355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Майкл Утгер » Мрачный коридор » Текст книги (страница 19)
Мрачный коридор
  • Текст добавлен: 28 марта 2017, 21:30

Текст книги "Мрачный коридор"


Автор книги: Майкл Утгер



сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 27 страниц)

– Долго я добирался. Меня мотало по всей Азии. Играл в карты до тех пор, пока не прижали. Едва ноги унес.

– Повезло. Мы возвращались домой пачками. Думали, нас встретят с цветами и музыкой, а нас за колючую проволоку. Ты не попадал туда?

– Нет. Я возвращался через Кубу. Там игорным бизнесом заправляет Лански. Я выскользнул из-под контроля его команды, и они поставили на мне крест. До Флориды меня добросили нелегалы. Нам повезло, и мы проскочили.

– Значит, ты ни черта не знаешь?! Всех демобилизованных пропускали через фильтрационные лагеря. В прессе подняли шум, что наши герои из Кореи вернулись убийцами. В Нью-Йорке за три месяца было совершено четыре тысячи налетов, грабежей и более сотни убийств. Ребята возвращались с надеждой, что с ними обойдутся как с людьми, но их швырнули на улицу как котят. Сам знаешь, на работу брали только в посудомойки, а жены нашли себе новых мужей. Те, кто имеет богатых родственников, на войну не попал. Не знаю, кто это придумал, но в восточных портах организовали эти лагеря. Каждый солдат проходил через комиссию психиатров. Того, кто вызывал подозрение в малейшем отклонении от нормы, помещали в госпиталь и подвергали прочистке мозгов. А ты помнишь хоть одного вояку, который, пройдя через мясорубку, через весь ад тридцать восьмой параллели, мог вернуться домой, сверкая белозубой улыбкой? Ребята возвращались с войны, но тут же попадали в другую мясорубку. Слышал о лоботомии?

– Нет.

– Тебе запускают электроды в мозг и убивают клетки, которые вызывают у человека протест или агрессивность. Подробностей я не знаю, но после этой операции ты уже не человек, а инвалид. Даже косоглазые до этого не додумались, зато наши преуспели. Если выжил в Корее, то здесь добивали. Кому мы нужны, пушечное мясо?! Повезло тем, кого поместили в больницы, в дома инвалидов, но на всех не напасешься. Остальных бросали на произвол судьбы, и ребята погибали в помойных ямах Нью-Йорка, Бостона, Филадельфии, Нью-Джерси. Врачей не хватало. Ублюдок, который руководит этой психушкой, открыл тогда курсы по подготовке хирургов. Переучивал санитаров, и те делали операции. Сам понимаешь, чем они кончались, а поток демобилизованных из Азии увеличивался с каждым днем. Мне повезло. Я миновал лагерь без операции, но таких, как я, были единицы. Меня взяли в госпиталь, я таскал носилки с теми, кого снимали с операционного стола. Одного несешь в палату, двоих в морг. Конвейерное производство, как у Форда. После операции держали три дня и вышибали на улицу. Большинство родственников отказывались забирать своих изуродованных родных. А те, кто брал их, через неделю приводили обратно. Одна женщина сказала: «Это не мой сын! Верните мне моего сына, или я буду считать его погибшим!» Через два месяца мне удалось бежать. Еще немного – и я сам превратился бы в животное без лишней операции. Вернулся домой, а там новые жильцы. Жена укатила в Калифорнию с каким-то придурком. Ну я махнул следом за ней. Нашел ее в Пасадине. Сам понимаешь, в каком я был состоянии. Короче говоря, схватил я топор, порубил их на клочки и бросил собакам. На этом я выдохся. Даже уходить не стал. Напился и лег спать. Наутро меня взяли. Опыт работы в психушке у меня имелся, и я разыграл им спектакль. Меня отправили на комиссию, где поставили диагноз: параноидальная шизофрения. То, что нужно. Шизофреникам лоботомию не делают, и меня отправили сюда. Вот я и прозябаю здесь третий год. Укрылся от электрического стула. Теперь уже привык. Жить можно, если не забивать себе голову мечтой о свободе.

