Текст книги "Казнь Мира. Книга первая (СИ)"

Автор книги: Майя Трефилова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 3. Осколки Прошлого (часть 2)

Всё последующие события того дня и многих следующих для Фео смазались. Его отругали в академии, но он не помнил, кто и как, только, что грозились доложить его отцу. Доложили ли в итоге, не знал. Фео не волновало больше ничего. Даже образ прекрасной Митчитрии больше не занимал его голову, возвращаясь только во снах, когда мучительная боль отступала. Фео полюбил ночи, а днём всё делал механически. Оценки ухудшились. Пока сверстники уже готовились применить первые заклинания, Фео пытался сосредоточить пустой взгляд на книге, но не мог разобрать и понять формулы. Преподаватели бранили его, но он был равнодушен к их гневу.

С отцом Фео старался не пересекаться. Работы у члена Верховного Совета много и дома тот бывал редко. Если же бывал, то Фео или выходил на улицу, или запирался в своей комнате, притворяясь, что спит. Отец стоял под дверью, но никогда не входил и ни о чём не спрашивал. Только когда тень Гиддеона не просматривалась в дверную щель, Фео засыпал. Как он желал порой, чтобы отец пришел к нему и сказал, что всё это ложь. Что Гиддеон – могучий магикорец, милосердный и справедливый – его настоящий отец. Они даже внешне похожи, многие это подмечали.

С того рокового для, будто назло, Фео стали чаще обзывать безродным, вдобавок насмехаясь над его чувствами к замужней женщине. Поначалу он считал, что Ратибор постарался, и вновь его возненавидел, но ненадолго. Однажды ночью, когда измученный воспалённый разум уже угасал, в памяти ожила последняя услышанная от Ратибора фраза: «Вам бы повежливее о Гиддеоне. Он выше вас. Во всём». «Нет, это не Ратибор», – подумал Фео, проваливаясь в темноту. Злоба его обратилась на магикорцев. Он едва удерживался от того, чтобы причислить к ним отца. «Он не такой, как они. Он добрее, милосерднее. Он никогда бы не причинил боль другому», – повторял Фео, как молитву, и тем себя успокаивал. Шли дни, и всё чаще в голове мелькала иная мысль. «Причинил бы, – говорил некто из глубин сознания. – Он лгал тебе. Послушай, что говорят о нём и поймешь, что он худший человек на свете. Тебе такой отец не нужен!»

Фео подчинился внутреннему голосу и стал ловить любое слово, сказанное о Гиддеоне. Червивым клубком свивались в юной душе слухи, пересуды и домыслы. Фео чувствовал себя больным, но продолжал собирать гадость. Хотел думать, что сам отказался от пропащего человека. Гиддеон заметил эти перемены, но говорить было уже поздно, Фео речь отца воспринимал как белый шум. «Пусть я безродный, а ты – ходящий по головам», – таковой стала новая молитва.

Фео хотел бежать из дома далеко за пределы Каталиса, но так и не собрался. Вместо этого он решил показать отцу и всем магикорцам, как он их презирает, и не явился на итоговую аттестацию.

Это был самый грандиозный скандал, который только знали стены Цитадели. Разбираться созвали Верховный Совет в полном составе, а виновника доставили в сопровождении стражи прямо из дома. В главной аудитории, предназначенной для торжественных выступлений, Фео предстал перед почётными магикорцами. Он – в старой ученической рясе, члены Совета же сидели в дорогих лазурных мантиях. Старики ворчали и качали головами, пока преподаватели песочили нерадивого ученика. Гиддеон, сидевший по правую руку от магистра, не порицал и не вступался. Фео тоже никак не оправдывался, стойко сносил все упрёки, хотя внутри закипала злоба. И вот магикорцы обратились лично к его отцу:

– Гиддеон, как бы ни было велико твоё мастерство, Феонгост его не унаследовал. Известно, почему.

Гиддеон молчал. Он будто вообще не слушал. Фео же сжал кулаки, которые под широкими и длинными рукавами рясы не видны. Он бы сказал, что думал об этих злобных лицемерах, но присутствие отца мешало. Ему одному Фео не хотел показывать свою слабость. Достаточно того, что и так во всём хуже.

– Верно, Гиддеон, – произнёс один из членов Верховного Совета, старый сморчок Теврон. – Мы принимали всё, что ты делаешь, как должное, из уважения к тебе. Даже позволили твоему, так сказать, сыну занять престижное место ученика. Сам знаешь, как много желающих, и как сложно им пробиться.

