Текст книги "Слуга смерти"

Автор книги: Майкл Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

– А потом, когда он вернулся?

– Никого не было. Все исчезли. Ни единой живой души, никаких признаков трупов. Все имущество осталось на месте. Креста тоже нигде не нашли, однако на воротах частокола было вырезано слово «Кроатан».

– Ладно, – сказал я. – Звучит довольно жутко. И что же там случилось?

Он пожал плечами.

– Об этом толком никто не знает. Уайт хотел выяснить, что произошло с людьми, которых он там оставил, но капитана и команду корабля это интересовало куда меньше, и он вынужден был вернуться в Европу. Он пытался снарядить туда еще одну экспедицию в конце тысяча пятисот девяностых годов, но к тому времени Рэли и его спонсоры утратили к этому предприятию интерес. С тех пор это пробовали проделать многие, начиная с некоего Джона Смита, который побывал в поселении Джеймстаун двадцать лет спустя.

– И?..

– Смит поговорил с местными индейцами, и у него возникло несколько мыслей, которые обсуждаются до сих пор. Оказывается, слово «Кроатан» относится не только к племени, но и к довольно обширной и не слишком четко очерченной территории. Так что надпись могла означать место, куда все ушли, – как и было оговорено с Уайтом. С другой стороны, можно было предположить, что сами кроатаны сменили гнев на милость и начали помогать несчастным колонистам. Или если допустить, что это племя все же напало на них, то вполне возможно, что колонисты вынуждены были отступить в глубь материка. Любой из этих вариантов не исключает возможности, что некоторые или все поселенцы (по некоторым предположениям, все мужчины были убиты и остались только женщины и дети) ассимилировались с одним из местных племен. На самом деле есть несколько индейских народностей – в особенности ламби, – которых вполне можно в этом подозревать, причем с достаточной долей уверенности. К данной теории стали относиться серьезно где-то с середины тысяча восьмисотых годов, а разговоры об этом шли еще со времен Джеймстауна. Рассказывают о каком-то миссионере, о том, что в начале семнадцатого века он встречал в тех краях дружественно настроенных туземцев, говоривших по-английски, а также о некоем немецком исследователе, имени которого мне найти не удалось, но он якобы утверждал, будто встречался с «могучим народом бородатых людей» – то есть с возможными потомками поселенцев.

Раньше мне казалось, что буквы на двери хижины не произвели на меня особого впечатления, но после рассказа Джона мне вдруг стало холодно, будто я оказался посреди пустоты в компании мертвецов.

Зандт махнул рукой, подзывая официанта. Тот начал было объяснять, что занят, но, увидев взгляд Джона, сразу же пошел за вторым пивом для него.

– Вопрос в том, почему эта надпись была вырезана на двери хижины, которую мы нашли.

– Цитата? – предположил я. – Какой-то намек на тайну Роанока? Но какой в этом смысл?

– Он пытается что-то нам сказать.

– На самом деле я даже не думаю, что все это имеет хоть какое-то отношение к Полу. Ничто не связывает его с этим местом, да и вообще – зачем это ему? Зачем ему пытаться что-то нам сообщить?

– Половину времени, которое Сара Беккер провела в заточении, он читал ей лекции. К тому же вспомни тот текст, который ты нашел в Сети три месяца назад: разглагольствования о том, что все, кроме «соломенных людей», заражены социальным вирусом, вынудившим нас перейти к земледелию. Его миссия – сообщать об этом другим.

Мы сделали паузу, пока перед нами ставили пиво.

– Главное, – сказал я, – что Пол вовсе не считает себя всего лишь очередным психом.

– Никто из них так не считает, Уорд. Никто из этих людей не просыпается по утрам с мыслью: «Сегодня я совершу нечто по-настоящему чудовищное». Они просто делают то, что делают; некоторые из них понимают, что это плохо, а некоторые – нет. Но в любом случае, поступают они так вовсе не из-за этого.

– Да, – ответил я, несколько раздраженный его тоном. – Я понимаю.

