Текст книги "Ночь Ягуара"
Автор книги: Майкл Грубер
Жанр:
Ужасы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 29 страниц)
Паз всех вежливо поприветствовал, похвалил поварих, допил свое пиво.
– Где ты был? – осведомилась Лола.
– Да так… Можно тебя на секундочку?
Движением головы он указал, где хотел бы поговорить.
Вдвоем они проследовали на кухню, и Паз спросил:
– Что она здесь делает?
– Я привезла ее с собой. Ты сказал, в госпитале может быть опасно, а мне хотелось подержать ее под наблюдением. Не говоря уж о том, что она выглядела такой потерянной, такой одинокой.
– Кто-нибудь видел, как вы с ней уезжали?
– Не думаю. Мы прошли через черный ход в парковочный гараж. А что?
– Что? Да то! Ребята, которые за ней следили, из тех, кто не любит оставлять свидетелей своих делишек. И что ты будешь делать, если они явятся за ней сюда? Боже мой, Лола, ты каким местом думала?
– Не ори на меня! Она мой пациент, дошло? Я беспокоилась за нее.
– Ага, как же. У тебя чертова прорва пациентов, но не помню, чтобы ты притаскивала кого-то из них домой.
Лола открыла было рот, чтобы сказать что-то резкое и злое, однако в последний момент опомнилась. Стоит ей сейчас дать волю словам, и они опять поссорятся, обед в присутствии дочери пройдет в холодной, натянутой атмосфере, когда оба они будут разговаривать сквозь зубы, с неестественным, преувеличенным спокойствием, а эмоциональной энергии на все это у нее явно недостаточно.
Итак, вместо того чтобы съязвить и выпустить весь накопившийся пар ядовитых чувств, она со вздохом сказала чистую правду:
– Не знаю, Джимми. Просто у меня было такое ощущение, будто я должна это сделать. Понимаешь, мне вспомнилась Эмили Дидерофф и то, как ее тайком выкрали из больницы. Она того же типа, что и Эмили, то есть нет, не совсем так. Эмили была своего рода гением, что же до этой девушки, то, ну не знаю, она, кажется, умом не сильна, хотя тоже в чем-то не от мира сего. Я уже собралась уходить, но остановилась и увидела, как она, бедняжка, сидела, сложив руки на коленях, такая несчастная. Она выглядела так, словно у нее во всем мире нет ни единого друга, поэтому я пригласила ее к нам на обед. Просто не могла оставить одну. Честное слово, об опасности я просто не подумала. Понимаешь, я находилась за пределами страха. Говорят, так бывает в бою. Или у копов. Это правда?
– Да, – ответил Паз голосом, упавшим до хрипоты.
– Если хочешь, я могу отвезти ее обратно…
Паз обвил жену руками, крепко обнял ее, и они стояли так долго-долго. Так долго, что у обоих возникло ощущение чего-то странного, словно они выпали за грань обычного времени, и пока они вот так оберегают друг друга в кольце объятий, ничто не может им повредить.
– Эй, вы там, еда готова! – донесся из глубины дома голос их дочери.
– О черт, пусть она останется на ночь, – сказал Паз, неохотно отстраняясь. На его щеке, там, где она соприкасалась с ее, остался влажный отпечаток. – Я возьму свою пушку.
Они ели сосиски, курицу, банановые чипсы и бурый рис. Взрослые пили калифорнийское разливное красное вино. Паз следил за тем, чтобы бокал Дженни был полон, и без видимых усилий сумел разговорить девушку, и она сама охотно принялась рассказывать историю своей жизни – или, во всяком случае, то, что годилось и для детских ушей. Лола, которая и сама умела вызнавать у больных всю подноготную, наблюдая за этим ненавязчивым, изощренным допросом, не могла, даже в чем-то порицая его, не восхититься своим мужем.
