Текст книги "Потерянные души"
Автор книги: Майкл Коллинз
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)
Глава 3
Секретарша шефа сказала мне, что шеф хочет встретиться со мной в приемной мэра. Приемная была на третьем этаже в конце длинного коридора мэрии. Потолок третьего этажа был весь сводчатый, расписанный в тускло-коричневых и зеленых тонах на темы первопроходцев – мужчины в хвостатых шапках из цельных енотовых шкурок творили топорами челноки и хижины.
Сводчатый потолок усиливал звук. Я слышал автоматные очереди, вырывавшиеся из-под пальцев сидящей за пишущей машинкой Бетти Уэббер, секретарши мэра. Когда я вошел в приемную, она только взглянула на меня и велела подождать. Сквозь матовое стекло внутренней двери я различал две фигуры. Бетти спросила:
– Хотите кофе?
Кофейник бурлил возле окна. Кроме обычного печенья имелась еще коробка пончиков. Я налил себе чашку и стоял, глядя в окно. Погода изменилась – голубое в легких облаках небо вместо утренней пасмурности. Оттого смерть девочки казалась еще печальней.
Мне была видна автостоянка. Макс все еще оставался запертым в машине. Конечно, следовало бы отвезти его домой, прежде чем ехать в управление, но ради чего? В безмолвие и одиночество?
Дальше по берегу реки солнце посверкивало на разбитых окнах старых складов. Я поднес чашку с кофе к губам. Вкус официальности – крепкий и горький. То, что мне требовалось.
Я слышал доносящиеся из кабинета мэра тихие отзвуки голосов, слышал, как Бетти печатает у меня за спиной. Она была подругой Лойс, женщины, знающей обо мне больше, чем следовало знать кому бы то ни было. Она организовала местный «Стол Восьмерых», методистскую группу, которая субботними вечерами мародерствовала по окрестностям во всеоружии кастрюлек, праведности и доски для «эрудита». После развода я подвергся атаке керамических горшочков с запеченным в них тем или этим, чесночным хлебом и тыквенным желе, анонимно оставленными у моей двери. Происхождения этих даров я так и не выяснил, но подозревал Бетти.
Обернувшись, я поймал на себе взгляд Бетти, но она отвела глаза.
Такими были воды, в которых я плавал на протяжении тех лет.
От мэра пахло «Олд спайс» в смеси с горячим виски. Когда я вошел, он стоял, облаченный в свой фирменный блейзер, тот, в котором он появлялся в принадлежавшем ему магазине подержанных авто. Право на славу мэр заслужил тем, что был способен засунуть в рот свой кулак целиком. Каким-то образом это открыло ему путь в политику. Он улыбнулся мне, но цвет его лица наводил на мысль о сердечном приступе.
На столе мэра стоял портативный телевизор. Все еще шла передача с того места. Он шагнул навстречу и положил руку мне на плечо:
– Господи Боже, как ты, Лоренс?
Этот вопрос заставил меня подавить зевоту, и мне на глаза навернулись слезы.
Мэр выглядел сокрушенным. Он повернулся и сел на край стола.
– Ты что-нибудь из этого видел?
– Смотрел в комнате отдыха.
Мэр испустил глубокий выдох:
– Скажу сразу – ты уже проделал черт знает какую работу. Мы намерены заплатить тебе сверхурочные. – Он внезапно умолк.
На экране показывали меловой абрис девочки. И я снова увидел в кадре себя.
Мэр покачал головой, затем убавил громкость.
– Ну почему такое случается с нами, Лоренс? – Он сказал это, словно надеясь услышать ответ. Ответа у меня, конечно же, не было. – Знаешь, Лоренс, как мэр, как хранитель этого города, я боюсь ночей вроде вчерашней. Такие ночи не приносят ничего, кроме страданий и сожалений.
Я промолчал. Шеф заполнил наступившую тишину:
– Я помню, как услышал про Пирл-Харбор по радио и как сразу все изменилось…
Но тут мэр поднял ладонь и сказал:
– Со всем уважением, но, по-моему, я уже это слышал.
Лицо шефа покраснело.
