Текст книги "Поединок"
Автор книги: Майкл Нортвуд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)
Гигантская сеть еще подрагивала, когда смотрители подошли к ней почти вплотную. От нее исходил жар, быстро нагревший доспехи – но, к счастью, не до такой степени, чтобы пришлось их сбрасывать. Нити, из которых состояли крупные ячейки, еще светились, но это бледно-зеленое сияние уже не было таким нестерпимым, как раньше, и Деггубэрт мог рассматривать сеть, не щуря глаза. Тонкие, примерно с палец толщиной, и почти прозрачные нити напоминали Деггубэрту что-то знакомое, что видел он довольно часто, а потому – как это нередко происходит – в голове никак не могла сформироваться отчетливая мысль, с чем же все-таки они столкнулись? Как завороженные, стояли смотрители перед сетью, а когда она остыла, Мирейн пальцами попробовал тронуть нити с металлическим отливом. Деггубэрт, нахмурив брови, следил за движениями младшего смотрителя. Наконец тот выпрямился и осмотрел руки – не прилипло ли к ним чего-нибудь, не обжег ли ладони?
– Что это? – спросил Деггубэрт.
– Похоже на… – голос Мирейна еле слышно дрожал от удивления, но ему-то и удалось уловить ту догадку, что никак не давалась Старшему смотрителю, и он выпалил, так и держа руки разведенными в стороны. – Похоже на обычные нити многоногих!
– Многоногих! – шлепнул ладонью по лбу Деггубэрт.
Он понял, он понял! ВОТ ЧТО ему напомнила эта сеть! Конечно же, паутину, так щедро сплетаемую восьмилапыми в самом конце лета и начале осени.
– Нож! – спохватившись, старший смотритель указал на поясное оружие Ларса.
Недотепа понял без ненужных уточнений. Он снял с пояса свой нож и попробовал на прочность одну из нитей. На ровном лезвии образовалась кривая зазубрина: прочный боевой металл, без особого труда справлявшийся с хитиновыми панцирями многоногих, треснул. Отколовшийся кусочек упал в песок, и Ларс опустился на колени, зашарив ладонями в поисках частички оружия.
– Глупо! – заметил Деггубэрт, и Ларс вскочил, уставившись на огромную сеть. Впрочем, на неправдоподобное творение взирали теперь все караульщики: на поверхности нити отсутствовали следы хотя бы слабого пореза.
Первым опомнился, как и полагалось более опытному воину и смотрителю, Деггубэрт.
– Еще раз! – неожиданно для самого себя рявкнул он на Ларса, а про себя подумал: «К старости нервы сдавать стали, что ли?»
Недотепа, суетясь, снова попробовал порезать нить боевым ножом – и от лезвия оружия опять откололся кусочек. Внезапно рассвирепев, Ларс принялся что есть сил рубить нить ножом, но ничего не добился, кроме пинка Деггубэрта:
– Недотепа и есть недотепа!
Деггубэрт крайне редко поднимал руку на Младших, но сейчас понял, что иначе Ларса не остановить: так люди начинали беситься от слепой, а потому бессильной ярости. А сумасшедшие Деггубэрту на вышке не нужны.
– Прекрати немедленно, это же боевое оружие! Забыл, как наказывают за его порчу или потерю?!
– Так… ты же сам приказал ее резать! – растерялся смотритель.
– За свой приказ я отвечу, – покачал головой старый воин, – а коли сломаешь, отвечать будешь ты.
Ларс, оставив пререкания, выпрямился, стряхнул с доспехов прилипшие песчинки и вновь тупо уставился на сеть. Мирейн между тем смотрел куда-то вдоль бесчисленных ячеек сети, уходящих далеко за холмы песка. Деггубэрт проследил направление его взгляда и опешил – ночной пейзаж пустыни приобрел новую деталь, которой прежде здесь не имелось: над холмами возвышалось еще одно нечто, более всего напоминавшее… вышку, только впятеро выше и толще, с более округлыми формами и со странными бойницами. Эти бойницы, в отличие от уже потемневших нитей, продолжали светиться в ночи ровным рядом круглых пятен, за которыми мелькали какие-то причудливые силуэты.
