Текст книги "Потерянные души"

Автор книги: Майкл Коллинз

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Глава 11

Всю ночь, проведенную без сна, ее молящее одиночество просачивалось в мое сознание. Я понимал эту агонию тоски. Я хорошо ее узнал после развода. Это чувство отчуждения, перемещения в никуда поднялось во мне. Бремя вины в смерти ребенка налегло на нее и на все вокруг.

Я ощутил близость с ней. Не позвонить ли ей еще раз и сказать, что это я нашел ее девочку? Это могло стать началом разговора. Я было набрал номер, но сразу же повесил трубку.

Едва рассвело, я припарковался напротив автостоянки мэра. Небо затягивали тяжелые тучи. Молочное свечение старой торговой улицы. Какой-то мотель рекламировал недельные расценки. Старый кинотеатр совсем обветшал и был закрыт, но скобяная лавка все еще держалась на плаву. Свадебный и цветочный магазины, где Джанин купила подвенечное платье и букет невесты, были заколочены, как и фотоателье, где мы сняли новорожденного Эдди. Словно попадали костяшки домино, поставленные друг за другом.

Приехал мэр в тяжелой парке на подкладке из искусственного меха. Когда он вылезал из машины, его дыхание закурилось клубами пара. Он притопывал и ежился от холода, держа в руках кофе, коробку с плюшками и пластиковый пакет с сырыми овощами. Он вступил в полосу здорового питания.

Несколько минут я следил за ним, будто из засады, наполовину опустив стекло, и услышал бряканье ключей, когда он отпирал трейлер, который служил ему конторой.

Трейлер внезапно озарился бледно-оранжевым светом. Мэр включил газовый нагреватель. Мне было видно, как он движется внутри. Уже занятый делами, проверил автоответчик. Когда я поднялся по стальным ступенькам в трейлер, он успел преобразиться в торговца, благодаря клетчатому блейзеру и сверкающим сапогам.

– Лоренс, вот так сюрприз! – Он сделал широкий жест. – Входи! Входи! Добро пожаловать в цирк.

Вот так он всегда называл жизнь. Цирк.

В трейлере разило лосьоном после бритья, пропаном и кофе. На письменном столе лежал вскрытый пакет. Он вынул из него стальной шарик величиной в мячик для пинг-понга.

– Посмотри-ка, Лоренс. Знаешь, что это?

Я покачал головой.

– На пороге прошлого века один шотландский изобретатель имел обыкновение засыпать в кресле, сжимая в кулаке такой вот шарик. Когда шарик падал на пол, стук будил его, и он записывал то, что ему снилось. Изобретение пряталось совсем близко в подсознании. Что ты на это скажешь?

Я ответил просто:

– А что случится, если окажется, что вам ничего не снилось?

Мэр подмигнул:

– Ну, я попробую. – Он положил шарик в пепельницу, чтобы не укатился. – Так что я могу сделать для тебя, Лоренс? Неужто ты все-таки надумал сменить кусок дерьма, на котором ездишь? Вот что я тебе скажу: у меня как раз есть на редкость выгодные предложения. У нас ведь зимняя распродажа.

Мэр извлек обсыпанную разноцветной пудрой пышку и налил апельсинового сока в желтую чашечку. Что-то вроде угощения с ограниченным бюджетом на дне рождения ребенка.

– Послушай, Лоренс, никакого аванса. Можешь уехать отсюда прямо сегодня же. – Большой плакат на стене за письменным столом провозглашал: «Ваша кредитная история – уже история», а другой уверял: «Я готов взять на себя ваши проблемы!»

Я сказал:

– Не знаю, как бы это выразить…

Мэр сидел напротив меня, широкая улыбка, волосы зализаны назад. Он вытащил из пластикового пакета веточку сельдерея. Она хрустнула у него на зубах.

– Я отказался от вкуса ради здоровья. Невелика цена, как по-твоему?