– Выбраться отсюда можно?

– И не думай! Даже такой парень, как ты, сержант, обломает зубы.

– Если я останусь здесь, то лоботомии, как ты это называешь, мне не избежать. Меня сюда для этого и поместили.

– Вряд ли. Здесь только психов держат. Тут промашка с их стороны произошла. Тебя сунули впопыхах не в то отделение. Теперь тебя не найдут. Здесь нет имен и биографий, здесь номера. Захотят тебя найти и наткнутся на собственную глупость. Как только человек попадает сюда, его документы сжигают вместе с одеждой. Ищи потом иголку в стоге сена!

– Ну а если найдут?

– Послушай, сержант. Я тебя хорошо помню по Корее, ты малый с головой. По здоровью ты к операции пригоден и даже выживешь, нет сомнений, но тебя будут щупать на интеллект. Люди, обладающие большой силой воли и мощным интеллектом, операции не подлежат. Они не смогут подавить в тебе слабые клетки. Их нет. А если они уничтожат здоровые, то неизвестно, какие будут последствия. Результат может быть полностью противоположным тому, которого они желают добиться. С медицинской точки зрения, ты для них не представляешь интереса. Таких людей держат здесь до конца. Пожизненное заключение. Для экспериментов у них хватает подопытных кроликов. Как правило, они прочищают мозги заключенным, которые получили большой срок и не имеют влиятельных родственников.

– Из них делают зомби?

– Не знаю, кого из них дела ют, но я за долгий срок пребывания здесь разное слышал. Ходят слухи среди наших, что Уит Вендерс довел свою практику до совершенства. Будто он научился программировать своих подопечных. Вживлять в мозговые клетки определенные программы. Штампует специалистов, как здесь говорят. Из-под его скальпеля выходят любые игрушки. Человек-почтальон, человек-шофер, человек-охотник, человек-сторож. Наподобие дрессированных животных.

– Человек-зверь, одним словом. Ты сказал о «наших», кого ты имел в виду?

– Тех, кто «косит». Таких, как я, здесь около десятка. Общаться мы можем только в душе, два раза в неделю. Это спасает нас от помешательства.

– В этой палате нет таких?

– Я один. Теперь ты. Вдвоем нам будет легче. Как только я увидел тебя, сразу узнал. Тебя привезли ночью. Думал, тебе крышка, а когда увидел в коридоре на прогулке, то понял, что ты в полном порядке.

– Ты говорил об Уите Вендерсе. Это главный здесь?

– Да. Впервые я видел его в Нью-Йорке. Он возглавлял комиссию по реабилитации военнослужащих. Матерый специалист. Это он выдвинул программу по использованию своих методов на военнослужащих. Сенат одобрил.

– Уверен?

– А то как же! Кто бы ему тогда позволил калечить тысячи людей? Когда я попал сюда, я не знал, что он здесь командует парадом. Но со временем выяснилось. В этой глуши ему никто не мешает экспериментировать над людьми. Он сам себе хозяин.

– Ты слышал о Хоуксе?

– Нет. Среди персонала человек с таким именем не попадался.

– А эти ребята, что лежат в нашей палате, кто они?

