Текст книги "Казнь Мира. Книга третья (СИ)"

Автор книги: Майя Трефилова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Тебе бы знать своё место, Ядовита, и помнить свою вину! Мы оба пролили кровь, оба себя поставили выше любимых и за то изгнаны! Ни в каком виде у нас нет права вернуться в Нанрог! Из-за вечной зимы…

Ледяными, как бездна на краю мира, глазами смотрела на него Ядула.

– Ты свою дорогу выбрал. Остаться вдали. Грызть себя. Я же возродила свой дом, чтобы горящий очаг гнал тьму из моей души, чтобы вода смыла кровь с моих рук.

Она подняла руку, и Фео понял, что брусок – это деревянная игрушка. Довольно грубый лисий тотем, перетянутый поперёк пёстрой лентой.

– Но что я скажу моему сыну, когда увижу его свет в долине снов? Что казнилась, истязалась, когда в нашем доме гуляли сквозняки, а народ выл от горя? Без малого шага нет большой дороги. Я вернулась. Не сразу, не через год и не десять, но меня приняли в племя. От презираемой я поднялась до старейшины и, когда пришло время настоящего искупления, отдала своё тело за другого на поругание демонам.

– Я получал вести с Нанрога – нас не простили и не простят никогда. Это мы уничтожили наш единственный шанс на мир, мы в равной степени. Не могли они принять тебя, а меня – нет. Не имела права ты возвращаться, пока я изгнан. Не имела, слышишь! Ты крысой забилась под чум и сидела там!

– Значит, и сейчас не вернешься? Если народ тебя не простил, так пусть сгинет? В ледяной-то зиме.

Хоуфра ей не отвечал и стоял, будто в камень обращённый. Не сдвинулся даже, когда Ядула ушла, а Фео никак не мог решиться его растормошить.

Глава 76. Сырьё

Холод обезлюдевшей пустоши и сонм теней встретили Эллариссэ. Лиёдари, родина, обласканная суховеями скорбная земля. Осталась бы сиротой, не избери её такие же скорбные смуглокожие эльфы, тонкие, как здешние деревца. Лиёдарцы не пробудили край ото сна под сенью Пепельных гор, не раскрыли дарованных Великими Духами богатств. Степь не удержала свой народ, он ушёл на север к белоликим чужакам. Никого не могла удержать. И всё же Эллариссэ отдал её с сожалением.

«Пока Океан Штормов не сдвинут настолько, что не станет угрожать людям, я вынужден просить», – услышал он собственный голос будто бы со стороны.

Граница Времени сделалась зыбкой, и без удивления Эллариссэ наблюдал за собой. Молодой, сильный, в золотых одеждах и с короной Аватара он внушал трепет, какого не было и быть не могло у полутрупа из настоящего. Тем не менее, хмарь накрыла юное лицо. Океан Штормов оказался мощным соперником, и самое страшное – имел разум.

Унгвайяр молчал, глядя на алую жидкость в хрустальном бокале. Неестественные блики танцевали на гранях.

– Лиёдари – твоя вотчина, – ответил он спустя минуту. – Если так нужно – отдавай. Не навечно. Сейчас заселить не могу, но, когда эльфы возродятся, им нужно будет куда-то идти.

«Он ждал, что я верну души синдтэрийцев, а не уничтожу их. Как ждал Ойнокорэйт, что я исцелю его народ в леднике», – думал Эллариссэ, глядя на серую промерзшую степь. От стужи иссохла и потрескалась почва. Травы прильнули к земле, надеясь отыскать потерянное тепло.

Унгвайяр будто бы стоял рядом и наблюдал. Его взгляд мерцал в окружении вечных глубоких теней, и среди серых полуразрушенных стен император походил на призрака, коим и являлся.

– Элу, – продолжил он, – ты должен обещать мне, что никакой враг не проникнет в Каталисиан через Пепельный хребет.

От его голоса сосуды покрывались ледяной коркой. Эллариссэ становилось тяжело дышать. Зелье… нужно сварить новое.

Всевидящим взором Эллариссэ отыскал стан демонов. Они отошли на запад, подальше от границ Эю, где их ещё могли настичь Воины Света. По дорогам заброшенной горной деревни тянулся гнилой след. Эллариссэ телепортировался, и сердце едва не разорвалось. Ещё часа не минуло с прошлого огромного прыжка. Такую усталость знал слабый эльф, но не Аватар. Вновь Эллариссэ возненавидел себя.

