Текст книги "Слуга смерти"

Автор книги: Майкл Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 23 страниц)

Он лежал, зажатый между двумя большими валунами, под замшелым уступом, нависшим в тридцати футах от земли. Он попытался крикнуть, но услышал лишь неразборчивое бульканье. Тело заклинило в неестественной позе, одежда была разорвана и вся в крови, и что-то ужасное случилось с его левой ногой. Холодная вода текла по его ногам и вытянутой левой руке, но он ее не чувствовал. Хотя голова его была разбита, а скула сломана, глаза все еще видели, а правая рука все еще действовала.

В последующие двадцать минут ему удалось сделать лишь одно – достать мобильник из кармана пальто. С трудом добравшись до меню текстовых сообщений, он сумел набрать трясущимися и немеющими пальцами: «Я видел снежного человека. Я люб…»

А потом он умер. Впрочем, связи все равно не было.

Двумястами футами выше Патриция тупо смотрела на Хенриксона.

– Зачем вы это сделали?

– Я и не ожидал, что вы поймете.

– Меня вы тоже столкнете?

– Одного человека вполне достаточно. А вы мне еще понадобитесь.

– Кроме этого места, я больше ничего не знаю и дальше никуда не пойду. Если вам нужен медведь – идите ищите сами.

Хенриксон покачал головой.

– Я вам не верю. Если потребуется, я заставлю вас рассказать, где они живут. Но пока что мы вернемся к ручью, где Том видел своего «медведя», и будем сидеть и ждать.

– Думаете, они просто случайно окажутся там?

– Нет. Но они слишком много для вас значат, соответственно, и вы можете кое-что значить для них. Когда они узнают, что вы здесь, они могут решить вас навестить.

– Словно я какая-то мамаша-медведица? Да уж. Мои собственные дети не навещали меня уже полтора года.

– Патриция, вы начинаете меня раздражать своим упорством.

– Они будут знать, что я не одна.

– Конечно. Особенно когда я начну кое-что с вами делать. Судя по нашему короткому знакомству, я подозреваю, что вы хорошо умеете молчать, но они все равно услышат, по-другому. И придут.

Она в смятении уставилась в землю.

– Я знала, что рано или поздно кто-то придет, – наконец сказала она. – Но я думала, что это будет просто охотник. Какой-нибудь придурок, который хочет заработать денег или попасть в вечерние новости. Но вы не из тех.

– Да, – сказал он. – Я не из тех.

– Так кто же вы?

– Меня зовут Пол, – ответил он. – Иногда меня называют Человек прямоходящий. И я просто делаю то, что должен делать.

Глава
27

Какое-то время я проспал. Это может показаться невероятным, но примерно так же, как иногда неожиданно отрубается задержанный преступник, судорожно-напряженное течение жизни которого внезапно сводится к ограниченному объему камеры, откуда он уже не в состоянии бежать, так и я отрешился от реальности, крепко привязанный к стулу и лишенный возможности действовать.

Проснувшись, я уже больше не смог вернуться в мир грез. Бодрствовать было куда хуже. У меня было достаточно времени, чтобы подумать, а также чтобы попытаться освободиться. Я попробовал раскачивать стул, отталкиваясь ногами от пола. Когда резкое движение едва не швырнуло меня вперед, что вполне могло бы закончиться разбитым лицом и сломанной шеей, я отказался от дальнейших попыток. К черту. Я не Джеки Чан.

Однако хуже всего оказалось вообще ничего не делать. Я смотрел, как продолжают светлеть занавески, слышал звуки просыпающегося внешнего мира – шорох гравия под шинами, отдаленные взрывы смеха, звон, щебет и покашливание. Я чувствовал, как боль в нижней части спины становится все более острой, а плечо начинает гореть огнем. Я смотрел на часы возле кровати, глядя, как одна за другой сменяются цифры – иногда мне казалось, что часы сломались, столь долго это происходило, – но для меня не менялось ничего.