Он нацеливался перейти к описанию прямой кишки и к тому, как ее укупоривают токсины, но тут я сказал без экивоков:

– А как насчет второй машины?

Мэр утратил улыбку.

– И что о ней?

– Как давно вы о ней знали?

Я увидел движение его языка, когда он продвинул за щеку содержимое рта. Он сглотнул и утер губы.

– На следующий день после происшествия мне сообщили, что ребенка могла сбить другая машина.

– Почему вы мне не сказали? – Я смотрел сквозь него. Когда этот отчет будет опубликован, Кайл узнает, что была вторая машина. Может быть, первой машиной вообще была не его.

– Факт остается фактом: Кайл сбил девочку и не остановился проверить, жива ли она. И не важно, была ли его машина первой или второй. – Мэр секунду помолчал, его глаза широко раскрылись. – Вот что, Лоренс, мне надоело разбираться в том, в чем мы уже разобрались. Если у тебя все, то мне надо заняться делом.

Было все еще рано. Мэр встал и открыл дверь трейлера. Холодный воздух обдал нам ноги. Однако он не позволил мне просто уйти. И переменил тон:

– Послушай, я ценю твою озабоченность, Лоренс. Может быть, я не вполне держал тебя в курсе, но что сделано, то сделано. Я думал: чем меньше ты будешь знать, тем лучше. Говорю это не в упрек тебе, а чтобы тебя оберечь. Как говорят военные? «Знать не больше, чем необходимо». Это краеугольный камень демократии: знать, когда не следует задавать вопросов.

Я уже намеревался встать, но сказал:

– Еще одно, последнее. – Я не хотел упоминать о том, что звонил Кэндол, но это вырвалось само собой. – Я позвонил этой женщине… матери девочки, которая погибла. Лайзе Кэндол.

Мэр не отреагировал. Он смотрел прямо на меня.

– Откуда у тебя ее номер?

– Из распечатки звонков диспетчеру.

Я попытался что-то добавить, но мэр меня перебил:

– Ты нашел ее номер в конфиденциальном документе и позвонил ей? Я хочу знать точно. – Он пошел к столу, взял ручку и что-то записал.

Я повысил голос:

– Послушайте, мэр, для этой женщины ничего не кончено. Когда я позвонил, она была явно на грани самоубийства. Как она сумеет перенести, что ее ребенка сбили две машины?

Мэр меня не слушал.

– Ты думаешь, что можешь залезть в конфиденциальные документы, касающиеся каких-то людей, а потом звонить им? Ты когда-нибудь слышал о надлежащей процедуре, о назойливом пустячке, который мы называем конституцией? – Он испустил свистящий звук. – Просто не знаю, что и думать. Что на тебя нашло? Какого черта ты позвонил этой женщине?

– Я просто позвонил ей.

– Прекрати! – закричал мэр. – Прекрати, Лоренс! – Он покачал головой. – Знаешь, по-моему, нам следует разобраться в твоих побуждениях, прежде чем продолжать. – Я почувствовал себя приниженным. – Сначала ты озабочен Кайлом, теперь этой женщиной! Из-за расследования? Или дело в твоем одиночестве? – Он тыкал в меня веточкой сельдерея. – Я не психиатр, но ты знаешь, что тебе требуется? Хорошая ночь с хорошей бабой, вот что я скажу тебе как мужчина мужчине.

Мэр замолчал и прищелкнул языком, будто задумавшись.

– Да мы окажемся по уши в дерьме, Лоренс. Просто не верю, что ты мог так нас скомпрометировать! С чем я тут имею дело, черт подери?

Я почувствовал прилив гнева.

– Не вижу, каким образом звонок ей кого-нибудь компрометирует. Я служу в полиции. Я нашел ее ребенка. При чем тут законы?

Мэр не ответил на мой вопрос. Он глядел через стол прямо на меня:

– Так что она сказала, когда ты ей позвонил?

– Я мало чего услышал…

– Но что-то ты все же услышал?