И на этот выпад Гиддеон не ответил, а Фео сморщился от душевной боли. Ещё немного, и слова прорвутся. Пусть его уже исключат, лишь бы это издевательство закончилось. Тогда он отвергнет магикорцев, как они всю жизнь отвергали его.

– Я, как заведующий образовательным процессом, – продолжал Теврон, – имею право единолично принять решение об исключении ученика, не прошедшего аттестацию. Однако каждый заслуживает второй шанс. Если другой член Верховного Совета поручится за Феонгоста, рискнёт, так сказать, своей должностью, то мальчишка сможет снова пройти курс и попробовать аттестоваться.

Это было слишком. Фео сделал шаг вперед, но никто не обратил внимание. Все смотрели на Гиддеона.

– Что ж, разумно с твоей стороны не расставаться с местом, к которому ты так рьяно рвался, из-за безродного мальчишки…

Фео не успел подскочить к ещё не замолчавшему Теврону, схватить его за ворот и стукнуть носом о трибуну. Невидимая сила не дала сдвинуться, и Фео застыл с перекошенным лицом и вытянутой рукой. Ещё миг – и руку прижало к бедру.

– Это мой сын.

Тишина стояла в аудитории несколько минут. Даже со стороны улицы не доносилось ни звука, хотя все окна были открыты настежь.

Гнев Фео иссяк, и через миг магические путы спали.

Гиддеон встал. Теврон тоже поднялся, но сразу сел под давлением пронзительного взгляда пусть и младшего по возрасту, но не соизмеримо более могущественного коллеги. Только пропищал:

– Ты лжешь…

– Это мой сын, – повторил Гиддеон и громче добавил. – Я его вырастил. Я готов за него поручиться.

Отец спустился с трибуны и направился к выходу, жестом велев Фео идти следом. Тот подчинился. Уже за порогом до его ушей донеслось:

– Ненавижу тебя, Гиддеон!

Фео решился взглянуть на отца, только когда они оказались за порогом дома. Гиддеон снял мантию и сразу пошёл к умывальнику, а Фео долго стоял на пороге. В голове творилась сумятица, и он нуждался в объяснениях.

– Ты считаешь меня своим сыном? – спросил он, едва Гиддеон показался из ванной комнаты.

Отец остановился, затем повернулся к Фео лицом. Последний замер. Они действительно были похожи, и Фео даже казалось, что он видит собственное отражение, разве что чуть более взрослое и благородное. И такое же печальное.

– Ты плохо учился, – ответил отец и свернул на кухню.

– Я знаю. Но к чему сейчас это? – Фео бросился за ним.

Гиддеон не ответил, прежде взявшись нарезать хлеб, а сыну жестом велел раскладывать фасоль по тарелкам.

Только за ужином Фео повторил свой первый вопрос, а отец ответил то же самое.

–То, что я бездарь, я за сегодня миллион раз слышал! – Фео в гневе даже хлопнул по столу.

Отец, сидевший во главе стола, чуть повернул голову вправо, в сторону звука, а затем вновь принялся за еду. Фео же начал думать, что бы ещё вытворить.

– Наверное, это не твоя вина. Магикорцы должны видеть суть, а не оболочку, но тебя учили те, кто этим пренебрёг.

Фео долго молчал, ковыряя вилкой варёную фасоль, затем ответил:

– Видимо, ты прав. Потому для всех, кроме тебя, я безродный.

Гиддеон медленно повернулся к Фео. На лице отца не было удивления, но читалась едва уловимая боль.

– Меня тоже много как называли. Гораздо хуже.

– Например? – не подумав, ляпнул Фео и тут же пожалел о своём вопросе.

Гиддеон вздохнул и отложил вилку.

– Любой магикорец скажет тебе. Особенно охотно поделятся те, кто назвал тебя безродным, а впустишь ли ты их слова в своё сердце – решать тебе.

Фео уткнулся взглядом в тарелку. Вспомнил, как собирал всю грязь, сказанную об отце. Неужели он знает? Черви в больной душе распадались и растворялись.

– Как ты не понимаешь?! Я не могу противостоять всем так стойко, как ты! Я слабый! Разве твой настоящий сын может быть таким?!

Фео тяжело дышал. Снова позволил себе постыдные эмоции, обнажил свою немощность. Каждый мужчина в городе осмеял бы его, обозвал ранимым мальчиком, недостойным ни высокого имени отца, ни права быть магикорцем. Фео встал из-за стола, бросив отрешённый взгляд на тарелку, в которой не убавилось фасоли. Нетронутым лежал и хлеб.