Ждать пришлось очень, очень долго, до 12.51, когда Нина наконец пинком распахнула дверь и вместе с ней вошли двое, которых я никогда прежде не видел.

– Он и в самом деле чертовски похож на вас, – заявил тот, что покрупнее.

Мне сказали, что это шериф Коннелли. Второго – молодого, подвижного и светловолосого – звали Фил.

– Но я вижу, что вы – не он.

– Его зовут Пол.

– Я слышал, что мистер Козелек называл его Джим.

– Возможно, он мог воспользоваться фамилией Хенриксон.

Коннелли медленно кивнул.

– Да, это он.

Фил вытаращил глаза.

– Он серийный убийца?

– И даже более того.

Мы сидели в полицейском участке. Нам принесли кофе. Мои руки все еще не отошли, и я с трудом удерживал чашку. Нина выглядела немногим лучше. Горничная мотеля нашла ее связанной и вызвала полицию, прежде чем подумать о том, чтобы ее развязать. Лицо ее было бледным, и она выглядела изможденной и исхудавшей. Мне очень хотелось найти Джона Зандта и несколько раз врезать ему по морде, и не только за прошлую ночь.

За полчаса мы изложили полицейским весьма сокращенную версию того, что произошло и о чем мы знали. По этой версии, нас связал Человек прямоходящий, а не Джон. Нина дала понять, что она агент ФБР, и сумела отговорить шерифа от телефонного звонка. По крайней мере пока. Женщина-врач с приятной улыбкой осмотрела нас и наложила повязку на открытую рану на моем плече, а затем ушла. В глазах у меня жгло, и свет в комнате казался чересчур ярким.

Фил покачал головой.

– Вот черт.

– И что же он делает здесь, в Шеффере? – спросил Коннелли. – И куда он делся?

– Не знаю, – ответил я. – Но…

Я посмотрел на Нину.

– Прошлой ночью он рассказывал весьма странные вещи. Что-то насчет жертвоприношения. Похоже, он помешан на какой-то идее всеобщего очищения. Впрочем, он уже убил всех, кто принадлежал к его прошлому, и не могу предположить, кто окажется следующим в его списке. Разве что если это как-то связано с теми, на кого он в свое время работал.

Коннелли смотрел куда-то над моим плечом со странным выражением на лице.

– Мистер Козелек провел некоторое время в лесу, – сказал он. – Он вернулся в несколько расстроенных чувствах и заявил, что кое-что видел.

– Что именно? – спросила Нина.

– Он сказал, будто видел снежного человека.

Я коротко рассмеялся.

– Ну да, как же.

Коннелли натянуто улыбнулся.

– Естественно. Конечно же, это был медведь. Но этот ваш брат провел немало времени вместе с мистером Козелеком, и я не понимаю, зачем это было ему нужно, если только заявление Козелека не представляло для него некий интерес. Вы не знаете, что бы это могло быть?

Я не знал и лишь покачал головой.

Коннелли отвел взгляд, прикусив губу.

– Фил, позвони миссис Андерс, хорошо?

– Зачем…

– Просто позвони. Номер: четыре-девять-три-один.

Молодой полицейский снял трубку и набрал номер. Некоторое время послушав, он покачал головой.

– Не отвечает.

– Попробуй на сотовый.

Он назвал другой номер. Помощник набрал его, подождал и снова покачал головой. Шериф задумчиво пошевелил челюстью.

– Ты видел ее в городе сегодня утром?

– Нет.

– Я тоже. – Коннелли встал. – И вчера вечером я упоминал ее имя. Думаю, нам лучше съездить проверить, что с ней. Фил, найди им пальто и перчатки. И посмотри, нет ли у нас ботинок подходящего размера.

– Сейчас.

– И сходи возьми в сейфе оружие.

– Какое именно?

Коннелли посмотрел на меня, и я кивнул.

– Помощнее.