Затем стемнело, быстро, почти мгновенно, как это бывает в тропиках. Лола зажгла свечи, Паз отнес выплакавшуюся Амелию в кроватку, и теперь, в отсутствие ребенка, разговор пошел более откровенный, без умолчаний, со всеми ужасающими подробностями. Никогда прежде Дженни не оказывалась в центре внимания старших, никто, кроме Кукси, вообще не беседовал с ней таким образом, и она говорила не останавливаясь, впитывая их внимание, словно губка, и, подобно пропитывающейся влагой губке, размягчаясь и расслабляясь. Кукси проявлял не меньшее внимание, но в случае с ним оно играло дисциплинирующую роль, превращая ее в инструмент, который он мог использовать для достижения своих целей. Она, не без смущения, вспомнила об этом, и разговор перешел на самого Кукси. В разгоняемом свечами сумраке звучал рассказ о его прошлом и его трагедии.
Постепенно вино замедлило ее речь, а потом прекратило вовсе; она стала клевать носом.
Лола уложила ее на кушетку в кабинете, и девушка мгновенно заснула. Лола набросила на нее легкое одеяло и вернулась в патио.
Паз сидел в шезлонге с бокалом вина. Она пристроилась рядом с ним, и, когда бокал был осушен, последовал долгий поцелуй, какими, подумалось им, они уже давно не обменивались.
– Бедное дитя, – сказала Лола, когда к ней вернулось дыхание. – Какая несчастная жизнь!
– Да, но это не затронуло ее целиком, что-то внутри осталось неповрежденным. Удивительно, но она каким-то образом научилась себя защищать. Я о чем – она ведь не превратилась в проститутку-наркоманку. У нее, по крайней мере, было бы извинение.
– Одна из великих тайн, вроде нас с тобой. Кстати, я не могла не заметить, что ты все время направлял разговор так, чтобы услышать от нее побольше об этом Кукси. С чего такой интерес?
– Да с того, что, не считая мистического индейца, он – самое интересное действующее лицо во всем этом странном повествовании.
– Даже так? Судя по ее описанию, он скорее выглядит печальным беглецом, нашедшим прибежище в Майами и не способным собраться с духом, чтобы вернуться к цивилизации. Этим он похож на меня.
– Прошу прощения, но Майами – истинный центр цивилизации. Единственное место, где есть кубинская еда, дешевые сигары и электричество двадцать четыре часа в сутки. Но ладно, вернемся к профессору Кукси. Он печален, да, но он вовсе не беглец. Он мог работать где угодно, но обретается здесь, в малозначительной природоохранной организации, больше смахивающей на коммуну хиппи, остальные члены которой, кажется, малость повернутые или уж, по крайней мере, не ему чета. Почему?
– Хочет забыть о своем печальном прошлом?
– Нет. Кукси не из тех, кто забывает. Он из тех, кто все помнит. Ответь-ка мне на такой вопрос: ты с другой планеты, гуляешь по пустынному берегу необитаемого острова и вдруг находишь часы. Что ты благодаря этому можешь узнать?
– Время?
Он легонько ткнул ее под ребра.
– Нет, ты прекрасно знаешь, что я имею в виду. Что на этой планете точно есть часовщик. Итак, сведем воедино историю, которую поведала нам девчонка, все, что она подхватила от Кукси и этого оригинала Мойе, со странными событиями последних месяцев, этими таинственными убийствами и так далее. Что мы имеем? Как так вышло, что священник, живущий в джунглях Колумбии, знает имена тех, кто стоит за операциями «Консуэла». Как? Как так вышло, что у этого священника, знавшего имена, имеется верный сподвижник-индеец, что-то вроде управляемой ракеты каменного века, который прилетает в Майами на своем маленьком каноэ и начинает вышибать из игры носителей названных ему имен? Но этого мало, к махинациям с порубкой и вывозкой леса оказывается каким-то боком причастен колумбийский guapo, крутой гангстер, который названивает в Майами, а потом и сам прибывает туда. Только вот его ребят тоже вышибают из игры. Что уж такого несусветно важного в рубке деревьев, если это способно заставить колумбийского наркобарона покинуть свое безопасное убежище и отправиться в США? Ладно, он отмывает деньжата через компанию «Консуэла», это нам известно, но на кой черт ему вмешиваться в процесс лично? Такой уровень интереса наводит на мысль, что за этой лесорубной историей стоит нечто большее, чем простое отмывание денег. Вдобавок посреди всего этого обнаруживается профессор с весьма интересным прошлым. И оказывается, он потерял жену из-за того, что кто-то нелегально вырубал дождевой лес: возможно, конечно, в действительности связь здесь не столь прямая, но он может видеть это именно так. Возможно, именно он каким-то образом все это устроил.
