Текст книги "Слуга смерти"

Автор книги: Майкл Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)

Подойдя к первой из машин, я заглянул в окно. Заднее сиденье было завалено кучей туристского барахла: запасные свитера, дорожные карты и несколько ярко раскрашенных предметов, рассчитанных на то, чтобы предвосхитить вопросы, действительно ли их владельцы побывали в тех местах, о которых рассказывают.

Следующая машина стояла в десяти ярдах дальше. Было очень холодно, и я докурил сигарету. Я подумал было о том, чтобы пройти мимо, но все же подошел. Машина была большая, ржавая и покрытая грязью, и не похоже было, что кто-то взял ее напрокат, но я все же наклонился, чтобы заглянуть внутрь.

Услышав за спиной тихие шаги, я начал оборачиваться.

А потом у меня из глаз посыпались искры и наступила темнота.

Глава
25

Что-то красное, как огонек на другом берегу бухты в кромешной тьме ночи. Какой-то звук, тихий, словно шелест волн о берег, наподобие белого шума. Тошнота и головокружение, затем боль, будто в мое тело медленно ввинчивались два длинных болта. Боль в плече. И еще в спине. И в левом виске.

Я дернул головой, открыв глаза чуть шире, и понял, что красное сияние – часы возле кровати. Мне потребовалось некоторое время, чтобы разобрать цифры – пять часов утра с минутами. Вокруг царила мертвая тишина, такая, что, казалось, можно было услышать шорох ковра. Пахло мотелем.

Судя по всему, я сидел на стуле, наклонившись вперед. Голова все еще кружилась, и мысли спотыкались, будто едва научившиеся ходить младенцы. Я попытался выпрямиться и обнаружил, что не могу. Сперва я перепугался, но потом понял, что мои ноги и запястья привязаны к передним ножкам стула. И тогда я испугался еще больше.

Я перестал дергаться и повернул голову. Боль пронзила меня от виска до плеча, и я едва удержался, чтобы не вскрикнуть. Вероятно, у меня не было никаких причин этого не делать, но, когда обнаруживаешь себя привязанным к стулу в темной комнате, стараешься не привлекать к себе большего внимания, чем то, которое тебе уже оказали.

Я немного подождал, пока перед глазами перестанут плясать светлячки, затем попытался снова, на этот раз медленнее. В комнате действительно было очень темно, как может быть только вдали от огней большого города. Однако света хватало, чтобы у меня тяжело забилось сердце, когда я увидел чью-то тень на фоне окна.

Рот мой приоткрылся, издав негромкий хрип, но я не произнес ни слова. Возможно, просто не мог. Всмотревшись внимательнее, я увидел, что силуэт возле окна вовсе не стоит, а сидит скрестив ноги на столе.

Наконец я обрел дар речи.

– Пол?

– Нет, конечно, – тотчас же послышался ответ. – Думаешь, будь это он, ты был бы до сих пор жив?

В это мгновение я мысленно расстался со всяческой надеждой. Я понятия не имел, как нашел нас тот человек из ресторана во Фресно. Но я знал, что во второй раз мне живым не уйти. По крайней мере, пока я был привязан к стулу. Я подумал о том, где сейчас Нина, надеясь, что она жива, а если нет, то я никогда об этом не узнаю.

Раздался шорох, и я понял, что это тот же самый звук, который я слышал, пытаясь прийти в себя.

Его издавал плащ незнакомца, соскользнувшего со стола и шагнувшего ко мне.

Остановившись, он некоторое время смотрел на меня, затем присел, так что наши лица сблизились вполне вплотную.

– Привет, Уорд.

– Ну ты и сволочь.

Это был Джон Зандт.

Он сел на край кровати, лицом ко мне, но не сделал даже попытки развязать веревки.

– Где Нина?

– В соседней комнате. Связана, как и ты, и на двери висит табличка «Не беспокоить».

– Она будет кричать, когда проснется. И ты не поверишь, как громко.

– Только не с кляпом во рту. И если ты хотя бы попытаешься набрать в грудь воздуха, я ударю тебя так, что ты не придешь в себя неделю, а может быть, и вообще никогда.