Когда мы вышли на стоянку позади участка, начался дождь. Похоже, никто из полицейских этого не заметил. Если живешь на Северо-Западе, дождь, видимо, считается обычным делом. Коннелли показал нам на одну машину, а своему помощнику – на другую.

– Не пытайся оказаться там раньше меня, – сказал он Филу. – Просто держись за мной, понял?

Мы с Ниной забрались на заднее сиденье. Коннелли сел впереди и закрыл дверцу. Он завел двигатель, затем повернулся и посмотрел на нас.

– Странное дело, – сказал он. – Я видел, что Хенриксон и Козелек уехали из города примерно в полдевятого вечера, и именно тогда я проверял его номера. Потом я посмотрел на стоянке возле мотеля – никаких следов машины. Но ночью появляетесь вы, и он подстерегает вас, чтобы связать.

Мы промолчали.

Коннелли вздохнул.

– Так я и думал. Тот, второй – с ним у нас будут проблемы?

– Не знаю, – ответил я.

– Он с вами или с ними?

– Он сам по себе.

– Все остальное, что вы мне рассказали, – правда?

– По большей части, – ответила Нина.

Коннелли тронулся с места.

– Великолепно. Я так рад, что наш город посетили такие люди.

Он быстро выехал со стоянки на мокрый асфальт дороги, подождал, пока помощник его нагонит, и на полной скорости помчался по шоссе. Позже я узнал, что через две минуты после того, как уехали патрульные машины, женщина из кафе Иззи видела еще одну машину, которая выехала из-за бара «У Большого Фрэнка» и двинулась следом за нами.

Следующие четверть часа я пытался растереть онемевшие руки. Нина занималась тем же самым. Мне хотелось рассказать ей еще кое-что из того, о чем говорил Джон, но для этого явно было не время. Коннелли быстро ехал по дороге, на которой почти не встречалось других машин. Хотя был всего лишь третий час, небо изо всех сил старалось, чтобы время казалось более поздним. Дождь прекратился, но явно ненадолго. Похолодало.

Возле небольшого кафе мы свернули на узкую дорогу, у которой даже не было названия. Мы ехали по ней всего полминуты, когда по радио послышался голос помощника:

– Шеф, вы пропустили поворот. Нужно было раньше…

– Смотри на дорогу и следуй за мной, – сказал Коннелли. – Мы едем другим путем.

Он ехал намного дольше, чем я предполагал. Насколько я понял, женщина, которой мы собирались нанести визит, жила в поселке недалеко от шоссе. Эта же дорога, похоже, вообще никуда не вела. Через двадцать минут она сузилась до единственной полосы, и Коннелли сбросил скорость из-за покрывавшего ее снега. По обеим сторонам росли высокие деревья, и нигде не было видно маленьких табличек, сообщавших, что местная благотворительная организация выделяет средства на содержание дороги. Коннелли продолжал ехать дальше. Посмотрев в заднее стекло, я увидел, что его помощник упорно следует за нами, достаточно близко для того, чтобы можно было различить озадаченное выражение на его лице.

Затем Коннелли неожиданно замедлил ход и выглянул с правой стороны машины.

Я посмотрел на Нину.

– Шериф, вы точно знаете, куда едете?

– Да, – ответил он. – Собственно говоря, мы уже на месте.

Он выключил двигатель и выбрался из машины. Когда мы с Ниной встали на обочине, местность показалась нам еще более уединенной. Кусты и деревья ограничивали видимость во всех направлениях, и землю покрывал нетронутый снег. В пятидесяти ярдах впереди дорога полностью исчезала.

Фил остановился сразу за нами.

– Шеф, где мы?

– В конце старой служебной дороги, – ответил тот, показывая на деревья у меня за спиной. – Видите?

Если присмотреться, можно было различить очертания разрушенного здания, скрытого среди деревьев в десяти ярдах впереди.

– Ладно, – сказал я. – И что дальше?

Коннелли забросил винтовку за спину и пошел вперед.

