Текст книги "Казнь Мира. Книга третья (СИ)"

Автор книги: Майя Трефилова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Казнь Мира. Книга третья

Часть пятая. Земля оборотней. Глава 74. Великий Дух

У него перехватило дыхание, когда он увидел мягкий свет. Несколько минут, а, может, и часов – ведь время здесь текло иначе, чем на Земле – в святилище был слышен только шелест травы, колышущейся от легчайшего ветра, гулявшего во внутреннем саду Храма Сердца. Вокруг мерцающих листьев и цветов порхали полупрозрачные бабочки, иногда растворявшиеся в лучах Древа. Его Крона оказалась не такой гигантской, как представлял себе юный эльф, и, хотя она раскинулась над его головой, не ощущалась давящей и не отбрасывала теней. Она – солнце, луна, небо – всё сущее, и к её вершине хотелось вспорхнуть, оставив тревоги в чашах золотых тюльпанов.

Эльф не в силах был преодолеть изумление, и только незнакомый глубокий голос заставил очнуться.

– Элу, зачем ты здесь?

«Он не назвал ни моего имени, ни отцовского. Он знал, что я не захочу их слышать рядом с Ним». Не встав с колен, но раздавив в сердце едкое сомнение, эльф ответил Ему.

* * *

– Айдо, куда ты уводишь меня? – спросил эльф.

Радужный Змей оглянулся. На его маленькой белой голове колыхнулись пёстрые перья гребня.

– В космический тронный зал. Великие Духи хотят обсудить твою просьбу и принять решение.

– Как? В смысле? Разве не Неру всё решает? Почему он не может исполнить моё желание, не советуясь ни с кем?

– Стой, стой, дружок, мы так не договаривались. Неру тебе не уличный фокусник, чтобы каждую прихоть исполнять, тем более такую. Ты же образованный парень, царевич, должен понимать, что так запросто такие штуки не делаются…

– Но ты говорил, что нужно только поле сновидений пройти!

– Не горячись, а то выпнут из Храма. Послушай: вся мощь Живущих у Великих, и только они её могут тебе передать. Неру их просит, но никогда не приказывает. Он не над ними, а на равных. Если хочешь, чтобы твоё желание исполнили, не дерзи, не выступай. Кажись смиренным, не говори, пока не обратятся. И главное – не бойся. Поле уже позади, тут я с тобой буду рядом.

Волна возмущения накрыла эльфа, однако вынырнув и чудом вдохнув, он произнёс:

– Спасибо, Айдо.

– Да это пустяк после того, через что мы прошли! Всё будет хорошо! И большая просьба, Лу – не сутулься. Ну ты как не аристократ!

– Ладно. И у меня к тебе просьба. Не называй меня Лу. Я Элу.

Тяжелые белые двери открылись сами собой, и Элу едва не закричал. Под стопой – фиолетово-синяя туманность космоса. Не переступая порога, Элу коснулся её носком – и по поверхности пошли круги, похожие на водяные.

– Смелее. Держать себя колдовством не нужно, – сказал Айдо и, шурша, вполз в зал. Но его-то тело в радужных перьях принадлежало этому миру, а вот эльфийское – нет. Никогда Элу хорошо не ходил по воздуху, но доверившись другу и сильно устыдив себя за то, что готов пасовать перед такой мелочью после всего пережитого, он вошёл.

Над полом парили девять белых тронов, и восемь занимали те, кто видом напоминал жителей Земли, но аурой непередаваемой мощи говорили: мы – Великие Духи. В центре, на троне с самой высокой спинкой сидел карлик. Его длинные синие волосы спадали кольцами, а четыре птичьих крыла поднимались за спиной, будто Великий готовился взлететь. Он положил подбородок на кольцо жезла, за которое держался обеими руками. Наконечником жезл касался пола. Великий пристально смотрел на стоящего перед ним эльфа. От невероятно синих глаз, каких не было ни у кого из Живущих, хотелось укрыться даже в глубинах ещё мгновения назад пугавшего космоса.

– Лу Лариоса Далар, – произнёс синеволосый Дух; в нём не было сострадания Неру, он говорил, как ранил, подчиняясь земным законам, которые сам же написал. – Повтори просьбу, с которой обратился к Творцу?

Элу повторил, не отрывая взгляда от Духа, чтобы не чувствовать трусости или сомнения, лишающего права связывать Землю и Аберон.

