Текст книги "Завтрак на руинах"

Автор книги: Майкл Джон Муркок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

Он прижимается головой к ее животу.

– Б-будь мужественна, мама! – неуклюже шепчет он.

Она глядит на него удивленно.

– Мушество? Какой нам профит от мушества? – она хватает Карла за руку. – Комм, мы найдем зольдат.

Карл снова трусит рядом с ней. Никогда он не чувствовал такой близости с ней, как сейчас. И не потому, что она выказала к нему любовь, – нет, потому что он САМ оказался способен выразить ей свою любовь. А ведь еще недавно он чувствовал вину оттого, что не любит свою мамочку так, как надлежит это делать хорошим мальчикам.

Они выходят на улицу пошире. Это Рю дю Бак. Это отсюда доносились звуки, которые они давеча слышали. Коммунары были отброшены хорошо обученными версальскими солдатами. Версальцы, столь многократно битые пруссаками, отыгрывались на своих непокорных соотечественниках. Большинство коммунаров были вооружены винтовками с привинченными штыками. Они уже давно израсходовали патроны и теперь использовали винтовки как копья. Большинство коммунаров были в гражданской одежде, но среди них находилась и горстка национальных гвардейцев в грязной светло-голубой форме. Карлу бросается в глаза, что над головами коммунаров в одном месте еще вздымается рваный красный флаг. В сражении участвует много женщин. Карл видит, как одна женщина добивает штыком раненого версальца, лежащего на земле. Мать тащит Карла прочь. Карл чувствует, что она вся дрожит. Они бегут по Рю дю Бак. Улица делает поворот. Миновав поворот, они видят еще одну баррикаду. Затем раздается страшный грохот, взрыв – и баррикада разлетается на части. Сквозь пыль и щебень Карл видит, как разлетаются в разные стороны тела. Большинство убитых – дети, его ровесники. Ужасающий вой заполняет улицу. Он переходит в страшный гневный рык. Уцелевшие коммунары открывают пальбу по невидимому врагу. Снова раздается низкий вой, и взрыв сметает остатки баррикады. На секунду воцаряется тишина. Затем из ближайшего дома выскакивает женщина. Она что-то кричит. В руках у нее горящая бутылка, которую она кидает в распахнутое окно своей собственной клетушки. Карл видит, что в доме на противоположной стороне улицы начинается пожар. Непонятно, зачем это люди поджигают свои собственные дома.

Но вот, среди обломков баррикады, из дыма, возникают версальцы в своих красивых, темно-синих с красным, мундирах. В глазах у них отражается пламя пожара. Карлу они кажутся куда более страшными, чем национальные гвардейцы. Вслед за ними из дыма вылетает офицер на черном коне. Он что-то кричит. У него такой же пронзительный голос, как и у той женщины, что бросила бутылку. Всадник потрясает саблей. Мать Карла делает шаг к солдатам, а затем останавливается. Поворачивается, а затем бежит в противоположном направлении. Карл бежит с ней.

Раздалось несколько выстрелов. Карл заметил, что пули ударяют в стены домов. Он тотчас же понял, что стреляют в него и его мать. От возбуждения он оскалился.

Они перебежали на другой тротуар и начали пробираться сквозь нагромождения обломков мебели – то, что осталось от баррикады – пытаясь войти в разрушенное здание. По всему было видно, что здание разрушено не сегодня. Наверное, оно пало жертвой осады, когда пруссаки брали Париж. Мать с Карлом укрылись за полуобвалившейся стеной, пока мимо пробегали солдаты. Когда солдаты исчезли, мать села на обломок рухнувшей каменной лестницы и начала плакать. Карл гладил ее по волосам, желая разделить с ней ее горе.

– Тфой отьец не имель прафа остафлять нас, – проговорила она.

– Мужчины должны сражаться, мама, – говорит Карл. Эти самые слова сказала ему мать, когда отец вступил в гвардию. – Он сражался за Францию.

– Не за Францию, а за красных, за безумцев, которые устроили фесь этот ад!

Карл ничего не понял.

Вскоре мать задремала, сидя среди руин. Карл свернулся рядом с ней и тоже уснул.