– Несколько дней назад я разговаривал с миссис Андерс, – сказал он. – И она сообщила мне, что ее слова о том, где она нашла вещи мистера Козелека, – неправда. Ей показалось, что он не вполне в своем уме, и ей не хотелось, чтобы он возвращался туда снова. Она показала мне, где это было на самом деле. Если Хенриксон до нее добрался, что, скорее всего, и случилось, то он заставит ее проводить его туда.

– Это близко?

– Нет, – ответил он, сворачивая с дороги и направляясь в лес. Я увидел, что деревья впереди несколько реже и выглядят моложе. Видимо, это была старая, теперь заросшая просека. – Не очень. Придется довольно много пройти, а потом путь станет еще тяжелее.

Что касается нас с Ниной, то путь показался нам тяжелым почти с самого начала. Мы все время поднимались в гору, и через час не осталось никаких признаков того, что мы находимся на тропе. Нас окружали громадные толстые деревья, и подъем становился все круче. Я не особый любитель пеших прогулок, о чем в свое время уже говорил Зандту, и потому никакого удовольствия не испытывал. Из-за выпавшего снега трудно было понять, что находится под ним. Иногда это оказывались камни, а иногда, ступив на казавшуюся вполне надежной почву, я неожиданно проваливался по колено.

Начало темнеть, отчасти из-за затянувших небо сплошных облаков. Дождя не было. Когда мы отправились в путь, было холодно, но вскоре то время начало казаться мне чуть ли не безмятежным раем. Если Козелек действительно провел в таких условиях двое суток, то я был искренне удивлен, что ему удалось вернуться живым. Не в меньшей степени меня удивляла самоотверженность первопоселенцев, прокладывавших дороги через подобную местность. Все дело в том, что нам всегда хочется покорить природу, и мы добиваемся этого собственными потом и кровью, но стоит лишь повернуться к ней спиной, и мы оказываемся ее беззащитными жертвами. Причем очень скоро.

– Как ты?

– Более-менее, – сказал я.

Мы с Ниной шли рядом, в нескольких ярдах позади двоих полицейских.

– А ты?

– Вроде бы тоже. Только я очень замерзла. И устала, и проголодалась.

– Далеко еще? – крикнул я шерифу.

– Примерно полпути, – не оборачиваясь, ответил он.

– Господи, – тихо сказала Нина. – Ненавижу дикую природу.

Мы продолжали идти. Я негромко рассказывал Нине о том, что еще говорил Джон прошлой ночью. Она согласилась, что, судя по всему, он тронулся умом.

Что интересно – когда ты слышишь что-либо впервые, оно может показаться абсурдным и лишенным смысла, но какое-то время спустя начинает постепенно занимать твои мысли. Легче всего было примириться с идеей о серийных убийствах как проявлении некоего чудовищного инстинкта, ведущего свое начало со времен человеческих жертвоприношений. Подобная теория была не менее осмысленной, чем всякая другая. Куда труднее было поверить в то, что любые выходящие за рамки обычного события в моей стране могут быть делом рук «соломенных людей». Однако многое из того, что мне было о них известно, и в самом деле нелегко было объяснить с позиции здравого смысла. Так что – кто знает?

Вскоре мы замолчали, в основном из-за того, что выбились из сил. Фил тоже выглядел уставшим, но Коннелли продолжал идти размеренным шагом. Слышался лишь громкий звук шагов четырех пар ног на снегу и тяжелое дыхание. Сочетание усталости, сонливости и постоянный белый фон перед глазами начали оказывать на меня гипнотическое воздействие. Я перестал о чем-либо думать, видя перед собой лишь место для очередного шага, ощущая подъемы и провалы и чувствуя запах еловых иголок и коры в удивительно чистом воздухе. Кожа на лице начала неметь, и когда я моргал, перед глазами вспыхивали искорки. То и дело я спотыкался, и Нина тоже.