– Сброд. Обычные придурки. Беззубый старик – стопроцентный вампир. Дракула! Перегрыз горло всей своей семье. Шестерых загрыз. Я думаю, что его довели родственнички, вот дед и сорвался с цепи. Когда-то он был богатым, имел все. Но его раздели до нитки. Жена с детками и зять. Ну, сам понимаешь, парень тронулся. Перед тем как его сюда поместить, ему удалили все зубы. Второй придурок, что лежит у окна, – бывший преподаватель. Чернокожий. Морду штукатуркой мажет каждое утро. Этого студенты довели. Какой белый захочет чему-то учиться у черномазого?! Говорят, головастый парень был в свое время. Философ. А студенты, сам понимаешь, народ веселый. То дом его подожгли, то динамит в машину подбросили, то во время лекции дерьмо ему на стул подложили. Ну, нервишки и не выдержали, крыша поехала. Теперь ходит и требует выслать всех черномазых в Африку. Третий, что лежит по центру, рядом со мной, – самый старый обитатель психушек. Его перевели сюда из Чикаго. Тоже из категории головастых. Заправлял какой-то крупной шарагой, где расчленяли атомы. То ли профессор, то ли бог. Короче говоря, укротитель атомной энергии. После того как наши ребята сбросили пару бомбочек на Японию, парня забрали из лаборатории. Он собрался уничтожить какой-то реактор. Тихий старичок. Я даже голоса его не слышал. Ну и последний псих – тоже величина. Бывшая величина, здесь мы все нолики без палочек. Дипломат. Налаживал связи со странами «третьего мира». Где, не знаю. Но дипломатия одно, а политика – другое. Он обещал своим черномазым счастье и сотрудничество, а политики высадили десант на благодатную почву. Местные жители возмутились и сняли скальп с его жены и детей. Сам он остался жив случайно. Бегал по аэродрому и пытался повернуть самолеты назад. Ну, из Африки его сразу сюда доставили. Этого молчуном не назовешь. Он возомнил себя наместником Бога на земле. Ходит по коридору и посылает на всех проклятия. Обещает скорый конец света. Не повезло ребятам.

– Не повезло нашей стране, Экберт. Но не нам решать глобальные проблемы. В своих бы разобраться.

– Ты прав, сержант.

– Наш блок выводят на улицу?

– Нет. Никогда. Только женщин с третьего этажа.

– Ты уверен, что здесь нет лазеек?

– Год я искал выход, но так и не нашел. Однажды меня повели к врачу. Такие случаи бывают раза два за год. Сами врачи сюда не приходят. Когда меня вывели в соседний коридор, я увидел лестничную клетку. Инстинкт сработал. Рванулся к дверям, но местные лбы здесь хорошо натренированы. Сцапали тут же, не успел я двух шагов сделать. А потом потащили в шок-камеру. Прикрутили к башке проводки, такие же подсоединили к ногам и рукам. Привязали к столу и включили рубильник. Пара ударов током – и зубы почернели. Две недели валялся трупом. Местные старожилы знают, что это такое. Каждый прошел через шок-коридор. Никто не хочет пройти через это дважды. Мотор не выдержит. Выбрось эту идею из головы, сержант. Живи тихо.

– Ладно, Экберт, на сегодня хватит, дай мне переварить сказанное.

Парень вылез из-под кровати и ползком добрался до своей постели. В комнате воцарилась тишина.

Небо за окном розовело, но в эту ночь я так и не смог заснуть.


2

Режим здесь был однообразным. Утром приносили бобовую кашку, делали уколы и выгоняли в коридор на прогулку. Если у тебя не было желания гулять, то тебя не принуждали. Наша палата выходила в полном составе. Молчуны оживлялись и преображались, как только переступали порог.

Мне было понятно, почему Экберт включился в эту игру, но по какой причине возбуждались остальные, я понять не мог. Один лишь профессор-физик вел себя тихо. Размалеванный негр хватался за свой плакат и начинал выкрикивать свои лозунги, старик-вампир шепелявил беззубым ртом и грозил покончить с варварами и зарождающейся революцией в стране.

Толпа выстраивалась в шеренгу и приступала к своему шествию протеста. Шум стоял невообразимый.

В отличие от сокамерников я еще не выработал свою концепцию протеста, а занимался арифметическими упражнениями. Учитывая тот факт, что часы в богадельне отсутствовали, я хотел выяснить, сколько времени занимает такая вылазка в свет. Один круг составлял сто восемьдесят шагов, что соответствовало пяти минутам, по грубым прикидкам. Мы успевали сделать по двадцать пять кругов перед тем, как нас загоняли в стойло. Расчет показал, что утренний моцион занимает два часа или около того. Затем наступало время обеда, где мы получали овощную жижу, называемую супом, и непонятную баланду. Едой это не назовешь, но с голода не сдохнешь. При таком питании я растеряю свои силы в течение недели, а хорошая физическая форма мне необходима как никогда.