– Что ты делаешь, Джон? Что с тобой?

– Ничего, – ответил он. – Просто не хочу, чтобы вы мне помешали.

– Помешали чему? Убивать?

– Кого, по-твоему, я убил?

– Например, Питера Ферильо.

Он фыркнул.

– Да. Я его убил, это правда.

– А кого еще?

– С чего ты взял, что есть кто-то еще?

– А зачем ты тогда спрашиваешь? Это ты убил женщин? Ты убил Джессику и Кэтлин, чтобы отомстить Полу?

– Прекрати его так называть. Он не заслуживает имени.

– Но оно у него есть, и он к нему привык. Ты убил их или нет?

– Ты действительно думаешь, будто я могу убить женщину?

– Какая разница? А мужчин убивать нормально? Если так рассуждать, то ты мало чем отличаешься от Пола. Ты ударил девушку Ферильо так, что она получила сотрясение мозга. Как это соотносится с твоей новой моралью?

– Этого я делать не собирался. Я знал, как я намерен поступить, чтобы заставить Ферильо говорить, и просто слегка перенервничал. Ее я оставил там, где ее должны были быстро найти.

– Ты прямо-таки принц. А после того, как он все сказал, он должен был умереть, так?

– Да. Как только я выяснил, что в Лос-Анджелесе он помогал организовывать доставку девочек в руки убийц. Возможно, он думал, что из них просто готовили малолетних проституток – так он, по крайней мере, утверждал. Но, знаешь ли, мне этого вполне хватило.

Судя по выражению лица Джона, он либо не мог, либо не был готов вновь мысленно представить себе смерть Ферильо от собственных рук.

– Джон, развяжи меня. Ради всего святого.

Он покачал головой.

– Ни в коем случае. Ты станешь мне мешать. Ты просто не способен на то, на что способен я.

– Пошел ты…

Неожиданно он ткнул пальцем мне в лицо.

– Помнишь, в последний раз? Извини, может, я чего-то не понимаю, но разве ты убил того, кто расчленил мою дочь, когда он был прямо у тебя на мушке?

Ответить я не смог. Я знал, что я этого не сделал.

– Он здесь, да?

– Да, – ответил Джон. – Он кое-что здесь ищет, поскольку верит, что это ему во многом поможет.

– Он провалился. Верно? Он больше не крупная шишка среди подонков. Его прогнали прочь и теперь хотят его смерти.

– А ты не так глуп, должен признать.

– Расскажи обо всем, Джон. У меня есть право знать. И либо развяжи меня, либо принеси выпить. Здесь холодно.

Он направился в ванную. В темноте послышался звон, затем он снова появился с маленьким стаканчиком, на два дюйма наполненным янтарной жидкостью. Я открыл рот, и он наклонил стакан. Я закашлялся, но внутри сразу стало тепло.

Он отступил назад и, подойдя к окну, некоторое время смотрел на автостоянку.

– Он ведь наверняка здесь не живет?

– Жил, вместе с каким-то другим парнем. Я приехал сюда вечером, но его уже не было. Но он до сих пор где-то рядом.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что он свихнулся. Он думает, будто нашел какой-то магический способ переделать весь мир так, как хочется ему.

– Что? И что же это?

Он покачал головой.

– Ты не поверишь.

– Ты знаешь, что убитые женщины – из приемных семей, тех, где он жил в детстве?

– Да. Я нашел людей, которые им занимались. И разговаривал со старухой в Сан-Франциско. А потом сложил два и два.

– Но почему Ферильо?

– Он был прикрытием для «соломенных людей», одним из многих по всей стране. В свое время они помогли ему уйти от правосудия. Не думаю, что он вообще догадывался об их истинной сущности, но оказывал им услуги, отмывая деньги посредством своего ресторана. Квартира, в которой он умер, принадлежала человеку по имени Джордж Дравецкий. Дравецкий занимается строительством и очень богат. У него не было своего дома в Холлсе, но он подавал первоначальную заявку и внес необходимую сумму. Он один из них.

– Как ты все это узнал?