– Они поступают так потому, что не могут иначе, точно так же, как наркоманы вкалывают героин себе в вены. Они не пытаются убить себя, не пытаются разрушить собственную жизнь. Им просто нужна очередная доза, точно так же, как тебе нужна сигарета или как одним нужно, чтобы у них до блеска были начищены ботинки, а другим – каждый день записывать телешоу на видеокассету или трижды проверять, что дверь заперта на ключ, прежде чем уйти из дома. У каждого есть свое магическое заклинание, свой ритуал, нечто такое, без чего они не могут жить.

– А для тебя это сейчас что? Пиво?

– Пошел к черту.

– Как у вас дела с Ниной?

– Не твое собачье дело.

– Нет, мое, – теперь я уже разозлился по-настоящему. – Во всем мире лишь трое знают о «соломенных людях». Я три месяца мотался по стране, стараясь никому не попадаться на глаза. Я до полусмерти избил одного несчастного парня в Айдахо, потому что мне показалось, будто он за мной следит. Собственно, у меня практически никого нет, кроме вас двоих.

– А что с деньгами, которые тебе остались от родителей?

– Их больше нет, – сказал я. – Не потрачены – просто исчезли. Они до них добрались.

– Черт, – пробормотал он. – Жаль это слышать.

Он помолчал, глядя через улицу.

– Все пошло наперекосяк, – наконец сказал он, уставившись на человека, переставлявшего картины в окне галереи. – Я переехал к ней. Ты же знаешь, мы раньше были вместе, еще когда я был женат. Думал, это поможет. Мы оба так думали. Но… она слишком чувственная.

– Верно. А ты всего лишь большой пушистый плюшевый медведь.

Он повернулся и пристально посмотрел на меня.

– Именно так я всегда и считал.

– Что ты делал во Флориде?

Зандт молча покачал головой. Он уже начинал всерьез меня раздражать.

– Ладно, так что еще тебе удалось выяснить?

– Ничего.

– Вот как? И ты проделал такой путь лишь затем, чтобы сообщить мне об этом? Это и есть твои новости?

– Я не только на это тратил время, Уорд, и я не собираюсь перед тобой отчитываться. Я пытался устроить свою жизнь. «Соломенные люди» – не единственное, что существует на свете, есть вещи и поважнее. Человек прямоходящий – всего лишь еще один убийца.

– Черт побери, – громко сказал я. – Он убил твою дочь и моих родителей. Он не просто «еще один». А ты занимаешься исследованием какого-то дерьма, произошедшего четыреста лет назад?

– Иногда приходится вернуться далеко назад, чтобы сделать то, что нужно.

– И это значит… что?

Зандт пожал плечами. Он сказал все, что собирался сказать.

– И что ты теперь собираешься делать?

– Видимо, снять номер в каком-нибудь отеле.

– Здесь вполне неплохо, – сказав это, я тут же пожалел о собственных словах.

Он улыбнулся.

– На мой вкус здесь чересчур дорого, Уорд.

– Тогда возьми в долг.

– В долг? Я думал, у тебя нет денег.

– Джон, ну почему ты такая задница?

Он встал и бросил на стол десять баксов.

– Потому что деньги в нашем деле ничего не решают.

Он вышел и зашагал по улице, не оглядываясь. Я смотрел ему вслед, пока он не скрылся из виду, а потом пошел наверх собирать вещи.

Глава
12

В седьмом часу вечера, когда Том стоял на балконе, шедшем вдоль всего фасада двухэтажного мотеля, на стоянку въехала машина.

Сейчас Том во многих отношениях чувствовал себя лучше, но во многих – хуже. Он был рад, что смог наконец покинуть полицейский участок и переодеться. Помощник шерифа терпеливо ждал, пока Том облачится в новые джинсы, свитер и прочее. Все остальное имущество, принадлежавшее ему до ухода в лес, было сложено в багажнике взятого напрокат автомобиля, стоявшего теперь на парковке.