Лола подалась ближе, поцеловала его в шею, и ее рука скользнула ему под рубашку.
– Вот еще одна причина, почему я тебя люблю. Твое яркое воображение.
– То есть ты в это не веришь.
– Да тут не во что верить, дорогой. Происходят события, впоследствии происходят другие, но впоследствии – еще не значит вследствие, и, если ты будешь упорно искать повсюду взаимосвязь и пытаться уложить все в систему, этак и с ума сойти недолго. На самом деле один из первых признаков безумия – это как раз стремление увидеть систему там, где ее нет.
– А я-то сдуру думал, будто это лежит в основе всякого научного открытия.
– Вначале, может быть, да, но не в конце. Потому-то мы и создаем статистические модели, чтобы отличить казуальное от случайного. Я заметила, ты не включил в свою теорию заговора интерес твоего мистического индейца к Эйми.
– Не включил, ибо не знаю, как это туда укладывается.
– Может быть, никак. Может быть, тут вообще нет никакой системы, разве что в твоей голове. Возможно, это просто совершенно самостоятельные события, связанные вместе лишь воображением бывшего блестящего детектива, малость застоявшегося и заскучавшего в роли повара.
Говоря все это, Лола уронила на пол юбку, за ней последовал бюстгальтер – обнажились ее прекрасные груди, – а потом на плитку патио полетела и остальная одежда.
Догорали свечи.
– Это прекрасный способ добиться того, чтобы у меня мозги отказали, – сказал Паз. – Если это имелось в виду.
– До определенной степени, – отозвалась его жена.
И они самозабвенно занялись друг другом посреди этого безумного напряжения. Паз вдруг поймал себя на мысли, что все равно не может не думать о Габриэле Хуртадо и о том, почему он объявился в Майами. Это была почти такая же загадка, как непостижимый ягуар.
18
На следующий день Паз долго провалялся в постели, пребывая в заторможенном, промежуточном состоянии между сном и бодрствованием, в котором таились химеры тревоги и неудовлетворенности. А когда наконец проснулся окончательно, то еще долго лежал, заложив руки за голову, уставившись в белый потолок и перечисляя резоны – почему это должно быть так.
Колумбийские наемники? Галочка. Огромный магический ягуар? Еще галочка.
Довольно странно, подумал он, но ведь вовсе не все эти тревоги, какими бы зловещими ни показались они обычному человеку, составляли основу его беспокойства. Она коренилась глубже, существенно глубже.
Ни его, ни кого-либо из его близких кошмары не тревожили с тех пор, как он обзавелся амулетами сантерии из магазина «Ботаника». Он знал твердо, несмотря навею браваду перед неверием его жены, это было невозможно. Маленькие мешочки, чем бы там они ни были наполнены, никак не могли оказать воздействие на их сны, а вот надо же – оказывали. Даже несмотря на то, что Амелия была ребенком, а Лола – полнейшим скептиком.
Он сам больше уже не знал, во что верит и верит ли вообще, но понимал: этой жизни с отстраненным уважением к сантерии приходит конец. Оставаться ни здесь, ни там дольше уже нельзя – придется выбрать одно из направлений. Или вверх, к сияющим вершинам рационального знания, на коих обитают такие светлые личности, как Боб Цвик, его жена и их приятели, или вниз, в сумрачный туман мракобесия, заодно с матушкой.
А поскольку по жизни он общался с людьми, которые являлись или верующими, или скептиками, от них в такой ситуации невозможно было рассчитывать получить ценный совет.
Но тут он вспомнил, что есть, по крайней мере, одна особа, побывавшая в таком же положении, та, которая на самом деле и открыла ему глаза на возможность того, что невидимый мир действительно существует.
Он потянулся к телефону, заглянул в телефонную книжку и набрал давно забытый номер с кодом Лонг-Айленда.