А затем в боку гигантской вышки, примерно посередине, возникло еще одно пятно света – овальное, больше каждого другого в ряду. Оттуда в ночь вывалился темный клубок и стал стремительно приближаться к смотрителям – так быстро преодолевая песчаные холмы и ущелья между ними, как не двигалось ничто из ранее виданного людьми. И Деггубэрт ощутил противный упругий комок, который невозможно проглотить, подступивший прямо к кадыку, и влагу пота на всем теле…
* * *
– Они подошли слишком близко, Побеждающий!
– Убейте их!
– Они могут нам пригодиться: мы же еще ничего не знаем о населении планеты!
– Убейте их!
– Нам нужны хотя бы несколько пленных. Необходимо понять, можем ли мы здесь дышать?
– Можем, я чувствую это! Убейте их!
– А что сделать с поверженными врагами?
– Можете употребить их в пищу…
– Как угодно, Побеждающий, как угодно: повиноваться и завоевывать!
Из посадочной лодки на поверхность Земли вышли четырнадцать крупных пауков. Преодолеть большое расстояние, отделявшее их от любопытных двуногих существ – видимо, обитателей этого мира, оказалось делом весьма трудным: тяжесть, гораздо большая, чем та, к которой привыкли восьмилапые, придавливала их к поверхности планеты. Но приказ есть приказ: Священная Задача, к которой старшие собратья приучили их, еще совсем молодых воинов, не позволяла ни обсуждать приказы командиров, ни щадить свои жизни. Да, жертвы будут: об этом им твердили с самого Кокона. Но что такое эти жертвы, когда Священная Задача грандиозна и величественна, масштаб во времени и пространстве! – а потому нужно повиноваться и завоевывать, выполняя приказы.
«Повиноваться и завоевывать!» – этот лозунг висел в каждом помещении главного дома и в каждой каюте посадочной лодки, любовно завязанный в узелки нитяного письма. Для писем и плакатов плелись особые нити – такие же прочные и почти невесомые, как и для солнечного паруса, а может, чуть прочнее и легче. «Повиноваться и завоевывать!» – звучало ежедневно из разума командиров в главном доме и в посадочной лодке: три раза после пробуждения, четыре раза во время дневной пищи и три раза перед отдыхом. И еще – после каждого важного сообщения, которое Побеждающие произносили в посадочной лодке, а Повелители – в главном доме. А еще – несколько раз во время ежегодной речи Великого Кормчего. И, конечно же, в ходе печальных церемоний прощания с братьями и сестрами, безвременно отдавшими себя без остатка Священной Задаче, либо же просто завершившими свой жизненный путь. А когда происходили редкие, но трудные для всех пауков ритуалы наказания посягнувших на Святость и Устои, этот лозунг и произносился, и думался одновременно тысячами верных Священной Задаче и оттого праведных братьев и сестер.
И сейчас, направляясь выполнять приказ Побеждающего, четырнадцать многоногих со сладостной привычкой слаженным хором повторили, проскрипев вслух и направив в сторону старшего брата эти суровые, но необходимые слова…
Двуногие, малоподвижные, неустойчиво опирающиеся на поверхность планеты, заметно уставшие и такие маленькие! Противник оказался не самый сильный. Восьмилапые без труда парализовали их волевым ударом. Люди застыли на месте, и воины, подбежав, впрыснули в них желудочный сок, немного выждали над телами, трепещущими в судорогах боли, а после этого всосали в себя сладковатую жижу, сытную и богатую полезными веществами…
– Побеждающий, мы не смогли выполнить приказ полностью, – мысленное послание содержало в себе эмоции сожаления и покорности.
– Неповиновение? Бунт? Предательство Священной Задачи?!
– Побеждающий, мы не смогли найти третьего двуногого, – признал командир передового отряда.
– Вы слышали его мысли?
