Текст книги "Моя легендарная девушка"

Автор книги: Майк Гейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

– Я снял квартиру в Арчвее. Временно. Камбриа-авеню, 64, квартира 3. – Когда я сказал это вслух, адрес прозвучал совсем неплохо, как будто это не такая уж паршивая дыра. Если бы речь шла не об Арчвее, отхожем месте вселенной, я бы, может, даже сумел произвести на нее впечатление.

– А, знаю, – ответила Агги. – Моя знакомая жила на Лейленд-авеню. Это улица, параллельная твоей. Ее квартиру взламывали тринадцать раз за четыре года.

Я потерпел поражение, а потому сменил тему.

– Я преподаю английский в средней школе в Гринвуде. – Я закурил. – Ты, наверное, не знаешь. Небольшая такая. Пять сотен детских голов. – Я затянулся и так раскашлялся, будто это была первая сигарета в моей жизни. – Извини. Только переболел простудой. – Я снова покашлял, на этот раз не так душераздирающе. – О чем это мы? Ах, да. Учитель английского. Это про меня.

– Замечательно.

– Почему? – неловко спросил я.

– Потому что это у тебя должно хорошо получаться. Я всегда говорила, из тебя выйдет великолепный учитель.

Я начал терять терпение. Мы вели себя, как старые друзья, которые регулярно созваниваются. И это меня чертовски раздражало. Потому что в чем, в чем, но в одном я был уверен – никакой я ей не друг.

Она была готова поддерживать беседу, пока я не перейду к сути. Я взял дело в свои руки.

– Это был твой парень?

– Да.

– Вы друг друга любите?

Она наконец потеряла самообладание.

– А тебе-то что, Вилл? Три года прошло, а ты все еще в состоянии вывести меня из себя. Что тебе надо? Тебе же это на самом деле не интересно, да?

– Нет, – спокойно ответил я, надеясь, что мое равнодушие ее заденет. – Нет, не интересно, но ты же хочешь мне сказать, правда?

Она ничего не сказала.

– Послушай, просто скажи, ладно?

Решив играть по моим правилам, она успокоилась.

– Да, по-моему, люблю, – ответила она. – Мы неплохо ладим. У нас много общего.

Я перебил:

– Например?

– Тебе что, списком зачитать? – Теперь она разозлилась. – Ну, нам обоим нравится быть частью человеческого общества. Мы предпочитаем принимать вещи такими, какие они есть. Мы не склонны к навязчивым идеям. Мы оба понимаем, что жизнь – это не только то, что показывают по телевизору. Мы оба хотим делать все возможное, чтобы бороться с несправедливостью. Мне продолжать?

Я смог придумать только:

– Идеальная пара. – Это была пустая, банальная фраза. Легче мне от нее не стало.

Агги сменила тон. Теперь в нем больше не было злобы, только сочувствие. Но не ко мне, а к тому человеку, в которого она была влюблена три года назад.

– Вилл, ты пьян? Я знаю, у тебя сегодня день рождения. Почему ты звонишь мне именно сегодня?

– Потому.

– Потому?

– Да, потому.

Ее терпение наконец лопнуло.

– Я сейчас повешу трубку. И я прошу тебя больше мне не звонить.

– Нет, – угрюмо сказал я. Я стряхнул длинный столбик пепла на ковер. – Это я сейчас повешу трубку.

– Ты ведешь себя, как ребенок.

– Из твоих уст я сочту это комплиментом. – Я затушил сигарету о спинку кровати. – Не беспокойся, больше я звонить не буду. Я уже добился, чего хотел.

– И что это было?

– Сбросить тебя с пьедестала, на который я тебя водрузил, – уверенно сказал я. – Ну и шлепнулась же ты оттуда, крошка!

Она повесила трубку.

Оглядываясь на этот разговор, мне хочется думать, что я победил. Хоть я и назвал ее «крошкой» без малейшего намека на иронию, все-таки несколько раз я ее достал. Однако по сути, как и всегда, победила Агги. Она за все эти три года обо мне даже не вспомнила. Я для нее вообще ничего не значил. И я впервые это осознал. Я прожил с ней три года своей жизни, а она выбросила их в окно не раздумывая. «Наверняка она и не помнит, что спала с Саймоном, – подумал я. – Почему я не спросил ее про Саймона? Я бы выиграл у нее еще пару очков».