Я смотрел между ними, зная, к чему они меня подводят.
Мэр поникнул головой, будто в церкви.
– Не знаю, как начать, Лоренс. Так что позволь мне сказать прямо, я не имею обыкновения считаться услугами. Я такого счета не веду. Дружба… дружба ведь не измеряется, она не в том, кто и что для кого сделал.
Как бы не так!
Мэр намекал на то время, когда он оберег меня от тюрьмы, во время моего развода. Я выломал дверь своей жены в мотеле, где она остановилась, и направил на нее пистолет. В свою защиту я мог сказать только, что пистолет был не заряжен. В последующие дни, полные отчаяния, когда мне грозила тюрьма, а я осваивался с тем, что жизнь кончена, мэр каким-то образом устроил, чтобы обвинения с меня сняли. Он замял дело с помощью какой-то негласной сделки. Я остался на службе. И не осмелился спросить, почему или каким образом, словно спросить – значило все погубить.
Так что сейчас ответить мэру мне оставалось только:
– Если я могу тут чем-то помочь… – Я оставил фразу незаконченной.
Мэр продолжил:
– Мне незачем говорить тебе, Лоренс, что означает для нас всех приближающийся уик-энд. Мы у начала легенды: команда кукурузных полей вступает в борьбу с командами больших городов. Древнейшая история – Давид против Голиафа. Газеты из Чикаго, Индианаполиса и еще более далеких мест присылают своих репортеров…
Глаза мэра широко раскрылись, он смотрел прямо на меня с той уверенностью, с какой привык завоевывать друзей. Благодаря такой вот театральности он и стал мэром. И владельцем самого большого магазина подержанных авто в городе. Он был сплошным клише, но именно таким людям чаще всего трудно сказать «нет». Единственное, что остается в подобных обстоятельствах, это слушать их и не прерывать.
– Мы здесь – в самом сердце американской мечты… – Его голос задрожал, пальцы сжались в кулаки. – Американская мечта, где честность и упорный труд вознаграждаются. Мы, наш город, плывем по течению времени в этом механизированном мире, который с каждым годом становится все более жестоким, – но погляди на нас, на нашу здоровую принципиальность, на то, каких высот позволяют человеку достичь честная жизнь и вера. Мы живем среди амишей, [2]2
Консервативная секта меннонитов, в начале XVIII века обосновавшаяся в Пенсильвании. В настоящее время их сельские общины существуют и в других штатах. Буквальное толкование Библии запрещает им пользоваться электричеством, автомобилями и т. п. Носят бороду и одежду старинного покроя на крючках вместо пуговиц, строго соблюдают день отдохновения.
[Закрыть]Лоренс. Мы – прямые потомки отцов-основателей, «Мейфлауэра».
Мне было ясно, что это его заготовка для прессы, хотя я бы не поручился, что мэр ничего не путает с историческими фактами. Я не думал, что амиши приплыли в Пенсильванию на «Мейфлауэре», однако понимал, что он имеет в виду.
– Вот что я тебе скажу, Лоренс, ты же понимаешь, чем обернется для нас эта игра, если благодаря ей мы станем ярким пятном на карте страны? Пойдут доходы от туристов, от воскресных экскурсий. Я поручил фирме по маркетингу подсчитать, какой бум большая статья в национальной газете может обеспечить такому городку, как наш. И цифры просто огромны. Наблюдается демографический сдвиг в отношении к отпускам – так, во всяком случае, заверили меня. Люди отдают предпочтение коротким отпускам перед одним длинным. Ранние браки уходят в прошлое. Люди хотят встречаться, уезжать куда-нибудь, чтобы узнать друг друга поближе. Они ищут спасения от шума и суеты больших городов. И мы можем предложить им это спасение! – Мэр внезапно умолк и отпил воды из стеклянного кувшинчика. – И ты, конечно, понимаешь, что случившееся прошлой ночью, что эта трагедия может перечеркнуть все, ради чего мы так упорно трудились.
– Бегства с места дорожного происшествия мы признать не можем, – вставил шеф.