– Она словно бы перед тем говорила с кем-то и подумала, будто он опять ей звонит. И словно просила прощения.

– Прощения?

Я кивнул:

– Да…

– Ну, это естественная составная часть горя. Во всяком случае, так теперь считается, верно?

– Да?

– Да. Ну и что тебя так озаботило?

– Кайл. Что, если эта женщина снова примет слишком большую дозу? Она ведь уже пробовала. Вдруг повторит? По-моему, Кайл уже на грани. Не знаю, выдержит ли он такое.

Мэр ударил кулаком по столу:

– Ты опять сочиняешь, перескакиваешь от Кайла к этой женщине. И опять к Кайлу. Ты зациклился на Кайле, понимаешь? По-моему, если ты хорошенько подумаешь, то увидишь за этим собственные побуждения. Ты одинок. У тебя слишком много свободного времени. У такой женщины для тебя нет ничего, Лоренс. Я вижу тебя насквозь. Я знаю, что ты перенес, но тебе не это нужно, не такая женщина. Суть же в этом, так? Тоска по любви…

Я смотрел себе на ноги:

– Не знаю.

– Я не собирался читать тебе лекцию, Лоренс, но просто противно смотреть, как красивый парень позволяет своей жизни рушиться ко всем чертям.

Я встал, чтобы уйти. Мэр поднял ладони:

– Ну, ладно, ладно. Может, и я тут вышел из границ. Все, больше не стану поучать тебя, как следует строить свою жизнь. А теперь сядь-ка.

Он встал, а я сел, будто мы были на качелях.

– Я не хочу, чтобы мы повздорили из-за этого. – Мэр подошел к окошку в двери и поглядел на стоянку, затем обернулся. – Возможно, будет лучше, чтобы эта женщина вернулась туда, откуда явилась. Тут я с тобой. Видишь, у нас есть точка согласия, так что разреши мне выбрать слабину. Мы установим, с кем она разговаривала по телефону, и добьемся, чтобы они забрали ее отсюда. Звучит разумно?

– Конечно…

– Одного «конечно» мало. Я спрашиваю твое мнение.

Я сказал:

– В чем, собственно, вопрос?

– В том, что делать с этой женщиной… Послушай, по-моему, твои инстинкты не ошибаются. К чему рисковать Кайлом? Нам следует вернуть эту женщину туда, откуда она явилась. По-моему, помимо всего, это наш моральный долг. – Мэр протянул руку: – Ты примешь мои извинения?

Мы подали руки друг другу.

– По-моему, Лоренс, верх берет твоя человечность. Лучше я поручу это шефу, идет?

– Я могу заняться этим сам.

– Лоренс, погоди. Ты слишком уж эмоционально причастен. Мне следовало бы помнить, что ребенка нашел ты. Каким-то образом этот факт забылся.

– Дело не в этом, – перебил я.

Мэр снова поднял ладонь:

– Возможно, но я знаю, каково тебе сейчас из-за твоей собственной семьи. И я вижу параллель, чувство потери, потери ребенка… – Мэр умолк и начал заново: – Надеюсь, я не перешел границы, упомянув твою семью? – Я промолчал. – Я хочу, чтобы ты сосредотачивал свою жизнь на чем-то одном в каждый данный момент. Сосредоточься на своем сыне. Не допусти, чтобы эта любовь погибла. Не допусти. – Я поглядел на него и кивнул. – Мы преодолеем это вместе, ты меня слышишь? Мы оба.

Я поколебался.

– То, что я сделал… позвонил Кэндол, это ведь не меняет наше… то, о чем мы говорили. Повышение? – Я почувствовал, что краснею.

– Господи, конечно, нет. Мое слово – это мое слово. Мы ведь договорились.

Снаружи просигналила машина. Мэр инстинктивно проверил, не клиент ли. Нет. Но он остался стоять у двери и налил себе кофе. Я видел, как он передвигает рычаги, становится торговцем, каким и был внутри себя. Он стоял спиной ко мне, но по движению его затылка я видел, что глаза мэра следуют за чем-то.