– Я хорошо знаю свое дело.

– Ты больше не полицейский и отказался привлекать к этому Нину. Так где ты черпаешь информацию?

– От одного парня, с которым в свое время вместе работал в Лос-Анджелесе. Когда-то у него была привычка заимствовать из вещественных доказательств по делам о наркотиках чуть-чуть для личного употребления. Ничего особенного, но он человек честный, к тому же взрослел и просто не хочет, чтобы об этом стало широко известно. И потому он делает то, о чем я его прошу.

– Случайно, не Дуг Олбрич?

Джон коротко улыбнулся. Зрелище было не из приятных.

– А ты совсем не глуп.

– Нет. Просто склонен доверять не тем, кому следует, особенно если считал их друзьями. Олбрич знает про все остальное?

– Нет. Он всего лишь коп.

– Ты добрался до Дравецкого?

– Да. Он подтвердил то, о чем я уже начал догадываться. Ты понятия не имеешь, чему нам приходится противостоять.

– Думаю, что имею.

– Нет, не имеешь. Я упомянул про Роанок, чтобы посмотреть, не намекнет ли это тебе хоть на что-нибудь. Я наблюдал за тобой, ища хоть какой-то знак того, что ты сам что-то сообразишь, но ничего не заметил. Как так может быть, Уорд? Чем ты занимался все это время?

– Пытался остаться в живых.

– То есть прятался. Зачем? Стоит тебе понять, что представляют собой эти люди, – и пути назад уже нет. Уже нельзя просто сидеть, смотреть телевизор и отрываться по полной. Нет больше счастливых семей, прогулок вдоль берега, нормальной жизни. Ничего уже не сделаешь, и некуда больше идти.

– Джон, о чем ты?

– Индейцы не убивали поселенцев в Роаноке, Уорд. Это сделали «соломенные люди».

Я уставился на него.

– Что?

– Кроатаны все знали. Они рассказали очередной группе поселенцев, что это сделало «другое племя», что другое племя убило пятнадцать человек, оставшихся после второй экспедиции. Этим другим племенем были «соломенные люди». Во всяком случае – их предки, пытавшиеся уничтожить других европейцев, прежде чем те смогут завладеть страной, которая до этого в течение долгого времени негласно принадлежала им. Они уничтожили и следующую экспедицию, оставив в живых лишь некоторых женщин и детей, – догадайся зачем. Так же они поступали с испанцами и со всеми остальными при любой возможности. Вот почему на той хижине было написано слово «Кроатан». Тогда это была явная попытка переложить вину на других, теперь же это означает «мы здесь были» или «это место принадлежит нам».

– «Соломенные люди» были здесь еще в шестнадцатом веке? Не выдумывай.

– Они были здесь намного раньше. Они пришли сюда первыми, Уорд. Они похитили Америку у туземцев за четыре тысячи лет до того, как кто-либо другой вообще узнал о ее существовании.

– Но кто же они такие?

– Они пришли из разных концов мира, в разное время. Финикийцы, римляне, ирландцы, древние египтяне, португальцы, норманны. Римляне завоевали половину мира, перемещаясь десятками тысяч через целые континенты. Ты действительно думаешь, что некоторые из них не могли совершить путешествие в несколько сотен миль через Северную Атлантику? Их было немного, тех, кто не хотел жить по новым мировым правилам, кому не нравилось происходящее вокруг, особенно после того, как христианство начало уничтожать древние верования. Их следы есть по всей стране: западные артефакты в тех археологических слоях, где их не должно быть; древние китайские монеты на Северо-Западе; предания о туземцах, говорящих по-английски или по-валлийски; тайное египетское святилище в Большом Каньоне; старые кельтские письмена на скалах в Новой Англии; мегалитические сооружения в Нью-Хэмпшире; легенды о рыжеволосых индейцах в Орегоне. Новый Свет всегда привлекал тех, кому не нравилось в Старом, кто считал, будто он заражен вирусом современной цивилизации. И постепенно они начали контактировать друг с другом и действовать совместно. То и дело просачиваются разные истории – путешествие святого Брендона или карты Пири Рейса, где показаны части света, которые, как теперь считается, были тогда неизвестны, – но их постоянно замалчивают. «Соломенные люди» хотели иметь свою территорию, свою собственную страну, королевство и логово – в том числе и потому, что это приносило им богатство.