– Стоп, – прозвучал тихий и напряженный голос Коннелли.

Я вздрогнул и остановился как вкопанный.

– Что? Пришли?

Он повернулся к нам, но не ответил, лишь прищурился, вглядываясь в лес в той стороне, откуда мы пришли. После долгой ходьбы тишина, казалось, звенела в ушах.

– Что там? – спросила Нина.

Коннелли молчал еще секунд двадцать.

– Ничего, – наконец ответил он. – Мне показалось, будто я что-то вижу. Я оглянулся, и мне почудилась какая-то тень, примерно в сорока ярдах левее.

– Здесь полно теней, – сказал я. – Темнеет.

– Возможно, – кивнул он и посмотрел на помощника. – Наши друзья знают кое-кого еще, кто может интересоваться Хенриксоном. Вполне может быть, что он тоже где-то тут.

– Вот как? – подозрительно спросил Фил. – И кто же это?

– Бывший полицейский. Человек прямоходящий основательно попортил ему жизнь, – сказала Нина. Она прошла несколько ярдов в ту сторону, куда смотрел Коннелли, тоже вглядываясь в гущу деревьев. – Он хочет разделаться с ним не в меньшей степени, чем мы.

– Он опасен?

Я кивнул.

– Но не для нас, надеюсь.

Неожиданно Нина закричала, застав нас врасплох:

– Джон! Джон, ты тут?

Четыре пары глаз напряженно всматривались в темноту леса, но никакого движения не было заметно.

Нина попыталась снова:

– Джон, если ты здесь – выходи. Мы тоже хотим его найти. Давай искать вместе.

Ответа не последовало. Нина покачала головой.

– Просто тени, – сказала она, нахмурившись, и посмотрела на небо. – О господи. Теперь снег пошел.

Она была права. На землю начали опускаться крошечные белые хлопья.

– Лучше бы вы этого не делали, – сказал Коннелли. – Звук здесь распространяется очень хорошо, и мне бы не хотелось, чтобы тот тип узнал о нас.

– Он и так об этом узнает, – ответила Нина. – Верно, Уорд?

– Да. И я хотел бы вас предупредить, шериф, – это не имеет никакого значения. Он не убежит, не станет прятаться. Он просто будет делать то, что намерен сделать.

Полицейский снял винтовку с плеча и, взяв ее наизготовку, посмотрел на меня. Хотя Коннелли был лет на десять-пятнадцать моложе моего отца, в его глазах я увидел нечто похожее – хладнокровную оценку ситуации и явное нежелание отступать перед опасностью.

– Ну что ж, – сказал он. – Пусть будет так.

Ветер усилился, и вокруг головы шерифа поднялся снежный вихрь.

Глава
28

Патриции никогда еще за всю ее жизнь не бывало так холодно. Ей позволили надеть пальто, прежде чем покинуть хижину, но большую часть пути она лишь жалела об этом. Когда движешься, от пальто нет никакой пользы – больше всего мерзнут неприкрытые части тела, лицо и руки, особенно если они связаны за спиной. В пальто только потеешь, и не более того. Однако теперь, когда они сидели и ждали уже два часа, она поняла, что без пальто, скорее всего, уже была бы мертва. У нее слегка текло из носа, и капли застывали, образуя маленькие сосульки. Она спросила, нельзя ли связать ей руки спереди, чтобы их можно было держать в тепле, но Хенриксон сказал, что этого не будет. Она знала почему. Ее руки и плечи начинали сильно болеть, и это было лишь началом того, что он собирался сделать с ней, если не получит того, за чем пришел. Он думал, будто для нее это имеет какое-то значение, но она полагала, что он ошибается.

Где-то после четырех пошел снег. Начало смеркаться, и хотя некоторые снежинки искрились, падая на землю, другие выглядели словно крошечные, плавающие в воздухе тени. Она знала, что некоторые местные жители воспринимают снег как неизбежное зло, но она так не считала. Даже три года спустя снег до сих пор казался ей чем-то волшебным. Иногда ей становилось грустно, поскольку снег вызывал воспоминания о Билле и детях в те времена, когда они были намного моложе, но никто никогда не говорил, что любое волшебство приносит лишь радость.