Приняв горячий душ и посидев в единственном имевшемся в номере кресле, он решил, что вполне в состоянии отправиться на поиски еды. Его старая одежда лежала в пакете, в котором ему принесли новую. Хотя трудно было поверить, что ее когда-либо можно будет снова носить, Том ощущал к ней некую суеверную привязанность. Часть его разума – та самая, которая хранила память о каждом бумажнике, которым он когда-либо владел, – готова была приписать неживым предметам некую силу. Кто знает, что могло бы случиться, не будь этой одежды.

Было и еще одно, хотя в этом он не готов был признаться даже самому себе. Одежда являлась свидетелем всего того, что случилось с ним. Она побывала там, в лесу. Она знала все то, что видел или чувствовал он. Все то время, пока Том продирался сквозь заросли, отчаянно стремясь вернуться к цивилизации, его не покидала одна мысль – теперь у него есть причины для того, чтобы остаться в живых. Он кое-что знал. Он хотел принести остальным новость.

Но все произошло не совсем так, как он надеялся.

Он все еще верил в то, что видел и чувствовал. Однако ясно было, что никто больше в это не верит. Шериф четко обозначил свою позицию, и помощник последовал его примеру. За пятнадцать минут, проведенных в небольшом магазинчике одежды на другой стороне площади, Том понял, что новости здесь распространяются очень быстро. Впрочем, об этом можно было догадаться уже по тому, что та женщина, Патриция, успела услышать достаточно, чтобы прийти и разрушить до основания все его надежды (потом она пять минут рассыпалась перед ним в извинениях, отчего стало только хуже). Всем быстро стало известно о том, что он якобы видел. И к тому моменту, когда Том расплачивался за свои покупки, он уже не сомневался, что все вокруг считают его сумасшедшим.

«Знаете, он нажрался в стельку у Фрэнка пару дней назад. Потом пытался покончить с собой в лесу, но не с помощью пистолета или чего-нибудь подходящего. Вроде как наелся таблеток и отрубился, после чего ему показалось, будто он что-то видел. Потом два дня блуждал по лесу. Забавно, правда?»

Не столько забавно, сколько грустно. Девушка за кассой ничего этого не говорила, но ее очень, очень добрая улыбка сказала ему все. Портье за стойкой в мотеле даже не смотрел в глаза, но тоже выдавил кривую улыбку. Том все понял. Его отделял лишь шаг от того, чтобы стать посмешищем. И два шага до кое-чего намного худшего. Если Коннелли расскажет хоть что-то о том, что узнал, от добрых улыбок не останется и следа. А Коннелли еще не знал всего.

Некоторое время он сидел в кресле, тупо глядя на телефон и думая, не позвонить ли домой. Прошло три или четыре дня. Он не помнил, звонил ли перед тем, как уйти в лес, и понимал, что это не лучшим образом свидетельствует о его психическом состоянии. Наверное, все-таки звонить не стоило, хотя он уже благоразумно удержался от искушения сказать что-нибудь многозначительное или высокопарное. Он чувствовал, что надо позвонить Саре, сообщить ей, что с ним все в порядке, но в то же время понимал, что у нее нет никаких причин подозревать, что с ним что-то могло случиться. Его молчание не означало ничего, кроме дополнительного подтверждения простой мысли: «Том, ты дурак». Ему хотелось сообщить ей о своей новости. Об этом нужно было кому-то рассказать, а за все время пребывания в лесу его не оставляла мысль о том, что вопреки всему он очень любит Сару. Ему не хотелось говорить ей о том, почему он оказался в лесу (хотя она могла узнать об этом и позже), но можно было просто рассказать о своей находке. Проблема заключалась в том, что, несмотря на все им пережитое, новость уже не казалась столь захватывающей.

А без этого не было никаких причин звонить домой и не о чем было говорить. Да и к чему бы все в конце концов свелось? «Знаешь про ту тварь, которую все считают несуществующей? Большую и лохматую, которая каждый раз оказывалась подделкой? Я ее видел. Я был совсем рядом с мифическим созданием. Оно стояло надо мной, и я чувствовал смрад его ужасного дыхания. По крайней мере… мне так кажется – я был тогда пьян до потери сознания, одурманен снотворным и едва не умер. А потом я увидел следы. Хотя, возможно, я их и не видел, и, честно говоря, я тогда еще слышал какие-то голоса. Вот и все мои новости. Постскриптум: я тебя люблю».