– Каким именно образом?

– Медь. Начиная с третьего тысячелетия до нашей эры в Верхнем Мичигане было добыто полмиллиона тонн меди. Пять тысяч шахт на протяжении в сто пятьдесят миль, работавших в течение тысячи лет.

– Никогда об этом не слышал.

– Странно, да? Несмотря на то что после них остались миллионы орудий и тысячи ям. Куда пошли пятьсот тысяч тонн меди? Она экспортировалась по всему миру, и именно это в первую очередь сделало «соломенных людей» богатыми, а также дало им возможность сохранить свое существование в тайне. Когда кто-то начинал им мешать – его просто уничтожали. Они уничтожили народ анасази, когда им стало казаться, что тамошняя цивилизация чересчур быстро развивается. Они стерли с лица земли Роанок. Они едва не поступили так же с Джеймстауном. Они расправлялись с любыми первопоселенцами, которые им попадались. В дневнике Патрика Брина, одного из участников группы Доннера, есть странное упоминание в записи за пятницу, восемнадцатое: «Сегодня не видели ни одного чужака». Что за чужаки? Больше в дневнике ничего о них не говорится. Что они там делали, в столь отдаленных местах, что в группе Доннера начали умирать от голода и, что самое интересное, есть друг друга? Кем они были?

– Вероятно, «соломенные люди», если верить тебе.

– Да. Они были здесь задолго до нас. Они были здесь всегда. О них знали и иногда вступали с ними в контакт, но это никак не вписывалось в изначальные мифы о возникновении нашей страны, и постепенно упоминания о них прекратились.

– И они просто сдались?

– Нет, конечно. Но бороться с наплывом миллионов здравомыслящих невозможно, а «соломенных людей» никогда не было слишком много. Они ушли в тень, стали вести свои дела втайне от всех. Думаю, у них есть связи с неоконсерваторами, но доказательств у меня нет. Они делают деньги и занимаются тем, что им нравится, чего нормальный человек никогда делать не станет, и время от времени творят жестокости, просто чтобы не утратить навык и ублажить своих богов. Таковы их обычаи.

– Убийства не имеют ничего общего с верой.

– Имеют, Уорд. Так оно на самом деле и есть. Мы все так поступали. Сейчас мы убиваем лишь из ненависти, или от жадности, или в наказание, но сто тысяч лет назад нам подобные верили в то, что убийство может дать жизнь и надежду.

– Что ты имеешь в виду?

– Жертвоприношения. Мы приносили в жертву животных и друг друга. Жертвоприношение – это убийство с магическими целями, и серийные убийства – извращенная разновидность того же инстинкта. Они превращают девочек и мальчиков в символы «богов» – совершенных, недосягаемых, жестоких, – и весь их образ поведения представляет собой лишь искаженную версию древнего ритуала.

– Не понимаю.

– Все то же самое, вплоть до деталей. Они делают приготовления, выбирают жертву, уносят ее в тайное место, потом моют, кормят или пытаются с ней общаться – оказывают почести перед жертвоприношением. Они могут и заняться с ней сексом, и отчасти это попытка совокупиться с божеством, но, кроме того, это единственный достаточно действенный способ вернуть современного человека из мира цивилизации в мир древних звериных инстинктов. Затем ее приносят в жертву, или, иными словами, убивают. Иногда части тела съедают, чтобы обрести силу жертвы. Часто они сохраняют фрагмент тела жертвы или ее одежду, подобно медвежьей шкуре или волчьему клыку, храня их в особом месте как напоминание. Тебе это не кажется знакомым?

– Да, – согласился я. – Кажется.

– Потом они хоронят останки, возвращая их земле, или разбрасывают их в разных местах – а расчленение тела тоже является распространенной чертой жертвоприношения. Какое-то время затем они ничем себя не проявляют, пока цикл не начинается снова, пока музыка сфер не поведает им, что пришло время очередной жертвы.