– Мы слышали их, пока видели двуногого. Потом мы перестали его видеть. Он исчез, Побеждающий, и мы больше не ощущали его присутствия. Повиновение и завоевание!
– Проклятье! Это странно: не мог же он перестать думать? Низшим формам это искусство недоступно! Может, хоть слабые ощущения?..
– Нисколько, Побеждающий, ничего…
* * *
… Голова Деггубэрта раскалывалась от тонких, пронзительных звуков, оглушительно звенящих, казалось, прямо в черепе. Но он продолжал неподвижно лежать под тонким слоем песка, которым успел присыпать себя, когда разобрал в темноте, кто спешит к ним из центра изумительной сети, и когда Ларс и Мирейн застыли на месте, как вкопанные, без единого движения, с вмиг окаменевшими лицами.
– Ложись! – успел крикнуть он, упал в небольшое углубление среди песков и лихорадочно заработал ладонями, загребая песок со стороны и сыпля его на себя. Песчинки забывались в глаза, уши, в нос, рот – но он терпел, повернув голову набок и тихонько всасывая воздух, с трудом проходящий через рыхлую преграду. Что случилось с Недотепой и Мирейном, Деггубэрт толком не слышал, но понимал, что ничего хорошего младших смотрителей не ожидало. Но тут уж он ничего поделать не мог, раз им оказалось не по силам спастись самим…
Наконец глухой топот гигантских лап по плотно сбитому песку стих вдали, но Деггубэрт еще долго лежал не шелохнувшись, пока не убедился, что в пустыне наступил покой. Только теперь он заставил себя приподняться, сбросить с лица песок, хорошенько встряхнуть головой и осмотреться.
Вдали слабо мерцали круглые бойницы паучьей вышки, но большого овального пятна света – двери, как он понял – уже не было на том месте, где оно так неожиданно появилось. Никаких звуков с той стороны не доносилось, ни одна тварь возле причудливого предмета не просматривалась. Он торопливо отряхнулся, стер с лица песок, а потом старательно ощупал глаза, веки, брови и скулы, проверяя, не впилась ли в кожу случайно оставшаяся крупица. С пустыней шутить нельзя, светящийся песок может оказаться в любом месте… Затем он перенес вес тела на колени и встал на четвереньки. Приподняв голову, чтобы не упустить из виду чужую вышку, и пятясь задом, подобно Большому-С-Клешнями, он медленно, стараясь не производить ни звука, пополз в сторону побережья…
ГЛАВА 3
ПРОПАВШИЕ ЭКСПЕДИЦИИ
Сильнее, Серый! Бей его клешнями! – раздавались со двора крики, и Его Величество раздраженно поморщился: Правящий монарх Новой Южной Страны не разделял со своими подданными придворных забав, полагая их глупыми и низменными, хотя и не запрещал их.
– Пусть тешатся, лишь бы не интриговали, – говорил он иногда Линде Прекрасной, вышедшей за него замуж еще в те времена, когда имя нынешнего монарха писалось не так, как на монарших грамотах – Кеннет Первый, а гораздо проще – Кеннет Точный. Собственно, точность и привела его на престол. Однажды, три десятка времен назад, во время небольшой заварушки в королевском замке кто-то весьма метко попал безвременно почившему монарху кинжалом в сердце… После этого поселенцам Новой Южной Страны гвардейцы нового Его Величества объявили, что Марвел Восьмой скоропостижно скончался от сердечной болезни, и на три дня весь континент погрузился в большой траур. А потом настали празднества по случаю вступления на престол Кеннета Первого – и всем подданным еще три дня надлежало пить огненную воду и веселиться. Было заколото немало домашней скотины, и почти на каждой улице кампусов и городов коптились на кострах туши большущих упитанных жуков или мясистых тараканов…
Слуга-подавала, уловив брезгливый взгляд монарха, поспешил задернуть темную штору, но Линда Прекрасная отвела ее белоснежной холеной рукой и выглянула в окно.