Поднялся и воспарил над полом другой Великий – таинственный Магикор, покровитель эльфов, прятавшийся в синем, расшитом серебряными рунами балахоне, который словно надели на пустоту. Только звёздные огоньки плясали там, где должны были быть глаза.

– Богиня Тинтх рассказала о его видении в поле. Этот юноша желает счастья и мира всему живому, и благодаря этой решимости он добрался сюда. Непростой случай. Прежде мы не думали, что у кого-то получится, но он показал удивительную силу души: излечил Айдохведо, не имея от природы лекарского дара, затем пересёк границы двух небесных сфер и, наконец, поле Тинтх, которое можно пройти, лишь предпочтя настоящую жизнь прекраснейшей мечте. Неру принял его и говорил с ним. Значит, Лариоса имеет права на свою просьбу. Силинджиум, ты видел его судьбу. Он возвысился над обидой и болью.

– Он действительно прекрасный эльф, и то, что он сумел добраться сюда, потрясает, однако, – Силинджиум повернулся к Магикору, – его желание расшатывает мировые устои. Мы сами в начале дней разделили наши дары так, чтобы каждый Живущий был награждён только двумя Великими; придет день, и это научит народы помогать друг другу и не замыкаться на собственном могуществе. Исключительная сила растворяет разум в самонадеянности и обрекает на одиночество. Мы повергли Адзуну, когда он посягнул на порядок и извратил то, что мы создали. А теперь сами отступимся? Не перекраиваются законы вселенной по щелчку пальцев, а сделав так, мы потеряем связь с будущим.

«Он боится за свою власть», – подумал Элу. Это злило. Силинджиум был чуть выше остальных Великих, его голос весомее. Если никто не поддержит Магикора, то мечта, близкая настолько, что руку к ней протяни и коснешься, рассыплется прахом.

Словно в ответ на эту мысль с лунного трона поднялась бесподобная, невообразимой красоты женщина. Её серебристые прямые волосы касались пят, легчайшее полупрозрачное платье не скрывало белые плечи и тонкие руки. На лице красавицы читалась решимость, но Элу заметил улыбку, что подарила ему богиня.

– Связь времён нарушилась, когда Космическая Тьма напала на нас! – звонко произнесла она. – А для земных – когда Адзуна выковал поганый перстень и начал мучать сородичей. С тех про мы не властны над всем кругом, и каждый день Тьма теснит нас к границам Аберона! Мы не можем нести наши дары и свет Неру! Нашей мощи недостаточно, и когда появляется шанс превозмочь врага, ты, Силинджиум, его отвергаешь? Какое будущее ты увидел в своём замке? Скудная жизнь на планете, которую мы едва отстояли?! Без победы над Тьмой мы не добьёмся большего!

– Аэлун, я сражался на границах пространств и знаю, как велика Тьма. Однако, в отличие от нас, она конечна и не способна преумножится. Мы вынудим её отступать, и каждый занятый нами рубеж ей будет вернуть всё сложнее. Тебе ли не знать, как зажигаются звёзды? Терпение – добродетель, и мы выбрали свой путь. Отступим от него, и нас ждёт хаос. Вспомни, чего стоило нам удержать то немногое, что осталось от удара Тьмы? Это было не просто разрушение. Изломалась нить судьбы. Откуда, по-твоему, взялись Адзуна и демоны? Их принёс хаос. Я не могу собственными руками доломать то, что мы отстаивали!

– Я признаю твоё первенство, Силинджиум, – снова выступил Магикор, – но даже в твоей речи есть иная сторона. Аберон возможно сокрушить, и какой резерв у нашего врага, мы не знаем. Его масса и объём не поддаются исчислению. Те законы пространства, что я написал для мира Неру, на Тьму не действуют. Возможно, если мы не рискнём, то уже не об изломе судьбы придётся думать. Не останется ничего, даже ты второй раз не спасешь Землю.

– Нельзя так цепляться за порядки! – ещё сильнее вспылила Аэлун. – Как клещ!

Магикор подал ей знак, пытаясь успокоить, но над её головой уже сгущалась мгла вселенной. Богиня почти кричала:

– Иногда нужно менять планы! Не всё на войне предсказуемо даже для тебя!