Ответил женский голос.
– Джейн, – сказал он, – это Джимми Паз.
– Из Майами? – прозвучало в трубке после затянувшейся паузы.
– Среди чертовой уймы знакомых тебе Джимми Пазов я как раз тот, который из Майами. Как дела, Джейн? Сколько лет прошло – восемь или девять?
– Что-то вроде этого. Черт возьми, дай-ка я присяду. Ничего себе, ветер из прошлого.
Последовал обычный разговор ни о чем, который Паз поддерживал, немного нервничая при мысли о необходимости перейти к сути дела. Он узнал, как ее дела – ее дочке, Луз, уже двенадцать, вовсю цветет, сама Джейн преподает антропологию в Колумбийском университете. Он рассказал о своей семье.
– Ты, наверное, по-прежнему коп?
– Нет, теперь я на пару с матушкой управляю рестораном. А почему ты так подумала?
– Да ничего особенного… Просто мы с тобой провели вместе очень напряженные сутки восемь лет назад, но это было не то, что можно назвать какими-то отношениями. А тут вдруг ты звонишь. Я решила, это какие-то полицейские заморочки.
– Правду говоря, я был бы чертовски рад, если бы все это можно было назвать «полицейскими заморочками». Понимаешь, я попал в… Не знаю, как это и назвать, можно сказать, в экзистенциальный переплет.
Она рассмеялась, и этот глубокий смех вернул его на много лет назад. Ее образ запечатлелся в его памяти: Джейн Доу – миловидная женщина с коротко стриженными соломенными волосами и безумным взглядом светло-голубых глаз. Джейн Доу, женщина, с которой он разделил один из самых страшных опытов своей жизни, когда по улицам Майами разгуливали настоящие зомби и божества Африки прорывались в действительность, искажая вещество и пространство.
– Это хуже всего, – сказала Джейн. – А в чем проблема? Опять вуду?
– Не совсем. Скажи, что ты знаешь об изменении формы или облика?
– Немного. О каком преображении мы говорим – подражательном, псевдоморфном или физическом?
– А в чем разница?
– Это сложно.
– Если у тебя есть время, я постараюсь понять.
Он услышал, как она глубоко вздохнула.
– Ну, в общем, человеку изначально свойственно чувствовать себя неуютно, когда он замкнут в узилище своей самости. Наша тенденция солидаризации и отождествления по признаку национальности или принадлежности к фанатам какой-либо спортивной команды отражает это реликтовое чувство. Высшим уровнем его проявления является, разумеется, религия. В традиционных культурах люди нередко отождествляют себя с животными, из чего и проистекает подражательная магия. Шаман позволяет духу тотемного животного угнездиться в его душе и тем самым превращается в животное, причем отнюдь не только в символическом смысле. Для себя самого и для всех участников действа он и вправду, например, бизон. Во всяком случае, они видят бизона.
– То есть это галлюцинация?
– Ничего подобного. «Галлюцинации» – термин, совершенно чуждый данному течению в антропологии. Ошибочно было бы считать, что души представителей традиционных народов такие же, как и наши. С той же степенью достоверности можно заявить, что данные, получаемые физиком, являются «галлюцинацией», к которой он приводит себя с помощью ритуала, именуемого «наукой». Но так или иначе, феномен преображения, или изменения формы, описан в антропологической литературе. В случае псевдоморфного преображения шаман творит или призывает некую духовную сущность, обладающую наблюдаемой реальностью. Иными словами, наблюдатель слышит звуки, созерцает форму, обоняет запах этого существа и так далее. Тут надо заметить, что люди, ведущие традиционный образ жизни, как правило, разумеется, дуалисты.
Дух полностью независим от плоти, и тело, в котором он пребывает в тот или иной момент, не является единственным телом, в котором он может пребывать. Антропологам, однако, свойственно проводить здесь грань, ибо мы плохо представляем, как это может быть. Предполагается, что все мы славные маленькие материалистические монисты. У меня есть опыт общения и с теми и с другими, это помогает.
– А как насчет физического?
В трубке снова раздался смешок.