Вечерняя прогулка не отличалась от утренней. Мрачный коридор своей замкнутостью давил на психику сильнее любого азиатского плена. Я постоянно заставлял себя думать о посторонних вещах, а не концентрировать внимание на окружении.

Прошлой ночью я выслушал исповедь Экберта, и мне показалось, что парень стал слишком болтлив. Я не слишком верил в его россказни, но чем больше я здесь находился, тем больше понимал, что значит обычное общение с нормальным человеком. Я готов был пересказать всю свою жизнь в мельчайших подробностях, если бы нашелся человек, готовый слушать мою болтовню. Пять дней, которые ушли на поиски Лионел Хоукс, я только и делал, что работал языком. В моей практике еще не было такого задания, где мне приходилось так много говорить и выслушивать. Если я доживу до старости и сяду писать мемуары, то дело Лионел Хоукс я назову «Диалоги Дэна Элжера – самый скучный детектив». Оказывается, чтобы оценить прелесть общения, надо побывать здесь, за «Второй Великой Китайской стеной».

Мои мысли оборвал дикий вопль. Толпа остановилась. Раздалась резкая команда: «К стене!» Вся белая масса размазалась по краям. Душераздирающий крик исходил из центра коридора, в нескольких шагах от меня.

С двух сторон к эпицентру происшествия бежали охранники. На полу лежал обитатель богадельни и брыкался из последних сил. Сверху, прижав его к полу своим скелетообразным телом, находился второй. Он впился своей мордой в лицо побежденного и рычал.

Охранники не успели их расцепить, победитель выпрямился сам. Его зверская физиономия выражала восторг. Он что-то выкрикнул и выплюнул из окровавленного рта скользкий шарик. Когда я увидел упавший на пол предмет, у меня по коже пробежал мороз. На меня смотрел глаз. Круглый, кровавый, с красной ниткой нерва, похожей на мышиный хвостик. Его бывший владелец катался по полу и орал, закрыв руками лицо. Охранники подхватили победителя под руки и поволокли к выходу. «Смерть красной заразе!» – выкрикивал старик. Только теперь я узнал его. Лицо моего соседа – «вампира» было перекошено до такой степени, что узнать его не смогла бы и мать.

Другая команда охранников подхватила с пола жертву и потащила несчастного в другой конец коридора. Толпа зажужжала, как пчелиный рой. Шум нарастал. Кто-то отскочил от стены и начал выкрикивать несвязные звуки. Его стали поддерживать другие голоса. Все это напоминало бунт человекообразных обезьян.

Заревела сирена. С обоих концов коридора неслась подмога. Охранники с резиновыми дубинками в руках пустили орудия усмирения в ход. Все, кто отошел от стены, получили по крепкому удару. Били по голове, оглушенные падали без чувств. Порядок навели в течение минуты. Коридор погрузился в тишину. Серые световые круги на кафельном полу отбрасывали блики на искаженные лица беспомощной массы обреченных.

Через несколько минут всех обитателей взбунтовавшейся колонии разогнали по своим клеткам. Появилась группа медсестер, вооруженная шприцами. Уколы делали всем без разбора. В дверях нашей камеры появились два костолома и четыре медсестры.

Одна делала укол, вторая держала поднос со шприцами. Первая пара обслуживала один ряд кроватей, вторая пара – другой ряд.

Та, которую я уже не надеялся здесь встретить, сделала укол моему соседу слева и подошла ко мне. Когда я видел эту женщину, мне и в голову не могло прийти, что следующее свидание произойдет в этих застенках. Дороти Скейвол взглянула на меня в тот момент, когда ее ассистентка подала ей новый шприц. Не знаю, узнала ли она меня – но ее лицу я ничего понять не мог. Холодная безразличная маска оставалась неподвижной. Ни один мускул на ее лице не шелохнулся.

Закончив свою работу, женщины вышли. Двери захлопнулись.

Не прошло и минуты, как перед глазами поплыли красные круги, голова отяжелела, тело налилось чугуном и покрылось потом. Начался сильный озноб, переходящий в удушье. Такое состояние длилось несколько минут, после чего сознание померкло.

