Текст книги "Живи высочайшей милостью"
Автор книги: Max Starcrossed
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)
Глава 14
ГЕНЕРАЛ ВЫШЕЛ вперед, чтобы приветствовать их.
– Потерявшиеся ягнятки, – сказал он, – мы вам рады.
Сандра подбежала к Мэри и обняла ее.
– Мы все высматривали вас и наконец прошлой ночью увидели ваш костер. По крайней мере, я решила, что это вы. Пастор не был уверен.
Углы губ пастора, как всегда, были опущены книзу.
– На этой варварской земле, – произнес он, – нельзя быть уверенным ни в чем. Здесь на каждом шагу западни.
– Город выглядит покинутым, – сказал Лэнсинг. – Мы прибыли еще вчера, но побоялись в темноте входить в город и решили подождать до утра.
– Город не только покинут, – ответил пастор, – он мертв. Это случилось очень давно. Здания рушатся от дряхлости.
– И все же пару интересных вещей мы нашли, – удовлетворенно констатировал генерал. – Во-первых, административное здание на площади. Мы разбили в нем лагерь – это хороший командный пункт. А во-вторых, мы нашли что-то похожее на графический преобразователь. Он, конечно, основательно разрушен, но часть…
– А в другой комнате, – вмешалась Сандра, – оказалось несколько статуй. Единственные произведения искусства, которые нам попались. Они из белого-пребелого камня. И какая изумительная работа! Кажется, что статуи нематериальны.
– Но мы так ничего и не нашли, – проворчал пастор, – что проливало бы свет на причину нашего появления здесь. Вы, – указующий перст обратился в сторону генерала, – были уверены, что здесь мы найдем людей…
– Ситуацию нужно принимать такой, какова она есть, – ответил генерал. – Глупо рвать на себе волосы и сучить ножками, когда обстоятельства оказываются иными, чем хотелось бы вам.
– Вы уже завтракали? – спросила Сандра.
– Нет, – ответила Мэри. – Едва мы увидели вас, мы сразу же стали спускаться.
– И мы не завтракали, – сказала Сандра. – Так что пойдемте в лагерь и подкрепимся.
Генерал показывал дорогу, Лэнсинг шел рядом с ним.
– Не торопитесь, – сказала Мэри, – нужно, чтобы Юргенс успевал за нами.
– Да, конечно, – обернулся генерал. – Кстати, как ваши успехи, Юргенс?
– Я осваиваю костыль медленнее, чем хотелось бы, но в остальном все в порядке.
Генерал снова двинулся вперед, но не так быстро.
– Вечно задержки, – проворчал он, обращаясь к Лэнсингу, – не одно, так другое.
– Кроме вас, – ответил ему Лэнсинг, – никто не торопится.
– Человеку трудно изменить свои привычки. Мне всю жизнь приходилось торопиться. Дома нужно было пошевеливаться, чтобы кто-нибудь не воспользовался твоей неповоротливостью.
– Но ведь вам это нравилось.
– Могу сказать одно: по части опережения я всегда выигрывал.
Под предводительством генерала путешественники продвигались по еле заметной тропе, которая раньше была улицей. Большинство каменных плит мостовой были выворочены, и части рухнувших зданий загромождали проход; приходилось маневрировать. В обнажившейся из-под камней почве густо росли кусты и лианы. В трещинах стен укоренились сорняки.
Дома по обеим сторонам улицы были невысоки – по большей части в четыре-пять этажей. Двери и оконные рамы отсутствовали. Камень, из которого были построены здания, красно-коричневого оттенка.
– Это ржавчина, – сказал генерал. – Даже камень подвержен распаду. Здесь нет разрушений – по крайней мере, разрушений, вызванных военными действиями. Нет следов ни пожара, ни разграбления. Это результат времени и непогоды. Правда, все разворовано. Когда-то, наверное, здесь было очень много жителей, теперь этот проклятый город пуст.
– Вы говорили, что нашли нечто. Кажется, вы назвали его графическим преобразователем. Что это такое?