– А, так вот в чем дело. Слушай, Джимми, почему бы тебе не бросить ходить вокруг да около и не выложить мне все как есть.
Паз рассказал ей об убийствах, свидетельствах, снах, енкангуэ, индейце, о своих разговорах с Цвиком. И о том, что касалось Амелии.
– Ну и что ты обо всем этом думаешь, Джейн? – спросил он. – Бредовая мистификация или как?
– Похоже, сам ты считаешь это реальным.
– Да я сам не знаю, что мне думать. Поэтому и решил позвонить тебе.
– Ладно, тогда скажем так: физическое преображение. Сама я ничего подобного не видела, но существует множество анекдотических примеров. Из них составлена целая книга под названием «Люди-животные». Автор – малый по имени Хэмел. Весьма занимательное чтение.
Очевидно, как говорит твой смышленый друг, если основываться на фактах, то мы понятия не имеем, как это было сделано. Не случись мне увидеть то, что мы с тобой тогда видели, я вообще не была бы готова принять это в расчет. Но то, что я видела, привело меня к заключению, что мир не таков, каким представляют его наши органы чувств, он значительно шире того, который поддается лабораторному исследованию. Как ты думаешь, почему ему понадобилось твое дитя?
– Представления не имею. В этом нет никакого смысла.
– Для тебя, может быть, и нет, но народы, сохранившие традиционную культуру, знакомы с той частью спектра, которую приборы высокотехнологичной цивилизации не улавливают. Твоя матушка все там же, рядом?
– Да, а что?
– И что она обо всем этом думает?
– Ну, вообще-то я ее пока этим не нагружал.
– А почему?
– Может быть, я надеялся, что ты посоветуешь мне использовать серебряную пулю и все будет в порядке. Или чеснок.
– Ну, видишь ли, маловероятно, чтобы существо, способное воздействовать на структуру пространства и вещества, было уязвимо для пули только потому, что она изготовлена из какого-либо особого материала. Ты по-прежнему боишься нырнуть внутрь этого, правда ведь? Помню, ты и тогда сопротивлялся необходимости пройти этот путь. Прелестная онтологическая невинность.
Паз нервно рассмеялся.
В спальне было прохладно, но он чувствовал, что по его лбу и бокам стекает пот.
– Виноват, но я не создан для этого дерьма. Всего-то и хочу, чтобы, как говорит моя дочка, «все было правильно».
Не так вроде бы много, а? Так почему же вся эта дрянь липнет именно ко мне, а? Почему я?
– Да уж, вопрос нешуточный. Ты ведь не религиозен, не так ли?
– Нет, тут уж ничего не поделаешь. А что?
– Да то, что религия – это прекрасный ответ на вопрос «Почему я?». И религиозные люди могут жить с молитвой, по большей части не соприкасаясь со всем, что принадлежит к тому невидимому миру. Мой тебе совет: поговори с матерью.
– Да, по сути дела, я и сам к этому склонялся.
– И?..
– Не знаю, Джейн. Думаю, я… Думаю, я не готов целиком принять, ну, ты понимаешь меня, целиком принять ту реальность…
– Ты просто чертовски напуган.
Сдержать нервный смешок он не смог, но, по крайней мере, не дал ему перерасти в истерику.
– Да, тут ты в точку попала.
– На самом деле это хорошо, – сказала Джейн. – Если ты не боишься, ты проклят. Со страха Божьего начинается мудрость.
– Но мы ведь не о Боге толкуем, а?
– Разве нет? Это, знаешь ли, большая ошибка: пытаться запихнуть Его в коробочку и говорить: это свято, а это нет. Всякий раз, когда мы поклоняемся чему-то доброму и хорошему, кроме себя самих, мы тем самым почитаем Его. Мы – и я, и ты – движемся по тропе жизни, как по дороге с левосторонним движением, тешим себя иллюзией, будто знаем, куда направляемся, и гордимся своими навигационными умениями. Ну а потом – ты сам знаешь!
Мы попадаем в пробку, в то маленькое узкое место, откуда нет выхода, и не можем проскочить, пока не осознаем, что мы не Бог Всемогущий и находимся под тотальным контролем. И тогда мы на своем опыте узнаем, что такое экзистенциальный ужас. Будь я тобой, я бы почаще наведывалась в ванную.