Когда они проснулись, солнце стояло уже высоко. Дыма стало еще больше. Дымом тянуло отовсюду. Дома со всех сторон горели. Мать Карла с трудом встала. Не глядя на Карла, не говоря ему ни слова, она схватила его за руку. Сила хватки была такова, что вынуждала Карла морщиться от боли. Шаркая башмаками по камням, волоча за собой рваные грязные юбки, мать поволокла Карла на улицу. Возле дома стояла молодая девушка с мрачным лицом.

– Добрый день, – сказала она.

– Они фсе еще срашаются?

Похоже, девица еле-еле разобрала акцент матери, до того он стал сильным. Она нахмурилась.

– Они… фсе… еще… срашаются? – переспросила мать Карла, говоря как-то странно медленно.

– Да, – девица пожала плечами. – Они убивают всех. Каждого.

– А там? – мать Карла указала в сторону Сены. – Там?

– Да. И там тоже. Везде. Но там больше всего. – Девица указала куда-то в сторону Монпарнаса. – А вы что, бомбистка?

– Та нет, конешно, о майн готт! – Мадам Глогауэр гневно сверкнула глазами на девицу. – А вы?

– А мне не дали, – с сожалением сказала девица. – Нефти не хватило.

Мать Карла потащила его назад тем же путем, каким они сюда пришли. Некоторые пожары уже потухли. Похоже, они причинили зданиям мало вреда. Нефти не хватило, думал Карл.

Прижав рукав ко рту, мать Карла прокладывала путь через завалы трупов и обломки баррикад. Несколько бродивших здесь мужчин и женщин, которые, по всей видимости, искали погибших друзей или родственников, не обратили на Карла и его мать никакого внимания.

Карлу казалось, что в мире теперь куда больше мертвых, нежели живых.

Они вышли на бульвар Сен-Жермен, направляясь в сторону набережной д’Орсе. На противоположном берегу реки дюжина зданий пылала, подобно гигантским кострам. Черный дым заволакивал ясное майское небо.

– Я очень пить хочу, мама, – простонал Карл. Дым и пыль наполняли его рот. Мать не обратила на его слова никакого внимания.

Им встречались покинутые баррикады, усеянные трупами. Теперь на них хозяйничали победители и зеваки. Неподалеку виднелись группки версальцев. Солдаты стояли, опираясь на винтовки, покуривали, поглядывали на пожары и перекидывались словечком-другим с горожанами, которые торопились выказать свою ненависть к коммунарам. Карл увидел группу пленников. Руки их были связаны веревкой, и они сидели с несчастным видом кружком под охраной солдат. Стоило где-нибудь показаться коммунару, как его тут же встречала пуля или удар штыка. Красных флагов больше нигде не было видно. Где-то вдалеке гремела канонада и треск винтовочных выстрелов.

– Ну, наконец-то.

Мадам Глогауэр пошла к солдатам.

– Мы скоро фернемся в наш дом, Карл! Если только они не сошгли наш дом.

Карл заметил пустую бутылку из-под белого вина, валяющуюся в сточной канаве. Бутылку можно было бы наполнить водой из реки. Карл успел подхватить ее, несмотря на то, что мать тащила его за собой.

– Мама, мы могли бы…

Она остановилась.

– Што это у тебя? Прось сейчас ше эту грязь!

– Мы могли бы наполнить ее водой.

– Скоро мы напьемся втофоль. И поетим.

Она отняла у Карла бутылку.

– Если мы не путем сохранять респектабельность, Карл…

Она обернулась на выкрик. Группа граждан указывала на нее пальцами. Солдаты сорвались с места и бежали, тяжело бухая сапогами. Карл услышал слово «бомбистка», повторенное несколько раз. Мадам Глогауэр покачала головой и отбросила бутылку.

– Она пустая! – спокойно сказала она. Ее не слушали. Солдаты остановились и подняли винтовки. Мать Карла протянула руки к ним. – Послюшайте, это пустая путылька! – закричала она.

Карл вцепился в нее.

– Мама!

Он пытался схватить ее за руку, но мадам Глогауэр, прикладывая всю свою силу, тянула руки к солдатам.

– Они тебя не понимают, мама.