Я почувствовал облегчение. Теперь мне даже не верилось, что я столько времени поддерживал огонь на ее алтаре – давно надо было ее на нем же и сжечь. Три года я надеялся, что однажды она ко мне вернется. Я даже отношения завязывал с тем расчетом, что срок годности у них будет короткий. Потому что хотел всегда иметь возможность мановением руки от них избавиться – по первому сигналу Агги. Никто из них не был мне нужен. Я просто не хотел быть один. Я их использовал. В школе, если про тебя говорили, что ты кого-то используешь, это было третье по тяжести оскорбление. Хуже было только «пошел ты… вместе со своей мамой» и «я с тобой не дружу». Это значило, что люди тебе нравятся не сами по себе, а потому что ты можешь от них что-то получить. В каком-то смысле я использовал Агги. Я получил кого-то, кто слушал, как я жалуюсь на жизнь, кого-то, с кем можно посмотреть пару серий «Черной гадюки», кого можно поцеловать, когда мне одиноко, кто поймет меня и сделает так, что все будет хорошо, когда на самом деле все плохо. Она взамен не получила ничего. Она была моей Легендарной Девушкой, но я не был ее Легендарным Парнем. Я только сейчас это понял, но было уже поздно.

Я позвонил ей еще раз. Ответил ее парень.

– Агги дома? – спросил я, совершенно не представляя, что я ей скажу.

– Она в ванной. Кто это? Это Вилл?

Лгать не имело смысла.

– Да.

– Ты ее очень расстроил, дерьмо ты собачье. Я бы не прочь прийти к тебе и вбить в твою башку немного вежливости.

Я забыл, что хотел сказать.

– Да ты понятия не имеешь, какая она стерва. Просто не представляешь. Но ты еще узнаешь. Поймешь, когда она переспит со всей твоей командой по регби. Она уже, наверное, начала с нападающих. Потом пойдет тайтхед, потом лусхед, потом хукер, потом фулбек… Да что я говорю? Она их всех уже обработала, одного за другим. Ага. И теперь очередь за командой противника…

Я не услышал, что он собирался мне ответить, потому что бросил трубку. Я только что совершил подлый и злой поступок, но мне было плевать – как ей было плевать на меня. Я заметил клочок бумаги, на котором написал номер Агги. Я взял его и направился на кухню, прихватив по дороге ее фотографию. Включив газ, я одновременно поджег карточку и бумажку с номером. Когда язычки пламени добрались до моих пальцев, я уронил бумагу в раковину и тупо стал смотреть, как она превращается в серый пепел. Я был готов к тому, что включится пожарная сигнализация, но этого не случилось. Я пустил воду. Размокший, пепел забил водосток.

Чтобы отпраздновать свободу, я закурил «Мальборо Лайтс», открыл окно и сел на подоконник, хотя на улице моросило. Я ожидал почувствовать, что у меня гора свалилась с плеч, но ощущения были прямо противоположные. Я всегда втайне считал себя существом, наделенным интеллектом. Я думал, что я куда умнее среднего обывателя. Поэтому мне было нелегко узнать, что я такой же болван, как и все остальные.

Пепел упал мне на ногу. Я хотел его стряхнуть, но не стал, потому что было не больно.

Через некоторое время мне стало холодно, джинсы промокли до трусов, а капли на стеклах очков не позволяли ничего видеть. Вернувшись в комнату и забравшись под одеяло, я подумал – интересно, о чем думает Агги в эту секунду. Она думает, наверное, что я спятил – позвонить ей вдруг, ни с того ни с сего, три года спустя… Может, все дело в симметрии. Воссоединение ровно через три года после того, как она меня бросила, замечательно вписывалось в мои романтические представления о ней. Ну что за девчонка, а! Возвращается назад ровно в тот день, когда она меня послала, – это было бы стильно. Я сел и провел некоторые подсчеты. Три года я провел в мечтах, что она ко мне вернется, – примерно 11,5 процентов моей жизни. Я оглядел комнату в поисках подходящей метафоры и наткнулся на недопитую банку кока-колы. Не сразу, но я высчитал, что 11,5 процентов от 330 мл будет – очень примерно – три глотка! «Дерьмо собачье! Я потратил впустую три глотка из своей единственной банки колы!»