– Не знаю, действительно ли наша находка – графический преобразователь. У себя дома я пользовался похожими. В них нужно ввести данные…
– Данные военного характера?
– Ну, в основном военного. Это вроде игры. Преобразователь обрабатывает информацию и: сообщает, что произойдет при данных условиях, – Показывает в виде картинок. Так легче понять. Тот, что мы нашли здесь, почти не действует. Что-то показывает только часть экрана. Похоже на окно в другой мир, и в нем иногда различимы какие-то живые существа.
– Может быть, те, что жили здесь.
– Не думаю. Город предназначен для людей или кого-то, похожего на них. Конструкция окон, дверей, лестниц удобна для человека.
Город производил угнетающее впечатление. Кто-то или что-то все еще пряталось в нем, что-то потаенное, выжидающее и наблюдающее. Лэнсинг поймал себя на том, что пристально всматривается в дома, как бы ожидая поймать взглядом это постоянно ускользающее нечто.
– Значит, и вы чувствуете, – сказал генерал, – г чувствуете, что, как ни пусто вокруг, кто-то притаился рядом.
– Просто естественная осторожность, – ответил Лэнсинг. – Я боюсь теней.
– Может быть, вас утешит, что и я ощущаю то же. Как положено старому вояке, я всегда высматриваю засаду. Я никогда не иду вслепую. Город вроде бы пуст, но я все равно жду засады. Будь у нас оружие, я чувствовал бы себя более уверенно. Что за экспедиция без всяких средств защиты? Я по-прежнему считаю, что подлец трактирщик нагло соврал, сказав, что у него ничего нет, подобного оружию.
– Может быть, нам оно и не понадобится, – ответил Лэнсинг. – До сих пор мы обходились без него.
– Это ничего не значит, – упорствовал генерал. – Можно тащить его сотни, а то и тысячи миль, чтобы применить один-единственный раз.
Они вышли на площадь.
– Вон в том здании мы расположились, – показал генерал.
Это было самое большое строение из окружающих площадь, и, несмотря на разрушения, оно казалось более сохранным, чем остальные. От просторной площади отходило несколько улиц. Дома того же красно-коричневого оттенка, что и те, мимо которых шли путешественники. Здание, на которое показал генерал, венчали полуразрушенные башни, широкая лестница вела к входу.
– Тут все покрыто пылью, – сказал генерал, – улицы, площадь, внутренние помещения – куда ни сунься.
Разрушающийся камень обращается в пыль. Там, где мы разбили лагерь, видны следы тех, кто тут был до нас. Наверное, такие же бедолаги, как и мы. Одна такая группа, должно быть, немного нас опередила – следы совсем свежие. Следы здесь сохраняются недолго – ветром быстро сдувает пыль.
Оглянувшись, Лэнсинг обнаружил, что вся их команда держится сплоченной группой. Даже Юргенс продемонстрировал большую прыть, чем обычно. Мэри и Сандра шли слева и справа от робота, пастор замыкал шествие. Он походил на ворону с низко опущенной головой.
– Должен вас предостеречь, – обратился к Лэнсингу генерал, – за пастором нужно присматривать. Он, без сомнения, безумен. Мне еще не приходилось встречать человека, который бы не слушал никаких доводов рассудка.
Лэнсинг ничего не ответил; они одолели лестницу, ведущую ко входу в здание.
Внутри было сумрачно и пахло дымом. Посреди вестибюля теплился маленький огонек почти погасшего костра. Рядом высилась груда дров и были сложены желтые рюкзаки. Отблеск огня играл на начищенном металлическом котелке.
Внутренние помещения здания хранили гулкую пустоту, и шаги отдались гулким эхом. Высоко над головой массивные арки свода уходили во тьму. Повсюду мерещились танцующие в пустоте тени.
Когда все члены группы присоединились к Лэнсингу и генералу, болтовня Мэри и Сандры отдалась таким гулом, что казалось, будто сотни невидимых обитателей переговариваются по всему зданию.