– Погляди-ка… Бьюсь об заклад, они сюда еще завернут. Так и пахнет продажей. Нерешительность – это «да» подсознания.

Я не ушел, потому что мэр следил за машиной, и пока он следил, стоя на ступеньках трейлера, все его тело поворачивалось следом за ней. Я посмотрел по сторонам и увидел теплые сапоги, скребок и мешок с каменной солью возле двери, а также ассорти обрамленных грамот за «Обслуживание клиентов» и «Стремление к совершенству» на отделанной панелями стенке. Мэр много лет был спонсором команд «Маленькой лиги». Мой сын играл в одной из них. Фотография этой команды тоже висела на стене.

– А как здесь оказался приз «Лучшего продавца года», когда вы здесь единственный продавец?

Конечно, я переступил границу, но в тот момент я ощущал себя на равных с ним.

Мэр оставался спиной ко мне.

– Есть годы, когда я не принимаю приза. Иногда он остается в коробке. – Он обернулся и сурово посмотрел на меня, но затем суровость медленно перешла в широкую улыбку, и он повторил: – Иногда он остается в коробке.

Пока мы разговаривали, материализовался день – день ясного неба и холода. Трейлер утратил бронзово-оранжевое свечение, но в нем было жарче, чем в аду. Заработал факс.

Мэр подошел, вытащил лист.

– Процентные ставки понижаются, Лоренс. Время покупать. Раз уж ты здесь, не подобрать ли тебе чего-нибудь симпатичного? Скажем, без выплаты наличными сразу или процентов в течение шести месяцев. Это означает, что ты практически украдешь у меня машину. Вот что я тебе скажу: машина говорит о человеке чертовски много, и, если ты такой человек, каким я тебя считаю, ты ведь собираешься высмотреть себе новую женщину, верно?

На такой вопрос не ожидают ответа.

Мэр указывал на свою стоянку:

– У меня есть кое-что, я ее называю «Восторг холостяка», кое-что спортивное, но не слишком броское, кое-что для разведенного, вроде тебя, с учетом нашей непрерывно меняющейся социальной динамики. Можешь ездить на ней на киносеансы или по воскресеньям в церковь или привозить сына домой в удобном детском сиденьице. Поверь мне, на ней просто написано твое имя. – Тут мэра отвлек зуммер, возвестивший еще один раунд в схватке с жизнью. – Как я говорил, они вернулись. Я тебе позвоню, Лоренс. – С этими словами мэр взял несколько леденцов из вазы у него под рукой и вышел на холод.

Глава 12

Автоответчик мигал. Голос Джанин был менее резким, чем обычно:

– Ты здесь? Возьми трубку.

На заднем плане я услышал смех Эдди. В эту секунду я даже не мог представить себе его лицо.

Джанин снова сказала:

– Позвони мне, когда вернешься. – Она выждала. – Мы не едем во Флориду. Я беременна. – Она повесила трубку.

Я просто уехал из дома. Только бы не быть там. Макс сидел рядом со мной, отключенный от всего, – мне бы так. В пасти он держал свою жевательную кость.

У склада на окраине, металлической крепости, обнесенной колючей проволокой, я припарковался и вылез из машины. Открыл помещение, которое арендовал, чтобы хранить вещи, сохраненные после моего брака.

Я не мог стерпеть полного ограбления или унизительности дешевой распродажи. Черт побери, почему бы тогда не записаться на собственное публичное побиение камнями. Обходилось мне это в тридцать три доллара в месяц – только арендной платы.