– Но серийные убийцы – не жрецы.

– Нет. Они безумцы, и потому наступает момент, когда цикл начинает ускоряться. Большинство убийц в глубине души понимают, что поступают плохо. Они осознают, что страдают психическим расстройством, но ничего не могут с собой поделать. Под конец они начинают убивать все чаще, поскольку у них больше нет сил сопротивляться. Но «соломенные люди» полагают, что это вполне приемлемо, и в том и заключается разница. Они считают, что то, чем они занимаются, – более чем нормально, что в этом их суть, что нам предназначено быть их жертвами. Они считают, что если убить того, кого нужно и в нужное время, то все будет в порядке. Для них это изначальное магическое священнодействие, основанное на древней вере, которая утверждает: «Убивать – хорошо».

Он замолчал, воинственно выпятив челюсть, и все его тело, казалось, дрожало от нежелания видеть мир иначе. Я посмотрел на него, не зная, что сказать. Я не знал, как объяснить ему, что недостаточное знание может быть опасно, или что не все, о чем пишут в Интернете, правда, или что стремление подогнать любую информацию под заранее определенную теорию – признак навязчивой идеи. Я не знал, как сказать ему, что если он верит во все то, о чем мне рассказал, то он лишился рассудка. Не очень-то хочется говорить на подобные темы, когда ты привязан к стулу и перед тобой сидит человек с пистолетом.

– Ты узнал все это от Дравецкого?

– Кое-что. Он также подтвердил, что некоторые в «племени» – он употребил именно это слово – считают, что Человек прямоходящий стал для них помехой, и еще он сказал мне, что тот должен совершить Жертвоприношение, каких не было уже давно.

– Думает ли Пол, что «соломенные люди» снова примут его, если он справится со своей задачей?

– Сомневаюсь, что это вообще его интересует. Мозгов у него хватает.

– Где сейчас Дравецкий?

– В Колумбия-ривер.

– Здорово. Ты настоящий мужчина. Скажи мне, Джон, ты убил тех женщин или нет?

– Нет.

Ответ последовал сразу же. Я до сих пор не знал, что думать.

– Так что здесь делает Пол?

Джон покачал головой.

– Даже если я тебе скажу, ты все равно не поверишь, – сказал он. – Впрочем, мне все равно.

Он встал и достал что-то из кармана. Это оказалась толстая тряпка длиной фута в два.

– Не смей…

Однако он одним быстрым движением заткнул мне рот, затем присел передо мной, глядя мне прямо в глаза. Пока мы разговаривали, я даже не заметил, что за занавесками начало светлеть. Близился рассвет. В полумраке я мог различить яркую голубизну его глаз с черными точками зрачков. Но больше ничего.

– Не мешай мне, Уорд, – сказал он. – Для меня его смерть куда важнее твоей жизни.

Проверив узлы, он выпрямился и вдруг рассмеялся.

– Хочешь услышать неожиданность? Сорок лет назад они решили, что страна катится в пропасть либерализма. Потребовалась крайняя мера. Жертвоприношение вождя. Двадцать второго ноября шестьдесят третьего года.

Я тупо смотрел на него. Он подмигнул.

– Они убили Джона Кеннеди.

А потом он подошел к двери, шагнул в сине-черную тьму и исчез.

Глава
26

Всю ночь вооруженный человек провел, сидя на стуле перед дверью. Второй, Козелек, дважды пытался с ним заговорить, но безрезультатно, после чего, похоже, сдался, сгорбившись на другом стуле и глядя в никуда. Потом, пошарив в кухне, он нашел бутылку вина, которую выпил за двадцать минут, и заснул. Во сне его мучили кошмары, и он дважды произнес женское имя.

Патриция лежала на боку на кушетке со связанными за спиной руками. Какое-то время она не смыкала глаз, но, когда поняла, что это мало чем может помочь, закрыла глаза, хотя и не спала. Сон не шел, даже близко не подходил.