Хлопнув дверью, Фео упал на кровать и повернулся к большому окну. На низком подоконнике цвели жёлтые орхидеи-онцидиумы – подарок, привезённый отцом из Эю – страны фениксов. Очень дорогой сердцу подарок. Фео нравилось ухаживать за цветами. Не каждый мальчишка в Каталисе может позволить себе такое увлечение, даже знатный. Здешние отцы очень требовательны к своим сыновьям, и круглые сутки бдят, чтобы будущие воины и колдуны не давали повода усомниться в своей мужественности. Гиддеон был другим: никогда не упрекал Фео за необычные для их окружения интересы и мечты. Никогда никого не судил по своей мерке. Фео знал, что именно это, а не высочайшее магическое мастерство и блистательная карьера поражает людей, если речь заходит о Гиддеоне. Ветер качнул головки орхидей, словно те соглашались с обывательской оценкой. Нежные цветы, выращенные лишь заботой, а не даром богини Левантэ, который Фео мечтал, но не находил в себе сил постичь.

Взгляд скользнул дальше, за пылающие закатным солнцем лепестки. Из комнаты открывался вид на утопающие в зелени низкие белокаменные дома с почти плоскими черепичными крышами. С улицы тянулись ароматы свежего хлеба и стриженной зелени. Гудение жуков разбавляло людские голоса. Фео открыл окно шире. Сейчас он как никогда радовался, что видел величественные, высотой почти до небес, башни Цитадели.

Дом Гиддеона стоял на холме, потому взгляд смотрящего простирался далеко на восток, за пределы города. Где-то там, в незримой дали, лежит страна фениксов, где заточено в камень тело великой героини. Мысли о Руне неплохо прочищали голову. Фео перестал себя жалеть и вернулся к отцу, который в этот момент убирал со стола. Гиддеон не удивился. Видимо, ожидал прихода сына.

– Я понимаю, как много для тебя значит твой пост. Не стоит рисковать им из-за меня. Я недостоин.

Гиддеон оперся руками на столешницу. Лица его Фео теперь не видел за свисающими прядями волос.

– Я не первый раз рискую своей должностью. Тогда не жалел и сейчас не жалею. Однако, – тут голос Гиддеона стал более глухим, – я могу отложить твоё исключение на сутки. С завтрашнего дня. Если ты не хочешь становиться магикорцем – у тебя будет такая возможность. Решишь остаться – послезавтра моё поручительство вступит в силу и тебя зачислят на курс.

«Целые сутки или всего сутки?» – билась болезненная мысль в голове Фео. Он не был готов определять свою судьбу так быстро, но в то же время радовался короткой отсрочке. Сердце бешено заколотилось, и Фео понял, что сегодня не уснёт.

– Отец, спасибо за эту возможность.

Утром Фео пришлось долго приводить себя в порядок, чтобы выглядеть бодрым и свежим. Всю ночь он пытался понять, чего же на самом деле хочет. Единственное, что сотворил его воспалённый разум – это решение пойти к Ратибору. Что Фео и сделал, чувствуя, что нуждается в его наставлении, но более в наставлении Митчитрии. В её словах, в её голосе. Впервые за многие дни Фео вспомнил о ней, и вновь его душа загорелась. Тревоги сдвинулись, и судьбоносный выбор не терзал сердце. Лишь горько было от того, что злые слова отравили прекрасную весну и затмили любовь к Митчитрии.

Фео шел вдоль низких белокаменных домов и думал о том, как одинок в этом многолюдном городе. Нет здесь человека, способного выслушать запутавшегося мальчишку, которому вручили полную ответственность за свою жизнь. Фео желал встречи с Ратибором и Митчитрией. Только они отнеслись к нему по-доброму, а потом презрели жестокие нападки магикорцев. Быть может, стоит оставить Каталис? В столице люди мягче, приветливее. За думами Фео не заметил, как подошел к знакомой ограде.

Яблоки уже начинали поспевать. Одна из ветвей под тяжестью плодов свесилась прямо на дорогу, и теперь каждый мимо проходящий мог утолить голод ещё кислыми, но манящими яблоками. Фео ничего рвать не стал; совестно. Вдруг он приметил тех двоих, что некогда тащили его к дому Ратибора.

– Что снуешь здесь, магикорская сошка? На чужую жену опять пялиться вздумал?