Внутри хранились мишень для дротиков, доска для игры в триктрак, она же шахматная, она же шашечная, набор гантелей, велотренажер, настольный футбол с игроками, нанизанными на прутья, настольный бильярд, складные стулья и машинка для попкорна, плейер, набор для «мартини» со стаканами и шейкером, сломанный автоответчик, телевизор первого поколения на который, чтобы хоть что-нибудь видеть, требовалось смотреть прямо… И все это еще не оплачено, куплено в рассрочку от трех до пяти лет при безбожных процентах. Насколько мне помнилось, за всю нашу совместную жизнь мы сыграли только две партии в настольный футбол – потом наш брак распался.

Было примерно одиннадцать часов, когда я проехал мимо дома Лайзы Кэндол. Я просто не мог выбросить из головы эту женщину. В ее квартире было темно, но в квартире под ней горел свет. Тень двигалась на фоне серебристого снопа лучей от телевизионного экрана.

Мне следовало уехать, и я уехал, но полчаса спустя позвонил ей из телефонной будки. Никто не ответил. Я долго не вешал трубку. Меня не заботило, что я нарушаю соглашение с мэром. Я ведь не собирался упоминать о деле – только скажу, что именно я нашел ее ребенка.

Я покружил по кварталу, где жила Лойс, затем снова позвонил Кэндол, и снова ответа не было. Я вернулся к ее дому, припарковался и начал ждать. Ночь продвинулась за половину двенадцатого. Все казалось вневременным, снег падал и падал, но теперь мягко, тяжелыми хлопьями.

Не знаю, почему беременность Джанин хоть что-то значила для меня, и тем не менее… Я вспомнил, как она сказала мне, что беременна Эдди. В глубине сердца я знал, что будь я все еще женат, так находился бы сейчас дома, в постели, а здесь я в эту глухую ночь потому, что убегаю от себя, от холодной тьмы того места, где когда-то жил со своей семьей.

Я посмотрел вдоль улицы и снова включил мотор. За годы здесь кое-что изменилось. Почти половина особняков преобразилась в многоквартирные дома, Лайзы Кэндол этого мира вторглись в мир пригородов. Вот навстречу чему, возможно, двигался я – навстречу опасности, необходимости продать дом только ради выплаты алиментов. Вот насколько зыбким было мое существование.

Я испытывал то же самое ощущение нерешительности, неспособности двинуться вперед, ощущение отчуждения и одиночества, западни. Как можно прийти в себя, потеряв ребенка?

И тут я понял, почему нахожусь здесь. Я вспомнил ночной фильм о полицейском, который влюбился в жену своего напарника. Затем напарника убили в перестрелке. В финале полицейский получил эту женщину. Почему-то мне казалось, что я могу пригреть Лайзу Кэндол. Вдруг из этого что-то выйдет? Я нашел тело ее ребенка. Я понимал глубину потери – моего ребенка у меня отняли. Я продолжал думать, что у нас есть общая почва для разговора.

Кто-то подъехал на машине. Я увидел дымок глушителя в багряном сиянии стоп-сигналов. Кто-то вылез из машины и исчез внутри дома. В квартире, которую снимал Лейкок, вспыхнул свет.

Я следил, как тени в квартире соприкоснулись в ночной сделке – порождение тоскливой потребности, которая гонит страдающих бессонницей во тьму, где душевный мир или отупление можно выменять в любой требуемой форме: вколов в вену, втянув через нос, вдохнув в легкие.

На протяжении часа подъехали еще две машины, и соблюдался тот же ритуал. Не здесь ли объяснение гибели девочки – в этой веренице обездоленных.

Может быть, Лейкок перекормил Кэндол амфетаминами?

Я вылез из машины, постоял в желтом свете, отбрасываемом домом, затем поднялся по лестнице и позвонил в его дверь.

По выражению в глазах Лейкока я сразу понял, что он ждал кого-то совсем другого, но он оправился с той же ироничностью, какая отличала его в старших классах школы. Он сказал:

– Дерьмо! Шеф Бойярди, [6]6
  Шеф Бойярди – товарный знак недорогих консервированных блюд итало-американской кухни.


[Закрыть]с вами никакой бефстроганов в горло не полезет.

