это служанки, наложницы, замена на время беременности. Они Вам не ровня…

– Ты что ли будешь судить, кто мне ровня?.. – вкрадчивый тон полнился подавленной злостью. Резким нервным движением я сплела пальцы, опустила на них подбородок, прикрыла глаза. Она даже не отрицала! Признавалась в этом позоре открыто, не отводя глаз! Ничуть не стыдилась своего участия в грязных интригах, проворачиваемых за моей спиной! Я стиснула зубы. – Да как ты смеешь что-то скрывать от меня, от своей госпожи?! Ты должна была первым делом явиться ко мне и обо всем доложить, получить дозволение! Любые вопросы, касающиеся хозяйства и прислуги, решаю я! Не Локи и уж тем более не ты! Кем ты себя возомнила?.. – я хотела сказать девчонке ещё много резких слов, однако боль в центре живота снова пронзила меня, вынудив тихо охнуть и согнуться, обнять талию дрожащими руками.

– Госпожа! – Рагна бросилась было ко мне, однако я отшатнулась, метнула на неё взгляд, полный непримиримой ненависти, и девушка осеклась, замерла на месте.

– Не подходи ко мне, лживая дрянь, – вполголоса выдохнула я, делая судорожный выдох. Боль не унималась, ломала меня всё сильнее. На глазах проступили слёзы, но гнев не дал им пролиться на пылающие щёки. – Лицемерка… Ведь я доверяла тебе… Впустила в круг своих приближённых… Так ты мне отплатила? – лоб горел, я ощущала, как от низа живота поднимается жар, и неизбежно слабела. Пришлось опереться о спинку деревянного кресла, чтобы не упасть. Голова кружилась, но ярость давала силы.

– Вы преувеличиваете, госпожа, – голос Рагны прозвучал, как сталь, и в нём появились резкие нотки. Губы её дрогнули и скривились от обиды, уродуя лицо. – Не надо думать, что Вы единственная входите в покои повелителя после захода солнца. Наложницы удовлетворяют ненасытное желание бога огня, когда Вы сами сделать этого не в силах. Так было последние месяцы Вашей предыдущей беременности. И ничего рокового не произошло, ничто не нарушало Вашего наивного беззаботного счастья. К чему этот надрыв теперь?.. – дерзкие насмешливые слова служанки добили меня, уничтожили. Её уничижающий голос ещё долго стоял в ушах, хотя наглая девчонка замолчала. Не знаю, откуда взялась ловкость и пыл, да только я ударила нахалку открытой ладонью по лицу с такой силой, что гулкое эхо разлилось по покоям, а крепкая девушка пошатнулась, едва не упала. Я не хотела ограничиться одной пощёчиной, но сдержалась.

– Да как ты смеешь! Забыла, кто стоит перед тобой?! Я могу тебя уничтожить. Стоит мне пожелать, и ты вылетишь из этого дворца раньше, чем успеешь попросить о прощении, – Рагна распрямилась снова. Глаза её недобро сверкнули. Однако меня не пугали выходки служанки, сколько бы она ни забылась, на что бы ни решилась. Я помнила, кто является истинной госпожой золотых чертогов. Единственной госпожой, что бы ни плели чужие злые языки. Я сумела сломить воинственную великаншу. Мне ли заробеть перед самонадеянной девчонкой?..

– Передо мной стоит одна из многих, – гадко ухмыльнувшись, произнесла Рагна и покивала головой, точно лишний раз подтверждая и одобряя свои слова. – И отныне никто в пламенном дворце не забудет об этом. Побойтесь громких слов, госпожа моя. Вас, как выяснилось, может заменить любая. Меня – даже при Вас – не сумел заменить никто.

Самообладание отказало мне. Мне показалось, ещё мгновение, и я не сдержусь, удушу негодяйку собственными руками. Напряжённые до боли пальцы тряслись и призывали меня к этому, к счастью, кровь и происхождение взяли верх. Вместо необдуманных поступков, я призвала стражу, велела вышвырнуть девчонку прочь. Рагна не сопротивлялась, молчала, но с губ её не сходила паскудная улыбка. Она сказала достаточно. Достаточно, чтобы лишить её жизни или обречь на вечное изгнание. Достаточно, чтобы сломить уязвимую госпожу. Стоило дверям захлопнуться, как силы оставили меня. Я упала на мех, чуть смягчивший удар, но всё же приложилась головой об пол. Теряя нить ускользающего сознания, я видела только одно: алое пятно, разраставшееся по светлому платью чуть ниже живота…