Мэр позволил себе вспышку гнева:
– Черт побери! Кто-нибудь говорил о бегстве? Это же совсем не то! Кто-нибудь упоминал о бегстве с места дорожного происшествия?
Шеф посмотрел на мэра, тот понизил голос:
– Приношу извинения. Послушайте, шеф, все дело в формулировках: что сказано, как воспринято.
Шеф кивнул, и мэр продолжал:
– Было установлено, что те, кто сбил ребенка, скорее всего, не поняли, что сбили ребенка. Я назвал это просто трагедией. Мы не хотим, чтобы возникала мысль о бегстве с места происшествия, поскольку такового не было, но стоит такой фразе прозвучать, и она обретет собственную жизнь.
– Я вас понимаю, – сказал шеф.
Шеф – своего рода маргинальная фигура, и занял он место начальника полиции благодаря давнему непотизму, восходящему к предположительной любовной связи его сестры с бывшим губернатором штата. Так я, во всяком случае, слышал.
Мэр протянул руку к галстуку и ослабил узел.
– Так о чем я говорил?
У меня возникло жутковатое ощущение, что они оба играют со мной, что мэр унизил шефа только для того, чтобы привлечь меня на свою сторону. Он поглядел прямо на меня:
– Я не пытаюсь приуменьшить то, что случилось. Ведь погиб ребенок. – Мэр на секунду замялся. – Я пытаюсь разгадать, что, черт дери, произошло. Вот ради чего мы встретились. Вот почему мы вызвали тебя сюда, Лоренс, – попробовать разобраться и понять. Мы хотим услышать, что ты увидел, когда нашел девочку. Я стараюсь установить факты, прежде чем мы что-нибудь предпримем. Если верить телевидению, то, согласно предварительному осмотру, ребенок лежал в листьях, и тот, кто сбил девочку, вероятно, даже не осознал этого. Ты тоже так думаешь?
Один из наводящих вопросов, на которые я был обязан отвечать. Мы все вальсировали вокруг неизбежного, и я сказал им то, что они хотели услышать, хотя сказал всего лишь:
– Я не эксперт. Я просто нашел ребенка… – И, с трудом подбирая нужные слова, продолжил: – Следов торможения, похоже, не было, – возможно, они действительно не знали, что совершили… – Я умолк. – Но я не эксперт.
– Ну вот, мэр! Лоренс тоже не видел следов торможения! – Мою поправку шеф проигнорировал.
Мэр отошел, налил себе кофе и обернулся – но не сразу. Я знал, что он смотрит на шефа, что они прокручивают в головах свое совместное решение.
– Ладно, Лоренс, таково положение на этот момент. И нам следует рассмотреть эту трагедию не только с точки зрения женщины и ребенка, но и того, кто девочку сбил.
Я знал, что они говорят о Кайле Джонсоне. И сказал:
– Понимаю.
Вид у мэра был измученный, но он кивнул и улыбнулся мне.
– Видите, шеф? У Лоренса есть врожденное политическое чутье. Такого рода интуиции не научишься. Ты когда-нибудь думал выставить свою кандидатуру куда-нибудь, Лоренс? Тебе надо быть на виду…
– Быть на виду? Нет, нет… Мне привычней скрываться из виду. Я убегал от жены два года!
Именно та степень самоуничижения, какая требовалась.
Мэр улыбнулся, затем утратил улыбку и пристально посмотрел на меня. Голос его стал серьезным.
– Мне нужно твое нутряное чутье, Лоренс. Это ощущалось, как что-то… трагичное?
Я поглядел на него и сглотнул.
– Она просто лежала на листьях, будто прикорнула.
Мне было необходимо помолчать, и мэр словно бы интуитивно это почувствовал; он только покачал головой, и молчание затянулось куда дольше, чем обычно допускают трое людей в одной комнате.
Наконец мэр нарушил его:
– Мы получили сведения от так называемого очевидца. Тот заявил, будто видел пикап, который ехал зигзагами, сшибая мешки с листьями.
И вновь молчание. У меня хватало сил только смотреть на мэра. Теперь он вел меня туда, куда нацеливался с самого начала, и покачивал головой, как бы отметая то, что говорил, по ходу речи.