– Сядь, Аэлун, – приказал Силиниджиум, и Элу даже сжал кулаки от злости. – Я понимаю, что не в войне дело, а в гордости. Но немного умерь гнев и посмотри ещё раз на этого юношу и взвесь то, что ты хочешь ему дать.

– Я уже решила, Силинджиум. И сейчас ты в меньшинстве.

Последнее слово эхом отозвалось в сознании Элу, и ликованием – в сердце. Сквозь слёзы он смотрел на покровителей своего народа и остро чувствовал их поддержку, даже от спокойного и безликого Магикора. Другие Великие Духи слушали с интересом, и никто – к радости Элу – не защищал позицию Силинджиума. Быть может, он, как самый могучий, и не нуждался в заступничестве. По-прежнему его подбородок лежал на кольце жезла. Силинджиум казался или притворялся отвлечённым, в отличие от искрящейся Аэлун, которая ни то что не села – наоборот, вплотную приблизилась к Духу Времени, отделив его от Элу, но и сквозь её фигуру он мог наблюдать Силинджиума.

– Слова каждого из вас мудры и обоснованы, но я приму сторону порядка, – произнёс кто-то негромко, но суть ранила слух.

Элу перевёл взгляд на Левантэ, богиню Жизни. Не столь ослепительная, как Аэлун, она походила на Живущую, пусть и одну из красивейших. Платье пестрило лоскутами осенних цветов. В каштан её волос вплетены были каштаны, и много разных орехов Элу заметил в её венце. Чуть подрагивали стрекозиные крылья. Левантэ чуть клонилась влево, к своему товарищу по творению Анариоту-солнцу и будто отстранялась от Лингвэ, Духа Земли.

В тишине она продолжила:

– Благодаря Творцу всё живое несёт в себе свет, именно он гонит прочь мрак. Стихии привязаны к свету, и чем ярче он, тем могущественней Живущий. В слиянии энергий Неру и Колодца существует мир, и Неру – стержень, опора. Кто мы без его разума? Призраки хаоса, необузданной первовселенной. Но истинные наследники его могущества – Живущие на Земле. Неру дал им невообразимо много силы. Она спит до поры, пока свет души не засияет земной звездой. Так Живущий не только себя усилит, но преумножит энергию, дарованную ему, и передаст её Земле. Это задумал Неру изначально, и только это необходимо для победы над Тьмой. Чтобы передать энергию Лариосе, мы должны вычерпать её из каждой души, ослабив её. Когда где-то прибавляется, где-то убывает. А чтобы Лариоса выдержал груз всех стихий, нам придётся не просто усилить его Корень, а вырастить новое Мировое Древо. Лариоса станет Аватаром Неру. Потрясающе и одновременно удручающе. Это не только наш подарок, но жертва всего мира. Может, кажется, что крупица света, искра – ничтожно мало, никто и не заметит? Ошибаетесь. Это – возможности роста, сопротивляемость не только чистой Скверне, но предшествующему ей греху. Один или сотни тысяч? Вы видели, что простой Живущий, не избранный воин, способен на многое. Я желаю пройти этот путь до конца.

Аэлун сбросила мглу как покрывало и разрубила её лучом света, но не возразила, а потом и вовсе села на место без всяких слов. Опустился на трон и Магикор, а Силинджиум улыбнулся.

– Только богине Жизни, что хранит Древо, ведомы такие материи. Её суждения полнее моих. Если не найдётся никого, кому есть, что сказать, то вопрос будет закрыт. Тебе, Лу Лариоса, придётся попросить о чём-то не столь великом.

– Да как?! Да я… Так нельзя!

– Тихо! – скомандовал Змей, и Элу невольно осунулся.

Айдо пополз вперёд, к подножию парящего трона Силинджиума.

– Величества! – произнёс Змей. – Я смиренно прошу вас ещё раз заглянуть в сердце этого эльфа и мой разум. Полвека я горел в пустыне Амала, пока не добрался до обитаемых земель. И никто из живых не сострадал мне, как Элу. Он лечил меня, хотя я потяжелел и надолго онемел, для него я был чудовищем, тварью, подобной тем, что шлёт Океан Штормов. Я долго шипел и шуршал для местных селян, но они разбегались. А Элу не испугался.

– Айдохведо… – шепнула хрупкая девушка в коротком белом платье без всяких вышивок и украшений. Богиня Небес Афелиэ, госпожа Змея.