Они вышли в путь с первыми лучами солнца. Хенриксон потребовал, чтобы она шла первой. Козелек ковылял следом за ней, то и дело спотыкаясь. Отчасти причиной тому было похмелье, отчасти – боль в лодыжке. В основном же казалось, будто он попросту смирился со своей участью.

Хенриксон шел последним. То и дело она оглядывалась, проверяя, где он. Хотя ночью наконец выпал свежий снег после дождя и мокрой каши, он, похоже, умудрялся двигаться почти беззвучно.

Она повела их вдоль северного берега озера. Не имело никакого смысла отказываться сопровождать его туда, куда, по его мнению, ему хотелось попасть. Место это находилось значительно дальше, чем он предполагал, и там вовсе не было того, чего он хотел: оно находилось намного глубже в лесу, и туда ему пришлось бы идти самому.

Проходя мимо второй хижины, она бросила взгляд на пыльное окно, увидев в нем свое отражение, и улыбнулась, на случай, если там еще оставалась частичка души Билла и если она вдруг не вернется.

– Надеюсь, вы не морочите мне голову, – сказал Хенриксон.

Том остановился, радуясь возможности передохнуть. После двух часов ходьбы, к тому же вверх по склону, он полностью выбился из сил. Небо, сперва ярко-голубое, постепенно потемнело, покрывшись похожими на комья глины тучами. У него болела голова, и, несмотря на всю усталость, он не мог не провести параллель с тем, как он в первый раз вернулся туда, куда они сейчас направлялись, ничего толком не соображая. Конечно, он не предполагал, что все произойдет именно так. Он просто хотел заснуть, и это ему тогда удалось, после того как он напился в стельку. Сейчас ему тоже хотелось заснуть или оказаться где-то далеко. Его абсурдная вера в то, что ему каким-то образом удастся избавиться от прошлого, что его находка изменит его жизнь, полностью рассеялась.

Хенриксон встал прямо перед женщиной.

– Вы говорили копам, будто это место находится в часе ходьбы от границы вашего участка. Если только вы не владеете национальным парком, это начинает вызывать определенные сомнения.

– Я солгала, – просто ответила она.

– И как далеко еще идти?

– Не близко.

– Возможно, вы хотите, чтобы мы заблудились, – сказал Хенриксон. – Возможно, это не такой уж плохой план. Но я могу идти намного дольше вас обоих и еще очень долго после того, как вы свалитесь от усталости. Конечно, вы можете помешать мне найти это место сегодня. Но я знаю, что оно здесь, и никуда не уйду. Рано или поздно я найду его, и все закончится лишь тем, что вы двое умрете, а я потеряю чуть больше времени.

– Какая разница? – спросил Том. – Если вы намерены всего лишь застрелить это удивительное существо, не все ли равно, случится это сегодня или на следующей неделе?

– Как по-вашему, что там на самом деле? – спросила Патриция, с любопытством глядя на него.

– Вы же знаете, – сказал Том.

Она пожала плечами.

– Я знаю только о медведях. Здесь уже очень долго живут несколько зверей, и они заслуживают того, чтобы их оставили в покое.

Том посмотрел на Хенриксона.

Тот ничего не сказал, лишь кивнул, предлагая идти дальше.

Какое-то время спустя Том поравнялся с женщиной. Он заговорил с ней, и та, похоже, его слушала. Он рассказал ей о том, как отправился в лес, и о том, что привело его туда, и в конце концов обнаружил, что рассказывает ей о том, чего не знал больше никто. Он рассказал ей, как смотрел на девушку на пассажирском сиденье, насколько изуродована та была и как отчаянно она цеплялась за жизнь. Он рассказал о проблемах со счетами компании, в которой он работал, о несоответствиях, которые рано или поздно наверняка должны были стать явными. Рестораны очень дороги, так же как и подарки, а вкусы Рэчел требовали немалых расходов. Трудно ухаживать за девушкой без ущерба для финансов, особенно если твоя жена проверяет все банковские счета. Сара бы заметила возросшие траты, даже если бы он снимал все деньги наличными. Со счетами компании все было намного сложнее, и существовала вероятность, что этого никто не заметит. Но с той же вероятностью могло случиться и обратное, и Том знал, что в этом случае его имя окажется в первых строках списка подозреваемых. Самое же страшное, признался он, заключалось в том, что наиболее остро он ощущал свою вину именно по этому поводу, а не в связи со смертью Рэчел. Конечно, ему не следовало заводить с ней роман – но она была очень красивая, и стоило ему начать, как он уже не мог остановиться. Ему не следовало пытаться проехать через перекресток той ночью – однако появление «порше» с пьяным водителем никак от него не зависело.