Наверное, он сразу же вернул бы себе ее уважение. Вероятно, она бросилась бы прямо сюда, просто для того, чтобы снова быть с ним. Мой отважный исследователь. Мой… чертов придурок.

Нет. В том, что она уже знала, не было ничего хорошего, но то, что она могла однажды узнать, было намного хуже. Впрочем, в любом случае она наверняка поверила бы его словам, а не тому, что могли рассказать другие. Сейчас, когда его слова могли показаться словами безумца, звонить явно не стоило. Ему не хотелось даже посылать ей текстовое сообщение. Когда он снова начнет с ней общаться, это станет началом его пути наверх. Но сколько бы он ни стоял на балконе, ему вряд ли удалось бы придумать, где именно подобный путь мог начаться.

Автомобиль обогнул паркинг по плавной дуге и остановился прямо посередине. Открылась дверца со стороны водителя, и оттуда вышел человек чуть выше среднего роста, с аккуратно подстриженными каштановыми волосами, явно городского вида.

Он посмотрел на балкон и помахал рукой.

– Вы, случайно, не Том Козелек?

Том нахмурился.

– Да, – помедлив, ответил он. – А кто вы?

Незнакомец улыбнулся.

– Ну вот – я проделал такой долгий путь, чтобы с вами поговорить, а вы…

– Ладно, – сказал Том. – Но все-таки кто вы?

Мужчина достал из бумажника карточку и поднял ее. До нее было слишком далеко, чтобы Том мог разобрать слова, но логотип выглядел знакомым.

– Я тот, кто хочет выслушать вашу историю, – сказал он. – А теперь – мне подняться к вам или пригласить вас на кружечку пива?

В четверть седьмого Эл Коннелли все еще сидел за своим столом в участке, для чего не было особых причин. Фил ушел домой, но второй его помощник, Конрад, убивал время в приемной. Коннелли и сам мог быть уже дома, но, честно говоря, там тоже особо нечего было делать. Тем не менее он уже собирался встать и уйти, когда в дверь постучали. За дверью стояла Мелисса Хоффман.

– Доктор? – спросил Коннелли. – Чем могу помочь?

– Ну, – пробормотала она, – ничего особенного. Просто… в общем, я кое-что выяснила и подумала, что, может быть, стоит вам об этом рассказать.

Посмотрев на кофеварку в углу, он увидел, что та наполовину полна.

– Хотите кофе?

Она кивнула и неуверенно села. Так бывало всегда – как бы люди ни пытались вести себя непринужденно, большинство из них выглядели так, будто очень хотели, чтобы на них прямо сейчас надели наручники, на случай, если за ними числится какое-то прегрешение, о котором они сами забыли. Те немногие, кто так не выглядел, всегда оказывались настоящими преступниками, просто не желавшими в глубине души этого понимать.

Он приготовил две чашки кофе и снова молча сел за стол.

– Ладно, – сказала Мелисса. – В общем, я, наверное, плохо поступила. Когда сегодня утром я осматривала того парня, то, уходя, заметила кое-что у него в рюкзаке.

– Что именно?

– Вот это, – ответила она и положила на стол Коннелли нечто напоминающее пучок травы – старой травы.

Он взял его, повертел в пальцах.

– Наверное, мне не следовало это брать.

– Наверное, – кивнул он. – Что это?

– Ничего особенного, – ответила она. – Я просто увидела это в рюкзаке – на самом деле там было несколько таких пучков, – и мне стало интересно, что это такое. И в итоге выяснилось, что парень рассказал о своих похождениях не всю правду.

– С этим уже разобрались, – успокоил ее Коннелли. – Оказалось, что это всего лишь недоразумение.

– Вот как? – разочарованно спросила Мелисса. – Тогда, возможно, это уже не новость. Я просто решила проверить, может, это какая-нибудь дрянь, которую он здесь купил, и нам грозит нашествие торговцев наркотиками.