– О, спасибо, Джейн, что напомнила про узкое место, ты всегда умеешь найти нужное слово. Я чувствую себя гораздо лучше. Послушай, а не подумать ли тебе о том, чтобы прикатить сюда и подержать меня за руку, ты ведь во всем этом дерьме поднаторела?
Она охнула.
– Что ты, спасибо, но зря ты так думаешь! Могу твердо сказать: после случившегося в тот раз всем моим забавам с зомби настал конец, я порвала с этой жестокой магией. Теперь меня можно назвать порядочной католичкой: каждое воскресенье я вожу ребенка и папочку к мессе и даже обзавелась для таких случаев шляпкой. Да, тебя, наверное, это удивит и позабавит. Представляешь, церковь, куда мы ходим, посвящена Марии – Звезде Моря. Помнишь, ты распевал эту песню, когда наступал «ведьмин час»…
– Помню, хотя и пытался забыть, – быстро ответил Паз.
– Ага, я тоже. Так или иначе, можешь сказать своей матушке, что каждую неделю в посвященной ей церкви я зажигаю свечу Йемайе. И вот что, Джимми: когда настанет время, просто предоставь всему идти своим чередом, добираться до самого глубокого уровня. Любовь – это тоже магия. Она не допустит, чтобы с тобой случилось что-то дурное.
– Хорошо, Джейн, раз ты так думаешь, спасибо за совет. Может быть, наши дорожки еще пересекутся, не в этом мире, так в ином.
Она засмеялась низким грудным смехом.
– Держу пари, так и будет. Ну, всего тебе доброго. Я буду молиться за тебя.
Паз попрощался и разъединился, думая о самом глубинном уровне. Так и не положив телефонную трубку, он позвонил домой сестре. У них состоялась краткая, содержательная беседа. Теперь он был уверен, что ему известно, почему Габриэль Хуртадо прибыл в Майами. Итак, одна проблема была решена. Паз положил трубку на место, но ничуть не удивился, когда буквально через секунду телефон снова зазвонил и он услышал в трубке голос своей матери. Без всяких предисловий она перешла к сути дела.
– Для тебя настало время пройти асиенто, – заявила она. – Начать придется с сегодняшней ночи.
Паз набрал воздуха, намереваясь сказать «нет». Асиенто называли обряд приготовления личности к тому, чтобы она стала «вместилищем» божества.
– Это необходимо, если ты хочешь защитить Амелию, – заявила миссис Паз. – Santeros провели встречу, и все с этим согласились. Ты должен пройти посвящение. Скоро. Немедленно.
Словно со стороны он услышал, как соглашается. И его это уже не удивило.
– Буду через час, – обещал Паз. – Что привезти с собой?
– Ничего. Не на каникулы едешь.
Жену его сообщение о том, что он будет отсутствовать целую неделю, причем с ним даже нельзя будет связаться, мягко говоря, удивило.
Он сказал ей это в патио, разумно оттянув признание до того момента, когда ей нужно было отправляться на работу. Позади них раздавались радостные крики и слышался плеск воды: Дженни резвилась в надувном бассейне и развлекала Амелию.
– Это сумасшествие, – заявила жена.
– Это мнение психиатра или фигура речи?
– Джимми, ну не можешь же ты верить в подобную ахинею? Или… или все-таки можешь?
– Скажем так, мои верования переменчивы. Знаю, тебе удалось забыть кое о чем, имевшем место не так уж давно, и о том, как этому был положен конец. Для тебя так удобнее, ну и хорошо, но вот я, похоже, опять вовлечен во что-то подобное и не могу остаться в стороне.
– А как насчет Эйми? Не могу же я взять на работе недельный отпуск под предлогом, что тебе нужно принять участие в колдовском обряде, чтобы не огорчать мамочку.
– Тебе и не надо. Дженни приглядит за малышкой. Смотри, как все удачно устроилось – прямо мистика, да и только.
Он широко улыбнулся, но ответной улыбки не получил.