– Эти сведения, эта связь, они туманны… по меньшей мере, туманны. Но был звонок, и мы должны были отреагировать на него, так? Я тут не пренебрегаю моим политическим и гражданским долгом, но ведь это просто нарушение общественного порядка, какие-то распоясавшиеся ребятишки забавлялись, только и всего. Но поступил звонок, он зарегистрирован.
Я ждал, уже зная, что он скажет дальше.
– Не собираюсь подслащивать положение, Лоренс. Мы проверили номера, марку машины, и они соответствуют пикапу, зарегистрированному Кайлом Джонсоном.
Я переменил позу:
– Кайлом Джонсоном?
Мэр понизил голос:
– Послушай, Бог свидетель, мы не пытаемся замять это дело. Вовсе нет. Но беда в том, что одно только упоминание Кайла в этой связи может его погубить. Стоит предать его имя гласности, и он превратится в добычу для газет. Постоянные наскоки, репортеры с камерами и все такое прочее, хотя Кайл, возможно, тут вообще ни при чем. Ты улавливаешь, о чем я? О той мере такта, которую нам необходимо проявить. В первую очередь мы должны выявить и установить факты. Малышу в ближайшие дни предстоит важнейшая в его жизни игра, и наша обязанность по отношению к нему состоит в том, чтобы провести расследование втихую, прежде чем мы что-либо сообщим СМИ. Им же не правда нужна, а сенсация и ничего больше. Они-то с наслаждением устроили бы нам цирк! Вопрос стоит так: либо мы оказываемся во власти ненасытных СМИ, либо ведем собственное расследование и добираемся до сути.
Мне не пришлось отвечать – мэр продолжал говорить, посуровев лицом:
– Это наш город, наши жизни. Мы много чего натерпелись за годы и годы. Тут и закрытие заводов, и сокращение рабочих мест – но теперь наступают перемены. – Он сделал многообещающую паузу. – У меня хорошие предчувствия касательно будущего. Мы на подъеме. Я искренне верю в это. Дела выправляются сами собой, таково их свойство. – Мэр кивнул на шефа. – Шеф подумывал уйти на пенсию в этом году, и лучшими проводами для него станет возможность прокатиться в открытом лимузине на параде в честь победы на чемпионате штата, оставляя что-то светлое для будущих поколений. И это вполне возможно. – Мэр подошел и положил руку мне на плечо. – Это будущее включает и тебя, Лоренс. Думается, я вижу тут будущего шефа, у тебя есть политическое чутье для этой должности. В нашем городе все либо работает в гармонии, либо не работает вовсе.
Вот так, в закулисных сделках, политики заштатных городишек кроят и лепят наши жизни, судьбы, карьеры.
Я посмотрел на шефа. Я знал, что должность эта предназначалась Арнольду Фишеру, его зятю, который изучал криминологию в местном колледже, но на протяжении всей речи мэра шеф улыбался.
Мэр щелкнул пальцами:
– Лоренс? – Я сел прямее. – От тебя нам требуется одно: отправиться в дом Кайла, осмотреть его пикап и исключить его из перечня возможных машин, участвовавших в этом дорожном происшествии.
Я почувствовал, как у меня вспотели икры. Тут я точно понял, что девочку сбил Кайл, но сказал:
– Хорошо.
– Отлично. Отправляйся туда, ну, скажем, около… Ваше мнение, шеф?
Я снова поглядел на шефа, стараясь уловить его реакцию на то, что мэр практически предложил мне его должность, но он ответил, сохраняя полную невозмутимость:
– Около пяти будет в самый раз.
– Ну, так в пять. – Мэр прокашлялся и зевнул. – С этим, слава Богу, улажено.
По телевидению опять показывали меловой абрис маленького трупа.
Мэр сказал:
– Они собираются показывать это целые сутки, выжечь этот миг в наших сердцах, остановить время – и ради чего, ради рейтинга?