«Может, она выскажется?» – подумал Элу. Однако именем Змея Афелиэ и ограничилась, подниматься не стала. Только растерянность была на её лице, и за это Элу возненавидел богиню. Как могла она быть столь робкой с такой властью? Левантэ выступила против Аэлун, хотя меркла рядом с ней. Говорила без жара, но отстояла свою правду и право лишь её народа, фениксов, носить метку исключительности. Тут Элу поймал взгляд хрустальных глаз Аэлун и отыскал в них то, что чувствовал сам. Обиду и попранную гордость. Погасла надежда.

«Хоть кто-нибудь ещё… хоть кто-нибудь…»

– Ваше величество! – Змей повернулся к Левантэ. – Я полз на брюхе по огненным пескам. Уже полуслепой, я видел мир Скверны. Она не остановится, пока всё на Земле не омертвеет. Живущие одни противостоят злу. В Абероне я узнал о Казни Мира. Что, если она повторится?

– Теперь у Живущих есть артефакты, – возразила Левантэ. – А главное – понимание собственной силы. Народы не слабы, Айдохведо.

– Однако им понадобилась великая жертва, – наконец снова вступила Аэлун, – без неё не справились бы. Каждый из нас это признал, когда ответил на призыв Руны.

– Руна отдавала, а не брала, – покачала головой богиня Жизни.

– Однако её энергия не вернулась Древу! Хоть кто-нибудь из нас горевал об этом? Все признали, что сделанное – правильно! Почему второй раз мы не можем решиться, пугаясь чего-то?

Гордыней Аэлун и Левантэ были похожи, но и только. Стихии, которые они воплощали, лежали на предельно далёких друг от друга гранях бытия. Богини никогда не примирятся, не сойдутся во мнении. Элу в напряжении ждал, хотя душащая тревога ослабила хватку.

Левантэ что-то произнесла неслышно, а Силинджиум кивнул, лицо Аэлун почернело.

– Я верю в него, – ответила она тихо. – И твой позор с ним не повторится.

– Радужный Змей Айдохведо, – заговорил Силинджиум раньше Левантэ, – мы услышали тебя, однако наравне с Великими Духами решения ты принимать не можешь.

– Зато я могу, – прогрохотало откуда-то снизу.

Невольно Элу попятился, глядя, как космические пространства под его ногами пошли рябью и окрасились в однородно тёмно-синий, глубокий, как морская бездна. Потускнели золотые огни зала, прежде усеянные звёздами своды словно затянуло дымкой. Перед Элу поднялась фигура: не Живущий, не зверь. Некто высокий, в полтора эльфийских роста (при том, что немного горбился), носил рыжие коралловые рога на голове не то волчьей, не то дельфиньей. Уши его прикрывали ракушки, из-под которых свисали зелёные водоросли. Одет Дух был в длинный балахон. Не удержавшись, Элу всевидящим взором заглянул за спину Духа. Всю её усеивали кораллы, губки, моллюски всевозможных форм и расцветок, добавляя красок тусклому звероподобному существу. Под полами его балахона с шумом плескались волны.

«Его следы всегда мокрые», – вдруг подумалось Элу. Это было воспоминание о рассказах селян-лиёдарцев, никогда не видевших моря, но наполнивших свою голову историями из загорной страны Эю. Эльфы молились Великому Ойнокорэйту, хотя он не был их покровителем, но веровали, что он один сдерживает мглу, ползущую с запада и занявшую многие земли. Мгла эта – Океан Штормов. Злейший враг всего живого.

– Твоё желание исполнится, но ты вернешься на Землю и поможешь одолеть Океан, – вновь прогрохотал Великий Дух.

Глаза Элу округлились, перехватило дыхание. На пару секунд он растерялся, и чуть придя в себя, так и не посмел поднять глаз на Ойнокорэйта, лишь на колени перед ним опустился.

– Д-д-да…

– Я знал, как страшна Тьма, оставшаяся в мире Неру задолго до предательства Адзуны. Если мы можем передать силу, что расчистит землю для заселения, то обязаны это сделать.

– Брат мой, – вмешалась Левантэ, – чтобы такую силу удержать, нужно ещё одно Мировое Древо. Оно поглотит слишком много энергии. Подумай ещё раз. Эта энергия будет неотчуждаема по нашей воле.