В отличие от кражи денег.

Стоя тогда рядом с машиной, он принял решение и тщательно все продумал. Он сделал это по собственной воле, хотя и понимал, что поступает неправильно. Каждый совершает ошибки, и к таковым он мог отнести практически все свои действия. Всего лишь свойственная человеку ошибка, а не кража. Он просто не мог остановиться. В течение недели после аварии у него был шанс рассказать Саре о том, что случилось, а потом этот шанс исчез. Он не был уверен, стало ли то, что он ничего ей не сказал, для него вторым преступлением или же увеличило тяжесть первого. Он пересек черту и угодил в ловушку по другую ее сторону.

Старая женщина слушала его и почти ничего не говорила. Рассказав ей обо всем, он почувствовал себя лучше, но ненамного и понял, что мог бы по-настоящему все изменить, лишь признавшись во всем Саре. Преступление перед компанией состояло в краже, преступление перед ней состояло во лжи. Последнее было намного хуже. Он решил, что сегодня вечером, независимо от того, удастся им найти что-нибудь или нет, позвонит домой. Когда-то она любила его и, возможно, любит до сих пор. По крайней мере, она могла бы посоветовать ему, что делать дальше, и это стало бы для него лучшим прощением, какого он мог ожидать.

Наконец, когда измученные внутренности Тома подсказали ему, что уже середина дня, они пришли на место.

Они уже довольно долго поднимались по крутому склону, и Том понятия не имел, где они сейчас находятся. Какое-то время ему казалось, что Хенриксон, возможно, прав и женщина просто пытается завести их подальше. Однако, внимательно наблюдая за ней, он заметил, что она ни разу не поколебалась, даже на мгновение, решая, в каком направлении идти. Они медленно, но верно приближались к цели. Она поворачивала то в одну сторону, то в другую, обходя одни участки местности и преодолевая другие. Для женщины ее возраста она двигалась удивительно легко. Тем не менее иногда она невольно морщилась, а дважды поскользнулась и упала на бок, не успев ни за что схватиться. Постепенно движения ее замедлялись, и она явно начала уставать.

Наконец она остановилась, тяжело дыша, и кивнула вперед.

– Там, внизу.

Хенриксон прошел мимо нее к обрыву, посмотрел вниз, а затем жестом подозвал Тома.

– То самое место?

Том подошел к нему, глядя на струящийся внизу ручей, который сперва показался ему ничем не отличающимся от тех, что попадались им на пути. Затем он заметил маленькую площадку, где сидел несколько дней назад в темноте и куда вернулся на следующее утро. Прошло меньше недели, но это время показалось ему вечностью, словно он обречен был возвращаться к этому месту снова и снова.

– Да, – ответил он. – Именно там это и случилось.

Именно тогда наступил тот самый определяющий момент, до которого все вокруг казалось серым и неразличимым.

– Очень хорошо, – сказал Хенриксон. Он повернулся и снова подошел к Патриции. – Спасибо, мэм.

– А в чем, собственно, дело? – спросил Том. – Зачем вы хотели сюда вернуться? Или вы просто выдаете себя за того, кем на самом деле не являетесь?

– Вовсе нет, – ответил Хенриксон. – Идите за мной.

Он направился к краю рва, остальные – за ним. Через пять минут Хенриксон начал сворачивать влево, сквозь росшие вдоль обрыва деревья. Еще через несколько минут он остановился.

Том увидел перед собой уже знакомый ему ствол упавшего дерева, пересекавший ров.

– Миссис Андерс, не объясните ли Тому, что это такое?

– Упавшее дерево, – ответила она.