Все сгрудились вокруг костра. Генерал подкинул дров и раздул огонь. Пламя побежало по сухому дереву, огромные тени вытянулись по стенам. Лэнсингу почудилось, что крылатые существа взлетели высоко к скрытому в темноте потолку.
– Я займусь завтраком, но на это нужно время, – сказала Сандра. – Генерал, вы могли бы пока показать графический преобразователь – это не так уж далеко.
– Прекрасная идея, – откликнулся генерал. – Я только возьму фонарик. Чем глубже в здание, тем темнее.
– Я останусь и помогу с завтраком, – сказала Мэри. – Преобразователь я могу посмотреть и потом.
Генерал повел их в глубь здания, освещая дорогу фонариком. Стук костыля Юргенса отдавался бесконечным эхом.
– Этот так называемый преобразователь – дьявольская штука, – пожаловался пастор. – Я предлагаю докончить начатое кем-то дело – уничтожить его окончательно. Всего несколько ударов топорищем…
– Только попробуйте, – рявкнул генерал, – и я огрею топорищем вас. Преобразователь – часть наследия народа, который был талантлив и цивилизован, хотя невозможно предположить, для какой цели создали этот прибор.
– Но вы же назвали его графическим преобразователем, – напомнил Лэнсинг.
– Правильно, но только потому, что ничего лучшего не пришло в голову. А теперь я уверен, что это нечто большее. Мне кажется, что преобразователь – средство связи с другим миром; и знания, и техника, примененные здесь, неизвестны у нас и, может быть, никогда не станут известны.
– Вот и хорошо, если так, – снова забубнил свое пастор. – Есть вещи, которых лучше не знать. Я уверен, что вся Вселенная должна подчиняться великому моральному закону…
– Чума на ваш моральный закон. Вечно вы бормочете о нем. Неужели нельзя говорить более вразумительно?
Пастор ничего не ответил.
В конце концов они добрались до графического преобразователя. Он находился в дальнем конце совершенно пустого здания. На первый взгляд преобразователь не обещал многого. Он походил на кучу металлолома, явно не работал, не имел никакой структуры и был грязен до невероятности. Тут и там сквозь пыль и мусор прогладывал ржавый металл.
– Не могу понять, – сказал генерал, – как в этой груде хлама хоть что-то работает,
– Может быть, то, что вы нашли, – это визуальный контроль, ничего другого и не существовало, – предположил Лэнсинг. – Остальное – исполнительный механизм, каким-то чудом еще действующий. Посильнее топнуть ногой – и последнее работающее реле отключится и изображение пропадет.
– Я как-то не подумал об этом, – задумчиво произнес генерал. – Хотя сомневаюсь, что вы правы. Мне кажется, эта куча хлама была раньше панорамным экраном, а то, что осталось, – всего лишь часть его.
Генерал обошел груду покореженного металла и выключил фонарик.
– Посмотрите сюда, – сказал он.
То, что предстало их взору, больше всего напоминало полуметровый телевизионный экран с зазубренными краями. На нем мерцало изображение призрачного мира, погруженного в красноватые сумерки. На переднем плане было видно скопление ограненных, как кристаллы, валунов, сверкавших в тусклом свете невидимого солнца.
– Похоже на алмазы, вам не кажется? – спросил генерал. – Куча огромных алмазов!
– Может быть, – ответил Лэнсинг, – но мне не приходилось иметь дела с алмазами.
Алмазные валуны, если они действительно были алмазами, находились на песчаной равнине, покрытой редкой растительностью – пучками похожей на проволоку травы и тощими колючими кустами. Форма кустов создавала иллюзию животной жизни – странной, но несомненно животной, а не растительной. Вдали на горизонте вырисовывались на фоне неба деревья, хотя, глядя на них, Лэнсинг вовсе не был уверен в том, что это именно деревья. Гротескно изогнутые, и корни – если это были корни – извивались по земле, не уходя в почву. В целом создавалось впечатление замерших гусениц-путешественниц. Деревья, подумал Лэнсинг, должны быть огромными, чтобы на таком расстоянии их детали были настолько различимы.