Очнулся я ночью. Тишина. Я приподнялся на локтях и осмотрелся. Лунный свет позволял различить контуры кроватей и лежащих на них людей. Лежанка «вампира» пустовала.

– Экберт, – прохрипел я сдавленным голосом.

– Лежи тихо, – послышался ответ. – Скоро принесут старика!… Потом!

Я затих. Голова закружилась, руки подкосились, и меня отбросило на подушку. Попытка приподняться отняла много сил. Пару дней назад я бы рассмеялся, если услышал, что настанет время, когда моих сил хватит лишь на то, чтобы оторваться от кровати.

Старика принесли на носилках среди ночи и сбросили на кровать по принципу самосвала. Тот рухнул на плоский матрац и не шевелился.

Санитары ушли. Прошло еще какое-то время, и я заметил, как приподнялся Экберт. Он долго прислушивался, затем сполз на пол и подобрался к лежанке «вампира». Несколько минут он его ощупывал, затем дополз к моей кровати и закатился под нее.

– Не повезло старику.

– Что с ним?

– Я думал, его отправят на электрошок, а они сделали ему лоботомию. У него швы под волосами.

– Но я так и не понял, что это такое.

– Я и сам не очень хорошо разбираюсь в этих делах. Но принцип заключается в том, что в мозг пропускают пару электродов и с помощью тока убивают клетки, которые вызывают в человеке агрессивность. Теперь наш сосед будет послушным кастрированным котом. Если выживет, конечно. Возраст у него не тот.

– Но если они это сделали с ним, то могут сделать такое с каждым?

– Конечно. Только они не любят практиковать на психах. У них здоровых хватает для экспериментов. В нашем блоке такие случаи единичны. В соседнем здании содержат заключенных, которых свозят сюда из разных тюрем. Вот те и служат для местных гурманов со скальпелями настоящим пушечным мясом.

– А ты откуда знаешь?

– Чего тут не знать. Не ходи на прогулку, а постой у окна. Каждый день к соседнему корпусу подъезжает тюремная машина. По одному, а то и по двое клиентов в наручниках выгружают. Но я не видел, чтобы кого-то вывозили отсюда. Нам еще повезло. Выбрось дурь из головы, сержант. Забудь о свободе. Нет отсюда выхода. Живи тихо и смирись. Вдвоем нам будет легче. Черт его знает, может, найдутся смелые ребята и взорвут эту стену. Не может же эта психушка существовать до конца света. Правда, вряд ли найдутся люди, у которых будет достаточно причин, чтобы разорить это осиное гнездо, но на душе спокойней, если веришь в такую возможность. Чем черт не шутит.

– Утешил.

– Мы можем долго прожить, если будем правильно себя вести. Не все же в дерьме валяться, должно и нам повезти хоть один раз в жизни. За свои тридцать лет я ничего хорошего не видел. Начинал жизнь с того, что чистил ботинки на улице, и закончу ее в психушке. Сейчас я не очень уверен в том, что нам повезло на войне, потому что мы остались живы. Уж лучше бы мое имя было выбито золотыми буквами в здании Капитолия, а тело жрали червяки в азиатской земле, чем теперь, когда, сохранив тело, я потерял свое имя. Существует только номер Б-13-628. Все, что от меня осталось. Когда ты спросил, как меня зовут, я даже не сразу вспомнил, о чем идет речь. Странно слышать со стороны, когда ты называешь меня Экбертом. Звук-то знакомый, а смысл теряется.

– Рано ты похоронил себя, Экберт. Мне не так тухло, как тебе, приходилось в жизни, но я не собираюсь слушать реквием по собственной шкуре, ждать добрых ребят, которые взорвут стену, тоже не хочу. Мы снесем ее изнутри!

– Ты знаешь, как это сделать?

– Нет еще.

– В первое время я тоже в это верил. Ничего, вода камни точит, и твои острые углы затупятся очень скоро. Сам не заметишь, как в гладкую гальку превратишься.

– Не будем спорить. Давай спать, мне нужны силы, и нечего их растрачивать на панихиду.