Он подпирал дверь ногой. На нем была белая безрукавка. Волосы подстрижены коротко, по-военному.

– Мне надо поговорить с тобой, Реймонд.

– Боюсь, внутри дома мы милостыни не подаем. Требование администрации. Вам понятно?

На площадку из его комнаты бил жаркий запах отбросов.

Я положил ладонь на дверь:

– Хочу задать тебе несколько вопросов о твоей соседке, мисс Кэндол.

Он попытался закрыть дверь, но я протиснулся внутрь. И увидел, что он опять торгует марихуаной. На кофейном столике лежали маленькие пакетики и стояли весы.

Наши взгляды встретились.

– Вполне законно, если вы исходите из предпосылки, что жизнь – это болезнь. – Ухмылка у него была, как у крысы. Лейкок один из тех блистательных, но бунтующих типов, напоминавших мне, чем мог бы стать тот подросток из «Над пропастью во ржи», будь он реальным.

– Меня не интересуют эти твои дела, – сказал я. – Хочу спросить тебя кое о чем.

Он поглядел на меня:

– Ваше невежество в области юридических процедур… ну, откровенно говоря, оно приводит меня в ужас. При вас нет ордера на обыск, и, следовательно, с точки зрения закона ничего этого не существует. Не может считаться уликой. Но вот что я вам скажу: я готов посмотреть сквозь пальцы на эти неувязки и пойти вам навстречу исключительно из-за нашего давнего знакомства.

Ощущение было такое, будто я двигаюсь в замедленном темпе. Я сказал:

– Заткнись. – Реймонд все еще улыбался. – Ты был здесь в ту ночь, когда ребенка мисс Кэндол сбили?

– Вы что, целитесь завести с ней знакомство?

Я ничего не ответил, и он покачал головой:

– Нет… Я отсутствовал по делам. Для меня это была та еще ночь.

– Всю ночь?

– Да. – Он пожал плечами. – Все это я пропустил.

– А что ты о ней знаешь, вообще говоря?

– Вообще говоря, я с соседями не общаюсь.

– Не доводи меня, слышишь. Мне плевать, чей ты родственник. Я тебя прикончу прямо сейчас.

Реймонд кивнул:

– Ну ладно… ладно. Она ругается по телефону. Иногда я слышу, как она орет, вот и все, и ничего больше. – Он потянул пиво из большой банки – такие называют «канистры». Потом подмигнул и попытался восстановить мир между нами. – Кому, черт возьми, пришло в голову, что человеку может потребоваться столько пива?

Он принадлежал к типу тех, кто наделен природной способностью снимать напряжение. Не всякому дано стать наркодилером. Занятие не из легких.

– Ты когда-нибудь слышал, из-за чего она скандалит?

Он как будто приготовился срыгнуть, но не срыгнул и покачал головой:

– Послушайте, я в чужие дела не суюсь.

Комнату захламляли пустые банки и обертки из Макдоналдса. Я увидел на столике «Анкету для ищущих работу», которую он заполнял. В графе «Что мне в себе нравится» он написал несколько строк, но все повычеркивал.

Реймонд проследил мой взгляд и сказал:

– Э-эй, у меня есть другой списочек: «Что я в себе ненавижу». Я собираюсь издать его в трех томах… – Он снова отхлебнул пива. И стиснул банку так, что послышался звук, который издает сминаемая жесть. Он помрачнел и посмотрел на меня. – Знаете, что по-настоящему меня доводит? Меньше шести месяцев назад я плавал на авианосце в Южном Тихом океане.

Я следил, как снаружи падает снег. Контроль над разговором я потерял.

Реймонд встал и показал мне снимок – он в каком-то баре в обществе женщины с шоколадного цвета грудями и темными сосками. Он только поматывал головой. В этот момент казалось, что его мозги проясняются.

– Знаете, чем я сейчас зарабатываю на жизнь? Расфасовываю бакалею. Вот, что предлагает центр профориентации ВМФ. Расфасовывать бакалею, мать ее.