Хенриксон покачал головой, прошел последние несколько ярдов до обрыва и шагнул на дерево. Обследовав его конец, он перешел на другую сторону, шагая по стволу так, словно тот имел ширину в десять футов.

– Оба конца обработаны, – сказал он, приседая и разглядывая дерево. – И ветви вдоль всего ствола срезаны. Кроме того, его развернули примерно на двадцать градусов относительно того угла, под которым он упал. Удивительно, что вы этого не заметили.

– Я плохо себя чувствовал, – ответил Том.

Это было правдой, но, честно говоря, он не мог поверить, что не заметил того, что казалось очевидным, стоило лишь один раз увидеть.

– Пока что реку можно пересечь вброд, – сказал Хенриксон, – но с наступлением весны для этого пришлось бы идти очень далеко, в любую сторону. Это мост, и притом рукотворный. Его сделал кто-то из наших лесных друзей, что лишь подтверждает их разумность. Они живут здесь, но им хочется иногда бывать на другой стороне, и они создали для этого простейшее устройство. Том, вот ваше доказательство. Я же говорил вам, эта прогулка стоит того, чтобы ее совершить.

– Откуда вы знаете, что его не сделал просто какой-то человек? Или ствол остался после лесозаготовок?

– Потому что я знаю, что здесь никогда не рубили лес, и маловероятно, чтобы человек мог сделать подобное с помощью каменных орудий. – Он посмотрел на Патрицию. – Всего лишь упавшее дерево, да?

– Это все, что я вижу. Возможно, вы видите нечто другое, а не то, что на самом деле у вас перед глазами. Так часто бывает.

Снова перейдя через мост, он в последний раз улыбнулся и бросил взгляд вдоль рва.

– Как хотите. Но давайте пройдем немного дальше. Посмотрим, что нам удастся найти.

Они шли еще минут десять, держась возле обрыва. Склоны становились все круче, а ручей расширялся, издавая приглушенный, но беспрестанный шум.

Наконец они добрались до вершины хребта, и у Тома захватило дух.

Под их ногами земля резко уходила вниз. Слева река неожиданно обрывалась в пустоту, беспомощно падая в большую каменную чашу в двухстах футах ниже. Впереди простирался сплошной лес, шероховатый ковер припорошенной белым зелени, бескрайний, до самой Канады и дальше. Высоко над головой, вдоль оставшейся узкой полоски чистого неба, тянулся тонкий затухающий след реактивного самолета – единственное видимое творение рук человеческих. Во всем остальном казалось, будто здесь никогда не ступала нога человека. Том смотрел, как облака постепенно затягивают просвет, пока небо не стало полностью серым, а затем снова взглянул на лес.

– Чудесный вид, – сказал он.

– Представьте себе времена, когда так было повсюду, – тихо проговорил Хенриксон, подойдя к нему и встав рядом. – Когда здесь никого больше не было.

Том сумел лишь кивнуть, словно открывшееся перед ним зрелище лишило его дара речи. Он продолжал медленно кивать, чувствуя, как его глаза непонятно отчего наполняются слезами.

– Я хочу поблагодарить вас, Том, – добавил Хенриксон, и неожиданно его голос вновь зазвучал дружелюбно, словно он снова стал таким, каким был, когда Том с ним только познакомился. – Знаю, вы очень старались, друг мой, и это было нелегко. И знаете, что самое странное? Я действительно рад, что мне было с кем поговорить.

Том снова кивнул. Подняв голову, он увидел размытые очертания фигуры старой женщины, руки которой все так же были связаны за спиной. Она грустно улыбнулась ему, затем отвела взгляд.

А потом Хенриксон положил руку Тому на плечо и столкнул его с обрыва.

Он почувствовал, будто весь мир накренился, а затем ощутил пустоту под ногами, словно снова оказался на том самом мосту, но на этот раз никакой внутренний голос не мог ему помочь. Затем последовало свободное падение, быстрое и короткое, прежде чем он начал ударяться о деревья и камни. Резкие, ломающие кости толчки швыряли и крутили его, словно тряпичную куклу. Еще один недолгий полет – и он приземлился, словно брошенная бутылка.