– Вы и раньше видели это? – спросил Лэнсинг. – Все ту же картину?
– Да, она всегда одинакова, – ответил генерал. Что-то промелькнуло по экрану, слева направо и с огромной скоростью. На мгновение, как при стоп-кадре, Лэнсинг уловил форму этого видения. Это было живое существо, по облику гуманоид – две руки, две ноги, голова, все остальное мало походило на человека. Шея существа, тонкая и длинная, доходила до макушки его крохотной головы, свисавшей вперед, скорость движения существа была так велика, что голова и шея оказались вытянуты почти горизонтально. Выпяченная вперед нижняя челюсть очень массивная, в то время как само лицо казалось маленьким. Все тело устремлено вперед, в направлении движения; конечности мелькали с невероятной скоростью. Руки, длиннее, чем у человека, расширялись на концах, однако вовсе не походили на человеческие кисти, а одна нога – вторая уходила глубоко в песок – имела раздвоенное копыто. Существо показалось Лэнсингу серым, но, сообразил он, это могло быть результатом скорости – движение смазывало все краски.
– Вы видели его раньше? – спросил Лэнсинг.
– Да, всего один раз, – ответил пастор. – Если сие не исчадие ада, то очень на него похоже.
– И тоже на бегу? – Да.
Лэнсинг повернулся к генералу:
– Вы упоминали живых существ, которых вы видели на экране. Вы говорили о разных формах жизни?
– Иногда появляется что-то похожее на паука. Оно живет в валунах. Конечно, не паук, но это лучшая аналогия, которая приходит в голову. У него не восемь, как у паука, а гораздо больше ног, – сосчитать их невозможно, они всегда спутаны в клубок. Оно часто выглядывает из камней. Цвет его – чисто-белый, и поэтому его трудно разглядеть на фоне блестящих алмазов. А еще иногда там разгуливает трехногое яйцо. У него овальное тело с отверстиями вокруг верхнего конца – я думаю, это органы чувств. Ноги кончаются копытами и не имеют суставов – оно при ходьбе выбрасывает их вперед, не сгибая. Оно ни на что не обращает внимания и ничего не боится, хотя, насколько можно судить, не имеет никаких средств защиты.
– Обитель чудовищ, – вынес приговор пастор. – Нечто, на что ни один богобоязненный человек не станет смотреть.
Они сидели вокруг костра, не торопясь приниматься за дела.
– Мы осмотрели этот этаж и еще четыре над ним, – проговорил генерал. – Единственное, что удалось обнаружить, – это графический преобразователь и статуи. Все помещения пусты, как шкаф матушки Хаббард.[2]2
Матушка Хаббард – персонаж английского детского стихотворения.
[Закрыть] Ни следа мебели. Не осталось абсолютно ничего. Интересно, что произошло? То ли упорядоченное отступление, и жители города перебрались в другое место, забрав с собой все пожитки, то ли город был разграблен, но если так, то кем? Может быть, такие же, как мы, путешественники поневоле пустили мебель на дрова? Вполне возможно. Судя по всему, команды вроде нашей идут этой дорогой уже далеко не в первый раз. Но если мебель пошла на топливо, что случилось со всем остальным: кастрюлями и сковородками, керамикой, одеждой, книгами и прочим – ведь человеческое жилище всегда полно разной утвари и вещей? Не могли же все растащить на сувениры! Картина, подобная этой, везде, куда ни загляни. Даже дома, что явно были жилыми, совершенно пусты.
– Этот город с самого начала был обречен, – изрек пастор. – Здесь забыли Бога и поплатились за это.
– Город был обречен, потому что не имел сердца, – вмешалась Сандра. – Если не считать тех немногих статуй, что мы нашли, здесь нет искусства. Жители города бездушные и бесчувственные, им не нужна была красота.
– Ну, не знаю, – покачал головой генерал. – Они могли забрать с собой произведения искусства. Или они приглянулись тем, кто проходил этой дорогой до нас.
– А что, если город и не предназначался для постоянного обитания? – предположила Мэри. – Возможно, это всего лишь временный лагерь – люди жили в нем недолго, пока не произошло то, чего они ждали…
– Будь это так, – ответил генерал, – они не строили бы столь основательных сооружений. Никогда не слышал о временном лагере, построенном из камня. Меня удивляет другое – отсутствие каких-либо оборонительных сооружений. В древнем городе обычны крепостные стены, а те, что здесь, не окружают город со всех сторон и потому не могут иметь военного значения.
– Мы гоняемся за привидениями, – снова вступил в разговор пастор. – Нам по-прежнему ничего не известно о цели нашего пребывания в этом мире. Мы ничего не нашли ни у куба, ни здесь.
– Может быть, мы плохо искали, – сказал Юргенс.
– Сомневаюсь, что здесь вообще что-то можно найти. – В голосе пастора зазвучали обвиняющие нотки. – Мы попали сюда по возмутительному капризу…
– Ну, в это я не верю, – отрезал генерал. – Для всякого поступка есть свое основание. Во Вселенной есть причина каждого следствия.
– Вы в этом уверены? – кисло спросил пастор.
– По крайней мере, это не противоречит здравому смыслу. Вы чересчур легко сдаетесь, пастор. Я не собираюсь прекращать поиски до тех пор, пока не прочешу этот город как следует. В этом здании, например, есть подвал, и мы там еще не были. А если и там ничего не окажется, нужно будет разбить город на квадраты и искать планомерно.
– Почему вы так уверены, что мы найдем ответ именно здесь? – спросил Лэнсинг. – Может быть, есть другие места, где стоит искать.
– Потому что город – это логический выбор. Здесь явно центр цивилизации, краеугольный камень всего. Ответ нужно искать там, где было сосредоточение людей и учреждений.
– А это значит, – подытожил Юргенс, – что нам пора взяться за поиски.
– Правильно, Юргенс, – ответил генерал. – Наша задача – Осмотреть подвальные помещения, и, если там ничего не окажется – а я почему-то уверен, что там пусто, – нужно будет провести военный совет и решить, что делать дальше.
– Нам всем нужно вооружиться фонариками, – предупредила Сандра, – там наверняка будет темно. В этом здании вообще сумрачно, а уж в подвале наверняка хоть глаз выколи.
Пастор первым спустился но широкой лестнице. Дойдя до нижней площадки, все инстинктивно остановились, всматриваясь в темноту. Лучи фонариков выхватывали из мрака ведущие неизвестно куда проходы и зияющие провалы дверей.
– Нам лучше разделиться, – предложил генерал, как всегда беря на себя руководство, – и разойтись в разные стороны. Так мы сможем обследовать большую площадь. Если найдете что-то интересное, кричите. Вы, Лэнсинг и Юргенс, идите налево, Мэри и пастор – по центральному коридору, а мы с Сандрой пойдем направо. Каждой паре хватит одного фонарика, батарейки нужно экономить. Потом встретимся здесь.
Похоже, генерал не рассчитывал на долгое отсутствие поисковых партий. Никто ему не возразил. Все уже привыкли к тому, что генерал отдает команды. По двое они разошлись по коридорам, на которые указал генерал.
Лэнсинг и Юргенс нашли карты в четвертой из осмотренных ими комнат, хотя вполне могли пройти мимо, ничего не заметив. Подвал производил удручающее впечатление: всюду пыль, взлетавшая из-под ног и долго висевшая в воздухе. Пыль и сухой, затхлый воздух заставляли Лэнсинга непрерывно чихать. Когда Лэнсинг и Юргенс заглянули в четвертую комнату, она, как и все остальные, показалась пустой. Но прежде чем перейти в соседнее помещение, Юргенс еще раз осветил фонариком пол.
– Секунду, – сказал он. – Там на полу ничего нет? Лэнсинг присмотрелся. В круге света под толстым слоем пыли проступила выпуклость.
– Да нет, – ответил он, – просто неровность. – Лэнсингу было неуютно в подвале и не хотелось задерживаться.
– Все же нужно удостовериться, – проговорил Юргенс, ковыляя со своим костылем к находке.
Лэнсинг наблюдал за продвижением робота. Тот, неуверенно балансируя на здоровой ноге, подцепил костылем лежавший на полу предмет, перевернув его. Из-под серой пыли мелькнуло что-то белое.
– Мы все-таки что-то нашли, – обрадовался Юргенс. – Похоже на бумагу. Может быть, это книга?
Лэнсинг быстро подошел к роботу, опустился на колени и попытался стереть пыль с находки. Не очень удачная идея – он только размазал грязь. Тогда он поднял предмет и встряхнул его. В воздух взлетело целое облако пыли.
– Пошли отсюда, – прохрипел Лэнсинг. – Можно найти местечко и получше.
– Вы не все забрали, – ответил Юргенс. – Вон еще что-то – футах в двух справа.
Лэнсинг протянул руку и поднял второй предмет.
– Больше нет? – спросил он.
– Как будто нет. Я, по крайней мере, не вижу, – откликнулся робот.
Они поспешно вышли в коридор, где было легче дышать.
– Держите фонарик, – сказал Лэнсинг роботу, – посмотрим, что мы нашли.
При ближайшем рассмотрении находка оказалась четырьмя листами не то бумаги, не то пластика. Плотный слой пыли мешал определить точно. Лэнсинг сунул три листа из четырех в карман и развернул оставшийся. Лист слежался на сгибах и не хотел разворачиваться. Наконец Лэнсингу удалось расправить все складки и разгладить лист. Юргенс осветил его фонариком.
– Это карта, – произнес робот.
– Может быть, план здания, в котором мы находимся?
– Возможно. Нужно рассмотреть получше, при хорошем освещении.
На листе обнаружились линии, странные пометки и сочетания символов, которые могли быть названиями.
– Генерал велел кричать, если мы что-нибудь найдем, – напомнил Юргенс.
– С этим можно и подождать, – ответил Лэнсинг. – Лучше осмотреть остальные помещения.
– Но на карте может оказаться важная информация.
– Она не станет менее важной через час.
Они обошли еще несколько комнат и ничего не нашли. Всюду царило запустение. Уже возвращаясь, на полпути к лестнице Лэнсинг и робот услышали крики.
– Кто-то что-то нашел, – сказал Юргенс.
– Похоже. Только где?
Крики, отдаваясь эхом в просторном пустом подвале, казалось, шли отовсюду. Пробежав остаток коридора, Лэнсинг и Юргенс оказались у подножия лестницы. Отсюда тоже невозможно определить направление звуков – Порой казалось, что крики неслись из того коридора, который они только что покинули. Справа, в глубине прохода, по которому пошли генерал и Сандра, мелькнул далекий свет.
– Идут генерал и Сандра, – сказал робот. – Вероятно, нашли что-то пастор и Мэри.
Прежде чем Лэнсинг и Юргенс успели свернуть в центральный коридор, к лестнице подбежал, тяжело дыша, генерал.
– Вы здесь, – пропыхтел он. – Значит, кричит пастор. Мы никак не могли определить, откуда идет звук.
Вчетвером они ринулись по коридору и оказались в помещении, гораздо более просторном, чем все виденные ранее.
– Прекратите этот кошачий концерт, – рявкнул генерал, – мы уже здесь. Чего ради весь этот шум?
– Мы нашли двери! – возбужденно выкрикнул пастор.
– Черт возьми, вот так новость, – фыркнул генерал, – мы все находили двери.
– Если вы секунду помолчите, – парировал пастор, – мы покажем вам, что нашли. Это совсем другие двери.
Лэнсинг, подойдя к тому месту, где стояла Мэри, увидел на задней стене комнаты ряд круглых окошек, из которых лился свет – не яркий луч фонаря или пляшущий отблеск костра, а мягкий солнечный свет. Окошки находились примерно на высоте человеческого роста. Мэри обеими руками вцепилась в руку Лэнсинга.
– Эдвард, – проговорила она дрожащим голосом, – мы нашли другие миры.
– Другие миры? – повторил он тупо.
– Там двери, – пояснила Мэри, – и смотровые окошки в дверях. Если смотреть в окошко, виден другой мир.
Она потащила его вперед. Все еще не вполне понимая, что происходит, Лэнсинг последовал за Мэри к одному из светящихся кругов.
– Смотрите, – прошептала Мэри завороженно, – смотрите. Этот мне нравится больше всех.
Лэнсинг подошел поближе и заглянул в окошко.
– Я назвала его миром яблоневого цветения, – продолжала Мэри. – Это мир Синей птицы.
И он увидел. Расстилавшийся перед ним пейзаж был умиротворенным и ласковым. Через широкую поляну, покрытую ярко-зеленой травой, извивался искрящийся ручей. В траве пестрели изящные голубые и желтые цветы. Желтые были похожи на колеблемые ветерком нарциссы, а голубые, пониже и полускрытые травой, смотрели на него как бы с любопытством. За поляной начинался косогор, по которому взбегали миниатюрные деревья, сплошь покрытые розовыми цветами невероятной красоты.
– Дикие яблони, – прошептала Мэри. – У диких яблонь розовые цветы.
Этот мир поражал своей свежестью, словно бы он был создан всего несколько минут назад, омыт весенним ливнем, высушен ласковым ветерком и начищен до блеска веселыми солнечными лучами. Там всего-то и было что лужайка с миллионом цветов, сверкающий ручей и покрытый яблоневыми деревьями холм. Безыскусный и очень простой мир. Но, сказал себе Лэнсинг, там было все, что нужно человеку
Он повернулся к Мэри.
– Он прекрасен! – с чувством произнес Лэнсинг.
– Я тоже так думаю, – откликнулся пастор. Впервые со времени их встречи, отметил Лэнсинг, углы губ пастора приподнялись и его вечно озабоченное и недовольное лицо разгладилось. – Но другие… – продолжил пастор и содрогнулся. – Другие, в отличие от этого…
Лэнсинг осмотрел дверь, в которой было проделано смотровое окошко. Она была больше обыкновенной двери и выглядела бронированной. Дверь явно открывалась наружу, в другой мир. Массивные металлические задвижки должны были предотвратить случайное открывание двери. Той же цели служили глубоко уходящие в стену болты.
– Если это только один из миров, – сказал Лэнсинг, – то каковы же другие?
– Не такие, как этот, – ответила Мэри. – Смотрите сами.
Лэнсинг заглянул в следующее окошко. Из него открывался вид на арктический пейзаж – необъятное заснеженное поле, временами скрывающееся под пеленой метели. В моменты затишья можно было разглядеть безжизненное сверкание поднимавшегося стеной ледника. Хотя холод этого мира не проникал в подвал, Лэнсинг поежился. Никаких признаков жизни: в том мире ничто не двигалось, за исключением летящего по ветру снега.
В третьем окошке был виден голый пустынный ландшафт. На каменистой почве местами лежали полосы нанесенного ветром песка. Камешки, казалось, жили своей жизнью: они скользили и перекатывались под напором постоянного потока воздуха. Видимость ограничивалась передним планом: все остальное скрывалось в желтом месиве летящего песка.
– Не на что смотреть, – сказала Мэри, двигавшаяся от одной двери к другой вслед за Лэнсингом.
Следующее смотровое окошко открыло картину злобной хищной жизни. Мир болотистых джунглей кишел плавающими, крадущимися, переваливающимися убийцами. Лэнсинг не сразу различил отдельных представителей этой плотоядной компании – у него было только общее ощущение непрерывного судорожного движения. Затем он стал замечать подробности – поедающих и поедаемых, сытость и голод, напор и попытки спрятаться. Никогда раньше он не видел ничего похожего на этих животных: искривленные тела, зияющие пасти, терзающие конечности, сверкающие клыки, раздирающие когти, злобно блестящие глаза.
Лэнсинг с отвращением отвернулся, борясь с подступающей тошнотой. Он вытер лицо, как бы стараясь стереть впечатление ненависти и ужаса.
– Я не могла на это смотреть, – призналась Мэри. – Хватило одного взгляда.
Лэнсинг все еще переживал впечатление от увиденного: ему казалось, он съеживается, чтобы стать маленьким и спрятаться.
– Постарайтесь забыть, – сочувственно сказала Мэри. – Выбросить из памяти. Это моя вина – я должна была вас предупредить.
– А что представляют собой остальные миры? Такой же ужас, как и здесь?
– Нет, этот самый жуткий.
– Вы только гляньте, – окликнул их от соседней двери генерал, – никогда не видел ничего подобного.
Он отступил в сторону, чтобы дать Лэнсингу возможность увидеть мир за окошком. Поверхность почвы оказалась зазубренной, без единой плоской поверхности, и Лэнсингу понадобилось несколько секунд, чтобы понять, в чем дело. Затем он разглядел, что вся местность была покрыта пирамидами метровой высоты с тесно прилегающими друг к другу основаниями. Было непонятно, являются ли эти бесконечно повторяющиеся пирамиды естественной поверхностью планеты или же они – результат чьей-то деятельности. Каждая пирамида заканчивалась острием, и любому пришельцу грозил шанс оказаться проткнутым насквозь.
– Должен сказать, – сказал генерал, – это самая эффективная засека из всех виденных мной. Даже тяжелая техника встретилась бы с трудностями, преодолевая ее.
– Вы думаете, это фортификационное сооружение? – спросила Мэри.
– Похоже, – ответил генерал. – Когда бы не полное отсутствие логики: нет объекта, подходы к которому охранялись бы таким образом.
Действительно, кроме пирамид, в этом мире не было ничего. Они покрывали видимую поверхность до самого горизонта.
– Наверное, мы никогда не узнаем, что же это такое, – задумчиво произнес Лэнсинг.
– Есть один путь выяснить это, – раздался сзади голос пастора. – Достаточно отвинтить болты, отодвинуть задвижки, открыть дверь и войти.
– Нет, – решительно возразил генерал, – именно этого мы не должны делать. Двери могут быть ловушками. Открыв дверь и сделав хоть один шаг за порог, можно обнаружить, что дверь исчезла и обратного пути нет.
– Вы лишены веры во что бы то ни было. Вы во всем видите ловушку.
– Этому научил меня мой военный опыт, и он не раз выручал меня. Недоверчивость спасла меня от многих глупых поступков.
– Остается еще одна дверь, – сказала Мэри Лэнсингу, – и она ведет в самый печальный мир. Хотя не могу объяснить, что в нем печального.
Мир был действительно печален. Прижавшись лицом к смотровому окошку, Лэнсинг увидел лесистую долину, погруженную в глубокие сумерки. Искривленные деревья на склоне холма напоминали больных стариков. Все было неподвижно: ни малейшее дуновение не колыхало ветвей. Может быть, в этом, подумал Лэнсинг, и заключается источник печали – в навеки несбывшемся стремлении к движению. Между деревьями лежали торчащие из земли замшелые валуны, а в глубоком овраге, несомненно, должен бежать ручей, но и его журчание не могло быть веселым. Тем не менее Лэнсинг не сумел точно определить источник все пронизывающей грусти: все же почему так невыносимо печален этот мир?
Лэнсинг повернул голову и вопросительно взглянул на Мэри.
– Не спрашивайте меня, – ответила она на его безмолвный вопрос, – я не знаю.