Я взглянул на марихуану на столике.

– Это? Это мой пенсионный фонд.

Я сказал:

– Сожалеть – это будто пустить кого-нибудь жить у тебя в голове без платы за проживание.

– В точку! Занесите на свой счет. Может, вы не такой тупой, каким кажетесь.

– Нет, как раз такой. – Я улыбнулся ему, и это немало значило.

Уходя, я заметил надпись над дверью. Она гласила: «Никто из нас не оказался на волне удачи». Я сказал:

– По-моему, ты мог бы достичь в жизни куда большего.

Реймонд потер обнаженные руки. Я увидел красные точки там, где он кололся. Он перехватил мой взгляд.

– Я смотрю на это так: наркоман – это больной, который пытается стать здоровым, вот и все. – Он вышел следом за мной на лестничную площадку. – Послушайте, не знаю, важно ли это, но Кэндол иногда по ночам уходит, и очень надолго.

– А сегодня когда она ушла?

– Несколько часов назад.

Мы стояли на площадке. Квартира Кэндол была прямо над нами.

– Хотите подняться и поглядеть? Я знаю, где она прячет ключ. Одна из плиток вынимается из пола. Слева от двери.

Я покачал головой. Конечно, я хотел заглянуть в ее мир. Но не при нем.

– Ты там бывал?

– Это стало бы признанием незаконного проникновения со взломом, так? – Реймонд обхватил себя обеими руками. Он выглядел исхудавшим – тело, измученное наркотиками. – Эта женщина меня доводит. У нее же ни мужа нет, ни вообще кого-нибудь, никого и ничего, а она торчит и торчит здесь. Она многих людей доводит.

Мы стояли в грязном желтом свете лестницы.

– Каких людей?

Реймонд пожал плечами:

– Ну, ребят… ребят из школы. Ходит слух, будто Кэндол по-настоящему умерла от передозировки в ту ночь, когда ребенок погиб, а потом вернулась призраком. Вернулась искать того, кто сбил ее дочку. Жуткая чушь, верно? Но ребята суеверны. Иногда по ночам они являются, одни паркуются снаружи, другие приходят сюда, насмерть перепуганные, девчонки хихикают, их дружки завывают под привидения.

– Что-нибудь особенное тебе бросилось в глаза?

– Тут в глаза все бросается… Но, думаю, одно меня довело. Как-то ночью после игры сюда пришли члены футбольной команды. И с ними Кайл Джонсон. И он спросил меня, слышал ли я, чтобы она когда-нибудь плакала. Жутковато, а?

Реймонд стремительно повертел указательным пальцем.

– Парень свихнулся. Не знаю, слышали ли вы, только подружка Кайла сделала аборт. Говорят, у него с головой стало неладно.

Я продолжал смотреть на Реймонда, проверяя, не скажет ли он то, что всем известно, – что девочку сбил Кайл. Стал ли этот секрет достоянием всей школы? Превратился ли он в легенду: мол, город продал душу Дьяволу за победу в чемпионате? Но Реймонд ничего не выдал – просто дрожал, как в ознобе. Ему требовалась новая доза.

Я ждал Кэндол в машине. Мне пришлось включить мотор, чтобы согреться, потом выключить его. За несколько минут до четырех, когда меня почти сморил сон, подъехала машина и остановилась. Из нее кто-то вылез. Я подумал, что это еще один клиент Реймонда, но тут в квартире Кэндол зажегся свет.

Машина, которая ее подвезла, уехала. И прошло несколько секунд прежде, чем я вспомнил, где видел эту машину раньше. Та самая машина со стоянки мэра, в которой Кайл уехал на моих глазах. Я вырулил, помчался в сторону шоссе, где жили Джонсоны, но опоздал. Я ничего не увидел.

В глухой час ночи, один в машине у их дома, я старался понять, что, черт подери, происходит.