Прибежищем Кнун и Пангулар избрали поросший ныне сухим плющом храм Дезескуранта. Видимо, в деревне жило много алхимиков. Несколько потухших кузен походили на гигантских жуков в железной броне, уснувших и не пробудившихся весной. Ледяной фронт не переступал границ Лиёдари, но здешние края накрыл всей мощью. Скверна сторожила покой истощённого тела, за что Эллариссэ был ей невольно благодарен.

Над горелыми останками демонов трудился только Пангулар, собирая раздробленные кости и наращивая синюю плоть, а Кнун сидел в дальнем углу у разбитого алтаря. На вошедшего Аватара не обратил внимания, глядел только на восковой слепок, что крутил в теневых руках.

– Это заготовка, – ответил Пангулар прежде, чем Эллариссэ успел вслух что-либо спросить. – Не удивляйся. Давно тебя новым владетелем Семилепесткового перстня быть учим.

Удивление едва всколыхнулось, но день потускнел, как если бы краски утекли из мира. Посерело лицо Кнуна, его взгляд заволокла дымчатая пелена. Почти не верилось, что в этом потухшем горниле разгорится красный огонь. Эллариссэ разгадал чувства демона, ещё тлеющие в его прогнившей душе. Кнуну такая наблюдательность не понравилась. Он поднялся и приблизился к Эллариссэ. Сутулый учёный, самый низкий из трех братьев, Кнун всё же возвышался над Аватаром и выглядел ещё отвратительнее, хотя ничем не указывал на превосходство. Даже теневые руки повисли безвольными плетьми.

Кнун хотел что-то сказать, но в итоге промолчал, а Эллариссэ не мог читать сердца. Эта мысль принесла облегчение, но гнев демона жалил, и будто от яда дикой осы немели ладони.

– Как только перстень будет готов, тебе зелье не понадобится. Ты перестанешь миру принадлежать, а значит, его законам подчиняться.

Эллариссэ кивнул, хотя слова Пангулара слышались противным жужжанием. И только заветный пузырёк с зеленоватой эссенцией ослабил натянутые нервы. Паучьи пальцы демона дрогнули, а по широкому лицу расползлась кривая улыбка.

– Властитель мира, мы на тебя надеемся. Долго и самозабвенно мы тебе помогали, теперь ты нас защити. Если хочешь, чтобы всё свершилось как должно.

В этот раз ответа не последовало, даже жестом Эллариссэ не удостоил «благодетеля», а Кнун стиснул зубы. Тени хлынули к нему, будто надеялись утешить, но он отмахнулся от них и исчез, оставив после себя звенящую тишину. Следующие несколько часов её ничто не тревожило, кроме шелеста лохмотьев Пангулара да шипения алхимических паров.

Эллариссэ погрузился в себя, и явь растворилась для него в пелене сознания. Может, это и был сон, с которым эльфы встречались лишь в опьянении. Ненависть к спирту превосходила таковую к демонам, потому что даже самый душистый винный букет напоминал об отце, хотя Эллариссэ нередко пересиливал себя, доказывая, что не только проклятие имени он победил. Но каждый раз являлся образ несчастного Даэри Далара.

«Что ты хочешь от меня?» – поинтересовался бывший царь Лиёдари, когда сын появился в его полупустом, скорбном дворце две тысячи лет назад.

«Ты не прибыл на празднество в мою честь. Это неуважение», – произнёс Эллариссэ, а сам ощутил, как ком встал в горле. Даже на космических рубежах перед ликом первозданной Тьмы не так тревожно. Далар поседел, белки глаз воспалились, а кожу разъедала сыпь. В окна заглядывали сухие ветви дикой вишни, меж которыми тянулась сиротливая паутинка, а на солнечных пятнах танцевала пыль. Ни звука, кроме хриплого дыхания. Далар смотрел волком, но напоминал дряхлую лису.

«Что бы ты ни ответил мне, я тебя прощаю. За всё», – и после этих слов будто бы далёкие горы дрогнули, а отец съёжился и ещё сильнее посмурнел. Эллариссэ хотел сказать больше о том, что теперь выше земного, любой обиды и раны. Пройдя поле Тинтх, он доказал, что любовь к миру затмевает жгучую боль. Лишь такого Живущего благословит первозданный свет.