– Хорошая мысль, – кивнул он. – И?

– У меня есть соседка, которая разбирается в растениях и травах. Я показала ей то, что нашла, – не знает ли она, что это такое?

– Это, случайно, не Лиз Дженкинс?

Мелисса слегка смутилась.

– Да.

– Знаю, она хороший специалист по травам. Кстати, если у вас будет такая возможность, намекните ей, чтобы она не особо распространялась о том, как именно она использует одну из них. И ее приятель тоже.

– Хорошо, – сказала Мелисса. – Собственно, я про все это знаю и отчасти именно поэтому к ней и пошла.

– Вот как?

Она покраснела.

– Да. Я подумала, что она обязательно узнает то, что некоторые любят курить.

Коннелли улыбнулся.

– Тогда как вы в этом полный профан.

– Именно. – Мелисса наклонила голову и улыбнулась в ответ, не в первый раз уже подумав, что Коннелли намного умнее, чем полагают многие. – Мне продолжать?

– Сгораю от любопытства. Она узнала, что это?

– На самом деле тут даже два растения.

Мелисса положила на стол листок бумаги и разгладила его так, чтобы можно было разобрать вычурный почерк Лиз.

– Если посмотрите внимательнее, то увидите, что на одном из стеблей есть остатки крошечных цветов. Я их сперва не заметила. Это Scutellaria laterifolia, или шлемник бокоцветный.

Наклонившись, она отделила еще один тонкий стебель, для Коннелли ничем не отличавшийся от остальных.

– А это Valeriana officinalis, или валериана. Так вот, Scutellaria растет по всей территории США и Южной Канады. Она достаточно распространена, но самое интересное, что, по словам Лиз, в девятнадцатом веке некая группа, называвшая себя эклектиками, использовала ее в качестве успокоительного, от бессонницы и нервов.

Коннелли кивнул, чувствуя, что это еще не все.

– Что же касается валерианы, то ее упоминает ботаник времен до Гражданской войны, по фамилии Томпсон. По его словам, первые колонисты обнаружили, что ее применяли некоторые индейские племена, и он назвал ее – Лиз показала мне цитату – «лучшим известным средством от нервов», то есть транквилизатором. В наше время ее используют как успокоительное, против головной боли и опять-таки от бессонницы, и Лиз утверждает, что от нее практически нет побочных эффектов, в отличие от валиума.

– В самом деле интересно, – сказал Коннелли. – На что только не наткнешься в лесу.

– Да, действительно.

– Значит, вы хотите сказать, что все это – всего лишь местная флора и попала к парню в рюкзак, пока он ночью шатался по лесу?

– Нет, Эл, этого я вовсе не хочу сказать. По трем причинам.

Она поставила чашку и начала загибать пальцы.

– Во-первых, слишком маловероятно, чтобы в рюкзак попали сразу две известные лечебные травы, особенно те, что вполне соответствуют психическому состоянию его обладателя в то время. Во-вторых, если посмотреть на нижние концы стеблей, то похоже, будто с помощью одного из них все они были связаны вместе.

– На самом деле я ничего такого не вижу, – сказал Коннелли. – Может быть, просто перепутались в рюкзаке.

– Ладно, – кивнула Мелисса, – пусть так. Но есть еще кое-что. Scutellaria laterifolia – многолетнее растение. Зимой она отмирает.

Коннелли промолчал.

– Эл, этот парень мог протащить свой рюкзак отсюда до Ванкувера, но внутри его эти растения никак оказаться не могли. Значит, они были положены туда преднамеренно.

Коннелли долгим взглядом посмотрел на нее, затем поднял со стола кофейник, но она покачала головой. Он не спеша налил себе еще одну чашку, тихо сожалея, что не ушел домой чуть пораньше.

– Я все же не вполне понимаю, к чему вы клоните, – наконец сказал он. – Ладно, допустим, он недавно побывал у травника. И что в этом такого?

– Возможно, и ничего, – ответила Мелисса. – Но зачем ему были нужны эти травы, если он собирался покончить с собой? Какой в этом смысл?

– Думаю, никакого.