До утра я лишь дремал, сон не шел мне в голову. Когда двери палаты открылись, было уже светло. Солнце взошло над крышей административного корпуса. Двое охранников подошли к моей кровати. Один из них сказал:

– Номер 478, вставай. Пойдешь с нами.

Меня это приглашение не удивило. Я знал, что надолго не затеряюсь среди общей массы. Я встал.

– Руки за спину и вперед, – раздался лающий приказ.

Я повиновался и увидел испуганный взгляд Экберта, будто не меня, а его собирались выводить из палаты. Перед выходом в коридор я посмотрел на старика-вампира. Он лежал в том же положении, в каком его оставили, сбросив с носилок. Его остекленевший взгляд был устремлен в пол.

– Старик Богу душу отдал, – сказал я, оборачиваясь к охраннику.

– Иди, без тебя разберемся.

Коридор пустовал. Меня повели к дальней двери. Когда здесь не было шумной толпы в белых пижамах, эта мрачная труба выглядела как подземная шахта, готовая рухнуть на тебя всей своей тяжестью. Один охранник шел впереди, другой сзади. Из тени в свет, из света в тень, пятьдесят шагов – и мы уперлись в цепь-ограничитель. Постовые в дверях пропустили нас через кордон, и мы попали в другой коридор. Здесь было светло и просторно. В левой стене имелись окна, справа комнаты с нормальными дверьми, где имелись ручки, таблички, и сделаны они были из дерева. Белые стены, потолок и паркетный пол. Но меня интересовало не это. Прямо возле входа в мрачный коридор находились две кабины лифта, а за ними – лестничная клетка с открытыми раздвижными дверьми. На них не было запоров и замков.

Во мне засветился огонек надежды. В лицо ударила кровь. Кроме двоих конвоиров, со мной в коридоре никого не было. Немалых усилий мне стоило сдержать свой порыв. Для решительных действий не наступило еще время.

Меня сопроводили до одной из дверей и пропустили внутрь.

Конвой остался в коридоре, а я на пороге комнаты, в которой все имело белый цвет, и от этого пространство казалось бесконечным. За моей спиной щелкнул замок. Первое помещение в этом здании, где не поскупились на освещение. Два окна, один письменный стол, гладкий и без единого предмета. Два стула. На одном сидел человек в белом халате, второй стул пустовал.

– Садитесь, молодой человек.

Голос показался мне мягким, почти отцовским. Возможно, такое впечатление сложилось оттого, что в последнее время я слышал только выкрики и приказы.

Я прошел в центр комнаты к свободному стулу и сел на него. До стола, за которым сидел хозяин кабинета, было не меньше трех шагов.

– Я пригласил вас сюда, чтобы познакомиться поближе, так как вас забирают из моего отделения. Пришло заключение комиссии, и вам предстоит пройти через некоторые испытания перед тем, как комиссия вынесет окончательное решение. Скажу откровенно, из моего отделения редко берут людей на комиссию, и меня разобрало любопытство, что за фрукт угодил в мой блок, и чем он мог заинтересовать наших светил.

Солнечный свет, проникающий в окна, слепил мне глаза, и я не мог видеть говорившего. Передо мной сидел размазанный силуэт в белом халате с ореолом над бритой головой.

– Боюсь, доктор, я вас разочарую. С таким, как я, вы можете поговорить на улице. Я ничем не отличаюсь от большинства нормальных жителей нашей страны.

– Вы не правы. Каждая личность – это индивид. С учетом того, что вам предстоит испытать, я должен сделать свою оценку. Не все люди пригодны к данной процедуре. Через некоторое время я смогу дать коллегии свои рекомендации. Но для начала мне хотелось бы с вами пообщаться.

– Я не возражаю. Есть круг определенных людей, которые входят в комиссию, я говорю о той комиссии, заключение которой вы получили. Некоторые ее члены хотели бы видеть меня безвольной тряпкой, которая слепо выполняет чужие приказы. Они хотят сделать из меня зомби.

– Не что иное, как навязчивая идея. Зомби не существует, молодой человек. Это сказки, но наука вышла на тот уровень, когда способна вмешиваться в психику и человеческий мозг. А значит, способна управлять личностью.