Во внутреннем дворе Крепости-Дворца шли бои Больших-С-Клешнями. Специальную породу этих тварей, питавшихся исключительно сородичами, побежденными в схватке, вывели придворные знатоки еще при прежнем монархе, который и открыл моду на это жестокое и леденящее кровь зрелище. Как и сейчас, во дворе устраивался специальный загон из столь высокого и крепкого частокола, что он легко противостоял мощным клешням злобных скорпионов. В высоту закрытый со всех сторон загон достигал трех ростов, в ширину и длину отмерялось по тридцать шагов. К единственной двери в начале каждого боя вплотную подвозили клети с Большими-С-Клешнями и впускали шестилапых гладиаторов на место поединка.
Затем судья боя доводил чудовищ до бешенства уколами специальной пики, наконечник которой вымачивался в уксусе. Жгучая жидкость разъедала рану, и в какой-то момент рассвирепевшие твари начинали бросаться друг на друга.
Сейчас в загоне во внутреннем дворе Крепости-Дворца бились два Больших-С-Клешнями, особенные любимчики двора Его Величества – Серый и Крестоносец. Серый был уже стар, хитин его от возраста выцвел и вместо черного казался почти белесым. Крестоносцу еще времен десять назад детишки прислуги в шутку ляпнули кувшин с краской об спину, и сиреневые потеки случайно составили кляксу в виде креста. Отмывать его, естественно, никто не стал – жить всем хочется. Даже отягощенного страстью самоубийства сумасшедшего остановил бы тяжелый сумрачный взгляд твари, каждая клешня которой была размером с полугодовалого осла – и он выбрал бы более спокойный способ уйти в иной мир. Так и осталось крестообразное пятно, дав кличку чудовищу, изборожденному шрамами – следами многочисленных побед над сородичами.
Томас Честный, судья боя, наконец-таки раздразнил Крестоносца; тот попытался даже просунуть клешню и выбить несколько столбов загона, да куда там! И в бессильной ярости Крестоносец заметался по загону, случайно зацепив загнутым вверх мощным хвостом тушу Серого. Этим нечаянным касанием он привел себя в окончательную свирепость: жвалы Крестоносца завибрировали с такой скоростью, что почти пропали из вида; во все стороны забрызгала слюна из широко раскрытой пасти. Скорпион запрыгал вокруг Серого и в конце концов напал на него – ударил слева и справа по голове врага обеими клешнями одновременно. Собравшиеся придворные огласили пространство дружным ревом.
Ошеломление Серого было велико, в первые секунды он вообще не двигался, и Томас Честный даже забеспокоился, не убил ли Крестоносец соперника с первого удара – такое иногда случалось и вызывало неодобрение публики. Судья обошел загон, приблизился вплотную к загону в том месте, к которому ближе всего находился скорпион, и кольнул Большого-С-Клешнями пикой через специальное отверстие. Серый рявкнул, дрогнул, успел оттолкнуть пику и ринулся на Крестоносца.
Тот остановился, задвигал хвостом параллельно земле, три пары его коротких лап засучили по земле, а глаза набухли от ярости. Он примерился и прыгнул на Серого, ухитрившись весь свой вес обрушить на голову противника. Что-то в голове скорпиона хрустнуло, но он вывернулся и мигом оказался позади Крестоносца, который не успел опомниться, как уже получал удар за ударом чудовищными клешнями. Клешни Серого кромсали хвост Крестоносца сверху и сбоку, вырывая куски хитина из составляющих панцирь пластин, а вместе с ними – кусочки плоти, от которой исходил неприятный болотный запах.