В ванной, включив свет – а с ним и вентилятор, я живо обсудил это сам с собой. Обращаясь наполовину к плакату Одри Хепберн, наполовину к зеркалу на стене, я сказал себе, хватит. Я больше не потерплю того, что моя жизнь похожа на болото. Ничто не остановит меня, и я сделаю все, о чем до этого только рассуждал, вечно находя причину отложить практические действия на потом. Последние три года я жил, как в тюрьме. Я ходил в одни и те же места, общался с одними и теми же людьми, слушал одну и ту же музыку – я превратил свою жизнь в памятник Агги. Я стал главным хранителем Национального Музея Бывших Девушек. Я застрял в прошлом и оказался не в состоянии приблизиться к своему будущему. Потому что все, чего я хотел, тоже осталось в прошлом. Все. Хватит. Определенно, черт возьми, хватит.

Вернувшись в комнату, я снова закурил, встал на кровать и подобрался как можно ближе к датчику пожарной сигнализации. Глубоко затянувшись, я выдохнул прямо в него и под прикрытием сирены заорал:

– Все будет по-новому!

17:30

У меня дрожали руки, когда я взял трубку. Даже не знаю, почему – нервничать было совершенно не из-за чего. Я уже предвидел, что будет дальше: я скажу «алло», она скажет «алло», мы поговорим о жизни, о вселенной, обо всем, я отпущу несколько шуточек, она рассмеется, нам будет хорошо, я забуду про Агги. Я снова почувствую себя человеком.

– Алло?

– Алло, это Кейт? – спросил я у незнакомого голоса.

– Нет, это ее соседка. А кто это?

– Это Билл, – сказал я, захваченный врасплох. Мне и в голову не приходило, что соседка Кейт тоже может поднять трубку. – Кейт дома?

– А, так это с тобой она проболтала все выходные, – сказала Паула, изобразив удивление. – Она просто двинулась. Все время о тебе говорит. Не понимаю, почему она сама не взяла трубку, она весь день просидела над телефоном. Ты сказал, что сразу же ей перезвонишь, гнусный обманщик. Скажи мне, почему все вы, мужчины, – такое дерьмо?

Если соседка Кейт хотела меня смутить, то у нее это получилось. Слушать, как кто-то рассуждает о наших с Кейт отношениях, было невыносимо. Она залапала то воздушное и прекрасное, что мы создали. Я потерял терпение.

– Я не знаю, почему все мужчины такое дерьмо. Я знаю только, почему я – такое дерьмо. Дайте ей трубку, пожалуйста.

– А ты сообразительный, – сказала Паула. Ей явно нравилось, что она может меня разозлить. – Это неплохое качество для мужчины. У тебя друзья есть? – Ни единого остроумного или просто обидного ответа не пришло мне на ум, а мое старое «слушай, иди ты, а?» выглядело бы сейчас скучным и банальным.

– Паула! – крикнула Кейт. – Положи трубку! Перестань меня доводить.

Я вздохнул с облегчением.

– Кейт?

– Да, это я, – ответила она. – Извини, что тебе пришлось это выносить. Паула сегодня какая-то бешеная. Должно быть, не та фаза луны.

Голос Кейт казался волшебным – как будто он мог выполнять все ее желания, и сейчас она приказала ему успокоить и утешить меня. Мне почудилось, что меня спасла из когтей злобного дракона рыцарша на белом коне. Если бы она могла взять меня на руки и унести подальше от грозящих опасностей, думаю, в тот момент мне больше ничего не осталось бы желать. Я сделал глубокий вдох.

– Кейт, выходи за меня.

– Что?

Я без особой нужды прочистил горло, в надежде, что простое покашливание закалит мою решимость.

– Я говорю, выходи за меня замуж. Я много думал последнее время и понял две вещи: одна – это то, что я тебя люблю, а вторая – что я должен как можно скорее что-нибудь предпринять по поводу своих новых чувств.

Кейт нервно рассмеялась.

– Ты шутишь, Вилл? Если да, то это не смешно.

– Я не шучу. – В душе я улыбнулся и сделал паузу. – Я в жизни не был так серьезен. Сегодня я решил, что люблю тебя, вот и все. Ты изменила мою жизнь, Кейт, ты изменила ее больше, чем все, кого я знал до тебя. Ты нужна мне. Я знаю, это звучит высокопарно, но это правда. – Я прикусил губу. Мне еще многое хотелось сказать, но я боялся перепугать ее слишком бурными эмоциями, как это случилось тринадцать лет назад с Вики Холлингсворт. – Послушай, не обязательно отвечать прямо сейчас, если не хочешь…

– Сколько у меня времени на размышления? – едва слышно перебила меня Кейт.