Он владел тонким искусством убеждать людей в том, что на самом деле было совсем другим. Я видел, как люди выезжали со стоянки его магазина подержанных автомобилей в машинах, которые им не были нужны, теперь уже опутанные долгами по выплатам в рассрочку на многие годы. И, прекрасно понимая, что я для них – только подручное средство, чтобы замять дело, я почему-то полагал, что поступаю благородно, словно это был единственный честный выход.
В тот момент я верил в это или заставил себя поверить – ведь пути назад не было.
Иногда мы сами себе становимся злейшими врагами.
Глава 4
Когда я доедал поджаренный сандвич с сыром, Макс снаружи залаял на что-то. Я встал и велел ему замолчать, затем вымыл тарелку и чашку – проделал послеразводные операции, которые только усугубляли пустоту дома. Я устал и ловил себя на том, что клюю носом.
Время от времени всплывал образ девочки. Мне вспомнилась ночь годы тому назад: с моей женой, когда между нами все было уже скверно, мы возвращались домой по темной дороге. Мы орали друг на друга и вдруг услышали глухой удар. Я вспомнил, как это оборвало наши крики, какую вызвало дрожь, как мы затаили дыхание. Я вылез из машины и в кровавом мареве задних фонарей увидел темную бесформенную массу – опоссума, извивающегося на дороге. Я вытащил пистолет и стрелял, пока всякое движение не прекратилось. Плафон внутри машины горел. Джанин высунулась из дверцы, ее рвало. Она была на седьмой неделе беременности, которую тогда оборвал выкидыш.
Я позвал Макса в дом, поднялся наверх и завел часы.
Усталость навалилась на меня, я залез под одеяло и проспал весь день тем мертвым сном, когда просыпаешься с затекшей шеей, потому что ни разу не пошевелился.
Когда зазвонил будильник, снаружи уже темнело. Я ударил по кнопке. Макс лежал рядом и пыхтел, ожидая, чтобы я открыл глаза, а когда я их открыл, завилял хвостом и облизал мне лицо.
У меня было ощущение, будто я выбираюсь из кошмара. Будильник зазвенел снова «Весь мир мне принадлежит» Карпентеров – странная песня, если вспомнить, что Карен Карпентер [3]3
Ричард и Карен Карпентер – популярный эстрадный дуэт брата и сестры. Карен умерла от анорексии.
[Закрыть]в конце концов умерла голодной смертью.
Я спустился в кухню, поставил чайник и включил радио, чтобы поймать прогноз погоды. Барометр падал.
Мне совсем не хотелось ехать к Кайлу Джонсону. Гипнотическая убедительность мэра поослабла; не то чтобы я не верил, что он прав, стараясь замять это дело, – просто не хотелось оказаться в него втянутым. У меня были свои проблемы. Я хотел выбраться в охотничью хижину на уик-энд, чтобы спастись от своей жизни.
Я подумал позвонить мэру и сказать ему, что я слишком эмоционально замешан. То, что девочку нашел я, на меня страшно подействовало. Предлог как будто вполне убедительный. Надо просто разыграть, как мне тяжко, позвонить ему и пожаловаться, что стоит мне закрыть глаза – и я вижу ее перед собой.
Но я не позвонил. Не мог пойти на попятный. Спасение от тюрьмы сделало меня его должником до конца дней. В одиночестве кухни я ощутил, что моя жизнь вот-вот изменится, что я бессилен перед тем, что, как я слышал, за неимением лучшего слова зовется судьбой. Если все пойдет наперекосяк, мэр и шеф будут отрицать свое участие, а я стану пешкой в игре, на которую можно все свалить, если понадобится. Не то настроение, чтобы ехать к Джонсонам, но иногда выбирать не приходится. Мы идем на страшные поступки по необходимости. Чтобы выжить.
Я выложил новый кусок каменной соли для семейства оленей, которые последние несколько лет навещали меня. Когда-то Джанин и я вместе с Эдди стояли у окна и смотрели, как в сумерках олени появляются из-за деревьев. Но для оленей было пока рано.
Солнце спустилось к горизонту, словно грозя застрять в скелетах деревьев за лугами.
Видимо, я разговаривал сам с собой, так как Макс залаял, очевидно решив, будто я говорю с ним.