– Хорош молоть чепуху, эта девчонка сама-то о себе позаботиться не может. Что, если у нее опять случится припадок?
– Вообще-то, привозя ее сюда, ты знала о ее недуге.
– А колумбийцы?
– Мы под прикрытием. Я договорился с Тито, что, пока не вернусь, на углу Двадцать четвертой и Двадцать седьмой улиц будет дежурить патрульная машина. Но если тебя это не устраивает – ради бога. Могу позвонить матушке, и она с удовольствием поживет здесь недельку.
На лице Лолы, вопреки ее усилиям, появился ужас.
– Поговорим об этом позже, – сказала она и взобралась на свой велосипед.
Провожая ее взглядом, Паз не удержался от смешка. Будучи свиньей и манипулятором, он понимал, что Лола скорее доверит свою дочь безмозглому паралитику, чем поручит ее на целую неделю попечению Маргариты Паз.
Он повернулся и направился назад, туда, где развлекались девчонки.
– У вас тут, похоже, весело, – заметил он.
– Еще как! – подтвердила Амелия. – Ты не хочешь с нами искупаться?
Паз посмотрел на Дженни, надевшую принадлежавший Лоле вызывающего вида голубой купальник-бикини, который сама Лола, хоть и купила давно, надевать не решалась – он выставлял напоказ столько юных прелестей, сколько было возможно. На обдумывание ответа, принимая во внимание, что бассейн такой маленький, у Паза ушло около двенадцати секунд, но в конце концов благоразумие победило.
– Боюсь, что нет, детка, – сказал Паз. – Может быть, позже. Дженни, можно тебя на секундочку?
Она выскочила из воды, и он отвел ее в сторонку. С предложенным планом она согласилась с готовностью, впечатление было такое, будто девушка предвидела эту просьбу. У нее, разумеется, имелся обширный опыт присмотра за маленькими детьми, причем порой в весьма сложных условиях, а предложенные деньги ее вполне устраивали. Она заверила Паза в том, что состояние ее здоровья проблем не создаст.
– Ты ведь проходишь курс медикаментозного лечения, да?
– Э-э… угу.
Это ложь, мигом определил он, но оставил все, как есть. Когда Амелии сообщили о достигнутой договоренности, она заверещала и запрыгала.
Вернувшись в свой шезлонг в патио, Паз попивал остывающий кофе и без особого интереса читал газету. Горячей новостью было разрушение мощным взрывом насосной станции С-9 на севере Майами. Ответственность на себя взяла некая Народная армия Земли, но не все принимали это заявление на веру. Редакция была склонна видеть в произошедшем руку «Аль-Каеды», а то и еще более законспирированных террористических групп, стремящихся подорвать американское процветание путем затопления дорогостоящей недвижимости Флориды.
Пожелав злыдням всяческой удачи, Паз отбросил газету и переместился во «флоридскую» комнату. Там, переключаясь с канала на канал, он посмотрел турнир по гольфу, старую комедию положений, шоу для покупателей, отчет о заседании комиссии округа и ролик о путешествии на воздушном шаре по винодельческим регионам Франции – на каждой программе его терпения хватало на две минуты. После этого он приглушил звук и позвонил Тито Моралесу.
– Это тебя не затруднит? – спросил Паз, сообщив, что несколько дней будет за пределами досягаемости, и попросив обеспечить на это время полицейскую охрану его семье. Начет того, чем он собирается заняться сам, Паз умолчал.
– Беспокоишься насчет индейца, да? – спросил Моралес.
– Да, немного. Мне придется на время отлучиться.
– Ну, куда да зачем, я тебя спрашивать не собираюсь. Думаешь, нужна парочка копов, чтобы его остановить?
– Хочется думать, что этого не потребуется, но лучше подстраховаться. А тут еще колумбийцы, они могут по-прежнему интересоваться девчонкой Симпсон. Кстати, как продвигается их дело?
– А, дело. Забудь про это дело, приятель. Оно официально раскрыто. Всем подразделениям дана ориентировка на индейца, одержимого манией убийства. В округе удовлетворены, в нашей конторе тоже, тем более что у нас все опять на рогах, уже по другому поводу. Ты слышал о нашем террористе?