– Вы хотите сказать: способна обезличивать людей?

– Вы не правы. Все мы живем в обществе, и наша задача сохранить это общество здоровым и крепким. Но для этого необходимо убрать сорняки.

– Этим я и занимался, уважаемый доктор. Но получился обратный эффект. Сорняки захватили лучшие и самые плодородные земли, а те, кто хочет их уничтожить, попадают сюда либо истребляются. Комиссия, которая возложила на себя полномочия по оценке людей и ставящая им диагнозы в соответствии с собственными интересами, состоит из таких сорняков.

– Любопытное заключение.

– Безусловно. Если я вам скажу свое мнение о некоторых ее членах, то вы придете к тому же заключению, что и комиссия. Но в нашей стране случаются парадоксы. Если я выскажу свое мнение о некоторых вещах журналистам, то им это будет интересно с точки зрения сенсации, но они мне не поверят. Если то же самое высказывание услышит психиатр, то он выставит точный диагноз. По этим причинам я не буду навязывать свое мнение, а задам вам отвлеченный вопрос. Я могу встретиться с мистером Хоуксом, владельцем лечебницы?

– Сожалею, но это невозможно. Профессор Хоукс давно уже не занимается практикой. Он администратор и, как вы точно заметили, владелец. Нашими пациентами занимается профессор Вендерс. Он главный врач клиники и несет ответственность за больных. С ним вам придется встретиться. Он возглавляет коллегию профессоров, на которую вас направляют.

– Мне предстоит пройти процедуру по промыванию мозгов?

– Это жаргонное выражение, которым пользуются политики, а не медики.

Доктор встал из-за стола и прошелся по кабинету. В те моменты, когда он поворачивал голову к окну, я мог видеть его лицо. Гладкая физиономия без единого волоска, даже ресниц на выпученных стальных глазах с крошечными точками зрачков не было. Он как-то странно проводил рукой по лысине, словно ждал, когда на ней появится новая поросль.

– Это операция, которая необходима для некоторых пациентов. Правда, я вам уже говорил, что не каждый пациент способен ее выдержать и не каждому ее делают. Имеет место индивидуальный подход. Для начала вы пройдете тесты «ай-кью».

– Что это значит?

– Определение коэффициента умственного развития.

– Истребление неполноценных? Где-то я уже это слышал.

– Я не имею в виду ваш случай, но и такая практика имела место. В частности, в Германии. Ведущие немецкие психиатры считали, что люди с расстроенной психикой должны быть изолированы от общества. Теория «экономического баланса». Люди, не представляющие никакой ценности для общества, должны быть изолированы.

– Проще говоря, уничтожены. Но, к счастью для планеты, с Гитлером покончено.

– Вы рассуждаете как обыватель, молодой человек.

– Нет. Всем известно, что при Гитлере в Германии уничтожили около двухсот семидесяти пяти тысяч душевнобольных.

– Великий Вертгем опубликовал свою книгу «Каинова печать», где обосновал концепцию, что душевнобольные, как вы их называете, представляют собой общественно непроизводительную силу, а потому подлежат уничтожению, так вот, эта книга была опубликована за двенадцать лет до прихода Гитлера к власти. Мы стоим на других позициях. Доктор Вендерс и его коллеги во многих странах мира выдвинули теорию, которая возлагает всю ответственность за некоторые актуальные проблемы на отдельных индивидов. Ну, скажем, такая проблема, как рост преступности и насилия. Поведение таких индивидуумов не подчиняется контролю. Это объясняется причинами генетического порядка либо дефектами нервной системы. Тут мы видим результаты плохой наследственности, нарушение работы мозга либо случаи, когда индивиды имеют лишнюю хромосому, а то и все факторы, вместе взятые. Так или иначе, подавляющее большинство преступников страдают диффузией мозга.

– Они страдают от нищеты, ужасающих условий жизни, безработицы и проживания на улицах. Вот кто сегодня хватается за нож и останавливает прохожих. Вот что можно назвать «экономическим эффектом».