– Три минуты.

Мы рассмеялись.

– Ладно, – сказала Кейт со смешинкой в голосе. – Сверим часы… Время пошло!

Три минуты мы молчали. Мы перенеслись во вселенную, где не было никого, кроме нас. Я внимательно прислушивался к каждому ее вдоху и выдоху. В какой-то момент я чуть не расхохотался, вспомнив во второй раз за эти выходные «Каждый твой вдох» Стинга. В первый раз переломный момент моей жизни не был погребен под лавиной мыслей о том, что могло бы быть, а чего могло бы не быть – ни одной мысли не появилось с того момента, как она сказала «ладно». Земля уплывала у меня из-под ног, я сам плыл куда-то – вон из собственного тела, из привычного мира, настолько далеко, что только на второй минуте заметил, что не дышу. Казалось, мне было достаточно прислушиваться к ее дыханию – мне было очень хорошо.

Я посмотрел на часы. Три минуты истекли.

– Ладно, – сказала Кейт.

– Что – ладно? – неуверенно спросил я.

– Ладно, я за тебя выйду.

– Ты шутишь?

– Нет, я серьезно. Я куда серьезнее тебя, – рассмеялась Кейт. – Ты для меня самый важный человек на свете. Я тебя люблю. Знаешь, как я хочу умереть? Я хочу умереть, спасая твою жизнь.

Я потерял дар речи.

– Не пугайся, я шучу, – заверила она меня. – Но я тебя действительно люблю. Я сегодня полдня делала для тебя открытку на день рождения. Можно я ее тебе прочитаю? Я вырезала фотографию Джимми Хенрикса с обложки журнала «Q». Около рта я пририсовала ему кружок, как будто он говорит: «Я помолюсь за тебя». А внутри написала: «Дорогой Вилл, с днем рождения. Я молюсь за тебя и надеюсь, что тебе не придется больше справлять ни одного дня рождения без меня. С любовью, К.».

Я был тронут. Мысль, что она что-то вырезала и наклеивала специально для меня, заставила меня прослезиться.

– Спасибо. Мне очень понравилось. – Я безнадежно оглядел комнату. – Прости меня. Мне нечего тебе подарить.

– У меня есть ты, – сказала Кейт. – Что еще нужно девушке? – Она замолчала, будто не знала, что сказать. – И что мы будем делать дальше?

– Не знаю. Так далеко я не планировал. – Я встал и обошел комнату по периметру – насколько позволял телефонный шнур. – Наверное, надо сказать родителям.

– Моя мама будет в восторге, – сказала Кейт. – Я лет с десяти твердила ей, что никогда не выйду замуж, и смотри, до чего ты меня довел. Папа тоже будет приятно удивлен. Мои парни ему никогда не нравились, но ты понравишься обязательно. Я просто уверена.

Я посмотрел в окно. На стекле был тонкий слой серой пыли. Сад зарос высокими сорняками с желтыми цветами и жгучей крапивой. Соседского пса было не видать. До меня доносились удары мяча и голоса детей, играющих в футбол, но где – непонятно.

– Мои родители будут ошарашены, оба, – тихо сказал я. – Мама подумает, что… ну… ты понимаешь... – Я замолчал. Мне стало стыдно при мысли, что меня второй раз за выходные обвинят в том, что какая-то девушка от меня забеременела. – Смешно, правда? Мы говорим о таких вещах, а сами даже за руки не держались.

– А ты думаешь, чем мы здесь по телефону занимались? – серьезно сказала Кейт. – Я столько о тебе узнала. Мы стали так близки… У меня еще ни с одним парнем так не было. Даже с моим бывшим. Я увидела настоящего Вилла. Ты не стал притворяться, потому что думал, что никогда меня не увидишь! Разве парень, который хочет закадрить девушку, начнет с рассказов о своей бывшей?

– Наверное, ты права, – сказал я, жалея, что она упомянула Агги. Меня начинало мутить от одной мысли о ней. Я сменил тему. – Но нам все-таки нужно придумать план. Где мы будем жить и все такое.