Коннелли мог бы предположить, что растительность осталась в рюкзаке с прежних времен или походов, но он уже успел заметить, что точно такие же рюкзаки, какой был у Козелека, продавались здесь, в Шеффере.

– И к чему мы приходим в итоге, миссис Флетчер?

Мелисса добродушно рассмеялась.

– Ни к чему. Просто хотела вам рассказать. В любом случае, мы сегодня собирались поужинать с Уилсонами, так что мне все равно было по пути. Я оставила Джеффа в баре у Фрэнка, и на самом деле, если я хочу сохранить дружеские отношения с Уилсонами, мне следует его оттуда вытащить, пока он не пошел по второму кругу.

Коннелли проводил ее до выхода и некоторое время стоял на пороге, глядя, как она идет по мокрой дороге к светящемуся неоном зданию бара «У Фрэнка», осторожно ступая, чтобы не запачкать вечерние туфли. Она была хорошим врачом, и для него не имело особого значения, в чем заключались ее общие интересы с Лиз Дженкинс. И вряд ли этот разговор о растениях имел какой-то смысл.

Однако он все же вернулся к себе в кабинет, сел за стол и задумался.

Том и журналист едва успели приняться за вторую кружку пива в баре «У Фрэнка», когда вошла женщина-врач, чтобы забрать мужчину, который, вероятно, был ее мужем. Тот сидел у стойки в другом конце зала, дружески беседуя с барменом. Она спокойно, но твердо заставила его оставить свой стакан на стойке и повела к выходу. Повернувшись, Том увидел, как они идут через автостоянку и как женщина рассмеялась в ответ на какие-то слова мужчины. Иногда над словами Тома женщины тоже смеялись. Внезапно он почувствовал, что ему очень не хватает женского смеха.

– Ваша знакомая? – спросил журналист.

Том покачал головой.

– Местный врач. Полицейские вызвали ее, чтобы она меня осмотрела.

– Симпатичная.

– Вполне, – кивнул Том. – Впрочем, она уже занята.

– В наше время никто не свободен, Том. Включая вас, судя по обручальному кольцу. Могу я спросить, как вы оказались здесь один?

– Дома были некоторые проблемы, – сказал Том. – И я приехал сюда, чтобы немного развеяться.

– Спасибо. Мне этого вполне достаточно.

Том подумал о том, сколько пройдет времени, прежде чем его собеседник захочет узнать больше, и каким образом не дать ему к этому повода. Поставив пиво на стол, он посмотрел на журналиста. Уже по аккуратно отглаженной рубашке и костюму можно было сказать, что человек этот только что приехал прямо из города и что он, возможно, вовсе не столь сообразителен, как могло показаться на первый взгляд. Как обычно, он улыбался, и Том предположил, что это вошло у него в привычку, чтобы располагать людей к разговору. Журналист, которого звали Джим Хенриксон, работал в журнале «Фронт пейдж», красно-белый логотип которого Том узнал с расстояния в двадцать ярдов. Мода, знаменитости, тайны – включая «Убежище Гитлера в Антарктике», «Инопланетяне похитили мою зарплату» и «У королевы красоты Айдахо родился мальчик-рыба». А теперь… «Несостоявшийся самоубийца встречает снежного человека».

Разница заключалась в том, что заголовки во «Фронт пейдж» на самом деле были не столь кричащими, а авторы старались подходить к своей работе достаточно профессионально. Даже если некоторые из историй и выходили порой за рамки общепринятого, написаны они были достаточно трезво и беспристрастно. К тому же журнал пользовался популярностью в среде шоу-бизнеса, и авторов статей о кино и моде приглашали на все крупные мероприятия. Журнал старался высоко держать марку и этим отличался от многих других. Если бы Хенриксон был из «Инкуайрера» или «Уорлд ньюс», Том вряд ли сейчас был бы здесь – скорее всего, просто бы где-нибудь ужинал. Но с чего-то нужно было начинать, и за последние полчаса Тому все больше и больше казалось, что он в конце концов нашел благодарного слушателя.

– Вы ведь мне верите, – сказал он.