Тени накрыли Фео, и он вздрогнул. Обидчики это заметили и расхохотались.

– Какой же робкий герой-любовник! Говорят, ты сынок Гиддеона? Где же отеческая стать? Или для «подвига» папки кишка тонка? – прохрипел один, как бы невзначай разминая кулаки.

– Да брось, – вступил второй, тряся косматой головой. – Он же найдёныш, безродный. Не грузится делами благодетеля.

– Не смейте так говорить о моём отце! – закричал Фео так, что собственный голос зазвенел у него в голове. – И обо мне!

Обидчики снова расхохотались.

– А то что, безродный? Пожрешь наши души?

– Я… – не успел Фео ответить, как кто-то за спиной пробасил:

– Хватит!

У ворот, скрестив руки на груди, стоял Ратибор.

– Фео, пойдём в дом.

– При всём уважении, капитан, – заговорил один из обидчиков, резко сменив тон на почти лебезящий, – мальчишка бросает тень на вас и вашу супругу. Пойдут слухи…

– Не пойдут, если вы их не разнесёте, – грозно парировал Ратибор. – Я уже услышал, как охотно вы пересказываете чьи-то бредни. В столице мне обещали под командование достойнейших людей, но, очевидно, не все соответствуют. Так начинайте прямо сейчас!

– Есть, капитан, – прошипели обидчики и, поклонившись, пошли прочь. До слуха Фео только донеслось чуть различимое: «Больной».

– Проходи, чего ждешь? – теперь Ратибор улыбался. – Я, честно, думал, что ты куда как раньше заявишься.

«Смеётся над моими чувствами к Митчитрии, – подумал Фео. – Те хоть меня всерьёз воспринимали». Но тут же отогнал ядовитую мысль. Он пришёл за помощью, и Ратибор ему уже помог.

– Митчитрия сейчас занята, но скоро выйдет. Будет рада тебя видеть, постоянно спрашивала о тебе.

Ратибору, видимо, происходящее казалось забавным, а Фео только скривился от душевной боли. «Зачем ты мучаешь меня? Я и твоё доверие боюсь обмануть», – а вслух произнёс:

– Хорошо…

Прислуга снова ушла, потому Ратибор принялся накрывать стол сам. Фео предложил помощь, на что получил ответ:

– Не нужно.Ты же гость.

Расставив фарфоровые тарелки и блюда, Ратибор отправился в погреб. Фео вновь остался один в тишине. Душа страстно желала обрести покой, но ощущение присутствия в божественной обители не возрождалось. Просто столовая; побогаче, чем в отцовском доме, и светлее. Мебели мало: помимо стола только ореховый посудный шкаф со стеклянными дверцами. Дорогой. Фео посмотрел на свое отражение в хрустале и вдруг понял, что за несколько месяцев похудел и осунулся ещё сильнее. Зелёная ряса висела мешком. Фео затянул пояс потуже, чтобы в глазах Митчитрии, когда она выйдет, не выглядеть бесформенным облаком.

Яблони норовили просунуть руки-ветви через окна и сюда. Мало им оказалось огромного сада. Фео вновь не решился сорвать яблоко. Счёл, что не имеет права обирать и без того щедрого хозяина. Хотя наливные бока манили.

– Бери, если хочешь.

Фео аж подскочил. Стул, на котором он сидел, с грохотом упал на пол. Митчитрия только улыбнулась. Бедный же Фео бросился поднимать стул, не сводя с неё глаз. Как он смел забыть её красоту, лучистый взгляд? Пусть Творец Неру проклянет его за это! А этот тонкий стан… Правда, теперь далеко не тонкий. Митчитрия двигалась медленно и аккуратно, и Фео быстро сообразил, в чём дело. Боль кольнула сердце.

– Я давно тебя не видела. Что-то случилось?

«Что мне сказать тебе? Я весь перед тобой, как открытая книга», – думал Фео. Отвечать так, конечно, не стал.

– Я нуждаюсь в вашей мудрости и чуткости, госпожа. И вашего супруга. Не сочтите за дерзость, – он покраснел и ощутил, что воздуха ему маловато.

– Разумеется, мы поможем, чем сможем, но для того давай говорить на равных, – она снова встала и начала расхаживать по столовой. Сидеть ей уже было тяжело.

– Хорошо… спасибо вам… тебе…

Впервые Фео обратился к женщине на ты, и теперь его душу разрывало ощущение особой связи, установившейся между ними. Просто зачатки дружбы, сказал бы он себе через пару часов, приведя голову в порядок.