Толпа внутри Крепости-Дворца снова взревела. «Добей его, Серый! Крестоносец, атакуй! Томас, поддай им пикой!» – неслось со всех концов дворика. Томас Честный, впрочем, не обращал на вопли внимания и следил лишь за ходом поединка; главной задачей для него было не допустить нечестных действий зрителей, делавших ставки на одного или другого Большого-С-Клешнями. Так как суммы иногда доходили до заметных величин, некоторые особенно заинтересованные зрители могли решиться на что угодно. На памяти Томаса еще не потерял свежесть случай, когда очень-очень незаметно в финале поединка к загону прижался зритель-неудачник и надрезал острым ножом лапу одного из боевых скорпионов. К счастью для Томаса, в тот день он не судил бой, а лишь наблюдал схватку, и потому негодование придворных обрушилось не на него. В итоге пришлось полюбоваться зрелищем того, как судью избили до полусмерти, после чего Марвел Восьмой, тоже азартный зритель, сгоряча приказал казнить бедолагу…
Оттого-то во время своей судейской работы Томас Честный старался подмечать все мелкие детали происходящего и внутри, и вокруг загона. Вот и сейчас он потребовал прекратить крики, – иной раз зрители слаженно кричали не просто так, а целенаправленно: существенные колебания воздуха могли подействовать на чувствительные усики Больших-С-Клешнями и тем самым оказать влияние на исход поединка.
Толпа недовольно затихла, а Крестоносец неожиданно очнулся. Он развернулся мордой к Серому и неожиданно для того и для зрителей вонзил левую клешню в глаз противника. Серый тут же перестал лупить Крестоносца и отвернулся вбок, хрюкнув от боли. Из основания его глаза закапала оранжево-зеленая жидкость; Серый как-то странно повел головой вниз, наклонив ее раненым глазом к земле, и замер. Томас успел подумать, что, может быть, эта рана смертельна, но тотчас же Серый резко прыгнул, взвившись в воздух на пружинистых лапках. Он упал на голову Крестоносца точно так же, как тот еще пять минут назад – на его голову. Но свое падение Серый исполнил точнее, вложив в массу удара весь вес своей крепкой туши.
Крестоносец не успел вильнуть и уклониться от прыжка Серого, и его расплющенная о плотную поверхность загона голова треснула поперек хитинового панциря – на землю шмякнулись несколько кусков мясистой желеобразной массы, прежде составлявшей мускульные ткани и мозг гладиатора, потекла густой струей оранжево-зеленоватая жижа. Однако последними агонизирующими движениями клешней Крестоносец успел схватить Серого за победно сжавшиеся передние лапы и откусить одну из них.
Вскоре, однако, Крестоносец замер, его левая клешня дернулась еще раз, но так и не смогла подняться на достаточную высоту, чтобы обрушиться на Серого и нанести тому хотя бы еще одну рану…
Толпа вразнобой разразилась криками: одни придворные как могли выражали радость от победы Серого, другие сердились и ругались меж собой, третьи сожалели о быстро завершившимся бое, четвертые костерили судью, пятые…
Томас Честный передал судейскую пику следующему своему сотоварищу и направился за ворота замка, чтобы в ближайшей таверне пропустить кружечку-другую кактусового пива, от радости, что сегодняшний бой закончился для него удачно.
Между тем к загону подвозили следующие клети с Большими-С-Клешнями, и мало кто из присутствовавших придворных обратил внимание на неприметного бородатого всадника в запыленной, пропитанной потом и грязью одежде. Мужчина, уворачиваясь от дворовой суеты, проехал на скаковом осле мимо загона, остановился у Монарших Залов и спрыгнул с усталого животного. Тяжело дыша, путник открыл массивную деревянную дверь, обитую бронзой, что-то сказал и показал тяжело вооруженному стражнику при входе и стал подниматься по узкой, крутой каменной лестнице. Его плечи были ссутулены, из-за плохо скрываемой усталости.
Монаршая опочивальня – широкая комната с очень высоким потолком, увешанная мохнатыми шкурами зверей, давно не виданных в здешних местах, и заставленная мебелью из настоящего древнего дерева красновато-коричневых тонов, освещалась плохо. Чтобы в ней стало светло, можно было бы открыть все шторы и распахнуть окна. Но правитель хорошо знал, что обязательно найдется смельчак, готовый метко пустить арбалетную стрелу из внутреннего дворика, а потому предпочитал не впускать в опочивальню солнечный свет. И теперь Его Величество, переходя от одного светильника с ослиным жиром к другому, подносил уголек к фитилям и выговаривал женщине, соединившейся с ним в браке:
– Послушай, дорогая, это развлечение не для нас! Для придворных, для гвардейцев, для стражников, для простых пастухов, в конце концов. Но не для правящих особ! Нам другими делами интересоваться следует…
– А мне нравится! – Линда Прекрасная капризничала редко, но сейчас как раз настал тот миг, когда ей хотелось хоть что-то сказать наперекор повелителю. – Кровь разгоняет, заставляет сердце биться сильнее, да и интересно ведь: какой Большой-С-Клешнями победит?