– Да, конечно.

Том неожиданно ощутил странную усталость, и на глазах у него выступили слезы. Журналист заметил это и мягко похлопал его по плечу.

– Все в порядке, друг мой.

– Но почему? – спросил Том. – Никто мне больше не верит.

– Главным образом потому, что вы просто не похожи на лжеца, а большая часть чуши, которую мне приходится слышать, – скорее ложь, чем искреннее заблуждение. Кроме того, я уже не в первый раз слышу подобную историю в здешних краях. Девять месяцев назад трое охотников рассказывали об очень похожем случае в пятидесяти милях к северо-востоку отсюда, в районе Мазамы. Странное существо, появившееся ночью в их лагере. Отвратительный запах. И странные звуки вроде тихого стона. Вы ничего такого не слышали?

– Нет. Но я… очень крепко спал, прежде чем проснулся.

– Верно. В общем, они основательно перепугались. Трое взрослых мужчин, с детства бывавших в лесу, в страхе бежали прочь.

– Что-то я ничего про это не помню.

– Вы ведь читаете нас каждую неделю, не так ли?

– Нет, – признался Том. – В основном в приемных у дантистов. Прошу прощения.

– Ваши выводы огорчают меня, Том. Как раз в приемных мы помогаем людям преодолеть страх перед зубным врачом, и это для нас не менее важно. Нет, скорее всего, вы ничего не слышали про охотников, потому что мы о них не писали. Слухов, распространяемых тремя бородатыми мужиками в клетчатых куртках, может быть, и хватило бы для наших конкурентов, но просвещенным читателям нашего журнала подобное просто неинтересно. Наш подход заключается в том, что, хотя мы пишем в том числе и о странном и загадочном, но даже не рассматриваем материал, пока не сочтем его достаточно достоверным.

– Вроде убежища Гитлера в Антарктике?

– Ну что я могу сказать? – Журналист рассмеялся, широко разведя руками. – Да, там действительно есть странное образование из древних камней. Честно говоря, я лично не стал бы об этом писать, но… тираж у нас тогда поднялся основательно. Гитлер – вечный злодей, и, честно говоря, нам его даже в каком-то смысле не хватает. Так или иначе, суть в том, что если где-то и удастся найти снежного человека, то это случится здесь, на северо-востоке тихоокеанского побережья. За многие годы поступали сотни сообщений от свидетелей, начиная с некоего Элики Уокера в начале позапрошлого века, есть и немало материальных доказательств. В этой части Штатов можно найти древние наскальные изображения существ, очень похожих на обезьян, несмотря на то что местных приматов здесь нет и не было – или, по крайней мере, так принято считать.

– А фотографий или киносъемок не было?

Хенриксон покачал головой.

– Только фильм Паттерсона, который, как совсем недавно выяснилось, оказался подделкой. В любом случае, он ничего не доказывает. Вот, собственно, в чем ваша самая большая проблема. Есть немало тех, кому не хочется, чтобы стала известна истина. Стоит только хоть чуть-чуть к ней прикоснуться – и от тебя пытаются избавиться. Но мы до нее все равно доберемся. – Он отхлебнул пива, и глаза его весело блеснули. – Хотите знать правду? Теории заговора – полная чушь.

– Наверняка, – кивнул Том. – Какая именно?

– Не какая-то, а все. Их выдумали власти лишь затем, чтобы скрыть то, что происходит на самом деле.

Том рассмеялся.

– Недурная мысль.

– Я не шучу. Единственно верная теория – та, которая принадлежит мне. И вообще, чем более странной кажется теория, тем вероятнее, что она окажется верной. А странной она кажется лишь в контексте той лжи, которую нас научили принимать.

– Вы меня совсем запутали, – сказал Том.

– Власти контролируют всю информацию – соответственно, им тоже приходится изобретать собственные теории. Они сами плодят все эти «теории заговора», поскольку знать настоящую правду для нас еще хуже. Например – вы ведь знакомы с идеей насчет того, что мы на самом деле никогда не высаживались на Луне?