Я пытался убедить себя, что мне улыбнулась удача, что благодаря такому стечению обстоятельств я займу должность шефа, когда тот в конце года уйдет на пенсию. Вот тот решающий случай, который ты либо ловишь, либо упускаешь. Возможно, в этом заключалось главное различие между Джанин и мной: она отыскивала хорошие стороны в происходящем, а я на это не способен. Думаю, это вообще одно из основных различий между женщинами и мужчинами. Я никогда не умел признавать собственные недостатки.
Впрочем, в тот момент мне требовалось отыскать хорошие стороны в возникшей ситуации. Я хотел настроиться на оптимистический лад. Повышение поможет мне выбраться из долгов, надежно вложить деньги и все наладить. Шеф ездил в сногсшибательной машине, жил в доме побольше моего, имел новейшую рыболовную снасть, которая стоила будь здоров, а также хорошую лодку и настоящий охотничий домик. Я прикинул, что он гребет втрое больше меня. И от этих мыслей мне стало легче.
Топка в подвале ухнула, внезапно запылав, и этот неожиданный звук задержал меня снаружи еще на несколько минут. Я смотрел, как Макс роет яму в конце сада, ворча и копая, как копают собаки – двумя передними лапами, задрав зад и виляя хвостом. Ему нравилось, что я приглядываю за ним. Одно мое присутствие делало его счастливым.
Мы все хотим, чтобы кто-то приглядывал за нами, хотим знать, что мы кому-то дороги.
Чайник засвистел у меня за спиной. Я вернулся в дом, съел кружку супа быстрого приготовления и оставшуюся половину сандвича с салатом. Просмотрел почту, отсортировал то, что подлежало оплате, от хлама; заполнил несколько счетов.
Среди счетов я нашел конверт от адвоката Джанин с предостерегающим напоминанием о неуплате алиментов за прошлый месяц. Я подал заявление о кредитной карточке, но еще не получил ответа. Я планировал получить по ней аванс, чтобы погасить этот долг, хотя и запутывался все больше, выплачивая проценты, но оставаясь в долгу по моим кредитным карточкам.
Не знаю, каким образом оказался я по ту сторону жизни, правда, не знаю, но все это меня изменило – развод, долги, потерянная любовь, мой ребенок.
После развода я чувствовал себя мошенником в мундире полицейского. Я променял восходы на закаты, беря вечерние дежурства. И они толкнули меня к самокопанию, эти долгие часы одиночества в патрульной машине, периоды самодопросов, – я зависал над пропастью подсознания, будто там таились ответы. Я брал из библиотеки книги типа «Помоги себе сам», получил образование, о каком прежде, когда был моложе, и не помышлял, шарил по книгам, дающим советы, как наладить отношения с людьми, по брошюркам вроде «Любви всегда мало», «По ту сторону взаимозависимости», «Что сказать, когда говоришь с собой», «Сам себе психоаналитик». Шарил, чтобы понять, какие ошибки я допустил в своем браке.
Я читал о психологических стадиях развода, о клинических подробностях того, что наиболее точно описывается как желание засунуть голову в унитаз, но подается под заголовками вроде: «Преодоление сомнений», «Реконструкция переживаний», «Переосмысление открытий», «Восстановление взаимопонимания» и «Освобождение для воссоединения». Последняя брошюра напомнила мне телепередачу о том, как в национальных парках выпускают на свободу волков. Некоторое время я верил, что смогу переиначить себя, – как раз тогда я читал книгу, вопрошавшую: «Сколько радости вы способны выдержать?»
Под конец, однако, мне удалось приблизиться лишь к пониманию того, что является полной противоположностью любви. Думаю, по ту сторону жизни живет немало людей, но далеко не все готовы в этом признаться.
Меня все больше тянуло к Лойс, к коричневым тонам ее гостиной, декору времен пятидесятых годов, и дальше, в ее спальню с розовыми простынями и кружевными наволочками. Я знал – меня затягивает тоска томления. Как-то после развода, в очень уж холодную ночь, Лойс дала мне надеть пижаму своего мужа. Только один этот поступок изменил мое отношение к себе.