– Какая мерзость… Давай хотя бы пригласим в замок музыкантов! – Кеннет Первый зажег все светильники, но продолжал раздраженно шагать по комнате, сжимая и разжимая кулаки. – Говорят, в Брисбене есть мастера, так дергают струны, что душа распахивается… – он остановился прямо перед Линдой и уставился в лицо супруги.
Линда Прекрасная души не чаяла в Кеннете Первом, но откровенно побаивалась его. Очень крупный, крепко сложенный, без малейших признаков жира, с мускулистыми руками и выносливыми ногами, способный при надобности пройти пешком не одну тысячу шагов или поднять ее саму, словно пушинку, действительно мог внушать неосознанный страх. Большое круглое лицо монарха вид имело хоть и моложавый, но явно принадлежало человеку бывалому, хорошо знающему жизнь. Густые короткие черные волосы слегка вились над светлым лбом правителя, часто прикрытым шлемом, а прямой длинный нос чуть загибался крючком, придавая лицу мужа, даже в минуты ласки и нежности, несколько угрожающий вид. Широкие ладони Кеннета Первого, с мощными узловатыми пальцами, словно с самого рождения были прекрасно приспособлены, чтобы держать меч, кинжал и арбалет, не выпуская оружие в самых безнадежных ситуациях. А глаза цвета морской волны с золотистым отливом смотрели столь пронзительно, что редко кто выдерживал немигающий взгляд правителя.
– Музыкантов… – зардевшись, прошептала Линда. Ее прелестные пухлые розовые губки расплылись в улыбке смущения, а громадные светло-серые глаза расширились: то был верный признак грядущей бурной ночи. Женщина поправила выбившиеся из-под платка пшеничные локоны и удивленно переспросила: – Неужели? Это же безумно дорогое удовольствие…
Его Величество молча кивнул головой и приблизил свои губы к устам Линды, чтобы запечатлеть на них монарший поцелуй, но тут его неожиданно прервали.
Снаружи глухо стукнули три раза в узкую невысокую дверь, обитую плотным синим войлоком. Подавала, до того незримо стоявший у двери, приоткрыл ее на ширину руки. Он выслушал краткие слова постучавшего, кивнул головой и подал голос:
– Ваше Величество, здесь человек из Бинэка. Со срочным сообщением, говорит, очень большой важности.
Кеннет Первый легонько оттолкнул Линду, так и не коснувшись ее губ. Лицо монарха нахмурилось, на скулах заиграли желваки, а вокруг уголков рта образовались несколько складок, говоривших о сильной озабоченности и тревоге. Линда ушла за ширму – на свою половину опочивальни. Его Величество отодвинул тяжелый стул с высокой спинкой и сиденьем, недавно заново обитым ослиной кожей, и уселся за стол. Потом велел слуге: «Пусть заходит».
– Ваше Величество, у меня дурные вести, – торопливо заговорил мужчина, то и дело прерывая слова глубокими быстрыми вдохами, будто боясь не успеть досказать.
Кеннет Первый взял с сундука, стоявшего близ стола, свернутую вчетверо мохнатую шкуру, бросил ее гонцу и велел:
– Садись. Рассказывай, не торопясь, все, что знаешь.
Тот опустился на шкуру, поджал под себя ноги в грязных, рваных штанах, отдышался и продолжил уже более спокойным голосом, но с прежним выражением лица – словно затравленный среди дюн тушканчик:
– Повелитель, я добирался в столицу восемь дней. Шел пешком, бежал, скакал на ослах, чтобы как можно скорее сообщить Вашему Величеству крайне неприятное известие.