«Ты лжешь, Лариоса. Дразнишься, что возвысился надо мной. Пускай весь мир, все Духи и Неру говорят, как ты велик, а я вижу ту же бледную грязь».

Вдали раздался глухой удар грома. Сухая гроза степей надвигалась на столицу.

«Я – его величество Аватар Эллариссэ. Запоминай! Отныне и навеки тебе придётся обращаться ко мне так».

Даэри Далар промолчал, а потом и вовсе отвернулся. Через пару дней Эллариссэ узнал, что отец ушел в поле навстречу буре и отыскал сияющую стрелу, пронзившую его сердце. Да так, что ветер разметал прах на многие километры, и нечего было слугам собрать, чтобы похоронить.

Осталась с червоточиной душа его сына, Лу Лариосы Далара.

– Властитель мира, ты призраками минувшего окутался?

В порыве холодного гнева захотелось снести карлику голову, но Эллариссэ лишь сжал кулак.

– Это не твоё дело!

– Смерть племянника мучает? Гилтэ твоим врагом себя объявил. Разве не заслужил?

– Если ещё раз я от тебя услышу это имя, то уничтожу всю вашу демоническую хунту!

Все тени, какие были в разорённом храме, заплясали, как языки проклятого пламени.

«Не убил… не убил… отступил… отступил…» – в сознании Эллариссэ вой обращался в послание. Под сводами Тьма кружила стаей бестелесного воронья.

– Непросто тебе пока губителем быть. Своей рукой… – уловив накал Эллариссэ, Пангулар продолжил иначе. – Кое-что тебе покажу, пойдём.

Эллариссэ подчинился. Его воля уснула, а разум разжижился до подобия киселя. Будто бы от шагов в голове плескалась жидкость. Гнилые раны проступили – новая эссенция оказалась слаба, и Эллариссэ с каждой секундой морщился всё сильнее.

Он не смотрел по сторонам. Улицы сливались в один бесконечный коридор, по которому гулял дикий ветер, поднимавший стылую пыль. Только когда за спиной захлопнулись тяжёлые железные двери, Эллариссэ ощутил что-то кроме раздражения.

– Склад алхимического сырья. Готовый материал для любых преобразований. В царстве людей таких мало, но для меня Сагарис один прихватил.

– Когда? – Эллариссэ не успел обдумать вопрос, но тот против воли сорвался с его губ.

– Известно когда. Восемнадцать лет назад, вслед за чумой отступая, мы по этой деревне ударили, а сокровища её я в земных недрах спрятал, куда ни один человек не дотянется.

Пангулар топнул ногой, и в тот же миг перед ним разверзся глубочайший колодец. Эллариссэ заглянул в него всевидящим взором, но пелена мрака оказалась настолько густой, что её не выходило пронзить. Ощутив бессилие Аватара, Пангулар усмехнулся.

– Не для того я тайник мастерил, чтобы каждый мог его секрет разведать. Но тебя попрошу: до его дна опустись и залежи подними. Тебе сподручнее, чем мне, а Кнуну сейчас нужно одному побыть.

Кнуну. Нужно. Одному. Побыть. Что это?

Эллариссэ прыгнул в колодец, замедлив своё падение. Как окровавленный полумесяц сияла над Аватаром демоническая улыбка и такими же звёздами – глаза.

Долгим ощущался спуск. В руках Эллариссэ дрожал свет, и плясали отблески на минеральных жилах, пронизывавших земные недра. Сквозь породы будто бы проступали причудливые лики, но из-за теней они казались грозными, скалились: желали разорвать того, кто потревожил их покой. Собственные мысли перекрывали иллюзию; по-прежнему Эллариссэ был не здесь и не сейчас, разум упорхнул в дебри минувшего и не мог выбраться, запутавшись в тенетах ушедших дней. Унгвайяр, Лилана, Айдохведо… все они мертвы, а нет никого, кто поддержал бы Аватара.

Дно усеивал серебристый металл. Алхимическое сырьё, годное для любых преобразований. Драконы вывели его из особой руды, чтобы упростить свои производства и меньше обучать работников мануфактур. Эллариссэ поднял одну из пластин, настолько гладкую, что в ней получалось рассмотреть собственное лицо – осунувшееся, как у древнего узника или, того хуже, мертвеца. Острое чувство заставило дрогнуть: рядом кто-то был.