– Только то, что прочел в газете.
– Ну, представление, во всяком случае, имеешь. Федералов уже не интересуют колумбийские наркобароны и мало заботит, если у каких-то кубинских красавчиков жрут печенку, равно как их не волнует судьба тех двух головорезов, которых выпотрошили в гараже. Правду сказать, будь их воля, они бы тому, кто это сделал, медаль бы вручили. Кроме того, все имеющиеся в наличии детективы – федеральные, полиции округа, муниципальные – подняты по тревоге. Отпуска отменены, роздано автоматическое оружие – зоопарк, да и только.
– Из-за хренова насоса?
– Ты так говоришь, потому что не въезжаешь в гидрологическую ситуацию. Майами расположен на долбаном болоте. Эти ублюдки взорвали еще несколько насосов, и, случись в этом году парочка приличных ураганов, на Флаглер-стрит будут удить рыбу. Кстати, майор велел поблагодарить тебя за неоценимую помощь – они должны наградить тебя значком.
Паз услышал на заднем фоне голоса и шум моторов.
– Ладно, приятель, я закругляюсь, – сказал Моралес. – Поймаю тебя позднее.
Паз уже был готов рассказать Моралесу, что в городе есть по меньшей мере один человек, связанный с движением в защиту окружающей среды и имеющий профессиональную подготовку взрывника, но момент оказался упущенным. Пусть сами додумываются. В конце концов, у Паза была лодка, и он полагал, что неплохо бы поудить рыбку на затопленных проспектах деловой части города.
Кроме того, ему хотелось поговорить о том о сем с самим Кукси. Но не сегодня. Эта неделя расписана полностью.
Он вернулся в шезлонг и выбросил все из головы, прислушиваясь к птичьему щебету и детскому смеху, пока с подъездной дорожки не донесся шум мотора машины его матери.
Когда мужчина ушел, Дженни почувствовала облегчение. Не нравилось ей, как он на нее смотрел. Его острый взгляд невольно наводил ее на мысль об уличных копах. Ну, словно он знал о ней что-то такое, что сама она предпочла бы держать при себе. Острый взгляд был и у Кукси, но другого рода, будто он ухитрялся видеть в ней что-то, о чем сама она понятия не имела, но о чем было бы совсем неплохо узнать. Ей немного недоставало Кукси, однако предыдущая жизнь выработала в ней почти полный иммунитет к таким чувствам, отучив ее слишком уж переживать по поводу расставаний и разлук. Если честно, то ей больше недоставало рыбок.
Девочка докупалась до гусиной кожи, поэтому Дженни извлекла ее из бассейна и одела, не без удивления ознакомившись с подборкой одежды в ее гардеробе. Похоже, все эти вещи, а их было немало, были новыми. Ей самой в детстве никогда не доставалось новой одежды, да и вообще в семьях, где она росла, младшие дети донашивали одежду за старшими, но ее, беззлобную по натуре, это балованное дитя ничуть не раздражало. Она даже испытывала к ней некоторое сочувствие, хотя сама не знала, с чего бы это. Была здесь какая-то маленькая, не дающая покоя загадка.
День проходил вполне приятно. Она позвонила Кукси и более или менее ввела его в курс событий, имевших место после ее с Кевином отъезда из La Casita, включая и то, что ее спас Мойе, но без ненужных подробностей. Она сказала, что, наверное, побудет некоторое время в доме Паза, здесь она, кажется, нужна, и со стороны Кукси возражений не последовало. Он был удовлетворен тем, что она в безопасности.
Затем она приготовила для девочки ланч – сэндвичи с консервированным тунцом, причем сделала это в строгом соответствии с указаниями малышки, чтобы получилось в точности как у папы: тосты папиного образца были без корки. И еще шоколадное молоко, которое следовало подавать в особом стаканчике. Все эти требования Дженни выполняла безропотно и добродушно, радуясь тому, что маленькая девочка может чувствовать себя настолько уверенной, что отдает распоряжения взрослым. Сама она, пока росла, ни о чем таком даже не помышляла.