– Неважно. Я приеду в Лондон…

Я ее остановил. Мысль жить здесь мне совсем не нравилась.

Сэмюель Джонсон сказал: «Когда человек устает от Лондона, он устает от жизни…» Он был прав только наполовину. Я устал от Такой Жизни. А с Кейт у меня будет надежда воскреснуть и обрести спасение.

– Нет. Я приеду в Брайтон. Утром же, – сказал я. – Я всегда мечтал жить у моря. Я возьму несколько дней за свой счет. Скажу, что у меня умственное перенапряжение или что-то в этом роде. Мне будет не сложно их убедить.

– Ладно, лишь бы тебе было хорошо. Паула уезжает на курсы в Челтенхэм на неделю, и вся квартира будет в нашем распоряжении. Что ты любишь из еды?

Этот вопрос застал меня врасплох. Я хотел сказать – все что угодно, лишь бы там были макароны, но сдержался, не зная, любит ли она итальянскую кухню. На самом деле речь шла не об итальянских блюдах, речь шла о судьбе. Я знал, что, если скажу «паста», а окажется, что она ее не любит, я приму это как некий знак свыше – мы совершенно и полностью несовместимы.

– Все что угодно, – соврал я. – Я не очень капризный.

Она помолчала, явно обдумывая мои слова.

– Ладно, тогда я, наверное, приготовлю спагетти с острым томатным соусом. Я их обожаю.

Не успел я оценить это знамение, как целый водопад мыслей прорвал возведенную мной мысленную дамбу. Мне необходимо было знать, что она настроена так же серьезно, как и я.

– Слушай, ты уверена, что ты этого хочешь?

– Конечно, уверена, – сказала Кейт с такой непоколебимой, спокойной убежденностью, какую я до этого наблюдал только у пенсионеров, которые сидят вечерком на лавочке и вспоминают в деталях какую-нибудь судьбоносную речь Уинстона Черчилля. – Я уверена в этом больше, чем ты. – Она говорила дальше. – То, что ты прожил с кем-то, скажем, десять лет, еще не значит, что твоя семейная жизнь сложилась удачно. Удачным может быть и то, что ты познакомился и поженился с кем-нибудь десять минут назад. Точно предсказать будущее невозможно, так зачем пытаться?

– Но хорошее знание человека все-таки уменьшает шансы, что все выйдет боком, не так ли? – нервно сказал я. Соседский пес заливался лаем. У меня начали с невероятной силой потеть ладони. Я вытер их о джинсы, но через секунду они вновь намокли.

– В любви все случайно, – спокойно сказала Кейт. – Так зачем стремиться упорядочить ее? Не стоит об этом волноваться. Я знаю, мы можем просто начать жить вместе, но эта простота – палка о двух концах. Проще будет уйти, проще быть неверным, больше вероятность, что наши отношения и чувства возьмут и растают в воздухе. Если я решусь снова доверить свои чувства другому человеку, то я обещаю – в случае неудачи это будет самый зверский, самый безобразный развод за всю историю разводов.

– Как «Война в семействе Роуз»[100]100
  Американский художественный фильм (1989), в главных ролях – Денни де Вито и Кэтлин Тернер.


[Закрыть], – пошутил я. – Лучшая роль Кэтлин Тернер.

Она проигнорировала мое замечание.

– Расставание не должно быть дружеским. Если, конечно, то, что между вами было – действительно любовь. Любовь не такая. По крайней мере, та любовь, о которой я говорю.

Кейт была Уинстоном Черчиллем, а я был Британским Народом. И я был готов сражаться с врагами нашей любви на пляжах, перекрестках и автостоянках. Короче, я был воодушевлен.

– Я люблю тебя, – сказал я.

– Я тоже тебя люблю, – ответила Кейт. – И мне невыносимо быть вдали от тебя. Мне тебя не хватает. Это звучит странно – пусть мы знаем друг друга всего два дня, у меня такое ощущение, что у нас тысячи общих воспоминаний. Я снова и снова вспоминаю все, что ты мне сказал. Я люблю твой голос. Он помогает мне чувствовать себя в безопасности.

– Когда ты это поняла? – спросил я.

– Что я тоже тебя люблю? Когда ты рассказывал про то, как умерли червяки и как ты пытался их спасти. Я сказала себе тогда – вот такой человек мне нужен.

Я ушам своим не верил.

– Правда?

– Да, правда. Мне нравится, как ты рассказываешь о своем детстве. Тебе оно невероятно нравится. И мне это нравится. Я чувствую, что ты особенный. Ты видишь вещи не так, как все. Ты все мучаешься, что не умеешь добиться своей цели, но ты такой, какой есть, зачем меняться? Пусть даже сам ты так не думаешь, но ты на многое способен, и ты многое изменил. Смотри, как ты повлиял на мою жизнь всего за три дня. До этого самой важной вещью для меня было придумать, как отчитаться за грант, который я получила. А теперь я беспокоюсь только о тебе.

Кейт спросила, когда я понял, что люблю ее. Я так и сяк повертел ее вопрос в голове, присев на кровать, чтобы легче было думать.

– Я не знаю, – сказал я неуверенно. – Просто, когда я взял трубку, то понял, что из миллионов людей, живущих на этой планете, именно с тобой мне больше всего хочется поговорить. И я уже не боялся, что получится неловко и что ты скажешь «нет» – я больше не думал о том, от чего я обычно каменею в страхе. Я почувствовал, что живу. Обычно мне приходится проводить трехчасовые дебаты с самим собой только для того, чтобы решить, какие чипсы купить, а тут я вдруг принимаю самое важное решение в жизни, слушая только свое сердце. Я чувствую себя человеком Каменного Века. Мне срочно нужно заняться охотой и собирательством.

Кейт рассмеялась.

– Я очень хорошо понимаю, о чем ты говоришь. Знаешь, мне не нужны были эти три минуты на размышление. Как только ты спросил, я уже знала, что отвечу «да». Одна моя подруга, Бекки, изучает в Кардифе психологию, так она сказала вот такую вещь: когда человеку задают вопрос, то хочет он этого или нет, но в уме отвечает сразу же, а потом все время, которое у него есть на размышление, тратит на то, чтобы убедиться, что он прав. Как только ты меня спросил, я знала, что отвечу «да».

– И что нам делать дальше? – спросил я.

– Попроси меня как следует, – ответила Кейт.

– Что ты имеешь в виду? Встать на колени?

– Да. И давай побыстрее.

– Хорошо. Кейт…

– Ты уже на коленях? – с сомнением спросила Кейт.

Я был поражен, насколько она видела самую мою сущность.

– Почему ты решила, что я не встал на колени?

– А ты встал?

– Нет, но это к делу не относится. – Я рассмеялся. – Ты должна мне доверять. Я твой будущий муж.

– А я – твоя будущая жена, так что берегись. Давай, быстрее.

Я опустился на одно колено.

– Подними взгляд, как будто смотришь на меня, – сказала Кейт.

– Хорошо, я смотрю вверх, – сказал я. Колено начало дрожать. Я сфокусировался на правом верхнем углу шторы. – Я даже изобразил, будто держу тебя за руку. Окажи мне честь и стань моей женой.

– Ага, – сказала Кейт непринужденно. – Теперь моя очередь. Я стою на коленях, протягиваю руки, как будто держу тебя за руки, и смотрю в твое прекрасное лицо. Я люблю тебя, Вилл. Согласен ли ты жениться на мне?

– Я, Вилл, согласен.

Мы рассмеялись.

Повисла долгая пауза, мы оба не знали, что говорить и делать дальше. Кейт не дурачилась, все было по-настоящему, и от этого я был взволнован и счастлив. У меня в крови было столько адреналина, что мне мало было просто шагать по комнате, чтобы его сжечь. Мне хотелось бежать, лучше всего – в Брайтон. На Луну? Да я уже мчался по Млечному пути, и звездная пыль сверкала в моих волосах.

– Нам еще во многом надо разобраться, – сказал я, делая глубокий вдох, чтобы заставить себя дышать спокойнее. – Мне нужно рассказать обо всем родителям и придумать, что я скажу в своей школе. Я знаю, это будет тяжело, но мне кажется, нам лучше больше друг другу сегодня не звонить. Давай подождем, пока я завтра утром не приеду в Брайтон. Я думаю, нам обоим нужно время, чтобы осознать то, что произошло. Кроме того, я боюсь, что мне придет такой огромный счет за телефон, что медовый месяц мы проведем в долговой тюрьме.

– Мне нравится идея провести с тобой неделю в тюрьме, – весело сказала Кейт. Я закрыл глаза, пытаясь запечатлеть очаровательный звук ее голоса в моем сердце. – Но ты, наверное, прав, нам нужно немного успокоиться. Хорошо, уговор, не звоним и не говорим друг с другом, пока ты не приедешь в Брайтон… если не случится чего-то непредвиденного.

– Чего именно?

– Ну, смерть, рождение, пожар, чума, разгневанные родители. – Последовала короткая пауза. – Я люблю тебя, – сказала Кейт на прощание.

– Я тоже тебя люблю.

18:34

Я был так переполнен joie de vivre[101]101
  Счастье жить (фр.).


[Закрыть], что мне хотелось рассказать всему миру – да, я, Вильям Келли, циник par excellance[102]102
  В полном смысле слова (фр.).


[Закрыть], нашел свою любовь. В конце концов я все-таки решил не ставить в известность о своей обретенной любви обитателей Арчвея. Вместо этого довольно продолжительное время я неподвижно лежал на кровати, прислушиваясь к биению собственного сердца, пока голод не выманил меня на кухню. Мой ужин состоял из двух ломтей сухого хлеба, потому что ни сил, ни желания «готовить» у меня не было, а остатки «Флоры» ушли на еще один бутерброд с лапшой.

Стопки тетрадей вдоль стены, которые надо было проверить, заставили мою совесть шевельнуться, и я даже подумал, что хоть я и не иду завтра в школу, но некоторые должностные обязанности все-таки стоит выполнить. Но я не стал их выполнять – по правде говоря, это мое желание (проверка тетрадей) имело мало общего с профессиональной гордостью, а просто служило поводом как-нибудь отвертеться от звонка родителям, в частности маме. Но мое новое позитивное отношение к жизни не дало мне себя обмануть – с этим покончено. Я заставил себя успокоиться.

Я был в состоянии рассказать обо всем родителям, брату, бабушке, друзьям, не дрожа от страха в ожидании того, что они мне ответят, потому что наконец-то у меня было нечто, во что я мог верить.

МАМА

– Мама, послушай, – сказал я в точности с той же интонацией, с которой четыре года назад сообщил ей, что Том, играя в футбол, сломал ногу.

– Что случилось, – ахнула она, мгновенно почувствовав серьезность происходящего.

Я прокашлялся, чтобы отсрочить неизбежное.

– Я женюсь.

Мама молчала. Похоже, она отчаянно старалась убедить себя, что я шучу.

– Зачем? На ком? Я ее знаю?

Вопросы. Вопросы. Вопросы. Очень типичная для мамы реакция. Когда она сталкивалась с проблемой, то инстинктивно начинала допрашивать виновника до тех пор, пока не узнавала больше, чем знал он сам. Это было вроде телевикторины, только наоборот: темой она выбрала мою личную жизнь, но вопросы задавала сама, а мне приходилось на них отвечать. Ощущение было странное.

Я рассказал ей все с начала до конца. Она слушала внимательно, но было очевидно, что история кажется ей бессмысленной. В ее мире такого просто не могло быть.

Первое, что сказала мама, было:

– Вилл, а Вилл, ну в чем дело? Она от тебя не… – Я понимал, что она не закончит предложения. Я подумал, не договорить ли за нее, просто шутки ради, но я боялся, что само это слово, произнесенное вслух, шокирует ее до сердечного приступа, если не до смерти.

Я ее успокоил.

– Ты пока не станешь бабушкой. Ты будешь только свекровью. – Она вздохнула с облегчением. – Все совсем не так. Это любовь. Я люблю ее больше всех на свете.

– Но как же твоя работа? – она продолжила допрос. – Ты только поступил на службу. Разве в школе не будут против, что ты вот так запросто помчишься в Брайтон? – И это тоже было очень характерно для мамы. Практические соображения всегда стояли у нее во главе списка, а все духовное – в самом конце, сразу после вышитых накидок на унитаз.

Я рассказал ей, как собираюсь поступить с работой. Произнося это вслух, я почувствовал, насколько мои «планы» зыбки и необдуманны, но это не могло остановить меня, я был полон решимости претворить их в жизнь. Я снова рассказал ей о Кейт: что ее смех, как летнее солнце, дыхание – как легкий бриз в погожий денек, и, самое главное, как искренне я уверен, что она восхищается мной. Маму это не тронуло.

– Не губи свою жизнь, Вилл, – сказала она с дрожью в голосе. Она была почти на Грани. Я решил быть поосторожнее со словами. Ей никогда не требовалось особых причин, чтобы расплакаться, а перед лицом ситуации, созданной для того, чтобы залиться слезами, она тем более не выдержит, если я срочно не докажу ей, что поступаю правильно. Я еще никогда не доводил мать до слез. И не собирался делать этого впредь.

– Я не гублю свою жизнь, мама, – сказал я мягко и окинул взглядом тоскливый беспорядок в квартире. Вот какой была моя жизнь. От этого я отказывался. От пустоты и бессмысленности. Я начал злиться, что она не понимает, как плохо мне здесь было. – Я не гублю свою жизнь, – резко сказал я. – Я женюсь. Это все-таки разные вещи. – Еще не договорив предложения, я уже пожалел о сказанном. Некоторое время мама молчала, и я уже было думал, что мне удалось избежать возмездия, но тут она расплакалась.

Мне стало очень плохо.

– Прости меня.

– Это очень важный шаг, понимаешь? – сказала мама, всхлипывая. – Нельзя совершать его так необдуманно. Посмотри, что случилось со мной и с твоим отцом. – Мне хотелось сказать, что я не хочу на это смотреть, но это было не очень умно, к тому же я и так уже слишком огорчил ее. Я помолчал, размышляя о семейной жизни моих родителей. Хоть я и любил их обоих, они являли собой не лучший аргумент в пользу института брака.

– Да, я знаю, мама, – сказал я. – Но это не необдуманный поступок. Я и через десять лет не буду более уверен в своих действиях, чем сейчас, потому что я уверен в них на все сто процентов.

– Как ее зовут? – спросила она.

– Ее зовут Кейт.

– Кейт, а дальше?

Моей матери нужны были подробности, только они имели для нее значение. Факты, цифры, данные – материальное.

– Э… не знаю, – промямлил я. Потом вспомнил. – Фриманс. Как каталог. Кейт Фриманс.

Мама ушам своим не поверила.

– Ты женишься на девушке, даже не зная точно ее фамилию?

Я посмотрел на часы. Секундная стрелка двигалась, и часы размеренно тикали, но мне казалось, что время остановилось.

– Послушай, мама, – сказал я, решив, что с меня хватит. – Я тебе все сказал. Ты нервничаешь. Мы женимся не сию секунду, так что у тебя еще будет время к этому привыкнуть.

Она ничего не сказала.

– Слушай, мам, – добавил я. – Пока я не забыл, мне нужно сказать тебе одну вещь. Похоже, я сжег кастрюлю, которую ты мне не хотела давать.

Она положила трубку.

ОТЕЦ

– Я женюсь.

Отец молчал. Я спокойно продолжил говорить, хотя ощущение было, будто общаешься с кирпичной стеной.

– Послушай, папа, не о чем волноваться, ладно? Мне двадцать шесть. Когда тебе было двадцать шесть, ты уже два года, как был женат, да еще за мной надо было присматривать. Я знаю, ты думаешь, я тороплюсь, но уверяю тебя, я знаю, что делаю.

Он по-прежнему молчал. Я знал – почему. Мой отец не любил, чтобы его ставили перед фактом. Он предпочитал все основательно обдумать и только потом выносить решение. Не то чтобы его обдуманная реакция была более основательной, чем необдуманная, но по крайней мере, имея достаточно времени, он бы знал, что говорить.

– Женишься? – сказал он, примеряя слова. – Почему? Почему вот так? Это из-за развода? Но развод не имеет к тебе никакого отношения. Я думал, ты не переживаешь по этому поводу. – Странно – вот так взять и связать с помощью популярной психологии свой развод и мою женитьбу. Это было непохоже на моего отца. Он не верил в определяющее влияние среды. Он как-то сказал, что каждый сам должен отвечать за свои поступки, и, если тебя мало любили или мало обращали на тебя внимания, это еще не повод становиться преступником. «Нельзя же простить Гитлеру все, что он делал, только потому, что мать заставляла его носить короткие штанишки», – заявил он как-то, обращаясь больше к телепередаче, которая вызвала это замечание, чем к своей семье.