– И только Лу решать, что будет с ней, – добавил Силинджиум. – Сейчас будущее – хаос.

– Я хаос вижу каждый день, Силинджиум. Вижу лицо ужаса, выплавленное из сотен тысяч живых существ – жертв Океана. Я, стоя здесь, не позволю упустить шанс его одолеть! Не позволю ему больше терзать мой народ телесно и душевно, зная, что есть надежда прекратить издевательства над ним!

Блеснула молния. Элу зажмурился, а когда открыл глаза, в космической зале уже никого не было, кроме него самого и Айдохведо.

– Слыхал, а?! Как их Ойнокорэйт уделал! Не сомневаюсь – его госпожа Афелиэ позвала. Сама она тихая, но супруг её – это мощь! Ты рад?

– Где Великие? – спросил Элу под бешеный стук сердца.

– Решили, наверное, дальше совещаться без тебя. Ты покрасовался, тебя оценили и будет. Но не волнуйся – всё уже ясно. У них всегда так – спор заканчивает либо Силинджиум, либо Ойнокорэйт. С ним одним Хозяин Времени считается. Ну ладно, идём, отведу тебя обратно к Древу. Готовься.

И тут Змей запыхтел – его крепко сжал в объятиях Элу.

– Спасибо тебе, Айдо… спасибо за всё.

– Да ладно. Тебе спасибо. Ты в этом пути напомнил мне кое о чём… о том, как сильна бывает душа.

Глава 75. Гилтиан

Осыпались ржавые листья, трещали и тлели гигантские стволы, стонали горы, чью тысячелетнюю плоть разрывали чудовищные корни. Недолго прожил чудесный лес. За стремительно редеющими, но всё ещё густыми кронами Фео не видел небес. Звёзды потухли перед тем, как он зашёл под сень своего невероятного творения, а наступил ли рассвет – узнать не выходило.

Бешеные чувства угасли. Почти бездумно Фео брёл по мосту, со всех сторон над которым возвышались великаны-деревья. Их останки догниют в расщелинах, которые наполнят до краёв.

Кожи коснулась капля. Оборотень призвал дождь, чтобы ветер не раздул до пожарища меркнущие искры звёздного гнева.

Кости срослись неправильно, но в пламенном бою Фео этого не успел ощутить. Холод сковал сердце, не давая ему разорваться от вида руин, что стали могилой Гилтиана. Казалось, его свет ещё сияет над проклятыми скалами, и лес хранит чудесную тайну, но нет – жизнь закончилась.

Сильнейший ливень пробивался через сеть ветвей и рунами расписанную листву. Фео вспомнил про жажду и вытянул разбитые ладони. Выпил, и сухое горло оцарапало. И то благо после чёрной пустоты. Мокрой рукой Фео вытер лицо. Полегчало, но мысль так и не сделалась связной и парила где-то далеко не только в пространстве, но и во времени.

Боль – океан без дна и берегов. Сколько бы Фео ни плыл, он не узнает покоя, если сдастся и утонет – тоже. Выбрал держаться, бороться. Кто не сражается – проигрывает сразу.

Осколок покрылся красной паутиной трещин. Выдержал демонические чары, но предел его прочности не бесконечен. Рассыплется хрустальная оболочка, и выпадет золотая нить – ещё одна часть мощи Руны. Чувствует ли её заточённая душа, что путь к вечности стал уже? Фео бы пожалел матриарха, но теперь и голову, и сердце занимал лишь один Живущий, так же, как и Руна, умерший ради всех.

Омывало небесными слезами разбитые стены. Над руинами что-то мерцало. Фео начал карабкаться, цепляясь за выступы. Мог телепортироваться, но не вспомнил об этом или же где-то в подсознании обитало понимание, что путь должен быть пешим. Каменная крошка впивалась в израненные пальцы.

Вскоре Фео увидел свою цель.

Дерево, кроной защитившее крепость, опустило ветвь на вершину колонны, которую теперь короновал огромный цветок: такой человеку не обхватить. По белым лепесткам катились капли – плач о Гилтиане и всех жертвах ужасающей жесткости демонов. Больше ни одно дерево не зацвело. Долго, быть может, несколько часов Фео смотрел на тюльпан и видел в узорных прожилках его лепестков улыбчивый лик друга.