Мадам Глогауэр сделала шаг назад, затем другой, а затем повернулась и побежала. Карл побежал было за ней, но споткнулся и упал. Мать исчезла в небольшой аллейке. Мимо Карла пробежали солдаты и тоже скрылись в аллее. Вслед за солдатами пробежали горожане. Они пронзительно истерично кричали. В голосах их слышалась ненасытная жажда крови. Карл поднялся на ноги и тоже побежал. Послышалось несколько выстрелов и несколько выкриков. К тому времени, когда Карл добежал до аллеи, солдаты уже шли назад. Горожане же стояли, обступив что-то лежащее на земле. Карл протолкался вперед. Зеваки осыпали его ругательствами, дали несколько подзатыльников, затем они отвернулись.

– Эти красные свиньи используют женщин и детей, чтобы те воевали за них, – сказал какой-то мужчина. Он злобно взглянул на Карла. – Чем скорее Париж будет очищен от такого сброда, тем лучше.

Мать лежала лицом вниз в уличной грязи. На ее спине расплывалось темное влажное пятно. Карл подошел поближе и обнаружил, что это кровь.

Рана на спине матери все еще кровоточила. Никогда прежде Карлу не приходилось видеть кровь матери. Он изо всех сил попытался перевернуть ее на спину, но безуспешно – его силенок не хватало.

– Мама?

Внезапно все ее тело приподнялось в жадном сухом вдохе. Она застонала.

Дым застилал небо. Наступал вечер, и город пылал. Повсюду красные сполохи распарывали ночь. Ухали выстрелы, но людских голосов больше не было слышно. Даже редкие прохожие, которых Карл умолял помочь его раненой матери, молчали и шли мимо. Один или двое даже грубо рассмеялись. С помощью Карла мать ухитрилась перевернуться и теперь сидела, прислонясь спиной к стене. Она трудно дышала и, кажется, не узнавала Карла, неотступно уставившись, как и всегда, куда-то вдаль. Растрепанные волосы обрамляли непроницаемое узкое тревожное лицо. Карл хотел принести ей воды, но боялся оставлять ее одну. Наконец он вскочил и заступил дорогу какому-то мужчине, что шел в сторону бульвара Сен-Жермен.

– Пожалуйста, помогите моей матери, месье! – сказал он.

– Помочь ей? Ну конечно! А потом они меня тоже расстреляют. Хорошо это будет, по-твоему, а?

Мужчина запрокинул голову и зычно рассмеялся. Затем пошел своей дорогой.

– Она никому ничего не сделала плохого! – закричал Карл.

Мужчина остановился, как раз дойдя до поворота.

– А это с какой стороны посмотреть, молодой человек, – он указал на бульвар. – Вон кто тебе нужен! Эй, вы! Стойте! Тут для вас еще пассажир!

До ушей Карла донесся пронзительный скрип. Затем скрип прекратился. Мужчина, стоя у поворота, обменялся несколькими словами с кем-то невидимым. Затем мужчина исчез. Инстинктивно Карл подался назад – у него мелькнуло смутное ощущение, что его матери угрожает опасность. Из-за поворота появился какой-то мерзкий старик.

– Продыха не дают, окаянные! – пожаловался он Карлу.

Старик отодвинул Карла в сторону, кряхтя, вскинул мадам Глогауэр на плечо, повернулся и, шатаясь под ношей, пошел по улице. Карл пошел следом за ним. Неужто этот человек и в самом деле поможет матери? Может, он отвезет ее в больницу?

За поворотом стояла телега. Лошадей в упряжке не было. Всех лошадей (Карл это уже знал) съели во время осады. Вместо лошадей в оглоблях стояли несколько оборванных мужчин и женщин. Увидев, что старик возвращается, они двинулись вперед. Телега со скрипом тронулась с места. Карл увидел, что в телеге навалены друг на друга людские тела обоих полов и всех возрастов. Большинство из них были мертвы. У многих на телах зияли громадные раны или отсутствовали части лиц и тел.

– Эй, вы там! Помогите! – буркнул старик.

Один из мужчин, тот, что помоложе, выпростался из упряжи, пошел навстречу старику и помог взгромоздить мадам Глогауэр поверх кучи. Она застонала.

– Куда вы ее увозите? – спросил Карл.

На него никто не обратил внимания. Телега пронзительно скрипела. Карл шел за ней. Время от времени он слышал жалобные стоны матери.