Вернулся Ратибор с холодной бужениной и печёным картофелем. Зычный голос хозяина дома привёл Фео в чувства.

– Пить что будешь?

– Я… воду. Не утруждайтесь, пожалуйста.

– Я тоже, – добавила Митчитрия.

Она казалась расслабленной, даже отрешённой. Думы её, ясное дело, не о подростке, который напрасно силится скрыть страсть. Только Фео легче не становилось от понимания, что их судьбы никогда не пересекутся. Всегда тень Ратибора стояла над Митчитрией.

После обеда, поблагодарив хозяев, Фео начал рассказ. Супруги слушали внимательно и не перебивали. По их лицам угадывалось, что им очень интересно, более того, сопереживают. Глаза выдавали потаённую боль прошлых лет. Такой взгляд бывал и у отца. Сейчас Фео следил за каждой эмоцией Митчитрии, но не забывал иногда переводить взгляд на Ратибора, чтобы не выглядеть влюблённым дурачком и сосредоточить внимание слушателей на истории.

– Я сомневаюсь, что хочу быть магикорцем. Мой отец магикорец, но к его занятию у меня не лежит душа. И люди нас не любят, – закончил Фео.

– Это да, – усмехнулся Ратибор, но Митчитрия посмотрела на него так грозно, что улыбка сразу погасла. Он перевёл взгляд на свой бокал. Видимо, подумал, что себе-то стоило налить вина.

– Слушай, парень, – продолжил он, осушая бокал, чтобы затем наполнить его более крепким содержимым, – никогда не будет так, чтобы твоё решение нравилось всем. На каждый твой шаг найдется, кому возразить. Поэтому спроси себя, чего хочешь в первую очередь ты.

– Я не знаю. Я когда-то сам попросился в магикорцы. Хотел быть, как отец… а теперь не хочу, но боюсь разочаровать его.

Фео покраснел и повесил голову. Слова «он действительно любит меня» остались непроизнесёнными.

– Я всегда шёл по стопам своего отца, но он всё равно мной недоволен. Находит же повод! У Митчитрии наоборот – отец принял выбор, которому противились все в её окружении, – Ратибор хлопнул себя по груди, давая понять, какой именно выбор.

– Гиддеон мудр и справедлив. Он сам дал тебе возможность решать, и примет твоё решение. Это не тот страх, что должен мучить тебя, – вступила Митчитрия, заканчивая мысль супруга.

– Что ты знаешь о моём отце, чтобы так говорить?!

Слова сорвались с губ Фео, и тут же он возненавидел себя за их искренность. Ратибор, было поднявшийся, чтобы-таки принести вино, сел обратно. В его глазах мелькнула тень гнева.

– Только то, что сказали мне ты и Ратибор. Этого достаточно, – Митчитрия осталась равнодушна к выпаду Фео, по крайней мере, внешне. Тот же забормотал:

– Прости… просто в последнее время я столько слышу о том, как отец получил должность… что начинаю бояться служить Магикору…

– Магикор – один из Великих Духов. Он создал Аберон и колдовской язык. Раскрыл эльфам и людям возможности тонкой магии, – ответила Митчитрия. – Страх перед Магикором глуп.

– Верно, госпожа. Власть над разумом и волей – демоническая сила, – Фео улыбнулся, в душе удивляясь милосердию Митчитрии.

– Ох, какая лирика пошла! – рассмеялся Ратибор, но супруга тут же его осадила:

– А кое-кто заблуждения поддерживает!

– Я же шутил! Я не дурак! Мне магикорец, между прочим, жизнь спас!

Ратибор резко замолчал и с едва уловимой тревогой взглянул на Фео. Тот, в свою очередь, совсем растерялся. Он вдруг почувствовал, что есть какая-то связь между ним и Ратибором, но ничего, кроме любви к Митчитрии, не приходило в голову.

– Спроси себя сам, парень, чего ты хочешь. Страхи отбрось.

– Я ничего больше не умею, – сказал Фео. – Меня всю жизнь учили на магикорца.

– А что бы хотел уметь? – поинтересовался Ратибор.

– Всё.

Потемнел взгляд Митчитрии.

– На всё тебе жизни не хватит, – Ратибор не заметил тревоги жены. – Четыре дара Великих Духов людям, по одному от каждого предшествующего народа. Алхимия, погода, тонкая магия и движение жизни. У каждого своя механика. Это же какой одарённой личностью надо быть, чтобы хоть два освоить?