Когда Фео окликнули, он ощутил царапающее раздражение. Как смел кто-то ворваться в его тоску? Обернувшись, он выдохнул.

Фатияра выглядела встревоженной. В темноте глаз не горел живой огонь, они походили на обсидианы. Фео ждал, что она скажет ещё что-нибудь, позовёт за собой, но та села рядом на выступающий зубец и молча наблюдала за цветком. О чём думала – не уловить было, но хмарь сходила с её лица.

– Скоро всё здесь превратится в труху, – сказал Фео, не выдержав долгой и густой тишины. – Через многие века, возможно, горы зазеленеют, но лучше бы они оставались мёртвыми, а Гилтиан – живым.

– И я бы того хотела, но уважаю его решение.

Взгляд Фатияры стал более осмысленным, и она добавила:

– Он был самым могучим воином, а его свет – самым ярким. Он первым пришёл за мной, вытянул из отчаяния, когда мне думалось, что всё рухнуло. В тенётах Паучихи я лишь вернула ему долг.

Странно из её уст прозвучало слово «первым», и снова пламя поселилось в её взгляде. Она выпрямила плечи, подняла голову, и слабо, но стала походить на царевну, какой её успел запомнить Фео.

– Расскажи мне о том, что случилось после моего похищения.

Фео забыл про дождь, а тот, меж тем, стихал, чтобы не мешать рассказу Фатияры.

* * *

На закате прибыла подмога. Суетились фениксы, укладывали оборотней в корзины на спинах драконов. Бывших пленников всё ещё сковывал ужас. На вопросы они не отвечали ни словом, ни жестом. Даже речь сородича, коего Фео представили как Хоуфру, не волновала их. Может, они и не заметили, что теперь свободны. Фатияра сказала, что души исцеляются дольше, чем тела, и кошмар заключения вкупе с предательством Аватара так просто не оставят несчастных.

Особенно часто Хоуфра обращался к одной женщине, которую Фео назвал бы пожилой по человеческим меркам. Лицо её было сморщено, спина сгорблена, шерсть на костюме скаталась, косы, на концах которых висели серебряные кольца, походили на две грязные сосульки. Может, если отмыть-приодеть, станет выглядеть моложе, но не расцветёт, как Фатияра. Фео услышал имя женщины, почти такое же едко-мерзкое, как «Лариоса» для говорящих на колдовском языке, но быстро забыл его звучание.

Госпожу Драголин отыскали на одном из склонов. Она молчала и Шакилара перед собой не видела, а он бесконечно звал её, надеясь на отклик. Для Фео рассказ о путешествии Гилтиана и остальных Воинов Света чуть отстрочил неизбежное и вечное расставание с другом.

В сумерках таял курган. Рухнул последний ствол и похоронил под собой белый тюльпан.

Рассвет Фео встречал в мягкой кровати под шёлковым покрывалом. Сон накрыл тёмной волной, не принеся видений, хотя они больше не пугали. Новая жизнь примирилась с предыдущей, Аймери сделался товарищем и наставником. Где-то под кожей колол стыд: древний феникс оказался сильнее и мудрее Фео, одолел кошмары Скверны.

«Он первым пришёл за мной», – вспомнились слова Фатияры. Аймери считал, что благодаря Фео начал бороться: тот бессознательно помог бывшему перводемону.

Только шелест бархатного ветерка был спутником Фео в лавандовом царстве Тинтх.

Возле кровати висело зеркало в человеческий рост. Пробудившись, Фео посмотрел в него и не сразу себя узнал. Тяжелым сделался взгляд, посуровел лик. Крестьянская простота и мягкость, отличавшая Фео от Гиддеона, улетучилась. За зеркальной гладью стоял отец – могучий магикорец, и секунды потребовались, чтобы осознать истину.

Фео расчесался гребнем, а вылезшие волосы обрезал. Выгоревшие и отчасти седые пряди стянул лентой. Стал ещё сильнее походить на отца.

В гардеробной среди традиционных фениксовых рубах и шаровар Фео отыскал, что нужно – человеческую одежду. И магикорскую, и в цветах столицы. Но не было белизны слуг Времени. Пришлось ограничиться синим и красным.

– Есть ли у вас белая мантия? – поинтересовался Фео у слуги.

Тот пообещал посмотреть, а меж тем доложил, что в гостиной ожидают.