– Хорошо, что ты так старался, воин, – похлопал монарх гонца по плечу, а про себя подумал: «От Бинэка до Блэкуэрри можно было бы добраться и за семь дней. Не хотелось бы казнить парня только за вранье: ведь он, наверное, к своей жене забегал, чтобы успокоить ее. А скорее всего, и детей хотел краем глаза увидеть…»
– Отряд, Ваше Величество… – гонец помолчал, подыскивая как можно более мягкие слова. – Ваш особый отряд пропал среди песков в неделе ходу от Бинэка! – и мужчина в огорчении всплеснул руками.
– Руками не маши! – строго проворчал монарх. – Как это «пропал»? Особый-то отряд, лучшие силы, не мог пропасть просто так!
Кеннет Первый занервничал. Особые отряды действительно были его гордостью, очень мощными подразделениями, созданными не только и не столько ради ведения войны, а для иных целей. Там были представители всех групп поселенцев: и воины, и мастера, и знатоки, и гулящие девки, ублажавшие мужчин. Задания Особые отряды – монарх самолично отдавал им приказы – выполняли не совсем понятные придворным, привыкшим к рутинно-разнузданной жизни при прежнем правителе. Мало кто из вельмож мог догадаться, зачем правитель велел знатокам одного из направленных вглубь страны отрядов рисовать окружавшую их местность тонкими угольками и чернилами из корня редкой, скверно пахнущей травы. Причем не так, как территория эта смотрелась обычным взглядом, а как бы с высоты.
Только сами знатоки, возможно, о чем-то догадывались, но и их монарх не посвящал в свои тайны. Лишь по возвращении из похода сводил вместе Верховного придворного знатока и тех знатоков, которые участвовали в походе. Но и эти совещания также тщательно окутывались завесой строжайшей тайны. Каждую новость, пришедшую из тех далеких мест, куда направлялся очередной отряд, Кеннет Первый приказывал сообщать ему в первую очередь. И сейчас было очень важно, чтобы гонец рассказал все, что знал сам, и все, что ему мог передать командир отряда.
– Пропал, Ваше Величество. Они пропали все до единого. Я успел увидеть и понять совсем немного.
* * *
Его Величество был монархом отнюдь не таким простым, не столь чванливым как многие его предшественники. Еще когда при Марвеле Восьмом Новая Южная Страна стала приходить в запустение, а поселенцы потянулись прочь, в соседние страны, Кеннет Первый сам себе дал клятву возродить некогда обширную и могущественную империю.
То, какой была его родина прежде, будущий правитель прочитал в древних книгах. Там встречалось множество слов, совершенно непонятных ему, старикам и даже – это Кеннет Первый понял позже, уже сев на трон, – придворным знатокам. Но общий смысл прочитанного доходил сразу, и ум восхищался несоизмеримым превосходством далеких предков, умевших очень многое, что ныне позабыто напрочь.
Жившие здесь тысячи времен назад люди умели передвигаться по воздуху с помощью диковинных сооружений с длинными рядами круглых окон и ревущих, словно сказочные драконы. Не моргнув и глазом, исторгали они огонь из металлических палок длиной с руку, убивая все на своем пути. Могли без труда говорить друг с другом на непомерно больших расстояниях посредством маленьких коробочек, умещавшихся в ладони. И были способны еще очень, очень на многое…
Возродить эти умения теперь вряд ли было возможно: слишком много времен прошло с тех пор. Никто не мог сказать, как получались в древности все те чудеса – ну, хотя бы умение говорить на таком расстоянии, которое и на осле не проскачешь за десять дней. Так что чародейства пусть останутся чародействами, считал монарх, а кое-что – былое могущество, например, большой по численности народ вернуть вполне в состоянии. Но страна, которую Кеннет Первый намеревался превратить в цветущую империю, по сути, была совершенно ему неизвестна. Ее границы, горы и долины, крики и пруды, количество кампусов и городов – все представлялось только в общих чертах.