– Политиканство, дорогой мой друг! Когда поврежденные клетки мозга выходят из-под контроля, чаще всего они вызывают импульсивные приступы гнева и безудержную агрессивность.

– Но не больницы же решают эти проблемы, а тюрьмы.

– Совместно! – резким фальцетом поставил точку мой собеседник.

Он перешел на другой конец кабинета и, откинув голову назад, пристально взглянул на меня сверху вниз. Его взгляд походил на вызов.

– Мы сотрудничаем со многими исправительными учреждениями, и это сотрудничество плодотворно. Вы утверждаете, что среда делает из людей преступников. Но вы живете в той же стране и, как мне кажется, не превратились в преступника. Преступление как таковое связано с теми видами агрессивного поведения, которые связаны с нарушением нормальной деятельности головного мозга. Возможно, они уходят своими корнями в среду. Однако, как только определенный участок мозга претерпевает необратимые изменения под воздействием этой среды, такое поведение уже невозможно поправить при помощи психологического или социального воздействия. Бесполезно надеяться изменить поведение человека, подверженного приступам агрессии, путем психотерапии или же добиться его исправления, отправив в тюрьму или окружив любовью и заботой. Все эти методы неуместны и не дадут результатов. Корень зла необходимо искать в самой дисфункции мозга. Лишь признав это, можно надеяться на успех в изменении поведения человека. Повреждена механика самого головного мозга, и, лишь изменив его структуру, можно надеяться на излечение. Тюрьмы – это не метод. Карательные методы себя не оправдали. Их обычно называют «исправительными» или даже лечебными. Заключенного могут на много дней привязать цепями к кровати и тем заставить его валяться в собственных нечистотах – ведь все это делается ему же на пользу. Но это лишь временный период перевоспитания. Использование карцеров, медикаментов, вызывающих рвоту, и, наконец, одиночные камеры и электрошок. Я не сторонник таких методов. Мы используем другие способы воздействия, психотерапевтические методы устарели. Мы имеем опыт в лоботомии, но и от него приходится отказываться. Большинство наших психохирургов уже отказались от основного принципа лоботомии. Я вам поясню, что это такое. Принцип лоботомии предусматривает рассечение нервных тканей в предлобных частях головного мозга и в тех самых участках, которые контролируют деятельность человека, связанную с принятием решения и восприятием. На сегодняшний день наше внимание сосредоточено на лимбической системе, расположенной в гораздо более глубоких частях головного мозга. Лимбическая система состоит из цингулума, гиппокампа, гипоталамуса и миндалевидных тел. Эксперименты показали, что серьезное повреждение любого из этих компонентов лимбической системы приводит к радикальным изменениям в поведении человека. Повреждение цингулума, который несет нагрузку диспетчера по информации, влечет за собой радикальные изменения в характере. Гипокамп и гипоталамус вместе с миндалевидными телами образуют взаимосвязанный комплекс, регулирующий целый ряд жизненных функций. Гипокамп тесно связан с памятью человека. Когда он повреждается, человек лишается памяти. Если его нарушить с двух сторон, то человек лишается культурной памяти. Всеми этими сложными механизмами мы научились управлять. Мы добились главного. Мы можем управлять модификацией поведения человека. И наше открытие самое гуманное. Вспомним о преступниках. Нет сомнений, что у этих людей повреждена механика мозга. Мы преобразуем эту механику в новый режим. В итоге склонные к насилию люди, избавленные от агрессивности путем психохирургии, больше не будут попадать в психиатрические лечебницы и тюрьмы. Тут я готов напомнить вам статистику. Подсчитано, что расходы, связанные с содержанием в тюрьме одного заключенного в течение года, равняются плате за обучение одного выпускника Гарвардского университета. Психохирургия окупается нашим гражданам в сто крат. Стоимость содержания одного молодого заключенного, осужденного на пожизненное заключение, доходит до четверти миллиона долларов. В одном только финансовом отношении, не говоря уже о гуманной стороне дела, психохирургия самоокупается. А вы подумайте о другой стороне. Какой ущерб наносит преступность. Убийства, грабежи, поджоги, взрывы. Материальный ущерб может достичь астрономической величины.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю