Текст книги "Моя легендарная девушка"

Автор книги: Майк Гейл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 17 страниц)

ВОСКРЕСЕНЬЕ

8:08

Голова моя дернулась и глаза раскрылись едва не со скрипом, когда звонок телефона вырвал меня из небытия. Со сна я плохо ориентировался, но все-таки смог на ощупь обнаружить источник шума. Беззвучно пукнув, я поднял трубку – как раз в тот момент, когда телефон начал звонить во второй раз. Тем не менее мне пришлось минуты две стонать и потягиваться, пока мой мозг, который все еще на пару шагов отставал от тела, наконец сообразил, что происходит. Со мной кто-то разговаривал. Я определил, что использует он для этого английский язык. Теперь мне предстояло составить слова в каком-нибудь разумном порядке, чтобы осмысленно встроиться в разговор.

– Прости, что не перезвонила тебе, Вилл. Я просто…

Говорившего я не узнал.

– Не извиняйся, – слабым голосом сказал я, почесывая пах. – Скажи только, кто ты.

– Это я, Алиса.

– А, да. Неплохо, – сказал я. – Который час?

– Десять минут девятого. Воскресенье. Утро.

– До меня, конечно, доходили слухи, но лично я никогда не свидетельствовал, что такое время и вправду существует. Десять минут девятого, воскресное утро. Подумать только.

Я покончил с детсадовским юмором и уже собрался загнуть нечто сюрреалистическое по поводу разнообразных теорий, которые приходили мне в голову за последний месяц относительно времени, пространства и природы реальности, как вдруг Алиса расплакалась.

– Алиса, прости меня, пожалуйста, – извинился я. – Я дурак. Не обращай на меня внимания.

– Ты тут не при чем, – ответила она.

Пока она рассказывала, что случилось, я был весь внимание. Брюс явился в субботу вечером домой «с работы» и спокойно заявил, что уходит от Алисы к другой женщине. Со стороны Алисы последовали слезы и крики, после чего ему хватило порядочности признать, что этой «другой женщиной» была Анжела, его начальница. А когда Алиса спросила, как давно это у них, он сказал только, что переезжает прямо сейчас, а за своими вещами зайдет попозже. Вот такие пироги, как говорится. Меньше чем за полчаса целых пять лет совместной жизни превратились в пыль.

Имея на руках всю эту информацию, я мог наконец приступить к роли лучшего друга и надежной опоры, какой была для меня в свое время Алиса, когда меня бросила Агги, и ничто не могло меня остановить. Моей прямой обязанностью было утешить ее и приободрить, но, к собственному стыду, я не чувствовал себя в состоянии справиться с этой задачей. Все, что приходило мне в голову, казалось либо глупым, либо бестактным – для кого-то вроде Мартины вся эта чуть была бы как манна небесная, но Алису этим можно было только обидеть. Она заслуживала чего-то настоящего, а не бессмысленных банальностей, но ничего иного у меня не было. Вот она, моя лучшая подруга, ей больно, и во всем английском языке не найдется слова, способного остановить эту боль.

Но и штампы существуют на свете не без причины. Они нужны, чтобы заполнять паузы в разговоре – тогда говорящий чувствует себя не таким беспомощным. Кроме того, они не вызывают дополнительного раздражения. Поэтому я представил, что бы сделала на моем месте Барбара Вайт. Во-первых, она задала бы ряд вопросов – пусть даже ответы на них очевидны – и так проявила бы свою заботу.

– У тебя все в порядке?

– Нет, у меня все не в порядке, Вилл. Я раздавлена. Совершенно раздавлена. Я и не думала, что со мной может такое случиться. Он говорил, что любит меня. Он говорил, что хочет на мне жениться. Говорил, что всегда будет меня любить. Он лгал мне. Лгал. – Она снова расплакалась.

В голове у меня было пусто, и дух Барбары Вайт опять взял надо мной верх.

– Тебе, наверное, нелегко.

– Поверить не могу, что он ушел. – Алиса не замечала, какую бессмыслицу я несу. – Ушел. Что мне теперь делать? С тех пор, как он ушел, я ни к чему не притронулась – сижу и реву. Кошка нагадила в ванной на пол, мне надо готовиться к завтрашней встрече со старшим менеджером, я собиралась сегодня покрасить кухню – а я ничего не могу делать. – Она сардонически рассмеялась. – А кошку я все равно ненавижу. Этой чертовке Брюс всегда нравился больше, чем я.

– Ну, раз он ушел, теперь она, наверное, будет любить тебя больше, – глубокомысленно заметил я.

Алиса опять принялась плакать.

Я выключил режим Барбары Вайт – ни мне, ни Алисе лучше от него не становилось. Вместо этого я сделал то, что должен был сделать с самого начала, – решил положиться на мою природную способность видеть Вещи Такими, Какие Они Есть. И так же о них говорить.

– Понимаешь, Алиса, – сказал я, забираясь обратно в кровать, – такие дела: жизнь – это толстая старая задница. Так было всегда и всегда будет. – Мне стало холодно, и я натянул одеяло на плечи. – Я понимаю, каково тебе сейчас. Правда. Хорошо понимаю. Вот ты живешь в счастливой уверенности, что только одно помогает тебе не сойти с ума, только одно придает всему смысл – твоя любовь, тот, кого ты любишь, и вдруг взззз! – он исчезает с горизонта быстрее, чем тасманский дьявол с новогодней шутихой в заднице. И на память о том, что он когда-то был частью твоей жизни, тебе остается только стопка фотографий, несколько писем и чертова уйма воспоминаний.

Алиса молчала. Я не знал, для кого я произнес эту маленькую речь, а потому сменил тему.

– Тебе хоть удалось немного поспать?

– Нет. Я всю ночь размышляла и плакала. Я бы и раньше тебе позвонила, но, когда мне захотелось позвонить, было уже поздно.

– Слушай, – мягко сказал я. – Ты можешь звонить мне в любое время. Утром, днем, ночью. Это, как поет Дайана Росс, «Нет такой высокой горы». – Я прокашлялся и представил ее вниманию собственный вариант этого старого, но проникновенного хита.

– Браво, – рассмеялась Алиса. – Ты настоящий друг. – Она отдышалась, а потом снова заплакала. – Ну почему он это сделал, Вилл? Я ее видела, понимаешь? Мы вместе обедали в каком-то ресторане, когда она его повысила и перевела в свой отдел. Она со мной была очень мила. Весь вечер повторяла, что нам надо будет как-нибудь с ней куда-нибудь сходить. Ей, наверное, сорок два, но она настоящая красавица. У нее личный тренер. Не знаю… А я? Что со мной не так? Почему Брюс меня больше не любит? Как он мог со мной так поступить, после стольких лет совместной жизни? Такое не проходит вдруг, за одну ночь. Он ведь давно спал с ней, а потом приходил домой и спал со мной… – Она замолчала, отчаянно всхлипывая в трубку. Моя лучшая подруга, единственный на всем белом свете человек, на которого я мог положиться, нуждалась в сочувствии, но мне нечего было ей сказать, я ничего не мог сделать, чтобы утешить ее.

Мы долго молчали, погруженные в собственные мысли. При этом мы были вместе – хоть нас и разделяли 120 миль ночного пространства.

Громко залаяла соседская собака. Я вышел из полумедитативного состояния, в которое незаметно погрузился, и встряхнул головой, стараясь вспомнить, в какой момент отключился. Кажется, я заснул.

– Алло? – позвал я. – Алло? Алиса?

– Ах, Билл, – сонно отозвалась Алиса. – Мне только что приснилось, что Брюс рядом. Мы лежали в кровати, он крепко обнимал меня, нежно целовал в шею и говорил, что любит… – Она опять расплакалась.

– Когда он придет за вещами? – спросил я.

– Вечером. Он сейчас у нее… уж и не знаю, где это. – Я чувствовал, что ей пришлось приложить все силы, чтобы сдержать новый поток слез, и ей это удалось. – Что мне делать? Я больше не могу. Он раздавил меня, я не могу его остановить… Я чувствую себя такой беспомощной.

– А что бы ты хотела сделать? – спросил я. – Хочешь, я его изобью.

– Да, – горько сказала она.

– Хм. – Я тяжело сглотнул, представив себе двухметрового Брюса. – Я, конечно, с удовольствием выбил бы из него всю дурь, но думаю, тебе стоит принять во внимание, что при моем хилом телосложении жертвой в этой ситуации окажусь я. – Алиса рассмеялась. – Несмотря на это, я готов ради своей лучшей подруги залить его пиджак от Армани собственной кровью. Все что угодно – только бы тебе было полегче.

Алиса опять посерьезнела.

– Я хочу, чтобы ему было больно, Вилл. Хочу, чтобы ему было так же больно, как мне. Он не огорчится, если я начну с кем-нибудь встречаться. Думаю, это только упростит для него ситуацию. А я хочу, чтобы ему стало невыносимо. Хочу, чтобы он страдал так же, как я.

Как я мог это исправить? Я чувствовал себя Ганнибалом из «Команды А»[83]83
  Телевизионный сериал.


[Закрыть].

– Так ударь его туда, где у него самое слабое место.

– Теперь мне нелегко подобраться к нему так близко, – сказала Алиса, и я не понял, шутит она или нет.

– Я не об этом, – сказал я. – Уничтожь все, что ему дорого. Когда именно он возвращается?

– Не знаю. В пять примерно. Я сказала, что меня не будет дома. Эта стерва, скорее всего, будет ждать его на улице.

– Хорошо. – Я поискал на полу носки – у меня замерзли ноги. – У тебя будет уйма времени, чтобы заменить замки и заставить его пожалеть, что он некогда возжелал увидеть свою начальницу голой. – Пока я устраивался поудобнее, одеяло соскользнуло с кровати. В квартире стоял мороз. Я подтянул одеяло обратно, закутался по самую шею и мысленно взвесил все детали моего плана. – У тебя ведь дома радиотелефон – без провода?

– Ну да.

– Замечательно, – сказал я и добавил: – Повеселимся! – Мне не удалось сдержать улыбку – я почувствовал, что только что совершил тот шаг, который отделяет иронию от банальности. – Ты сейчас в какой комнате?

– В гостиной.

– Что ты видишь?

– Гостиную.

– Да нет, что ты видишь конкретно?

Я услышал шорох – это Алиса оглядывала комнату, и ее волосы шуршали о трубку.

– Диван, телевизор, пачку «В&Н»[84]84
  «Benson and Hedges» – марка сигарет.


[Закрыть], кофейный столик, журналы: «GQ», «Marie Claire», «Экономист», аквариум, магнитофон…

– Стой, – прервал я. – Это магнитофон Брюса?

– Его гордость – свет очей и радость сердца. Такой, знаешь, по последнему слову техники. Чудовищно дорогой. – Она замолчала. – Свет очей и радость сердца… – Надвигался новый прилив слез.

– Вперед! Хватай его! – закричал я, надеясь, что мое предложение прозвучит достаточно интригующе, чтобы она забыла о Брюсе.

– Зачем?

– Просто хватай и все! – заорал я. – Взяла?

– Да.

– Неси в ванную.

Алиса молча направилась в ванную. Я слышал только тихое потрескивание в телефонной трубке.

– Быстрее! – скомандовал я. – Беги!

– Я в ванной, – сказала Алиса через пару мгновений. – Эта штуковина тяжеловата. Что теперь?

Я опять невольно улыбнулся.

– Поставь магнитофон в ванну, включи в розетку и открой кран.

Алиса нервно рассмеялась.

– Ты шутишь, да?

Мне ужасно захотелось сказать: «Нет, я совершенно серьезен». Но я не успел – в мои барабанные перепонки ударил взрыв смеха и радостный визг:

– Великолепно! «Рэдокса»[85]85
  Моющее средство для ванн.


[Закрыть] добавить?

Раздался плеск воды и очередной взрыв смеха. Пока мы ждали, когда наполнится ванна, Алиса напомнила мне, что я обещал навестить ее в этом месяце. Я сказал, что навестил бы ее с удовольствием, но у меня нет денег. Она предложила купить мне билет на поезд. Я был искренне тронут.

– Полная, – возбужденно объявила Алиса.

– Хорошо, – сказал я. – А теперь давай поглядим, что там у него есть из одежды.

– Я бегу в спальню! – сообщила Алиса. – Открываю его шкаф. Вижу его любимый джемпер, который мы купили в «Даффер» в Сент-Джордже, пару шелковых галстуков ручной работы, две рубашки «Агнес Би» и три костюма от Армани.

– Еще что-нибудь есть?

– Пара черных брюк от Кэтрин Хемнет и майка Томми Хилфингера[86]86
  Модельеры одежды.


[Закрыть], их было выпущено ограниченное количество, он ее обожает. Он купил ее, когда ездил в командировку в Штаты. Кстати, Анжела тоже тогда туда ездила. Стерва. Что мы с ними сделаем?

– Давай на кухню.

– Бегу, – отозвалась Алиса, не замечая, что с начала нашего разговора она еще ни разу так долго не обходилась без слез. – Погоди, я уронила майку. Прохожу через гостиную. Только что заметила пластинку – музыка из «Входит дракон»[87]87
  Художественный фильм (США-Гонконг, 1973), режиссер Роберт Клоуз.


[Закрыть]. Он отдал за нее целое состояние.

– Хорошо. И ее тоже бери. Ты уже на кухне?

– Да.

– Доставай самые большие кастрюли. Налей воды и доведи шмотки Брюса до кипения. Что осталось – швыряй в стиральную машину, с отбеливателем.

– Чудесно, – воскликнула Алиса – в ее голосе звенело ликование.

– Тебе лучше?

– Я в восторге!

Опять залаял соседский пес. Мужской голос прокричал:

– Да замолчишь ты, Султан, а?

Я рассмеялся, мне на секунду показалось, что Алиса сказала «сатана».

– Что ты смеешься? – спросила Алиса.

Объяснять это не стоило. Я и не стал.

– Собери его вещи, какие еще остались, сложи в черный пластиковый пакет и выставляй за дверь.

– За дверь? Может – в мусоропровод?

– Неплохо. Если у тебя найдется краска – добавь туда же.

В течение следующего часа мы раскрасили черные туфли от Патрика Кокса белой эмульсией, предназначенной для кухонных стен (Алисина идея), продырявили все его носки (опять идея Алисы), вырезали его лицо со всех фотографий в доме и сожгли, вываляли его зубную щетку в кошачьем дерьме в ванной (естественно, моя идея) и выбросили его кожаный портфель вместе со всеми деловыми бумагами, какие были внутри, с балкона спальни (общие усилия).

– Тебе хотелось когда-нибудь сделать то же самое с Агги? – спросила Алиса. Голос ее звучал глухо, потому что она лежала на диване лицом вниз.

– Нет. – Я помолчал и немного подумал. – Ну, да. Иногда мне, наверное, хочется, но я до сих пор еще надеюсь, что мы однажды снова будем вместе. Понимаешь, Агги всегда очень серьезно относилась к своей одежде. Если бы я когда-нибудь устроил что-то в этом роде, она бы скорее согласилась на лоботомию, чем вернулась ко мне.

– Ты правда думаешь, что вы когда-нибудь снова будете вместе?

– Не знаю, – соврал я.

– У нас с Брюсом все кончено. Не хочу больше его видеть.

– Ты серьезно? – Я посмотрел на фотографию Агги, едва сдерживаясь, чтобы не попытаться проверить – можно ли оттереть с нее фломастер. – Ты это серьезно говоришь?

– Да.

– Ну, ты настоящий мужчина, не то что я.

Последовала неловкая пауза, никто из нас не знал, что говорить дальше. Первой заговорила Алиса.

– Работа. Мне осточертела работа. Я так долго и так много работала, а на самом деле это совершенно того не стоит. Я решила. Я куплю билет на самолет – ну, знаешь, вокруг света за три месяца и все такое, – и чем скорее, тем лучше. Мы с Брюсом все время об этом говорили…

И она снова заплакала.

Я представил, что три месяца не смогу с ней поговорить. Представил, как я буду бороться с жизнью в одиночку. Представил, как буду рассказывать телевизору, что ненавижу свою работу. Получилось так тоскливо, что и сказать нельзя. Я перестал это представлять.

– Никуда ты не поедешь, – сказал я почти серьезно. – У меня же день рождения!

– Ах да, – оживилась Алиса. – С днем рождения.

Я поблагодарил ее за открытку и за подарки, рассказал про историю с почтальоном. Она посмеялась и призналась, что тоже не решилась довериться Королевской почте.

– Здорово, что тебе понравились подарки. – Голос ее звучал очень искренне. – Мне больше всего нравится осел. Он напоминает мне тебя.

Я рассмеялся.

– Ура.

– По-моему, очень важно, чтобы у тебя был этот осел, – задумчиво сказала Алиса. – В тебе очень много любви, Вилл, и ей некуда деться. Может, ты будешь любить этого осла и заботиться о нем. И тебе, и ему не хватало заботы.

Я с подозрением глянул на фотографию Сэнди. Мне очень нравился мой чесоточный ослик, но я совершенно не собирался в него влюбляться – по крайней мере, так сразу. Хотя идею я оценил. Я сказал Алисе, что она устроила мне лучший день рождения за всю мою жизнь и что без нее я пропал бы. Она молча приняла мою благодарность, потом спросила:

– Что ты собираешься сегодня делать? У тебя есть планы?

– Ну, – начал я, не зная, сказать ей правду, придумать что-нибудь правдоподобное или свести все на шутку, – я думаю, не устроить ли мне для себя вечеринку-сюрприз. А сюрпризом будет то, что сам я туда не пойду. – Алиса рассмеялась. – Да нет. Посижу, наверное, дома, проведу денек с дорогими моими Мелан и Холией. Вот так.

– Вилл, давай я приеду в Лондон, – серьезно сказала Алиса. – Пожалуйста. Я еще успею на ближайший поезд. Можем с шиком отметить твой день рождения где-нибудь, посмеемся от души и забудем, что жизнь – «толстая старая задница».

Конечно, мне хотелось сказать «да», но мы оба понимали, что это рецепт настоящей катастрофы: возьмите двух взрослых людей, добавьте щепотку ранимости, одну-две бутылки вина, парочку «просто обними меня», и не успеем мы и глазом моргнуть, как Платон, вместе с его идеями о любви, отправится отдыхать, а нам придется разбираться с пагубными последствиями старой истории – как двое друзей решили стать еще ближе.

– Спасибо за предложение, но лучше не сегодня. – Я хорошо понимал, что рано или поздно пожалею об этом решении. – Может, на следующие выходные – мы тогда больше времени сможем вместе провести. Если ты приедешь сейчас, в понедельник утром тебе надо будет уезжать – так еще хуже, чем если ты вообще не появишься.

– Хорошо, – сказала она. По голосу было слышно, что она разочарована, но сам я был разочарован куда сильнее. – Счастливого дня рождения, Вилл. – И почти беззвучно она добавила: – Я люблю тебя.

– Я тебя тоже люблю, – ответил я.

Алисино «я люблю тебя» отличалось от Мартининого, как день и ночь. И это вовсе не значило, что между нами что-то такое особенное происходит. Это просто отчаяние говорило устами двух отчаявшихся людей.

Алиса стала прощаться.

– Слушай, спасибо за…

– Не за что, – сказал я. – Чепуха. Мы же все-таки друзья.

11:57

Я сидел, переключая телевизор то на программу по садоводству, то на повторение «Гранж Хилл», то на «Волтонов»[88]88
  Телевизионные сериалы.


[Закрыть]. Пестрый – серый с белым – голубь опустился на мгновение на подоконник, поворковал и исчез в утреннем небе. Дождь перестал, солнце ярко отражалось в сотнях дождевых капель на стекле, и они сверкали, как звезды. Я открыл окно и вернулся на кровать.

Вполне возможно, это был одновременно самый худший и самый лучший день рождения в моей жизни. С одной стороны, если бы дни рождения для меня что-то значили, этот оказался бы той последней соломинкой, которая переломила спину данному конкретному верблюду. В конце концов, мне уже двадцать шесть. Я все еще прихожу в себя после того, как чуть не стал отцом, в меня отчаянно и безответно влюблена какая-то ненормальная, я сижу в этой жалкой квартире, в губительном для здоровья районе Лондона, и в полном одиночестве разом справляю день, когда я родился, и день, когда меня бросила любимая девушка. Впрочем, именно этот момент (полное одиночество) казался мне радужным проблеском в затянутом тучами грозовом небе моего настоящего. Двадцать пятый день своего рождения я провел с Тамми и Саймоном в «Королевском дубе». Это было ужасно. Пока я, изнемогая под бременем личной трагедии, горько оплакивал ушедшую юность и загубленную жизнь, мои спутники болтали о том, что Рэй и Софи (с которыми они на паях снимали дом) вот уже две недели не покупают туалетную бумагу в общий туалет.

Зазвонил телефон.

Мой мозг отозвался на звонок через долю секунды после того, как он прозвучал, но мое тело не собиралось так быстро реагировать. Расстояние между мной и телефоном, который был погребен под грудой одежды у шкафа, казалось таким огромным, что я даже не предполагал, что сумею его преодолеть. В общем, автоответчик включился раньше, чем я дотуда добрался.

– Привет, вы позвонили мне, – сказал автоответчик с тем невыразительным акцентом, с каким говорят в восточных графствах, – говорите, что вам от меня нужно, после гудка.

Прозвучал упомянутый гудок.

– Привет, Вилл, – сказал голос Кейт, – я просто хотела поболтать. Я, наверное, перезвоню позже.

Я бросил попытки добраться до телефона и лег животом на ковер, неудобно упершись ногами в край кровати. «Стоит ли поднимать трубку? – размышлял я. – Если я отвечу, придется с ней разговаривать. Хоть она мне и нравится, я не уверен, что хочу сегодня общаться с внешним миром. Сегодня – мой день рождения. Сегодня ровно три года, как меня бросили. Сегодня – сегодня. Да, мне нравится Кейт, но мне нужно передохнуть. Я всегда могу ей перезвонить. Да, точно, я перезвоню ей попозже».

Я поднял трубку и извинился.

– Прости, что так вышло.

– А мне уже показалось, тебя нет дома, – сказала Кейт. – Тогда воскресенье было бы испорчено.

– Но мы же не хотим испортить тебе воскресенье? – ответил я и подумал – научусь ли я когда-нибудь сдерживать свое чувство вины? – Как поживаешь?

– Ничего, наверное, – она вздохнула. – После нашего вчерашнего разговора я постирала в прачечной внизу и собиралась сидеть дома, но потом Паула и парочка ее знакомых уговорили меня сходить с ними в город выпить. В конце концов я оказалась в клубе, а потом мы продолжили здесь – взяли четыре бутылки «Мартини» и смотрели вторую половину «Офицера и джентльмена»[89]89
  Американский художественный фильм (1982), режиссер Тейлор Хэкфорд.


[Закрыть]. Ричард Гир может умчать меня на своем мотоцикле, когда только пожелает.

Я попытался рассмеяться, но получилось что-то среднее между презрительной ухмылкой и кашлем – я уже жалел, что взял трубку. Кейт меня совершенно не радовала, наоборот, вгоняла в невероятную тоску. Надо было слушать свою интуицию. Я не чувствовал особого желания разговаривать, а поскольку такое настроение у меня уже бывало, я понял, что если этот разговор быстро не закончить, то я начну вести себя по-хамски (еще больше, чем обычно), а тогда и до беды недалеко.

– Чем вчера занимался? – спросила Кейт.

– Да ничем особенным, – я облизнул губы и почесал затылок. – Заскочили два приятеля, и мы двинули в Вест Энд, выпить чего-нибудь. В «Бар румба». Знаешь, где это? – Она сказала, что знает. – Хорошо повеселились. Я в результате подцепил одну девицу, Аннабел зовут.

– Я так понимаю, она сейчас не с тобой, – сказала Кейт. – Ну и как она?

Я попробовал уловить хоть какие-нибудь эмоции в голосе, но там не было и намека на ревность.

– А откуда ты знаешь, что ее здесь нет? – спросил я.

– У тебя не такая большая квартира, чтобы ты мог сказать про девушку, с которой только что спал, что это «девица, которую ты подцепил». Разве не так? – ответила Кейт. – Не забывай, что я там жила.

Я рассмеялся.

– Ну да, она рано утром ушла.

Я думал, Кейт положит трубку.

– Я спросила, как она? – повторила Кейт. Не то чтобы агрессивно, но уже близко к этому.

Я ответил на вопрос.

– Честно говоря, не в моем вкусе. Глуповата. Я спросил, кто ей больше нравится из «Старски и Хатч»[90]90
  Телевизионный сериал (1975).


[Закрыть], а она сказала – Хатч, хотя все знают, что Старски был круче, потому что у него машина была лучше, и свитера, да и вообще Хатч – кретин.

– По-моему, это ты ведешь себя, как кретин, Вилл.

– Может быть.

– Определенно.

– Возможно.

– Несомненно.

– И что же нам делать? – спросил я.

– Я положу трубку, – твердо сказала она, – и больше никаких разговоров. Никогда.

– Ну пока тогда.

– Успехов.

Она бросила трубку.

Я встал с кровати и закрыл окно. Солнце уже ушло. Соседский пес в исступлении облаивал белку на дереве. Я подумал, может стоит одеться и позавтракать? Я старался думать о чем угодно, только не о Кейт и не о том, какой я идиот. Я снова залез в постель и укрылся одеялом с головой.

Если не задумываться, неопределенный статус наших взаимоотношений мог позволить моей совести спать спокойно. Но не тут-то было. Если тому, что между нами возникло, не было подходящего имени, это еще не значит, что на это можно наплевать. Мое вранье не могло не обидеть Кейт, потому что, если бы такое наговорили мне, я бы почувствовал себя опустошенным. Я просто собрал в кучу все самые отвратительные штампы поведения «настоящего мачо» и бросил ей в лицо. Я хотел, чтобы Кейт меня простила. Но этого мало – я хотел, чтобы мы снова стали друзьями. У меня был номер ее телефона. Я нацарапал его на обложке одной из тетрадок моих школьников – на тетрадке Лиама Феннеля, если быть точным, во время нашего доисторического разговора о смерти. Я помню, как в тот момент подумал, что этот ее жест означал поворотный момент в нашем знакомстве: она позволяла мне войти, стать частью ее жизни, она показывала, что доверяет мне, – единственным доступным ей способом. Это было нечто столь же личное, как поцелуй.

– Алло?

– Привет, Кейт, это я, – тихо сказал я. – Прости. Послушай, мне правда очень стыдно. Только не клади трубку, пожалуйста.

– А почему бы и нет? – сердито сказала Кейт. – Ты ведь не хочешь говорить со мной. Чего ты хочешь?

– Я хочу, чтобы все было как раньше, – сказал я. – Мы можем вернуться к этому?

– Нет.

– Почему?

– Потому.

Я понял, что она имела в виду под этим «потому», и она тоже поняла, что я это понял.

– Понимаю. Прости меня. Я соврал. Соврал, что был вчера в Вест Энде. И про то, что девушку вчера встретил, тоже соврал. Я ходил в паб, здесь, по соседству, один. Я впал в тоску и напился (именно в таком порядке), вернулся домой, позвонил моему бывшему лучшему другу и поругался, а потом заснул. – Я помолчал. – Просто хотел это тебе сказать.

– Вот и сказал, – отозвалась Кейт, будто ей было все равно.

– Я понимаю, это меня не извиняет…

– Очень верно.

– Я придал новую глубину и обогатил значение понятия «придурок».

– И выражения «втаптывать себя в грязь», – добавила Кейт.

Лед между нами понемногу растаял, все постепенно вернулось на свои места, и вот мы уже болтали с прежним задором и энергией. Я рассказал ей подробно о вчерашнем вечере, хотя и избежал упоминания об арчвейской Ким Вайлд. Ее мой рассказ немало позабавил, но кроме того, по-моему, встревожил.

– Вилл, – осторожно сказала Кейт.

– Да? – отозвался я.

– Ты же понимаешь, что ведешь себя более чем странно.

– Ты о чем? – спросил я. – Но я же еще не совсем сбрендил, а?

– Ну… – протянула она.

– Ну?.. – переспросил я.

– Мне бы не хотелось, чтобы это прозвучало бестактно, но мне кажется, что если бы я остановила на улице сотню представителей пресловутой общественности и рассказала им, что вчера ты раскромсал демо-кассету своего лучшего друга и отправил ее ему по почте, потом позвонил и оставил оскорбительные сообщения на автоответчике, уныло сидел в одиночку в пабе…

– Не забудь еще, что я одержим девушкой, которая уже три года как меня бросила, – вставил я.

– Да, и это тоже. Добавить еще, что ты разговариваешь по телефону с незнакомыми людьми и рассказываешь им выдуманные истории о том, как ты проводишь свои вечера… Ты ведь и про то, что к Марксу на могилу с друзьями ходил, тоже соврал. Ты ходил туда один, правда?

Я сказал «да» и услужливо добавил:

– И не забудь, что я пририсовал усы и кустистые брови к фотографии моей бывшей девушки и помог сегодня утром подруге уничтожить вещи парня, который ей изменил.

– Ты помог подруге уничтожить вещи ее парня?

Я рассказал ей, как все было, не упоминая о том, как между мной и Алисой вдруг возникло неуловимое сексуальное притяжение. Ее особенно шокировал эпизод с зубной щеткой и кошачьим дерьмом.

– Да ты с ума сошел! – воскликнула Кейт. – Ты совершенно ненормальный!

– К тому все и идет, – пошутил я. – Но, вроде, я еще не до конца сбрендил.

– Вилл, – сказала Кейт, – разве ты не замечаешь, что ведешь себя не нормально? Все до единого из опрошенной сотни представителей широкой общественности засунули бы тебя в смирительную рубашку – ты бы и ахнуть не успел.

Я почесал в затылке и решил, что пора выбираться из постели. «Кейт, – подумал я, натягивая джинсы, – в чем-то, может быть, и права».

– Понимаешь, это Грань, – объяснил я ей.

– Что?

– Грань, – повторил я. – Знаешь выражение «быть на Грани»?

– Да.

– Ну вот, я думаю, что подошел к ней настолько близко, насколько это вообще возможно, чтобы при этом не свалиться вниз. Ты не первая говоришь мне, что я странно себя веду. Уйма народу уже об этом говорила, но никто так и не сказал мне ничего нового. – Я помолчал секунду, пока натягивал майку. – Я тебе, наверное, кажусь чокнутым, но поверь мне, в своем положении я веду себя вполне осмысленно. Все началось с Агги. Да, именно с нее. Она сказала, что всегда будет любить меня. Я поверил ей на слово. А сейчас ей все равно. – Я достал из шкафа рубашку и начал ее надевать. – Возьмем, к примеру, Алису. Если бы она принялась засыпать Брюса и его новую девушку угрозами по телефону, он бы пошел в полицию, и ей бы в судебном порядке запретили это делать. Но куда идти ей самой? Общество – а я это слово просто ненавижу – не придумало для нее никакой защиты. Его поведение считается нормальным, а ее объявят одержимой. Но разве любовь – это не одержимость? Разве не в этом ее суть? Она поглощает тебя, порабощает твой рассудок, подчиняет себе, а все говорят: «Какая прелесть, они влюблены». Но когда все заканчивается, и ты начинаешь засыпать свою бывшую возлюбленную письмами, написанными куриной кровью, тебя вдруг объявляют сумасшедшим, потому что ты готов на все, на все что угодно, только бы ее вернуть. Скажи мне, разве это справедливо?

Повисло долгое молчание. Кейт нервно кашлянула.

– Но ты ведь не посылал Агги писем, написанных куриной кровью, правда?

– Да ты что, думаешь, я шаман Вуду какой-нибудь? – пошутил я.

– Хорошо. – Кейт облегченно вздохнула. – Вот это было бы уже слишком.

14:15

Я как раз собирался признаться Кейт, как в один из самых «безумных» моментов своей жизни мне пришла мысль убить Агги, но тут телефон два раза пискнул, прервав ход моих мыслей. У меня на мгновение упало сердце – я подумал, что сломал его, но потом Кейт объяснила, что двойной гудок означает, что меня ожидает еще один звонок. Когда я звонил в «Бритиш Телефон», чтобы перевести линию на себя, оператор спросил, нужна ли мне эта услуга. С моей стороны это было, наверное, некоторым выпендрежем, но так как это ничего мне не стоило – а в тот период жизни я еще считал, что мне могут позвонить одновременно сразу два человека, – я согласился. Кейт объяснила, что делать, и я нажал на кнопку со звездочкой.

– Алло? Вилла можно?

Звонил мой брат.

– Это я, Том, – ответил я, недоумевая, что ему нужно. – А ты кого ожидал услышать?

– Я не знаю, – ответил Том без выражения. Голос у него в четырнадцать не просто сломался, а можно сказать, рассыпался в прах, не сохранив и намека на выразительность. – Я думал, ты с кем-то живешь.

Я вернулся мысленно к тому двадцатиминутному разговору, который между нами произошел, когда я сказал ему, что нашел работу, а он мне ответил: «Неплохо, я тоже когда-нибудь заведу себе холостяцкую квартирку». На что я сказал, что к тому времени, как он заведет себе холостяцкую квартирку, мама с отцом уже умрут. А он стал обижаться, что я шучу про смерть родителей, а я сказал, что не имеет смысла прятать голову в песок, потому что мы все к этому рано или поздно придем, а он убежал наверх и поставил своего Боба Дилана, да так громко, что взроптали соседи.

– Я тебе говорил, – сказал я. Тут я вспомнил о Кейт. – Слушай, я сейчас говорю с другим человеком. Я тебе перезвоню. – Я потянулся к кнопке со звездочкой, но передумал. – Погоди-ка секунду, – сказал я Тому, – я сейчас вернусь к тебе. – И нажал на звездочку. Линия снова переключилась на Кейт. – Алло, Кейт? Прости, а? Это мой младший брат. Можно я тебе перезвоню попозже?