Фео боялся смотреть на Митчитрию, понимая, о чём она подумала. Даже комнату накрыла тень, будто весь мир вторил мыслям красавицы.

– Я лишь хотел сказать, что так бы я понял, к чему лежит моя душа. Нашёл бы своё призвание.

– А без этого нельзя? Другие же справляются, – Ратибор или не замечал смятения Фео, или игнорировал. – Слушай, а почему бы тебе не заглянуть в Зеркало? Отец твой тебя без проблем проведёт, не последний человек в Цитадели…

Тишина стала настолько тягучей, что её получалось почувствовать. Ратибор напрягся, будто сам пожалел о сказанном. Взгляд его жены источал холод и пробирал до глубины сердца. У Фео же внутри всё свернулось. Зеркало, ради которого построен этот город и создан Верховный Совет. Зеркало, которое без конца изучают магикорцы, вытягивая из него тайны мироздания. Причина, по которой отец пошел по головам…

– В Зеркало нельзя смотреть, чтобы узнать будущее. Запрещено, – решился-таки заговорить Фео, подавляя болезненную тревогу.

– Да ладно?! Я думал, магикорцы только этим и занимаются…

– Ратибор!

Гнев Митчитрии оказался так силён, что муж встал и без вопросов вышел. Фео только проводил его растерянным взглядом.

– Прости его, – продолжила она, покачивая хрустальный бокал с водой. – Ратибор хорош в своём деле, но не сказать, что его образование было полным. Как он верно сказал, чему-то нужно отдавать первенство. Я верю, что ты справишься с этим, не взывая к Вихрю времён.

– Подумать только, я – невежда! – Ратибор стоял в дверном проёме красный, как рак. – Хоть ты сама меня и выбрала, но не можешь забыть, что мы не равны!

– Разве в этом смысл моих слов?! Может, ты услышал не меня, а свои мысли?!

– Хватит! – Фео резко поднялся. Его голос оказался неожиданно громким. Супруги повернулись к юнцу, столь дерзко вмешавшемуся в их ссору.

– Так… – сказал он, усаживаясь на место и взяв для успокоения салфетку. Казалось, бледные пальцы протрут её до дыр.

– Так… не ругайтесь. Пожалуйста. Ратибор… нет ничего страшного в том, что… ты чего-то не знаешь. Я тоже не всё знаю. Может, нам помочь друг другу? Я дам урок истории, а ты поучишь меня фехтовать. И просто драться.

Ратибор медленно вернулся к стулу и грузно на него опустился. Рядом неприлично громко опустошала бокал Митчитрия. Потом долила ещё и снова выпила. Будто из пустыни вернулась.

– Тумаков кому-то хочешь дать? – спросил Ратибор, положив ладонь на запястье жены. Напряжение между ними спадало, и Фео облегчённо выдохнул.

– Если придётся.

– Да, парень, растешь! Давай начнём прямо сейчас! Что там с Зеркалом не так?

Митчитрия нахмурилась. Явно не хотела слушать, но не уходила. Фео же потянулся к бокалу с водой, и, осушив его, погрузился в раздумья. Рассказ предстоял нелегкий. Как знать, с какой стороны подступиться? Тем не менее, Фео начал:

– Когда Великий Дух Силинджиум передал людям Зеркало Времени, он строго запретил использовать этот дар, чтобы попытаться заглянуть в будущее. Так, сказал Силинджиум, люди не найдут истину, но потеряют покой. Разумеется, этот запрет нарушался многократно, и пророческими оказались слова Великого Духа. Несчастные сходили с ума, пытаясь прийти к увиденному будущему либо избежать его. Верховный Совет создали, чтобы прекратить бездумное и безумное использование Зеркала. Кроме магикорцев, обученных в Цитадели Каталиса, многократно подтвердивших своё магическое мастерство и силу воли, никто не мог работать с ним. Дар Силинджиума стал далек от большинства людей. Но однажды пришёл тот, кому Верховный Совет не мог помешать…

Ратибор аж подался вперед, а Фео не мог продолжить. То, что случилось дальше, рассказал ему отец задолго до начала обучения в Цитадели. «Это урок и для тебя, и для меня. Что нет святых среди Живущих на Земле, и даже лучший из лучших способен разочаровать. То для меня ещё и утешение», – сказал тогда Гиддеон, а маленький Фео не понял, про какое утешение речь.

– Ну, что дальше-то было?

Фео очнулся от дум, и, набрав воздуха в грудь, выдал:

– Аватар разбил Зеркало.