Бесформенная тварь, укрывавшаяся в промежуточных недрах, в самоубийственном порыве вылезла из норы посмотреть на Аватара. Вместо речи издав шипение, она втянула пропитанный парами воздух и приблизилась. Эллариссэ медлил, наблюдая. Часть первородного мрака проникла за Пепельный хребет, чтобы ядом своего присутствия отравлять обитаемый мир. Злоба на Неру вела её вперед, и теперь, приметив его наместника, она готовилась напасть, но сила Семилепесткового перстня сдерживала её.

В омуте трепещущей темноты Эллариссэ видел себя: прошлое – печальное, полное надежд и разочарований; настоящее – обречённое; будущее – жуткое. Словно образы Зеркала Времени вновь уплотнились и обступили Эллариссэ в мире, где он повержен и забыт.

Тварь издала нечто, похожее на смешок, и тут же её теневая плоть распалась червями. Одного, особо жирного, Эллариссэ задавил ногой, остальные с мерзким писком забились в щели. Подъём оказался ещё длиннее. Идти приходилось по воздуху, с алхимическим сырьём телепортироваться не выходило. Магикорские чары позволяли Эллариссэ нести много, но тяжесть он ощущал. Перед Пангуларом скрыл усталость, но ухмылка не сползла с лица демона.

– Ты моего сторожа убил. Разве он тебе мешал? – поинтересовался Пангулар.

– Мешал. Он никогда не был живым, чтобы я его жалел.

– Значит, нас ты пожалеть можешь?

Не оборачиваясь, Эллариссэ вышел из кузен. Свежий воздух морозом оцарапал легкие. Заброшенная деревня укрылась сумерками, и серость схлынула: в рыжих лучах заката горели железные крыши, словно и не было восемнадцати лет тишины, а местные вот-вот вернутся из долины, чтобы занять свои дома и наполнить их теплом. Птичьих голосов не слышалось здесь, а деревья засохли: весна не заставит их расцвести, когда холод отступит.

Сагарис стоял у дверей храма, с прищуром наблюдая за потухшим востоком. Рана на синюшной груди не затянулась до конца, один глаз вытек и не был воссоздан, щеку разорвало. Однако царь демонов не выглядел ужаснее обычного, и только осознание того, что перед взором – мертвец, отвращало.

– Я слышал, – начал Сагарис, приметив Эллариссэ, – что ты не стал сражаться и убежал, хотя мог победить. Наши враги остались без Эрес-Гронда, были измотаны, подавлены. Или таки признал, что они сильнее тебя?

Впервые он говорил безо всякой иронии и насмешки, а от его слов земля покрывалась изморозью. Первое, что мелькнуло в голове Эллариссэ – оправдание, за которое он захотел себя удавить. Сагарис продолжил:

– Да, Шторм Звёзд испугал, но всё, на что тебя хватило – проткнуть племянника.

Эллариссэ всмотрелся в фигуру демона. Будто бы силуэт вырезали из тёмного пространства, и мгла до сих пор окружала его. Не звучало прежнего ехидства в голосе. Сагарис походил на ту тварь из колодца – разве что был разумен. Злоба, которую он пытался припорошить иными чувствами, чтобы посмеяться над Эллариссэ, вышла наружу. Пред Аватаром предстал истинный демон – слияние воли Неру и беспощадной ненависти Скверны, оружие, коим она уничтожает всё живое. Не труп, а карающий меч, несущий безмолвие. Никто из свиты Сагариса не виделся таким Эллариссэ, и, глядя на пробужденную злобу Оссэ, он дрогнул.

– Если сейчас не заткнешься – я сделаю так, что ты больше не встанешь.

Слова припорошили тревогу, а ответа не последовало. Сагарис исчез, и без него стало теплее и светлее: демон утянул за собой все тени, что следовали за Аватаром по горам.

Опустившись на холодную храмовую ступень, Эллариссэ сцепил руки в замок и задумался: мысль о каре, жутком возмездии Живущим за предательство и объявление войны перестала быть такой острой, но всё ещё царапала мозг и вызывала боль. Чтобы сбить хлипкую печать, достаточно сил Сагариса. Тот не промедлит – Эллариссэ не сомневался. Многовековая вражда обратится в бурю и поглотит Нанрог. Легион ледяных призраков пройдёт по мёрзлой земле под траурный вой оборотней. Это проклятие не снимет ни один Живущий, даже Аватар. Ненависть к сородичам – в крови племён, её беда лишь притупит, но не изгонит.