Особые отряды, которые первым делом создал новый правитель, и должны были ее исследовать. Кроме того, хорошо оснащенные подразделения защищали обитателей далеких селений от постоянных набегов многоногих. Сообщения о стычках со скорпионами, пауками, цикадами и прочими тварями приходили постоянно, и очень скоро Кеннет Первый начал видеть главную угрозу своей империи не в соседях-людях, а в чудовищных тварях, пришедших на приграничные земли невесть откуда. Они нападали все чаще, а сами все увеличивались и увеличивались в размерах, словно трава после редкого дождя.
Два времени назад он решил нанести ответный удар и послал крупный особый отряд в пустыню: найти гнезда многоногих и уничтожить там самих тварей и их яйца. Каким способом воины смогли бы выполнить указ Его Величества, придворные знатоки пока не ведали. Ученые мужи не знали даже, где у монстров наиболее уязвимые места, куда лучше целиться из арбалетов и какие части тел лучше рубить топорами, а какие – колоть пиками и резать мечами. Но как-то следовало начинать борьбу, и посланным в поход знатокам предстояло это узнать.
О своем пути отряд докладывал каждые три дня, и в посланиях содержались вести, одна печальнее другой. Про начисто разоренные кампусы, опустевшие вышки, разрушенные дома, запятнанные высохшей кровью мужчин, женщина и детишек, вытоптанные дворы с огородами и садами, засыпанные песком колодцы – главное сокровище поселенцев. Про сморщенные шкуры ослов и собак с полностью высосанными внутренностями. И во всех поселениях – сети, сети, сети… развешанные между деревьями и сплетенные внутри домов, протянутые от забора к забору и слипшиеся комками в выкопанных заранее ямах… сети с останками попавшейся в них мелкой животины, с принесенными ветром листьями эвкалиптов и сухой пожелтевшей травой, с коконами, полными яичной скорлупы, и без них, широкие и узкие, низкие и высокие, длинные и не очень… Сети, сети, сети…
Многоногие словно чуяли, что по их следам идет грозное войско, и ни разу особый отряд не столкнулся с этими чудовищными творениями природы лицом к лицу.
Так продолжалось в течение почти трех времен, пока отряд не добрался до пустынных местностей близ горы Коннер, высота которой достигала около восьми с половиной сотен человеческих ростов. Предпоследним гонцом стал один из воинов, прибывший в Столицу Блэкуэрри в совершенно неподобающем виде: оборванный, окровавленный, заросший и грязный. Он не смог сообщить ничего, а только издавал трясущимся слюнявым ртом невнятные звуки, дико озираясь вокруг выпученными глазами, беспрестанно размахивая, дергая попеременно левой щекой и правым веком.
В гневе Кеннет Первый приказал было прилюдно казнить несчастного, но потом пожалел бывшего воина, объявив, что тот по непонятным причинам сошел с ума. Собственно, так оно и было. Последний же отправленный с пути следования гонец, в отличие от бедолаги-гвардейца, все же внес некоторую ясность в происшедшее. Этот поселенец, простой пастух, издали случайно увидел, как на стоявших на привале воинов напала многотысячная стая гигантских многоногих. Остаться в живых удалось лишь сошедшему потом с ума бедолаге, и то только потому, что он уходил на поиски воды. Всех остальных чудовищные твари безжалостно раскромсали, несмотря на отчаянное сопротивление и беспримерную храбрость. Хищники пожрали всех, после чего унеслись в обратном направлении – в знойные пески Средних Мест…
Поселенец, принесший безрадостную весть, по ночам вскрикивал во сне – вероятно, в дремоте ему являлись картины гибели Отряда. Он прожил в замке несколько недель, а затем сам упросил придворных Его Величества принять его в новый отряд, готовившийся к очередному походу. Кеннет Первый был удивлен храбростью воина и пожаловал его семье три тысячи кувшинов чистейшей, прохладнейшей воды из Монарших Источников, славившихся целебной силой и приятным вкусом жизнетворной влаги…