На резном катающемся кресле сидела женщина. Она обернулась, увидев, что к ней спустились, и в её больших круглых глазах блеснула радость, но Фео тем же чувством не ответил. Обнажённую кожу рук и плеч покрывали ожоговые рубцы. Шёлковым платом была покрыта лишенная волос голова.

В глиняных кадках только-только проклевывались побеги и уже тянулись к женщине, а она гладила их нежнейшие полупрозрачные листья. Гостиная напоминала только открывшуюся оранжерею, стены которой не успела укрыть зелень.

Фео поклонился, и женщина указала на свободное кресло рядом с собой. Жест её был слабый, скованный.

– Ты жив, – выдохнула она и закрыла глаза. – Прошёл по тончайшей нити и не упал в пропасть. И себя спас, и других.

– Вы хорошо обучили меня, – только и смог ответить Фео.

Руми улыбнулась, но тоже с трудом.

– Ты сам справился. Я лишь немного подсказала. А теперь смотри, и себя излечить не могу.

Фео выхватил Осколок и выкрикнул заклинание. Последнее, что растворилось в белом свете – лицо изувеченной женщины, которая продолжала бороться.

Видение открыло ему далекие времена, о коих теперь он вспоминал без ужаса. С высоты демонического роста смотрел он на Руми. Свет окутал её фигуру, но не исказил черт: они остались земными, мягкими.

«Я помогу тебе, Аймери».

Ни время, ни смерть не помешали Фео отыскать Руми.

Она выдохнула с хрипом. Ей и легкие обожгло, а сейчас – сердце Фео. Не сумел. Опоздал. Как с Гилтианом.

– Я хочу погулять, – сказала Руми, но Фео выкатить себя не дала – позвонила в колокольчик.

Под сенью старой ивы, что свешивала косы в лотосовый пруд, Руми велела слуге привести Фатияру и Шакилара. Их ждали молча, глядя на мерцающую в солнечных лучах рябь и только-только распускавшиеся цветы. Город накрыло проклятием перводемонессы, и нынче осенью началась весна. Фео чувствовал пульсирующую боль земли, листвы, воды: на себе они ощутили холод полотна первобытной вселенной и накопленную за все эпохи злобу. Но жизнь победила.

Шакилара будто вырезали из бумаги, настолько он стал тонким и серым. Старость и ожоги исказили его красоту. После гибели Гилтиана он говорил мало: лик был куда красноречивее. Руми коснулась ладони принца и что-то сказала тихо, Фео не услышал; Шакилар выпрямился и произнёс:

– Истинно, вы – святая. Нельзя прожить без гнева.

– На тебя мне злиться не за что. Надеюсь, Сого поймёт всё, как нужно.

– Мой зять очень мудр. И беззлобен.

Руми кивнула. На её ладонь села стрекоза, яркая, похожая на бирюзовую брошь.

– Я отправлюсь в Ливнер завтра, чтобы быть с Симерионом.

– Он бы не хотел… – начала Фатияра, но замолкла, поймав суровый взгляд матери.

– Может, и не хотел бы. Но и я не хочу сидеть, пока мои родные воюют. Если хочешь, чтобы я отпустила тебя в Нанрог, то сама дай мне уехать.

Фатияра коснулась кожи Руми. Стрекоза не упорхнула. Только сейчас Фео понял, насколько похожи мать и дочь. В обеих – энергия жизни, бьющая ключом, неиссякаемая. Даже в Руми, которая уже ходить неспособна, а не сдаётся.

– Отец настрадался о тебе, и я тоже. Дай знать, что ты вне опасности, и нам будет к кому вернуться.

Всё вокруг стихло, и Фео старался лишний раз не дышать, чтобы не отвлекать никого. По лицу Руми было видно, что просто так она уступить не готова. Однако спор не продолжился, и, ощутив, что напряжение спало, Фео поинтересовался у Шакилара:

– Когда мы летим?

– Тоже завтра. Тянуть не за чем.

– Сколько дать подмоги? – спросила Руми. – Тебе и госпоже нужно себя поберечь, ваши силы ещё пригодятся.

– Две дюжины на смену. Оборотни, кроме Хоуфры, на своих крылах лететь не могут, а нам только до северной границы Нэти добираться больше недели.

– Ясно, – в глазах Руми блеснуло пламя. – Соберу к вечеру.