«Воины Света могут помешать мне. Срыва печати мало…»

Эллариссэ ощутил на сердце холод всех пока дремлющих бурь. В один прыжок до Нанрога не добраться и Аватару, и, скрипя зубами, Эллариссэ отыскал Пангулара в той же кузне. Тот наблюдал за странным действом: из пространства, как из полотна, Кнун вытягивал нить и связывал её с другой, чёрной. Из Скверны. Затем обе – с металлической, чтобы неосязаемое обретало форму. Шла тончайшая работа, и от напряжения дрожал воздух. Демоны не повернулись к Эллариссэ, а он следил за ними, не в силах оторваться. Здесь же был и Сагарис, в дальнем углу почти неприметный, но сияние глаз выдавало его. Со всеми тремя говорить Эллариссэ не хотел, но теперь его интересовал не Пангулар – Кнун.

Теневые руки тонко мастерили, тогда как собственные были обрублены. То ли чувства застыли, то ли разум, но Эллариссэ почти не испытывал отвращения, глядя на культи Кнуна, но лицо демона озадачивало.

«Неужели… ему больно?»

Сагарис с пробитой грудью не морщился, а его младший брат – да. Проще было поверить, что ткань пространства причиняла ему страдания, только Эллариссэ понимал, что лжёт себе. Правда на поверхности. Сагарис прищурился.

– Перстень будет готов нескоро, есть, чем заняться. Идём, пришло время мстить.

Раздавить бы его за то, что смеет указывать Аватару, но Эллариссэ сдержался. Гнилой полутруп ещё нужен хоть для зелья.

Глава 77. Новый план

Тихой ночью только ветерок чуть качал шелк занавесок, да хлопали крыльями пепельные мотыльки. Фео следил за танцем теней под светлячковым фонарём, пока незаметно для себя не задремал.

Свет коснулся его ещё до наступления утра. Ёкнуло сердце. В покои вошла принцесса Ситинхэ, и, глядя на неё, Фео не мог понять, спит он или уже нет. Проморгался и даже ущипнул себя. Видение не пропало, а Ситинхэ улыбнулась. Лишённая всякого такта, она села на плетёное кресло и перевела взгляд с Фео на фарфоровую вазу.

– Это подарок эльфийской делегации градоначальнику Имерлиха, – как ни в чём не бывало произнесла Ситинхэ. – Этой вазе лет пятьсот, может, шестьсот. Будь аккуратен с ней.

– Что?

Спросонья прозвучало глупо, и именно так себя Фео ощущал. Несколько минут он приводил мысли в порядок, чтобы заговорить с принцессой достойно.

Присмотревшись, Фео заметил, что вид у Ситинхэ болезненный. Руки её тряслись, хотя она прятала дрожь. Волосы прилипли ко лбу. Старалась принцесса приглушить и дыхание, но хрип всё же слышался.

– Ты, наверное, удивлён, что я здесь. Домэн довольно далеко. Какими силами нужно обладать, чтобы прыгнуть так далеко, ещё и через горы? Однако я не могла не прийти, раз вы решились идти в Даву лишь с четырьмя святынями. Я уже поговорила с царицей и Лу Тенгру, так что знаю всё. О Гилтиане и Эрес-Гронде.

Она открыла створку фонаря, давая светлякам уйти на отдых, и в их гаснущем свете её взгляд казался тусклым.

– Это моя вина, – ответил Фео. – Я не сумел его спасти.

– О том, что случилось с тобой, тоже успели рассказать. Не клевещи на себя. Вся ответственность за случившееся на мне, ведь я созвала миссию.

Она говорила спокойно и чуть устало, но печаль улавливалась в её голосе. Фео молча разделял её горе, хотя ощущал моральный долг возразить, оспорить. Её там даже не было…

– К ответу перед Сондэ и Флэйэвэн предстану тоже я.

Прежде, чем раздавленный таким заявлением Фео успел хоть что-то произнести, Ситинхэ из поясной сумки вынула полумесяц из лунного камня, лежавший в лотосе. Длиной в ладонь, полумесяц сиял внутренним светом, в котором лик Ситинхэ принял вид таинственный, мистический.

– Знаешь, что это?

– Нет.

– Навершие жезла Великой жрицы виспери. С недавнего времени ею являюсь я.

– Х-хорошо…

«Интересно, сказала ли она Лу Тенгру? Из-за обета безбрачия они снова не будут вместе», – мелькнуло в голове Фео. Ситинхэ приподняла бровь, однако во взгляде не мелькнуло осуждение.

– Я не белоручка и не прячусь за вашими спинами, пока вы гибнете. Нет, каждый борется, – последнее она произнесла с особенной тоской.

– Кому станет легче от такой жертвы? Если бы я мог выбирать, то бился бы один, чтобы никто не страдал.

– Дело не в жертве. Я столетиями избегала статуса Великой жрицы, но теперь оно мне нужно, даже если я потеряю свободу. У меня нет другой возможности продолжить исследования, сделать так, чтобы у нас был шанс победить. Я раскрою тебе свой план. Тебе как никому важно хранить надежду. Знать, ради чего отправляешься на север.

– Я готов слушать, ваше высочество.

Фео немного слукавил. Нервное напряжение прогнало дрёму, но разум так и не отдохнул от бешенства последних дней. Сон приносил облегчение, притуплял горе.

– Пять артефактов, пять наших святынь – это Корень Мирового Древа и живая душа, что питалась от него. В Корнях фениксов четыре нити силы, именно они стали сердцевинами. В твоём Осколке – Речь, благодаря которой фениксы говорят с животными. Она превратилась в бесконечное знание, что вы, люди, черпаете о мире. В Эрес-Гронде было заключено Пламя. Самая заметная способность фениксов. Когда окончатся эпохи и нам более не нужно станет оружие, нити вновь переплетутся, чтобы освобождённая душа Руны ушла на перерождение. Понимаешь?

Не успев толком обдумать слова, Фео покачал головой, но затем, озарённый внезапной и ярчайшей догадкой, выдал:

– Святыни – путь к Древу. Как обычные Корни ведут живую душу, так и святыни…

– Верно, – слабо улыбнулась Ситинхэ. – Они нужны, чтобы этот путь открыть. Я уже много лет изучаю вопрос, как это сделать.

– От Эрес-Гронда не сохранилось даже нити…

– Если будут другие, то, думаю, решение найдётся. Для того я стала Великой жрицей, и ещё, чтобы в Нэти никто раньше времени не узнал об утрате. Виспери чувствуют дрожь пространств и слышат плач звёзд. Я велела жрицам молчать.

– Вы вдвойне бьёте по себе! – вырвалось у Фео, и сгоряча он чуть не добавил: «Лу Тенгру это не переживёт».

– Да. Однако надеюсь, что мой план всё же сработает и четырех артефактов окажется достаточно.

– Сделаю всё, что в моих силах.

Фео слегка смутился, когда встал и понял, что на теле лишь льняные штаны, а рубашку на ночь так и не надел и говорил с принцессой, сверкая обнажённым торсом. Что ж, неприятно. Ситинхэ же протянула талисман.

– Возьми его. Взвесь.

Фео ожидал, что ладонь потяжелеет, но в неё будто облачко легло. Даже твёрдости минерала не ощутил.

– Это странно. Нечто неземное, как будто сотканное из плотных нитей света… вы мне доверили очень большой секрет, и я не чувствую, что достоин его.

Понимание её поступка укрепилось в мыслях. Жертва. Кто-то готов умереть, а другой – обречь себя на неволю. Мягко светилась каменная луна – одинокая, как и жрица, её несущая.

– Я принимаю тебя как равного себе, хотя ты в сотню раз меня моложе и не видел, как перековывался мир. Как уходит беспечность, сменяясь горькой истиной: Живущие на Земле тоже воюют со Скверной. У тебя есть шанс закончить эту войну и заглянуть за пределы темноты, укрывшей изначальную землю. Вы должны вернуть Секиру и общими усилиями открыть врата в Аберон.

– Я просто хочу уточнить, – Фео говорил медленно, чтобы невероятная весть не утопила его разум, – вы думаете, что мы сможем попросить сделать нас Аватарами?

И сжал край одеяла, чтобы перенаправить напряжение.

– Всех, конечно, Аватарами не сделают, – спокойно ответила Ситинхэ, – но если вы доберётесь до Храма Сердца, то сможете поговорить с Неру. Думаю, найдёте, что вымолить для нашей победы.

– Конечно… и всё же… – Фео перевёл взгляд на расползающихся светляков, забыв, о чём хотел спросить.

Чем сильнее румянился восход, тем тусклее становилась луна-талисман. Уже не была такой чарующе-таинственной, но сохраняла невесомость, несвойственную камню. Видимо, её сотворили алхимическим способом. Фео протянул её обратно.

– Ваше высочество… почему вы исчезли в Синдтэри? Это тоже часть вашего большого плана? Чтобы только я и Лу Тенгру отправились в день резни?

Ситинхэ кивнула, но прежде, чем Фео продолжил, ответила:

– Я лишь пользуюсь теми путями судьбы, которые вижу. Будь я рядом, вы не отправились бы в прошлое и не увидели Эллариссэ.

– Откуда вы знали?! Аватар ведь вне эфира, он пришелец, как и мы!

Фео перестал что-либо понимать. Сейчас бы провалиться в сон, на который походила вся эта беседа, но бежать некуда и не за чем. Нужно внимать. Сейчас за этими словами судьбы всего живого, и правильное осмысление их – ключ к спасению. Разум же порождал дикое предположение – Ситинхэ и не эльф вовсе, а Дух. Не может принцесса ведать то, что ведает, слишком точны её догадки.

– Я вижу пространства глубже и полнее, чем кто-либо из эльфов, а вы, путешествуя в прошлое, искажаете его. Слабо, но ощутимо. Магикор благословил меня всевидением, но часто его дар мне в тягость. Я попросила лес укрыть меня, и он откликнулся.

– Вы несправедливы к Лу Тенгру.

Злость лишь слегка оцарапала, а слова уже вырвались. Фео шумно выдохнул, не позволяя себе прятаться и стыдиться. Сказанное не воротишь.

– Возможно. Я пойму, если он возненавидит меня. Но я не хочу обсуждать мои с ним отношения. Ещё одна причина, по которой я пришла к тебе – Эдельвейс.

Тёплый кристалл грел всегда, словно сердца касалась призрачная рука Эдельвейс. «Может, это ещё один её план?» – Фео с прищуром взглянул на Ситинхэ, но одного мига хватило для воспоминания, и узел в груди развязался.

– Она в порядке? Во дворце?

– Да. Но не всё в её судьбе прозрачно. Ей нужна будет помощь… в царстве людей.

Озадаченный Фео долго молчал, и, не дождавшись вопросов, Ситинхэ пояснила:

– Дело в том, что Эдельвейс наполовину человек. Свет в ней горит эльфийский, но Древо не влияет на кровь. После встречи с тобой ей законный статус уже не нужен. Она тяготеет к родине матери.

– Как? Разве Сонд… его величество позволит?

– Ты можешь пройти со мной через Время? Я не всё люблю рассказывать, любое сознание искажает истину.

– Нет. Только вас провести. Щит над Домэном меня не пропустит.

– Жаль. Тогда слушай: её судьбу обсуждали. Я всегда была за признание её законной дочерью и принцессой, а Сондэ лишь головой качал. Предательство Фэйэрэн его сильно ранило, но более он недоумевал из-за моей позиции. Вскоре после того, как дошла весть о гибели вашего корабля, Сондэ вызвал меня и спросил, по-прежнему ли я желаю Эдельвейс судьбы принцессы. Я сказала, что да, и он произнёс: «Тогда её ждёт династический брак, как когда-то тебя».

Я отправилась в покои Эдельвейс. Она плакала. Весть о том, что вы живы, ещё не донесли, а надежда легко и загорается, и гаснет. «Здесь вечность, – сказала она, глядя на меня, – чуждая мне. Я хочу уйти в мир, где всё меняется, где время движется. Я лица матери не помню, а её страну хотят уничтожить. Я здесь сгнию среди нетленного». Странно было от неё такое слышать.

Фео только кивнул. Гибель Гилтиана, Аберон, Эдельвейс… голова разрывалась, трещали кости черепа. Собственное тело казалось тесной клеткой, которой бы рассыпаться.