Хенриксон усадил ее возле крутого обрыва, и, по крайней мере, ветер продувал ее лишь с одной стороны. Сам же он присел на небольшой холмик на другой стороне ручья, с ружьем на коленях, храня полнейшее молчание. Если ему и было холодно, то он ничем этого не показывал.

Снег шел уже минут двадцать, все сильнее и сильнее, когда она заметила, как Хенриксон поднял взгляд и прислушался.

– Что-то слышно?

– Очень далеко, – ответил он.

– Знаете, я в самом деле понятия не имею, о чем речь. Том видел медведя, и только. Я привела вас сюда, потому что вы очень плохой человек, и я подумала, что будет лучше, если вы замерзнете насмерть где-нибудь там, где вас никогда не найдут.

– Возможно, – сказал он. – Пока что я вижу, что это происходит как раз с вами.

Он улыбнулся.

– А вы мне нравитесь. Вы мне кое-кого напоминаете.

– Вашу мать?

– Нет, – ответил он. – Не ее.

– Она жива?

Он промолчал, и она внезапно и со всей определенностью поняла, что матери этого человека нет в живых, что она похоронена не на кладбище и что он знает, где лежат ее кости.

– Вы были единственным ребенком?

Хенриксон резко повернулся к ней.

Она пожала плечами.

– Я просто шевелю губами, чтобы лицо не замерзло.

Это было правдой. В свое время она также обнаружила, что к ребенку можно найти подход, если все время о чем-нибудь с ним говорить. Этот человек не был ребенком. Он был психопатом. Возможно, с ним бы это тоже получилось.

– А еще, может быть, кто-нибудь нас услышит и придет узнать, о чем мы таком болтаем. Так вы были единственным или нет?

– Я стал единственным, – бесстрастно ответил он. – У меня было три матери. И все они теперь умерли, что лишь придало мне сил. Я родился в лесу, мой отец убил мою мать, а потом пришли люди и убили его тоже. На какое-то время они взяли меня и моего брата, а потом оставили его себе, а от меня избавились. Меня пытались заставить жить в семьях, но я не хотел, пока в конце концов не остался со своей последней матерью недалеко отсюда.

– Она плохо к вам относилась?

– Патриция, вы даже не поверите, насколько я далек от популярной психологии.

– Так кого же я вам напоминаю?

– Женщину, которая какое-то время была моей бабушкой.

Патриция предположила, что это нечто вроде комплимента, которого она вполне заслуживала.

– И зачем же вы хотите сделать то, что собираетесь сделать?

– Все звери убивают. Хищники убивают, чтобы есть. Дикие собаки убивают щенков других диких собак. Мухи откладывают яйца в трупы умерших животных. Их это нисколько не волнует, и точно так же это не должно волновать нас. Арабы-работорговцы в Занзибаре бросали больных мужчин и женщин в воды залива, чтобы не платить пошлину за товар, который они не могут продать. Русские крестьяне в Сибири торговали человечиной в смертоносные зимы двадцатых годов. Мы – звери, которые изобрели летающие машины, чтобы затем врезаться на них в здания, полные подобных нам. Мы – те, кто безжалостно занимается геноцидом. Люди – такие же звери. Мы убиваем, и мы разрушаем.

– Я куда больше рада была бы услышать от вас, что подобное – зло.

– Это не добро и не зло. Это попросту правда. Ружье – всего лишь средство для убийства. Это одно из наших орудий. Наш вид пришел в Европу, где в течение сотен тысяч лет жили другие живые существа, и за несколько тысячелетий она стала нашей. Как, по-вашему, это произошло?

– Мы оказались лучше приспособленными.