После смерти мужа Лойс стала подстилкой для каждого мужчины вокруг. Она встречалась даже с шефом, что создавало неловкость, но в ту единственную ночь, которую я провел с ней, мы разделили нечто позволившее мне понять, кем и чем она была и что, не сделай ее муж то, что сделал, она все еще оставалась бы замужем. Я разглядел в ней стремление держаться. Такие умеют выживать.
Я поднял глаза: мигал автоответчик. Я включил запись. Раздался шепот Эдди: «Я видел тебя по телику, пап. Я был Инопланетянином. Я видел тебя в центре… это был я».
Послышался какой-то шум, потом голос Джанин.
Эдди заспешил: «Пап, какому фрукту место в Китае?» Он выждал секунду, потом засмеялся: «Мандарину». И начал объяснять соль шутки, как все дети.
Второй звонок был от Лойс. Ее чертов попугай Пит верещал, пока она говорила. И я почувствовал приближение головной боли. Пит меня ненавидел. Упоминания моего имени было достаточно – оно заставляло его раскачиваться взад-вперед, как это в обычае у попугаев, и растопыривать перья, так что он становился вдвое больше. Лойс сказала: «Замолчи-ка, Пит. Мамочке можно иметь особого друга».
Пит, собственно, был любимцем мужа Лойс. Он брал его с собой, когда разъезжал как коммивояжер. «Своего разговорителя», как он его называл. Пит был единственным свидетелем его самоубийства. Он сидел на плече Лайонела, когда уборщица вошла убрать номер. Да, Пит был единственным свидетелем, но он молчал. Во всяком случае, о самоубийстве.
Лойс продолжала лепетать с попугаем: «Пит, тебе же нравится Лоренс!» – и это вызвало заварушку. Я услышал, как Лойс взвизгнула. Пит умел кусаться. «Черт, Пит, нет!» Шорох распушаемых перьев, и она бросила трубку.
Следующая запись. Снова Лойс: «Ты сумеешь сегодня? Сообщи. Мне надо сбегать купить кое-что, если приедешь».
Я позвонил, но она не сняла трубку, и мне пришлось наговорить на автоответчик, что приеду около семи. А собирался сказать, что не приеду.
Я достал запасную форму из пластикового чехла, в котором мне выдали ее из чистки. Предстоящее действие меня пугало. Моя жизнь давно превратилась в тюрьму, но это я пережил – почти незаметное соскальзывание, позволявшее мне – и не так уж редко – тешить себя мыслью, будто я еще воспряну, будто где-то есть кто-то ждущий меня. Я смирился с жизнью в вечном молчании – и во время патрулирования, и у себя в доме, и только дрожь в руках и коленях выдавала поток эмоций, глубоко спрятанных во мне.
Застегивая рубашку, я ощутил эту нервную дрожь. За простым фактом сокрытия того, что сделал Кайл, я вновь видел то, чему стал свидетелем в предрассветные часы. Образ этой маленькой девочки должен был остаться со мной до конца моих дней. Я это не придумывал.
Я думал, почему бы Богу в этом одном-единственном случае не повернуть события вспять? Почему трехлетний ребенок был послан на землю, чтобы так скоро умереть? Мне казалось, что удовлетворительного ответа найти нельзя. Произошла ошибка. Бог на мгновение посмотрел в сторону. Я хотел, чтобы все исправилось само собой, чтобы песок времени ссыпался в песочных часах вверх.
Но девочка лежала в морге на холодном столе из нержавеющей стали, и уже произвели вскрытие, ее тельце разрезали и прощупали, пока я спал. От этой мысли моя дрожь усилилась.
Я позвал Макса в дом, наполнил его миску и снова прослушал голос сына. Мне пришлось забросить резиновую кость Макса в гостиную, чтобы пес отошел от входной двери. Сколько раз собака способна обманываться?
Ленты туалетной бумаги с прошлой ночи совсем размокли. Слово «СВИНЬЯ» обрело большую четкость, потому что от хлорки трава пожухла до цвета соломы.