– «Не говори с отцом про меня. Я хочу быть с народом матери и Фео». Конечно, никто не отпустит её, пока не закончится война. Но её и дальше будет тянуть в человеческий мир, а Сондэ поймёт, что дочь не удержит, то найдёт ей опору по статусу. В моих глазах ты достоин эльфийской принцессы, но…

Только Фео моргнул – Ситинхэ исчезла, не договорив. Словно не приходила никогда, её сотворило больное воображение. Нет – подушка на кресле чуть придавлена, открыта створка фонаря, откуда завершали утреннее путешествие светляки. Может, Фео их освободил? Он теперь сомневался во всём, а собственный рассудок стал хрупким, как незакалённое стекло. Слышал как-то, что на границе меж сном и явью случаются странные видения. Вдруг и пришествие Ситинхэ было таким? Фео пожалел, что у него нет всевидящего взора, и он не сумеет осмотреть дом градоначальника, чтобы найти след принцессы.

Маняще блеснул Осколок. За зеркальной гладью вновь кружился вихрь серебряных огней, зовущих сдвинуть завесу Времени. В груди становилось всё жарче, сердцебиение причиняло боль. Фео воззвал к Силинджиуму, но не для того, чтобы встретиться с принцессой, а ради своей страны.

На вчерашний день фронт холода достигал рубежей Тессории – видимо, городские заклинатели погоды остановили его движение, но на большее их не хватило. До силы и мастерства оборотней им было далеко, однако – Фео не сомневался – мороз отступит, ведь некому больше его гнать вперёд. Но урожай загублен. Из земли в столичных областях и приморских выжмут всё, но голода в этом году не избежать.

«Эллариссэ не станет тянуть – ударит, пока людям тяжело», – волна смятения едва не утянула на дно, но Фео выдохнул. Сейчас он должен решить – действовать ли по плану Ситинхэ или же броситься в царство людей. Кто знает, сколько времени у них осталось.

Сна не было – только постыдная дрожь. Фео сжимал Осколок, надеясь получить ответ, но Силинджиум оставался нем.

Идти на север и спасать чужой народ, ожидая, что он поможет людям. Ведь главная битва будет не в Нанроге, а у западных берегов Хавинора, где ещё кипит человеческая жизнь.

Прохлада раннего утра остужала кожу. Фео поднялся, твёрдо решив напоследок поговорить с принцессой. Не могла она так быстро упорхнуть, слишком тяжёлым виделось её состояние.

Пустовали коридоры и гостиные. Все пытались выспаться перед долгим перелётом, только неугомонные птицы звенели, перескакивая с плит на ветви и обратно. Одна пеструшка уставилась на Фео глазами-бусинками и чирикнула, но быстро смекнула – рядом не феникс, а человек. Упорхнула разочарованная и свет унесла на крыльях.

В саду, сидя под кучерявой ивой, Лу Тенгру наблюдал за расходящимися по воде кругами. Искать Ситинхэ более не имело смысла.

– Что она тебе сказала? – произнёс колдун даже не оборачиваясь.

«Значит, не приснилось». Отвечать Фео не спешил, хотя обескураженность попытался скрыть.

– Ну?

– Нас услышат.

Фео подошёл ближе. У Лу Тенгру глаза потемнели настолько, что пропала разница между радужкой и зрачком. Магикорский гнев вытеснило отчаяние, с которым колдун глядел в пустоту, пытаясь объять всё и ничего.

– Ты её искал?

Фео кивнул. В горле кольнуло горечью несказанных слов и мутной обиды. Не за себя. Прежде Фео ощущал себя игральной костью в умелых руках Ситинхэ, но успел убедиться, что она бывает искренней. Лу Тенгру тоже выходило понять. В конце концов, не все сражаются за мир, женитьба и возвращение на родину – вполне достойные цели. Что будет, когда Лу Тенгру узнает о несбыточности своих мечт, а хуже – о заблуждении, коим окутан ради общего блага.

– Почему ты не с ней? – спросил Фео.

– У неё есть ещё то, что я не должен слышать. Доволен?

Язва в голосе, язва на сердце. Лу Тенгру морщился.

Зашелестели листья, зашептали травы. На водную гладь опустилась Ситинхэ, подобно богине, прямо с небес, и только на неё Лу Тенгру поднял взгляд. Утро сменилось лунными сумерками, и всё замерло.

– Я готова отложить своё дело и довести вас до северной границы Нэти, – произнесла она, и на голос откликнулись уже засыпающие светляки – зажгли свои брюшки.

– Великожреческий ореол, – с надрывом произнёс Лу Тенгру. – Неужели думала, что я не замечу?