Она позвонила в колокольчик.

Хотя и Фатияра, и Шакилар вызвались помогать Руми, та велела им отдыхать.

– Я пока ещё царица Эю, – усмехнулась она в ответ на возражения, – так что не перечьте. У нас ещё будет время сегодня.

Всё равно Фатияра ушла с ней, а Шакилар замер. Может, вина его ещё поедала.

– Странно это, – произнёс Фео, взволновав зеркальную гладь плоским камнем.

– Что именно?

– Мысль мелькает, будто я такой могущественный… из чана вышел, засиял, гигантский лес на голых камнях вырастил… могу время останавливать и вспять обращать… будто бы никого сильнее меня нет во вселенной, а толку-то? Жизнь такое зеркало, что, если разобьётся, не собрать ни алхимией, ни ещё какими чарами. Ничем. Даже с властью над временем я не успею вовремя. Сто хрустальных садов бы прошёл, чтобы вернуть Гилтиана, но даже хаосу не преломить закон Неру. Я сам так сказал одному безумцу, который хотел воскресить сына.

Шакилар помолчал с полминуты, затем ответил:

– Я бы умер вместо Гилтиана. Он был сильнее меня и сражался отчаяннее. Что ж… Теперь, когда я увижу Аватара, то без сожаления убью его.

С удивлением Фео посмотрел на принца, но чувство быстро померкло. Не было сил гореть, внутри по-прежнему царили холод и мрак.

– Эллариссэ убил моего отца. Тогда у меня был друг Ратибор, он поддерживал меня. Когда его не стало… я ощутил дикое отчаяние. Казалось, оно в клочья меня разорвёт. Я любил жену Ратибора и ничего не смог дать ей … даже слова тёплого, но сверх её горя болью не грузил. Так остался один среди толпы, и она была моим маяком, долгом. Я боролся только ради неё, её царства, будущего. В одно хотел верить: что, пока в моих руках Осколок, пока я жив сам – никому не дам погибнуть. Я себя обманул. Тупица. Теперь и Гилтиана потерял. Каждого, кто повернулся ко мне душой, ожидает гибель.

– Понимаю, почему так думаешь, и знаю тех, кто думает также. Глупость. От всего мира не закроешься, а что тебя любят – счастье. Мы ещё сразимся за него.

Чуть дрогнули уголки губ Шакилара, будто он хотел улыбнуться, но не сумел. Раны – телесные и душевные – помешали.

Краски ясного дня не были яркими. Их словно пеплом припорошило, и он покрывал землю, душил молодые ростки. Какую-то брешь в тоске пробила речь Шакилара. Фео опустился к воде и вновь в отражении увидел другого. Аймери. Только сейчас его облик вдохновлял, а не подавлял.

Жемчужный карп подплыл совсем близко, хвостом подняв рябь. «Корми меня», – на немом языке требовала рыбина, хлопая пастью. Так напомнила Фео про его собственный голод. Шакилар от обеда не отказался, хотя ответил, что прежде навестит госпожу. К трапезной Фео направился один.

В коридоре он заметил знакомую сгорбленную фигуру, и в душе всколыхнулась тревога. Женщина прошаркала мимо, глядя в пол. Мерно покачивались серебряные кольца. «Ядула», – вспомнил Фео её имя. Ей дали свежую одежду, помыли и причесали, но по-прежнему от неё веяло духом ядовитых подземелий Кнуна. В тонкой кисти она зажала что-то похожее на деревянный брусок.

– Перестань следить за мной, – произнесла женщина бесцветным голосом, когда Фео был уже прилично позади, но невольно он вздрогнул.

Через пару секунд добавила:

– Хоуфра.

Из-за кадки выбежала белая мышь и тут же превратилась в грозного воина оборотней.

– Нечего тебе здесь расхаживать! – прорычал он.

– Я больше не в плену. И права указывать мне у тебя нет.

– Отвечай наконец – как оказалась у демонов? Решила там найти пристанище своим гнилым костям?!

Фео стыдился того, что обернулся и смотрит, но уйти сил не хватало.

– Нет, Хоуфра, нет. Меня с моей земли забрали, и где мне быть, если не на ней? Некому петь горевальные песни о моём сыне, кроме ветра, и я вернулась. Чтобы плач мой достиг замка Афелиэ.