– Я видел передачу по телевизору. Был еще фильм…

– Верно. Но суть в том, что сама эта идея – тоже сфабрикованная теория, цель которой – отвлечь внимание от настоящей правды. Луны нет вообще.

– Прошу прощения?

– Луны нет вообще. Так же как планет или звезд. Все болтают о том, летали мы туда или нет, и не знают настоящей правды. Ничего вообще нет. Галилей был пьян. Да, друг мой, этот каменный шарик – все, что существует на самом деле. Правительство знает об инопланетянах, но скрывает от нас правду, так? На самом деле никаких инопланетян нет, поскольку, как я уже сказал, никакой остальной вселенной не существует. Идея об освоении космоса возникла, когда стало очевидно, что нам нужны новые горизонты, иначе мы попросту перебьем друг друга через неделю. Кто долетит до Луны первым, мы или эти плохие парни – красные? Потом мы действительно оказываемся там первыми, но почему-то нам это быстро надоедает, и Луна нас больше не интересует. Не странно ли? Мы смогли долететь до Луны с помощью технологий сорокалетней давности, но почему-то не делаем этого сейчас, когда мы в состоянии создать компьютер размером с булавочную головку.

– Но есть же космические челноки?

– Верно. И довольно часто они взрываются. «Вот почему, ребята, мы пока не полетели на Марс – потому что в космосе опасно». Все это чушь, и именно для этого и придумали маленьких зеленых человечков. Мы не летаем в космос, зато он сам приходит к нам, следовательно, он существует. И речь отнюдь не только о «дальних горизонтах». Вот скажите: кто убил Джона Кеннеди?

– Не знаю. Насколько мне известно, это до сих пор загадка.

– Верно. А почему?

– Полагаю, вы сами мне это скажете.

– Чтобы скрыть тот факт, что Кеннеди на самом деле жив.

– Жив?

– Конечно. Вообще, это довольно интересная история. Его вынудили уйти те, кому он и его семья сильно досаждали, – кубинцы, ЦРУ и прочие. Мол, давай проваливай, иначе мы тебя прикончим. И тогда он согласился исчезнуть вместе со своей настоящей любовью (Мэрилин, кем же еще?). Их смерти были инсценированы, а сейчас они вместе живут в Шотландии. У них ферма по разведению овец-альпака – насколько мне известно, первая в Европе. Предприятие небольшое, но дела у них идут неплохо, к тому же они по-настоящему любят друг друга. Вот почему со всеми остальными Кеннеди постоянно происходят неприятности. Некоторые из них знали о тайне Джона, и предполагалось, что они будут молчать, иначе весь тайный план стал бы явным, и люди стали бы думать: «Черт побери, а что еще на самом деле неправда?» Стоило возникнуть подозрению, что кто-то из Кеннеди может проговориться, и – хлоп! – он уже история. Дискредитирован, мертв или и то и другое вместе. Ходят слухи, что леди Диана тоже проболталась – стоит ли мне говорить что-то еще?

– Да вы сами во все это не верите.

Журналист улыбнулся.

– Нет, – согласился он. – Конечно, с Джоном Кеннеди на самом деле такого не произошло. Но это первое, чему учишься в нашем деле. Что истина нематериальна. Имеет значение лишь то, во что люди верят.

Возле локтя Тома послышался легкий стук, и он увидел, что принесли новое пиво. Он не помнил, чтобы кто-то его заказывал. Еще одно искусство, вероятно очень полезное при такой работе, как у Хенриксона.

– Джим, вам все равно не удастся меня напоить, – сказал он.

– Том, Том, Том, – покачал головой Хенриксон. – Господи! И вы еще меня считаете параноиком? Поверьте, у меня сейчас просто есть настроение на несколько кружечек пива, а вы составляете мне компанию. И, поверьте, ваше время не пропадет впустую. Надеюсь, что за вашу историю вам хорошо заплатят. Хотя мне хотелось бы прямо сейчас взять с вас слово, что об этом вы будете говорить только со мной, и ни с кем больше.

– Конечно, – сказал Том, зная, что его все равно никто больше не стал бы слушать.