Карл очень устал. Глаза слипались. Он едва различал окружающее. Но он шел и шел за телегой, шел на звук, слыша резкий стук башмаков, шлепанье босых ног, скрип колес, а временами крики и стоны живых пассажиров. К полуночи они достигли одного из отдаленных районов города. Телега с пронзительным скрипом въехала в какой-то сквер. Здесь было много версальских солдат, стоящих на затоптанном газоне. Посреди газона зияло темное пятно. Старик что-то сказал солдатам, а затем он вместе со своими компаньонами начал разгружать телегу. Карл пытался в темноте разглядеть, где его мать. Оборванные мужчины и женщины таскали тела в сторону темного пятна и там сбрасывали их. Теперь Карл увидел, что это была свежевыкопанная яма, в которой было множество тел. Он всматривался в темноту, уверенный, что различает среди стонов раненых голос матери. Не было ни малейшего сомнения в том, что раненых собираются похоронить вместе с мертвыми. В обступивших сквер домах оконные ставни были закрыты, огни погашены. Подошел солдат и оттащил Карла прочь от могилы.

– Проваливай, – сказал он. – Или окажешься вместе с ними.

Скоро телега снова уехала. Солдаты уселись возле могилы и раскурили трубки, громко пеняя на трупную вонь, которая становилась уже непереносимой. Из рук в руки передавалась бутылка вина.

– Я буду рад, когда все это кончится, – сказал кто-то.

Карл сидел на корточках, прислонясь к стене одного из домов, пытаясь различить голос матери среди стонов и воплей, доносящихся из ямы. Ему казалось, что он явственно слышит, как она умоляет вытащить ее оттуда.

К тому времени, когда забрезжил рассвет, голос ее затих. Со скрипом вернулась телега, груженная новыми телами. Эти тела также были сброшены в яму. Затем послышалась команда офицера. Солдаты неохотно поднялись на ноги, составили винтовки и подняли с земли лопаты. Затем они начали забрасывать тела землей.

Когда солдаты закончили свою работу, Карл поднялся, и побрел было прочь.

Солдаты побросали на землю лопаты. Видно было, что они подбодрились. Появилась еще одна бутылка вина. Один из солдат заметил Карла.

– Эй, молодой человек! Раненько поднялся.

Солдат взъерошил Карлу волосы.

– Небось, любопытство чуть свет на улицу выгнало, а?

Солдат приложился к бутыли, а затем протянул ее Карлу.

– Не хочешь глотнуть?

Он засмеялся.

Карл улыбнулся ему в ответ.

* * *

Карл учащенно дышит и извивается на кровати.

– Что ты делаешь? – шепчет он.

– Тебе не нравится? Впрочем, тебе не обязательно это должно нравиться. Это не всем нравится.

– О, Бог мой! – говорит Карл.

Чернокожий встает. Его тело поблескивает в слабом свете, сочащемся из окна. Движения грациозны. Он отходит назад, исчезая из поля зрения Карла.

– Думаю, тебе лучше поспать. Еще достаточно времени.

– Нет…

– Ты хочешь еще?

Пауза.

– Да…

КАК БЫ ВЫ ПОСТУПИЛИ? (2)

Вы в руках тайной полиции. Вас приводят в какое-то помещение.

Вам говорят, что вы можете сохранить жизнь членам вашей семьи лишь в том случае, если согласитесь помочь.

Вы согласны помочь.

Перед вами стол, накрытый тканью. Ткань сдергивают, и Вы видите несколько предметов. А именно: детские штанишки с лямками, «смит-вессон» 45 калибра, зонт, здоровенный том «Дон Кихота» с иллюстрациями Дорэ, два одеяла, банка меда, четыре бутылочки с какими-то лекарствами, велосипедный насос, несколько пустых конвертов, пачка сигарет «Салливан», эмалированный значок (голубой) с числом 1900 (золотом), часы-браслет и японская безделушка.

Вам говорят, что вы должны всего-навсего выбрать правильный предмет, после чего Вы сами и ваша семья будут тут же освобождены.

Ни один из этих предметов Вы прежде никогда не видели. Вы говорите им об этом. Они кивают. Все в порядке. Им это известно. Выбирайте.

Вы пялитесь на предметы, пытаясь понять скрытый в них смысл.

Глава 3. Конфуз на Каффе-Гезелльшафт. Брунсвик, 1883: Злая шутка

Бисмарк очень гордился той популярностью, которую получила его излюбленная теория о мужском и женском началах европейских наций. Принципиально «мужскими расами», по мнению Бисмарка, являлись сами немцы, три скандинавских народа, голландцы, англичане, шотландцы, венгры и турки. Русских, поляков, чехов, – вообще славянские народы, – а также всех кельтов Бисмарк решительно относил к «женским расам». По его неделикатному определению, «женские расы» отличались следующим набором качеств: неимоверным многословием, непостоянством, отсутствием настойчивости. Впрочем, Бисмарк признавал за «женскими расами» и некоторые преимущества, естественно вытекающие из их расового «пола», а именно – потрясающее обаяние, умение привлечь к себе внимание «народа-избранника», а также красноречие, мягкость и напевность языка, напрочь отсутствующие у более «мужественных» наций. В своих взглядах железный канцлер был непоколебим, считая, что совершенно бесполезно ждать чего-то путного от любой из женских рас; отсюда его откровенно презрительное отношение к кельтам и славянам. По мнению Бисмарка, наибольший интерес представляют нации «среднего рода», несущие в себе черты обоих полов. В качестве примера он имел обыкновение приводить Францию и Италию. Обе эти страны, по словам Бисмарка, были совершенно «мужскими» на севере и абсолютно «женскими» на юге. В качестве доказательства Бисмарк указывал, что области северной Франции бесчисленное количество раз спасали свою страну от «южных безумств». Мужественность населения северных провинций Франции Бисмарк объяснял тем, что франкская и норманнская кровь, текущая в жилах населяющих эти провинции французов, куда менее разбавлена, нежели у жителей южных и центральных провинций. Франки же были германским племенем, а норманны, как это следует из их имени, – северяне, скандинавы, также, следовательно, имеющие тевтонское происхождение. Бисмарк заявлял, что белокурые пьемонтцы всегда представляли в Италии движущую силу нации – якобы благодаря своему происхождению от орд германцев, вторгшихся в V веке в Италию под предводительством Алариха. Бисмарк был железно убежден, что всякая национальная активность, где бы она ни проявлялась, обязана своим происхождением тевтонской крови; это утверждение, с которым я спешу согласиться.

Как создатель «Практической политики» (real politik), Бисмарк откровенно презирал не только говорунов, способных, по его мнению, «заболтать» любые факты, но и слова вообще, заявляя, что болтать о свершенном – удел глупцов. Впрочем, при этом он цинично добавлял, что слова приносят определенную пользу, чтобы «затыкать на время принципиальные дыры в политических конструкциях».

Будучи исключительно авторитарной личностью, Бисмарк совершенно не выносил малейших возражений или какой бы то ни было критики. Мне часто приходилось видеть его в рейхстаге – тогда рейхстаг помещался в очень скромном здании – в то время, когда железный канцлер подвергался нападкам, особенно со стороны социалиста Либкнехта. Бисмарк даже не пытался скрыть свой гнев, имея обыкновение с размаху хватать по столу тяжеленным пресс-папье с металлическим резаком сбоку, производившим страшный лязг. Лицо Бисмарка в эти минуты багровело от гнева.

Сам Бисмарк был отличным оратором, говорил очень ясно и всегда с напором. Он обладал счастливым талантом рождать на ходу афоризмы.

«Минувшее величие вчерашнего дня»

Лорд Фредерик Гамильтон, «Ходдер и Стаутон», 1920 год.

* * *

В номере был большой цветной телевизор.

Нигериец подходит к нему. Его пенис все еще слегка топорщится.

– Тебе хочется еще?

* * *

Карлу восемь лет. Идет 1883 год. Город Брунсвик. У Карла очень респектабельные родители. Они добры, но строги. Это очень удобно.

* * *

Карл качает головой.

– Ну ладно, тогда ты не будешь возражать, если я посмотрю новости?

* * *

Карлу восемь лет. Идет 1948 год. Мужчина в пижаме в комнате матери.

* * *

Идет 1883 год…

Карлу восемь лет. Его матери тридцать пять. Отцу Карла сорок. Они живут в большом современном доме в лучшем районе Брунсвика. У отца бизнес в центре города. Торговля хорошо идет по всей Германии, и особенно хорошо – в Брунсвике. Глогауэры принадлежат к высшему обществу города. Фрау Глогауэр входит в кофейный кружок, который собирается раз в неделю по очереди в доме одного из участников. На этой неделе дамы собрались у фрау Глогауэр. Карлу, конечно же, запрещено появляться в большой гостиной в это время. Няня Карла присматривает за ним, пока он играет в саду. Теплый летний день. Через распахнутые французские окна Карлу видны мать и ее приятельницы. Как изящно, отставив мизинец, они держат тонкие фарфоровые чашечки! При разговоре наклоняют головы друг к другу. Они не устали, а вот Карл устал.

Он качается взад-вперед на качелях. Вверх и вниз, назад и вперед, вверх и вниз, и назад. На нем парадный вельветовый костюмчик. Карлу в нем жарко и неудобно. Но Карла всегда одевают в этот костюмчик, когда наступает очередь его матери устраивать у себя каффе-гезелльшафт^[1], хотя Карлу запрещено находиться в гостиной. Обычно его зовут подойти поздороваться перед самым уходом маминых приятельниц. Вот и в этот раз Карл ждет, когда его позовут. Мамины приятельницы будут задавать ему те же самые вопросы, которые задают каждый раз, а затем будут наперебой расхваливать, говорить матери, как хорошо выглядит ее сын, какой он большой, какой здоровый. Потом Карлу дадут какую-нибудь безделушку. Карл всегда думает об этой безделушке, когда мамины подруги собираются на каффе-гезелльшафт.

– Карл! Надень шляпу! – говорит ему мисс Хеншоу.

Мисс Хеншоу англичанка. На свое несчастье она умудрилась выучить немецкий язык в деревне. В той деревне все говорили на нижненемецком. В результате мисс Хеншоу изъясняется, как деревенщина. Родители Карла и их друзья говорят на более сложном верхненемецком. Нижненемецкий звучит почти как английский. Карл не понимает, зачем мисс Хеншоу понесло учить именно нижненемецкий.

– Шляпу, Карл, надень шляпу! Тебе напечет голову.

В нелепой полосатой блузке, глупейшей серой юбке и белой полотняной панамке мисс Хеншоу выглядит просто ужасно. Какой старой и оборванной нескладехой выглядит она по сравнению с муттер. В своем корсете с декольте, со своими шелковыми лентами, пуговицами, ожерельями и кружевами муттер плывет с величием шестимачтового клипера. Мисс Хеншоу, при всей ее претенциозности, – всего лишь служанка. Это сразу становится видно, стоит лишь сравнить ее с матерью.

Дрожащей рукой мисс Хеншоу протягивает Карлу маленькую соломенную шляпу. Карл не обращает на мисс Хеншоу внимания, продолжая раскачиваться.

– Карл, вы получите солнечный удар. Ваша мать очень рассердится на меня за это.

Карл только пожимает плечами и продолжает раскачиваться, вытянув вперед ноги, забавляясь беспомощностью мисс Хеншоу.

– Карл! Карл!

Голос мисс Хеншоу почти перешел в крик.

Карл улыбнулся. Он увидел, что мамины дамы смотрят на него через открытое окно. Карл помахал руками матери. Дамы заулыбались и вернулись к своим сплетням.

Карл знает, что в гостиной сейчас перемывают кости всем и каждому в Брунсвике. Он это знает, потому что однажды залег возле окна в кустах и подслушивал, пока не был пойман мисс Хеншоу. Многое из речей маминых подруг Карл не понял. Но, по крайней мере, узнал одну полезную вещь: что отец Фрица Вьювига появился на свет потому, что его надуло ветром из форточки. Карл не очень понял, что это означает, однако фраза оказалась могучим оружием. Когда Фриц Вьювиг, по своему обыкновению, закричал Карлу: «Еврейская свинья!», то ответный вопль «Эй ты, ветром надут!» заставил Фрица тут же заткнуться.

Так что из сплетен можно извлечь пользу.

– Карл! Карл!

– О, подите прочь, фройляйн Хеншоу! Я не имею надобности в моей шляпе в настоящее время!

Карл захихикал от собственной находчивости. Стоит заговорить с мисс Хеншоу так, как это делает отец, и у нее сразу появляется растерянное выражение на лице.

В окне появилась мать Карла.

– Карл, дорогой, здесь кое-кто хочет встретиться с тобой. Мы можем отвлечь Карла на минуточку, мисс Хеншоу?

– Конечно, фрау Глогауэр. – Мисс Хеншоу метнула на Карла взгляд, полный мрачного торжества.

Карл замедлил качели и спрыгнул. Мисс Хеншоу взяла его за руку, и они пошли по выложенной плитками дорожке к окнам. Мать Карла сердечно улыбнулась и покивала головой.

– Карл, здесь фрау Шпильберг. Она хотела бы поговорить с тобой.

По тону ее голоса Карл понял, что фрау Шпильберг, должно быть, какая-то важная пташка, а не просто одна из маминых подруг. За спиной матери возвышалась какая-то статная женщина, разодетая в пурпурный и белый шелк. Женщина дружески улыбнулась Карлу. Карл отвесил два очень глубоких поклона.

– Добрый день, фрау Шпильберг.

– Добрый день, Карл, – ответила фрау Шпильберг.

– Фрау Шпильберг только что из Берлина, Карл, – сказала мать. – Она встречалась с самим великим канцлером Бисмарком!

Карл снова поклонился.

Дамы засмеялись. Фрау Шпильберг сказала с обаятельной, почти кокетливой скромностью:

– Я должна особо отметить тот факт, что не нахожусь с принцем Бисмарком в близких отношениях!

И она залилась визгливым смехом.

Карл знал, что все мамины подружки переймут этот смех после того, как фрау Шпильберг уедет назад в свой Берлин.

– Я бы хотел поехать в Берлин, – заявил Карл.

– Это очень красивый город, – с сожалением сказала фрау Шпильберг. – Но ваш Брунсвик тоже очень миленький.

Карл не знал, что ответить. Он нахмурился, а потом его осенило.

– Фрау Шпильберг… – он еще раз поклонился. – А вы встречались с сыном канцлера Бисмарка?

– Я встречалась с обоими. Ты кого имеешь в виду – Герберта или Вильяма, или… – фрау Шпильберг скромно оглядела своих компаньонок. – Он любит, когда его называют Вилли.

– Вилли, – сказал Карл.

– Я присутствовала на приеме вместе с ним. Он угостил меня десертом. Два восхитительных мороженых розовых шарика, да.

– Так вы… отведали их, фрау Шпильберг?

И снова пронзительный визгливый смех.

– А почему ты спрашиваешь?

– Понимаете, фрау Шпильберг, отец с ним однажды встречался. Кажется, когда ездил по делам в Берлин.

– Так твой отец и я – значит, мы заочно знакомы? Это замечательно, Карл! – Фрау Шпильберг повернулась к матери Карла. – Прекрасный мальчик, фрау…

– И отец жал ему руку, – продолжал Карл.

– В самом деле? Ну…

– И отец сказал, что Вилли был так насосавшись пивом, что у него даже руки были пухлые и влажные. А еще отец сказал, что Вильям не протянет долго, если будет так пить. Сам наш отец тоже не промах опрокинуть несколько кружек пива или выдуть два-три стакана пунша. Но он клянется и божится, что ни разу не видел, чтобы кто-нибудь так хлебал, как Вилли. Он как, Вилли Бисмарк, – уже умер? А, фрау Шпильберг?

Мать слушала Карла с раскрытым от ужаса ртом. Фрау Шпильберг подняла брови. Остальные дамы начали переглядываться. Мисс Хеншоу взяла Карла за руку и потащила было от окна, одновременно принося извинения матери.

Карл отвесил еще один поклон.

– Для меня была великая честь познакомиться с вами, фрау Шпильберг, – он пытался имитировать голос отца. – Но я боюсь, что несколько смутил вас, так что позвольте мне теперь откланяться.

Мисс Хеншоу тащила теперь Карла изо всех сил.

– Я надеюсь, что мы снова встретимся до вашего отъезда в Берлин, фрау Шпильберг.

– Думаю, мне пора, – ледяным тоном произнесла фрау Шпильберг матери Карла.

Мать высунулась из окна и прошипела:

– Ты несносный ребенок. Ты будешь за это наказан! Твой отец накажет тебя.

– Но мама…

– А покамест, мисс Хеншоу, – приглушенным голосом прошипела фрау Глогауэр, – я даю вам разрешение бить этого мерзкого мальчишку.