– Только в одном отношении. Наше преимущество заключалось в готовности убивать других человекоподобных существ. Мы убивали неандертальцев, пока те еще оставались, а затем начали убивать друг друга. Мы не уважаем падальщиков вроде гиен и стервятников, но превозносим львов, тигров, акул, пасти которых обагрены свежей кровью. То, что мы владеем речью и орудиями труда и страдаем манией величия, не имеет никакого значения. Зла не существует, как не существует и добра. Существует лишь образ поведения, и наш – именно таков.

– Так идите и убейте кого-нибудь. Вам ведь наверняка уже приходилось это делать?

Он не ответил, что не предвещало ничего хорошего. Несмотря на холод, Патриция почувствовала, как у нее поднимаются волосы на затылке. Она знала, что рядом с ней человек, который не понимает того, что понимали остальные.

– Так идите убейте какого-нибудь другого человека. Нас миллионы, почему бы не убить еще нескольких?

– Потому что пришло время.

– Это вам говорит внутренний голос, да?

– Никто не совершал этого в течение многих поколений. Убивали других. Представителей власти, женщин, детей. Но они ничего не стоят по сравнению с диким человеком, настоящей жертвой.

– Ради всего святого, и как же это должно подействовать?

– Просто должно.

– Вы убьете некое существо, и это каким-то образом заставит по-иному звучать музыку сфер? Вы действительно в это верите?

– Это правда, и если бы вы родились всего лишь несколько сотен лет назад, вы бы это знали. Теперь же вместо этого мы верим в гигиену и зубных врачей. Мы верим, будто для нас имеет значение, какого сотового оператора выбрать. Мы пытаемся не ступать по тонкому льду.

– Вы не в своем уме, – сказала она.

– Не думаю. – Его глаза блеснули в сгущающихся сумерках. – И ваше мнение нисколько меня не интересует.

– Тогда ничего мне больше не говорите. Я не хочу этого слышать.

– Прекрасно. Но об одном вам следует знать. Помните, я говорил про бабушку?

Она судорожно сглотнула.

– Я убил ее. Я столкнул ее с лестницы, когда мне было двенадцать лет. Я знаю, что именно этого она на самом деле и хотела. Она умерла быстро и безболезненно. Если ваши друзья вскоре не появятся, вы тоже умрете. Но это будет очень, очень медленно. Люди в десяти тысячах миль отсюда перевернутся во сне.

Даже не осознавая того, что делает, Патриция отодвинулась от него на фут дальше – настолько, насколько это было вообще возможно. Тем не менее ей все равно казалось, что он от нее слишком близко. В последние несколько лет она иногда думала, что уже готова к смерти. Ей не хотелось с ней мириться, но без Билла ее мало что удерживало в этом мире, и, возможно, уже пришло время свидания со смертью. Однако, сидя в снегу рядом с тем, кто казался одновременно и нечеловеком, и сверхчеловеком, она поняла, что в свидании со смертью нет ничего героического и многозначительного. Ты просто превращаешься в мертвеца. И ей очень не хотелось пополнять их молчаливые ряды.

Она думала о том, что ему ответить. Снегопад усилился, и почти полностью стемнело – а она оказалась в ловушке посреди леса, со связанными руками, в компании безумца.

В конце концов она решила вообще ничего не говорить.

Внезапно он встал и посмотрел на вершину обрыва позади нее, затем повернулся и уставился куда-то назад, наклонив голову и слегка приоткрыв рот. Потом перешагнул через ручей и одним махом вскарабкался наверх.

– Они идут, – сказал он.

Ему это, похоже, не нравилось. Патриция даже не была уверена, кого он имеет в виду. Некоторое время он стоял, словно принюхиваясь, а затем исчез, будто скрывшаяся за облаком луна.

Патриция подумала, не попытаться ли бежать, но ноги ее онемели, и она понимала, что идти некуда. Сжавшись в комок, она закрыла глаза и стала вспоминать Верону.