Карл поежился, заметив злорадный огонек в бледных серых глазах мисс Хеншоу.

– Очень хорошо, мадам.

И пока мисс Хеншоу тащила Карла прочь, он слышал, как она глубоко дышит от предвкушаемого удовольствия.

Не теряя времени, Карл начал строить планы мести.

* * *

– Тебе это будет нравиться куда больше, когда ты привыкнешь. Тут все дело в образе твоего мышления.

Карл тяжело вздохнул.

– Может быть.

– Это дело времени.

– Я верю тебе.

– Ты можешь уйти в любой момент.

Они потягивали холодное сухое шампанское, которое чернокожий заказал в номер. Снаружи на улице слышались шаги. Люди шли в театры.

– В конце концов, – сказал чернокожий, – в каждом из нас сокрыта уйма различных людей. Как бы разные аспекты личности. Ты не должен ощущать, будто что-то утратил. Наоборот, ты нечто приобрел. Твой нынешний личностный аспект заменяется другим.

– Ох, я чувствую себя ужасно.

– Это скоро пройдет. Вот увидишь, тебе понравится. Твой момент скоро придет.

Карл улыбается. Все-таки у чернокожего есть проблемы с английским.

– Ну, вот видишь, уже улыбаешься.

Чернокожий протягивает руку и касается предплечья Карла.

– Какая у тебя нежная кожа. О чем ты думаешь?

– Вспоминаю, как обнаружил военного летчика в постели с моей матерью. Помню, как мать объясняла это отцу. Мой отец был терпеливым человеком.

– Твой отец еще жив?

– Не знаю.

– Тебе надо еще многому научиться.

КАК БЫ ВЫ ПОСТУПИЛИ? (3)

Вы возвращаетесь со своей возлюбленной из театра. Приятный вечер. Вы находитесь в центре города и хотите взять такси. Решаете пойти к железнодорожному вокзалу и поймать такси там. Чтобы подойти к вокзалу, надо пройти через пешеходный мостик над железнодорожными путями. Вы подходите к мостику и начинаете подниматься по ступенькам. Вдруг вы видите старика, который, цепляясь за перила, тоже пытается подняться наверх. Совершенно ясно, что старик до невозможности пьян. В другое время вы, конечно же, помогли бы ему перейти пешеходный мостик. Но в этом случае возникает проблема: брюки старика спустились до щиколоток, обнажая грязные ноги. Поэтому ему сложно передвигаться. Из-за пазухи старика торчат несколько кусков газеты, измазанных калом, так что помощь старику обещает быть довольно неприятной задачей, если не сказать хуже. А вам не хочется портить такой хороший вечер. Через секунду или две вы минуете старика и продолжите свой путь.

Глава 4. Вечеринка в Кейптауне. 1892: Бабочки

«А пока давайте не будем забывать, что если правосудием и были допущены ошибки, в результате которых погибли невинные люди, то ошибки эти допущены людьми, в чьем ревностном патриотизме никто никогда не сомневался. И снова мы вынуждены повторить, что основной урок, преподанный этой войной не только нам одним, но также и всему миру, – это единство Империи. Демонстрация этого великого факта сама по себе оправдывает любые жертвы».

«С флагом на Преторию».

Х. У. Уилсон, «Хармсуорс Бразерс», 1900 год.

Карл выныривает на поверхность. Капли стекают с его тела. В изумлении он смотрит на свое отражение в стенном зеркале.

– Зачем ты заставил меня сделать это?

– Я думал, тебе понравится. Ты ведь сам столько говорил о том, как тебе нравится мое тело.

– Я имел в виду твое сложение.

– О! Ясно.

– Я будто из иностранного шоу. Эл Джолсон…

– Да уж, пожалуй. А за кого ты хотел сойти? За евразийца? – чернокожий начинает смеяться.

Карл тоже смеется.

Они падают в объятия друг друга.

– Погоди, это скоро высохнет, – говорит чернокожий.

* * *

Карлу девять лет. Идет 1892 год. Карл сейчас занят работой.

* * *

– Знаешь, ты мне такой больше нравишься, – говорит чернокожий. Он кладет ладони на влажную ляжку Карла. – Этот цвет идет тебе…